|
|||
Во время прочтения – сжечь - Уильям, Вира, Рамен 4 страницаПлощадь пахла сухими дровами и хворостом, потом и грязью, скверной и страданиями. Люди широким неровным кольцом окружили уже заготовленный костер, и мясистый стражник крепко держал ведьму, пока второй грубыми веревками приматывал ее к высокому столбу. Дрова и солома, сложенные в высокую кучу, находились на небольшой возвышенности– специально для того, чтобы всем было хорошо видно. Вскоре женщина была надежно привязана в центре костра. Люди, нетерпеливо ожидая начала казни, гневно выкрикивали оскорбления и проклятья, кидали в колдунью камни. Пора было приступать. Инквизитор вышел вперед, и толпа немного притихла. «Господи, дай мне сил. Поскорее бы закончить», – подумал отец Кристоф. Он не собирался много говорить, предлагать обвиненной покаяться. Он ненавидел эту ведьму всей душой, что, в целом, было ему не свойственно: обычно он испытывал лишь безразличие к жертвам. Но этой он желал скорейшей, мучительной смерти. Аутодафе намечалось коротким. – Именем святой инквизиции! Ведьма, что не пожелала выдавать своего имени, но выдала свое родство с дьяволом, приговаривается к сожжению на костре! Во славу Бога, Блаженной Девы Марии, Его Матери, и блаженного Доминика, их служителя! Отец Кристоф важно кивнул застывшим у костра с факелами стражникам, и те почти синхронно побросали факелы в костер. Пламя стремительно пожирало сено, подступая все ближе к обездвиженной жертве. Оанэ задыхалась, ей нужно было в воду, в холодную, благостную глубину… Боги больше не слышали ее молитв, отвернувшись от неразумного дитя, что само накликало беду на свою голову. И девушка почти смирилась, но надежда на спасение все еще теплилась мягким свечным светом сквозь тьму непроглядного ужаса и медленно накатывающей апатии. Она собрала последние силы, чтобы обратить свой дар на себя: простенькое внушение, освоенное едва ли не первым, на блокировку боли. Последовательнице культа Ктулху все еще необходима была ясная голова, насколько это было возможно в текущих обстоятельствах и при перемыкающем горло страхе. Она шептала слова успокоения, слова мягкие, нежные, как дуновение летнего ветерка, и боль медленно отступала, пряталась куда-то в дальние закоулки сознания. Оанэ не была уверена, что заговор сработает, когда огонь подберется к ней вплотную. Она не была уверена, но хотела верить, что ее спаситель успеет принести амулет, и с его помощью удастся изгнать тварь и вернуться домой. Девушка слезящимися от поднявшегося дыма глазами начала выискивать знакомое лицо, но не находила, слепо щурясь. – Скорее, умоляю, – закашлявшись, прошептала культистка, надеясь, что ее зов достигнет цели. Пробиться сквозь плотное кольцо людей, окруживших место казни, оказалось нелегко. Порывы ветра, поднявшегося внезапно, бросили в гудящих радостных людей сноп дыма. Анри, кашляя и раздирая кулаком слезящиеся глаза, из последних сил раздвинул двух здоровенных крестьян и наконец оказался в первом ряду вместе с особо рьяными почитателями такого рода зрелищ. Приблизиться к костру вплотную не предоставлялось возможным – стража, да и сам отец Кристоф, снующий поблизости, сразу бы заподозрили, что парень замыслил что-то нехорошее. Да и жар от пламени уже чувствительно раскалил воздух. Еще немного, и девчонка сгорит. Анри нащупал в кармане медальон, достал и крепко сжал в кулаке, стараясь не поддаваться влиянию чужеродной магии и не слушать властный голос, звучащий в голове. Клубы дыма, будто сговорившись с дьяволом, окутали девушку, и Шомбер с трудом смог разглядеть ее очертания. «Прости меня, Оанэ! Я сделал, что смог. И за последние мои слова, что сейчас прозвучат, тоже прости! »– он не плакал над телом умершей матери, но сейчас, когда мысленно прощался с девчонкой, слезы хлынули из глаз. – Ведьма! – хрипло крикнул он, вырываясь вперед и, не обращая внимания на обжигающий воздух, подбегая ближе к костру. – Убирайся в ад! – и, размахнувшись, швырнул медальон к ногам чужеземки. Он надеялся, что его крик привлек внимание Оанэ, очень надеялся. Несколько пар рук оттащили его подальше, и он позволил увести себя. – Совсем головой тронулся, мальчишка? – рявкнул Лурье. – Так и сгореть недолго! Камни кидать можно издалека! – Ненавижу, – шептал Анри, вырываясь и размазывая по лицу слезы, – сдохни, тварь! Только он знал, кому именно предназначалось его проклятие. – Смерть ведьме! Языки пламени уже подбирались к ее ногам. Толпа шумела. – Страдай за свои нечестивые деяния! Огонь взвивался все выше, трещали от нарастающего жара дрова. – Мой сын! Мой сын погиб из-за тебя, падаль! Люди все еще подбегали ближе к костру и кидали камни, озлобленно крича. – Вы долго страдали! – провозгласил отец Кристоф. – Господь обходил стороной это место! Но сейчас проклятье отступит! Успокоение придет в каждый дом, и вы будете жить в благодати, как раньше! Смерть ведьме, что отдала дьяволу свою поганую душу! – Смерть ведьме! – подхватила толпа. – Смерть ведьме! Смерть! Скверна, растворенная в спертом, горячем летнем воздухе, будто пришла в движение; она бесновалась вместе с толпой, опутывала липкими бесплотными щупальцами; еще пара минут – и магия, страшная и чужеродная, будет корчиться в предсмертной агонии вместе с ее носительницей, а после – сгинет вместе с ней. Люди сходили с ума. Виски ломило. Инквизитор крестился в попытке облегчить боль. Пламя подступало все ближе, и, если бы рука ее союзника дрогнула, амулет мог оказаться прямо в огне. И тогда все было бы напрасно. Контроль над болью медленно истончался с каждым новым камнем и волной негативных эмоций в сторону девушки. Оанэ с трудом смогла дотянуться ногой до артефакта, пальцами подцепить за тонкую веревочку, подтянуть чуть ближе к себе. Нужно было лишь создать физический контакт, чтобы через некоторое мгновение культистка смогла ощутить ток чужой силы. Амулет подпитывал ее, но при этом беспощадно рушил ментальные блоки – тварь не хотела исчезать, не хотела покидать этот прекрасный мир, где можно было напитаться человеческой ненавистью вдоволь. А огонь уже жалил жаром спину, оставлял горячие поцелуи-ожоги на ногах. Оанэ не могла сдержать слез, так больно и страшно ей было. «Великий Ктулху, молю, помоги мне изгнать эту тварь и вернуться домой», – в отчаянии думала она, ощущая, как лопается кожа и течет по стопам кровь, омывая проклятую вещь. Последовательница культа Ктулху забормотала слова, которые помогли призвать монстра, а теперь должны были низвергнуть обратно в Ничто. Не в силах смотреть на мучения девушки, Анри отошел от костра, моля Господа, чтобы страдания той закончились быстрее. Он ничем не мог помочь Оанэ и только надеялся, что в другом мире она обретет покой. В то же время он чувствовал, как напряжение, давившее его последние трое суток, потихоньку отпускает, а это означало одно – Оанэ успела, смогла вернуть монстра в Преисподнюю. Дышать стало легче, да и самочувствие резко улучшилось, что вселяло в парня надежду – прожить еще несколько лет. Девчонку было жалко до слез, и это омрачало радость от победы над монстром. Наверняка инквизитор решит, что именно он избавил деревню от скверны, и совсем раздуется от радости. – Подонок, – прошептал Анри. – Ты за все ответишь: за смерть моей матери, за смерть Оанэ. Радуйся, пока можешь. Недолго осталось. Оанэ едва успела произнести последнее слово, когда ментальный блок на боль растворился в огне. Девушка закричала, но звук этот быстро оборвался надсадным кашлем – дым заполонил легкие. Где-то на задворках разума она осознавала: тварь исчезла, у нее получилось. Но немилосердные боги не позволили ей уйти из этого страшного места. Нет, они решили оставить ее здесь, в наказание. Пламя жадно пожирало ее тело, как голодный зверь: терзало и вгрызалось горячими клыками. Боль затмевала все, алой пеленой заполонила голову, не оставляя ни единой мысли, кроме одной: скорее, пусть все закончится скорее. Столб огня взвился вверх, полностью скрывая в своем ярком нутре хрупкую девичью фигуру, что истончалась все сильнее и сильнее. Стихии было все равно, принадлежит ли ее пища этому миру или другому, виновна ли ее еда в колдовстве или нет. Стихия – лишь инструмент в руках людей: безумных, жестоких, трусливых. И этот инструмент в руках опытного кукловода исполнил свою роль на бис, заслужив громкие овации и аплодисменты зрителей. Толпа ликовала. «Ведьма» умерла. Костер заволокло густым едким дымом, который темными облаками взвивался в безоблачное светлое небо. Ведьму не было видно, не было слышно и ее воплей – или же их просто заглушал теперь громкий, радостный рокот толпы. Но инквизитору совсем не нужно было видеть и слышать ведьму, чтобы понимать, что она покинула этот мир. Он чувствовал, как резко отпустила давящая боль отяжелевшую с ночи голову. Он ощущал, как влияние чужой, жуткой магии отступило от людей, как они воспряли духом и распрямились, вдохнув, наконец, полной грудью. Отец Кристоф улыбнулся– искренне, радостно, облегченно. Он победил. Он выдержал. – Анри Шомбер! – парня он приметил среди толпы, близ костра, и споро направился к нему. – Мсье Шомбер, позвольте от всей души поздравить вас с нашей общей победой! Господь милостив, и я благодарю Его, что Он ниспослал вам меня, и вместе мы спасли вашу прекрасную деревню. И, пожалуй, даже больше: ведьма могла сгубить и Лион, а, возможно, и всю Францию! – глаза священника оживленно, как-то даже фанатично блеснули. – Но, признаться, в этот раз мои услуги явно стоили дороже, чем я мог предположить сперва, мсье. Уверен, эти добрые люди не откажутся пожертвовать во имя благого дела. Полюбуйтесь: их лица светятся, сияют счастьем! Добродушно улыбнувшись, Бейн развернулся было и хотел уже уходить, как вдруг спохватился и вновь обратился к Анри: – Ах, да. Не думайте, что я халатно отношусь к своим обязанностям! Ведь пойманы еще пять ведьм. Все они сознались в своих богомерзких деяниях. Завтра суд. А потом, если ничего более не вскроется, я уеду в Лион, с вашего позволения. Его заметили. Ну как же, с кем еще Бейн может разделить свое торжество, как не с ним. Парень обвел рукой толпу ликующих людей. – Вот – счастье! Люди свободны от злых чар, а ведьма наказана. Надеюсь, вы уничтожили амулет? Видит Всевышний – эта вещица от дьявола, именно он подослал чародейку, чтобы внести смуту в нашу полную чистоты и спокойствия жизнь! Вы проделали огромную работу благодаря вашим святым помыслам. Жители с радостью отблагодарят вас, ведь вы – спаситель Франции! И мне вы на многое открыли глаза, за что я безмерно благодарен. Надеюсь, оставшиеся в живых виновные понесут справедливое наказание. Что такое суд человеческий, когда существует суд Божий? Вы согласны, отец Кристоф? Анри кивнул головой, решив, что лобызать руку священника будет слишком жирно и, развернувшись, ринулся в толпу. – Внимание, господа! – он похлопал в ладоши, привлекая снующих в предвкушении пирушки крестьян. – Внимание! – люди начали затихать, понимая, что Анри не утратил милости святого инквизитора. – Мы очищены от скверны! А завтра состоится суд над оставшимися ведьмами, и наша деревня заживет прежней безмятежной жизнью. Вы все понимаете, что если бы не святой отец, мы погибли бы мученической смертью. Поэтому, – Шомбер ухмыльнулся, – мы должны воздать честь нашему спасителю и расплатиться с ним за все его страдания о наших грешных душах! Согласны? – Да! – радости людской не было предела. – Святой отец спас нас! Слава отцу Кристофу! – Моя дочь мертва, но душа ее в раю! – скрежетала старуха Лурдель, роясь в кармане засаленного фартука. – Деньги! Несите деньги! Через час мешок был до верху наполнен серебром, среди которого поблескивали и золотые луидоры. Анри самолично обошел всех, удивляясь, с какой радостью жители расставались с последними деньгами, и вспоминая, как всего три дня назад он с огромным трудом выбил из них скромную сумму. – Безумная толпа, – пробормотал он, направляясь к отцу Кристофу, которого окружили фанатики. – Напейтесь сегодня сильнее, и будет вам дарована милость – Господня или моя, я еще не понял. С одной стороны – моя, ведь если вы попадетесь на моем пути вечером – вам не жить. Но с другой стороны – Господня, ибо только его длань сможет остановить вас от безрассудных поступков и оставить валяться пьяными в канаве. – Святой отец! Примите скромный дар от чтящих Святую Церковь жителей. Не побрезгуйте нашим подношением – это от чистого сердца на нужды пастырей господних. Вручив Бейну увесистый мешочек, Анри поклонился и ретировался, ссылаясь на плохое самочувствие и на то, что ему нужно выспаться перед трудным днем. Он шел среди толпы, весело улыбаясь и похлопывая крестьян по плечам, разделяя их радость. И только вернувшись домой– осел на пол прямо у входа, прижался спиной к стене и уткнулся лицом в колени, содрогаясь всем телом. – Все будет хорошо, – утешал он себя. – Просто надо подождать. До самого вечера он провалялся в кровати, бездумно пялясь в потолок и слушая вопли пьяного разгула на площади. Анри составил план, отступить от которого его могла заставить только смерть. Едва начало смеркаться, он, надев темную одежду и подпоясавшись ремнем с подвешенным кинжалом, вышел из дома и направился к тюрьме. То тут, то там попадались пьяные компании, возносящие хвалу Господу вперемешку с площадной бранью. Те жители, что не вернулись домой, были поголовно пьяны. Анри незаметной тенью проскользнул к неохраняемому входу в каземат. Впрочем, особо таиться не пришлось – вся охрана воздавала почести Бейну вместе с местными жителями. Небольшое помещение освещал одинокий факел, торчащий из держателя в стене и нещадно коптящий. Вытащив его, Анри направился к ряду камер, освещая себе путь. Но сначала он зашел именно в ту, где он в последний раз видел мертвую мать. Как и утром, дверь была распахнута, но тела там не оказалось. Когда они успели избавиться от него, он не представлял. Времени предаваться скорбным мыслям не было – в любой момент сюда мог зайти кто-нибудь из охраны. Шомбер вышел наружу и прошелся вдоль камер, осторожно стуча по дверям. – Если вы здесь, отзовитесь, – негромко позвал он, – у нас мало времени. – Мы здесь, здесь! – раздался голос, в котором он узнал самую младшую из обвиняемых – Джоргин. Анри тут же сдвинул железную щеколду и, открыв дверь, заглянул в камеру. – Идти можете? – спросил он, вглядываясь в испуганные лица женщин. – Выходите! Да смотрите– домой не возвращайтесь. Идите куда угодно – к родне в соседнюю деревню или к знакомым, но вы должны скрыться как можно быстрее. – Анри…– прошелестела старая Флёр. – Лучше ничего не говори, – оборвал ее парень. – Никто не виноват. Уходите! Не став дожидаться женщин, Анри покинул тюрьму и направился к дому кузнеца. Он должен был выполнить основной пункт своего плана, иначе все его потуги будут напрасны. Во дворе было тихо, в доме не горел свет. Анри прокрался к массивной карете и нырнул под днище. «Спасибо, папаша Шомбер, за твои истории», – подумал парень, лежа на спине и доставая из ножен кинжал. Он помнил, как отец в красках описывал, как можно незаметно повредить карету, чтобы та далеко не уехала. Именно так Гаспар поступил, когда его отряд выследил семью еретиков, пытавшихся убежать от гнева католиков. Нащупав в темноте ремни из сыромятной кожи, на которых был подвешен корпус кареты, Анри с досадой чертыхнулся – слишком толстыми они оказались. «Сорок ремней с одной стороны, сорок с другой», – размышлял парень, прикидывая в уме, сколько времени у него уйдет на то, чтобы подрезать каждый ремешок. – «Надо торопиться». Работа заняла часа два. Шомбер, едва заслышав какой-либо шорох, замирал, но потом с удвоенной силой принимался за дело. По его расчетам, ремни, при тряской езде, выдержат от силы мили две-три, прежде чем оборвутся, а это как раз посреди леса, в котором рыщет голодное зверье. А там уже массивный корпус рухнет на оси колес, сломав их и оставив священника без средства передвижения. Единственное, что Анри упустил из виду – это возница, но это не должно послужить препятствием для задуманного. Закончив работу, парень покинул двор кузнеца и направился к площади, надеясь найти возницу священника. Если его там не окажется, то придется немного подкорректировать план. Отступать Анри не привык. Рано утром, когда солнце, выглянув из-за надвигавшихся туч, осветило верхушки деревьев, Анри Шомбер покинул деревню. Он остановился лишь на минуту, чтобы отыскать взглядом крышу своего дома и попрощаться с ним. С самого утра небо заволокло тучами. Мелкий противный дождь пробирал до мурашек и увесистыми каплями стекал с проплешины на голове отца Кристофа на его приплюснутый нос. Ночью инквизитор спал беспокойно – из приоткрытого окна то и дело доносились громкие голоса и визгливое пьяное пение. Это местные жители бурно праздновали избавление от проклятья. Закрыть окно, отрезав себя от хмельных воплей, Бейн не мог – ночь выдалась жаркой, он начинал задыхаться от духоты. Приходилось выбирать меньшее из зол. Пьянство священник порицал. И утром, мокрый от дождя, шлепал по расползающейся по дорогам вязкой грязи, горько размышляя о том, что, прокаженные скверной, эти люди вели себя достойней и выглядели приятней, чем будучи избавленными от нее. Настроение святой отец имел препаршивейшее. И дополнительно это усугублялось обеспокоенностью тем фактом, что злополучный амулет вчера пропал. У входа в здание суда его встретили двое охранников, смурных, сонных и каких-то пристыженных. Отец Кристоф, заподозрив неладное, остановился у двери, игнорируя даже мерзкую морось, от которой только что мечтал укрыться в здании. – Что произошло? – спросил он вкрадчиво, и уголок губ его дрогнул в конвульсивной попытке улыбнуться. Но дежурная, привычная улыбка на этот раз не удалась. Парни потупились, как нашкодившие юнцы. Инквизитор молча ждал. – Ведьмы…– наконец выпалил один из них, и, сглотнув, смело поднял глаза на Бейна. – Ведьмы сбежали. Повисла гнетущая тишина. Священнику не нужно было уточнять, где же были эти бравые ребята ночью, когда обязаны были находиться здесь. Ему не нужно было спрашивать, видел ли узниц кто-то еще, увенчались ли успехом поиски. Все, что сейчас нужно было Бейну – это усмирить собственный гнев, нарастающий в груди опасной волной, и постараться не довести себя до греха. Шумно выдохнув, не проронив ни слова, отец Кристоф твердым шагом прошел мимо стражников и устремился в подвалы. Двери в тускло освещенных, грязных казематах были распахнуты настежь. Не слышно привычных тихих стонов, сбивчивого дыхания, всхлипов, негромких молитв – лишь в оглушающей, давящей тишине мерно капает с влажного потолка вода на каменный пол. Всё в точности так, как ожидал святой отец, зачем-то придя сюда – но почему-то только сейчас, средь этих безмолвных камер, он в полной мере осознал всю горечь своего поражения. – Боже, научающий верных просвещением Святого Духа, подай нам через Того же Духа познание истины и вечное в ней утешение, – пробормотал он, бессильно прикрыв глаза. Божественный Щит, затеплившись было, слабо мигнул и погас. Развернувшись на каблуках, инквизитор ринулся прочь из здания, оглушительно хлопнув входной дверью– и треск несчастной двери раскатился громким стоном в похмельной тишине сонной улицы. Проклятое место! Эту деревню ничто уже не спасет. Видит Бог, было бы куда лучше, покоси ее треклятая скверна. Под корень! Всех, всех этих безумных людей, нажирающихся подобно свиньям, попустительствующих еретикам, идущих супротив Суда Божьего! – Пьер! – гаркнул святой отец, распахивая дверь в конюшню. – Запрягай лошадей! Мы уезжаем, немедленно! Кучер, и верно, был в конюшне. Он, вусмерть пьяный, храпел на земле рядом со стогом сена, а на раскроенном лбу виднелась запекшаяся кровь. Верно, заплетающиеся ноги не донесли мужчину до мягкого ложа, и тот упал, размозжив голову о какую-то деревяшку. Бейн присмотрелся– и точно, несколько досок с торчащими из них гвоздями валялись тут же, на одной из них угадывались темно-бурые пятна. Ворох непечатных мыслей вихрем пронесся в голове инквизитора. Не помогла Защита Божья, не помогли молитвы – ведьма, отродье Сатаны, перед смертью все же прокляла его! На то, чтобы взять себя в руки, потребовалось не менее минуты, и минуту эту святой отец простоял неподвижно, тщетно пытаясь вспомнить слова хотя бы одной молитвы. «Нет, так нельзя, – решил он, немного придя в себя. – Вот уже и Щит воздвигнуть не могу. Помыслы мои должны быть чисты. Прости меня, Господи, грешного! Не пристало так гневаться верному служителю Церкви! » Запрягать лошадей пришлось самостоятельно. Изнеженному, холеному отцу Кристофу данный процесс был непривычен, кони слушались неохотно, но в конце концов, почти к обеду, священник справился. Затем он с трудом растолкал слабо соображающего Пьера, отволок его в карету, где тот, почувствовав под собой сиденье, моментально отключился. Сам же Бейн сложил в кузов рядом с храпящим кучером свои пожитки, не забыл мешочек серебра, хоть немного греющий душу, и забрался на козлы. Дождь усиливался. Где-то за лесом прогремел гром, и молния осветила застланное тучами хмурое небо. Отец Кристоф, мокрый до нитки, дрожащий от холода и гнева, гнал лошадей прочь от проклятой деревни, в сторону густого леса, за которым находился родной Лион. Карета, утопая колесами в вязкой грязи, раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах, нездорово скрипела. Тому, что кузов проседает и порой буквально ходит ходуном, разгоряченный инквизитор, на свою беду, не придал никакого значения. Улочки Анси опустели – жители готовились ко сну. Город окутала ночная мгла, и лишь старинная церковь, освещенная факелами, ярким пятном выделялась на фоне темных деревьев. Отец Робер затушил свечи и уже собирался домой, когда массивная дверь открылась, пропуская внутрь мужчину. Священник, славившийся своей добротой, не остановил позднего гостя, позволив тому пройти мимо пустых скамеек к алтарю. Мужчина был молод, невысокого роста, с изможденным лицом, обрамленным волнистыми белокурыми волосами. Не заметив священника, стоявшего у стены, ночной гость дошел до алтаря, преклонил колени, а потом, перекрестившись, скрылся в исповедальне. «Еще одна заблудшая душа», – подумал отец Робер, последовав за молодым человеком и заходя в соседнюю дверь исповедальни. – Что привело тебя в столь поздний час, сын мой? – спросил он устало. С другой стороны решетчатого окошка раздался тихий вздох, больше похожий на всхлип. – Прости меня, отец, ибо я согрешил. Я… я убил чудовище.
|
|||
|