7 Заказ М 679 3 страница

Известно, что в логике первым использовал понятие «возможный мир» еще Лейбниц при рассмотрении необходимо истинных утверждений как истинных во всех возможных мирах, включая и действительный мир, и возможно истинных утверждений как истинных в некоторых возможных мирах. Витгенштейн в «Логико-философском трактате» утверждал, что понять предложение — значит знать, что имеет место в мире, если оно является истинным: смысл предложения сводится к способу, которым предложение разделяет возможные состояния дел на те, в которых оно истинно, и на те, в которых оно является, ложным.

В современной модальной логике, занимающейся экспликацией логических отношений предложений, содержащих модальные понятия необходимости и возможности, лейбницевское понятие возможных миров получило «новую жизнь» благодаря введенному Крипке (при построении семантики для модальной логики) понятию отношения достижимости между возможными мирами (187). Утверждение считается необходимо истинным в мире W, если и только если оно истинно во всех возможных мирах, достижимых в мире (из мира) W. В зависимости от специфического содержания, вкладываемого в понятие достижимости, результирующая семантика соответствует различным модальным логикам.

Интуитивное обоснование использования понятия возможных миров при определении смысла предложений естественного языка заключается в следующем. Истинностное значение предложения определяется двумя факторами: тем, что говорится в предложении, и тем, каков мир. Таким образом, смысл предложения, или его интенсию, можно рассматривать как функцию (или правило), переносящую нас от мира к определенному истинностному значению (экстенсии предложения). Вообще смысл языкового выражения можно рассматривать как функцию (интенсию выражения) от мира к определенным его объектам (экстенсии выражения). Но поскольку представления носителя языка о мире меняются (не говоря уже о том, что они могут иметь различные или даже несовместимые представления о мире), поскольку наряду с дру-I гими предложениями ему приходится рассматривать предложения относительно гипотетических и воображаемых! ситуаций (на основе возможности такого рассмотрения: зиждутся как практические, так и теоретические рассуж-: дения), необходима функция, принимающая в качестве ¹ своего аргумента не только актуальное состояние мира, - или актуальный мир, но и различные возможные миры.

Носители языка постоянно, хотя, возможно, и неосознанно, имеют дело с возможными мирами как с тем, чему соответствуют, с чем совместимы их представления, убеждения, мнения, предположения, стремления, желания, сомнения и т. д. Например, предложениям, которыми носитель языка высказывает свое мнение, вовсе не обязательно предваряя его фразой «Я думаю, что», соответствует определенное множество возможных миров, в которых эти предложения являются истинными. Понимание такого

предложения означает представление мира, в котором это предложение является истинным. Этот мир, конечно, вовсе не обязательно является действительным миром: то, что думает определенный носитель языка, может и не соответствовать положению вещей в действительном мире. Следовательно, носитель языка имеет дело не только с объектами, существующими в данном мире, и не только с реальными объектами, рассматриваемыми в разных гипотетических ситуациях, по и с объектами, принадлежащими исключительно возможным мирам. В этой связи исполь^ зуемый (со времени работ Ф. Бреитано (87) и Э. Гуссерля (167)) термин «интенсиональностъ» означает особый случай направленности мысли на определенные объекты: речь идет об умственных, или ментальных, актах, направленных в отличие от физических актов и на несуществующие объекты. В той мере, в которой мы понимаем предложения о таких объектах, нам представляется осмыслен-ной и мысль о тождестве объектов, существующих в возможных мирах.

Один из наиболее наглядных случаев оперирования возможными мирами — рассказ о какой-либо истории. Понимание того, что говорится в ней, означает понимание того, каким должен быть мир, для того чтобы история была истинной. Другими словами, это означает понимание условий истинности истории. В таком случае речь идет по крайней мере о двух возможных мирах — мире, который описывается рассказчиком, и мире, к которому он принадлежит. Последний мир вовсе не обязательно является действительным миром, так как в нашем мире мы можем описать возможный мир, в котором кто-то рассказывает какую-то историю, т. е. в котором описывается некоторый третий мир, и т. д.

Наличие за понятием «возможный мир» вполне определенной интуиции, равно как его эвристическое значение в построении семантической теории естественного языка, обеспечивает ему статус базисного понятия теории, а его (/ большее уяснение — как, впрочем, в случае множества других теоретических понятий, используемых в языке науки и философии, — достижимо не посредством его определения, а посредством употребления в теоретическом объяснении исследуемых с его помощью феноменов.

В исследованиях Льюиса, Монтегю и других область

аргументов функции-интенсии расширена — в разной ете-

■ пени —* за счет определенного множества других факторов,

t 59

важных для определения соответствующих экстенсий. Поэтому в таких предложениях, как «Сегодня среда», «Он мой сосед», «Здесь холодно», истинностные значения которых зависят от экстенсий индексных составляющих предложения («сегодня», «он», «мой»), область аргументов функций-интенсий кроме фактора возможного мира содержит ряд контекстуальных факторов — так называемых координат {индексов, точек референции — в зависимости от принятой терминологии) времени, места, слушающего, говорящего и т. д. Интенсии в таком расширенном понимании являются функциями, отображающими множества этих факторов на соответствующие экстенсии.

Привлечение к анализу смысла языковых выражений констекстуальных факторов, несомненно, является положительным моментом. Оно означает учет в определенной степени прагматического (в узком понимании) аспекта естественного языка, т. е. аспекта, связанного с употреблением языка его носителями. Вообще говоря, в традиции референтных семантик проводится различие между описанием возможных языков (как построением теории истины для их выражений) или грамматик как абстрактных семантических систем, символы которых соотносятся с определенными аспектами мира, и описанием психологических и социологических фактов, при которых некоторая из этих абстрактных семантических систем реализуется, получает определенное употребление. В последнем случае говорят о прагматике в собственном (широком) смысле этого слова как теории речевых актов.

При таком рассмотрении — благодаря анализу коммуникативной структуры употребления языковых выражений — получает дальнейшее развитие и расширение (в ра- ботах Дж. Остина, Дж. Сэрла, П. Грайса и др. ) тезис Вит-, генштейна о смысле языкового выражения как его употреблении. А именно, проводится различие между значением (meaning) языкового выражения, определяемым типичными случаями его употребления, и значением определенного произнесения (utterance) языкового выражения как определенной («иллокуционной», в терминологии Остина) ролью, которая отводится языковому выражению в данном контексте его употребления.

Другие авторы проводят различие между значением
предложения-типа и значением предложения-знака. Так,
) предложение «Идет дождь» кроме обычного своего исполь-
' для утверждения может в определенном ксщтек-

сте быть использовано в качестве предупреждения, просьбы (например, закрыть окно), угрозы и т. д. В этом случае языковое выражение рассматривается с точки зрения техролей, которые ему отводятся носителями языка в определенном речевом акте; в свою очередь, употребление языкового выражения в вопросительной форме может использоваться не только для получения, запроса информации, но и для выражения сомнения, просьбы и даже утверждения (когда вопрос имеет риторический характер). Короче говоря, языковое выражение рассматривается с точки зрения тех ролей, которые ему отводятся носителями языка
в определенном речевом акте; тем самым функция утверждения языка более не рассматривается как единственная. Тогда значение определенного произнесения языкового выражения может полагаться функцией от значения. языкового выражения и его прагматического контекста '. В качестве другого прагматического аспекта наряду с иллокуционной ролью языкового выражения выделяется (см. 77) «перлокуционная» роль, или акт, как достижение определенного воздействия (на слушающего) посредством осуществления определенного речевого акта (например, изменения поведения как следствия угрозы). Так, согласно Остину, посредством осуществления локуционного акта (произнесения грамматически структурированных звуков) говорящий осуществляет иллокуциональный акт (утверждает, приказывает, обещает и т. д. ) и совершает перлокуционный акт (т. е. так или иначе воздействует на слушающего).

Аналогичным образом Грайс (см. 140) рассматривает

« употребление языковых выражений как определенного ви-

- да действие, направленное на достижение конкретных целей. Одна из таких целей, на которую ориентируются, осуществляя утверждение, заключается в принятии слушающим определенного мнения (belief); тогда произносящий предложение «р» рассматривается как имеющий намерение воздействовать на слушающего так, чтобы тот стал думать, что р. Позднее Грайс модифицирует эту тео-
• ретическую установку, указывая, что а, употребляя в от
ношении Ъ утвердительное предложение «р», имеет наме
рение воздействовать на Ъ так, чтобы Ъ думал, что а ду
мает, что р (см. 141). В аналогичном прагматическом
ключе Сэрл рассматривает «конститутивные правила»,

¹ Ср. ниже подходы Монтегю и Крессвелла, 61

представляющие собой своеобразные нормы употребления языковых выражений как нормы языковой коммуникации; так, правило «искренности» гласит, что утверждение, осуществляемое посредством употребления предложения «р», означает, что говорящий думает, что р (280).

Такие попытки систематизации коммуникативного аспекта употребления естественного языка ведут к необхо-, димости учета намерений носителей языка, к расширению /самого понимания семантической проблематики анализа / этого языка, осуществляемому за счет включения в эту ^проблематику прагматических в широком смысле аспектов /употребления языковых выражений, хотя и, как увидим, без должного учета носителей языка как носителей определенных концептуальных систем. Именно в этих системах содержится знание смысла речевых актов, на основе которого носитель языка как носитель концептуальной системы реализует определенный иллокуционный и перло-куционный потенциал употребляемого им языкового выражения.

В концепциях референтной семантики в качестве методологической предпосылки анализа естественного языка принимается установка, что нет существенного теоретиче-У ского различия между искусственными и естественными языками как интерпретируемыми системами знаков. Во всяком случае считается, что не имеется ничего такого, что препятствовало бы использованию одного и того же концептуального аппарата для анализа семантик этих языков. В качестве несущественной разницы между ними полагается степень эксплицитности правил образования выражений этих языков. Отсюда делают вывод, что, если правила грамматики естественного языка можно было бы сформулировать эксплицитно и полно, такую грамматику следовало бы рассматривать как грамматику формального языка.

Хотя конечная цель, преследуемая как в интерпрета-тивной концепции семантики, так и в концепциях референтной семантики, состоит в формализации предиката «осмысленное выражение естественного языка», различие между этими подходами с точки зрения их психологической ориентации очевидно, не говоря уже о концептуальном различии этих подходов и о диапазоне охватываемых ими явлений естественного языка.

Представители трансформационной-генеративной теории стремятся охарактеризовать все возможные, но только

целдвечёскиё языки, развивая определенную гипотезу б структурных свойствах мозга. Предполагается, что знание структуры естественного языка ведет к раскрытию природы человеческого мышления, что каждый аспект трансформационной-генеративной грамматики обладает определенной психологической реальностью в некотором абстрактном смысле, именно в том, что интуиция носителей языка представляет факты в качестве источника для построения лингвистической теории, которая, в свою очередь, описывает абстрактные сущности. Представление естественного языка посредством определенной системы правил полагается психологически и физически реализуемым: такая система при надлежащей ее разработке рассматривается в качестве теоретической основы объяснения механизма усвоения языка (179).

Референтная теория в отличие от трансформационной-генеративной теории является теорией синтаксиса и семантики любых языков как интерпретируемых систем знаков. Критерий формальной строгости, элегантности зачастую преобладает в ней над критерием психологической достоверности. Так, для Монтегю синтаксис, семантика и прагматика естественного языка являются областями, относящимися не к психологии, а к математике, поэтому полагается совершенно естественным изучение языка посредством тех же методик, которые используются в математике при анализе формальных языков. При таком подходе, однако, не отвергается роль интуиции: аналогично тому, как, например, в геометрической теории используется определенная интуиция относительно точек и линий, при построении лингвистической теории обоснованна ссылка на интуицию носителей языка о его выражениях. Такая ссылка, однако, не предполагает согласия рассматриваемых интуиции.

При референтном подходе, как правило, строится некоторый формальный язык (или иерархия формальных языков в качестве постепенно усложняемых и приближающихся к реалиям естественного языка его формальных моделей) как фрагмент естественного языка, интерпретируемый в терминах семантики некоторого (формального) языка интенсиональной логики. Или же строится некоторый формальный язык (например, язык временной интенсиональной логики), дается семантика этого языка, а естественный язык интерпретируется опосредованно — путем указания определенной процедуры (правил) перевода

фрагмента естественного языка на формальный язык. При этом выбирается достаточно богатый, представительный фрагмент этого языка в том отношении, чтобы он, например, содержал квантификацию в экстенсиональном и интенсиональном контекстах, референцию посредством собственных имен и определенных дескрипций, неоднозначные языковые выражения и др.

Увеличение степени адекватности формальной модели естественного языка, внесение в нее характеристик, во все большей степени охватывающих реалии этого языка, рассматриваются как то, что принципиально достижимо путем дальнейшей разработки концептуального и технического аппарата модели.

Базисная синтаксическая абстрактная структура выражений рассматриваемых фрагментов естественного языка, как правило, задается в терминах «категориальной грамматики» в духе идей К. Айдукевича ' (см. 74). Синтаксическая категория выражения считается базисной либо выводной (производной, составной) и определяется тем, какое новое выражение оно образует, вступая в комбинацию с другими выражениями естественного языка. Так, если а, а\, ..., а_п являются любыми (базисными или выводными) категориями, то (a/ai... a_n) является выводной категорией. Таким образом, вид категориального символа показывает, с выражением какой категории сочетается рассматриваемое выражение и к какой категории оно принадлежит. Так, а/й1 означает, что речь идет о выражении, которое принимает выражение категории а\ и дает выражение категории а. Множество выводных категорий, очевидно, является бесконечным.

Базисные структуры преобразуются в поверхностные структуры посредством ряда формальных синтаксических. операций — «базисных правил» и «правил трансформации» 'в грамматике Льюиса, «правил элиминации логической

¹ Строго говоря, имеется разница в определении категориального языка у разных исследователей. Например, Монтегю определяет его алгебраически, Льюис — в терминах грамматики «фразо-ввдх структур», Крессвелл — в теоретико-множественных терминах. Вообще «категориальная грамматика» рассматривается как «распознающая» грамматика. Речь в ней идет о такой процедуре анализа предложения, которая начинается с лексического уровня и завершается символом предложения. Однако в синтаксической метатеории «распознающие» грамматики формально эквивалентны «порождающим» грамматикам, предполагающим обратную процедуру синтаксического анализа предложения (см. 83).

символики» в грамматике Крессвелла. Базисная структура, будучи задана в терминах категориальной грамматики, особенно удобна в качестве объекта семантической интерпретации: синтаксические правила грамматики указывают ход применения семантических операций (правил). Тем самым обеспечивается осуществление фрегевского принципа функциональности: выражение (его значение и смысл) выступает как функция, принимающая в качестве своих аргументов другие выражения (их значения и смыслы) и производящая новое выражение (его значение и смысл) в качестве своего значения.

Перейдем к общей характеристике собственно семантического компонента в концепциях референтной семантики естественного языка.

3. СМЫСЛ КАК ФУНКЦИЯ:

СЕМАНТИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ

Д. ЛЬЮИСА, Р. МОНТЕГЮ, М. КРЕССВЕЛЛА

В концепции Д. Льюиса ' (201) смысл рассматривается как конструкт, построенный из элементов, принадлежащих разным онтологическим категориям. Смысл предложения — это то, что определяет его истинностное значение (экстенсию предложения) в различных возможных положениях вещей (возможных мирах), в различное время, в различных местах, для различных носителей языка и т. д. Смысл имени, согласно этой концепции, определяет, какой предмет (экстенсия имени) именуется в различных положениях вещей, в различное время и т. д. К категории предметов относятся как те, которые существуют в действительном мире, так и те, которые могли бы существовать в положениях вещей, отличных от действительного. Смысл общего существительного определяет, к какому множеству (возможных или действительных) предметов (как его экстенсии) оно относится в различных положениях вещей и т. д. Таким образом, смысл в данной концепции — это функция в наиболее общем теоретико-множественном понимании этого слова, при котором область аргументов, как и область значений функции, может состоять из любых сущностей.

¹ Мы начинаем наше рассмотрение именно с этой концепции лишь в долях простоты построения изложения: теоретическп и исторически заслуга эксплицитного рассмотрения смысла выражений как функции принадлежит Монтегю.

5 Заказ № 679

Любая функция от индексов к соответствующим экстенсиям базисных категорий называется интенсией. В качестве интенсий выводных синтаксических категорий рассматриваются «композиционные интенсий», образование которых подсказывается соответствующими категориальными индексами синтаксических категорий. Если а, а\, ..., а_п базисные или выводные синтаксические категории, интенсией категории (a/ai... а_п) является и-нарная функция от ai-интенсий, ..., а_п-интенсий в качестве аргументов к а-интенсии в качестве значения функции. Иными словами, результатом конкатенации {а]а\ ... а_п) с интенсией с_о, а\ с интенсией с_и..., а_п с интенсией с_п является а с интенсией с₀ {с\... с_п). Так, в грамматике Льюиса, где в качестве базисных выступают категории предложения S, имени N и общего существительного С, интенсия прилагательного С/С рассматривается как любая функция от интенсий для С к интенсий для С, т. е. функция, область аргументов и область значений которой состоит из функций от индексов к множествам предметов.

Интенсией категории наречия (S/N)/(S/N) является функция от интенсий глагольных фраз к интенсиям глагольных фраз, т. е. функция от функции, которая является функцией от функции, которая является функцией от индексов к предметам, к функции от индексов к истинностным значениям, к функции от функции, которая является функцией от индексов к предметам, к функции от индексов к истинностным значениям (! ). Не трудно представить, как громоздок конструкт, представляющий интенсию для наречий, модифицирующих другие наречия, т. е. для категории ((S/N) (S/N)/(S/N)/(S/N)) и т. д. Однако за 'сложностью таких конструктов нельзя не видеть простоты принципов их строения. В этой связи можно провести аналогию с ситуацией, имеющей место при теоретико-множественной реконструкции, или экспликации, понятия действительного числа, интуитивно довольно простого, хотя теоретически описываемого не менее сложно.

Смысл в рассматриваемой модели, однако, не всегда тождествен интенсий, ибо возможны различия в смысле, не сопровождаемые различием интенсий. Так, о логических тавтологиях (всегда истинных предложениях) можно сказать, что они имеют одну и ту же интенсию, а именно постоянную функцию, имеющую при любом индексе истинностное значение Истина, но нельзя сказать (исключая тривиальный случай, когда речь идет об одной и той же

тавтологии), что они в этом случае имеют один и тот же смысл.

Так, семантическое отличив предложения «Трава является зеленой или трава не является зеленой» от «Снег является белым или снег не является белым» состоит в различии интенсий, составляющих соответственно выражения «Трава является зеленой» и «Снег является белым». Следовательно, только тогда, когда рассматриваются интенсиц составляющих и т. д. (т. е. когда достигается уровень простых лексических составляющих как составляющих терминальной цепочки базисной структуры), тождество интенсий можно рассматривать как необходимое и достаточное условие тождества смыслов.

Согласно Льюису, «различия в интенсий дают нам грубые различия в смысле. Тонких различий в смысле мы должны искать в анализе сложного выражения на его составляющие и в интенсиях этих составляющих» (201, с. 182). Поэтому смысл у Льюиса отождествляется с семантически интерпретированным фразовым маркером (фразовой структурой) без его терминальных узлов (вершин). Смысл определяется как такое дерево, каждый узел которого занят упорядоченной парой < а, с>, состоящей из категории и соответствующей интенсий для этой категории, и непосредственно под каждым нетерминальным узлом, занятым такой парой, имеются два или более узла, занятые парами < а₀, с_о>, < ai, cj>, ..., < а_и, с_и> такими, что а_о является (a/ai... а„), а с является с„ (ci... с_п) (201, с. 184).

Таким образом, поскольку смысл в концепции Льюиса отождествляется с семантически интерпретированными фразовыми маркерами, синтаксические правила фразовой структуры категориальной грамматики вместе с соответствующими семантическими правилами проекции являют собой условия правильности построения смыслов, или правила осмысленности, языковых выражений.

Если смысл является деревом с единственным узлом, то он полагается простым, а все другие смыслы — сложными. Последние образуются из простых смыслов, представленных в лексиконе естественного языка (как инвентаре простых смыслов) посредством процедуры, согласно которой несколько смыслов (простых или сложных) соединяются в качестве субдеревьев под новым узлом. Смысл тп' называется составляющей смысла тп, если и только если га' является субдеревом тп; говорится, что тп порождается

множеством простых смыслов, если и только если каждая простая составляющая т' принадлежит этому множеству. Располагая в качестве фундаментального определением истинности предложения при определенном индексе, Льюис может перейти к определению других важных выводных семантических отношений и свойств языковых выражений, таких, как логическая истинность (как истинность выражения во всех возможных мирах), аналитичность (как истинность при любом индексе), логическое следствие (5" полагается логическим следствием S, если и только если S' является истинным во всех тех мирах, в которых истинно S; тогда S' логически следует из S, или Алогически имплицирует S') и др.

Семантическая концепция Льюиса является одной из наиболее простых референтных концепций, использующих семантику «возможных миров». Ее можно рассматривать в качестве классического примера использования концептуального аппарата интенсиональной логики для анализа (несложных) реалий естественного языка, в качестве «введения» в такое применение интенсиональной логики. Существенным в этой концепции, как, впрочем, и в других ниже характеризуемых ее аналогах, является понимание смысла как интенсиональной функции, а аспекта осмысленности выражений естественного языка как аспекта их интерпретации на определенном множестве интенсиональных объектов аналогично интерпретации выражений формального языка. В этой концепции (как и в рассматриваемых далее концепциях Монтегю и Крессвелла) в отличие ¹ от интерпретативной теории положительным является то, что именно посредством функционального рассмотрения смысла уже устанавливается связь между естественным языком и миром, вернее, между «семантикой языка» как теоретическим конструктом и миром. При этом осуществляется минимальная, но конструктивная попытка формально (т. е. средствами теории) учесть самого носителя языка в качестве одного из прагматических факторов, именно как референта индексного выражения. Такая попытка, несмотря на ее ограниченность, представляет собой шаг в расширении возможностей логического описания языка, в расширении понимания самой проблематики смысла.

Перейдем к характеристике семантической концепции Р. Монтегю, одного из наиболее видных представителей референтного направления анализа естественного языка.

Цель его исследований — построение семантической теории естественного языка как теории логической формы его выражений, которая на основе придания этим выражениям определенной формы, или структуры, делала бы возможным построение теории истины для данного языка. Согласно Монтегю, если основная цель синтаксической теории состоит в том, чтобы охарактеризовать (строго определить) различные синтаксические категории языка, то основная цель построения теории семантики — охарактеризовать понятие истинного предложения и понятие следования. Термин «грамматика Монтегю» относят, как правило, к идеям, изложенным в двух работах (223, 224), составляющих ныне основу определенной школы формального анализа естественного языка.

Как принято в работах Монтегю, вслед за рекурсивным определением синтаксически правильно построенного выражения, принадлежащего к определенной — базисной или выводной — категории, вслед за введением синтаксического понятия дерева анализа предложения (являющегося, скорее, аналогом «трансформационных», нежели фразовых, структур трансформационной-генеративной грамматики) демонстрируется синтаксический способ построения выражения, содержащий информацию о последовательности и содержании синтаксических операций, определяющих его строение.

Соответственно синтаксическим вводятся семантические — базисные и выводные — категории: определяется понятие модели как непустого множества Е («модельной структуры») и /—функции приписывания базисным выражениям соответствующих сущностей из множества Е. Определение модели обусловливает объекты, которые должны соотноситься с базисными выражениями в качестве их семантических значений (values), в качестве их возможных денотаций. Вводя соответствующие синтаксическим семантические операции, получают экспликацию в терминах рассматриваемого подхода понятие истины предложения относительно определенной точки референции и определенной интерпретации, понятие неоднозначности ^!, логической истинности, логического следования и др.

¹ Так, истинность неоднозначного предложения определяется относительно определенного разрешения его неоднозначности посредством представления разных деревьев его анализа; таким образом, истинность определяется для пар, состоящих из предложения

d схематизированном виде семантические идеи теории Монтегю можно представить следующим образом.

Семантические категории вводятся посредством указания (строго говоря, посредством рекурсивного определения) множества возможных денотаций D соответствующих синтаксических категорий относительно модельной структуры. Каждая из них соотносится с определенной семантической категорией, или типом, по терминологии Монтегю, как типом определенных денотаций.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒