Во время прочтения – сжечь - Уильям, Вира, Рамен 1 страница

Темное, не имеющее четких границ существо навалилось на грудь, не давая дышать. Перед глазами пошли радужные разводы, а в ушах раздавался отдаленный визгливый хохот и речь на каком-то непонятном сатанинском языке. И сквозь всю эту тарабарщину явно слышалось шипящее: «Убей! Раздави! Задуши! » Грудная клетка горела, будто ее наполнили кипящей смолой. Еще немного– и все будет закончено. Еще немного…

Где-то еле слышно закричал петух, но тут же затих, захлебнувшись собственным криком. Этого было достаточно для того, чтобы Анри подскочил в кровати и сел, пытаясь отдышаться. Воздух со свистом вырывался из его легких, не принося желаемого облегчения. Сон, а он надеялся, что это был всего лишь сон, казался настолько реальным, что, прежде чем окончательно сползти с кровати, Анри несколько раз повертел по сторонам головой на тощей шее и даже принюхался– не остался ли в комнате удушливый серный смрад.

Сквозь закопченное окно пробивались первые робкие лучи, освещая скудное убранство комнаты, больше напоминавшей келью монаха, а не жилище мирянина: крест над изголовьем кровати, статуэтки Девы Марии и Святую Библию, чьи страницы были затерты до дыр.

Анри Шомбер был очень религиозен и в своей деревне пользовался уважением, вызванным скорее страхом. Издали завидев его невысокую худую фигуру, жители подобострастно склонялись перед ним и заводили разговор о Боге. Все знали, что с Анри лучше не связываться – он был известным охотником на ведьм и рьяным поклонником Святой инквизиции. На его совести была не одна жизнь: не только женская, но и мужская. Мало кто подумал бы, что этот худосочный молодой человек с бледным лицом, на котором изредка во время гнева вспыхивал чахоточный румянец, с белокурыми, слегка вьющимися волосами и улыбкой святого, являлся непосредственным участником поимки ведьм. Его часто видели в компании инквизиторов, среди которых, несмотря на свой юный возраст, он пользовался авторитетом.

Беспокойство вернулось, когда он вышел на крыльцо дома, а вместе с тревогой нахлынули воспоминания из сна, в котором зловещий голос приказывал убивать и терзать. Было тихо: не орали горластые петухи, птицы словно растворились в кронах деревьев, и их щебет, не дающий спать по утрам, затерялся среди листвы. Анри судорожно перекрестился и вознес молитву деве Марии, но это не помогло. Напряжение висело в воздухе: невидимое, вязкое, опасное, готовое в любой момент разверзнуть огненную пасть и выпустить на свободу все исчадия ада. От этого казался нереальным идиллический вид утренней деревни, освещенной розоватыми лучами выглядывавшего из-за леса солнца и застывшей словно жук в янтаре. Романтиком Анри не был, а жука в янтаре он видел в четках у одного священника, когда тот читал молитву перед привязанной к столбу и обложенной хворостом женщиной. От пыток она потеряла рассудок и жутко хохотала. Хохотала даже тогда, когда первые языки огня начали лизать ее ноги. Потом уже ее хохот перерос в вой боли и слился с гулом бушующего пламени. Анри вздрогнул от отвращения: как бы гадко он себя ни чувствовал во время казней, он всегда оставался уверен в своей правоте и миссии, что была возложена на его плечи.

Мать еще не встала – Анри не слышал ее голоса из хлева, куда она обычно приходила с первыми лучами солнца и ласково уговаривала корову, чтобы та дала с божьей помощью побольше молока. Анри на всякий случай заглянул в хлев, тишина казалась странной. И только войдя, он понял, что произошло непоправимое. Корова со странно перекрученной шеей лежала на соломе, а вокруг нее ровным кругом были разложены куры и утки. Головы у них отсутствовали. Во рту появился привкус чего-то прогорклого, а отдельные детали ночного кошмара вспомнились особо отчетливо. Парень захлебнулся воздухом и, едва сдерживая позывы рвоты, выскочил наружу. И тут вдали раздался первый крик.

Кричала женщина, с надрывом, словно над покойником. Еще крик – уже с другого конца деревни, и вскоре вой и причитания раздавались из каждого двора.

Из дома выскочила испуганная мать и побежала вслед за сыном.

Убитая и разложенная ритуальным кругом скотина была малой частью беды, накрывшей деревню. Дочь старухи Лурдель нашли повешенной, причем шея ее была перекручена таким же образом, как у всех убитых животных. У пекаря прямо из колыбели выкрали недавно родившегося младенца. Юная мать, вмиг превратившаяся в седую старуху, ползала по двору и по-звериному выла, ломая ногти о сухую утрамбованную землю.

– Ведьма! – раздался голос из толпы, к нему присоединился второй, и вскоре кричали все собравшиеся. – Ведьма, ведьма! Найти! Сжечь!

Громкие крики оглушали, лишая способности мыслить трезво. Анри, заткнув уши и набрав побольше воздуха в слабые легкие, рявкнул:

– Молчать! Тишина! – после чего зашелся в приступе кашля. – Тишина, я сказал! – прошептал он, вытирая кровавую пену с губ.

Его послушались, впрочем, как обычно. Только обезумевшая от горя молодая мать тихо стонала и пыталась вырваться из рук мужа.

– Вы правы, – он прошелся перед окружившими его людьми, жестами показывая, чтобы они расширили круг. – У меня всю ночь были нехорошие предчувствия, что-то душило, пытаясь убить. Но я жив! – Анри повысил голос, наслаждаясь своей значимостью. – И я перед вами! Давно в наших краях не было ведьм – последняя сгорела в священном пламени год назад, и мы все это время наслаждались тишиной. Вы были спокойны, и я был спокоен, так как чувствовал, что выполнил свой долг перед вами. И сейчас выполню. Нам нужна поддержка святой инквизиции, одним нам не одолеть столь сильную ведьму. Но для этого нужны деньги.

В толпе раздался ропот.

– Что? – Шомбер шутовски приложил ладонь к уху. – Не расслышал! Нет денег? У тебя, Лурье, нет денег? – он ткнул в грудь пальцем низкорослого крепыша, считающегося в деревне самым зажиточным крестьянином. – Или у тебя, Лурдель? А как же справедливость? Ты свое отжила, а твоя дочь и жизни не успела повидать. И ты, стоя около еще теплого тела дочери, жалеешь несколько денье для преподобного отца? Скажи-ка, чем ты занималась этой ночью?

Угрозы всегда действовали. Кому хочется быть обвиненным в колдовстве? Тем более мальчишкой, имеющим связи в рядах инквизиторов. Все знали, что может произойти, стоит ему только ткнуть пальцем в неугодного человека.

Вскоре кожаный мешочек, наполненный монетами, перекочевал из рук Анри в заскорузлые ладони Лурье.

– Не знаю, где ты найдешь лошадь, – вкрадчиво прошептал Шомбер, – это не мое дело. Хоть пешком иди, хоть на метле лети…– он замолчал, пристально вглядываясь в заплывшие жиром глазки Лурье. – Но без отца Кристофа не смей возвращаться. В мешочке письмо от меня, ты уж передай, не потеряй.

Анри похлопал мужчину по щеке и пошел прочь с площади, уводя домой расстроенную матушку – единственного человека, которого он боготворил в этой жизни.

Вечерело. Окружающий пейзаж, подсвеченный яркими лучами закатного солнца, медленно окутывал сумрак. На полях, мимо которых мчалась карета, тонко благоухали летние цветы и травы, воздух был наполнен спокойствием и легкой дрёмой. Почтенный инквизитор Кристоф Леввет Бейн, расслабленно откинувшись на сиденье, под мерный перестук копыт крутил в упитанных пальцах кончик тонкой бородки и лениво размышлял о предстоящем плотном ужине, а также о том, не слишком ли малую цену предложили жители местной деревни за его услуги. В родной Лотарингии, да и в Лионе, где он безбедно прожил последние годы, давали куда больше. Но, с другой стороны, работы давно не было, и Бейн нехотя согласился.

При приближении к деревне лошади тревожно заржали. Карету тряхнуло, и отец Кристоф распахнул глаза.

Они въехали в густой мрак. Казалось, деревню застлали плотные грозовые тучи, полностью перекрывая доступ последним лучам вечернего солнца. В груди кольнул необъяснимый страх, ворох суматошных и весьма непристойных мыслей вскружил голову. Инквизитору даже показалось, что среди этих мыслей промелькнули какие-то совсем чужие, чьи-то совершенно не его, нашептываемые мерзкими потусторонними голосами.

– Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная, – забормотал Бейн, крестясь. Руки его озарились теплым желтым светом, и это еле заметное сияние окутало священника, создав защитный купол. Помутнение мыслей отхлынуло, колючий страх ушел, уступив место умиротворению и теплу.

Они уже подъезжали к главной площади – небольшому грязному пустырю прямо посреди деревни, рядом с которым красовалась маленькая деревянная церквушка. Сейчас здесь было полно народу, и отец Кристоф с любопытством огляделся.

– Останови, – бросил он кучеру и, окутанный живительным светом, вальяжно выбрался из кареты.

Уныние и зарождающаяся паника здесь ощущались даже сквозь защитный барьер. Лошади нервно били копытами, на лицах людей читался страх, который не могла скрыть даже пелена вечернего мрака. Определенно, это место было заражено гнилью дьявольщины настолько сильно, что хотелось просто очистить священным огнем всю деревню целиком.

«Они дают слишком мало денег за такую работу, – вновь подумал инквизитор. – Нужно будет повышать ценник».

– Здесь засилие ведьм! – громко провозгласил он, выйдя на центр площади. – Вскоре взовьются священные костры, и это место будет очищено от скверны!

И, перекрестившись вновь, ободряюще и лучезарно улыбаясь, он двинулся к людям, пристально и колко всматриваясь в каждое лицо. Иногда он мог почувствовать колдуна, ощутить бурлящую в нем магию, но не в этот раз. Во-первых, сейчас он был окутан защитным светом, что ограждал его от потустороннего влияния, а во-вторых, здесь абсолютно от каждого жителя веяло мерзостью порчи. Деревня была заражена скверной. Необходимо было найти и искоренить ее источник.

– Ты, – Бейн указал на молодого парня, который вздрогнул и испуганно отпрянул от его взгляда. – Ты знаешь, кто ведьма?

Парень недоуменно заозирался, но вперед выскочила стоящая здесь же бабка.

– Это старуха Флёр! – горячо заявила она, брызжа слюной. – Она ходит во двор по ночам, а вчера она гладила моего пса, так ночью-то пес и помер!

– Точно, бабка затворница! – подтвердил кто-то из собирающейся вокруг инквизитора толпы. – Она ходит, смотрит, аж жуть берет!

– Да, я видела не далее, чем неделю назад, как старуха Флёр собирала травы!

– Она не общается ни с кем!

– Ходит вечно ободранная, в грязных лохмотьях!

Толпа возбужденно загудела. Отец Кристоф, послушав их с минуту, молча развернулся и пошел обратно к своей колеснице. Только здесь он стер с лица дежурную приветливую улыбку.

– Приведите старуху Флёр, – сказал он двум стражникам, приехавшим с ним из города, и забрался в карету. Эти смрадные галдящие люди его утомляли.

– Пьер! В чьем доме мы останавливаемся? – устало и раздраженно осведомился он у кучера. – Вези меня есть и спать.

Все должно было быть не так.

Эта мысль не давала покоя Оанэ с того самого момента, как перед глазами возникла страшная вспышка, ослепив на долгие два вдоха. С того самого момента, как в голове загудели чуждые, опасные голоса, требуя вершить суд над правым и виноватым. С того самого момента, как земля ушла из-под ног, обернувшись безжалостной пустотой и падением длиною в жизнь и одну секунду.

– Все должно было быть не так, – в отчаянии прошептала девушка, делая новый, болезненный шаг. Она не понимала, где она, не понимала, как так вышло. Но выжженным клеймом в мозгу горело знание– ей нужно исправить то, что сотворено из-за юношеской глупости и самодурства.

Оанэ без особой надежды вновь огляделась вокруг– глухой лес, в котором самое то обитать диким зверям и другим монстрам, хранил гордое молчанье. Не было слышно ни перестука дятла, ни шелеста веток от вспорхнувшей стайки птиц. Только тишина, да тяжелое дыхание несчастной заблудшей души.

На груди у девушки раскачивался амулет, магический артефакт, который она, поддавшись порыву, украла во время одной из служб Общины. Тогда ей казалось, что это просто красивая побрякушка, одна из многих вещиц, что приносились в жертву вместе с девственницами во имя Великого Ктулху, и чтобы задобрить глубоководных. Оанэ просто тихонько стащила его из-под носа у жрецов, воспользовавшись своим даром, приобретенным после привития крови рыболюда, и отведя чужие взгляды от собственной персоны. Амулет, похожий на раздавленную каблуком пиявку, маслянистой каплей неизвестного материала застыл на костяной подложке с выскобленными на ней символами. Культистка и сама бы не смогла объяснить, что ее так привлекло в этой безделушке. Но руки безостановочно трогали вещь, ощупывали края, подушечками пальцев она повторяла линии таинственных надписей, постепенно все лучше понимая, что они значат.

Оанэ таилась, не показывала никому свою драгоценность, и не сразу она начала осознавать, что некоторые мысли в ее голове– принадлежали вовсе не ей. А потом голоса, страшные, мягкие, потусторонние голоса объяснили ей, что делать.

" Помоги мне пробудиться... Выпусти меня, дитя», – на разные лады шелестело в голове у девушки, и почему-то крепла в ее душе вера, что это сам Великий Ктулху зовет ее, ведет и обучает.

О как велики были ее глупость и самонадеянность. Оанэ слушала голоса и несла на пустырь в лесу, в самой его гуще, свежую кровь и еще теплые кроличьи сердца. Она послушно купала амулет в алой, пахнущей металлом жидкости, выложила из сердец круг и повторила слова, что морским прибоем шелестели в голове...

И вот теперь она тут, в каком-то незнакомом месте, а судя по ощущениям, так и вовсе другом мире. И более того, ее, Оанэ, стараниями, в этот мир пришло нечто, желающее уничтожать и сводить с ума. Культистка была зла на существо, потому что-то посмело назваться именем ее бога, Великого Ктулху, и ее долг– изничтожить тварь и вернуться обратно.

Амулет, оставшийся при девушке, словно на поводке привязанный к своему истинному хозяину, вел девушку через мрачный лес. Вдалеке виднелись струйки дыма, видимо, от жилья, и это приободрило Оанэ. Она шла целый день, каждый шаг теперь отдавался невыносимой усталостью, словно на каждую ногу ей повесили по пушечному ядру. Сгущались сумерки, равнодушно скрывалось за горизонтом чужое солнце, милостиво даря последние крохи тепла. Существо было уже близко. Оанэ чувствовала это своим нутром и через пульсацию амулета, который, определенно, и был главной причиной всего происходящего. Она догадывалась, что тварь нужно вновь запечатать, изгнать в Ничто, и тогда, возможно, ей удастся вернуться обратно.

– О Великий Ктулху, дай мне сил, – зашептала культистка, массируя виски. Голова начинала медленно болеть– верный признак присутствия мощной ментальной волны, уже знакомой и понятной Оанэ. Чем ближе она будет подходить, тем четче вновь будут звучать голоса, обманувшие её. Но в этот раз им не удастся обмануть ее, уж в этом девушка была уверена. Она собиралась использовать свой дар и защитить свой разум от чужого влияния.

Оанэ добралась до селения лишь глубокой ночью, когда давно уж погасли огни в домах, а все жители спали. За высоким частоколом скрывалась жизнь, отравленная ядом призванной Оанэ сущности. Девушка ощущала ее давление и попытки проникнуть за мысленный заслон. Амулет с еще большей силой тянул ее за собой, словно кто-то невидимый толкал ее в спину, торопя. Из последних сил бедняжка брела вдоль забора, спотыкаясь и задыхаясь. Она не знала, что будет делать и как, но знала, что попытается все исправить.

Невидимый поводок вывел ее на пустырь, с черным скелетом сожженного дома и ощущением смертельной опасности над головой. Оанэ сжала пальцами амулет, сжала зубы, что начали стучать от пробравшего до позвоночника холода. Впереди, в темном проеме, что остался от двери, медленно, словно собираясь из самых черных теней, клубилось нечто. Оно влажно дышало, и смрад его дыхания оседал росой на ресницах девушки. Ее ждали.

Ее звали.

Ее снова обманули.

Предрассветный туман пуховым одеялом обнял Оанэ за плечи. Без сознания, ослабшая и замерзшая, она лежала в зарослях орешника, борясь с внутренними демонами, что снова что-то шептали в ее голове. Тварь из других миров отступила, то ли проявив милосердие, то ли решив, что глупая, слабая человеческая душа еще может принести пользу. Тщетно тонкие, перепачканные землей пальцы пытались во сне сжать костяные грани знакомой вещицы.

Проклятый амулет пропал.

Анри свернул с тропинки и углубился в заросший кустарником лес, осторожно раздвигая руками ветви и нервно вздрагивая от любого постороннего шума. Лес, который он любил всей душой, казался чужим и мрачным. Да и не удивительно после того, что творилось там ночью. Кошмар, не прекращавшийся со вчерашнего вечера, отчетливо врезался в память, и Анри помнил все детали до мельчайшей подробности.

Инквизитор прибыл вчера поздним вечером, когда Анри потерял всякую надежду, сочтя, что Лурье давно прокутил собранные деньги в одной из многочисленных таверн Лиона, спустив скудные гроши на дешевых шлюх и поганое вино. Но нет! Восторженные крики толпы оповестили, что нужный человек уже в деревне. Шомбер посмотрел на него издали и прямо сказать разочаровался. Он много слышал о святом отце Кристофе от знакомых священников. Знал, что тот прибыл откуда-то с Эльзаса и был германцем по рождению. По словам тех же священников, у него была особая связь со Всевышним, ниспославшим ему необыкновенный дар – с одного взгляда определять, кто перед ним – ведьма или обычный человек. Шомбер, конечно, считал, что святые отцы преувеличивают заслуги отца Кристофа, но, как человек неглупый, мнение свое держал при себе.

Не таким представлял он знаменитого инквизитора, совсем не таким, считая, что Кристоф должен выглядеть аскетично, быть худым и желчным, с острым взглядом прищуренных глаз. Но, пробравшись поближе, он увидел довольно упитанного мужчину средних лет, с тонкой бородкой и добродушным лицом. Хотя именно такие добряки и таили в себе наибольшую опасность. Он не стал слушать, что говорит преподобный, и вернулся домой, чувствуя неимоверную усталость, словно все его тело долго и упорно молотили цепами. Преклонив колени перед святой Богородицей, парень прочитал молитву на сон грядущий и, прежде чем лечь в постель, зашел в комнату к матери. Она спала, разметав по подушке выбившиеся из-под чепца седые волосы. Когда-то матушка слыла первой красавицей, чьей руки добивались самые зажиточные жители Лиона, откуда она была родом. Но сейчас от былой красоты не осталось ни следа – перед Анри лежала старая женщина, чье лицо избороздили морщины, и даже во сне скорбная складка между бровями так и не разгладилась. Шомбер вздохнул и, поцеловав мать в лоб, вернулся к себе в надежде немного поспать перед трудным днем.

Кошмар предыдущей ночи повторился, причем сам Шомбер был непосредственным участником ночного ужаса. Вкрадчивые голоса подстрекали его к убийству, и он, словно завороженный, следовал приказам – душил, резал, топил. Полные страдания крики оглушали, а он – яростный поборник веры, шел и убивал всех, кто попадался на его пути, испытывая наслаждение и возбуждение. И тут рука его дрогнула – перед ним на коленях, подняв в умоляющем жесте руки, стояла мать. Она кричала – громко и пронзительно, а Анри будто со стороны увидел, как собственноручно вонзает кинжал в сердце той, что растила его, отдавая порой последний кусок лепешки.

Молодой человек подскочил в кровати, неистово крестясь. Женский крик в его голове и не думал прекращаться. Уже позже, когда оковы сна окончательно спали с него, Анри понял, что крики раздаются со стороны леса. Рубашка, пропитанная потом, неприятно облепила тело. Парень встал с кровати и, выйдя на крыльцо, прислушался. Полный отчаяния крик повторился. Судя по всему, кричала молодая девушка. Анри посмотрел по сторонам и осторожно спустился с крыльца. Его дом находился на самой окраине деревни, и до леса было рукой подать.

– Ведьма, – голос предательски дрожал. – Это все происки ведьмы. Она нагоняет кошмары, заставляя поднимать руку на самое святое! Матушка!

Он спохватился и вбежал в дом, боясь увидеть самое страшное – собственноручно убитую мать. Но нет, матушка спала, хоть и беспокойно, что-то бормоча во сне. Шомбер перекрестился и снова вышел на крыльцо. Вернувшись в комнату, он всю ночь простоял на коленях, читая молитвы, и только когда рассвело, заставил себя одеться и пойти в проклятый лес, чтобы отыскать хоть какое-то доказательство присутствия нечисти.

В лесу было тихо, только ветки хрустели под ногами, как бы осторожно Анри ни пытался ступать по земле. Какая-то невидимая сила направляла его. То, что это то самое место, парень понял по вытоптанной земле и почерневшей траве.

– Дева Мария, защити меня от козней дьявольских, – прошептал он, наклоняясь и рассматривая черную траву.

Что-то блеснуло в кустах, заставляя волосы встать дыбом. Медальон странной формы, зацепившийся цепочкой за ветку, чуть не поверг парня в бегство.

– Это от Сатаны! – крикнул Анри, разглядывая вещицу, украшенную изображениями странных существ, будто сам ад изверг ее из огненной пасти.

Это нужно немедленно отнести отцу Кристофу! Оставить медальон здесь – значит потерять его. Вдруг ведьма решит вернуться за ним?

Найдя палку покрепче, он подцепил ею медальон и пошел в деревню, неся в вытянутой руке покачивающийся на цепочке дьявольский амулет. Узнать, в каком доме остановился преподобный отче, не составляло труда, так как толпа зевак окружила дом кузнеца, заглядывая за изгородь.

– Дайте пройти! – тихий голос Шомбера услышали все и сразу освободили дорогу, опасливо косясь на непонятный амулет на цепочке.

Анри решительно зашел в дом и постучал в дверь комнаты. Впрочем, вся решительность его куда-то подевалась, когда он увидел инквизитора.

– Святой отец, доброго здоровья. Меня зовут Анри Шомбер, я местный житель и ярый католик, как и вся моя семья. По моей просьбе вас пригласили сюда, чтобы прекратить дьявольщину, творящуюся здесь вторые сутки.

Голос его предательски задрожал, и сам себе он показался маленьким и ничтожным мальчишкой.

– Этот амулет я нашел в лесу сегодня утром. Всю ночь там раздавались крики. Вы не слышали, преподобный отче?

«Колдун! – отец Кристоф был уверен в этом еще минуту назад, как только увидал тощую фигуру, беспардонно вторгшуюся в его покои с какой-то палкой в руках. – Каков самоуверенный глупец, сам идет ко мне в руки! »

Инквизитор в предвкушении осклабился было, внимательным взглядом маленьких водянистых своих глаз бегло изучая визитера. Человек был мал ростом, худощав и бледен так, будто только что чудом пережил чуму, белесые волосы со сна лежали на голове беспорядочно. И от него за версту веяло порчей. Отец Кристоф перекрестился, усиливая свою защиту, но все равно ощущал порочную грязь скверны, исходящую от мужчины.

Но сейчас, когда незваный гость заговорил, святой отец не смог скрыть удивления, и в своих первоначальных выводах ему пришлось усомниться.

– Анри Шомбер? – повторил Бейн в замешательстве. Точно, ему рассказывали не далее, как вчера, Анри Шомбер – уважаемый в церковных кругах, безоговорочно преданный Богу человек. Это именно его инициативой здесь сколочена настоящая тюрьма, оборудованная даже вполне сносными пыточными инструментами, и именно он всегда возглавлял в этой деревне отлов ведьм и кару над ними.

Да, услышанное никак не вязалось с увиденным. Мелкий, чахлый, дрожащий как загнанная мышь, Шомбер казался скорее местным сумасшедшим, нежели грозным охотником на ведьм.

Да и как быть с отчетливым смрадом скверны? Разве только…

Отец Кристоф осторожно, двумя пальцами снял с палки медальон. Тот плавно закачался на цепочке, красиво поблескивая в лучах утреннего солнца, пробивающихся из небольшого оконца. И инквизитор с большим трудом преодолел позыв бросить эту дьявольскую вещь и больше никогда к ней не притрагиваться.

«Убей его… Жги его… Кровавая жертва Великим Богам… Убивай... »

Голова закружилась, в глазах поплыли темные пятна. Потусторонний шепот помутнил рассудок, и инквизитор забормотал, лихорадочно крестясь:

– Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола... Будь нашей защитой... Да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем…

Затеплился в руках живительный свет, и в глазах прояснилось. Голоса в голове утихли, да и сам медальон, будто успокоившись, перестал раскачиваться и безвольно повис в руке священника.

– Мерзость! – воскликнул святой отец, неприязненно рассматривая медальон. – Нечестивая погань, дьявольское наваждение! Ты, Анри Шомбер, утверждаешь, что нашел это там, где ночью бесновались ведьмы? А не лукавишь ли?

Холодно прищурившись, Бейн смерил парня очередным оценивающим взглядом. Нет, похоже, он действительно ни при чем. Сейчас, когда ведьмин амулет был временно обезврежен, скверной от Шомбера несло не сильнее, чем от любого другого жителя этого проклятого места. Инквизитор вернул на лицо привычную добродушную улыбку и трижды перекрестил Анри.

– Ступай с миром, Анри Шомбер. Твоя находка – важная улика. Она поможет определить всех пособников дьявола, а после будет очищена Священным огнем вместе с их нечестивыми телами.

Провожая гостя, отец Кристоф и сам засобирался: пора было идти на суд. Сегодня ночью он отлично выспался – пожалуй, единственный во всей деревне, ибо его молитва на сон грядущий давала превосходную защиту от любого рода наваждений. К этому моменту он успел уже одеться и неспешно плотно позавтракать. И сейчас, убрав нечестивый медальон в карман, он надел на лысеющую голову пышный напудренный парик и вышел навстречу любопытной толпе.

– О Иисус милосердный, Искупитель человеческого рода, милостиво воззри на нас, к престолу Твоему с глубоким смирением припадающих, – громко молился святой отец, медленно ступая сквозь притихшую и расступающуюся пред ним толпу. Ему нравилось осознавать, что одним своим словом и непоколебимостью веры он приносит облегчение этим несчастным людям. Но еще сильнее ему нравилось, что несчастные люди боготворят за это его самого. Он, чистый и ухоженный, окутанный теплым сиянием, шел мимо покосившихся от старости домов и страдающих людей, сгорбленных под тяжестью своего горя; он был спасителем для этой жалкой деревни, тонущей в нечистотах; он был единственной надеждой на милость Господню к этим невежественным оборванцам. Вокруг него падали на колени захлебывающиеся в беззвучных рыданиях женщины, подобострастно смотрели мужчины, старухи крестились и шептали молитвы. Святой отец Кристоф Леввет Бейн наслаждался.

Медальон тихонько пульсировал в кармане.

Заседания суда проводились в здании тюрьмы. Заключенных держали в подвалах, а на втором этаже находился просторный зал, оборудованный лавками и большим деревянный столом.

За столом уже восседали двое священников из местной церквушки, готовые вести протокол, и отец Кристоф присоединился к ним.

Ввели старуху Флёр. Вчера она все гордо отрицала, а сегодня медленно хромала на искалеченных ногах и покорно смотрела в пол. Рваные лохмотья, выданные вместо отобранной ее одежды, бесформенным мешком висели на костлявой сгорбленной фигуре, большие пальцы на связанных грубой веревкой руках напоминали кровавое месиво.

– Флёр Котье, что ты хочешь нам рассказать? – равнодушно осведомился отец Кристоф.

Старуха подняла на него пустой взгляд и забормотала безжизненным голосом:

– Каждое полнолуние я хожу на пустырь или в лес к Чертову Камню. У Камня я была и прошлой ночью, закопала под ним птичьи головы, чтобы наслать на деревню проклятье.

– Чем еще ты занималась на пустыре и у Чертова Камня?

– Мы плясали раздетые, пили вино и ели мясо, летали на метлах, иногда приносили украденных детей и варили из них зелье в большом котле, – Флёр всхлипнула, ее бормотание становилось все тише. Казалось, она вот-вот лишится чувств от изнеможения и пережитых пыток. Бейн брезгливо поморщился.

– Кто был с тобой у Чертова Камня?

– Была моя сестра Анастейша, еще была Жизель Жардан и ее дочь Джоргин…

– Еще? – приподнял бровь святой отец.

– Всё… это всё. Больше я никого не запомнила у Чертова Камня и на пустыре.

Флёр уперла взгляд в обшарпанный пол. Отец Кристоф извлек из кармана медальон и вытянул его перед собой, так, чтобы подсудимой было хорошо видно.

– Смотри сюда, ведьма! – приказал он громко. Бабка содрогнулась всем телом и подняла взгляд. – У кого ты видела этот медальон на пустыре или у Чертова Камня? Говори!

– Я…– подсудимая сглотнула, испуганно оглянулась на приведших ее стражников, один из которых держал готовые к использованию тиски для пальцев. – Да, я его видела… у бабки Мари, прошлой ночью…– сказала Флёр чуть не плача. – Прости меня, Господи…– добавила она еле слышно.

Спустя несколько минут старуху Флёр вели обратно в подвалы, а стражники были посланы разыскать и арестовать Анастейшу Котье, Жизель и Джоргин Жардан и бабку Мари. Отец Кристоф же потер упитанный живот, и, нежась в лучах теплого солнца да одаривая по пути измученный народ молитвой, неспешно направился обратно в дом кузнеца, предвкушая сытный обед.

Оанэ пришла в себя только к полудню. Тело, измотанное неравным боем, который правильнее было бы назвать избиением младенца, ощущалось незнакомой каменной глыбой– таким же неподъемным оно казалось девушке. Она с трудом смогла сесть, по привычке пальцы попытались огладить амулет... Но нащупали только пустоту. Сердце культистки пропустило удар.

" Я потеряла его? Но когда? Как? О Великий Ктулху, прости меня, я вновь подвела тебя! " – схватившись за голову, в отчаянии думала Оанэ. Несомненно, она все еще ощущала влияние призванной твари, но теперь отследить ее было крайне сложно, да и без артефакта справиться с сущностью– задача невыполнимая. На девушку бушующими волнами накатывала паника. Ослабшая, одинокая, без единой идеи о том, где она– Оанэ желала лишь одного: чтобы вся эта ужасная ситуация оказалась сном.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒