Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Annotation 9 страница



Если кто-то и был недоволен сложившимся союзом, то говорил об этом тихо и уж точно далеко за спиной. Досужие домыслы Александра не трогали совершенно, его беспокоило, как отнесётся к ним Саша. Волновать её не хотелось до нервной икоты. Он сам почти превратился в параноика, увиваясь над нею, точно подстреленный коршун. Хромой, но всегда, непременно рядом. А она смеялась. Звонким открытым смехом. Так не принято было смеяться, и женщинам не до́ лжно. А она легко хихикала над его хмурыми шуточками. Разбивала засыпающую тишину осеннего сада. Алекс привалился к поредевшему уже охристому дубу и любовался, как ищет крепкие шапочки желудей в ворохе листьев, перебирает и складывает шумящие желуди в один мешочек, нарядные и крепкие в другой. – Слышишь? – и глаза лучились таким детским восторгом. – Ты слышишь? На что похоже будет? – и потрясла шумящей погремушкой ему над ухом. – На море, – тихонько ухватил её руку, осторожно потянул на себя. Маленькая женщина, потеряв равновесие, покачнулась, и он поймал её в полные надежды объятия. Замер над ней совсем близко, почти касаясь лица губами. – Алекс, – прошептала надрывно. – Алекс… – повторил за ней следом. – Моя Алекс… – вдохнул глубоко тёплую сладость у шеи. – Алекс, – шевельнула воздух губами. И он захлебнулся ими. Под сухой шорох коричневых, дымных листьев и долгий треск поползня. Солнце скользнуло в её глаза, принесло в них нежной туманной зелени. Упоительно глубокой, сводящей с ума. Нежная. Вне дома, вдали от людей и вечных микстур она вдруг становилась такая растерянная и нежная, Александр хотел бы припасть к её губам и долго, бережно пить. Эта маленькая женщина – его. В это почти невозможно поверить. Сказал бы кто год назад, он бы даже не рассмеялся – потому что совершеннейшая глупость. Просто фыркнул бы, а может, не сделал бы и этого. А теперь вот сгорал от её близости и задыхался. Благодарил. Он каждый день благодарил. Не верил. Боялся просыпаться, вдруг это сон и ему всё привиделось. Но реальность была к нему благосклонна. И Сашенька неизменно оказывалась рядом. Маленькая, чуть округлившаяся уже и ужасно в своём неизменном теперь смятении смешная. Он возносил молитвы Всеобщему Отцу и требовал защиты у светлого воинства. И страшно было от собственной категоричности, и по-другому не мог. Только бы всё обошлось. Только бы то, что привиделось, не свершилось. К удивлению Александра, лёгкому, впрочем, прозрачные письмена, что он видел вокруг, неожиданно легко расшифровались. Они даже ответов на высланные запросы не дождались – просто однажды Сашенька стала вслух зачитывать то, что «у неё в голове говорили». А Алекс увидел, как на стене ярко вспыхнула привычная уже белёсая вязь. Она оказалась охранным ка́ том. Что успокоило и насторожило младшего Сневерга одновременно. Но это всё было, конечно же, верно. Баланс противоположностей должен быть неизменным. Это фундамент, основа – и это внушало надежду. Если была беспардонная, ядовитая тьма, стремившаяся их уничтожить, значит, должно быть и то, что семью защитит и, возможно, от прямого удара избавит. Лопатка Сашеньки поддалась лечению сразу. Будто только и ждала того, чтобы он закрыл глаза, натянул зелёные нити и исправил. А Саша ругалась, не давала, сердилась, обзывала его так, что и Домовичу было бы поучиться не лишним, – волновалась. Поэтому пришлось делать всё потихоньку, ночью, пока она спала. А утром еле смог успокоить. Отпаивал её же собственным ромашковым настоем и не отпускал от себя ни на шаг. Оставить как есть он не мог – точно знал, что чем дальше, тем тяжелее будет носить. Потому и решился. Своя спина рвала болью так, что подчас невыносимо было дышать, но он улыбался. Потерпит. Он это, конечно, потерпит. Ради них, тех двоих, кого держал сейчас в руках. Всё скоро пройдёт. Нужно только подождать. И вместо напряжённого, мучительного ожидания неожиданно легко наслаждался – крепким запахом настоек и высушенных трав, толченой пылью цветов-антисептиков, которой непременно была обсыпана её юбка; дышал естественной упорядоченностью, правильностью и покоем, что сопровождали её так легко и убеждённо. Прогретый дневной воздух уже не справлялся с выстуженной за ночь землёй, и он заторопил её к дому. Сашенька запнулась о муравьиную кочку, взмахнула руками – мужчина подхватил её, и ласковый смех не пролился – застрял болезненно в горле. Кольнуло горячо виной. Алекс улыбнулся почти незаметно, грустно. – Опусти же, тебе нельзя пока, – терпким бархатом коснулись его шеи слова. Медленно и неохотно поставил её на ноги. – Прости меня, – прошептал беззвучно. Его собственный старший кузен появился на свет от такой же вот связи. Родной старший дядя, теперь он старик, уважаемый и самый именитый в уезде, прогрессивных взглядов либерал, почти реформатор, кто первым заговорил о необходимости вольной для душ в крепости в их губернии. Но не остановился на этом, он пошёл дальше. Семья тогда содрогнулась, когда он просто признал своего незаконного отпрыска, сына невольной, Настеньки. Фамилию, правда, не передал. Сынок вырос вздорным, с кислым, неудобным норовом. Любил стенать о судьбы своей несправедливости и её же несчастии и похождениями гремел на всю Срединную землю. Женили его потом на дочери какого-то тканого купца. Весьма, кстати, удачно. Тогда и чудачить он перестал. А вот порицать батюшку не оставил. Дядюшка, кстати, фамильным «наследством» нисколечко обременён не был, а слыть прогрессивным и правильным ему попросту было удобно на общей волне попустительств и новых вольностей. Скандальное последствие его приключений, заботливо разрешившееся, играло популярности его на руку, и вскоре почтенный родственник уехал в губернский центр предводителем местного дворянства и насадителем императорских реформ и распоряжений. Алекс же, как и всякий младший Сневерг, несший груз, каждую минуту своей жизни вынужден был выбирать и выбирать должен был правильно. Вот как сейчас. В том, что никто не достоин так, как Сашенька, он не сомневался. Чувствовал это всем собой, ощущал кожей, точно знал, что правильным до́ лжно сложиться именно это, и никак иначе. Проще говоря, внутри у него растерянно стенало и возмущённо противилось, если он только пытался представить, что женщиной, дающей жизнь его собственной ветви рода, будет не Саша. И он согласился безропотно, с радостью принял это своё знание как несомненную данность. Горько кололо от того, что впереди, и знал, что не сможет впрок надержаться, насытиться, налюбиться, и так же уверенно знал, что любить уже будет всегда и ничто во всей безграничности никогда этого не исправит. Но тут уж он поделать ничего бы не смог. Да и не захотел бы. Он, безусловно, терзался, стоит ли предупредить или всё же оставить в неведении? И не лишать её глаза такой важной ему чистой улыбки. – Как же тяжело. Как мучительно… – шевелил над её макушкою одними губами. И Алекс не знал, как перенести эту выматывающую, требующую крика боль. Боль его маленькой женщины.
– Слышишь? – встревожилась негромко. И вдруг уже живее: – Алекс, ты слышишь? – Саша заметалась глазами. – Что? – Он улыбнулся её птичьему беспокойству. И огляделся с нею вместе кругом. Лесная привычная тишина. Размеренный стрекот, шорох, тонкий скрип. Слышно, как ветер перебирает Сашины нежные пряди. Мельтешит по еловым лапищам белка. Зяблик сел на таволгу рядом. – Что там? – повторил шёпотом, прижимая глупышку к груди. – Голос, – маленькая женщина была растерянной и изумлённой. – Тот самый. Он… зовёт нас? – в расширившихся глазах плескалось недоумение и почти ужас. – И что же? – засмеялся тихонько. – Идём? – Это… страшно? – Раз зовёт, значит, нужно. – Александр был уверенно спокоен. Его довольное умиротворение отозвалось в ней, и Сашенька расслабленно обмякла. – Может быть, кому-то нужна помощь? – наморщилась робко. – Вот и надобно узнать. – Алекс увлекал её к вершине холма. – Тут весь парк будет как на Аннушкином подносе, – шагал медленно и размашисто верх, весело потягивая спутницу за руку следом. – Смотри же, не забиралась ещё сюда? – и уточнил немного ревниво: – Без меня? Сашенька обернулась и охнула. Замок, будто огромный белый корабль, плыл в пёстрой чаше осеннего смешанного леса. Холм стекал вниз скошенной лужайкой со стыдящимися голых проплешин шарами кустов, стремился к широким парковым террасам с лестницами и упирался в искрящийся на почти белом солнце фонтан. Белый замок с белым солнцем над ним… – Эй, – тихонько позвал её Алекс. И крикнул уже громче вверх: – Эхей! – Эхо прокатилось коротко и замерло, будто уткнувшись в вязкую стену. И они оба одновременно вздрогнули, когда в небе над замком внезапно возникла гигантская, почти чёрная фигура, сотканная словно из тучевых перьев, неторопливо вознесшая десницу с мечом, и обрушила её точно на центральную башню. Серый след от чудовищного оружия потёк по стене к основанию, расползаясь мелкими трещинами и тут же исчезая. И в следующее мгновение небо засияло нестерпимым светом, вытесняющим тьму прочь. Над замком полыхнуло синим, весь комплекс накрыло сверкающим куполом, и две огромные фигуры сошлись в небе точно над ним, ударяя друг в друга призрачной мощью. Одно серое щупальце оторвалось, ринулось к холму, уплотняясь, превращаясь в гигантский то ли топор, то ли молот, и, прежде чем он смог бы ударить, навстречу ему, истошно вопя, вылетело чёрное существо. Подпрыгнуло, извиваясь, выбросило вверх широкий столп искр, и всё вдруг исчезло. Пространство сначала грохнуло воздушной волной, а потом его заволокло бесцветной и совершенно непроницаемой взвесью, уничтожившей обзор. Сашенька сдавленно всхлипнула, Алекс подхватил её, пошатнувшуюся, и опустил осторожно на редкую осеннюю траву. – Ты видел? – шептала ему и смотрела, будто сама различать мир была уже не в силах. – Ты тоже видел, Алекс? – Я видел, – откликнулся сумрачно. – Нам нельзя больше ждать ни мгновения. Обещай мне… – Саша… – в ужасе выдохнула она, растерянно мечась загнанным взглядом. – Саша! – У неё задрожал подбородок, вырвался мучительный, безысходный стон, и она прикрыла почти кричащие, трясущиеся губы ладонью.
– Просто скажи мне, что это, отец? – Мы так мало знаем. Александр… – старый Сневерг смотрел в пространство перед собой растерянно и отстранённо. – Уезжайте. Сегодня. Увози Сашу. Пришлёшь мне весточку через кривого трактирщика в уезде. Я найду. – И чудовищно бледное лицо его болезненно скривилось. Граф поднял на сына наполненный нестерпимою мукой взгляд. Через мгновение они одновременно шагнули навстречу, вбивая в грудь друг друга последнее объятие. – Прощай, отец, – коротко сжал стариковские плечи. – Удачи, Алекс. – Ноздри старика дрогнули, а рот превратился в тугую, ровную черту. – Не теряй времени. – Сневерг коротко кивнул и подтолкнул сына к выходу.
Они бежали. Позорно, предательски, как убегает почуявший скорое разорение управляющий, прихватив столько, сколько влезет в карманы. Или как каптёрщики из арьергарда, увидев, что противник сминает ряды. Бежал и он… Нет, не бежал. Спасал. Свой свет. Своё всё. Если бы остался с отцом, дар не исчез бы. Он перешёл бы к кому-то другому из рода. Не сразу. Через поколение или два, выбрал бы достойнейшую линию и возродился. Случалось же такое однажды. Лет триста назад. Мог ведь и остаться, попробовать хоть что-то сделать… Не мог. Алекс глухо застонал сквозь зубы, сжал в кулаках отчаянно вожжи. Коляска легко летела по вечереющей осени, увозя от опасности будущее. То, ради чего отец готов отдать жизнь. Вот и он – готов тоже. Взглянул украдкой на вжавшуюся в угол коляски Сашеньку, опять засвербело внутри – маленькая, съёжилась в комочек в огромном этом бежевом пледе и вздрагивала во сне. Конечно же, она напугалась.
И, конечно, она оказалась сильнее. Выслушала молча и решительно заявила, что они останутся вместе со всеми. И примут судьбу как подобает. – А вдруг кому-то потребуется помощь? И я смогу оказать её? Саша! – схватилась за его рукав и охнула, когда Домович, обходивший неожиданный ущерб, покачал головой, глядя на широкие тёмные трещины, протянувшиеся по фасаду замка, и неподдельно серьёзно нахмурился. – Ёшь ты, цоколь-моцоколь, – тихо присвистнул конюх и сдвинул шапку на лоб. – Ты не можешь увезти нас! – взвилась с новою силой. – А что же старики? Неужели мы здесь их оставим? – и вдруг догадавшись: – Это всё от моей тягости? – почти выкрикнула, вспылив, как она это ярко умела. – Это ответственность, и мы не можем… – Ты принял меня в семью! Или этот поступок имеет избирательность в своей сути? – Семья спасает нас, как же ты не понимаешь? Наш груз не меньше! И у тебя есть силы, чтобы сейчас оставить их и суметь жить дальше! – Это была ложь. Для себя самого. И он стискивал зубы и уверенно держал несгибаемую решимость в глазах. Он не понял, в какой именно момент она сломалась. Заметил только, что поникли плечи и померкло лицо. Страшнее всего сейчас было именно это. Но не было выбора. И времени. Алекс очень спешил.
Их точно вело что-то, оставляя холодеющий к ночи путь сухим. Короткий день прощался оранжевым заревом сбоку, продлевая чистым небом светлые минуты. А за спиной болезненно чернела, наливалась клубящаяся туча – от неё в имении, наверное, почти уже ночь. Алекс подхлестнул пару – должно хватить получаса. А может, получится и быстрее. * * *

– Карри, перестань дурить! – прорычала трубка. – Прошу прощения? – Я отняла телефон от уха и удивлённо взглянула на вспыхнувший отсутствием номера экран. – Не смей отправляться на объект без защиты, – сказал голос, что преследовал меня во сне и наяву вот уже месяца три. – Лэррингтон? – неуверенно спросила у трубки. Та многозначительно и, похоже, взбешённо молчала. А-а-а. То есть, дрэк… то есть… В горле стало сухо, а сердце заколотилось бешеной трелью. И, боюсь, этот нервирующий, резко токающий ритм отдавался через судорожно сжатые пальцы точно в крошечный микрофон аппарата. – Насколько я помню, я не отношусь ни к вашим подчинённым, ни к подведомственным, – проговорила холодно и ровно. Понятия не имею, как мне это удалось. – Я вообще наёмный работник, и все обязанности регламентируются… – Кэрри… – он сказал это так, что я испугалась, сердце сейчас сделает, как автомобиль, когда выжимаешь сцепление на слишком больших оборотах: загудит в пустоту и замолкнет. Навечно. – Надень бронировку. Прошу тебя, – и добавил жёстко: – Это не шутка. Я отказывалась в это верить. Полтора месяца тишины и вдруг: «Надень бронировку! » Почему-то задрожали руки. – Ваша светлость, – произнесла чётко, но тихо, – мой контракт позволяет мне… – Четыре покушения, Кэрри. Не вынуждай меня… – Что? – шёпот вышел потрясённым. – Вот и я хочу понять: «что»?! – Я не понимаю… – мучительно соображала, дешифруя звуки, медленно превращая его голос в наполненные смыслом слова. – Бронировку, Кэрри. А лучше откажись. Совсем откажись. А ещё лучше… – Так, стоп. Господин Лэррингтон, потрудитесь поставить меня в известность, каким образом пересекаются интересы наших министерств. Потому что уровень ниже – не имеет значения, – выдала неожиданно для самой себя решительно и смело. – Грэм, – устало сообщила трубка. – В каком смысле? – не поняла совершенно искренне, пытаясь снова вдохнуть, потому что солнечное сплетение сдавило болезненно и невозможно сладко. – Просто надень бронировку, – упрямо повторил мой долгожданный собеседник и отключился.
Это был шок. Опустилась на диванчик, а после, не в силах бороться с гравитацией, сползла медленно на пол. Мне не показалось. Мир действительно качался. Подтянула колени и закрыла лицо пальцами. В это и хотелось, и невозможно было поверить. Он всё-таки следил за мной. И я не знала, радоваться или злиться. Честно? Сейчас я смеялась. Тихо, почти беззвучно, пока в глазах не появились слёзы. Был рядом, пока я вытесняла его из мыслей и всего остального. Хам! Сволочь! Ни словом, ни знаком, только его дурацкая подачка с намёком на мою несостоятельность и беззащитность. Гад! Дохлый дрэкран! Меня прострелило внезапно, и я подскочила. Дурнота подступила к горлу резко. Какие покушения? На меня покушения? Но за что? Кто? И откуда, дрэк его подери, он знает? Четыре? Настоящие? Да когда?! В голове поплыло, и воздуха стало критически мало. Метнулась в гигиеническую комнату очень вовремя. Меня вырвало. Одно дело – когда ты знаешь, что находишься в зоне боевых действий, и готова, в общем-то, ко всему. А другое – вот так, дома, где не ждёшь удара из-за угла, выяснить, что удар-то уже был. И даже не один. Но кому? Зачем это надо? Я не играю фактами, как некоторые. Не коверкаю данные и интервью… Или в этом и дело? Слишком глупо. Да и мелко я плаваю, чтобы мной озадачился кто-то серьёзный. Неужели всё-таки Бораг? Или узнали о предках? Быть не может. Рэман бы не допустил. Дрэк. Там, у Элизабет, столько народу видело, как я совершенно безответственно раскрылась, изменив ток событий! Дрэээк… Застонала в голос, запрокинула лицо вверх.
В дверь кабинета постучали, а потом она распахнулась нервным рывком. Я, покачиваясь, поднялась с колен и двинулась навстречу посетителю. Чет был бледным и слегка дёрганым. Молча протянул мне несколько листов и без приглашения сел, закрыл глаза. Я ждала объяснений. – Дополнения к твоему контракту. Пришло по закрытому каналу из министерства с указанием подписать в течение четверти часа, – и, наконец, открыв глаза, уставился на меня в упор. – Я не знаю, что ты натворила, Огнец, но помочь с этим я тебе уже не смогу. Подписывай! – А ты? – Уже! – рявкнул шеф, забарабанил пальцами по хромированному подлокотнику стула. – И я бы не советовал тебе этого делать. Я понятия не имею, что там, но… – Чет вымученно вздохнул. – Ты не можешь не подписать, Каррия, приказ с самого верха. – Он обхватил голову руками и глухо застонал. – Что же ты там натворила? – Успокойся, Чет, я не буду ничего подписывать, пока твой юрист не взглянет на это. – Шеф снова застонал, а я мельком посмотрела на бумаги. В заголовке значилось: «Приложение № 1 к договору о найме сотрудника № 312». – Нас закроют, малышка, – стенал крашеный, чтоб он облез, блондин. Поморщилась и постаралась вдохнуть глубже. Напряжение отозвалось в опустевшем желудке. – Чет, я неважно себя чувствую, давай я позже для разноса зайду. Хоть подготовлюсь морально. – Плохо? – Шеф оторвался от стола и тряхнул идеально крашенным скальпом. – Выглядишь действительно неважно, – обрадовал, отзеркаливая мой брезгливый вид. – Что на этот раз? – Меня тошнит, – ответила честно. – От меня? – нагло поднял брови шеф. – Нет! Хотя… – Я на миг провокационно заулыбалась. – Чет, мне и правда очень хреново. Опять зазвонил телефон. Ответила, глядя на кривящегося блондина. – Подписывай, – заявили в левое ухо. – Что? – Вот сейчас шок был тотальным. И ступор. – Подписывай, Кэрри, – собеседник говорил очень тихо, почти шёпотом. – Ты издеваешься? – возмутилась совершенно так же. – Поверь, мне очень далеко до мистера Борага. – Бораг, к твоему сведению, – Чет приподнялся и демонстративно округлил глаза, – для начала даёт ознакомиться с содержанием договора. – Это не договор, а только приложение. – Не имеет значения! – Подписывай! Это… – Грэм осторожно вздохнул, но я всё равно расслышала, и тепло растеклось по телу в ответ. – Условная гарантия твоей безопасности это. И один важный момент. Бораг не должен знать, что там. – Дрэк! Не нравится мне всё это. А особенно моя реакция не нравится. Я коротко посмотрела на шефа. У того заметно дёрнулся глаз. Внутри отчётливо щёлкнуло. – Понял тебя, первый, – решительно двинулась к столу. – Первый? – хмыкнула трубка. – Ты тоже понял, – сказала раздражённо и отключилась. Как же он меня бесит! И как же… как же было сейчас взбудоражено и перемешано всё внутри. Ну, Грэм! Ну, господин, как тебя там! Шлёпнула бумаги на стол и твёрдо расписалась на всех трёх экземплярах. В дверь постучали. Открыла сердитым рывком. – Ми… эмм… госпожа Огнец. – Военный передо мной в безупречной форме щёлкнул каблуками и с сияющей открытой улыбкой коротко склонил в приветствии голову. – Доверенный секретарь его… э-мм… он просил сохранить его имя в тайне. Если вы уже закончили с документами, прошу передать их мне! – Тут я изволила заметить кожаную папку в руках посыльного. – Твою мать, Огнец, – поднявшийся уже Чет рухнул обратно на стул, взирая теперь на меня с ужасом. – Во что ты меня втянула, дрэкова девка?! – заорал он вдруг. – Чесни Бораг, не так ли? – Высокий светлый парень обратил теперь нарочито официальный взгляд на побледневшего мигом шефа. – Вы получили копию подписанного вами договора по электронной почте. Потрудитесь ознакомиться. Оригиналы останутся у вашего руководства. С вашего позволения, госпожа Огнец. – И с этими словами, подозреваю, что никакой не секретарь, а зная Грэма, самый что ни на есть оперативник подошёл к моему столу и бесцеремонно сгрёб даже не просмотренные приложения. Я мысленно застонала. Злющий Чет пулей вылетел из моего кабинета. А у меня был только один вопрос, и я его, конечно, задала: – Милейший, а мне вы копию договора не оставите? – Конечно, мэм. Вы получите её, как только пожелаете. – Посыльный светил зубами, демонстрируя одновременно искренность и категоричность. – Но не сейчас. – И никакая я вам не мэм, разумеется. И почему вы Чету его копию договора не отдали? И, – я пресекла его попытки высказаться угрожающим жестом, хотя спрашивать боялась до колотья за рёбрами – у меня неожиданно много вопросов оказалось, – и его светлость не собирался передать хоть какие-то внятные объяснения? – Разумеется, мэм. Всего доброго, мэм. – Что? – только и успела сказать, редко хлопая глазами, потому что рядом в комнате уже никого не было. – Как это, мать вашу, понимать?
– Карри! – истошный вопль крашеного блондина заставил вздрогнуть весь этаж. Мой стон был совершенно таким же – искренним. Что же ты заставил меня подписать, Грэм?! На меня вдруг снизошло понимание происходящего. И я застонала на децибел громче. И с чего я вдруг повелась на эту провокацию? Манипуляция сознанием? Он может. На то он и разведчик. И свооолоочь. Ну как же так? Почему снова я? Я вообще – случайная жертва. «Э, нет. «Инструмент» для Рэмана и «свидетель» для Борага и Лэррингтона», – подсказало внутреннее, слишком умное чудовище. «Не свидетель, а журналист, мне по долгу службы положено подобные вещи вызнавать и доносить до общественности, – спорила с собой, кажется, вполне пока успешно. – Только тут неувязочка вышла, я особенный вид – “журналист гуманный”», – настроение отчего-то было неуместно хорошим. «Свидетели долго не живут», – не унимался отвратительно разумный голос. – Вот и славно, – выдохнула вслух смело, вышагивая к кабинету Чета. – Всё равно этот придурок меня сейчас убьёт. – Ты ЭТО читала? – орал Чесни Бораг, мой эмоционально нестабильный шеф, тряся руками в монитор. – Как раз собиралась, когда бросилась тебя спасать. – Аааа! – Блондин уронил голову на руки. – Кто закроет сегодняшний сюжет? У меня все уже в поле! И если ты не вылетишь через полтора часа, в вечерний эфир выходить будет некому! Истеричка ты, Чет. А вслух сказала: – В чём проблема? Действовать по плану разве нельзя? – Нееет, – из размазанного по столу лица вырывались рыдания. – Ты теперь подчиняешься напрямую министерству связи, и тебе запрещены любые выезды на любой эфир. И вообще любой эфир, кроме студийного, и ты только что подписала договор. – Внутри шефа что-то булькнуло. – А я договор о неразглашении. А я не поняла, обрадовалась я или разозлилась. Потому что получить статус хоть и ненастоящего, но всё-таки доверенного обозревателя министерства никакой на самом деле не связи, а совершенно точно – обороны, как я успела мельком в моих документах заметить, мне, безусловно, польстило. А вот то, что Грэм провернул всё это таким жёстким, не оставляющим выбора образом… Вздохнула глубоко носом и медленно выдохнула. А после развернулась на каблуках, подумала, сорвала туфли и побежала в свой кабинет. Именно бегом, проклиная, кого бы вы думали? И это я Чета считала сволочью расчетливой и меркантильной! Ладно уж, Чет именно такой и есть. Затормозила перед дверью, взволнованно замерла, пытаясь теперь отдышаться. Подумалось, что если сейчас… что если там… Да нет, глупости. Не может его там быть. Иначе не звонил бы и сам все принёс и сказал бы лично. Хотя это ещё бо́ льшая глупость. Совсем чокнусь я с вашими закидонами, ваша светлость. Где он и где я? Кто всё-таки он и кто я… «Мы оба торопимся жить, Кэрри, и времени непростительно мало». Да уж. Только ещё одно такое поторапливание я вряд ли переживу. Угораздило разок, называется. Вот и радуйся теперь всю биографию. Ни я больше не допущу, ни он этого снова ни за что делать не станет. Всё, зачем я была нужна, – для Союза. Осторожно толкнула дверь, будто она была заразной, та очень медленно приотворилась, почти доведя мою взбудораженность до абсурда. Кабинет, конечно же, был пуст. Я выдохнула. Сначала. А потом почувствовала очень болезненный укол в грудь. Приоткрыв, чуть скривила рот и закусила осторожно губу. Глупо было надеяться. Конечно же, глупо. И тут же ослепила догадка – он видит. И слышит. Он знает обо мне всё… Страшно. Или безопасно? Взгляд метнулся по комнате, вспоминая. Подошла, почти подбежала, к окну и тронула пальцами стекло. Его заменили около двух месяцев назад, как раз когда БэБосс перевел меня в офис. Стукнула костяшками дважды – стекло как стекло. Вроде бы. Толстое, конечно. Ну так, двадцать седьмой этаж всё-таки и окна в пол. Стекло… Треснутое лобовое в моей машине заменили в тот же день, когда в него попал камень. Пока я была у БэБосса, а автомобиль на подземной стоянке. Наверное. Сейчас уже точнее не вспомню. Слишком потрясена была откровениями руководства и очередными внезапными изменениями в жизни. А был ли камень? Перед глазами светилась чёткая, белёсая, без паутинки, звёздочка – точно напротив лба… Дрэк… да как же это? И сбоку – у стойки двери. Надо было быть полной идиоткой, чтобы не связать это вместе. Почему тогда только усмехнулась? Не без удовольствия, кстати: «Его светлость грехи замаливает». И решительно запретила себе обо всём этом думать. Он сказал – четыре. Значит, были ещё и те, о которых я не знаю? Наверняка. Это вообще-то страшно. И, как всегда, никого рядом сейчас. Хоть бы раз был кто-то. Не к Чету же лезть с откровениями. А уж тем более за утешением и поддержкой. Мальчишек я не видела с того самого дня, как выписалась из больницы. Их перевели в соседнее здание, накрыв каким-то ужасно времязатратным проектом. Перекидывались смайликами и короткими фразами в телефоне, а больше и не удавалось – то я занята, то они. Хотя я особо и не переживала, потому что объяснять хоть что-то совсем не хотелось – ни причину моего попадания в госпиталь, ни прицельное участие в моей судьбе Лэррингтона. Самой бы кто объяснил. Потому что разум вопил: «Бежать. Прочь. И никогда не возвращаться». И я почти согласилась. Да что уж – убежала. А он, оказывается, не бросил. Оставил нам обоим надежду? Или всё-таки государственный план? Как узнать, как теперь убедиться? Ты же… какой же ты… Грэм! Губы сами поползли в дурацкой улыбке. Что ж, Грэйам Александр Лэррингтонский, я тебе благодарна. Имя коснулось губ неожиданно ярко. Желание опалило, сдавило тело внезапной волной, сбивая дыхание. Господи, где-то же здесь есть камера, которая за мной сейчас наверняка наблюдает. А я не знала, куда спрятать пылающее лицо. Беглым взглядом прошлась по кабинету – она может быть где угодно, хоть в лампе на моём столе, хоть над дверью, хоть в одной из папок в шкафу, который я ни разу тут не открывала. Резко отвернулась к окну, упираясь в стекло руками, прижалась к холодному лбом, пытаясь от этой напасти отдышаться, – всё было напрасно. Ей-богу, я чувствовала взгляд. «Ты совсем сумасшедшая, Карри! » Жажда была невыносимой, скручивая меня и мучительно терзая. И требовался мне, к сожалению, единственный, вполне конкретный мужчина. – Совсем распустилась ты, Раввен, – прошептала беззвучно. Это точно никто не увидит. – И дрэк тебя задери, я хочу твою мрачную светлость увидеть! Дёрнулась от неожиданности, болезненно покраснела – в мою дверь опять деликатно стучали.
– Господин командующий, леди Лэ… простите, – парень очень смутился, вытянулся «смирно» и теперь уже рапортом продолжил: – Леди Раввен во дворце. Тройное наблюдение, маяки отключены своевременно, – доложил третий её телохранитель и передал Грэму коричневую папку. – Благодарю, Вильямс, пришлите ко мне Тэрридана.
Приглашение к Рэману было, по его заверению, спонтанным. Якобы он узнал о тех самых покушениях и возжелал лично убедиться, что со мной всё в порядке. На мой взгляд, объяснение на убедительное не тянуло никак, и я внимательно и мрачно следила за вышагивающим по печально знакомому кабинету коротышкой – почти таким же, как я сама. В этот раз тут было чуть менее мрачно – живая, юная зелень парка в окне освежала стерильное, выбеленное пространство. Рэй молчал, словно ждал чего-то. А я молчала в ответ, не желая ему поддаваться. Боюсь, это могло бы затянуться надолго, если бы на столе не пискнул коммуникатор. Рэман, кажется, очнулся и приблизился ко мне. Порывисто опустился в кресло рядом – то самое, в котором в прошлый раз сидела сама. – Не буду ходить кругами. – Глава Союза был предельно серьёзен. Интересно, а что тогда он делал десять минут до этого? У меня уже трижды хрустнула шея. – Вы нужны мне, Каррия, – заявил уверенно и немного зло. И посмотрел на меня открыто. А я, пожалуй, впервые почувствовала его действительную силу. Ту самую, которая держала страну, – железную, почти несокрушимую волю. Как это могло вместиться в одном таком, совсем небольшом человеке? Диктаторы всего мира – ме́ лки? Да нет, язык не повернётся назвать его правление диктатурой. Страна воскресла с ним и после раскроившей её разделённости возродилась. Он смог оживить в людях утерянный после смуты общий, человеческий дух. Смог вернуть им надежду. Чёрными искрами глаз не пытал, не требовал и не угрожал. Он просто ставил меня перед фактом. Я нужна ему. Что ж, очень мило. Хоть кому-то. Стало смешно… и я засмеялась. Рэман наблюдал за мной, поджав в линию губы. – Ваша помощь теперь не просто нужна – критично необходима, – проговорил сухо и строго. И у меня зачесался от нервозности нос. – Что бы вы ни подумали… Рэй, вы позволите? – Конечно же… Каррия, – скривился от моей наглости. – Способности, о которых вы мечтали, к сожалению, мне недоступны. Вы видели сами. – Это не так, – бесцеремонно и жёстко перебил меня наш правитель. – Объясню сразу, чтобы не тратить наше общее время. Какое счастье, что мне встречаются исключительно конструктивные мужчины – один другого краше. Как-то при таком раскладе начинаешь сомневаться в собственной женской привлекательности. Что Микелен, что Рэман, что Дакейти. Тот, кстати, переплюнул-таки всех: чтобы совсем лишнего времени не тратить – сразу в безраздельное пользование, сразу замуж. Интересно, он стал бы меня часто посещать в резиденции, или как нелюбимую жену исключительно ежегодно, или не озаботился бы и этим? Изумлённо отметила, что меня почти не трогают эти мысли. Они просто сложились в горький, тягучий сарказм и застыли бесчувственным камнем где-то снаружи. У сердца был лёд. – Вы слушаете меня, Каррия? Боже мой… И много я пропустила? – Конечно. Я не могу просто взять и заставить мир быть другим. – Разумеется, не можете. То, что вы сделали на приеме, было чистой воды безрассудством. Там вы чудом остались живы, и это не шутки. Вам должны были быть известны последствия. Зачем было так рисковать? – Боюсь, всему виной моя, вернее наша, неосведомлённость. Я же говорила, да и вам известно, мы не основная ветвь, и знания напрямую нам переданы не были. Это даже нельзя сравнить с известным методом обучения плавать. Это много хуже – когда человека бросают не просто в воду, сразу в океан. Вам понятна аллегория? – Что ж, картина печальна. – Рэман не выглядел недовольным. – Вы владеете артефактами? – Сневергов? Вы смеётесь? – И сейчас я пожалуй что разозлилась. К чему издеваться? – Отнюдь. Позволю себе открыто спросить, это имеет непосредственное отношение к делу: что вы с сестрой получили в наследство от вашей бабки? Меня больно скривило. Как он смеет?! Это не просто неприлично, это вообще не его дрэково дело! – Каррия, поверьте, я не стал бы любопытствовать из праздности, на сплетни мне лично совершенно плевать, да и времени на такие разговоры у меня попросту нет. Ответьте! – Это были золотые серёжки бродячего народа и кольцо с неопознанным камнем. Из того, что досталось мне. У Мэрин тоже по паре вещей. И посуда. Ничего не было толком. – Я вдруг растерялась и как-то вся сжалась. – Бабушка не ценила драгоценностей. И нас не приучила. Многое раздарилось или просто растерялось и часть украшений осталась неполной. Мы это просто разделили как память. Да тогда и опасно было это даже хранить. Как вы понимаете, она очень рисковала. Рэман молчал. – Это всё. Мне нечего добавить, – сказала спустя полминуты. – Любопытно. Хотя чему удивляться? Сневерги всегда были не как все. – Он поднялся и направился к дальней от стола стене. – Простите? – Вас не смутил сам факт наличия фамильных драгоценностей Сневергов в вашей ветви? – Рэман достал из ящика огромного комода светлую шкатулку. – А должен был? – Разумеется. Как минимум вопросы возникнуть должны были. – Не сказать, что я вовсе об этом не размышляла. Но… все видится мне более чем логичным. Рэман изумился. – Ну а что тут такого? Дедушка очень любил бабушку – оттуда всё и появилось. – Не совсем так. Продолжайте. – Глава государства вернулся в кресло и поставил шкатулку на стол точно напротив меня. – Что не совсем? Не пугайте меня, – с усмешкой сложила под грудью руки и откинулась на спинку кресла. – Дедушка бабушку любил не очень? Вы пошатнули мои идеалы. Что, прям как Дакейти, таким же мерзавцем оказался? – Кстати, что вы ожидаете от Дакейти, моя дорогая? Вообще-то это была бы хорошая шутка, если бы она получилась шуткой. – Скажем, я ни капельки не дорогая и уж совершенно точно не ваша, – не получилось у меня себя вовремя одёрнуть. – А Дакейти – искренне надеюсь, нам больше не случится пересекаться. – Разочарую. Полагаю, о вашем визите сюда ему уже доложили. И вам следует быть к этому готовой. – Опять? – наверное, я выглядела равнодушной. – Это не смешно. – Не беспокойтесь. Я ведь правильно понял, вашей руки Грэму Лэррингтону не видать? Почему-то в груди болезненно кольнуло. И невысокий мужчина понимающе и, кажется, довольно усмехнулся. Хотела резко ответить ему, чтобы засунул своё самодовольство в отлично подходящее для этого место, но промолчала. Обо всем промолчала. – Значит, только одни серьги и одно кольцо. – Рэман был внимательно-вдумчив. – А что, если я скажу вам, что остальные драгоценности Сневергов у меня? – Он небрежно кивнул в направлении стола. – И что, думаете, за какие-то побрякушки?.. – Не за какие-то, а за реликвии вашей семьи, которые вы сможете вручить потомкам. Мощнейшие инструменты. К тому же некоторым из них более тысячи лет. Вы просто обязаны взглянуть! – О каких потомках может идти речь, если дожить до них не удастся? – издевательски вздёрнула бровь. Он что, в самом деле думал, я ни о чём не знаю?
– Вы чревато самоуверенны, Каррия. – Пожалуй, я немного перестаралась. Совсем чуть-чуть. Рэман нервно двигал пальцами, складывал их в причудливые жесты. Пока приличные. Спасибо и на этом. Действительно, мне следовало выглядеть хоть немного испуганной. Это было бы правдоподобно. – Думаю, просто меня давно трудно чем-то запугать или удивить. – Точно знаю, что улыбка получилась наглой. Не вовремя от незаметного вроде волнения задёргалась нога. Дрэк! И мне пришлось демонстративно скрестить колени и расцепить руки. Надо выглядеть спокойной. Он легко меня прочитает и так, но показывать тик точно не стоит. – До вас оказалось несложно добраться – ваша сестра выглядит весьма уязвимой, – ровным тоном перекрыл мне дыхание Рэман, глава Союзных Земель и просто очень влиятельный мужчина. – Но его светлость сработал быстрее, и Мэрин Долт оказалась под защитой раньше, чем я успел среагировать. Не спешите его реабилитировать, – предостерёг меня от поспешного шага. Почему всё так… стрёмно? – И, видите ли, – он на несколько секунд запнулся и подвигал маленьким носом, – цена вашего согласия – его жизнь. Так запросто? Не стесняясь? Кажется, политикой называют обычный шантаж. – Дурацкий торг, – мотнула головой и не смогла скрыть омерзения в улыбке. – Вам известно, что я к нему равнодушна. – Тем лучше. Значит, вам будет безразлично его устранение. – Точно рассчитанный удар под дых. И я помню, он узнает, если совру. Что сказать и как среагировать правильно? Драгоценные секунды беззвучно лопались – по три удара сердца на каждую… – А вы, значит, легко согласны принести единственного советника в жертву, – усмехнулась, надеюсь, непринуждённо. – Ну, скажем, было бы глупо с моей стороны слушать советы кого-то одного, и вы понимаете, о чём я, – скривил лицо так же. – А бедный Дакейти вам верит, а-яй. – Я сокрушённо кивнула. – Дакейти вовсе не бедный и совершенно точно далеко не дурак, – сказал, вторя моим интонациям. Бесполезно. Неверно рассчитанный приём. – И в моих интересах пресечь его раньше, чем он превратится в угрозу. А вы, как понимаете… – Хотите сказать, что заявление его светлости о намерениях в связи со мной поставило его жизнь под угрозу? – вскинула бровь, честно пытаясь не ужаснуться. – Странно, почему вам раньше это в голову не пришло. – Не думаю, – пробормотала мрачно, закусывая губы, лихорадочно соображая. И уже уверенней заявила: – Я совсем не думаю, что Лэррингтон преследовал подобные цели. Скорее наоборот. – Вы полагаете, этот его жест продиктован внезапной симпатией? – Напротив. Я согласна, что предложение не имеет никакого отношения к чувствам… – Рад, что вы это понимаете. – Но думаю, ваши предположения не имеют под собой каких-то серьёзных оснований. – Оставьте основания мне. Вы не настолько хорошо знакомы. – Действительно, – усмехнулась негромко. – Дакейти мешает мне сотрудничать с вами. Это достаточный жест, чтобы утратить моё доверие. – Как вы прилично это называете. Я думала, это зовётся не сотрудничество, а ярмо. – Я спишу вашу бесцеремонность на стресс и нервозность. – Чего вы хотите? – Вашего согласия работать со мной. – Вы видели, к чему это привело. – Но и меня не каждый день убивают. – То есть, – боже, как всё тривиально, – вам просто нужна моя жизнь? В обмен на вашу, когда потребуется? Никаких рынков и политических игр? Только жизнь однажды, когда это будет критично? – Согласны? – И вы не тронете Мэрин? – Нет. – Надеюсь, её дети не успеют вырасти, когда вы, наконец, умрёте. – Это в их интересах, – широко улыбнулся давно разонравившийся мне наш правитель. Почему всем нужно только одно? Никакой фантазии. – И Лэррингтона тоже, значит, оставите… без изменений. Рэман приподнял бровь. – Это моё условие. – Ваше условие – сестра. – И этот долбаный герцог. – Зачем? – почти радостно развалился в кресле Рэман. – Почему нет? Скажем, я пытаюсь продать свою жизнь подороже. – Этого обещать не могу. – Тогда ничего не выйдет. – Его убьют в любом случае. Он мешает добраться до вас. И даже если вы будете согласны, его устранит кто-то из глав политических кланов. Рано или поздно. Слишком сильная фигура и многим не по вкусу. Слишком близко ко мне. И чрезмерная поддержка в армии. – Как понимаю, сейчас он пугает больше вас, чем кого-то другого. – Ох, заткнулась бы ты, Раввен! – А вы не просто наглы. Возмутительны! – Рэман отчего-то не переставал улыбаться. – Я начинаю понимать его светлость. – Это далеко не все мои отвратительные черты. Вам придётся со мной туго, сочувствую. – И опять я влепила себе мысленную оплеуху. – В ваших интересах обеспечить его безопасность. Сделайте это, и я – ваша. – Искренность – залог успеха. – Рэй Рэман подмигнул мне и протянул руку. – Ваше слово? – Семью вашей сестры и герцога Дакейти не тронут, – смотрела на его ладонь и ждала. – Обещаю. – Я молчала. – Даю слово! – бросил он мне раздражённо. Медленно поднялась и вложила в руку главы Союза свою. Сжал её коротко и немного нервно. Выдернула ладонь и отёрла порывистым жестом. Все просто. Цену жизни определить оказалось очень легко. А вот удивительным было то, что меня это нисколько не тяготило. Более того, я уверенно знала, что всё сделала правильно и поступить иначе ни за что бы не смогла. Причём это совершенно точно касалось всех участников соглашения: и Рэя, и Мэрин, и Дакейти. И если о Мэрин всё и так ясно, она моя заноза, спокойствие в моём сердце, мой дом, моя семья. Если Рэман, какой бы ограниченной фантазией он меня ни поразил, по моему искреннему мнению, был и всё ещё продолжал оставаться единственной надеждой Союза, потому что именно его политика позволяла надёжно удерживать страну в сильных игроках и давала надежду, и был бы им кто-то другой – ни за что бы не согласилась, даже под таким шантажом; то участие в этом раскладе Лэррингтона ставило меня саму в неподдельный тупик. Возможно, потому что без дрэкова командора Рэй не продержится долго и его довольно быстро грохнут. И тогда мне придётся вернуть слово. Да. Наверное, всё так и есть. Просто в стрессовой ситуации мозг порой просчитывает варианты без участия сознания. А после становится очевидно, что да, именно так поступить и надо было. Теперь логика моих соображений виделась мне почти идеальной. Так я рассуждала, уверенно покидая кабинет, навестить который, как я теперь искренне надеялась, мне впредь не придётся. А больше ничего и не оставалось – только надеяться.
Решительным шагом преодолела огромную приёмную, чтобы на выходе упереться в Тэрридана. – Леди Раввен, – неожиданно радостно поприветствовал прекрасно знакомый мне военный. – Счастлив снова видеть вас! – И, кажется, Лэррингтонов адъютант был искренен. – И вам добрый день, Тэрридан, как поживаете? – Великолепно, миледи. Если позволите проводить вас, буду ещё лучше. – И ведь он нисколечко не шутил. – К выходу, я надеюсь? – потому что принять помощь по преодолению этого лабиринта, которым для меня по-прежнему оставался этот чудесный дворец, я была вовсе не против. – Нет, конечно, госпожа Раввен, у меня приказ сопроводить вас. Думаю, вы знаете куда. – И что, я опять не могу отказаться? – выдохнула обречённо. – Это не займёт много времени, я полагаю. – Ладно, – нервно тряхнула головой: командующий – он и самолёт, и подводная лодка в одном лице – деваться мне сейчас было некуда. – Ладно, если недолго. К тому же у меня к его светлости тоже есть пара вопросов. И чем дальше по коридору мы уходили с Тэрриданом, тем вернее я понимала, что согласиться на это было полнейшей глупостью.
Зачем иду? Чтобы сказать: «Я выкупила твою дрэкову жизнь у Рэмана и теперь мы квиты! »? Только так ли это? Я сделала это, чтобы не быть ничего должной, или я сделала это, лишь бы быть уверенной, что жизни этого ужасного человека ничего не угрожает? Потому что как бы там ни было, а Рэй действительно был прав – Грэм слишком сильная фигура, и со мной его вес становился критическим. И этот невозможный вояка, везде прущий напролом, действительно слишком многим мешает. Может, пора признаться себе? И уже окончательно смириться? Ты безнадёжно влипла, Раввен, и дело вовсе не в даре, не в Рэмане и не в работе. Перед самым кабинетом туфли мои мистическим образом утяжелились, уверенно стыкуясь с паркетом, и я встала, не дойдя до двери шагов приблизительно пять. – Ну же, мэм, смелее, – тепло подбодрил меня Тэрри. – Поверьте, вам нечего опасаться. Даже напротив. Понятия не имею, что он сейчас имел в виду. Потому что у меня совершенно точно отключились органы, ответственные за навигацию и вертикальное положение в пространстве. Не войти не было ни одного шанса – Тэрри повернул меня в нужном направлении и отворил передо мной дверь. Полагаю, если мне и пришло бы в голову взбунтоваться и броситься прочь, без труда поймал бы и некрасиво затолкал в комнату ужаса сам. Не думай, Каррия, ни о чём сейчас не думай, это сделает тебя слабой. Просто помни о цели… Кстати… какие у нас цели? Господи… Я дура. И, кажется, сейчас умру. Один нетвёрдый шаг, тихий щелчок за спиной, и мир вокруг окончательно смазался и растворился, растёкся неясным фоном, будто мои неизлечимо истосковавшиеся глаза могли бы сейчас увидеть хоть что-то ещё. Хоть что-то, кроме высокой строгой фигуры, поднявшейся напротив. Решил бы кто спросить, какого цвета были стены или велик ли стол в кабинете, мне нечего было бы ответить.
Тревожный взгляд за узкими полосками линз. Тёмно-серый строгий китель, две цветные планки на груди – безнадёжный, отключающий звуки нокаут. Двухдневная щетина. И почти бесцветные губы. Усталое лицо привычно дрогнуло, на миг посветлело. Как я вообще столько времени без него протянула? Набрала воздуха в лёгкие, чтобы сказать… и не сумела. Ловушка была хороша: будто бы мои собственные глаза отыскали беспроводную подпитку, небесный вай-фай – как ни пыталась, выдрать из этого канала взгляд не удавалось. Неторопливым движением снял очки, положил аккуратно на стол, исцеляя мой обоснованный паралич. Господи, как он, такой, может быть настолько расчетлив?! Но он ведь и должен таким быть. Бесчувственным и бездушным. Грэм. Мой катаклизм, моё спасение и моя катастрофа… А глаза по-прежнему не могут оторваться. Не желают. Я просто хочу смотреть. Не хочу ничего знать. И ничего больше видеть. Я даже могу не дышать. Чтобы раствориться в этом «сейчас». Потому что ничего подобного никогда больше уже не случится. Никто из нас этого не допустит. И не позволить себе даже намёка на мысли о том, холодны ли сейчас эти сжатые на спинке кресла почти белые пальцы? Это – чужое, моим не было никогда, и я не хочу, уже не имею права… Не больно. Никак. Просто… Я должна спросить. И только. Должна ли? Или пусть останется хотя бы это молчание между нами? Тогда оно станет надеждой. Не надо.
И я знаю твой запах. Не хочу знать и знаю.
Сильно сжала кулак – совершенно бесполезные ногти…
Дурацкая надежда убилась мгновенно о равнодушную глыбу в её потемневших глазах. И стало ясно, что никакого объяснения не будет. Ничего больше не будет. И дрэк… Дрэк это всё раздери! Кто носит такое в офис?! Это чистая порнография! Сжал зубы так, что хрустнуло в челюсти. Узкая серая юбка только чуть-чуть прикрывает тонкие колени, и этот разрез, от которого в глазах всё просто сделалось красным и захотелось кого-нибудь убить тут же, на месте. Неважно кого – он потом разберётся. И чтобы кто-то хорошенько встряхнул его самого, потому что дышать всё-таки нужно. И если белья на ней нет, как ему показалось, то Слай совершенно точно не доживёт до утра. И Бораг на всякий случай тоже. Вот прямо сейчас – отключить и запереть, чтобы никто не смотрел и не видел. И… Дрэк! Возьми себя в руки! В самом деле – убогий!
А до двери между ними – минное поле. И пройти его – сознательно самоубиться. Идиот. Вдруг дёрнулась своевольно щека – будто он сам взвёл курок и сам застрелился. Пересечь комнату в три мгновенных шага, сорвать это к дрэку всё, истязая любить, пока не отключится сознание. Стул жалобно хрустнул. Отдёрнул скованно руку, и Карри наконец пошевелилась.
– Рэй давил на тебя? – Зачем ты устроил этот бардак с договором? – опять начали вместе. Она не кричала, хотя это было бы лучше. Её лицо было испорчено гневом. Что ж, давай начнем с этого. – Какого дрэка ты вмешиваешься? Резкий голос прорезал пространство меж ними, и Грэм прикрыл на мгновение глаза, чувствуя, как ударяются в грудь её звуки. – Ты хотя бы понимаешь, для чего они тебя используют?! Кто пользуется тобой как витриной? А кто – как ширмой? Карри нервно вскинула подбородок, и Грэм зло прищурился. – Попроси же твоих парней рассказать. Только они ведь не скажут. – Я опять должна тебе верить?
Прямо там, у двери, как в первый раз. Порывисто и немилосердно. Наполнить ею руки и легкие, растворить о её кожу губы, потому что мозг и так давно и безнадёжно расплавлен. Снести все её мысли одержимым напором, чтобы никогда не могла даже подумать ни о ком другом. Взять своё. Утвердить абсолютное право – его. И ничья больше.
– А кому ты можешь поверить, Карри? – Ему остался лишь вкрадчивый шёпот, потому что от желания и ярости голос пропал. – Скажи, кто говорит тебе правду? Она промолчала. Лэррингтон выдвинул ящик стола, достал папку, подтолкнул её к самому краю. Туго сглотнул. – Думаю, тебе будет интересно. Как понимаешь, информация секретна. Карри не шелохнулась. – Ладно, – сказал спустя пару колючих минут, – хотел, чтобы ты увидела сама. Ладно. Расскажу так. Роберт и Диллан – это, кстати, не настоящие их имена – три с половиной года работают под прикрытием и в качестве съёмочной группы проникают с твоей аккредитацией… куда они только с ней не проникают. – У Карри в усмешке дрогнула половина лица. – Очень удобно, правда? А теперь вспомни Лакру. Она передёрнула плечами, сбрасывая невидимую руку, и Грэму болезненно обожгло грудь. – Вы попали к саредам из-за их провала. Потому что Сушевский засветился, когда копировал счета с закрытого канала – вы именно за этим туда и летали, Карри. Не за сюжетом о разрушенной Талларе. Женщина перед ним была бледна. Сказать все сразу и не мучить ни её, ни себя больше. Невыносимо это видеть. Грэм в сотый раз до боли сжал кулаки. – Только то, что зачистка была тотальной, спасло группу от ликвидации. Они облажались, Карри. И это стоило тебе… Она оборвала его жестом. Её взгляд пугал – она была сейчас там, снова. И, чтобы прекратить, командор спросил резко и громко: – Достаточно оснований для отстранения тебя от подобной работы? – добавил зло: – И что бы ни сказал Рэман, ты не должна соглашаться! Тебе и Мэрин ничего не угрожает. Ответила через силу и очень не сразу: – За это хорошо платят. – Глаза безжизненны, и голос почти сорвался в бесцветный шелест. Наверняка за этим фасадом она страшно зла. Как и он. Теперь тоже. – Ты делаешь это только из-за денег? – Её лицо застыло побелевшей маской. – Рискуешь собой ради денег этого осла?! – Больше Грэм сдерживаться был не в состоянии. Если она сейчас была огромным айсбергом, он – действующим вулканом, готовым к финальному взрыву. – Вы слишком много себе позволяете, господин Лэррингтон, – выдавила сквозь зубы. – Одинокой женщине приходится зарабатывать себе на жизнь самой. А честным образом сделать это не так просто. Однако мне это удалось. Не сомневаюсь, вам должно быть это известно! И я способна позаботиться о своей безопасности сама. И не только! Кажется, сегодня точно кто-то умрёт. – Одинокой? – прошипел яростно. И в его ладони что-то раскрошилось. – Безнадёжно! Вам не следует изображать интерес, в этом больше нет необходимости. – Грэм почти ослеп от внезапной, поглотившей его черноты. – Ты не одинока, Карри. Ты – точно нет, – покачал головой угрожающе и, наверное, зло. – Разве? – насмешливо и горько бросила она. – Разве это возможно? – выгнула брови, опять искажая безупречное лицо. Он, уже не соображая, что делает, одним движением оказался рядом, жёстко и требовательно рванул хрупкую фигурку на себя, сминая в руках. – Карри… – прошептал в её губы. Сжал наверняка слишком. Так, что она тихонечко вскрикнула. Впитывал долгожданную женщину руками, глазами, отчаянно пытаясь надышаться, насытиться ею, уже понимая, что ломка будет смертельной. Рука осторожно поднялась по бедру, пальцы достигли плотного кружевного края, и он, отчаянно ловя воздух ртом, беззвучно простонал: – Карри! Она поднялась на цыпочки, всё равно оставаясь просто убийственно маленькой, медленно провела рукой по его затылку, искренне и ясно глядя в глаза. Осторожно притянула голову за шею к себе так, что он почти задохнулся. Скользнула нежно ладонью по лицу и, вдруг впившись в его щетину ногтями, выдохнула в ухо: – Поэтому никогда, ты слышишь?! Никогда не указывай мне, как жить, ты, твоя дрэкова светлость!
«Разведчик не имеет права на эмоции. Разведчик не знает чувств», – гремит безжалостно в голове. – Сколько? – едва сдерживаясь, прорычал ей в лицо, перехватил и сдавил её напряжённые пальцы. – Что?! А вот теперь облажался сам. И, кажется, именно сейчас свою партию проиграл. Причём в этот раз окончательно. – Сколько тебе нужно? – рявкнул яростно. Карри побледнела, тонко выпрямилась, за узким чёрным зрачком – жгучий лёд. А в следующее мгновение выдернула руку и широко замахнулась – ладонь впечаталась в его щёку пронзительно-звонким шлепком.
Закрыл глаза. От его пальцев на её плече теперь будет синяк. Что ж, у него – тоже. Уже. Там, где никто не увидит… – Не смей! – проглотила слёзы. Решительно и зло. – Не сметь что? – вызывающе не отвёл глаз от пылающего лица. – Ничего не смей, ты, дрэков ублюдок! – прошипела, выворачивая плечо. – Отвали от меня, Лэррингтон! – толкнула брезгливо в грудь.
Я включилась в тот момент, когда услышала свой голос, кричащий: «Отвали от меня, ублюдок! » Лицо Грэма содрогнулось нервной гримасой. А потом он криво усмехнулся. А потом ещё и ещё. Ну да, ублюдок тут я, всё верно… Внутри кольнуло ужасом: я кричала всё это точно в грудь Грэму Лэррингтону, герцогу Дакейти, генералу армии Союзных Земель и просто огромному мужчине. Главное сейчас не дать слабину, не показать, что напугалась и осознаю, что натворила. Спокойно. Хотя какое уж тут спокойствие – мне ярость в глазах поддерживать надо. А он с этими губами, этим запахом и пульсом – так близко. Сволочь! Оттолкнула сильно. Встала, широко расставив ноги, и ткнула пальцем в дверь. Задыхалась. Я задыхалась. Ни слов, ни криков больше не было. Совсем. Мне нужна вода. Убирайся же наконец, ну же! Убирайся! Умоляю. Уходи… Закрыла глаза, еле сдерживая рвущиеся слёзы. Уходи… Грэм… пожалуйста, останься… Дверь кабинета закрылась с тихим щелчком. Распахнула глаза за солёной завесой и беззвучно рассмеялась, содрогаясь всем телом, точно сумасшедшая, – я выгнала Грэма Лэррингтона из его кабинета. Застыла здесь разочарованная, возбуждённая и злая. Опять одна. Немо кричала у двери, больно ударив затылком в косяк. Но от той самой боли было уже не спастись. Себя от неё не избавить. * * *



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.