Стефания Данилова 4 страница

— Чушь! Я честный христианин, верный сын Церкви, и я никогда…

— Бросьте, Ульв, вы не на исповеди, да и я не святой отец. Сделайте мне такое зеркало, чтобы моя супруга всегда отражалась в нем молодой и красивой, а все другие люди и предметы выглядели, как есть. Я уберу из замка все другие зеркала и прикажу осушить пруд в парке. Королева Аманда не сможет увидеть свое настоящее отражение, а будет видеть себя такой, как хочет, и будет спокойна, а я буду спокоен за нее.

— Прошу простить меня, Бренн, но что, если вашей супруге кто-то даст другое зеркало? Или вы посетите другой замок, и там будут обычные зеркала?

— Это уже не ваша забота, мастер. С людьми я разберусь. Аманда сейчас редко покидает не то что замок, а даже свои покои: последние роды сильно подорвали ее здоровье. Тут уж не до визитов. Сказать по правде, мастер, я опасаюсь худшего и хочу сберечь ее спокойствие любой ценой. Если всё пойдет хорошо, я закажу у вас зеркала для других наших имений и для тех, у кого мы бываем. Мне не важно, КАК вы это сделаете, мастер. Если что-то нужно — люди, деньги, редкие материалы — только скажите, вы всё получите. Разумеется, награда будет щедрой. Титул, земли, деньги, любые условия для вашей мастерской — всё, что только может дать король. Мастер, вы сделаете такое зеркало?

Ульв вгляделся в карие глаза короля, в которых надежда и стальная воля смешивались со страхом и затаенным гневом, и тихо, но твёрдо сказал: «Да».

***

Горожане в открытую сплетничали, что Ульв-стеклодув совсем сошел с ума. Поручил все свои заказы ученикам, а сам запирается в зеркальной мастерской и торчит там дни и ночи. Оттуда слышны странные звуки, мастер иногда что-то кричит на незнакомом языке и ругается. Припозднившиеся гуляки утверждали, что, если пройти ночью мимо мастерской Ульва, то даже в самый глухой час окна освещены, и из них рвется цветное пламя! А кое-то утверждал даже, что видел своими глазами, как из окон мастерской вылетали то ли грифоны, то ли птицы с омерзительными рожами, похожими на уродливые человеческие лица. Правда, веры таким рассказчикам было немного: мало ли что привидится после тяжелого трудового дня да двух-трех (ну ладно, четырех-пяти) кружек пива. Даже ученики Ульва, привыкшие к странностям наставника, пожимали плечами и гадали: а что же такое задумал старик на сей раз?

Самому мастеру было не до сплетен и оправданий: он работал над заказом короля, и работа захватила его целиком. Ещё давно Ульв сам изобрел способ делать зеркала не из заготовки-шара, которая неизбежно даст искажения, а из цилиндра, который ещё горячим резался, раскатывался, как тесто, и получался ровный стеклянный лист. Теперь же мастер улучшал свою технологию, экспериментировал с покрытиями для отражения. Дважды он опалил себе усы и бороду, а один раз вся мастерская чуть не взлетела на воздух. Ульв каким-то глубинным, внутренним знанием понимал, что именно это зеркало станет его величайшим изделием, вершиной его мастерства, и вкладывал в его создание всего себя.

…Условленный срок подходил к концу. Мастер уже вставил стекло в оправу, и теперь оставалось доделать только кое-какие мелочи.

Обходя кругом стоящее посреди комнаты на специальной подставке зеркало, Ульв ощущал радость и гордость. Зеркало получилось таким, как и хотел мастер. На тяжелой резной раме переплетались в затейливом узоре ветви деревьев и цветы, птицы, змеи и рыбы, по низу оправы шли сцены охоты на лис, а вершину венчала изящная корона, украшенная драгоценными камнями. Ульв встал перед зеркалом и засмотрелся на свое отражение. Сначала всё было как обычно, потом отражение начало меняться, и вот уже вместо старика из зеркальной глади на мастера смотрел крепкий молодой мужчина. Он был высоким, широкоплечим, голубоглазым, на зависть королевскому телохранителю, и весело улыбался. Ульв помахал отражению рукой — парень в зеркале повторил жест. Мастер долго смотрел в глаза помолодевшему отражению, а потом, вздохнув, отошел. Ульв взял со стола острую иглу и едва заметно нацарапал за выступающей частью резного листика на оправе какие-то знаки. Клейма мастерской или своего имени он так нигде и не поставил — таков был уговор с королем Бренном.

Точно в оговоренное время телохранитель Марк пришел за зеркалом, а через пару дней мастера Ульва навестил сам король. Всё было чудесно: зеркало убедило королеву Аманду, что она несравненно юна и красива, королева повеселела и успокоилась, даже здоровье ее стало поправляться. Король Бренн, глядя на счастливую жену, радовался и тоже чувствовал себя помолодевшим.

Правитель долго благодарил Ульва, превозносил его мастерство и обещал всяческое свое покровительство, почести и деньги Ульву и всем его потомкам, если они есть или появятся. Старик смущался, рассыпался в ответных благодарностях и обещал передать все секреты мастерства ученикам.

***

Конкуренты и соседи рыдали и завидовали черной завистью: сам король отметил высочайшее мастерство старого Ульва, освободил его мастерскую от налогов и поставил на довольствие всех, кто там работал. Самому Ульву Его Величество даровал дворянский титул, поместье и внушительную сумму золотом. Конечно, можно было бы задуматься, а с чего простому мастеру-стеклодуву, пусть даже самому искусному, такие почести, но кто же поставит под сомнение королевскую волю одарять, миловать и казнить любого из подданных?..

***

Ульв, несмотря на то, что был ещё вполне здоров и крепок, чувствовал, что пора уходить на покой. Лучшее свое творение он уже создал, хоть об этом не знал никто, кроме короля. Ульв отдал все права на мастерскую, все свои записи и часть денег самому способному ученику, имение оставил на управляющего, а сам отправился путешествовать, сказав, что хочет посмотреть мир и его чудеса, раз в молодости не довелось, и поправить здоровье знаменитыми лечебными грязями и водами. Уехал — и возвращаться в столицу, кажется, не собирался.

Какое-то время всё шло своим чередом. Весной король стал замечать странности в поведении супруги: она стала запираться в своих комнатах, подолгу разговаривала сама с собой или с зеркалом Ульва. Настроение ее менялось без видимых на то причин, она то весело хохотала, то приходила в ярость и бросалась с ножом даже на мужа, то пугалась пустоты и кричала какие-то бессвязные речи. Встревоженный король искал лучших докторов, но напрасно. Уже летом, возвращаясь с охоты, король узнал страшную новость: королева Аманда выбросилась из окна башни и разбилась насмерть.

С гибелью королевы словно проклятие накрыло королевскую семью. Младший сын, которому не было еще и двух лет, умер во сне. Старший сын и наследник престола упал с коня на охоте и сломал шею. Старшая дочь захлебнулась в собственной ванне. Средний сын во время фехтования неудачно упал на шпагу и умер на месте. Его брат-близнец, и без того странный и слабый рассудком, как и мать, стал запираться, разговаривать с зеркалом, а потом тоже выбросился из окна. Сердце короля Бренна, не вынеся свалившихся на него несчастий, просто остановилось. Из всей семьи в живых осталась лишь младшая дочь Бренна, только-только входившая в возраст невесты.

Опекуном юной принцессы и новым королем стал герцог Карл, двоюродный дядя Бренна. Многие боялись, что и его постигнет какое-нибудь несчастье, но, похоже, королевское проклятие больше не действовало.

Время шло, осиротевшая принцесса взрослела и вскоре выросла настоящей красавицей. Она любила наряжаться, крутиться перед чудесным зеркалом, которое раньше принадлежало королеве Аманде, и разговаривать с ним. Принцесса увлекалась чтением книг о тайных искусствах и даже сама проводила какие-то алхимические опыты у себя в покоях. Шептались, что дочь покойного короля Бренна балуется колдовством, но говорить об этом открыто, разумеется, никто не рисковал.

Принцесса была высокомерной, злой и коварной. Она издевалась над слугами, любила ссорить между собой вельмож. С женихами разговаривала весьма язвительно и грубо, придумывая им всякие унизительные задания, поэтому, несмотря на ее королевское происхождение и красоту, никто не хотел на ней жениться. Так прошло довольно много времени, и король Карл уже думал, что вздорная принцесса так и не выйдет замуж.

Но вот однажды король какой-то дальней страны приехал с визитом в замок Карла, и взбалмошная девушка влюбилась в гостя с первого взгляда. Степенный и статный, с благородной сединой в черных волосах, он улыбался, глядя на принцессу, и она таяла от его улыбки. Гость в неспешной беседе за ужином рассказал, что он вдовец. Жена умерла, оставив ему прехорошенькую дочку с черными, как у отца, волосами, и белой, как первый снег, кожей. Многие её так и зовут — Белоснежка. Она еще маленькая, но когда вырастет, несомненно, будет первой красавицей! Ну а сам гость еще молод, полон сил и не прочь жениться снова. Стране нужна королева, а его дочке — хорошая мачеха. И, разумеется, ему хочется завести еще детей, лучше всего сына, наследника трона.

Гость пробыл у Карла около месяца, и дочь покойного короля Бренна его совершенно очаровала. Он предложил ей руку и сердце, и она, влюбленная по уши, радостно согласилась. Ещё больше обрадовался король Карл, и свадьбу подготовили очень быстро. Молодожены засобирались в дорогу, и дочь покойного Бренна взяла с собой любимые вещи, в том числе зеркало королевы Аманды.

***

Где-то на севере, где серые холодные волны океана врезаются в отвесные, поросшие соснами и березами скалы, лет двадцать пять назад шла жестокая война. Издревле на этих землях жили рыбаки и земледельцы, умелые мореплаватели. Несмотря на неприветливый климат, земля давала урожай, достаточный, чтобы люди могли прокормить себя и скот, а океан был щедр на рыбу. Изрезанный бухтами берег был очень удобен корабелам, и тот, в чьих руках было побережье, получал большое преимущество и в торговле, и в войне.

Многие жадно заглядывались на эти земли, и король Густав твердо решил опередить всех и присоединить северные земли к своей стране. Покорение северян король поручил своему сыну, наследному принцу и будущему королю Бренну.

Местные сражались отчаянно, и захватчики чуть было не обломали зубы о суровых северян. Но сила всё же была на стороне пришельцев. Жестоко расправляясь с жителями, огнем и мечом войско юного Бренна прошлось по всем землям. Уже пала столица, и только один город на берегу залива оставался непокоренным. Войско Бренна осадило и его. Много людей полегло с обеих сторон, и последний оплот северян пал.

Разъяренный стойкостью северян и уроном, который они нанесли войску, принц Бренн отдал город на разграбление и сам не остался в стороне. Несколько дней не утихали пожары, погромы и грабежи, далеко разносились и ликующие пьяные вопли победителей, и горестные крики и плач тех, кого насиловали и убивали. Наконец всё пошло на убыль, горстка выживших признала поражение, король Густав стал хозяином северных земель, а Бренну этот поход принес славу отважного воина и гарантию того, что отец оставит престол именно ему.

…На пирах потом вспоминали, как, развлекаясь в покоренном городе, друзья принца расстреляли из луков двоих защищавших дом мужчин, а Бренн ворвался в дом и перебил всех, кто находился там. Один удар — один человек, вот это воистину по-королевски! Старик, старуха, младенец, девочка, мальчик-подросток, женщина. Впрочем, нет: последнюю Бренн убил не сразу, сперва взяв с нее всё, что можно взять с беспомощной женщины...

…Один из двух мужчин, защищавших свой дом, выжил: стрела вошла на палец выше сердца.

Выжившего звали Ульв.

Павел Hjorvind Курмилев

Чёрный костёл

оначалу считал, что едет в Вильнюс в поисках ответов. Это звучало очень логично и складно – отправился в путешествие, чтобы оказаться наедине с собой и найти ответы на вопросы. Но еще до отъезда осознал, что вопросов-то нет, да и сама способность задаваться вопросами, отличными от сиюминутных, практических, незаметно осталась где-то далеко в прошлом. Поэтому поехал в Вильнюс ради Вильнюса, не надеясь на откровения, рассчитывая лишь на яркие барочные костелы, и живописные дворики с фонтанами и скульптурами, и картофельно-мясные блюда, которые ему так расхваливали, которые и сам смутно помнил по единственному кратковременному визиту.

Родной город (сколько приторного лицемерия в слове «родной», когда называешь им место, в котором родился, но которое ненавидишь всей душою! ) отторгал его и в то же время не хотел отпускать, как старая полубезумная жена, чья уродливая, деспотичная любовь давно уже превратилась в чистую ненависть. Всё пыталось помешать отъезду. В первую очередь – работа, обычно появляющаяся в час по чайной ложке, а теперь вдруг навалившаяся в таком объеме, что, прими он все предложения и успей выполнить переводы в срок, он преспокойно жил бы на заработанные деньги пару месяцев. Во-вторых, поездке силились воспрепятствовать мелкие бытовые неурядицы, каждая из которых была слишком ничтожна, чтобы держать ее в памяти больше времени, чем нужно, чтобы с нею справиться. Принтеры, на которых он пытался распечатать билет на автобус, ломались, вещи, необходимые в поездке, впервые в жизни отсутствовали на своих местах. В-третьих, уже когда он направлялся к автовокзалу, город, видимо, отчаявшись лишить его отдыха более тонкими средствами, решился на грязный ход. Машина, вылетевшая на пешеходный переход из-за огромной фуры, довольно сильно ударила его в бедро. Водитель успел сбавить скорость, но и смягченный торможением удар едва не швырнул его на асфальт. В иное время он как минимум записал бы номер тотчас же умчавшегося автомобиля и заявил бы в полицию, но сейчас лишь сжал зубы и похромал дальше, больше всего на свете боясь опоздать на автобус, забыв и думать о том, что ушиб может быть серьезным.

Потом были почти сутки пути; боль от ушиба практически успокоилась, и большую часть дороги удалось продремать. Смотреть в окно не хотелось - мир по ту сторону стекла был серо-черным и тоскливым, грязно-белые пятна тающего снега не оживляли пейзаж, напротив, делали неуютно-неряшливым. Черные безжизненные леса чередовались с раскисшими, бесцветными, вылинявшими полями. Непригляднее всего были изредка попадавшиеся на глаза остовы деревянных домов, черные от времени или давних пожаров скелеты жилищ, зияющие пустотой между балок-рёбер. Встречались, само собой, и обитаемые деревни и города, но настолько однотипные и безликие, что взгляду не на чем было остановиться, а памяти – нечего удержать.

Привык считать, что после границы мир всегда немного другой, и был разочарован и встревожен, когда понял, что за окном не изменилось ровно ничего. Та же сырость, те же мертвые деревья, черные и блестящие, словно политые мазутом, те же прошлогодние травы, из которых зима выпила вместе с жизнью все краски, и все те же редкие, но страшные трупы домов по обочинам. Населенные пункты выглядели чуть ухоженнее и современнее, чем до границы, но оставались столь же безликими.

Словно всего этого было мало, на автобус обрушился ливень. Сам по себе звук его ассоциировался с уютом, но пейзаж за окнами стал еще серее, темнее и безрадостнее. Острые росчерки капель, расшибающихся о стекло и мгновенно сдуваемых ветром, не давали забыть, что рано или поздно теплый салон придется покинуть, и тогда ледяная влага будет уже барабанить по шляпе, колоть лицо и затекать за ворот пальто.

Как и опасался, выходить в Вильнюсе пришлось в дождь. Тот превратился из ливня в отвратную леденящую морось, которая не столько падала сверху, сколько парила в воздухе, но была, по счастью, достаточно мелкой, чтобы не пропитывать одежду мгновенно. Морщась от попадающих в глаза и стекающих по лицу капель, покорно встал в конец короткой очереди за багажом. Так ушел в себя, что не сразу понял, что водитель уже довольно долго переводит взгляд с мокрого талона на получение багажа на пустой багажный отсек и обратно. Поначалу образовалась тошнотворная пустота внутри – украли!.. Но потом осознал: ничего хорошего, но и ничего трагического. Документы, деньги, телефон и даже ноутбук взял с собой в салон, а пропавшем чемодане были лишь туалетные принадлежности и сменная одежда.

Отстраненно слушал долгие извинения трех человек - двух водителей и стюардессы. Багаж, очевидно, по ошибке выдали кому-то другому на одной из промежуточных остановок, но они обязательно выяснят, где именно был выгружены вещи, с человеком, получившим их, свяжутся, и доставят всё в течение самое большее трех суток... вы же сами помните, какой был дождь... ему вручили еще какую-то квитанцию, которая тоже мгновенно вымокла, и тщательно записали адрес отеля, в котором он намеревался остановиться.

Когда уже был готов взмолиться: черт с ним с чемоданом, только отпустите, с ним наконец распрощались, и он двинулся искать отель, временами укрываясь в арках, чтобы заглянуть в карту. Когда арок поблизости не было, закрывал, как мог, карту собственным телом, наклоняясь над ней, чтобы хоть немного защитить от вездесущего дождя.

Был в Вильнюсе два года назад, но всего полдня. Тогда успел осмотреть лишь малую часть Старого города. С утра тоже шел муторный, мелкий, холодный дождь, но в тот раз тучи быстро разошлись, и в яркой синеве над башней Гедимина засияло солнце, окрасившее кирпичные стены в теплые тона. Уезжать было невыносимо жаль; солнечный Вильнюс поразительно не походил на Вильнюс дождливый и пасмурный; в тот самый день решил – вернусь сюда непременно, дня на четыре самое меньшее, чтобы зайти в каждый старинный костел, посетить каждый музей, по крайней мере, из тех, что находятся в исторических зданиях, вволю насидеться в кафе и обойти каждую из улочек центра. С тех пор довольно часто вспоминал об этом намерении. Поездка в Вильнюс стала не то чтобы мечтой: для мечты это путешествие было все-таки недостаточно трудоемким и дорогим; но одной из любимых перспектив, к которым так приятно возвращаться в мыслях, когда все вокруг внушает лишь усталое отвращение и остро хочется оказаться где-то далеко отсюда, в каком-то лучшем мире, где твое время принадлежит только тебе.

Теперь с тревогой ловил себя на отсутствии радости – слишком холодным был дождь, слишком гадкими – капли, залетавшие в глаза подобно зловредной летней мошке. Видя причудливые старинные здания, каких не найти дома, ощущал отголосок удовлетворения, и только.

Приготовился к долгим блужданиям в хаосе кривых улочек, но отыскал гостиницу неожиданно просто. Номер оказался таким крошечным, что поначалу показалось – вошел по ошибке в кладовку или большой шкаф. Но ошибки не было: в «шкафу» стояли кровать, столик и миниатюрный табурет, занимавшие практически все пространство, и была дверь в совсем уже тесный совмещенный санузел.

Повесил пальто, пиджак и шляпу над батареей; принял горячий душ. За это время одежда, конечно, не высохла, но раздражала согревшееся тело куда меньше, чем продрогшее.

Пообедал в маленьком кафе, находившемся в том же здании, что и гостиница. Заказал цеппелины, о которых мечтал эти два года, и те оказались точно такими, какими он их помнил. После обеда настроение значительно улучшилось, и на прогулку отправился с твердым намерением не позволить непогоде испортить долгожданное свидание с городом.

Бесцельно петлял по старинным улочкам, почти не заглядывая в карту, полностью доверившись городу, поставив одну только задачу – увидеть как можно больше нового. Небо оставалось равномерно серым; морось стала настолько мелкой, что временами не была видна вовсе; воздух как будто потеплел. Архитектура поразительно гармонировала с погодой. Если в первый приезд ему неизменно попадалось на глаза что-то нарядное и яркое, то сейчас все, на что обращался взор, несло печать старости и разрушения. Барочные храмы, запомнившиеся ему красочными, потемнели и поблекли, белая штукатурка, отсырев, стала серой, а цветные элементы казались грязными и выцветшими. В один из костелов, памятных еще по прошлому приезду, он все-таки зашел, но вместо сумрачного великолепия, которое ожидал увидеть – изобилия золота и красок, приглушенных лишь мистической полутьмой, его встретило запустение. Обшарпанный серый камень и замазанные ноздреватым цементом трещины вместо фресок и резного дерева. Вместо алтаря - подвешенная на тросах растяжка с изображением распятия. И ни души, лишь далекий механический шум, словно в одном из отдаленных помещений храма работал генератор.

Вышел разочарованный, и тотчас же ощутил, каким холодным был воздух в костеле - стылая морось показалась ему теплой, словно он вышел в лето. К сожалению, иллюзия эта продлилась недолго.

Дождь вновь усилился; убежище удалось найти в музее дворца великих князей литовских. Блуждал бесцельно по археологической экспозиции, пытался читать подписи, но быстро бросил это занятие. Всегда любил музеи, но сейчас обстановка не казалась умиротворяющей. Напротив, собственное нежелание знать, к какому веку относится тот или иной фрагмент каменной кладки, и кто из королей в этом веке правил, повергало в еще большую прострацию: если даже мне все равно, то зачем вообще жили эти люди, зачем страдали и боролись, если всё, что осталось от них – эти камни да пара строк текста, мимо которых неблагодарные потомки ходят, не замедляя шаг? Дождь и здесь напоминал о себе: в потолке над археологическим залом окна располагались горизонтально, и капли барабанили по ним так сильно, что сначала думал – это аудиозапись дождя, зачем-то пущенная на полную громкость из невидимых динамиков.

Возвращался в отель довольно рано. Загорались фонари, вокруг которых реяли, подобно слетевшимся на свет мошкам, облака тускло-рыжей водяной пыли. Шел, чуть пошатываясь от усталости, любовался утомленно подсвеченными зданиями – по крайней мере, пытался любоваться, и думал о том, что нет сил даже выбрать место для ужина, и проще будет купить в магазине бутылку пива и сэндвич.

Уже подходя к гостинице, увидел две непроглядно-черных башни, принадлежащие, несомненно, одному из многочисленных в этой части строго города костелов в стиле виленского барокко. Здание не было подсвечено и от этого казалось еще больше. Сперва и вовсе принял его за обман зрения – если смотреть на башни прямо, они растворялись в ночном небе, и возникали, только оказавшись на периферии зрения. Решил было отыскать загадочный костел на карте, но, едва переступив порог номера, испытал такой наплыв усталости, что забыл и о любопытстве, и о пиве с сэндвичем. Лег и заснул, едва заставив себя раздеться.

Во сне мерз, и несколько раз просыпался от отвратительного, навязчиво возвращавшегося чувства, что дождь барабанит не по подоконнику, а где-то внутри комнаты, и одеяло насквозь пропитано тяжелой ледяной водой. Проснулся разбитым.

***

Утром долго отогревался в душе, смывал с себя липкую, стылую влагу из сна. Одежда, о чудо, за ночь высохла. Дождя слышно не было – то ли он прекратился, то ли вновь перешел в стадию парящей мороси.

Открыл окно. Водяная пыль тотчас ворвалась, коснулась лица, как противно мягкая, покрытая холодным потом ладонь, но он почти не заметил этого, потому что за окном чернели, возвышаясь над хаосом коричневых, серых и грязно-рыжих мокрых крыш, две огромные мрачные башни. Даже вздрогнул от неожиданности. Стал рассматривать башни, и скоро вынужден был признаться себе, что выглядят они пугающе. Основной причиной была, конечно, их чернота – возможно, следы копоти колоссального пожара, которые не смогли вымыть бесконечные дожди. Ему доводилось видеть каменные готические храмы, практически черные от времени, но в сочетании с архитектурой барокко эта расцветка смотрелось диковато. Во-вторых, взгляды окон – именно в этот момент он понял, почему в художественной литературе столь часто сравнивают окна с глазами; так вот, башни даже не смотрели на него, а буквально таращились, пристально и неусыпно; их овальные окна, не закрытые ни стеклами, ни ставнями, ни просто досками, были еще темнее, чем само здание. В-третьих, казались странными и размеры, и пропорции храма: что-то было не так, но что именно, он, интересовавшийся архитектурой лишь как любитель, так и не смог понять. Наконец, иррациональную тревогу рождало обилие в силуэте строения мелких шипов и острых выступов, заставляющее вспомнить готические башенки-пинакли.

Подумал: надо не забыть вечером погуглить, что там было раньше. А, впрочем, забудешь тут, когда эта штука таращится прямо в окошко! Суметь бы заснуть вечером, зная, что она там.

Проходя респепшн, на ходу поздоровался с девушкой-портье, и та вдруг окликнула:

– Простите, пожалуйста! Номер 204, так? Вам звонили из «Эколайнс». Они все еще не нашли ваш багаж и просят прощения за задержку. Напоминают, что, если вещи не будут найдены, вам следует составить перечень всего, что там было, с указанием приблизительной стоимости, и заверить этот список...

Выслушал подробности терпеливо, возразил лишь:

– Они, кажется, обещали багаж в трехдневный срок!

– Три дня прошло, – девушка заглянула в какие-то бумаги, – вы ведь уезжаете завтра, не так ли?

– Послезавтра.

– Прошу прощения, видимо, мои коллеги допустили ошибку.

В тот день бродил по музеям и успел осмотреть целых три картинные галереи. Всегда любил живопись, и прежде всего – за возможность увидеть людей других времен, но на этот раз с восприятием происходило что-то странное: лица на портретах вызывали не больше эмоций, чем заурядные физиономии прохожих на улице. Лишь немногие портреты притягивали взгляд и заставляли замедлить шаг. Прекрасная и статная святая Ядвига, которую принял сначала за Жанну д’Арк из-за платья во французских лилиях. Суровый чернобородый Стефан Баторий в неизменном красном кафтане с меховым оплечьем. Юный принц Владислав Ваза, будущий Владислав IV - златокудрый ангел с волшебными глазищами и коралловым румянцем на щеках, взирающий поверх воздушного кружевного воротника. Но то были исключения, в большинстве же своем картины забывались, едва исчезали из поля зрения.

Выйдя из последнего музея на улицу, попытался рассматривать людей, чего не делал с юности, со времен неудачных попыток стать писателем. Тогда прочитал где-то, что Достоевский находил своих персонажей прямо в толпе, то есть видел прохожих и достраивал в уме их биографии, которые и ложились в основу книг; попытался следовать примеру классика, но ровным счетом ничего интересного нафантазировать, глядя на типовые лица современников, так и не смог. Примерно то же было и теперь: все встречные люди казались продолжением унылого, однообразного дождя. Не все были некрасивы, попадались и вполне приятные, среди девушек были и те, кого он назвал бы симпатичными - но даже красота их была какой-то типовой, стандартной, не вызывающей эмоций. Чертов дождь. Не будь дождя, все было бы по-другому.

Обедал картофельной колбасой, ужинал картофельными блинами со сметаной и шкварками, вволю пил вкусное темное пиво. Обрел успокоение в мысли: даже живопись и архитектура могут надоесть, по-настоящему вкусная этническая кухня – никогда. Возвращаясь в отель, вновь увидел черные башни неизвестного костела и свернул было к ним, но раздумал: если храм не подсвечен, что толку идти к нему в темноте.

Попытался найти что-то в сети, но интернет работал скверно, а на попытках листать гугл-карту отказал окончательно.

Спалось чуть лучше, чем накануне - стук дождя стал почти привычен, да и к холоду тело вроде бы начинало адаптироваться.

***

Утром вновь открыл окно в дождь, чтобы посмотреть на странные башни. Решил: сегодня найду!

Вышел под морось. Смотрел, щурясь от мелких капель, в небо, и думал: до чего ты отвратен, дождь. И хуже всего не сырость и серость, а однообразие. Были бы хоть иногда просветы в облаках - было бы ради чего терпеть. А так... уехать, что ли, и впрямь на день раньше? Но ведь тогда в день отъезда установится отличная весенняя погода. Именно так это и работает.

Зашагал на поиски черного костела и примерно через полчаса понял, что совершил вокруг него уже три полных круга. То есть не вокруг самого строения, конечно, а вокруг того жилого массива, в глубине которого таился костел. Внутренние дворы, даже в больших городах, всегда считал продолжением квартир, а вторжение туда – бестактностью. С другой стороны, если люди селятся рядом с памятником старины, то пусть либо запирают свой двор наглухо (если, конечно, имеют такое право по закону), либо пусть относятся снисходительно к любителям архитектуры. Бродил по дворам еще час или полтора. Несколько раз ему казалось, что он подошел к черной церкви почти вплотную, и ее мрачные башни возносятся в серое небо где-то совсем рядом, буквально за ближайшей безликой трехэтажкой. Но прохода не было. Людей во дворах не было тоже, поначалу он воспринимал это с облегчением, но затем начал досадовать.

Немного раздраженный, но больше опустошенный и уставший от бесплодности поисков, устроился на обед в ресторанчике неподалеку. Снова ел что-то из картофеля и мяса, но вкуса почти не чувствовал – церковь, в которую невозможно попасть, не давала ему покоя. Когда приятно вежливый, превосходно говоривший по-английски официант принес сдачу, указал ему в окно, на две зубчатые башенки, выступающие из-за крыш, и спросил, что это за храм. Официант сперва не понял вопроса, потом ответил смущенно, что сейчас позовет коллегу, лучше понимающего по-английски. Ушел и больше к столику не вернулся.

Встал из-за стола почти злой. Подумал, что на сегодня лимит общения с людьми исчерпан, и костел он сможет найти сам, без подсказок аборигенов. Слава Богу, есть интернет, который знает почти все. Сходил в отель за ноутбуком. Устроился в кофейне и принялся за поиски, благо интернет работал несколько лучше, чем в гостинице. Часа через два или три, когда от выпитого кофе уже пульсировало в висках, а от передозировки сладким дрожали руки, вынужден был констатировать фиаско: запросы, как он их ни формулировал, не приносили ничего, а карты отображали на месте странной церкви лишь жилые дома.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒