Глава V I 5 страница

Караваев взволнованно перебил парня:

— Да я ж, своими глазами видел, как, аж, два самолёта в море упали! Страшное дело, парень. Вначале не поверил я, когда первый-то самолёт «звезданулся», думал, «чердак» у меня от жары съехал: не каждый день, понимаешь, такое увидишь. Прямо над моей головой пролетел и в море упал, разломился пополам, как игрушечный и затонул. Потом второй… ещё мне сказали, что подлодка атомная там вчера взорвалась. Правда это?

Парень кивнул головой.

— Правда. И не одна подлодка. Там на дне моря обширнейший склад чёрных, цветных и драгоценных металлов. Давно бы всё подчистили, да радиация пугает. Пока пугает. Недавно одна фирма объявилась. Предлагает обнести это место в море круговой дамбой, море там осушить и металл убрать, причём готовы работать только за металл, находящийся в море. Что здесь дальше будет, остаётся только гадать, но прогноз пока не очень благоприятный.

Парень доел хлеб и, отряхнув с себя крошки, произнёс бодро:

— Сейчас бы послеобеденную «трубку мира» искурить, да табака нет. Я курю — есть такой грех. Пытаюсь бросить, но не очень получается.

Караваев, засуетился, доставая из кармана измятую пачку.

— Сигареты у меня есть, но, извини, рабоче-крестьянские, без фильтра. Огня только нет, будешь такие курить? — сказал он, протягивая сигареты парню.

— Вышли мы все из народа, вышли и снова зашли. Огонь мы добудем, — улыбнулся парень, беря пачку в руки и разглядывая её. — Надо же, ностальгия по сильной руке! Извечная мечта о справедливом царе. Чего только не придумают производители, чтобы сбыть свой товар и свою нишу найти! — воскликнул он.

Он достал зажигалку, дал прикурить Караваеву, закурил сам.

— Крепенькие! — закашлявшись, сказал он. — Теме соответствуют. Но если производители этих сигарет делали ставку на людей, тоскующих по крепкой руке, то мне кажется, что их бизнес будет весьма краткосрочным, потому что покупатели этой замечательной продукции быстро перемрут, ностальгируя с этими ужасными сигаретами, невесть из чего изготовленными. Впрочем, кого это волнует? Деньги не пахнут. Ничего личного — это только бизнес, как говорится.

Караваев от души рассмеялся и, с удовольствием разглядывая бледное лицо парня, подумал: «А ты, Караваев, гад. Правильно тебе старик-изобретатель сказал, что озлобился ты. Пацан-то, какой обходительный и воспитанный! К старшим уважительный! Водой и хлебом по-братски поделился и заметь, пока ты на ящик не сел, сам не присел, и прикурить тебе гаду первому дал. А грамотный, подкованный какой, приятно послушать. А ты, как вёл себя? Скотина ты, старая и безмозглая! »

Вслух же он сказал:

— Это точно, что деньги не пахнут. К нам в посёлок прошлой зимой водку завезли, в красивых таких бутылках «Шахтёрская особая» называлась. И цена была совсем смешная. Так от этой «особой» двадцать три человека обычным порядком в сосновых гробах, прямиком к праотцам отправились. Думаешь, кого-нибудь наказали? Так, пошумели, пошумели, да и ладно. Завтра опять могут какой-нибудь отравы завезти, только назовут её по-другому. «Мечта проходчика», хе-хе, например.

— Или «Маркшейдерская крепкая», — вставил парень.

Караваев опять рассмеялся. Сердце его совсем умягчилось. Раскаяние билось в нём, требуя немедленного выхода. Он немного помялся и сказал:

— Ты меня, парень, прости, пожалуйста. Честно скажу, что когда я тебя увидел, нехорошо о тебе подумал. Подумал, мол, вот ещё один прощелыга. Я здесь на таких, в основном, натыкался. Вот я и набычился, как дурак. Понимаешь, намытарился я здесь, подустал маленько, перенервничал, не емши, не пимши с утра, а когда всю эту чудесную аллею прошёл, то и вовсе растерялся от чудес здешних. Народ у вас тут ушлый, верченый да прожжённый. Всё ошельмовать, надуть, обворовать, да укусить норовит. Я тут и часа ещё не пробыл, как меня обворовали! И стреляли в меня и плевали, и оскорбляли. И срам всякий предлагали. Насмотрелся — ни в одном кино такого не увидишь. Это же надо голышом среди людей ходить, срамом, тьфу, сверкать?! Воры с шахидками разгуливают, всяк себя напоказ выставляет, всяк себе цену назначает, своим и чужим телом торгуют, да детей поганят. Будто белены объелись! Виданное ли дело — прилюдно рукоблудствовать?! А мышей живых есть?! До того мне тошно было, что я решил по возможности не пересекаться со здешним людом, не сближаться… и тут тебя, понимаешь, увидел. Здесь я думаю, чтобы жить, приспособиться надо. В грязи вываляться, да стыд потерять. Я так не могу. Я человек рабочий, шляться без дела, хамить и приключений искать не по мне. Так что прости меня дурака, виноват я, а за приют твой, за хлеб и за воду спасибо — это дорогого стоит в ваших краях!

— Боже мой, за что вы меня благодарите и извиняетесь?! Оставьте, не стоит об этом. Никакой обиды на вас у меня нет. Хотите воды, у меня ещё есть? — ответил парень.

Караваеву хотелось пить, но вспомнив о здешних проблемах с водой, он подумал, что это будет выглядеть нахальством и отказался.

— Может, ещё по одной закурим? — спросил он.

— Вы курите, а я пока паузу сделаю. Я мало курю. Возьмите зажигалку и оставьте её себе, у меня ещё одна есть, — ответил парень.

Караваев закурил. Помолчали. Временами с аллеи доносились звуки музыки. Неожиданно парень заговорил:

— А людей осуждать не стоит. Их сорвало с привычной жизненной орбиты и выбросило в эту пустошь. Смутив лживыми посулами, подкинув призрачную надежду на другую, свободную и сытую жизнь, мощнейшие силы получили рычаг, посредством которого они смогли начать ускорять жизневращение людей на их привычной, устоявшейся жизненной орбите. Когда же скорость вращения становится критической, — происходит выброс. Многие пытались удержаться изо всех сил, но это очень трудно, когда вокруг раздрай, развал, хаос, и каждый пытается спастись в одиночку. Сами посудите: ориентиры размыты, идеалы осмеяны, появилась новая шкала ценностей, старая объявлена бесчеловечной, кровавой, рабской, бесперспективной; будущее туманно, настоящее ужасно, прошлое, в котором остались целые жизни, любовь, юность, здоровье, оплёвано. А опомниться никому не дают: скорость вращения увеличивается и увеличивается. Жизнь меняется, как орнамент из разноцветных стёклышек в калейдоскопе и, когда скорость становится такой, что орнамент этот сливается в одно чёрное пятно — человек разжимает руки, которыми он пытался удержаться за привычные для него вещи: семью, совесть, любовь, состраданье, стыд. Для человека, дорогой странник, очень важно осознание того, что его жизнь имеет нужность и смысл, когда этого нет, то жизнь заканчивается. Нет, биологически он ещё долго может жить, но, как человек, как творение Бога, он умирает. На этой ярмарке несчастий бродят искалеченные, бесприютные люди-призраки с опустошёнными душами и глазами, отринувшими Бога, глазами угасшими, потерявшими подпитку из сердца, в которых вместо света темень болотного омута. С глазами жадными, гордыми, суетливыми, но во всех них таится ужас, прикрытый показным равнодушием. После различных катаклизмов, землетрясений, тайфунов, войн можно заново отстроить города, восстановить мосты, наладить жизнедеятельность, но после нынешнего катаклизма, который ударил круче ядерной бомбы по душам людей, надежды вернуть эти бедные души к жизни, наверное, уже нет. А скорость вращения всё возрастает, выбросы продолжаются. Очередь теперь за молодыми и детьми. Вращатели орбиты времени зря не теряли, смущая всё это время невинные души. Их цель заселить орбиту выращенной ими особой новой порослью людей, неспособных отвечать за свой выбор, послушно покупающих их товары и, безропотно голосующих за кукловодов манипулирующих их сознанием. В этой сумятице, люди, не имеющие точки опоры, начинают, кто жить одним днём, кто искать кратчайший путь в бездну, сжигая себя в грехопадении. Одни сходят с ума, другие сводят счёты с опостылевшей жизнью, третьи, махнув рукой, плывут по течению, мол, будь, что будет, четвёртые ждут спасения, ожидая лжепророка, который им укажет спасительный путь. Такие пророки, уверяю вас, находятся очень быстро, обычно это шарлатаны с ухватками опытных менеджеров, с умением выжать деньги из несчастных людей. И, наконец, полно «выкидышей», людей с «хорошим» нюхом всегда готовые изменить курс жизни ради сытой безбедной жизни, готовые на всё, чтобы влиться и пополнить ряды выползней новой формации и быть у «дел», в рядах разрушителей всего человечного, гуманного, доброго. О, многие — и их немало, удержались! Не всех втянуло в воронку этого смерча. У этих людей хорошие крепкие корни, и они не поддаются гнилому ветру и мутной воде, стиснув зубы, они обкладывают корни валунами, зализывают раны и терпеливо пережидают это безвременье. Они остались на обочине нынешней жизни. Их голоса почти не слышны, у них нет адвоката, который бы поведал миру их горестную правду, но у них есть то, чего нет у тех, кто живёт за этим забором, обнесённым колючей проволокой под током, думающих, что там за забором они смогут отсидеться, когда придёт наказание. У людей с крепкими корнями есть одна очень важная вещь — общность! Общность людей разумных и терпеливых, живущих под покровительством Небес – людей, не потерявших генетическую память, опирающуюся на опыт и мудрость предыдущих поколений. Они знают, что такое нелёгкие времена: их отцы, деды, пращуры жили не на кисельных берегах молочных рек, им этот опыт с кровью передаётся; они чтут память предков, у них есть дети, они боготворят женщину-мать, а значит, у них есть луч света и надежда. Они спокойно могут обойтись без навязываемых, искусственных удобств, которые придумываются вместо удобств естественных. Зачем? Природа-Мать и так всех нас щедро одарила, а искусственные удобства в дальнейшем всегда приносят массу неразрешимых неудобств. Люди разумные не берут у природы лишнего, они могут одолеть простуду без «Аспирина-Упса», могут испечь хлеб, не пройдут мимо упавшего человека, разожгут костёр в ненастную погоду, построят дом, не чураются работы и они краснеют, когда им стыдно. У них есть икона, старая и намоленная. Не из этих нынешних, тиражно наштампованных, где на ликах святых приклеены ярко-оранжевые ценники и которыми торгуют в храмах и на рынках. Эти старые иконы прошли с людьми тяжелейшие испытания, прошли через годы, когда рушились храмы, и имя Бога предавалось насмешкам и гоготу армады безбожников. Но люди верили и молились! И их беззвучную молитву никто им запретить не мог. И ещё у них осталась песня, простая и незатейливая, доставшаяся им от предков и, наконец, у них есть нечто, что нельзя увидеть, нельзя запретить, конфисковать, убить — это их мысли. Их мысли о времени, о себе, о беззаконии, творящемся в мире, о Творце, о совести, добре, зле. Мысли, из которых непременно рождается истина. И эта Истина — антипод лжи, навязываемой человечеству ежесекундно. За «забором» знают об этих людях, не принимающих их гнусные проповеди и ёжатся в бессильной злобе. Организовав своё небольшое государство Зазаборье, они живут отдельной жизнью, не имея ничего общего со своим народом, им непонятны и противны его страдания и чаяния и ничего кроме ненависти к этому народу они не испытывают…

Парень оборвал свой длинный монолог, сказанный на одном дыхании, без пауз так же резко, как он его и начал. Глаза его странно поблёскивали, а руки, лежащие на коленях, подрагивали.

Молчал и Караваев, не зная, что сказать. Крамольная мысль о некоторой ненормальности парня закралась в голову и расстроила его, хотя, вроде, ничего особенного не произошло; разве, что говорил парень чересчур долго и как бы отключался от действительности, и смотрел во время своего монолога, будто сквозь него, на какого-то невидимого собеседника за его спиной.

— Да, что это я? — наконец, словно включившись, произнёс парень, нервно проведя рукой по волоса. — Вы уж извините меня за несуразную патетику. Тоже мне лектор, скажете, — целые повести насочинял …

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒