26 октября 20 страница

Это разочарованный француз, если угодно, опротивевший самому себе; тот, кто не участвует в выборах,

1 Атман - в философии брахманизма индивидуальное " Я", противопоставляется " Я" вселенскому, брахману, в котором оно пытается раствориться, дабы избежать цикла перевоплощений.

2 Рамануджа - индийский философ, умер ок. 1137 г., комментатор Веданты, проповедовал путь созерцания.

Веданта - одна из шести философских систем, возникших на основе брахманизма " Упанишад". Классическую форму эта система обрела в учении Шанкары (VIII-IX вв. ).

одинокий рыцарь " перно". И в то же время вечный философ, отвернувшийся от богов, от полиса, от самого себя: киник, скептический платоник.

Эпоху он представляет куда ярче и обостренней, чем Жироду. В нем гораздо больше коварной изысканности. Можно сравнить его и с Моррасом. Соседствуют они только географически и во времени. Тот же интеллектуализм, удвоенный странностью, и тоненькая каемочка символического лиризма. Тот же фанатизм, тот же ригоризм во имя проигранного дела. Тот же дар возбуждать поклонников и фанатиков. Та же спокойная и изобретательно ищущая наслаждений разочарованность. Оба они ярчайшие свидетели конца.

Влюблен ли я вот уже полгода? Вполне; чувственность, которая переходит в нежность, без иллюзий. Гетевская возвышенная любовь, в глубине подавленная тревога, а сверх того раскрытие дорого оплаченного опыта. Полное физическое довольство без исступления и без конвульсий и успокоенная моральная удовлетворенность. Это женщина из тех, каких я люблю: без претензий на умствования, без словесных излияний, которые раздражают меня; она словно бы тихо обдумывает то, что говорит ей ее форма. В восемнадцать это была дивная девушка, и я почтительно восхищался ею. В тридцать два случай бросает ее в мои объятия - слишком поздно и все-таки... Я могу бесконечно размышлять о совершенстве, которое я узнал и возжелал в явившемся волнующем несовершенстве и которым ныне обладаю. Совершенная простота, искренность без чрезмерности, проявляющаяся как в легких порывах кокетливости, так и в откровенно прямом взгляде в некоторые моменты. Не животное, не мужчина, но женщина. Сдержанное обожествление земного. Никаких шокирующих выходов за пределы обязанностей и прав, соответствующих ее положению. Беспечно заботливая мать, безмолвно преданная любовница, но с легкими вспышками, заставляющими почувствовать, что в лампе есть огонь Живущая умиротворенность.

Нечто очень далекое от французского, и именно это мне всегда и нужно. Мне никогда не могла бы понравиться " очаровательная француженка".

18 марта

- Глубокая лень. Я вяло пишу " Римскую интермедию", нечто наподобие новеллы, и уже заканчиваю ее. Кропотливо следую за тем, что произошло в 1926 г. Как удивительно вновь обрести свое " Я" в этом, таком отдаленном человеке. Быть может, видя одни только поступки, я вижу лишь легкомыслие? Над " Иудой" больше не работаю и сейчас почти утратил интерес к своим религиозным изысканиям. Немножко пресытился и набросился на литературу. Валери. Как и Жид, он писал бесконечный дневник и лишь на полях его набросал несколько произведений. Он эксплуатировал философию и науку, как другие эксплуатируют религию. Литератор почти всегда что-то эксплуатирует. За исключением самых великих. Но он не принадлежит к самым великим. Малларме подавил поэта. А мыслитель сплавляет Ницше, Декарта, Монтеня и т. д. Но он великолепный романист, он написал роман о философе, подобно тому как Жид написал о педерасте-моралисте (имморалист может быть только моралистом). Будучи ниже Рембо и Малларме и даже Не-рваля и Аполлинера, этот парнасец, этот неоклассик притворился символистом - то же самое успешно делали Жид, Баррес, Моррас. Это поколение эксплуатировало странный душок, тонкий аромат символизма. Сравнение Валери и Морраса: тот же интеллектуализм, тот же скептицизм, тот же тайный пессимизм, тот же личный оптимизм, тот же атеизм, тот же лжесимволизм, тот же закоренелый рационализм, та же ненависть к модерну. Жид, скорей, идет с БарресоМ, но превосходит его так же, как в литературном отношении Валери превосходит Морраса. И рядом чрезмерный Клодель с его чрезмерным, барочным, громыхающим искусством. От него останется только драматургический гений, стихи канут.

- Скольких женщин я любил? Марселу Жаннио. Эмму Бенар, Констанцию Уош, Белу. И, вне всяких сомнений, Николь. С тремя первыми все продолжалось не более года с каждой, скорей даже полгода, но какой след. С Белу - годы. Сожалею, что не мог всецело любить Николь из-за двух-трех недостатков, которые гипнотизировали меня.

- В Алжире: Жид, Арагон, Сент-Экз< юпери>, Блок делают журнал " Арш". Так что тон задают коммунисты или сочувствующие им.

- Великолепие Малларме: религиозный центр его творчества - это поэма " Игитур", завершенная в " Броске костей". Стихотворения всего лишь комментируют это, но как тонко, как сдержанно. Валери, похоже, прошел мимо драмы Малларме, он сделал из нее трогательную " комедию" на потребу публики.

- Унылость Алжира и Парижа, этих лохмотьев французской литературы под ногами империй.

- Что думает Мальро? Лишившись своей позиции, не оказался ли он ненужным? По " Борьбе с ангелом" 1 пока ничего не определишь. Но это всего лишь прелюдия.

Вот и весна. Я в первый раз пишу с открытым окном. Почему я больше не испытываю никакого волнения, думая о ходе и конце войны? Возможно, никакой высадки не будет. Медленное, неотвратимое изнурение Европы, Германии, Англии. И все накроет серое варварство Москвы. Да здравствует варварство. Оно невыносимо, но все-таки лучше вырождения. - Я даже не хочу умереть, я мертв уже давно, с 1942 г.,

1 Имеется в виду роман Мальро " Орешники Альтенбурга", заяв ленный как первая часть цикла " Борьба с ангелом".

когда я вполне осознал немощь немцев, доказывающую исчерпанность Европы. Подумать только, немцы хотели колонизировать русских, как будто европейцы еще могут кого-то колонизировать! Европе конец. Она могла бы быть прелестной, если бы не русский каток, который раздавит все безделушки. И если бы не американские бомбардировки.

23 марта

Сейчас мне кажется, что я отошел от изучения оккультизма. Однако я еще не до конца проник в него. За современными оккультистами, невеждами и шарлатанами вроде Элифаса Леви1 и Папюса, 2 существуют старые писатели, более или менее осознанно оккультные, которые странным и причудливым образом образуют непрерывающуюся плеяду - люди средневековья и Возрождения. (Но уже оккультисты XVIII в. сомнительны: неизвестный философ, 3 Марти-нес, 4 Фабр д'Оливе5 вызывают недоверие из-за их тона. ) Но главное, у оккультистов и оккультного есть почва и основа античности - индийской и греческой, философии, переплетающейся с религией. На Западе же самое великолепное - платонизм, это не-

1 Альфонс Луи Констан (1810-1875) - бывший священник, мистик и сторонник анархизма; публиковал свои " Труды по оккультной философии" под псевдонимом Элифас Леви.

2 Папюс - псевдоним Жерара д'Энкоса (1865-1916), врача, одного из основателей ордена мартинистов. Он был учеником Элифаса Леви и Фабра д'Оливе, написал " Систематический трактат об оккультных науках" (1891); в 1905 г. его пригласил на консультацию Николай II, которому Папюс предсказал, что при его (Папюса) жизни революция не произойдет.

3 Луи Клод де Сен-Мартен (1743-1803), ученик Сведенборга.

4 Мартинес-Паскуалис (1727-1779) - иллюминат, изучавший Каббалу, учитель Месмера, Калиостро и Сен-Мартена.

5 Антуан Фабр д'Оливе (1768-1825) - автор эзотерических произведений, более известен как зачинатель литературы на провансальском языке.

исчерпаемое богатство. Для нас все сводится к нему. Все, что интересует нас в эллинистическом периоде, в средние века, в эпоху Возрождения и в совсем недавнем оккультизме, сводится к Платону. Однако можно очень легко связать Платона с Египтом и Индией. Он - звено в человеческой цепи. Во всяком случае в цепи мистической.

Со стороны рационализма, это, напротив, Аристотель, хотя...

Перечитал Дионисия Ареопагита, Гермеса Трисме-гиста, 1 Ангелуса Силезиуса, 2 Сюзо, 3 Рейсбрука. 4 - Когда я завершу новеллу о Коре Каэтани, 5 моя книга новелл и рассказов будет закончена; я вернусь к " Иуде", но это уже будет конец. Как прекрасно для писателя умереть в пятьдесят, это избавляет его от смерти в семьдесят лет, что куда как поздно. Но я медлителен и запаздываю, и потому только сейчас вполне овладел своими не слишком большими возможностями. Но тем хуже и тем лучше. Я крайне редко использую это поздно проявившееся мастерство. И скорей бы предпочел изведать не талант, который приходит с опытом, а гениальность, что предощущает мастерство! Ведь всего лишь два года прошло, как я понял и стал восхишаться литературой самых лучших писателей, но ведь им безоговорочно присуще раннее созревание. Малларме был Малларме уже в " Игитуре", Бодлер очень рано написал несколько

1 Гермес Трисмегист (Трижды Величайший) - легендарный автор книг, написанных на греческом языке в духе неопифагорейства под влиянием египетских традиций.

2Ангелус Силезиус - псевдоним Иоганнеса Шеффлера (1624- 1677), автора книги мистических стихотворений " Херувимский странник" (1674).

3 Сюзо (Генрих Сёзе, ок. 1295-1366) - швейцарский теолог и мистик, ученик Майстера Экхарта.

4 Рейсбрук Великолепный (1293-1381) - брабантский теолог и мистик, автор первых крупных произведений, написанных на нидерландском языке.

5 Имеется в виду " Римская интермедия".

самых лучших своих стихотворений, а Рембо, а Дюкас... Тем не менее романисты имеют право на некоторую запоздалость: Стендаль, Достоевский... Хотя Толстой написал " Войну и мир", когда ему не было еще тридцати пяти, и Бальзак... Что же касается меня, я принадлежу к тем писателям, от которых остаются не произведения, но позиция. Я - исключение, доказательство от противного. И им в литературе, которая придет потом, будет стыдно за их единодушие, во всяком случае за их большинство, столь подавляющее, столь давящее.

- Русские в Румынии, ура! Если бы не румынская нефть, Германии нужно было бы дать им ринуться в направлении Константинополя, Каира, Алжира, и пусть они выясняют отношения с англо-американца-ми. Таким образом русско-англосакская драма может разразиться при наличии Германии, и Германии не исчезнувшей; это способно многое изменить. Германия сможет взять на себя, равно как и Япония, роль третьего в этом новом кофликте между русскими и англосаксами. Если русские окажутся в Бухаресте, в Софии, прежде чем англосаксы сумеют произвести высадку, все меняется: немцы и англосаксы объединятся перед угрозой этой наползающей гигантской тьмы.

- Пюше. 1 Поразительно, как тщеславие может поставить человека в ситуацию, к которой, казалось бы, могли привести лишь величие, слава.

Забавно, что первой жертвой де Голля (или мифа де Г(олля> ) стал анти-немец. Он инстинктивно был им, как сомнительный беарнец, как семитизированный ибериец - и по врожденному пристрастию к капитализму. Но в первый год он верил в возможность борьбы только в рамках коллаборационизма. Очень рано он усомнился в немецкой победе. За всем этим должна скрываться какая-то масонская история (Пюше, глава

Пюше 20 марта был казнен в Алжире после суда.

кабинета Пюше, Бедо и... 1). Чувствуется, что в Алжире против него объединились двенадцать братьев. Русские нанесли бы синархии удар куда более успешный, чем немцы. Но синархия, она существует. 2 Вечная проблема тайных обществ? Они существуют?

24 марта

Соблазн духа: впасть в отчаяние, когда открываешь тайну философии, сокрытую за тайной религии, то есть что Бог - это Я. То же и с теми, кто воспринимает это второе слово только с малой буквы. Именно это произошло со многими поэтами прошлого века, слишком плохо знавшими философию, путавшими субъективизм с идеализмом. Но, вступая в Я, Бог делает его столь же великим, как он сам. Или, верней, слово с большой буквы опасно, так как вызывает космический образ. Более того, вступая в Я, Бог становится пронзительным. Всего отвратительней и презренней в привычном Боге христианства его грандиозность. Грандиозность эта, которую представляют совершенно безмерной, нелепа, так как бесконечно неадекватна. Напротив, Бог пронзительный, пронизающий меня, дает духу верное направление. Ведантистское понятие " атман" превосходит и упраздняет неуклюжие понятия Бог и Душа. Это полная противоположность тупого пантеизма, который столь же презренен, как и нравственный теизм. Лучше уж исповедовать материализм, чем пантеизм.

Никакого желания писать: скверное перо, и я не могу писать плотно.

Красивых ли женщин любил я? Первая моя женщина, крохотная евреечка Колетт Жерамек, которую я любил три месяца в 1913 г., была красавицей маленько

1 Дриё не написал фамилию, оставил чистое место.

2 Синархия - совместное управление (группой лиц).

го формата, почти карлицей. Естественно, в ее поход, ке была та злополучная расслабленность, что характерна для женщин ее национальности, неопределенное прихрамывание, еле уловимое покачивание бедрами - и намек на горб, что давил ей на затылок. Но у нее были красивые груди, красивые зубы, достаточно тонкое и правильное лицо. Руки изящные, но какие-то ужасно расхлябанные. И я никак не мог ей простить ее то ли слишком резкий, то ли напыщенный голос.

У моей первой любви Марселы Жаннио-Лебе-Дюллен была очень красивая голова. Но к тридцати восьми годам тело ее огрузнело, а ноги были ужасны; она была не жирной, а чрезмерно телесной. Груди были трогательные, но не обвораживающие. Красивые, крупные черты лица, наводившие на мысль о благородстве и гордости. Тонкий нос с небольшой горбинкой, широкие надбровные дуги, скулы, сохранившие отсвет юности, красивые глаза. Какого цвета? Я редко запоминал цвет, но мне кажется, они были серые; меня куда больше интересовала сила света в них. А особенно мне нравилась в ней бодрость духа, жар темперамента. Она считалась глупой, потому что была кипуче простодушна, очаровательно надменна, страшно необразованна, но скрытность ей была практически не свойственна, и она почти не обращала внимание на что-скажут-люди. (Медицинская сестра из " Жиля". )

Эмма Бенар из Алжира была очень похожа на нее. Дочь нормандца и испанки, происходила почти что из простонародья, родилась в Алжире. Возможно, в ней была и капелька арабской крови. В двадцать девять лет тело у нее было почти такое же, как у Марселы, но еще продолжало наливаться. Такое же самое выражение лица. У обеих женщин были одинаково великолепные зубы - широкие, ровные. И такая же достаточно мятая грудь. Пылкость и порывистость движений. Жизненные силы ее были уже подорваны, когда я с ней познакомился. На каком-то чаепитии в Алжире (в январе 1921 или 1922? ). Она была любовницей одного дельца, которого тут же бросила ради меня. Однажды она уже оставляла его из-за какого-то жиголо еврея. Должно быть, знакома она была и с домами свиданий. Я подумывал жениться на ней, но чудовищно осторожничал. У меня были деньги, и я боялся выглядеть простофилей, которого можно окрутить. Когда она по-настоящему заболела, я уже ее не любил и боролся с равнодушием. Я сделал над собой усилие, дал ей еще денег; делец снова принял ее. Решил, что она выздоровела, и бросил ее; я был уверен, что она мне изменяла с молодым биржевым маклером, не то голландцем, не то англичанином. Как-то ночью, когда я в последний раз напился, я встретил в баре этого маклера, устроил совершенно непристойную сцену и на крик требовал сказать мне правду. Действительно ли она меня обманывала? Или я зря порвал с нею? Не знаю, что он мне сказал. Я был безумно пьян (1931). И был в ярости оттого, что оказался в ловушке и вынужден содержать женщину, которую не люблю. Однажды, как мне показалось, я застиг этого маклера на том, что он целовал ее на ложе болезни. Она тогда была поразительно красива, а я уже несколько месяцев безжалостно пренебрегал ею.

Констанция Уош (Дора) была уродина, совершенная уродина. Низенький лоб в морщинах, крохотные глазки, большой лиловый нос " уточкой", мелкие зубы. Но то был образцовый американский тип: великолепные ноги, прямые плечи. Груди у нее были мятые, а вокруг' сосков росли светлые волоски. Я всегда обожал красивые груди, но как редко находил их у женщин, которых любил.

Кора Каэтани была красива, но немножко малокровная и худая. Сюзанна де Вибре - хорошенькая *ожанка с вульгарным ложно-римским лицом, довольно скверно сложенная, не слишком холеная.

Всю жизнь я тщетно пытался бороться со своей склонностью к интернационализму, но лучше бы я позволил ей вспыхнуть, объявив себя борцом за интернационализм. Я бы завоевал себе позицию, гораздо откровенней и продуктивней изолированную, гораздо более высокую и куда четче выделенную. Яркость моего искусства, сила водействия моей мысли от этого куда бы как выиграли. Но я слишком чувствителен к помехам и слишком покорно подчинялся все новым и новым рецидивам национализма вокруг себя. Я поддерживал всевозможные перепевы французского, немецкого национализма. Кто извлечет из этого пользу? Великолепный спекулянт, каковым является русский империализм.

А еще я мог бы быть коммунистом и, вне всяких сомнений, должен был бы им стать. Но я подчинился таящимся во мне запретам одряхлевшей буржуазии, а то и одряхлевшей аристократии. Я, рожденный слишком рано в слишком одряхлевшем мире. И если бы я вырвался из своего класса, это все равно было бы лишь притворством. Мне не улыбается следовать всем этим Мирабо, Лафайетам, Талейранам и прочая. Какое затаенное противоборство с самими собой происходило в них! Нет, отважный и робкий, возбудимый и флегматичный, я вынужден был формировать свой облик в той переходной среде, какой был фашизм, и должен погибнуть вместе с этим промежуточным миром. Именно в нем я мог бы сохранить наивысшую верность тем противоречивым реальностям, что живут во мне.

И все это дополняется оккультизмом, находящимся на полпути между философией и религией. Но разве большинство писателей не вступали, причем с уд0-вольствием, и не формировались в этих пограничных зонах? Руссо, Достоевский, Ницше, Толстой - всем им присущи противоположности. Будь у меня сила, я выстроил бы на этом произведение, внутренне стократ более драматическое.

В любом случае я с радостью приветствую пришествие русских и коммунизма. Оно будет жестоко, жестоко разрушительно, непереносимо для нашего поколения, которое все погибнет медленной или мгновенной смертью, но уж лучше это, чем возврат старого, возврат англосаксонского хлама, возрождение буржуазии, подновление демократии. - Евреи терпимы только в коммунизме, там они высвечены до конца, сведены до сущности их воли к власти и потому обречены на неизбежную метаморфозу.

19 апреля

Определенно высадка произойдет, никто уже в этом не сомневается. Даже голлисты, которые в нее не верили. Но ожидание притупилось, и это уже не вызывает волнения. К тому же люди больше заняты синдромами: бомбардировками, эвакуацией и т. п. ... Высадка уже происходит. Поначалу доминируют впечатления людей, страдающих от бомбардировок, но потом они становятся привычными. А потом начнутся трудности с продуктами и судороги гражданской войны в дополнение к судорогам войны регулярной. И практически никто не будет думать о соборах, замках, дворцах. На меня же пробоина в Руанском соборе произвела гораздо большее впечатление, чем семьсот погибших. Но ведь все эти соборы были отреставрированы, они подделка. Так что будет даже лучше, если камень станет прахом, так же как плоть.

Моя трагедия в том, что в эпоху, когда каждый прячет свою интернационалистскую идеологию под национализмом, я в гораздо большей степени интернационалист, чем националист. Нормандия или Европа интересуют меня куда больше, чем Франция: профессиональная деформация историка, так как первоначальные или завершающие мифы так же непрочны как переходные. А я давно уже устал от националистического переливания из пустого в порожнее, от односторонности; это французское, немецкое, а это нет. Хватит.

Но все это только повод для моей полной отстраненности. Человек устал от человека, утверждает Ницше, говоря об европейском нигилизме.

Думаю, высадка будет делом чрезвычайно труд, ным, но уверен, что рано или поздно немцы будут опрокинуты, разгромлены. Да, Наполеон мог бы выиграть сражение при Ватерлоо, но неизбежно проиграл бы кампанию 1815 или 1816 г.

Неизбежность моего пессимизма: я вечно примыкаю к тому, что обречено на проигрыш. Или же я пессимист, так как примыкаю к тому, что обречено на проигрыш. Но первое больше соответствует моей философии.

Более же всего меня злит в моем поведении то, что я сохранил ощущение греха, остаюсь мазохистом. Я все время извиняюсь за то, что я - это я. Меня не удивляют и не возмущают массовые убийства, скорей уж лицемерие тех, кто их устраивает.

Я отказался от семьи, чтобы не слышать рядом бурчание посредственности, но я слышу свою кухарку, привратницу, жителей нашего квартала, которые говорят очень громко.

Меня убьют коммунисты, но я предпочитаю, чтобы убили меня они, а не эти болваны голлисты. Однако я верю в коммунизм и слишком поздно отдал себе отчет в беспомощности фашизма. Впрочем, фашизм я ведь воспринимал всего лишь как этап на пути к коммунизму. Но для меня невозможно на деле стать коммунистом, моя буржуазная сущность противится этому.

Я умру с верой в " Бхагават Гиту" и " Заратустру": в них моя истина, мое кредо. Вера самая чистая и индетерминированная, бесконечная вера в лоне скептицизма и безразличия. Вера в невыразимое, в нечто по ту сторону Добра и Зла, по ту сторону Бытия и Небытия. Убежденность, что в мгновение вечности, в Великий Полдень действие и созерцание суть одно и то же.

Как счастлив я умереть. Ни одна женщина, ни один мужчина не могут удержать меня, я всех их унесу в себе.

Я не могу утверждать, что я покончу с собой и даже что я погибну; все это уже свершилось в моей душе.

Я не докончу " Иуду". Но я завершил сборник новелл - " Римская интермедия", " Дневник щепетильного" - и рассказов - " Двойной агент", " Герцогиня фридландская", " Рождественский ужин". Это о моем прошлом, написано твердой, искушенной рукой пятидесятилетнего мужчины. Остаются также " Соломенные псы". А вот стихи слабы и негодны для публикации. 1 - Но я убежден, что все это не имеет никакого значения, потому что я лишен гениальности, потому что Россия уничтожит Европу.

Я хотел бы быть просто человеком, ничего не писать: талант не извиняет отсутствия гениальности. А этот дневник - всего лишь надписи на стене общественного сортира или тюремной камеры, и тем не менее тот, кто пишет, тоже надеется, что их прочтут. Вечный Робинзон.

Я питаю нежную дружбу к трем женщинам: к Б фелуки), к С. 2 и к К. 3 Мне повезло, что в эти последние месяцы она со мной, в моих объятиях. Я страстно желал ее пятнадцать лет назад, когда она была юной девушкой, поразительно красивой. Она пришла ко мне, и я принял ее без волнения, с сосредоточенной нежностью. Она молчаливая, простая, чувственная,

1 Напомним, что Жан Дриё Ла Рошель, брат писателя, принудил изъять из продажи пиратское издание стихов, вышедшее в издательстве Шамбриана под названием " Жалобы на неведомое".

2 Вероятно, Сюзанна Тезена.

3 Последняя любовница Дриё, упоминается на с. 429.

очень человечная, очень животная. А я ласкаю ее невидящими руками. Она из тех женщин, которые слы. вут неумными, но которые все понимают. Физически и душевно это мой тип женщины. Высокая, стройная, с цветущим телом и длинными, крепкими ногами! Жизнь уже пометила ее своими шрамами и приметами начинающегося увядания. Она была матерью. Довольно ласковые глаза, чуть великоватый нос. Лицо немножко чересчур узкое, уже немножко усталое. И не очень французское. У нее исключительно ясная голова, и она всецело послушна своему женскому предназначению. Я мог бы жениться на ней.

С моим дорогим братом я уже никогда не увижусь. 1 Он был мне настоящим братом. Я любил его, как друга.

Смешно умирать из-за этой запоздалой франко-германской свары, о которой через год или два никто и не вспомнит. Но я предпочитаю умереть, лишь бы не стать коммунистом. А главное, я хочу умереть, потому что всецело созрел для смерти. Какая удача - не дожить до старости, тем паче что я уже вкусил малую толику мудрости.

Как там Жан, мой брат? По характеру мы очень похожи. Я частенько бывал с ним резок из-за неприятностей, которые имел по его милости (глупость родителей), но я его любил, и он это знал.

Перед смертью у меня не осталось друзей. Бернье: встреча с ним немыслима, я не смог вынести его зависти и весьма справедливых доводов, какие он сумел найти против меня. Хотя я с нежной улыбкой вспоминаю те долгие часы, что мы проводили вместе. Что до Арагона, тут и сказать-то нечего: это был развод из-за несходства характеров, хотя причина эта как бы и умалчивалась. Да, конечно, тут уж я ему завидовал. Еще одна рана, но совсем другого рода. Но теперь я ему ничуть не завидую. Можно ли завидовать тому.

1 Жан Дриё ла Рошель находился тогда в Тунисе, где работал архитектором Зерфюсом.

кто является полной твоей противоположностью? В двадцать лет - да, но не в пятьдесят.

Мальро, я ценил его. Его не проведешь, ни в отношении других, ни даже в отношении его самого. Брат по Ницше и Достоевскому.

Бедная Олеся, я уже забыл боль, которую причинял себе, делая тебе больно. Какая жестокая отчужденность

Дорогая Николь, я тебя помню. Да, я любил тебя. Как это случилось?

Б(елукия). Я любил эту красивую, эту истинную и благородную женщину. И только из-за нее страсть не переросла в исключительную любовь, стойкую в своей исключительности. Она погубила мою любовь точно так же, как я губил любовь других женщин.

Сюзанна, 1 я заставил ее заплатить за годы легкомысленной жизни. Кара крайне несправедливая. Это единственная женщина, которая была моим другом.

С Викторией2 все было совсем по-другому. На ней я мучительно разрешал еврейский вопрос. С ней я героически вел себя как антисемит: я наносил ей удары по ту сторону земных разделений, на сверхчеловеческой no man's land. 3

Господи, какая это тайна, распад любви, тайна, что забрасывает нас за грань человеческого, уже в божественное.

1 мая

Получил корректуру " Соломенных псов". Выйдет ли когда-нибудь эта книга? 4 Закончил сборник новелл,

1 Вероятно, Сюзанна Тезена.

2 Виктория Окампо.

3 Ничьей земле (англ. ).

4 Роман был напечатан, но слишком поздно, летом 1944 г. (печать закончена 31 июля); после освобождения Парижа экземпляры были изъяты и уничтожены. Впоследствии роман вышел в изд-ве " Галлимар" (1964).

который включает " Римскую интермедию", " Дневник щепетильного" и три рассказа. Хотелось бы завершить это жесткое повествование о моей сексуальной жизни, начатое в прошлом году. Повествование действительно беспощадно жесткое. Впервые после двадцати лет перечитал " Мужчину, на которого вешаются женщины". Вещь растворяется в лирическом толковании, но начало поразило меня исповедальной точностью. Я был гораздо честнее, чем полагал. Вот почему было бы самое время идти и дальше по этому пути.

Никакого желания возвращаться к " Иуде" - слишком широко намечено.

- Более чем когда-либо верю в высадку. Верю в ее неизбежность, как в неизбежность ночи 4 августа. Буржуазия жаждет умереть. Сам я верю только в коммунизм, но не могу и не хочу становиться коммунистом. Очень много читал нынешнюю английскую прессу: у них, как и у нас, никакого замысла, никакой концепции. У американцев - их нынешняя и грядущая драма, но у англичан, как и у нас, лишь одна трагедия - в том, что мы больше не существуем. Они сейчас там, где мы оказались в 1918 г., и вот еще что: какой-то судорожный и самоуверенный вид. Переход всего Востока под русское влияние идет куда быстрей, чем немецкая акция по окончательному уничтожению французского влияния в Европе.

Я вновь погружен в Веданту - глубокая радость, глубокая вера. Читаю один из циклов " Упанишад" и " Карику" Гаудапады. 2 А потом перечитываю " Критику) чистого разума". До чего же внутренне логично любое арийское мышление. Семитское мышление тоже связано с арийским через греческое. Верней, нет никакого еврейского мышления, есть лишь чуть видоизмененное греческое. Я плохо знаю буддизм, меня привлекает ведантизм. Или уж тогда Большая Колесница, которая сближается с Ведантой.

1 " Кариха" - основные тексты школы Санкхья, которые стали предметом комментариев Гаудапады, жившего в VII в. до н. э.

Закончил править первые корректуры моего романа " Соломенные псы" и " Француза Европы" (последнего моего сборника статей). Ни та, ни другая книга не выйдут вовремя, ни та, ни другая, вне всяких сомнений, вообще никогда не выйдут. 1

Я уверен, что немцы выдержат удар на Западе, но из-за отсутствия необходимых резервов будут выбиты из Польши. Их последняя надежда - это то, что русские будут в Берлине, прежде чем американцы в Париже и Милане. Высадка англо-американцев станет ночью 4 августа буржуазии. В любом случае Франция сведена на нет.

7 июня

Ну что ж, в ближайшие дни я бесповоротно увижу, так ли безошибочен мой инстинкт, как я всегда верил в душе! В сущности, я давно уже интеллектуально опустошен и в последнее время все меньше и меньше беспокоился. Нет, я действительно не испытывал страха. Я верил в высадку, но не боялся отчаянно ее последствий. Услышав вчера утром о том, что она началась, я ничуть не встревожился и был удивлен тем, что ничуть не тревожусь. Мне кажется, что на этот раз высадка провалится, но вовсе не поэтому я говорю то, что говорю. И, однако, интеллектуально я полностью впал в пессимизм. Мой организм нуждается в пессимизме, он живет и пробуждается только в этой атмосфере. Я перенес на Германию пессимизм, который когда-то испытывал в отношении Франции. И всегда считал, что дело, которое я поддерживаю, находится под угрозой либо проигрышно. В этом-то и причина

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒