Стефания Данилова 2 страница

— Почему бы и нет, — Джек пожал плечами, решаясь первым, — во сколько я закрываюсь, вы знаете, детектив, — он закрыл дверцу машины и направился к соседнему трехэтажному многоквартирному дому.

«Что же ты скрываешь? ».

Заходя в квартиру, Джек думал о том, как чудно́ всё устроено в этом мире. За последние три дня в его жизни произошло больше изменений, чем за последние два года.

Холли, наконец, уговорила его попробовать ее вегетарианский обед, что было весьма серьезным шагом в понимании Джека.

Женщину, с которой он был не так хорошо знаком, убили, а какой-то детектив либо подбирался к нему ближе как к потенциальному убийце, либо набивался в друзья, что еще хуже.

По чьему-то щелчку пальцев его окружили перемены. Мелкие, незначительные, но воспринимал Джек их иначе. Когда тебе что-то не нравится, наличие этого под боком выбивает из колеи. Джек чувствовал, как отклоняется от заданного курса.

Он снял куртку, прижал к себе зеркало, вынутое из пакета еще в подъезде, и прошел в зеркальную комнату. Он уже не помнил, когда это случилось впервые.

Просто в одну из бессонных ночей он увидел в зеркале на кухне лицо погибшей жены. Сначала это вызвало страх и панику. Она преследовала его везде, в каждом зеркале, встречающемся на пути. Она наблюдала.

Джек начал пропадать по ночам в библиотеках, оставался ночевать в своем магазине. С тех пор началась его одержимость зеркалами. А в один прекрасный день он понял, что хочет видеть Мэгги. Мужчина отделал комнату зеркалами и посмотрел своему страху в глаза. Каждую ночь она приходила к нему, он засыпал под ласковый шепот, и становилось легче. А наутро он просыпался в своей комнате, в кровати, не помня, как туда добрался и когда. Зеркальная комната была заперта на замок, а ключ, как всегда, висел на шее.

На данный момент его волшебные перемещения были единственной тайной. О чем-то другом он уже давно не задумывался и не искал причин.

***

Приглашая Джона к себе домой, Джек не думал, чем это обернется. Он, как истинный интроверт не любил бары, да и вообще любые места, где много людей. И к тому же до последнего надеялся, что новый знакомый откажется от такого расклада. Но нет.

Детектив встретил его после работы на машине и снова довез до дома, на этот раз поднявшись в квартиру. Он прихватил с собой бутылку виски, Джек разогрел то, что осталось от вчерашнего ужина.

С самого начала разговор не шел, но стоило собеседнику затронуть «больную тему», как хозяина квартиры было уже не заткнуть.

Он старался выдать как можно больше фактов о зеркалах, механически, быстро, точно. Во-первых, чтобы детектив не спросил о чем-нибудь еще, во-вторых, чтобы по пьяни не проболтаться о Холли. Она была единственной на их улице, кого детектив не опрашивал, — лишь потому, что не знал о ее существовании. Джек не рассказал ему о нелегально работающей девушке и строго-настрого запретил той высовываться из магазина, по крайней мере, через главный вход.

Джон попросил его показать что-нибудь из книг с легендами. Джек послушно кивнул и явно нехотя отправился в свою комнату. И только тогда настал момент, которого детектив ждал весь вечер. Стоило хозяину скрыться в коридоре, Джон встал с места, мысленно отмечая, что виски все-таки уже успело ударить в голову, бегло осмотрел кухню и осторожно сделал шаг в прихожую.

Половицы под ним предательски заскрипели.

Джон быстро достал из кармана брюк отмычку. Эту запретную, закрытую дверь, он приметил сразу, как только ступил на порог квартиры. Во время разговора Джек избегал этой темы, всё время пытался ускользнуть. Вскрывая дверь зала, детектив не мог в очередной раз не усомниться в своих действиях. Всё-таки весьма противоречивые чувства вызывал в нем этот человек. Хотелось ему доверять... до тех пор, пока он не начинал говорить. Всё в его словах и жестах говорило о чрезмерном количестве лжи. Джек нервничал. Если в магазине он мог это с легкостью скрыть, то здесь — не получалось.

На вскрытие замка у Джона ушло около двух минут. Тот быстро поддался отмычке и тихо щелкнул. Дверь открылась сама, медленно, уходя в сторону. От удивления Джон открыл рот и, пораженный такой картиной, завороженно сделал шаг вперед. Со стен на него смотрели его отражения. Ботинок уперся носом в огарок свечи.

— Вас буквально тянет к зеркалам, Джон, — Джек горько усмехнулся, стоя за его спиной.

— Что это за чертовщина, Джек? — детектив произнес это почти шепотом, всё еще осматривая комнату.

Продавец потупил взгляд в пол, держа в руках ту самую книгу.

— Скажем так, тут я общаюсь с женой.

Джон повернулся и посмотрел на него как на умалишенного. Джек невинно улыбнулся.

— Вы реалист, Джон. Не заморачивайтесь, — мужчина сделал шаг вперед, преграждая путь к выходу.

— Это вы убили ее, — детектив нервно проглотил комок, застрявший в горле, стараясь взять себя в руки. Он чувствовал, как паника начинает охватывать его изнутри. Со всех сторон за ним наблюдали. Десятки пар испуганных глаз метались в поисках выхода.

Джек засмеялся.

— Если человек очень любит зеркала и у него дома собрана небольшая коллекция, — он отошел в сторону, — это вовсе не значит, что он убийца, — мужчина протянул книгу детективу. — Надеюсь, она поможет вам, Джон.

Мужчина недоверчиво забрал из его рук книгу, прошел мимо, снял с вешалки свой плащ и уже смелее, в упор посмотрел на Джека.

— Не боитесь, что я вернусь сюда завтра, с криминалистами?

Мужчина пожал плечами.

— Мне скрывать нечего.

Джон замешкался еще на пару секунд, затем всё же вышел из квартиры. Джек блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь одиночеством. На кухне тихо шумел холодильник, за окном завывал ветер, бросаясь потоками на стекло, словно пытаясь его выбить. Дверь зеркальной комнаты, скрипя, сама собой закрылась. Замок тихо щелкнул.

«Зачем ты рассказал ему? »

Джек вздрогнул и открыл глаза. Он стоял посередине комнаты.

— Что? — он рассеянно осмотрелся по сторонам.

«Зачем. Ты. Рассказал. Ему», — тонкий, почти детский голосок был переполнен злобой и ненавистью.

— Мэгги, это ты? — мужчина быстро осмотрелся по сторонам, ища малейшие признаки «проявления» призрака.

«Зачем ты рассказал ему!? » — она крикнула, так сильно, что казалось, стены затряслись.

— Что? — Джек сделал шаг в сторону, уклоняясь от куска зеркала, упавшего с потолка. Он побежал к двери, пытаясь открыть ее.

«Зачем ты рассказал ему? » — она поменяла интонацию на любопытную, совсем детскую.

В каждом из зеркал появилась пара человеческих глаз. Они быстро моргали, пытаясь соответствовать интонации.

«Зачем ты рассказал ему! » — в бездонных глазах засияла злость, перемешанная с ненавистью и жаждой мести. Комната начала рушиться.

Джек старался защититься от осколков, прикрывался руками, попытался натянуть кофту на голову, выставляя под удар спину. Но все попытки были тщетны.

«Зачем ты рассказал ему? »

Голос становился тише, затем снова переполнялся злостью и переходил на крик.

«Зачем ты рассказал ему…»

— Зачем ты рассказал ему?! — маленькая девочка сидела прямо на полу в белой комнате и энергично, со злостью наносила карандашом удары по своему же рисунку, не подозревая, что за ней наблюдают.

По ту сторону широкого окна стояло двое мужчин. Оба не сводили взгляда с ребенка.

— Вы считаете, она сможет что-нибудь рассказать? — неуверенно произнес тот, что в пальто, засунув руки в карманы.

— Она у нас уже неделю, терапия начала давать свои плоды, — второй мужчина был в белом халате, со стопкой бумаг в руках. — Сверьтесь с делом.

Детектив достал из портфеля черную папку и заглянул внутрь.

«Мужчина в состоянии аффекта убил свою жену. Рассек горло осколком зеркала, перерезав сонную артерию. Единственный свидетель преступления — семилетняя дочь.

После убийства мужчина спрятал тело жены в шкаф, там же запер дочь. При задержании уверял, что жена жива».

Врач протянул ему стопку листов.

— Она постоянно рисует человека в какой-то комнате, — пояснил врач, — некоторые из них вызывают подобную, особо бурную реакцию.

Детектив посмотрел на рисунок. Выполненный совсем по-детски, он напугал его. Темная фигура черным карандашом — вместо человека. Четко очерчены контуры стен, потолка и пола. Отовсюду смотрят сотни красных глаз.

— Когда я смогу поговорить с ней? — мужчина вернул рисунок врачу.

— Думаю, скоро, — он вздохнул, — кто знает, что теперь творится у нее в голове.

Мужчины переглянулись и вышли из комнаты наблюдения.

Девочка взяла чистый лист бумаги и, загадочно улыбнувшись, начала новый рисунок. Ни врач, ни детектив, ни кто-либо из персонала и правда не подозревал, что творилось в ее голове. А там, рисунок за рисунком, начинался новый день. Там жил Джек Эберсон, который просыпался около шести утра, выключал будильник, который еще не успел зазвенеть, включал кофеварку и направлялся в ванную комнату, где долго-долго рассматривал себя в зеркало. Он работал в книжном магазине, в котором жила девушка Холли, убившая старуху Элен в поисках дозы, а потом всегда приходил Джон Маркус, и Джек раскрывал ему все свои тайны, совсем как ее папа — полиции.

«Пап, мама на тебя не злилась. Зачем ты ему рассказал? »

Татьяна Прокудина

ПОТЕРЯННЫЙ

тец умер внезапно, хотя его смерть была лишь вопросом времени: он уже давно и тяжело болел. Внезапно это было потому, что никто не ожидал, что это случится в больнице, куда его привезли на «скорой помощи» после очередного приступа. Мать приехала вся в слезах, сказала, что отца перевезли в морг и что его тело появится дома только перед панихидой. А потом занавесила все зеркала в доме и велела то же сделать с любыми поверхностями, которые что-либо отражают. На вопрос, зачем это, ответила: «Чтобы душа умершего не заблудилась в этом мире и нашла дорогу в мир иной».

«Что за бред, — подумала Яна, — на дворе двадцать первый век, а она про какие-то путешествия в мир иной говорит». Но спорить с убитой горем матерью не стала, а молча всё занавесила.

Попрощаться с отцом пришла целая толпа народа. Весь двор был полон людьми: родственниками, любопытными, соседями, сослуживцами, знакомыми и друзьями. Многие хотели поехать на кладбище, но всем не хватило места в машинах.

«Интересно, — подумала Яна, — если я умру, сколько людей придет со мною проститься? Вряд ли больше десяти человек. Чем же папа зацепил всех этих людей? ».

Она долго думала над этим вопросом. Единственным объяснением было то, каким был её отец. А он занимался спортом (футболом и каратэ), играл в шахматы и на гитаре, пел, сочинял стихи и необыкновенные сказки на ночь про пса Барбоса и его друзей. Он никогда и никому не отказывал в помощи. Дом его был открыт для друзей в любое время суток. Он мог поддержать разговор на любую тему, причем всегда казалось, что в вопросе он был подкован досконально. Он был полностью открыт для мира и людей, возможно, поэтому столь многие ощутили его уход.

На самом деле Яна была даже рада, что папа наконец отмучился и больше не будет страдать от невыносимых болей, которые терзали его в последние полгода. Ей было жаль только мать, которая восприняла смерть мужа как потерю смысла жизни. После смерти отца она три месяца лежала, отвернувшись лицом к стене, и молчала.

«Ведь папе хорошо там, в другом мире, — думала Яна, — зачем так страдать? Неужели она не может порадоваться за него? ».

Яна с матерью никогда не понимали друг друга. Однажды дошло до того, что из-за какого-то проступка родительница хотела выгнать дочь из дому, но вмешался отец, который в дочери души не чаял, и инцидент был исчерпан.

Они с отцом были очень близки. Ближе, чем отец, у Яны никого не было. Поэтому она тоже переживала, но о другом: кто теперь будет ее любить, когда отца не стало? Вряд ли мать изменит свое отношение к ней. Значит, надо смириться и принять ситуацию как есть.

Через некоторое время Яне стали сниться сны, в которых отец был жив. Он просто ушел к другой женщине, а у них появлялся очень редко. Он забыл про них. Сны повторялись с завидной регулярностью и были такими реалистичными, что Яна была уверена, будто это происходит на самом деле. Она часто пыталась вспомнить подробности снов, но не могла. Когда мать начинала плакать, вспоминая отца, Яна думала: «Так он же жив! ». Но потом задумывалась: так ли это? Ведь она была на похоронах и сама бросила горсть земли на могилу. Пришлось признать, что во время сна она переносилась в какой-то параллельный мир.

Это чувство в ней крепло раз за разом, потому что тот отец, которого она знала, никогда бы не изменил матери и не ушел к другой. Это был кристально честный человек, неспособный на предательство, всегда готовый помочь кому угодно, даже совершенно незнакомым людям. Кроме того во сне он был абсолютно здоров. Складывалось впечатление, что отец из снов — совершенно другой человек.

Ощущение того, что происходит что-то странное, крепло, и наконец Яна поняла, что с этим надо что-то делать.

Она углубилась в эзотерическую литературу, стала читать тематические сайты в интернете, чтобы понять, к чему снятся умершие родственники.

Одно толкование гласило, что встреча во сне с умершим родственником предупреждает об опасности, которая может случиться со сновидцем. Яна не умела читать эти знаки, поэтому не очень понимала, к чему предупреждения. На всякий случай она спросила свою подругу об этом сне. Та ей сказала, что умерший во сне — знак того, что надо сходить к нему на могилу. Яна так и сделала, но сны от этого не прекратились. Даже наоборот: стали сниться подробности жизни отца с этой женщиной. Она даже могла разглядеть ее лицо. Но это знание ничего Яне не дало: наяву она такой женщины не встречала.

«Может быть, папа снится мне потому, что я обидела его перед смертью? — решила однажды Яна. — И если я извинюсь перед ним и как-то заглажу вину, то сон исчезнет? ».

Но как это сделать? Она решила собрать стихи и сказки отца и издать книгу. Это было сложное дело, так как в рукописях было по нескольку вариантов одного и того же стихотворения, а некоторые стихи она помнила наизусть, но их отец не записывал. Так, с горем пополам, сборник вышел и разошелся среди друзей и знакомых отца.

Сны не прекращались. Версия с другим миром опять всплыла в воображении Яны. Как избавиться от власти другого мира? На этот вопрос не было ответа.

Однажды в интернете она наткнулась на стихотворение:

— Когда стало зеркалом небо

За 10 каких-то минут,

Ушли мы путем отражений,

Теперь обитаем мы тут.

Поэтому то, что нормальным

Казалось нам в жизни другой,

В кривых зеркалах отразилось,

По сути оставшись собой.

«Вот оно! — воскликнула про себя Яна. — Вот ответ! Ведь, действительно, мама что-то говорила про зеркала. Зря я пропустила это мимо ушей! Возможно дело в этом? Ведь папа умер не дома, а в больнице, там наверняка зеркала не завешивают, вот душа и отразилась в зеркале — и там осталась! Но как теперь его оттуда вытащить? »

Опять пришлось искать ответы в эзотерике. После долгих поисков Яна пришла к выводу, что зеркало, в котором заточена душа отца, — на старом трюмо в коридоре. На это указывали мутные пятна на трех зеркалах этого трюмо. Единственным, что беспокоило Яну, был вопрос: как объяснить матери уничтожение этих зеркал? Не говорить же ей, в самом деле, что отец потерялся в зазеркалье?

На выручку ей пришло знание о том, что мать всё-таки любила красивые вещи. А это зеркало с пятнами, безусловно, не вписывалось в это понятие. Поэтому Яна под предлогом избавиться от старого зеркала предложила матери купить новое, и та согласилась.

Яна разбила зеркала трюмо и выбросила их. Сны прекратились. Говорило ли это о том, что отец ушел в мир иной, или о том, что ей ничего не угрожает, осталось неизвестным.

Известно было только одно: двойник отца ее больше не беспокоил.

ДВОЙНИКИ

на давно заметила, что зеркала в доме по-разному ее отражают.

Больше всего ей нравилось зеркало в ванной комнате, она называла его «добрым». В нем она всегда прекрасно выглядела.

Зеркало в прихожей она не любила. Его она называла «злым». Из этого зеркала на нее всегда смотрело уставшее и вечно всем недовольное лицо.

Еще зеркала были в шкафах. Там отражения были нейтральными: не плохими, не хорошими.

Маленькие зеркальца отражали по-разному: то ей казалось, что она — красотка, то — нет.

Особенно различия бросались в глаза, когда она рассматривала свои фотографии, а потом случайно смотрелась в зеркало: на фото и в зеркале были внешне похожие, но разные люди. На фото она узнавала себя, а в зеркалах — нет.

Она иногда подолгу рассматривала себя в зеркалах, пытаясь понять: что не так? Разумный ответ не приходил ей в голову.

Поэтому в скором времени она стала называть зеркала — «мои двойники».

Двойники особо не досаждали ей своим присутствием. Просто видеть каждый раз в зеркале другого человека напрягало.

На работе была та же картина: двойники в зеркалах. Особенно мрачным было ростовое. В него она старалась лишний раз не смотреться. Ей казалось, что в нем ее фигура особенно непропорциональна.

Со временем она пришла к выводу, что в зеркала лучше не смотреться, чтобы не расстраиваться: кто знает, кого она там увидит в очередной раз? Старуху? Калеку? Что-нибудь похуже?

Часто она с ними разговаривала. Спрашивала, как дела, что они делают, чем занимаются. Зеркала, естественно, молчали. Но она слышала ответ из зазеркального мира. Там шла совсем другая жизнь.

Иногда возникали мысли поменяться жизнью с двойником из ванной комнаты. Ей представлялось, что человек, так дружелюбно и мило выглядевший, обязательно ведет какую-то веселую жизнь, о которой ей приходится только мечтать.

Правда, она не знала, как поменяться. Все книги, которые она читала по этой теме, сводились к гаданиям и колдовству, а этому она внутренне противилась. Поэтому мечта попутешествовать по отражениям так и осталась неосуществленной.

Годы шли, и ей все меньше и меньше хотелось смотреться в зеркала.

Действительно, что интересного она может там увидеть?

В конце концов она решила, что стекла серванта все прекрасно отражает, и если возникнет необходимость, то на себя можно посмотреть и там.

Но на себя ли она глядела?

Вот в чем был вопрос. Могла ли она вообще увидеть себя где-нибудь, кроме фотографий?

Увлечение фотографией ничего ей не дало, так как все равно волей-неволей она бросала взгляд в зеркало, чтобы удостовериться в сходстве изображений.

И все чаще ей казалось, что она окружена двойниками, которые отражаются ото всех поверхностей. Это стало навязчивой идеей. Чтобы от нее избавиться, она распрощалась с зеркалами, телевизором, сервантом, от всего того, что отражало ее.

Наконец-то она вздохнула с облегчением: в доме теперь жила только она одна.

Таша Новалуцкая, Геннадий Давыдов

БЛИКИ ОСКОЛКОВ

зык тонет в крови, и по глотке скользит ржавое лезвие, скользит бережно, как тающее мороженое, а после так же мягко рассекает пищевод. Совсем не больно, даже восхитительно от того, что острая железка в желудке, подобно мотыльку, порхает в дешевом вине и бьется о пережеванные куски мармелада. Она разорвет мой мир в жалкие лохмотья, которые я сцежу в ладони отца. Сгустки его маленькой девочки. Он может натереться ими, как вынуждал когда-то меня шлифовать кожу полотенцем в ванной. Его дочь обязана быть идеально чистой, во всех, абсолютно во всех безмозглых смыслах.

Долг, мораль, стыд, скромность… Угодливость, оглядывание, притворство, посредственность… Лишь отражения друг друга или две стороны зеркал, на одной из которых не увидеть ничего подлинного, возможно только придумать, теряя значение всего, что с тобой происходит, если не придать нового, втиснув в ажурное тиснение из почерневшего серебра.

Снежинка вздрагивает и рассеянно осматривается, осознает себя в собственной постели. Кажется, будто смеркается, но это неважно. В последнее время она редко выбирается из квартиры — зачем, если можно смотреть на дождь из окна. По стеклу сбегают мокрые дорожки. Уныние — вот величайший из грехов, так говорит отец. И Снежинка согласна. Нужно стараться быть веселой. Например, можно попробовать считать капли, так же, как считают барашков.

Приглушенный рингтон из кармана плаща. Вдруг это звонит отец? Ему нельзя волноваться. Не без труда она поднимается и шлепает в коридор.

На том конце провода сухой баритон:

— Долго не брала трубку. Чем ты занимаешься?

Снежинка нервно крутит на пальце секущуюся прядь, затравленно оправдывается.

Отец прав: во всём должен быть порядок, иначе у нее не получится стать ответственным человеком.

Однажды, когда ей было двенадцать, он поставил ее коленями на рассыпанный по полу горох, как раньше, когда люди были мудрее. Это и правда подействовало. Снежинка считала горошины, которые вгрызались в коленные чашечки, и мысленно повторяла одну и ту же молитву, чтобы это поскорее закончилось. А после никогда никуда не выходила, не получив одобрения. Единственным местом, где она могла задержаться, не опасаясь порки, стала городская библиотека.

После разговора с отцом она всё чаще чувствует себя опустошенной. Но сегодня он щедр.

Единственный нормальный подарок, думает она. Единственный подарок, который хоть как-то затрагивает мои интересы. Снежинка собирается выйти наружу. Придется идти под колючей моросью. Хоть бы небо по-настоящему разревелось. Взгляд вскользь пробегает по отражению, она поправляет капюшон. Ее глаза гневно сверкают. В голове проносятся мысли об ущербных культурно-философских взглядах отца: что такое жизнь, как ее надо прожить... И даже то, что ее можно прожить правильно. Меня учит тот, кто в детстве отбирал деньги у слабых, а повзрослев, продолжает, прикрываясь табличкой «благотворительный фонд». Муравей учит осу, как правильно летать. Вместо мозгов на череп давит стопка купюр, извилины — цифры номиналов. Ушлёпок.

Снежинка зажимает рот. Кажется, она произносит последнее слово вслух, и в следующий момент периферическое зрение ловит в зеркале след удивленных глаз. Ушлёпок, ушлёпок, ненавижу! Эти слова — лишь дым тех мыслей, которые запекают в гневе образ отца.

Ее пальцы сжимают абонемент в библиотеку, единственный нормальный подарок. Развлекись, девочка, почитай книжечку. Пальцы сжимают листок еще сильнее, и повязка на запястье увлажняется от крови. Сука, звучит в голове. Снежинка вынимает руку из кармана, чувствуя тянущую боль. Порез снова открылся. Красное пятно затапливает белизну бинта.

Гром раскатывается по небу с таким звуком, который обычно сопровождает огромные валуны, что катятся с гор. Порывом ветра доносит аромат озона. Она глубоко вдыхает его, стараясь ощутить на языке вкус наступающей грозы, подносит к лицу перебинтованное запястье: красный запах крови. И серый — грозы. Такой коллаж не возбуждает, не успокаивает, не раздражает, но задевает ту крохотную часть сознания, которая у творческих людей отвечает за вдохновение, а у обычных становится источником странного настроения, отстраненного от реальности.

Снежинка останавливается перед массивной дверью и прокручивает внутри себя ленту с фрагментами реальности, которые касались ее взгляда: серый асфальт, черные ботинки. Разрастающиеся лужи? Холод, сырость. Дождь? Снежинка возвращается в сознание, и, действительно, идет сильный дождь, а пальцы на руках едва сгибаются от холода. Она поднимается по ступеням, а перед глазами, кажется, порхают красные мотыльки, пахнущие кровью. Запах озона остается снаружи. Внутри душно и неуютно.

Долгая прогулка среди лабиринта стеллажей откладывается заметной тяжестью книг в руках. Она садится за один из столов, напротив высокого зеркала в старинной позолоченной раме; Тишина вокруг подобна воде. Малейший шорох волнует всю гладь огромными кругами.

Снежинка никого здесь не знает, она никогда не встречала одних и тех же посетителей, чего не скажешь об остальных. Они все бывают тут чаще, в основном по необходимости. Лишь те, кому спешить уже некуда, коротают среди записанных истин пресные дни по собственной воле. Снежинка размышляет, каково это — обладать свободой приходить и уходить, когда хочется, а не когда позволят.

Ее взгляд только начинает задевать абрисы букв, но их смысл сразу же врезается в мысли об отце, о том, как она сбежала, а он до сих пор не отпускает. Бесконечно звонит и приходит, требует, чтобы она гостила в их старой квартире, как можно чаще. Нет, убежать ей так и не удалось, и не стоит даже пытаться себя обманывать.

В сознании, словно готовые сорваться шавки, притаились всевозможные табу на простые желания. Хлипкий подросток у стены из гипсовой лепнины что-то черкает в потрепанной тетради на грубых листах. Наверняка рисует образы мира, взрывающие его разум. Он умеет перенести свой мир на бумагу, игнорируя рамки и даже клише. Этого никогда не удавалось ей самой. Безликая масса, вот кто она такая.

Слово за словом, предложения и абзацы, всё разбивается на осколки. Снежинка зажмуривает глаза, стараясь раздавить веками навязчивую завесу, но бесполезно. Она отворачивается и смотрит в потускневшую гладкую поверхность, лишь несколько секунд спустя замечая, что ее собственного отражения в зеркале нет.

Пальцы медленно переворачивают страницу, но с отражением ничего не происходит. Она быстро моргает, прогоняя иллюзию. Может, что-то попало в глаз? Может, зеркало искажает реальность? Снежинка сдавливает веки, а после поворачивается снова: пусто, хотя остальные сидят на своих местах. Взгляд скользит по поверхности, от рамы до рамы, пока не цепляет след, оставшийся от рыжих волос. Таких же, как у нее. Как у ее отражения в другом конце зала. Снежинка осматривается: похоже, никто не замечает происходящего. Она снова переводит взгляд на собственное отражение. А оно в ответ всматривается в оригинал по ту сторону стекла, кривится в издевательской ухмылке пополам с презрением.

Отражение фривольно стягивает свитер, вместе с ним сдирает футболку и лифчик. Сплевывает, размазывает слюну по поверхности своего плоского мира, а после выставляет средний палец. Снежинка рефлекторно прикрывает собственную грудь, смотрит с завораживающим ужасом, как ее двойник подсаживается на стол к напротив сидящему старику и вульгарно подтягивает вверх подол юбки, запуская свободную руку между бедер.

Вокруг все сидят так, словно ничего не происходит. Так же, как их отражённые копии.

Отражение сползает к старику, который всё еще изучает увесистый фолиант, не замечая, что творится под самым носом. Стягивает трусики и натягивает на старческую лысину, а после опускается на колени. Сдержанные движения рук около ширинки — оно (она? ) извлекает и обхватывает губами скукоженный придаток, с силой всасывая, это видно по втянутым щекам.

Старик равнодушно созерцает хрупкие страницы, в то время как любого другого свалил бы инфаркт, отсасывай у того полуголая студентка.

Стыд горит на лице Снежинки. Она чувствует, как кровь закипает внутри, растягивая сосуды. Пальцы белеют от того, что долго были сжаты в кулак, а ногти глубоко впиваются в кожу. Снова взгляд в зеркало: с той стороны отражение облизывает губы и шлет воздушный поцелуй реальности. Снежинка ощущает на шее прикосновение сквозняка. Двойник улыбается и выбивает книгу у девушки рядом, втыкает нос сапога в голень субтильного подростка, который со стоном валится со стула и спешит из читального зала.

Через несколько мгновений уходит старик, старательно прикрывая пятно на брюках.

Каждая мышца готова лопнуть от стыда. Снежинка швыряет книгу в зеркало, по которому с треском расползается огромная трещина. Мгновение тишины и бьющийся о мраморные плиты грохот. Все вокруг затыкают уши. Взгляды прожигают Снежинку. Она чувствует их жар и, срываясь с места, убегает от обугливающей ненависти, что цепляется за пятки. Наружу. К успокаивающему запаху озона. К холодным вспышкам грозы.

Мокрые волосы липнут к лицу. Снежинка почти бежит без цели и направления, уязвленная гордость гонит ее, стегая плеткой по нервам. Она не может повернуть головы, не может остановиться. Не может думать. Сознание размывается вместе с кровью под бинтом. Снежинка останавливается у витрины придорожного кафе, стирает пальцами с губ тягучую слюну. Еще немного, и легкие взорвутся взвесью песка и пыли. Она вытягивает язык под осиные жала дождя, медленно переводит взгляд на свое отражение, которое в точности повторяет поворот головы и гримасу заостренного лица. Облегченно выдыхает. Одергивает юбку и спешит прочь, как будто двойник еще рядом, как будто он хищно скалится в спину.

Автобус, шатаясь, плетется по невзрачным улицам. Снежинка терпит раздражающее сопение рядом, затылок обжигает чужим дыханием. Кажется, взгляды неотвязно елозят по пунцовым щекам, обветрившимся, пока она убегала от собственного навязчивого безумия. Может быть, эти уставшие люди видят то, чего не замечает она, всматриваясь в размытые контуры пассажиров, бликующие в окнах «пазика».

Твердое упирается ей в ляжку, Снежинка разворачивается, прокручиваясь, как фитиль в расплавленном воске. Перед ней широкая рожа без каких-либо эмоций, на нос скользят очки с толстенными линзами. Возможно, похотливое дыхание в ее макушку всё это время было лишь отголоском тяжелого дня. Отец учил, что старшие заслуживают безоговорочного уважения, ведь маленьким девочкам всегда есть чему поучиться. Однажды он преподал ей хороший урок.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒