26 октября 24 страница

Но скудость последних мгновений ничего не доказывает: раскрытие произошло в предшествовавшие месяцы.

Ах, эти последние месяцы; ничто никогда не подарит мне такой сокровенной радости, нежной чистоты. " В этой нежности зыбкой жизнь свою я сгубил". 1 Я выиграл ее, я ее спас. В конечном счете, я превратил ее в сокровище.

Тогда уже, в мае 1940 г., случившееся высвободило, воодушевило меня. Меня не стало, но уже проклевывалось " Я". Я читал Гюисманса в Люксембургском саду.

Последняя прогулка 12 августа2 по Бульварам, в Тю-ильри. В Тюильри я прогуливаюсь уже лет пять: в самом центре Парижа, а так мало людей.

Выпил полбутылки шампанского: случайно обнаружил. Все было прекрасно. Прекрасная квартира. Порядок и наслаждение. Молчание квартир По и Бодлера. Наслаждение, достигнутое на острие самоотречения. Все сгущается в одном-единственном мгновении.

Я выпал из этого. И тем не менее что-то мне из этого осталось, даже много: существует определенное рассеяние, в которое я уже никогда более не войду.

Как смогли бы остаться в живых Кольридж, Гель-дерлин? Блаженны те, кто умер молодым: Рембо, Бодлер, Дюкас, включим сюда и Нерваля. Он умер ровно в пятьдесят.

17 октября

Я хотел бы вступить в ночь, которая уже не есть ночь, в ночь без звезд, без богов, в ночь, которая никогда не приносит дня, не видит снов про день, не порождает день, в ночь недвижную, немую, нетронутую, в ночь, которой никогда не было и не будет никогда. Да будет так.

Как они остервенело старались удержать меня, вернуть. Консьержка и кухарка сторожили под дверью и вызвали полицию. Примчались мои любовницы.

А вот друзья не примчались, потому что у меня их нет. Или, верней, они испугались моих врагов.

Возможно, мои враги перепугались моей смерти, так как мертвый - опасный свидетель, страшный соперник, он неизбежно вернется. Тем более что нет таких, кто в конце концов не возлюбил бы умершего.

Не стоит говорить: Бог на небесах; скорей уж, надо говорить: Бог в земле. Он - сущность земли так же, как и сущность неба, сущность человеческого, как и сущность не-человеческого. В человеке, как и в Боге, начинается небытие. В небытие так же, как в бытие, начинается неисповедимое. И поэтому-то Бог есть Христос так же, как Христос есть Бог. И потому оба они сливаются и исчезают в Святом Духе - если вам угодно, если вы цепляетесь за пустые слова вашей личной мифологии.

" Мне кажется, что меня ничто никогда не связывало с Западом в части философии и религии. Западная концепция духовной монады всегда была чужда мне". Когда я говорил это, я ничего не сказал! Я всего лишь выразил вечную ностальгическую и поверхностную потребность быть не там, где находишься, где родился и живешь. Ибо концепция бесконечного и ненасытного бога, который превосходит любую личность как в собственном восприятии, так и в восприятии всех остальных, и который ниспровергает все разделения и различия, живет в умах многих жителей Запада, а не только немцев и греков.

Хотелось бы мне назвать хоть одно имя не подверженного в XIX в. немецкому влиянию! 1

Но существует мощная индийская монистская философия (Шамкия, Рамануджа2).

Нет, моя единственная связь с Западом - но она очень сильная - это связь искусства. Запад - художник и политик, что одно и то же; немец - философ, монах, но не политик... какая глупость, разве Бах в меньшей степени художник, чем Расин или Шекспир? И разве философы не являются в такой же мере художниками, как и политиками? Под этим углом зрения Гегель стоит Наполеона.

В любом случае немцы не политики, поскольку они совершенно не психологи. А как можно объединять одним словом " искусство" живопись, литературу и музыку? Русские - психологи и политики, и однако они ближе к востоку!.. Ницше считал себя психологом благодаря славянскому происхождению. Это единственный немецкий психолог. И даже не психолог, а моралист, что совершенно не одно и то же.

Сходство между русскими и англосаксами: психологи, политики, дипломаты. Сходство между русскими и американцами: нордический, норманнский элемент, бродило в многонациональном тесте. Одинаковая примитивность, образ жизни " пионеров". Сибирь = Middle West. 1

18 октября

Литература - противоположность строгой философской и религиозной дисциплины, стремящейся дойти до аскезы и через аскезу обеспечить сосредоточение на все более и более неуловимых моментах. Литература - это поиск и культ конкретного, частного; разумеется, кроме всего прочего, она включает в себя видение универсального, но универсального, которое остается сиюминутным и заблокированным во всех своих частях. Это Бог в его творениях, демиурги-ческое и созидающее божество. Потому-то возврат к литературе и дневнику после августовского опыта весьма красноречиво свидетельствует о моей духовной несостоятельности. Но ведь действительно, одной из многих причин, по которым я решил порвать струну, было то, что я ощущал свое бессилие пройти дальше элементарного предчувствия внутренней победы. Я прекрасно знал это и должен был об этом написать; я был четко уверен: внезапный театральный жест - вот все, что я мог сделать в направлении потустороннего... или, верней, посюстороннего (вечно этот обманный язык простейших мифологий: горнее, дольнее... ).

- Нет ничего невозможного в согласовании инволюционной идеи оккультистов с эволюционной идеей современных ученых. Идея эволюции, прогресса от примитивного, грубого, материального приложима к исключительно недолгому периоду человеческой истории. Период этот насчитывает сейчас три или четыре тысячи лет. Интересно наблюдать, до какой степени мы, современные люди, остаемся под влиянием Библии и греческих текстов в подобном представлении о краткости истории. Однако если предположить, что самые недавние цивилизации начинаются с некоего " дикого", " варварского" или " первобытного" состояния, длительная доисторическая перспектива, которую открывают сейчас палеонтология и другие науки, позволяет нам вообразить, что до античности наших вчерашних научных легенд существовала последовательность предшествовавших цивилизаций, цивилизаций в большей или меньшей степени исчезнувших. И эти цивилизации вполне могли бы быть носительницами представлений куда более возвышенных и интуиции куда менее замутненной, как и внушают нам это оккультисты. Даже обратясь к проблеме " происхождения человека от обезьяны", можно было бы вообразить, что обезьяна эта была неким состоянием упадка в сравнении с более высокими этапами. Последовательные воплощения архетипического человека, Адама Кадмона1 могут происходить противоположно-параллельно или попеременно с " зоологической" эволюцией.

Мне просто необходимо разрушить в себе предрассудки эволюционизма, прогрессизма, исторический иллюзионизм. Домаль давно уже говорил мне, что я приду к этому, но никогда на сей счет " не устраивал шума".

Прилагается бездна усилий, чтобы доказать, будто еврейская религия происходит от аграрных, тотеми-ческих культов, но ведь когда действовал Моисей, вокруг Израиля были весьма развитые цивилизации, в которых существовало понятие единого Бога, и задолго до Моисея, еще во времена Авраама, его могли перенять хотя бы посвященные среди евреев (Египет, Халдея и т. д. ).

Мои обыкновения в части мыслительного процесса с детства не изменились: почти все время я трачу на фантазии, которые без конца катят по одним и тем же колеям: либо я представляю себе тело красивой женщины, чьи черты я собрал по разным своим воспоминаниям, и описываю себе наши с ней ежедневные отношения в соответствии с мифом счастливой любви и идеального брака (куда входят кое-какие сентиментальные поползновения и духовные устремления к согласованию монад); либо воображаю какую-нибудь квартиру, дом и рисую все детали: вот такой вот стол, такая кровать; либо придумываю некий идеальный политический строй. Так что мой дух без конца крутится вокруг данностей настоящего момента - и только лишь случайно, мимоходом умозаключения, размышления, идеи вплетаются в эту основную ткань. И получается, что мыслящим существом я бываю лишь в какие-то ускользающие мгновения.

Правда, Декарт говорил, что размышлять о метафизическом можно всего три часа за год.

- Кольридж. Наконец-то я открываю его, а давно хотел это сделать. В моих занятиях оккультной традицией, он самый интересный англосакс, наряду с По. А также де Куинси, Мильтон. Не слишком продвинулся в Браунинге. Перевести некоторые стихотворения Кольриджа, а главное, некоторые фрагменты прозы, связанные со стихами.

" It is an awful thing to be eternally tempted by the perverted senses. The reason may resist - it does resist - for a long time; but too often, at length, it yields for a moment and the man is mad for ever. An act of the will is, in many instances, precedent to complete insanity". 1

У меня всегда был соблазн поверить, что Нерваль, Ницше желали сойти с ума, чтобы еще глубже окунуться в ослепительный свет, что заливал их. Бодлер - другое дело, это соответствует тому, что Кол(ь-ридж) написал в начале этого текста.

21 октября

До чего поразительно думать, что я спал многие дни, что совершенно ничего не помню о своей жизни в течение недели. О, чудо ночи. Но то, что длится ночью и днем, вовсе не ночь.

А как прекрасна была моя кровать, залитая кровью, распустившаяся большими бурыми цветами. О, предчувствие. О, первый шаг на порог. Вернется ли снова это желание - с новой силой?

До какой степени перед ядом, перед железом я чувствовал себя полным силы, воли, жизни, которая больше, чем жизнь.

И вот сейчас я смотрю на все это взглядом человека, который возвращается и вновь уйдет. Им невдомек, какими глазами смотрит на них странник, что повернул назад от берегов островов Блаженных.

У Шекспира в сонетах, которые я перечитал и нашел, что красота их сродни и равна красоте стихотворений Бодлера, такое мощное ощущение смерти, что начинаешь убеждать себя, будто он знал и ему не было нужды в инициации, чтобы освоиться в потустороннем. Как Гете. Вот уж им-то не нужен был пароль так же, как Микеланджело, Леонардо. Теперь жить только с ними. Сравнить сонеты М(икеланджело) с сонетами Ш(експира).

1 ноября

Я живу в изгибе небольшой долины, которая выходит в долину Сены. Изрядно поредевшие леса покрывают склоны и все-таки в достаточной мере скрывают нашу обитель. По тропинке, что начинается за домом, я могу подняться на плато, которое простирается на запад до долины Шеврез. По скверным грязным дорогам могу гулять в лесах или выбраться на равнину. Тянется она до самого горизонта, и лишь кое-где стоят три-четыре массивные большие фермы да растут несколько яблонь. Мне нравится идти по ней широким шагом, когда дует ветер или сечет дождь. Дом совершенно сельский, полон книг и музыки. Сада нет, зато есть огород, в котором всегда хватает

О, смерть, я не забываю тебя. О жизнь, что стократ подлинней, чем жизнь. О, неисповедимое, что по ту сторону жизни, которая стократ подлинней, чем жизнь.

Не потустороннее, посюстороннее. Средоточие моего существа, которого я хочу достичь.

- Единственно возможная жизнь, которую может выдержать мистик - это жизнь полей. Там он в большей степени перед лицом природы, чем перед человеком, или же перед человеком с его примитивным уделом. В этих глубинных опорных точках поэзия обретает мощнейший порыв и может прийти к простейшему и точнейшему расчету.

Утром я чищу хлев. Выбрасывая навоз, я по-новому осознал, что мое обдуманное устремление к смерти питается всем самым живым, что существует во мне, - и что в этом проявляется могущественное бытие, которое, очищая свою сущность, жаждет превзойти ее.

работы. Можно было бы задержаться здесь и дождаться возврата того, что сокрылось после слишком внезапной попытки.

Читаю сплошь английские книги: Кольриджа, Шекспира. Не могу заставить себя взяться за Вордсвор-та: он кажется мне вялым, какЛамартин. Перечитываю комедии Шекспира и веселюсь: M(idsummer) N(ight) D(ream)1 - как найдено равновесие между естественным и искусственным.

2 ноября

С каждым днем я утрачиваю высокое преимущество той духовной сосредоточенности, которая могла обернуться в известный день смертью. Никогда мне уже не обрести того чудесного состояния, в каком я пребывал несколько последних месяцев перед попыткой самоубийства. Я, так мало сведущий в мистике, нашел довольно неплохой метод грубой аскезы.

3 ноября

Моя ситуация всегда была драматической, оттого что я неизменно заглядывал за пределы границ Франции. Даже в части пристрастий и манер я изрядно шокировал моих соотечественников тем, что к ним просачивалось из моего знания о других странах. Притом я довольно свободно судил о Франции с объективной точки зрения, и это казалось чуть ли не святотатством. Наконец мой национализм был всегда параллелен своего рода интернационализму: сперва ЛН, 2 потом Европа - не русская и не англосаксонская.

Я всегда хотел сблизить и перемешать противоположные предметы: нация и Европа, социализм и аристократия, свобода мысли и власть, мистицизм и антиклерикализм.

Но значит ли это, что в таком случае я должен был бы оставаться в сфере " высокого" и не впутываться время от времени в разные сомнительные частности? Ничуть, я хотел оставаться до конца человеком и получить свою долю дерьма - в виде предвзятых партийных мнений, мгновенных вспышек злобы, локальных упреков и недовольств. Да, я был не против дерьма - но под ногами... не выше.

7 ноября

Ликвидация божественного абсолюта вынуждает к воссозданию абсолюта в человеке. Наша эпоха - эпоха атеизма и " тоталитаризма". Государство есть Бог, а политики суть его жрецы. Только " религия" сможет надолго противостоять торжествующему коммунизму. Но коммунизм это знает!

Я слежу по газетам за развитием политической ситуации: мне и говорить-то ничего не нужно, эту ситуацию в ее неизбежном развитии я очень точно проанализировал - в своих последних статьях и последних книгах.

Сопротивление - это фашизм, который не смеет и никогда не посмеет назвать себя подлинным своим именем, никогда не посмеет развить свои истоки. Следовательно, сопротивление останется мертворожденным, будет раздавлено между возрождающейся демократией и коммунизмом. Его составляющие, которые втайне всегда были разделены, будут отброшены направо и налево. И тогда демократия (капитализм) окажется совершенно голой перед коммунизмом. Сопротивление так и не решится стать фашизмом, а если решится, то слишком поздно - и коммунизм сожрет его. И на этом все, точка. Это слишком очевидно, чтобы представлять какой-то интерес. Нет уж, лучше я буду гулять по лесам, топтать последние листья, писать " Дирка Распе", читать поэтов и философов.

8 ноября

1924, 1925 годы были первым поворотным пунктом в моей жизни. Если бы я писал автобиографию, то усиленно настаивал бы на этом. В " Жиле" я загубил роман, который мог бы обрести весь свой импульс именно в этом резком повороте. В январе 1924 г. в Алжире я встретил Эмму Бенар; я приехал с нею в Париж, потом мы отправились в Клобенштайн (Тироль) и в Венецию. Тогда я писал, а может, уже заканчивал " Масштаб Франции". Эмма заболела. Мы вернулись в Париж. Мартель1 сделал ей операцию. Я оставил ее, лето в Жьене, связь с г-жой Таньяр. С Эммой я возобновил отношения и бросил ее осенью. Начал писать " Мужчину, на которого вешаются женщины".

Я возвратился в свою квартиру на бульваре Кур-сель, дом 40, которую покинул, поселившись в ее любовном гнездышке на улице Ренод. Не помню точно, когда я прекратил видеться с ней и давать ей деньги; возможно, только весной следующего года. Кажется, она умерла в Алжире в конце 1925 г. В 1925 г. я проводил вакации в Гетари вместе с Арагоном. - Продолжал " Мужчину, на которого вешаются женщины". Встреча с Конни Уош - важное событие. 2 Но когда все это точно было - в 1923 или 1924 г.? Совершенно не помню. Думаю все-таки, что это происходило в 1923 и 1924 г., потому что в середине 1925 г., когда меня бросила Конни, я написал в " НРФ" письмо Арагону, в результате которого между нами произошел разрыв. Память уже начинает сдавать; если писать мемуары, то начинать надо сейчас, потом будет поздно.

- Если говорить о поворотных моментах, то вторым была поездка в Аргентину в 1932 г. Она не имеет никакого отношения к любви; просто там, выступая с публичными лекциями (" Кризис демократии в Европе" ) - в первый и, надеюсь, в последний раз в жизни, - я по реакции прессы осознал, что западное общество выходит из оцепенения, что оно будет разрываться между фашизмом и коммунизмом. Именно с этого момента я семимильными шагами устремился к падению в свое политическое предназначение. А до той поры я увиливал от него. В октябре после возвращения я поехал с лекциями в Германию. В следующем году или в тридцать четвертом я ездил в Ч(ехословакию), Венгрию и Италию? Да, это было в 1934 г. (после того как я провел некоторое время в Бель-Иль с Николь Бордо (... )). В январе 1934 г. (по-моему, так) Бертран де Жувенель повез меня в Берлин, и, кажется, тогда я и познакомился с Абетцом. В 1935 г. я ездил на съезд в Нюрнберг, а потом в Москву. В 1936 г. я участвовал в первом собрании сторонников Дорио в Сен-Дени.

Около 1934 г. я чуть было не стал коммунистом, так мне сейчас представляется. С 1926 по 1935 г. я сближался с коммунизмом, понемножку изучал Маркса, экономику; фактически я стал социалистом после двадцать восьмого или двадцать девятого года.

Пишу я все это, потому что мне скучно и дождь льет без передышки; читать я устал, а писать " Распе" могу только по два часа в день. А если упрусь и продолжаю писать, получается скверно, и я устаю. Во второй половине дня я подавляю желание опять взяться за рукопись: дескать, писать надо не только два часа по утрам. Нехватка темперамента.

Либо верить в мир, либо верить в Бога. Но одно исключает другое. Невозможно представить Бесконечное, творящее конечное; все истолкования, которые даются по этому поводу, смехотворны. Даже концепция Веданты (Санкхья), Бог как сновидение мира, это еще невозможней. Но почему бы совершенному не увидеть во сне несовершенное? Во всяком случае подобное объяснение не такое уж немыслимое. Но Бесконечному нет необходимости в конечном, чтобы постичь себя; ему вообще нет нужды в собственном постижении. Даже Генон не может выбраться из этого; он изящно обходит трудность, немногословно трактуя о системах божественного происхождения. Системы эти ничего не объясняют, хотя они гораздо тоньше, чем христианское упрощенчество.

28 ноября

Вот уже неделя, как произошла смена пейзажа. 1 Но, слава Богу, я по-прежнему в деревне. Надеюсь, у меня еще долго не будет повода возвращаться в Париж. Продолжаю писать " Дирка Распе", в котором набрасываю новый образ моей свободы. Увы, я читаю газеты; надо будет покончить с этим, прекратить их читать... Что я и сделаю, когда наконец смогу стать странником, с чем пока мешкаю, и в ожидании конца отправлюсь на поиски приключений по Европе и миру.

- Перечитываю Паскаля. Янсенизм, как и другие крайние формы христианства, что сродни ему (кальвинизм, некоторые мистические системы), подкупает меня своей яростной логикой. Все через Бога и для Бога. Человеческая личность в определенном отношении уничтожена. Тут есть сближение с мистикой

Дриё находился в Шартретт, в сельском доме его первой жены.

Аверроэса и Майстера Экхарта; все исчезает перед божественной единственностью, в том смысле что предопределение означает абсолютно непостижимый и внешне произвольный характер божественного всемогущества.

Разумеется, янсенисты не подавляют душу перед Богом, не подталкивают ее слиться с Богом, но подчиняют ее нравственному и даже космическому порядку таким образом, что результаты одинаковы на обоих направлениях, по каким продвигаются эти пламенно жаждущие единства, для которых души растворяются в душе. И, по сути, для янсенистов важна не столько проблема зла, как для мистиков, сколько проблема единения в Боге.

Суровость решения янсенистов - вечное проклятие для большинства - соответствует идее, которую можно вычитать у тех, кто достиг, как Генон, высокой степени посвящения, идее насчет того, что род человеческий, чей удел по преимуществу предопределен, практически не способен высвободиться из мира сего, и случаи, когда удается ускользнуть в план индетерми-нированности, исключительно редки. Немногочисленность избранных у кальвинистов и янсенистов соответствует немногочисленности бодисатв у буддистов.

4 декабря

Прочел тут в романе Пеладана (еще один автор, которого так презирают и высмеивают, хотя львиная доля академиков всех времен ему и в подметки не годится, а уж невежество тех, кто обвиняет его в плагиате или в чем-то подобном во всех сферах, должно бы заставить их замолчать; он вполне достойный ученик Барбе и Вилье. Не столь тонкий и глубокий, как Блуа, он гораздо разносторонней, и широта эта отнюдь не всегда пуста. Границы его этики достаточно широки и включают значительный опыт. Он выше Буржа):

" Как это чудесно найти друзей, в которых время переплавило старых врагов". Увы, такого со мной еще не случалось, а вот старых друзей во врагов время переплавляло. Вот уже двадцать лет, как мы разошлись с Арагоном, который все сильней и сильней ненавидит меня; да, конечно, порой он меня раздражал, и я первым дал выход тому скрытому напряжению, что таилось под нашими приязненными и нежными отношениями молодых лет. Впрочем, мы резко разошлись философски: для меня был нестерпим аффектированный или искренний материализм этого юнца, который писал такие дивные страницы о субъективном идеализме. В сексуальном же отношении я видел его насквозь и понимаю, что этого он мне не простил, как не простил и того, что я его ссужал деньгами. В те годы он с его талантом вечно нуждался в деньгах, а у меня они тогда водились.

А Бернье? Он был слишком глуп, слишком невежествен. 1

Утром я встаю около половины девятого, но сперва в постели выпиваю чай, ем бутерброды, выкуриваю сигарету. Мою физию, руки, чищу зубы. Бреюсь я через день, ванну принимаю только раз в неделю. Пишу " Воспоминания Дирка Распе" и бросаю взгляды на остатки парка, изуродованного небрежным дровосеком. Без усилий пишу от четырех до восьми страниц, никогда не перечитывая то, что написал вчера. Роман я пишу, не обращая внимание на сделанное раньше; быть может, так мне удастся добиться жизненной неопределенности. Впрочем, в этом отношении память у меня вполне надежная. Конечно, потом, как обычно, буду сильно править.

Колю дрова. Завтракаю: одно единственное блюдо и ячменный кофе. Курю и прогуливаюсь по парку. де. ревья стоят нагие, и я иду по толстому ковру из палых листьев и плюща. До меня доносятся разговоры на ферме: она совсем рядом, всего в нескольких шагах. Тут есть жеребая ослица, она бродит по парку и, завидев меня, галопом удирает, а случается, подпускает меня к себе, это уж какое у нее настроение. Счастливица, она никогда не работает.

В три возвращаюсь, читаю Паскаля или Евангелия. Пишу этюд о мифологии Бодлера. 1 После пяти читаю какой-нибудь дрянной романчик или что-нибудь по истории. Изучаю " Буколики" Вергилия. В девятый раз перечитываю " Комментарии" Цезаря; патриотическое волнение, первое изображение той реальности, что именуется Галлией, Францией. Для отдыха сочиняю какой-нибудь дурной стишок, который пойдет в огонь.

Ужинаю: суп и какие-нибудь овощи. Потом снова принимаюсь за чтение либо провожу часок с " управляющим хозяйством". Засыпаю в одиннадцать и сплю крепким сном.

Паскаль вводит в заблуждение беспорядочностью своих " Фрагментов", беспорядочностью, которой он вовсе не хотел; в этом видят непринужденность, от которой бы он избавился, если бы завершил свое великое произведение. Сам того не желая, он написал шедевр, если говорить о свободе и искусстве выразительности. Итак, умершие молодыми обретают очарование незаконченности - Рембо, Лотреамон. Блаженны те, кто написал мало книг, у них не было времени достичь признания, приручить, повторяясь, к себе.

Я сравниваю христианскую доктрину предопределения с буддизмом. Та же немногочисленность избранных, та же тайна благодати. Так почему же некоторые постигают Дорогу Будды? Почему к иным приходит откровение Колеса? 1 Благодать. Совершенно одинаковый дух.

И коммунизм тут бессилен. В коммунизме восхитительно то, что после его пришествия люди не скоро смогут жаловаться, как и после пришествия христианства, а до него и иных откровений. Совершенная автократия, совершенная аристократия.

- Я уже с давних пор боюсь, что воинская храбрость исчезнет из жизни больших городов. Но теперь я вижу, что храбрость неизменно возрождается, однако истоки ее вовсе не в гражданской доблести, совсем напротив. По сравнению с военными гражданские всегда, как и во времена Конвента, остаются жестокими трусами. Гражданские жестоки, потому что они боятся, будучи безоружными или не доверяя своему оружию.

6 декабря

Солнце на голых деревьях. Деревья кажутся мертвыми, но они не мертвы: жизнь - вечна. Еще раз перечитал Евангелие от Иоанна. Единственно возможное христианство - это христианство греческое: чистая, бескомпромиссная эпопея духа. У Иоанна нет сцены Вечери. Иисус лишь омывает ноги своим ученикам. 2 Не телесное причастие, но тонкий и сдержанный символизмом передачи через телесное деяние духа. У Иоанна Христос - сын Божий - не воплощенный, но просвечивающий сквозь человеческую природу. Однако он основывает церковь и дает посвящение Петру. Не приписка ли это? Это не вяжется с остальным.

Интегральному социализму, коммунизму глубинно необходим возврат человечества к тотальному тоталитаризму. И если эта теократия понурила голову, тем хуже. Но если она вывернется из трудностей, человечество после долгого сна начнет строить новую цивилизацию; для него это единственный шанс продолжать оставаться творческой силой. Разве что человечество впадет в еще более долгий сон. Видимо, у него потребность в сне. Оно чересчур долго бодрствовало: десять веков - это много. Но, говоря " человечество", я имею в виду Европу. Другие же народы давно уже спят, это они подхватят коммунизм. Но не привилась ли и к ним европейская гниль?

- Непреклонное, неудержимое продвижение коммунизма по Европе с каждым днем становится явственней. Сталин, мне кажется, вынужден, не останавливаясь, идти до конца. Во-первых, потому что ему шестьдесят пять. Во-вторых, потому что он не может рисковать и позволить Западной Германии воссоединиться с Западом, так как тогда возникнет мощная совокупность. (Америка + Англия + Германия + Франция. ) Он пытается вырвать Францию из Запада. Через нее он встанет ногой на Средиземном море (Би-зерта? ).

Англия хочет играть роль арбитра между Америкой и Россией. Но, похоже, Сталин, чтобы утереть нос Америке, предпочитает Англии более покладистую Францию, во главе которой стоит честолюбец: ведь Англия по причине своих имперских владений зависит от Америки и не способна серьезно ее ослушаться. От Англии ему никакой пользы не будет, а вот Францию он всегда сможет держать в руках благодаря ее ненависти к Германии. И разжигать коммунистические настроения ему будет гораздо легче во Франции, чем в Англии. Партия готовится еще долго играть на ненависти к Германии.

Не приведет ли это к сближению Америки (а в конечном счете и Англии, несмотря на ее настороженность) с Германией? Так оно и станется, но только слишком поздно.

Не являются ли события в Бельгии и Греции1 началом третьей мировой войны? Да, тут нет сомнений.

20 декабря

" Nothing so stupid as a journal, when you go on scribbling in it without any real want". 2 Всякое удовольствие от дневника пропадает, когда нельзя его закрыть на ключ и кто угодно может его каждое утро читать, ни черта в нем не понимая.

- Перечитываю Паскаля в издании Бруншвика, все его малые произведения. Решительно раздражает меня безумно скудная христианская концепция Бога. Меня ничуть не интересует персонифицированный Бог, которого любят, которому поклоняются. Нет, здесь мы имеем дело всего-навсего с транспозицией социальных фантомов, фантомов семьи и государства. Это очеловеченный бог, но меня-то может прельстить в философских или религиозных понятиях яростный разрыв с человекоподобием, как это происходит на Востоке начиная с арабов, но еще решительней у индусов и китайцев. У Паскаля же захватывает обстоятельность его мысли, блистательная и внезапная прихотливость, которая присутствует и в страницах, написанных на длинном дыхании, а не только во фрагментах. Но его система опирается на сваи, которые, на мой взгляд, уже сгнили. И очень забавно, что этого математика увлекают исторические доказательства. Его довод бытия Божьего основывается на аргументе непрерывности существования церкви, на том, что она восходит к " сотворению мира", к пророкам и т. п.

Восхитительно, что он идет от скептиков, Монтеня, Мере, 1 Миттона. 2 Все прочее банально: если бы он завершил свою апологию, это было бы ничуть не лучше " Речи о всемирной истории". 3 А еще прекрасно мистическое воспарение, когда закрываешь глаза на его объект - персонифицированного Бога.

Было все-таки нечто сомнительное в маневрах Паскаля в связи с завещанием его сестры, ушедшей в монастырь: он, оспаривающий деньги у Пор-Рояля, это уже слишком. Увы, увы. Очень недурственен картезианский аспект, тонкие и четкие умозаключения. Декарт терпеть его не мог, и не без оснований, поскольку видел, угадывал, чувствовал в нем самого большого своего врага. И тем не менее есть нечто, возвышающее Паскаля над Декартом: неожиданная и мгновенная свобода. Валери крайне несправедлив к нему, хотя к нему он гораздо ближе, чем к Декарту, нежданной вольностью разума по отношению к этому самому разуму, обращением к интуиции, к вдохновению. Да, милостивый государь, к вдохновению, хотя вы считаете, что остаетесь верны наставлению По: поэзия = расчет. (Да, я знаю, расчет здесь вовсе не то, что обычно понимают под этим словом. Один англичанин сказал мне: я не смог стать великим математиком, потому что я не поэт. )

⇐ Предыдущая 30 31 32 33 343536 37 38 39 Следующая ⇒