7 Заказ М 679 4 страница

Типы в семантической теории играют роль, аналогичную роли синтаксических категорий в синтаксической теории, причем какой именно тип должен быть приписан данной синтаксической категории — дело интуитивного, дотеоретического понимания языка. Строго говоря, модель языка приписывает семантические значения только базисным выражениям естественного языка. Приписывание определенных значений выводным выражениям осуществляется посредством семантических правил, формулировка которых не является проблематичной, так как они являются семантическим аналогом соответствующих синтаксических правил: для каждого синтаксического правила имеется соответствующее семантическое правило. Так, множество возможных денотаций индивидуальных выражений относительно модельной структуры Е принадлежит типу е сущностей множества Е, т. е. D_e, _E=E, или f(«a»)^E, где «а» — индивидуальное выражение, т. е. функция / соотносит с каждым индивидуальным выражением (например, собственным именем) один и только один элемент Е.

Множество возможных денотаций повествовательных предложений относится к типу t и является множеством истинностных значений бинарной логики {0, 1}, т. е. D_ttE — = {0, 1}; множество денотаций непереходных глаголов (одноместных предикатов — в логической терминологии) относится к типу < е, t>, т. е. D< _{e! t}> =Df\^E, или f(«P») — {0, 1}^Е, где «Р»— непереходный глагол. Вообще множество денотаций других синтаксических категорий относительно модельной структуры Е определимо рекурсивно и может быть выражено формулой: На, в, e⁼D_в^а^, или D_oe^d'^x ■ ■ -^xDn, Tjip А, В — синтаксические категории, а под X^Y, как обычно, понимается множество всех функций

и определенного анализа его структуры. Только относительно разрешающего неоднозначность предложения анализа определяется и понятие логического следования.

с аргументами в Y и значениями в X, а под XX Y понимается картезианское умножение X на Y (т. е. множество упорядоченных пар таких, что же1, уеУ).

Понятие интенсии языкового выражения вводится ввиду недостаточности экстенсиональной модели < £, /> для семантического анализа предложений, содержащих интенсиональные выражения, ввиду, например, необходимости учесть временной аспект предложений естественного языка. В последнем случае, например, из рассмотрения грамматической категории прошедшего времени явствует, что она не может полагаться в качестве истинностно-функционального оператора, учитывающего экстенсиональные значения предложений как их возможные денотаций в модели < Е, />. Так, истинностные значения предложений, относящихся к прошлому, зависят не только от истинностных значений их аналогов, относящихся к настоящему; истинностное значение первых в момент времени i зависит от истинностных значений вторых в моментах времени, отличных от i.

Обнаружение аналогии структуры временных операторов структуре модальных операторов определило то, что множество факторов, относительно которых должна определяться экстенсия соответствующих языковых выражений, было расширено посредством отнесения к этому множеству моментов времени. Поэтому вместо системы < £, /> принимается система < С#, 1, < >, />, называемая «интерпретацией», а < Е, /> — соответственно «интерпретационной структурой», в которой / — непустое линейно упорядоченное (в данном случае отношением < ) множество моментов времени. В более широком понимании / можно рассматривать как множество возможных миров. В этой связи, особенно в плане онтологических допущений, важно отметить, что существенно абстрактный характер рассматриваемой теории заключается в том, что она допускает как разнообразие интерпретационных приписываний, так и разнообразие интерпретационных структур, не предрешая тем самым вопроса о том, какие множества сущностей или возможных миров являются «правильными», «отмеченными» для интерпретации данного естественного языка.

Роль интерпретации заключается в приписывании ин-тенсий, или смыслов, языковым выражениям. Соответственно модель в понимании < Е, /> становится парой < < < £, /, < >, />, i>, где is/: речь идет о приписыва-

нии посредством определенных функций, называемых интенсиями, возможных денотаций (в указанном смысле) языковым выражениям относительно /. Так, интенсия предложения «Сегодня среда» является функцией от / к определенному истинностному значению как экстенсии этого предложения в определенный момент времени, интенсия индивидуального выражения (в данном случае собственного имени), например «Р. Рейган», полагается константной функцией от / к определенному члену множества Е в отличие от интенсии определенной дескрипции «Нынешний президент США», имеющей различные значения в различные моменты времени или в различных возможных мирах. Вообще полагается, что функции, соотносимые с индивидуальными выражениями, не обязательно являются константными: так N ж М как интенсии индивидуальных выражений «а» и «Ъ» соответственно могут иметь то же функциональное значение в некоторых, но не во всех £ е/. Имеппо этим объясняется информативность утверждений тождества (вроде «Утренняя звезда является Вечерней звездой»).

Таким образом, для каждого семантического типа А относительно интерпретационной структуры < СЕ, 7> утверждается определенный тип интенсии < s, Л> как тип смыслов, соответствующих выражениям типа А. Понятие возможной денотаций таким образом расширяется за счет введения новой категории семантических типов: D(s, a), e, i понимается как функция D\_EI> _ где D(s, a) — множество возможных денотаций семантического типа < s, A~>. Так, относительно интерпретационной структуры < £ ", /, < > множество Е¹ является множеством возможных депотаций, которые являются интенсиями, принадлежащими семантическому типу < s, e> и относящимися к индивидуальным выражениям, иначе говоря, речь идет о множестве «индивидуальных концептов». Интенсия предложения, или пропозиция, относится к семантическому типу < s, £ >, интенсия непереходного глагола — к < s, < e, t^> и т. д. (так, если «Р»: «идет», то интенсия «Р» есть функция. /V — такая, что, если i — возможный мир, N(i) является функцией М от сущностей к истинностным значениям, такой, что М (х) =1, если и только если х идет в мире i). Интенсия прилагательных, поскольку они модифицируют общее существительное (или фразу общего существительного) и дают новые общие существительные (их фразы), рассматривается как функции от свойств к

свойствам и относится к семантическому типу < s, < s, < e, i>, < s, < e, t> > > > и т. д.

Таким образом, рассматриваются два способа приписывания семантического значения (value) языковому ныра-ягению «<? »: наряду с экстенсией Ext < < в, i, < >, />, г «а» выражения рассматривается интенсия Int (( e, /< ), /> «а» выражения «а». При таком подходе понятия экстенсии и пптенсии оказываются взаимоопределимыми: Ext((_Ei /< >. />, , - «a» = N(i), TReN=Int < < е, i, < ), / > «а», и вообще, если Ext {{e, i< >, />,; «а» принадлежит типу А, то Int ((e, /< ), />, «а» является такой функцией Л" от / к множеству возможных денотаций типа А, что для всех £ е/, N(i) =Ext((E, /, < >, />, г «а». Эта взаимоопределимость интенсии и экстенсии означает следующее. Во-первых, длл рекурсивного определения может быть выбрано одно и: з этих понятий, соответственно речь может идти о приписывании синтаксической категории посредством определенной функции определенного семантического типа как семантического типа выражений, принадлежащих данной синтаксической категории (и тогда, например, если «Р»— непереходный глагол, «а» — индивидуальное выражение, Int((_E, /, < >, /> «Ра» — М, где М является функцией от / к {0, 1} — такой, что M(i) = (Int < ( e, /, < >, /> < < P»(i))(N(i)), где N = Int((_E, /. < >, /> «а»). Во-вторых, интенсии могут быть введены в семантику совершенно естественно на базе экстенсиональных теорий.

Определимая интерпретацией функция / не только приписывает семантические значения (values) базисным выражениям, но и приписывает определенные семантические операции синтаксическим операциям как ге-нарные функции от возможных денотаций к возможным денотациям. На интенсиональном уровне действие этих семантических функций сводится к действию одних интенсии над другими интенсиями. Так, если N\ имеет семантический тип < s, < Л, В^>, я N2 — семантический тип < s, Л> и te/ (N{(i) в таком случае имеет тип <. А, J5>, а N2(1)—тии А), тогда речь идет об интенсиональном применении Ni к N₂, результатом чего является интенсия М типа < s, 5> — такая, что M(i) = (iVi(i)) (N₂(i)). Так, если «Р» («идет») приписывается интенсия М типа < s, < e, t^$> и «а» приписывается интенсия N₂ типа < s, e>, тогда «Ра» имеет интенсию, которая является результатом интенсионального применения Ni к N2.

Существенными для понимания семантической концеп-

ции Монтегю и его вклада в решение задач логико-философского анализа естественного языка являются, с нашей точки зрения, следующие два методологически взаимосвязанных вопроса. Первый, более общий с точки зрения методологической, касается понимания задач семантической теории естественного языка. Второй — теоретически более специфический, но не менее важный методологически — относится к семантическому и синтаксическому статусу, который в ней получают собственные имена и вообще индивидуальные выражения (к обсуждению этого вопроса в более широком теоретическом контексте мы вернемся в гл. III).

Успешное решение основной задачи семантической теории, в понимании Монтегю, заключается в теоретическом объяснении того, как, во-первых, различные виды смыс~ лов связываются с различными синтаксическими категориями и как, во-вторых, смысл выражения зависит от смыслов его составляющих и, следовательно, определяет условия, при которых то или иное предложение является истинным. Эта теория, однако, не дает экспликации внут-рикатегориальных семантических различий дескриптивных — в отличие от логических — выражений естественного языка. В этом ее существенный недостаток, принципиально ограничивающий ее объяснительные возможности. Семантическая теория Монтегю не дает объяснения смыслового различия любых двух выражений естественного языка, принадлежащих к той же (дескриптивной) синтаксической категории (например, глаголов «идти» и «бежать», которые различаются по смыслу, что фиксируется в словаре; однако составление словаря требует определенного знания мира). Такое объяснение Монтегю относит к сфере лексикографии, занятой составлением словарей и, как он полагает, имеющей дело с понятиями, относящимися к разным областям научного и обыденного познания. Следует подчеркнуть, что кроме неадекватности такого подхода интуиции носителей естественного языка теоретическое игнорирование внутрикатегориальных различий влечет крайне проблематические следствия и для принимаемого в теории в качестве базисного понятия возможного мира: в таком случае интуитивно противоречивые предложения (вроде «Фидо белый» и «Фидо черный»), очевидно, тоже описывают определенный возможный мир. Проведение внутрикатегориальных различий в рассматриваемой теории вообще необходимо лишь в той степени,

В которой они обеспечивают наличие семантического правила для каждого синтаксического правила естественного языка. Проведение таких различий по сути дела ограничивается теми синтаксическими категориями (т. е. содержащимися в них базисными выражениями), которые существенны — в общем проекте построения определения истинности для предложений естественного языка — для определения понятия общезначимости, для теоретической реконструкции понятия логически правильного вывода исходя из традиционного понимания логической формы. Поэтому, хотя, например, кванторные выражения «каждый» и «некоторые» относятся к одной синтаксической категории, им в целях экспликации феномена универсальной и экзистенциальной квантификации приписываются вполне определенные смыслы. Эти выражения рассматриваются как логические константы, их денотация не зависит от моделей в отличие от выражений, которые функционируют как логические переменные, — их денотация относительна рассматриваемой модели. Дифференциация семантики других базисных выражений, важных для теоретической реконструкции интуитивно правильных выводов, равно как восстановление «нейтрализованных» теорий логически правильных выводов, полагается достижимой без придания им статуса логических констант, а посредством введения «постулатов смысла» (о неудовлетворительности такого подхода пойдет речь ниже).

В указанной теории собственные имена являются «логически определенными» относительно рассматриваемой интерпретации, т. е. их экстенсии понимаются как инвариантные относительно возможных миров и контекстов их употребления, что выражается формулой (х)П {х~а), где а ■ — имя, (х) — квантор общности, х — индивидная переменная, П — модальный оператор необходимости (224, с. 235). Иными словами, полагается, что имеется фиксированное множество индивидов (как возможных денота-ций имен), которое является областью значения функций, конституирующих их смыслы. Таким образом, если i — . возможный мир и Ei — множество объектов, существующих в i, тогда объединение множеств Ei для всех i в данной интерпретации может рассматриваться как множество всех возможных индивидов. Семантический статус имен в работах Монтегю претерпел значительные изменения, что связано с исследованием аналогии между именами и кванторными выражениями75

(фразами). Отправным пунктом такого представления служит интуиция, связанная с традиционным пониманием аналогичности роли имен и кванторных выражений как фраз существительного; так, «Джон идет», «Человек идет» рассматриваются как имеющие одну и ту же форму. Известно, что в первопорядковой логике кванторы представляются как не имеющие самостоятельного значения (221): универсальные формулы образуются путем подстановки на место переменной в формуле «Рх» выражения, имеющего форму «каждый а», где «а» фраза общего существительного.

Интерпретация кванторов как самостоятельных синтаксических категорий осуществима в логике более высокого порядка как свойств второго порядка. В теории Монтегю, где свойства относятся к типу < s, < е, t^$>, квантор-ные выражения вроде «человек» («a man»¹), «каждый человек», «никто» и т. д. относятся к типу < s, < Cs, < e, t^>, t^$>. Так, выражению «человек» («a man»), вернее, соответствующему объекту приписывается свойство «Р», если и только если имеется человек, по отношению к которому «Р» истинно. Соответственно предложение «Человек идет» истинно, если и только если свойство «идти» является свойством, представленным выражением «человек». Предложение «Мэри любит кого-то» истинно, если и только если свойство «быть любимым Мэри» есть свойство, представленное выражением «кто-то». «Джон думает, что Мэри надеется, что кто-то ее любит» истинно, если и только если свойство, выражаемое формулой «Джон думает, что Мэри надеется, что х любит ее», имеет свойство, которое представлено выражением «кто-то».

Аналогично тому, как имя, вступая в связь (комбинацию) с непереходным глаголом, образует предложение, вступая в связь с переходным глаголом — непереходную глагольную фразу, а содержащиеся в предложении местоимения (как в «Джон думает, что Мэри говорит о нем») связываются определенными собственными именами, так и кванторные фразы вступают в комбинацию с другими составляющими предложения и рассматриваются как образующие фразы существительного из фраз существительного. Соответственно в канонической записи знак, пред-

¹ Кванторность этого выражения в английском языке передается неопределенным артиклем перед фразой существительного.

ставляющий кванторную фразу, ставится в связь с фор-" мулой относительно определенной, содержащейся в ней переменной, образуя новую формулу. При этом содержание данной связи объясняет, согласно Монтегю, две возможные интерпретации — референциалъную и атрибутивную — соответствующих кванторных выражений (как в предложениях «Джон ищет единорога», «Джон говорит' о единороге», «Джон должен Смиту лошадь» и т. п. ) '.

Таким образом, проведение аналогии между собственными именами и кванторными выражениями приводит Монтегю к приписыванию собственным именам той же синтаксической категории и того же семантического типа, а именно < s, < Cs, < е, £ », f> (224). Обратный путь, т. е. рассмотрение семантического статуса кванторных фраз как обозначающих определенные сущности, очевидно, несовместим с интуицией. В результате такого унифицирующего подхода собственное имя рассматривается как выражающее свойство свойств, что хотя и представляется искусственным, но не ведет к пересмотру истинностных значений предложений. Так, имя «Джон» рассматривается как выражающее свойство одного из свойств, которыми обладает Джон, и тогда предложение «Джон идет» истин-, но, если и только если свойство «идти» является одним иэ свойств, которыми обладает Джон. Такая интерпретация, однако, дает побочные логически нежелательные следствия, такие, как, например, отрицание общезначимости «Джон является холостяком или Джон не является холостяком», приписывание неоднозначности предложениям, таким, как «Джон любит Мэри» и т. д. (Эти следствия, как уже не раз отмечалось, предполагается упразднить введением соответствующих постулатов смысла. )

Искусственность такого подхода с точки зрения интуитивной проявляется в очень сложной интерпретации самых элементарных предложений, относительно которых можно говорить о своеобразном обращении понимания предикации. Так, в случае анализа предложения «Джон идет» свойство индивидуальных концептов, выраженное глаголом «идет», имеет второпорядковое свойство, выражаемое собственным именем «Джон», т. е. в теоретико-множественной интерпретации речь идет не о принадлежности Джона множеству идущих, а наоборот — о включении хождения во множество атрибутов Джона. Следствием

¹ Подробнее об этом см. главу III.

такого подхода является и отрицание общезначимости рассуждений вроде «Джон является мэром города. Джон бежит. Следовательно, мэр города бежит». Это та дорогая цена, которую приходится платить за такую унифицированность обсуждаемого подхода.

Наконец, в расширенном понимании Монтегю семантической теории, охватывающем анализ предложений, содержащих ршдексалы («теперь», «здесь», «там», «он», «это» и т. д. ), и интегрирующем в семантику определенные прагматические аспекты употребления естественного языка, интенсия выражения рассматривается не только относительно возможного мира i, но и относительно определенного контекста его употребления /; соответственно говорится об экстенсии выражения относительно пары < 1, />. Интерпретационная структура тогда в качестве дополнительной составляющей содержит множество контекстов употребления J. Такое множество, например, может представлять собой разбиение / на подмножества, связанные между собой отношением «меньше» (< ). Таким образом, под интерпретацией понимается структура < ^. Е, I, <, />, />, где / есть функция приписывания, учитывающая также и фактор контекста употребления. Такие определенные относительно возможных миров и контекстов употребления сущности Монтегю называют «значениями» {meanings) в отличие от вышерассмотренных смыслов {senses).

Интуитивно основание для различия между значениями и смыслами состоит в том, что значения являются теми сущностями, которые служат для интерпретации выражений, и потому, если интерпретация сложного выражения есть функция интерпретации его составляющих, значения не должны отождествляться с функциями только от возможных миров. Смыслы, в свою очередь, являются такими интенсиональными сущностями, которые обозначаются выражениями (223, с. 379). Иными словами, хотя экстенсии приписываются выражениям относительно возможных миров и контекстов употребления, только первые входят в построение возможных денотаций. Данное различие смысла и значения не следует принимать за классическое (проводимое со времен Фреге) различие между смыслом (sense — в понимании Монтегю) и значением {meaning — в понимании Монтегю). Рассматриваемое различие относится к дополнительному различию между терминами, обозначающими интенсиональные сущности.

Богатство, разработанность формальных средств, используемых Монтегю, позволяют охватить в некоторой степени, описать этими средствами важный для определения смысла языковых выражений фактор контекста их употребления. Так, рассмотрение этого фактора позволяет ему наряду с понятием семантической общезначимости построить определение понятия прагматической общезначимости, т. е. истинности выражения во всех случаях его произнесения. Предложение полагается прагматически общезначимым, если для всех интерпретаций < £, /, <, />, /> Ext ((е, /, <. i), /), (;, /> «а» = 1 для всех индексов < г, />, таких, чго £ е/. При этом возможно, что прагматически общезначимое предложение не яв- ляется семантически общезначимым («Я существую», «Вчера уже минуло» и т. д. ). Так, если х — индексное выражение, «Р» — предикатное выражение, Int((E, r, <, j) > />,! «Рх» отличается от Int < < £, /, <, />, />, / «Рх», если ]=/=]' (например, если х — это «вчера», х интерпретиру- ется так, что в определенном контексте употребления / х функционирует как собственное имя для предшествовав- шего /, и тогда /(«ж», /) =7V, где N=Int ((е, г, <, j >, />, / является функцией от I к Е, такой, что для всех fe/N{i)=x{j). Хотя пропозиции, выражаемые «Рх», меняются в зависимости от контекста употребления, «Рх» истинно всегда, когда оно произносится.

Семантические исследования Монтегю, как и его синтаксические исследования естественного языка, выделяются строгостью теоретических разработок, достигаемой определением функции перевода выражений этого языка на язык интенсиональной логики, хорошо исследованной логической системы, характеризующейся большими выразительными возможностями. Достоинство теории Монтегю в широте и значимости диапазона грамматических явлений, охватываемых предлагаемыми в ней аналитическими процедурами. Можно сказать, что в теории Монтегю есте- ственный язык получает наиболее полное (по сравнению с другими теориями) и строгое описание, а используемый им метод формализации дает возможность на научном языке говорить о тех аспектах смысловой стороны естественного языка, которые долгое время считались недо- ступными строгому описанию. Сказанное существенно усиливается тем обстоятельством, что разработанный в этой теории формальный аппарат анализа смысла ориентирован на соотнесение языка и мира, а не просто па автоном-

ное описание смысла. Именно следование идее формализации, не допускающей неясностей, неопределенностей, неполноты формального описания, а также трудность языковых реалий, подвергающихся такому описанию, определяют одновременно эксплицитность и сложность семантической концепции Монтегю.

Вместе с тем методологически неудовлетворительным следствием данного анализа (как, впрочем, и предлагаемого в рассматриваемой концепции Крессвелла) является постулирование абсолютного универсума объектов, соотносимого с выражениями естественного языка, вытекающее из некритического понимания аналогии между формальным и естественным языками как системами знаков, интерпретируемыми на заданном множестве семантических объектов. Такое понимание есть результат неверного истолкования самой природы естественного языка — как если бы он был просто более сложным случаем формального языка. Интерпретация выражений первого, приписывание им определенной семантики осуществляются, как будет показано ниже, не на каком-то абсолютном, едином для всех носителей языка наборе семантических сущностей, а на основе информации, которой носители языка располагают о мире и которая имеет характер определенной системы их представлений и знаний о нем.

Интенсиональный анализ естественного языка предпринимается и М. Крессвеллом (112, 114), строящим ряд формальных категориальных языков в качестве теоретических приближений к естественным языкам. Концептуальная близость этих исследований освобождает нас от изложения общих теоретических установок, разделяемых Крессвеллом. Мы коснемся только тех аспектов семантических представлений Крессвелла, которые в той или иной степени свидетельствуют об оригинальности и конструктивности его подхода.

В качестве первого приближения к формальному анализу понятия смысла как интенсионального объекта, приписываемого определенной функцией предложению естественного языка, рассматривается пропозиция как множество возможных миров (объемлющих и ряд контекстуальных факторов). Соответственно пропозиция р полагается истинной в возможном мире и>, если и только если этот мир входит в рассматриваемую пропозицию как во множество миров, т. е. если и только если w^p. Исходя из этого понимания пропозиция полагается логически необходи-

мой (логически истинной), если она содержит в качестве своих членов все возможные миры; логически невозможной — если она является ложной во всех возможных мирах, и тогда она отождествляется с пустым множеством; одна пропозиция влечет другую, если и только если она является подмножеством другой; пропозиции считаются несовместимыми, если и только если они не содержат общего возможного мира.

Крессвелл в отличие от Льюиса и Монтегю предпринимает попытку анализа понятия «возможные миры» в терминах понятия множества «базисных специфических (basic-particular) ситуаций» как множества В всех пространственно-временных точек: имеются в виду базисные ситуации не в эпистемологическом смысле, а с точки зрения той роли, которую они играют в теории. Тогда подмножество w множества В понимается как определяющее

возможный мир.

Следствием отождествления пропозиции с множеством возможных миров является то, что пропозиции должны рассматриваться как тождественные, если и только если они представляют собой то же множество возможных миров. Это, в свою очередь, приводит к интуитивно неудовлетворительному утверждению, что пропозиции являются тождественными, если и только если они логически эквивалентны (ибо пропозиции являются логически эквивалентными, если и только если они являются тем же множеством возможных миров). Неудовлетворительность такого подхода очевидна при анализе пропозициональных установок (например, контекстов мнения) как логически эквивалентных пропозиций.

Рассматриваемый Крессвеллом в качестве альтернативного подход, при котором множество возможных миров делится на «возможные» и «невозможные», «классические» и «неклассические», а две пропозиции считаются логически эквивалентными, если и только если они содержат те же классические миры, хотя, возможно, различаются в других, неклассических мирах, неудовлетворителен. Это обусловлено тем, что 1) вводится постулат о мирах, которые в определенном смысле являются невозможными, а проблема критериев их отождествления и различения сводится к их роли в теории, 2) некоторые миры признаются более логически возможными, нежели другие, что противоречит идее анализа возможных миров в терминах пространственно-временных точек: невозможные миры не могут быть

: 6 Заказ № 679 81

в этом случае множествами пространственно-временных точек.

Наконец, Крессвелл пересматривает определение пропозиции как множества возможных миров. В терминах множества возможных миров определяется не пропозиция, а то, что называется «прото-пропозицией» и, таким образом, используется для определения логической эквивалентности, необходимости, следования и других логических отношений. Тогда логически несовместимые прото-пропо-зиции образуют не мир, а то, что Крессвелл называет «небом» {heaven). При этом, хотя ни одно небо не является миром, некоторые небеса соответствуют мирам, поскольку образующие их прото-пропозиции совместно характеризуют определенный мир: вводится понятие мира-неба как множества h прото-пропозиций, для которых имеется некоторый мир iv, такой, что для любой прото-пропозиции hi, ki^h, если и только если и> ей_г-. Тогда пропозиция определяется как множество небес. Две пропозиции рассматриваются как логически эквивалентные, если и только если они истинны в тех же мирах. (Если р и q ^Р, то они являются логически эквивалентными, если и только если p[]C=q ПС, где Р — множество пропозиций, С — множество миров-небес; р — логически необходимо, если и только если С*=: р; р влечет q, если и только если р Л Csg Г) С и т. д. ) Пропозиции полагаются идентичными, если они содержат те же небеса, но не необходимо, если они содержат те же миры-небеса (т. е. возможно рГ\ C=qf\ С, но

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒