Стефания Данилова 8 страница

С тех пор проводил он дни и вечера в том же кабинете, перед тем же зеркалом, что его дед и отец. Только он сходил с ума не от сверхъестественной тайны, нет! Его мучило отсутствие любой мистики: зеркало перед его глазами было лишь старинным, искусно сделанным и странным на вид зеркалом.

Так и было, пока тучи не стали сгущаться над поместьем Блэков. Надвигалась буря.

Сверкнули молнии, ударил гром, дождь забарабанил в окна.

Мортимер Блэк сидел в кабинете и смотрел в зеркало, пока вспышка молнии не показала ему в зеркале Блэка. Вот оно! Мортимер ждал этого столько времени, но вместо радости его охватил страх. Всё правда, всё это происходит на самом деле! Такого не может быть, но это происходит здесь и сейчас. Преодолев оцепенение, Мортимер вскочил и подбежал к зеркалу, почти прильнув к его поверхности лицом.

Тем временем старый дворецкий жался в своей каморке возле кухни. Такая же старая кухарка сидела в уголке своей кухни, поглядывая на котёл, стоящий на огне, содрогаясь каждый раз, когда гремел гром. Садовник, коренастый человек средних лет, курил самокрутку, мрачно взирая на растекающиеся по двору лужи. Всё поместье погрузилось в мрачную тишину, где могла шуметь только стихия.

Внезапно раздался крик. Сначала единожды, потом еще раз. Когда крик перешел в вопль, заглушающий дикий вой ветра и раскаты грома, старый дворецкий из всех сил побежал к кабинету и попытался открыть его, но двери были надёжно заперты, а выломать их он попросту не мог. В отчаянии он колотил по ним, пытаясь дозваться до молодого хозяина, дрожа всем телом от звуков, доносившихся из кабинета. Огромной силы удар грома поминальным колоколом разразился над поместьем, завершив буйство стихии. Одновременно с ним умолк и вопль. Наступила тишина.

Двери открылись, впуская дворецкого.

Перед измученным стариком стоял Мотример Блэк. Живой и улыбающийся.

— Господин, — промямлил дворецкий, — что с Вами случилось? Всё в порядке?

— О да, мой старый друг, — протянул Блэк, загадочно и довольно улыбаясь. – У меня всё получилось!

Последние слова Мортимер Блэк произнес голосом другого человека, умершего много лет назад. Этот голос мог принадлежать только одному. Человеку, навлекшему на свой род проклятье. Эдварду Блэку.

Мария Лиханова

Найденный дневник

моим окнам вплотную приближается косогор мусорной свалки. Серый панельный многоквартирный дом с почерневшими балконами стоит рядом в низине. Полигон по захоронению отходов длиной примерно в километр. На вытянутую плоскую вершину по разъехавшейся глине поднимаются мусоровозы. Свалка — огромная земляная насыпь выше моего дома, покрытая травой или снегом, гремящие мусоровозы и смрад, источник которого не виден.

Прямо у подножия свалки, на ободранной земле, есть еще несколько кладбищ. Самое большое подходит вплотную к мусорному холму и огибает его. Ближе к подножию свалки располагаются безымянные, с номерами на небольших черных табличках, могилы — много небольших холмиков из глины, на которых кое-где можно увидеть начерченные прямо на земле кресты. Есть и групповые захоронения.

С другой стороны от помойки, на поле, — еще одно кладбище. Чуть поодаль от полигона по захоронению отходов, в лесу, у двух небольших озер, — еще два, и с другой стороны от дороги — последнее, рассеченное небольшой речушкой.

Совсем близко к моему дому — небольшая деревенька.

Всё время здесь стоит непереносимый смрад. Местность оккупировали птицы, самые надоедливые из которых, чайки, не затыкаются ни на секунду. У кладбищ, рядом с лесом, селятся огромные жирные грачи и вороны.

Я работаю мусорщиком — не на самом мусорном полигоне, что поблизости, а в черте города, рядом. Моя задача состоит в том, чтобы высыпать в мусоровоз содержимое из бачков, расположенных рядом с остановками. После того, как я объезжаю с водителем свой участок, он меня высаживает, едет дальше, а я обхожу остальную территорию пешком.

С моего балкона мусорной ямы полигона не видно. Порой я забираю из бачков или мусорок поблизости кое-что, чтобы починить и пользоваться или подарить кому-то. Детали, техника, кассеты... а в основном — диски или книги.

Недавно мне попалась небольшая книжка с замочком. Я открыл ее. В книжечке от руки, убористым почерком, сначала в основном описывались подробности интимной жизни некой девушки. Примитивное чтиво не заслуживало ни особого внимания, ни, тем более, доверия.

Чем дальше я листал книгу, тем большее отвращение она вызывала. Записи становились все более путаными, непоследовательными, теряли связь с реальностью. Изначально не отличавшиеся нравственной красотой, изобиловавшие подробностями сексуальной жизни, с грубыми ругательствами, скудоумные, они становились просто кощунственными.

Постепенно грубый язык уступил место вычурности, скудоумие сменилось перекосом моральных суждений и оценок... В конце концов все черты реальности исчезли из текста, а их место заняли фантастичные и уродливые описания, внушающие только ужас и чувство смутной тревоги. Словно смрад, идущий от полигона рядом с моей квартирой, повествование разрасталось за счет невидимого источника, обрастало все большим числом деталей, назойливо претендовало на место в реальности...

... я пропустил середину и открыл объемистую тетрадь на последней записи. Недоумение охватило меня: последняя запись была датирована началом этого лета. Я не стал читать середину повествования — такое раздражение и усталость вызывала эта писанина. Возможно, со временем я бы полностью забыл о тетради, однако, по странному совпадению, узнал о женском трупе с простреленной головой, который нашли поблизости, в озере, рядом с одним из здешних кладбищ.

Первые записи в тетради непристойны. Приведу те, что особенно смутили меня, показались надругательством, глумливой шуткой жертвы убийства над самой собой.

10 сентября

В сексе нет ничего необычного. Когда я смотрюсь в зеркало, я вижу не очень привлекательную девушку. Ничего особенного. У меня нормальная фигура, но, когда я смотрю на свое лицо, я вижу некоторые недостатки: диспропорциональный нос, несоразмерно маленькая нижняя челюсть, увеличенный лоб, пухлые щеки, кривоватые зубы.

Недостатки облика — легкие признаки проявившегося греха. Признаки уродства, свойственные мне с рождения, проявляются во всех аспектах моего существования. Я вижу части трупов моих родителей, всплывшие на поверхность моего лица и тела, разложившиеся и слившиеся в одно лицо и тело.

Я ясно осознаю, что моя душа несет в себе заразу. Эта болезнь духа подобна той, которая могла бы, будь она телесной, деформировать части и органы тела до тех пор, пока не наступила бы неминуемая смерть или, возможно, полное разложение.

Болезненно постоянно видеть следы отвращения, пренебрежения, отражающиеся на лицах окружающих людей, когда они смотрят на меня или разговаривают со мной. Впрочем, обращать внимание на всякую шлюху не практично, даже если взгляд и отражает всякую шлюху. В моем случае это еще и невозможно.

Любая отражающая поверхность для меня — вызов, потому что она по умолчанию нарушает мои права и дискриминирует меня. Я — подобие вампира, зеркала, отражающегося в зеркале, — не могу проникнуть за отражающую поверхность и увидеть что-либо, кроме пустой комнаты, особенно когда смотрю в глаза другому человеку.

Любое зеркало, обладающее восприятием, почти любой человек, воскрешает к жизни призраков, которые регулярно завладевают моим телом и делают невозможным мое проявление.

Я не знаю, как попасть в реальность.

Я могу вспомнить лицо моего возлюбленного... нет, он скорее мне неприятен, особенно сейчас. Каждый день лета, когда мы встречались, я видела на его лице смесь замаскированного отвращения, недоумения и легкие признаки скуки. Он меня не любил – я просто удовлетворяла его сексуальные потребности.

Есть что-то животное, примитивное в его лице. Он болезненно замкнутый. И вместе с тем в его лице я вижу... даже не знаю, как объяснить: податливость в сочетании с извращенностью. Знакомая печать греха. Дьявол наделил меня безошибочной способностью проникать в его планы.

Я поняла, что он может меня освободить. Несмотря на тупую, стандартную оболочку, покрывающую его, я вижу, что под ней лежит ровная однородная темнота. Я впервые встретила человека, подобного черному зеркалу, глаза и ум которого не отражают, а наоборот, поглощают и уничтожают.

Я надеюсь, что его взгляд проникнет за пределы твердых черт греха, туда, где лежит моя душа. Благодаря ему я могу существовать наравне с паразитами, захватившими мое тело.

15 октября

Он не хочет видеть меня. Он бросил меня. Несмотря на его способности, мне приходится прилагать усилия, чтобы мое существование приобрело для него черты неотвратимости.

Летом мы ездили на озеро. Его лицо с животными чертами, легкими признаками ограниченности, нависало надо мной. В его очень темных, черных глазах я видела свое исчезающее, словно разъеденное кислотой отражение.

Зеркальная свинцовая поверхность скрывает свою сущность. Всё, что в ней отражается, — не более, чем коридоры лабиринта, мешающего проникнуть в мир.

Зеркала вокруг реагируют, воскрешая призраков, но мои черты на их языке значат невидимость.

Лето было прекрасным. Пока зверь насыщал свои желания, я была в покое.

Мне хватило времени, чтобы набраться сил.

Я всё еще могу видеть его и его друзей каждый день.

Мои действия после разрыва негативно повлияли на репутацию моего экзоскелета, того, что другие могут называть мной, что только показало мне, что я обрела новую степень свободы воплощения.

Скоро он станет недоступен для меня. Любые действия, вызывающие его ответную реакцию, теперь лучше, чем их отсутствие.

Пренебрежение. Мне просто нужно, чтобы он смотрел на меня. Думаю, он достаточно глуп. Недавно ситуация несколько изменилась. Ему нравится моя «подруга».

14 июня

С некоторых пор я стала рассказывать о своем желании умереть в кругу знакомых. А потом — возможно, случайно — в шутку попросила его убить меня. Конечно, я преследую его. Возможно, я делаю его жизнь невыносимой.

Я услышала заминку в его голосе, когда он мне отказал. Я взглянула ему в лицо, и мой дар безошибочно сработал, отразив в его лице сеть пороков, словно скелет формирующегося существа. Дальше всё шло очень хорошо: он стал добр ко мне, проводил со мной больше времени, стал податливым... Я следила за неуловимыми чертами его лица, формирующимися вокруг моего разлагающегося в его глазах отражения.

Я настаивала, чтобы он убил меня, живописала свои мучения, говорила о подавленности и отсутствии надежды. Недавно я написала письмо, записку, в которой прошу не винить его в моей смерти, так как моя смерть — результат моего желания, осознанного выбора. Еще через некоторое время он сказал мне, что достал куски трубы и проволоку, чтобы привязать к ним мой труп. Я посмотрела на него: он был серьезен и немного взволнован, заинтересован. Я подумала: действительно ли он хочет меня убить?

Меня преследует смутная надежда, что в последний момент он скажет, что видит меня. Он мог бы сказать, что это была шутка и он любит меня. Ему было интересно, как далеко я могу зайти. Это не совсем соответствует моим планам, но это было бы очень мило... очень мило. Это бы значило, что он все еще активен.

Однако дело не в этом. Если бы не его чудесные способности уничтожения, в нем бы ничего не было, кроме стандартного набора грехов, к которым привязано его отображение, программа его действий. В любом случае, его сущность проявится, как и моя.

Я достала ружье. Мы договорились встретиться у озера. Сегодня я увижу его. Возможно, сегодня я наконец проникну за поверхность зеркала. Лежит ли там, в темноте, моя душа? Мне пора.

Интересно, куда он выстрелит?...

Женя Хил

Ответы

Если долго всматриваться в бездну,

бездна начинает всматриваться в тебя.

омео остановился у тихой реки, чтобы напоить коня. Путь длился уже третьи сутки, до нужного города оставалось около четырех часов езды скорым шагом. С каждым разом такие походы давались Томео всё трудней: годы брали свое, волосы давно поседели, а лицо избороздили морщины, хотя не столько от возраста, сколько от тяжелой жизни. Нехитрое богатство путника составляли несколько потрепанных книг и рукописей, мешочек монет, съестные припасы на дорогу и небольшой, с потрескавшейся деревянной рукояткой, нож. Кроме этого, была ещё одна вещь, которую очень любил Томео, — подаренная покойной женой чернильница, сделанная из какого-то тяжёлого буроватого камня. Это была его гордость, служащая больше амулетом, чем чернильницей: Томео использовал е по назначению, только когда писал что-то, по его мнению, очень важное, например, свой анализ нынешнего общественного строя, в особенности вассалитета, и возможностей как-то переделать эту систему. Эти записи он никому не показывал, хоть и бережно хранил. Возможно, он мечтал, что когда-нибудь они пригодятся обществу, но сделать шаг к воплощению своих мыслей никак не решался — не хватало смелости. Да и опасно это было. Впрочем, если заглянуть в будущее, записи Томео бесследно исчезли почти сразу же после его смерти, так как никого не интересовали. Исписанный пергамент, скорее всего, использовали какие-нибудь бедняки, вообще не умеющие читать, для растопки печи — вместо древесных стружек.

Томео погладил коня по дряблой, покрытой потом и дорожной пылью шее.

— Вот мы почти и пришли, старый друг, попей, попей… Устал везти меня-то, да?.. Ну, отдохни, попей воды… А я пока тут посижу…

Томео осторожно подобрался к большому валуну у самой воды и взобрался на него, развязывая мешочек с мелкими кислыми яблоками. Конь поднял голову и вопросительно уставился на мешочек, навострив уши.

— Эх ты… Подожди, я потом дам тебе, потом…

Животное, будто бы поняв слова человека, снова склонилось над водой, пуская круги волнения по спокойной глади. Напившись, конь вышел на сушу и остановился возле камня за спиной Томео, требовательно, но негромко фыркнув.

— Держи, держи… — Томео протянул яблоко, которое с хрустом исчезло в конском рту. — Это последнее на сегодня.

В реке что-то плеснулось.

— Эх, рыба нынче разгулялась… — Томео склонился над зеркальной гладью. — В такой-то чистой воде, да далеко от города… Грех не быть хорошей рыбе!..

Спокойная вода отображала лицо Томео, старое не по годам. Легкий ветерок иногда стирал на время четкость отражения, но потом она снова также легко и непринужденно возвращалась. Томео смотрел на себя с грустью. Нельзя сказать, что для нее не было причины: печальные мысли возникали очень часто, почти преследовали одинокого путника. Из-за собственной усталости, из-за встреченных в какой-то деревне беспризорных, вечно голодных и грязных детей, из-за постоянной нужды, из-за безвременной смерти жены, из-за рукописей, которые некому и незачем было показать, — по многим причинам грустил Томео. Глядя в глаза своему отражению, он думал, как могла сложиться его жизнь, если бы что-то пошло по-другому. Это неблагодарное занятие каждый раз портило настроение и добавляло усталости телу и разуму. Томео сморгнул и снова посмотрел на свои заострившиеся черты, почти забыв о голоде. Вдруг лицо его изменилось, глаза удивленно и испуганно расширились. Томео неподвижно и напряженно всматривался в воду, словно видел себя впервые. Потом его лицо исказилось ужасом, из груди вырвался сдавленный крик. Яблоки покатились по камню, падая с плеском в реку, стирая отражение. Старик отпрянул, подвывая на каждом хриплом выдохе, неловко взобрался на испуганного всхрапывающего коня и, заставив того бежать тяжелым галопом, скрылся в редком лесу.

***

— Кто позволил Тебе так издеваться над ним? Зачем Ты причинил этому человеку такие страдания? Они не выпадали на его долю.

— Я должен был проверить. Очень интересно, что происходит с неокрепшей Душой, если она получает способность видеть себя, свое отражение и отражения других Душ. Если она получает возможность найти ответы.

— Но ведь Ты же знаешь... Для них это страшно, зачем это проверять?

— Когда Ты впервые узрел Свое отражение, что Ты испытал?

— Трепет. Величие. Счастье. Гармонию. Единение. Но это было естественно. Я был готов к этому. Всему свое время. Зачем ускорять? Он ведь еще не готов.

— Верно. Я тоже так считаю. Однако... Наш долг — искать пути, чтобы помочь им развиваться. Все люди со временем стремятся познать свои глубины, свое устройство, другие Души и окружающее их великое Пространство в истинном смысле. Они смотрят на небо и посылают в Ноосферу вопросы, которые Я слышу, которые Ты слышишь, которые слышим все Мы. Они стремятся в себя, чтобы найти ответы. Так почему бы не помочь? Разве это более жестоко, чем оставлять их без ответа? Ничто не причиняет человеку больше боли, чем молчание. Так они теряют веру в себя, в Нас, в добро этого мира. Их Души наполняются отчаянием. Я решил попробовать дать ответ одному из них. Конечно, сейчас он не сможет его понять, но еще рано для результатов. Он прикреплен к Тебе. Мы вместе будем следить за ним. Вот увидишь, рано или поздно он разгадает мой ответ. Я ведь ничего не нарушаю. Он сам придет к нему.

— Я понимаю Твое стремление. Ты хочешь открывать ему глаза на себя самого каждую новую жизнь? Не слишком ли это радикально? Мы грубо вмешиваемся в естественное развитие... Как бы не повредить Душу этим, они такие хрупкие...

— Всё будет хорошо. Я буду активировать «зеркало» на короткий срок. Тогда, когда Сущность проявит истинный интерес к себе. Это будет катализатором. Если появится опасность повреждения, Ты вернешь его сознание в прежнее состояние, скрыв «зеркало».

***

Умер Томео через полгода в том же городе, куда и приехал. В народе совсем недолго ходил слух о том, что он страдал буйным помешательством.

***

— Дима, просыпайся, тебе пора на работу.

Наташа небрежно теребила меня за плечо. Я, конечно, рад был проснуться от ее прикосновений, но не в такую рань и не после такой тяжёлой ночи.

— Ну же, Дима, я не стану будить тебя третий раз.

— Это какой-то ужас… Ты уверена, что все дети плачут так много? Может, с нашим что-то не так…

— Поверь мне, это нормально. Он просто хотел есть.

— Пять раз?! — я натянул одеяло на голову.

— Нет, два из них он хотел в туалет. Точнее, уже не хотел. Ну же, вставай… — после недолгой борьбы она таки стащила с меня одеяло. — Завтрак на столе.

— Ты сегодня дома? — пытаться выкроить еще минутку времени было бесполезно: сон окончательно оборвался. Кроме того, я уже начинал опаздывать.

— Нет, схожу на работу ненадолго. Дождусь няни — и пойду.

— Зачем нам няня, если ты пока можешь не работать…

— Мы уже говорили об этом много раз. Я не работаю, а лишь появляюсь в офисе время от времени. Всё, Дима, а ну-ка вставай!

Наташа влезла на кровать и принялась сталкивать меня на пол. Когда-то в детстве меня так будила младшая сестренка. А теперь вот Наташа.

— Всё, всё! — я быстро слез с кровати и продемонстрировал, что стою на ногах и не собираюсь снова засыпать.

— Отлично! — она вышла из комнаты, довольная своей маленькой победой.

***

Рабочий день протянулся как обычно, без эксцессов и накладок, иначе говоря — скучно. В восемь часов вечера я припарковал свой «опель» возле дома и с легким сердцем направился к подъезду. Лампочка в лифте по-прежнему нервно мигала, отсчитывая каждый этаж. Кто бы мог подумать, что с этого дня начнется мое испытание, которое уже давно выбрали за меня и от которого нельзя отказаться. Впрочем, те, кто выбрал, несомненно, имели на это больше прав, чем я.

Дверь мне открыла Наташа.

— Привет. Ты давно вернулась?

— Привет. Не очень, пару часов назад. Не шуми, Саша спит, только уложила…

— Хорошо.

Я разулся, вымыл руки и зашел на кухню, где постарался утащить только что приготовленный блинчик, из-за чего и был выдворен до начала «официального» ужина. Недолго думая, решил переодеться и по дороге заглянул в комнату Саши. Тот не спал, а хитро смотрел на меня.

— Привет-привет! А мне сказали, что ты спишь. Обманываешь маму, да? Притворяешься?

Саша изобразил на личике десять разных улыбок подряд и требовательно протянул ко мне ручки. Пришлось повиноваться. Я осторожно вынул его из кроватки и слегка покачал на вытянутых руках. Малыш засмеялся и задергался, явно придя в восторг от излюбленного аттракциона, но вдруг замер. Мгновение назад на его лице сияла широченная улыбка, и вот — её уже и след простыл. Брови высоко задраны, губы сложены буквой «о», а в глазах читается самое искреннее удивление и недоумение. Это могло означать только одно.

— Что? Опять беда? Ну, поздравляю!

Личико скорчилось в кислую мину, затем последовало несколько недовольных хныков.

— Сашка, ты бандит? — хныки прекратились, на меня внимательно уставились два блюдца-глаза. — Вот скажи, ты бандит? Почему ты это делаешь только у меня на руках, а, негодник?

На лице Саши опять воссияла улыбка, однозначно дающая ответ на мой вопрос, а последующий смех только подтвердил его.

— Ну, я так и знал!.. Наташ! У нас трагедия, помоги! — когда она вошла, я передал ей малыша — Он был так рад меня видеть, что не смог сдержать своих чувств.

— Я тебе почти завидую… Ладно, иди, снимай эту офисную робу, ужин почти готов, а мы тут пока наведем чистоту, да, Саш?

***

В нашей спальне неярко горел ночник, заставляя тени неохотно прятаться за предметы, их отбрасывающие. Я принялся развязывать галстук, глядя на себя в зеркало, которое было частью шкафа-купе. Последнее время меня очень поражала причудливая игра эмоций в глазах нашего сына. Всё его настроение, всё то, что он испытывал, — всё это было как на ладони, сверкало и искрилось в одном лишь взгляде. Сначала я думал, что это заметно, потому что он маленький: ведь дети не умеют ничего скрывать и выражают себя напрямую. Но позже я начал замечать ту же игру и в глазах Наташи. И в глазах других, даже совсем незнакомых мне людей. Будто бы вся их скрытая мысленная жизнь невольно открывалась мне во всех подробностях. Раньше ничего такого не случалось. До недавнего времени все люди были для меня закрытыми книгами, а теперь будто бы приоткрывались. Сначала видеть это было забавно, интересно, но потом я так увлекся, что иногда выпадал из реальности, поглощенный своими наблюдениями. Конечно, были попытки объяснить это явление, но они никогда не увенчивались успехом. Весь мой пришедший с годами цинизм как будто съеживался, отступал и рассеивался, сталкиваясь с этими плещущимися чувствами в глазах и с чем-то ещё… Но всё-таки я еще слишком молод, чтобы становиться сентиментальным. Эта мысль вызвала усмешку. Отражение улыбнулось мне. Интересно, а что люди видят в моих глазах?.. Видят ли они то же, что и я?..

Я снял галстук, кинул его на кровать и подошел поближе к зеркалу. Есть ли в моих глазах то, что я вижу в чужих?.. Смогу ли я это увидеть?.. Или это только моя фантазия?

Наверное, это было немного странно: взрослый мужик стоит перед зеркалом и напряженно всматривается в свое отражение битую минуту. Но я тогда не думал об этом: любопытство захлестнуло меня слишком неожиданно.

В какой-то момент мне начало казаться, что я что-то вижу там, в глубине. Да, свет проходит через переднюю камеру, далее через хрусталик, стекловидное тело, попадает на сетчатку, а потом и на глазной нерв, уходящий в мозг, рассеиваясь и поддаваясь анализу в коре больших полушарий. Но я этого не видел. Это был просто теоретический факт. А на деле существовала чернота, неизвестность, в которой я силился разглядеть то, что пряталось между скупыми и бездушными строками анатомического атласа.

Вдруг я почувствовал, что не могу оторвать взгляда, словно попал под гипноз. От этого мурашки пробежали по коже. Я проваливался в бесконечность, оставаясь на месте. Предо мной внезапно открылась бездна, затягивающая в себя, поглощающая, она как будто ожила и прикасалась ко мне. Стало жутко. В зеркале уже не было моего отражения. Я видел там совершенно другое существо, чуждое, враждебное, но скрытое и живущее всё это время во мне самом, вырвавшееся наружу и поглощающее, захватывающее власть, смотрящее на меня и уничтожающее собой.

Никогда я не испытывал такого ужаса. Нестерпимо хотелось отвернуться и броситься бежать, но тело не слушалось моих желаний. Оно было парализовано страхом. Может быть, он и стал источником гипноза.

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы лампочка в ночнике пару раз не моргнула и по счастливой случайности не перегорела. Комната погрузилась в темноту, жуткое отражение исчезло, а я тут же упал на колени и на ощупь отполз подальше. Меня била дрожь, зубы стучали.

Должно быть, прошло немного времени, дверь отворилась, полоска света ворвалась в комнату, наискось разрезая темноту.

— Милый, ты что, лег спать? А как же ужин?.. Дима? Почему ты сидишь на полу?! Что случилось?! — Наташа щёлкнула выключателем и зажгла люстру.

— Дима! Что с тобой?! — она опустилась рядом и начала слегка трясти за плечо. — Посмотри на меня, пожалуйста… — прохладные руки обхватили моё лицо. — У тебя что-то болит? Переутомился? Пожалуйста, скажи, что случилось… Дима…

Постепенно я пришёл в себя от прикосновений и взволнованного голоса.

— Там… Я… Я не знаю, что это было… Кто-то… Что-то смотрело… Оно было везде… Очень страшное… — тут я взглянул на лицо Наташи, увидел неподдельный ужас в ее глазах и замолчал.

— Прости, ты, наверное, испугалась… Я… Прости, наверное, я заснул… Не переживай, всего лишь какое-то наваждение… Пойдем ужинать…

Я поднялся, но пошатнулся — пришлось опереться о стену. Наташа сидела на полу и недоверчиво смотрела на меня.

— Ну, что? Я в порядке, честно… Ты закончила с Сашей? Пойдём кушать — я протянул ей руку и улыбнулся, хоть это и далось мне с большим трудом.

С лица Наташи наконец исчез страх. Она улыбнулась, взяла меня за руку и поднялась.

— Ну пойдём… Вот ты напугал! — она легонько ударила меня ладошкой по плечу. — Не делай так больше!

— Да уж постараюсь.

Выходя из спальни, я посмотрел в зеркало. Никого и ничего, кроме нас, там не было. Может, воображение сыграло со мной злую шутку… Так я думал вначале.

***

Офисная рутина, — кажется, я впервые был благодарен ей, — лучше всего разогнала неприятные воспоминания о произошедшем. За половину рабочего дня, вопреки ожиданиям, они ни разу не побеспокоили меня.

На обеденный перерыв я пошел вместе с коллегой. Мы неплохо общались, почти как друзья, поэтому нередко составляли друг другу компанию.

— Чего-то ты сегодня не жалуешься на семейные мелочи… Что-то случилось?

Обычно я всегда рассказывал о своих бытовых тяготах Денису, которому, наверное, было вовсе не интересно всё это выслушивать, но держался он неплохо и скучающего вида не подавал.

Я улыбнулся:

— Нет, сегодня как раз всё отлично. Я даже не просыпался, уж не знаю, что Наташа с Сашкой сделала, но тот ни разу не ревел. Скажи… Мне давно интересно… Разве я не надоедаю тебе всей этой болтовней? То у меня то, то у меня сё, то Наташа, то Саша, то они вместе…

Мы остановились у пары казенных раковин с зеркалами в мыльных разводах и брызгах.

— Ты знаешь, бывает иногда, но редко. У меня же ничего такого не происходит… Наверное, поэтому и слушаю тебя. Кто знает, может, потом пригодится, — Денис усмехнулся. — Я уже в курсе большинства проблем молодого семьянина почти на личном примере. Вот угораздит меня жениться…

— Да? Тогда хорошо...

— Конечно. У меня всё одинаково, рассказать особо нечего, а у тебя постоянно какая-то движуха, то одни проблемы, то другие, поверь, так даже лучше, чем скучать.

— Иногда я бы предпочел поскучать.

— Ключевое слово «иногда». Поэтому… Дим?.. Что-то не так?

Я старался заставить себя отвернуться. Старался заставить себя поверить, что это мне только кажется. Однако мой взгляд в зеркале снова сделался жутким и чужим и поймал меня в ловушку. Я снова увидел в своих глазах бездну. По ту сторону, но бесконечно близко снова было другое существо, никак не напоминавшее мне меня самого.

— Что ты там увидел?

— Там... — мой голос изменился почти до неузнаваемости — Там какая-то тварь с глазами-бездной!.. Это не я!..

— В смысле? А кто?

— Что ты там видишь?.. Скажи, что ты там видишь?!

— Тебя! Тебя и себя, потому что там ты и я! Что ты несешь?

— Почему тогда я не вижу там себя… — Бездна всё больше завладевала мной, дышала в лицо ужасом. Я сорвался на крик:

— Что это за тварь?!

Вдруг жгучая боль вывела меня из оцепенения и вырвала из объятий бездны.

— Ты чего истеришь?

Я изумленно посмотрел на Дениса и дотронулся до лица.

— Ты что, меня ударил? — голос пришел в норму, но был очень слабым.

— Вижу, помогло… Прости, но ты стал сам не свой, нес какой-то бред, и…

— Что, так паршиво?

— Ну, на самом деле, да, у тебя лицо как у помешанного сделалось… Я даже испугался. Что ты там такого увидел?

Я помолчал. В зеркале снова ничего не было, кроме моего обычного лица, только очень бледного.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒