Гамлет. Шутка Шекспира. История любвиНаталья Воронцова-Юрьева 7 страница

Разговор прерывается появлением Розенкранца и Гильденстерна. И мы тоже остановимся здесь и попробуем выяснить, что же все-таки скрывается за неприметным именем Дамон, которым Гамлет назвал Горацио.

История утверждает, что Дамон и Финтий, два пифагорейца, жили некогда в Сиракузах (IV в. до н. э. ) и явили собой достойный образец преданности и дружбы. Финтий был замешан в заговоре против местного тирана Дионисия II (или Дионисия I); его схватили, и он был приговорен к смерти. Накануне казни Финтий попросил Дионисия отпустить его на некоторое время, так как неустроенные семейные дела требовали его присутствия. Взамен он предложил оставить заложником Дамона. Дионисий согласился. Он был уверен, что Финтий сбежит, предав своего друга, и был не прочь на это посмотреть. В назначенный срок Финтий не вернулся. Дамона уже повели на казнь, когда по дороге их догнал запыхавшийся Финтий. Он извинился за опоздание, сказав, что семейные дела задержали его. Дионисий был настолько поражен поступком Финтия, что даже простил его.

Таким образом, имя Дамон, которым в пьесе явно не случайно назван Горацио, еще раз подтверждает нам настоящую суть их взаимоотношений. И, разумеется, сравнивая Горацио с Дамоном, Гамлет видит себя Финтием. Что ж, аналогия вполне уместна, ведь Гамлет собирается убить короля, как и Финтий намеревался убить Дионисия. Однако нет ли в этом сравнении более глубоких пластов? Не двухслойна ли и эта метафора? Давайте выясним, кто такой Дионисий, о котором наверняка был прекрасно осведомлен Гамлет, раз уж он был прекрасно осведомлен о том, кто такой Дамон.

В молодости Дионисий был наемником, то есть никем. Тем не менее но сумел стать cтpaтeгoм aвтoкpaтopoм и был им с 406 по 367 год до н. э. Кстати, он сочинял трагедии. Что неудивительно, поскольку в личной жизни ему катастрофически не везло. Дионисий страстно любил некоего Диона, младшего брата своей жены, и даже объявил его своим наследником вместо сына. И все бы хорошо, однако в учителя Диону он опрометчиво пригласил Платона, который, естественно, не менее страстно влюбился в юношу и даже сумел склонить его к взаимности. В результате ревнивый Дионисий продал Платона в рабство, а Диону уготовил еще более страшную участь – женил его на своей дочери. А некоторое время спустя ему и попался заговорщик Финтий, который состоял в интимной связи с юношей Дамоном. Перед казнью Дионисий действительно отпустить Финтия уладить кое-какие домашние дела, поскольку Финтий действительно оставил в залог себя своего возлюбленного Дамона. Разочарованный в людях Дионисий был уверен, что Финтий сбежит, наплевав на все и на всех. Однако Финтий сдержал слово и честно вернулся – на радость Дамону и на свою верную гибель. Потрясенный такой необыкновенной любовью, Дионисий отпустил Финтия и даже… смиренно попросился к ним третьим! Однако счастливые влюбленные отказали могущественному aвтoкpaтopу.

Не является ли этот исторический контекст еще одним косвенным доказательством того, что король был некогда любовником Гамлета, но бросил его ради короны, путь к которой лежал через постель Гертруды? Разумеется, является. Ведь если Дамон в пьесе не случаен, то не случаен и Дионисий, лишь прикрытый первым слоем метафоры.

Итак, Гамлет-Финтий задумывает убийство короля-Дионисия. Гамлета-Финтия ожидает расправа за это. Но может быть, король-Дионисий отпустит Финтия-Гамлета, поразившись силе его любви? Вряд ли. Ведь если Дамон является в пьесе прямо пропорциональной метафорой, то Дионисий является метафорой обратно пропорциональной: король-Дионисий не хочет быть третьим в союзе Гамлета и Горацио. Он больше не хочет быть даже первым!

У короля-Дионисия нет причин сохранять жизнь ненужному ему, опасному Гамлету-Финтию…

А между тем возвратившиеся Розенкранц и Гильденстерн сообщают принцу, что королева, расстроенная всей этой историей, хотела бы видеть принца, поскольку его поступки повергли ее в недоумение. Собственно, на этом Гильденстерн и Розенкранц могут уйти. Принц их больше не задерживает, более того – его ответы начинают иметь оттенок едва ли не откровенной неприязни к ним. Так что самое время с достоинством удалиться. Но они не уходят.

«Мой принц, вы когда-то любили меня», – говорит Розенкранц. «Мой добрый принц, – говорит Розенкранц, – в чем причина вашего расстройства? »

Да что это с вами, удивляется принц, уж не в сети ли вы хотите меня загнать?

Да господь с вами, тут же говорит Гильденстерн.

«О, мой принц, – говорит Гильденстерн, – если моя преданность слишком смела, то это моя любовь так неучтива».

Да ну, удивляется принц, а не взять ли вам флейту да не сыграть ли вам на этой дудке?

Но я не умею, говорит Гильденстерн.

Но я вас прошу, говорит Гамлет.

Но ведь я совсем не умею, говорит Гильденстерн.

Но я умоляю вас, говорит Гамлет, «это так же легко, как лгать».

Нет-нет, говорит Гильденстерн, уберите от меня свою дудку, пропади она пропадом, я совершенно не владею этим искусством.

Ах так, говорит Гамлет. «Вот видите, – говорит Гамлет, – что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде – много музыки, отличный голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно инструментом, – вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете».

Однако уже проходит слишком много времени! Гертруда ждет, а Гамлета все нет. Да и послы куда-то провалились… На выручку поспешно приходит Полоний.

«Благослови вас бог, сударь мой! » – приветствует его Гамлет.

«Принц, королева желала бы поговорить с вами, и тотчас же», – напоминает Полоний.

«Вы видите вон то облако, почти что вроде верблюда? » – спрашивает Гамлет Полония.

«Ей-богу, оно действительно похоже на верблюда», – с готовностью соглашается Полоний.

«По-моему, оно похоже на ласточку», – сомневается Гамлет.

«У него спина как у ласточки», – радуется Полоний.

«Или как у кита? » – капризничает Гамлет.

«Совсем как у кита», – кивает Полоний.

«Ну, так я сейчас приду к моей матери», – вздыхает принц.

«Я так и скажу», – спокойно заключает Полоний.

«Сказать " сейчас" легко», – говорит Гамлет.

И внешне последняя фраза относится к той его реплике, в которой он говорит, что сейчас придет к матери. Однако эта реплика отбита в тексте ответом Полония. Случайно ли это? Конечно, нет! Автор намеренно поставил эту фразу особняком, чтобы тем самым привлечь к ней внимание, открыть совсем другое ее содержание, которым полон Гамлет: сказать «убью сейчас» легко – вот какой внутренний смысл вложен туда!

Полоний уходит. «Оставьте меня, друзья», – просит Гамлет. И, оставшись один, говорит о том, что самолично виденная им столь бурная реакция короля вызвала в его душе такой гнев, такую ненависть и решимость действовать, что, кажется, сейчас «он мог бы пить живую кровь и на дела способен, от которых» он утром отшатнется. Да, он сделает это сейчас!

Он сделает это… А потом сразу же отправится к матери.

Далее мы видим Розенкранца и Гильденстерна (несколько минут тому назад покинувших принца) в обществе короля. Король откровенен с ними:

Он ненавистен мне, да и нельзя.

Давать простор безумству. Приготовьтесь;

Я вас снабжу немедля полномочьем,

И вместе с вами он отбудет в Англию;

Наш сан не может потерпеть соседство

Опасности, которую всечасно

Грозит нам бред его.

Розенкранц и Гильденстерн демонстрируют свою полную лояльность. С тем и уходят. А вместо них входит запыхавшийся Полоний:

Мой государь, он к матери пошел;

Я спрячусь за ковром, чтоб слышать все;

< …>

Прощайте, государь;

Я к вам зайду, пока вы не легли,

Сказать, что я узнал.

И с этими словами Полоний спешно покидает его, торопясь до Гамлета успеть к Гертруде. Король же, разгоряченный представлением, казнится убийством брата:

Удушлив смрад злодейства моего.

На мне печать древнейшего проклятья:

Убийство брата. Жаждою горю,

Всем сердцем рвусь, но не могу молиться.

Помилованья нет такой вине.

Однако кратковременные муки совести не помешали ему только что подписать смертный приговор племяннику, и тайный приказ об этом повезут бывшие школьные товарищи принца.

Король все-таки пробует молиться и даже встает на колени, хотя и осознает, что тверд в грехе и ни в чем не раскаивается и что, стало быть, молитва ему не поможет. Таким его и застает тихо вошедший в комнату Гамлет. И вот он уже готовит меч для свершения убийства, однако новая мысль – в мгновение ока! – снова напрочь уничтожает всю его недавнюю решимость: ведь если убить короля сейчас, молящимся, то его душа попадет в рай. «Да это ведь награда, а не мщенье», – думает Гамлет. Ну уж нет, нужно подгадать такой момент, чтоб душа короля «была черна, как ад, куда она отправится».

И Гамлет… так же неслышно выходит из комнаты. Король, не заметивший его молчаливого присутствия, поднимается с колен. Молитва не помогла. Он ни в чем не раскаивается. Разве может Бог услышать его?..

Полоний едва успевает спрятаться за ковер, как в покои королевы входит Гамлет. «Сын, твой отец тобой обижен тяжко», – говорит Гертруда, имея в виду короля. «Мать, мой отец обижен вами тяжко», – парирует Гамлет. Гертруда думает, что этим ответом сын опять намекает на ее поспешный брак, что он сейчас нарочно будет пытаться прежними обидами снять с себя ответственность за последствия представления. «Не отвечайте праздным языком», – отмахивается она. «Не вопрошайте грешным языком», – дерзко отвечает Гамлет. Так с королевой еще никто не позволял себе разговаривать…

«Что это значит, Гамлет? »

«Что вам надо? » – следует встречный, и снова грубый, вопрос.

Королева ошеломлена поведением сына: «Вы позабыли, кто я? »

ГАМЛЕТ: Нет, клянусь.

Вы королева, дядина жена;

И – о, зачем так вышло! – вы мне мать.

Ну, с королевы хватит. Плевать на все, но она больше не намерена выслушивать подобное хамство! «Так пусть же с вами говорят другие», – гневно заключает она и решительно делает шаг в сторону двери.

Но Гамлет не дает ей уйти. «Нет, сядьте, вы отсюда не уйдете», – с перекошенным лицом едва ли не шипит сдавленным от злости и ненависти голосом принц. Он настолько взбудоражен, настолько взвинчен, что вид его, скорее всего, и правда ужасен. Агрессия буквально распирает Гамлета. К тому же он снова сам собою унижен – он снова не убил короля! он снова малодушно нашел причину для этого! И яд униженья добавляет ему раскаленной ярости:

Нет, сядьте; вы отсюда не уйдете,

Пока я в зеркале не покажу вам

Все сокровеннейшее, что в вас есть.

«Что хочешь ты? – насмерть пугается Гертруда. – Меня убить ты хочешь? О, помогите! »

Ситуация настолько неординарна, интонация сказанного и сами слова и голос принца внушают настолько нешуточные опасения, а главное, все происходит до такой степени стремительно, столь мощным негативным броском, что Полоний, стоящий в укрытии, не на шутку пугается за королеву и кричит из-за ковра: «Эй, люди! Помогите, помогите! » И Гамлет – уже давно ощущающий себя в ловушке, в мерзкой мышеловке, куда загнала его постыдная страсть к негодяю, чувствуя себя окруженным со всех сторон коварством и ложью, предателями-друзьями, неверным любимым, холодным чужим сладострастьем и мерзкими неизвестными сыщиками, притаившимися за ковром, – Гамлет не выдерживает и с возгласом: «Что? Крыса? Ставлю золотой – мертва! » – пронзает мечом стоящего за ковром Полония.

«Боже, что ты наделал? » – вскрикивает Гертруда. Но Гамлет и сам потрясен содеянным. И в ту минуту, когда мертвое тело с шумом падает на пол, его крайняя враждебность, гнев и ярость загнанного в капкан зверя уступают место состоянию крайней нервической пустоты. «Я сам не знаю, – говорит Гамлет и, спустя короткую паузу, спрашивает, словно боясь услышать ответ: – Это был король? » Не может быть, думает Гамлет, ведь я только что видел его молящимся, разве он мог опередить меня?..

Но почему Гамлет спрашивает? Разве он не узнал Полония по голосу? Ведь крик последнего был достаточно продолжительным. И зачем вообще спрашивать, если достаточно откинуть ковер и без промедленья убедиться самому?

И еще: каким образом Гамлету удалось так точно рассчитать удар, ведь он не видел цели?

Да, цели он действительно не видел – Полоний стоял за ковром. Но именно его достаточный по времени крик и помог Гамлету точно определить цель.

А вот личность взывающего о помощи он и вправду определить не мог. Во-первых, плотный, с отличным ворсом ковер сильно заглушил звук, убрав характерные оттенки. А во-вторых, Гамлет находился в таком психическом состоянии, когда физические реакции предельно обострены, как в минуту опасности, но зато все остальное, не имеющее прямого отношения к теме невроза – например, цвет волос врага, нюансы лица, голосовая тональность, – размываются, микшируются, делаются нечеткими.

Что же касается его вопроса королеве («Это был король? »), то Гамлет в тот момент действительно был не в силах откинуть ковер и лично убедиться, кто же за ним стоял. Потому что от одной мысли, что там мог стоять король, он приходит в панический ужас.

А вот прежде удара мечом – услышав крики и действительно даже не представляя себе, кто там прячется за этим толстым ковром, и находясь в чрезвычайной взволнованности и крайнем смятении духа, он даже мог болезненно вообразить себе на долю секунды, что там и правда король, хотя еще несколько минут назад он лично видел его стоящим на коленях в своей комнате.

И на долю секунды болезненно убедив себя в этом – а главное, не имея возможности видеть короля, смотреть ему в глаза, всем собой ощущая его визуальное присутствие, отчего его решительность мгновенно испарялась, – он действительно мог в этот момент мысленно наносить удар именно по королю. Во всяком случае, вложить в случайную цель всю мощь предназначенного королю удара. Поскольку убийство невидимого, стоящего за ковром «короля» значительно упрощалось психически, облегчалось эмоционально, превращая короля в нечто ирреальное, несуществующее.

«Что за кровавый и шальной поступок! » – говорит потрясенная королева, ничего не отвечая Гамлету. Ну что ж, если там стоял король, замирая сердцем думает Гамлет, значит, возмездие все-таки настигло его…

«Немногим хуже, чем в грехе проклятом, убив царя, венчаться с царским братом», – холодно говорит Гамлет. Ну что ж, если там стоял король, леденея душой думает принц, значит, я все-таки сделал это…

Еще не пришедшая в себя Гертруда снова впадает в трепет от такого нешуточного обвинения: «Убив царя? »

«Да, мать, я так сказал», – сурово подтверждает Гамлет.

И только после этого, предварительно подкрепив таким образом свою, с каждой секундой убывающую, решимость, – только после этого он с мучительным страхом откидывает ковер и – о счастье! – обнаруживает на полу убитого Полония. Кто знает, какой вздох облегчения вырвался у Гамлета в эту минуту? Во всяком случае, он явно повеселел и даже позволил себе немного похорохориться:

Ты, жалкий, суетливый шут, прощай!

Я метил в высшего; прими свой жребий;

Вот как опасно быть не в меру шустрым.

Разумеется, ни в какого «высшего» Гамлет не метил – он точно знал, что короля там не может быть. Это простое бахвальство, поскольку опасность миновала, возмездие снова отсрочено. И ему нисколько не жаль Полония, да он и не может сейчас жалеть его – он слишком рад, что в эту жуткую минуту его роковой готовности убитым оказался не король, а кто-то другой.

Да, обстоятельства помогли принцу взвинтить себя до такой степени, что, услышав крики о помощи, ему показалось, что он на самом деле готов наконец прикончить своего коварного возлюбленного. Да вот беда: кажется ему это только до того момента, пока он реально не увидит короля, реально не приблизится к своей жертве и реально не поднимет руку, чтобы нанести наконец карающий удар.

Каждый раз, когда Гамлет вроде бы и вправду готов его убить, при одном только взгляде на Клавдия одна только мысль полностью парализует всю волю, всю решимость, всю ненависть принца: господи, неужели я больше никогда его не увижу? Никогда не услышу его голоса, не прочту обманных надежд в его глазах, не почую запах его одежд, его волос, его тела? Подлец, негодяй, развратник, ну как мне убить тебя, если каждый день я мучительно пытаюсь увидеть в твоих глазах хоть каплю надежды и жалости!?.. Так думает принц каждый раз, при каждой возможности для свершения возмездия.

Ну вот, а теперь, когда любимый жив и самого страшного не произошло, можно подумать и о себе. Ибо недавнее представление весьма скоро даст свои очередные плоды и, ударив по королю, обязательно ударит по Гамлету.

А кроме того, придя в себя и несколько успокоившись, Гамлет с прежней силой ощутил все ту же боль, все ту же обиду, все ту же ненависть к своему подлому возлюбленному, которому нет никакого дела до Гамлетовой любви.

Он все рассказывает королеве. Он чернит короля последними словами. Он укоряет Гертруду в похоти – в похоти и бесстыдстве, в бесчинстве и похоти, в дурном примере для юности, в бесовщине, в разрушенье чувств, в нравственной слепоте…

О довольно! кричит королева, довольно, «ты мне глаза направил прямо в душу, и в ней я вижу столько черных пятен, что их ничем не вывести».

Ну уж нет, отвечает распаленный собственными словами Гамлет, дослушай все до конца, прочувствуй весь ужас, в котором живет твоя похотливая душа, твое похотливое тело, ощути до конца, чем занята ты на самом деле, как легко тебе «жить в гнилом поту засаленной постели, варясь в разврате, нежась и любясь на куче грязи... »

КОРОЛЕВА: О, молчи, довольно!

Ты уши мне кинжалами пронзаешь.

О, пощади!

Но Гамлет снова и снова обрушивается на мать со всей мощью своей затравленной психики. Он снова доводит себя до исступления, до психоза, он бьет по самым больным местам.

«Довольно! » – кричит королева. Кажется, еще чуть-чуть, и она не выдержит, ее сердце разорвется от горя и ужаса, насквозь пронзенное этим непрекращающимся потоком обвинений, воздействие которых еще сильней, поскольку каждое произнесенное слово глубоко осознается Гамлетом как личная боль, как личная катастрофа.

И в этот момент… снова появляется Призрак! Однако только один Гамлет видит его – видит, и в нем мгновенно вспыхивает чувство вины перед духом отца, чрезвычайно усугубленное недавней радостью принца, что он убил не короля, а кого-то другого. Радостью преступной, невозможной, позорной и постыдной, но тем не менее – радостью.

Чего ты хочешь, Блаженный образ? – дико вперившись в пространство, вопрошает принц кого-то невидимого. – Иль то упрек медлительному сыну за то, что, упуская страсть и время, он не свершает страшный твой приказ? »

Да, отвечает призрак, «я посетил тебя, чтоб заострить притупленную волю. Но, видишь, страх сошел на мать твою». Посмотри на нее, говорит призрак, она совсем не в себе, пощади ее, не дай ей погибнуть, заговори с ней!

«Что с вами, госпожа? » – послушно, как робот, обращается к матери Гамлет.

КОРОЛЕВА: Ах, что с тобой,

Что ты глаза вперяешь в пустоту

И бестелесный воздух вопрошаешь?

Из глаз твоих твой дух взирает дико;

И, словно полк, разбуженный тревогой,

Твои как бы живые волоса

Поднялись и стоят. О милый сын,

Пыл и огонь волненья окропи

Спокойствием холодным. Что ты видишь?

«Его, его! – восклицает Гамлет. – Смотрите, как он бледен! » Печальный вид Призрака терзает Гамлета муками совести, он просит его: «О, не смотри». Он уверяет духа, что его «скорбный облик» только «отвратит» его от неких «грозных дел», которые еще предстоят Гамлету, что, не умея забыть его безгранично печальный вид, он вместо крови короля будет проливать слезы.

Призрак исчезает…

Многие исследователи замечали те несоответствия, которые обнаруживает второе явление Призрака:

1) Оказывается, дух может появляться где угодно, а не только на площадке перед замком. Но тогда зачем он являлся на этой площадке несколько раз, ожидая принца, если мог сразу явиться к нему одному?

2) Оказывается, Призрак вполне может сделать так, что видеть его будут не все. Но тогда зачем он показывался офицерам и Горацио? Не проще ли было сразу явиться только одному Гамлету и не рисковать раскрытием тайны посторонними лицами?

Ни одного вразумительного объяснения по этому поводу мне так нигде и не удалось прочитать. Однако на самом деле ответ на эти вопросы существует, и он настолько органичен и прост, что не заметить его попросту невозможно. Ведь сам Шекспир сделал все возможное для того, чтобы обратить на некоторые обстоятельства самое пристальное читательское внимание. Разумеется, ответ на эти вопросы автором даны не в лоб, не явно – как и остальные ответы на все остальные вопросы.

Вся пьеса – вся целиком – построена исключительно на косвенных доказательствах, одно из которых – обязательное дублирование узловых понятий, что является ключом к пониманию двуслойности сказанного в каждом конкретном случае. При этом каждый конкретный случай, показанный читателю двухслойно и косвенно, обязательно подкреплен совершенно определенным контекстом.

Мой ответ устраняет противоречия этой сцены, и он звучит следующим образом: никакого второго явления Призрака не было! Это галлюцинация. Гамлет увидел духа в своем болезненно воспаленном мозгу. И это было обусловлено всеми событиями последних часов – они слишком стремительно меняются, и так же стремительно меняются эмоции Гамлета.

Слишком быстро и слишком в короткие сроки для психики одного человека Гамлет испытывает огромнейшую эмоциональную гамму с ее мгновенными перепадами и глубокими спадами: усугубленные обстоятельствами боль, обида и ревность переходят в жажду расправы – жажда расправы сменяется страхом потерять любимого – страх потерять любимого оборачивается еще большей ненавистью – ненависть переходит в ярость – ярость сменяется страхом за собственную жизнь – страх за свою жизнь перетекает в свирепое бешенство – бешенство превращается в горе – горе сменяется радостью – радость в троекратном размере возвращает в сердце обиду и боль.

Круг замыкается. Что видит Гамлет в эту минуту перед собой? Не мать и не женщину – он снова видит любовницу, с которой отныне делит свое ложе неверный друг, соперницу, с лица которой не сходят следы ночных услад и блаженства. Животная ревность овладевает им. Запугать соперницу! Устрашить, отвадить, истерзать – извести!..

Как никогда, Гамлет действительно близок к помешательству. Однако где-то там, на самом дне меркнущих глубин его мозга бьется живая мысль, что этого нельзя, что это неверно, нечестно, нехорошо и опасно, что он совершает злодейство, что еще чуть-чуть, и его слова убьют изнемогшую под этим бременем мать.

Острое воспоминание о призраке вспыхивает в нем. Призрак просил его не трогать мать! Призрак говорил о том, как он любит ее! Призрак заклинал его не поднимать руки на Гертруду! Боже мой… что же он делает?! Что же он чуть было не наделал сейчас?!

Глубокий стыд за то, что это против матери он использует свою ненависть к неверному любовнику, использует в недостойных, корыстных целях, а также презрение к себе за то, что дух отца до сих пор мучается только потому, что сын не в силах навсегда расстаться со своим бывшим возлюбленным, и более того – рад, что убийца отца все еще жив, довершают картину его психического потрясения – и Гамлет видит Призрака!.. О, конечно, он пришел его упрекать! Он пришел его пристыдить! Он пришел спасти мать от нечестного сына!..

Волосы принца встают дыбом, он затравленно смотрит на духа, и взгляд его дик.

А ведь при первой встрече с Призраком у принца была совершенно другая реакция, и никакие волосы не вставали у него дыбом! Почему же сейчас все иначе? Да потому что, повторяю, нет никакого второго явления Призрака – это совесть Гамлета, наслоившись на его расстроенную психику, вызвала видение в его болезненном воображении.

А теперь посмотрите, как усиленно пытается Шекспир именно эту мысль внушить читателю художественными средствами.

Вот Гамлет видит Призрака, и он уверен, что королева тоже. Он действительно уверен в этом, потому что он хорошо помнит: ведь в прошлый раз Горацио и офицеры видели Призрака! Но королева… ничего не видит. «Что ты глаза вперяешь в пустоту и бестелесный воздух вопрошаешь? » – спрашивает она. А у Гамлета меж тем волосы встают дыбом. «Что ты видишь? » – пугается королева. «Его, его! Смотрите, как он бледен! » – дико уставившись в пространство, шепчет Гамлет.

Итак, королева уже дважды подтвердила, что никакого Призрака нет – нет никого из посторонних! – но Шекспиру этого мало, и он еще трижды заставляет Гертруду так или иначе засвидетельствовать, что никакого Призрака в комнате нет:

«С кем ты беседуешь? » – снова спрашивает королева.

«Вы ничего не видите? »

«Нет, то, что есть, я вижу».

«И ничего не слышали? »

«Нас только».

«Да посмотрите же! Вот он, уходит!

Отец, в таком же виде, как при жизни!

Смотрите, вот, он перешел порог! »

Но, увы, в комнате никого и не было, кроме них, королева знает это совершенно точно, а вот у сына такой обезумевший вид, что она с горечью констатирует:

То лишь созданье твоего же мозга;

В бесплотных грезах умоисступленье

Весьма искусно.

Но Призрак, вернее его галлюцинация исчезает, и Гамлет… успокаивается. Его внезапно материализовавшийся внутренний кошмар покидает его, и он с облегчением вздыхает и даже уверяет мать, что никакого умоисступленья у него нет, что его пульс так же размерен, как и ее, и что если бы это был бред, то он тотчас бы забыл обо всем, что говорил ранее, в то время как он может все повторить слово в слово.

Однако Гамлет искренне заблуждается. Минуту назад он пережил еще одно сильнейшее потрясение, осложненное бредом, ужасной, пугающей его галлюцинацией, так что вряд ли его пульс так уж спокоен.

Однако повторить сказанное ранее он вполне может, поскольку видение Призрака хоть и имеет отношение к его рассказу о короле, но вызвано не клиническим мозговым расстройством, а глубоким душевным переживанием.

Впрочем, поспешное желание Гертруды объяснить слова сына болезнью по-человечески понятно, что и предупреждает Гамлет: «Мать, умоляю, не умащайте душу льстивой мазью, что это бред мой, а не ваш позор».

«О милый Гамлет, ты рассек мне сердце», – говорит измученная королева.

На что Гамлет… успокоившийся, пришедший в себя и воспрянувший духом Гамлет тут же советует ей отбросить «дурную половину». После чего смиренно желает матери спокойной ночи и… внутренне вздрагивает от этих слов. А ведь действительно – уже ночь! А раз ночь, то сейчас эта женщина… эта женщина… пойдет к своему мужу!

«Покойной ночи, – говорит Гамлет, – но не спите с дядей».

Поверьте, продолжает Гамлет, если вы этой ночью не будете спать с ним, то ваша ужасная привычка спать с ним со временем уступит весьма добродетельной привычке с ним не спать.

Конечно, говорит Гамлет, пока вам будет очень трудно не спать с ним, но если вы сегодня воздержитесь, то потом вам будет все легче и легче с ним не спать, и таким образом со временем вы окончательно усмирите свое желание спать с ним, а то и вовсе извергнете его прочь.

Так покойной ночи, говорит Гамлет, спокойной ночи… И когда вам захочется дать мне материнское благословенье, я за ним приду. А что до Полония, говорит Гамлет, указывая на труп, то я…

…скорблю; но небеса велели,

Им покарав меня и мной его,

Чтобы я стал бичом их и слугою.

О нем я позабочусь и отвечу

За смерть его. – Итак, покойной ночи.

«Им покарав меня»… Так говорит принц, и эти слова могут означать только одно: за свое бездействие, за свои бесконечные проволочки он наказан Небесами убийством невинного.

Гамлет собирается уйти. Но, видимо, странные увещевания принца не спать с дядей все-таки кажется королеве сомнительными. И, видимо, это отражается на ее лице. Да и вообще что за жалкое наказание для убийцы – не спать с ним! И, похоже, Гамлет отлично видит следы этих сомнений. И, похоже, они начинают его сильно раздражать. Нет, пожалуй, ему еще рано уходить. «Еще два слова», – говорит Гамлет. И его интонация снова меняется – она делается не просто язвительной, но ядовитой.

КОРОЛЕВА: Что должна я делать?

ГАМЛЕТ: Отнюдь не то, что я сейчас сказал:

Пусть вас король к себе в постель заманит;

Щипнет за щечку; мышкой назовет;

А вы за грязный поцелуй, за ласку

Проклятых пальцев, гладящих вам шею,

Ему распутайте все это дело, –

Что вовсе не безумен я, а просто

Хитер безумно. Пусть он это знает;

Ведь как прекрасной, мудрой королеве

Скрыть от кота, нетопыря, от жабы

Такую тайну? Кто бы это мог?

Нет, вопреки рассудку и доверью.

Взберитесь с клеткою на крышу, птиц

Лететь пустите и, как та мартышка,

Для опыта залезьте в клетку сами

Да и сломайте шею.

Как бы ни была королева женщиной, и как бы женщина ни сопротивлялась столь странной просьбе сына не спать со своим мужем, хотя бы и убийцей, и как бы старательно ни расписывал Гамлет все эти «грязные поцелуи», «щечки» и «мышки», а также «ласку проклятых пальцев», гладящих шею (о, эти проклятые пальцы!.. ), все это вряд ли возымело бы на нее должное действие.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 10 Следующая ⇒