Как это было 7 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 24Следующая ⇒

–Костя привет! А Аркадий с вами?

На что дядя Костя съязвил, – Что за драка? шума нет.

– Да ладно всё в порядке, - парировал старлей,

– Можете дальше следовать, Аркадию передать привет?

– Обязательно от меня и моего брата, - кивнул на Отца дядя Костя.

С мотобота какой-то мужчина стал возмущаться,

– Почему нас задержали, а их отпускаете?

– Вас задержал для выяснения личности, а их я знаю лично,

– обрадовал мужчину старший лейтенант и, козырнув нам, зашёл в рубку.

Когда катер отошёл, таща за собой арестованные шлюпки, из кабины

-97-

выглянула мама и спросила, – А что могли задержать?

– Конечно! Ведь это запретная зона, - ответил дядя Костя,

Но блат выше совнаркома. В разговор встрял Генка Громов,

–Я слышал, американцы на свои военные базы пускают гражданских.

– А это ещё зачем? – спросил я.

– А за тем, чтобы они увидели, куда тратятся их деньги, которые они платят в виде налогов государству, убеждённо заявил Генка. Вовка махнул рукой, – Брехня!

– Да я сам слышал, – заволновался Гром. А отец спросил,

– Небось, по «Голосу Америки»слышал? Смотри, дослушаешься, посадят.

Спор прекратился по причине того, что запустили двигатель и мы пошли домой, а под этот грохот не поспоришь.

Последнее слово осталось за двигателем.

Прошло несколько дней, когда к нам в гости пришла Рита мамина племянница. Дочка одной из её сестёр, которая жила в Гаврилов Яме.

Где-то в 58 году родители сделали ей вызов и прописали у нас в бараке. Город-то закрытый и просто так в него не попадёшь. А у неё на родине негде устроится на работу.

Первое время она спала на раскладушке, которую с трудом втискивали между стенкой и печкой.

Вскоре она устроилась на «5 краболов» и прописалась по судну.

Не видели мы её подолгу, судно уходило в рейс почти на год.

Да и Рита у нас долго не задерживалась, самим места мало, в маленькой комнатушке. Уезжала на родину, отгулять отгулы, по её рассказам работала по 12-14 часов в сутки без выходных.

За каждый воскресный и праздничный день полагался оплачиваемый отгул, которых накапливалось за год несколько месяцев. Когда она зашла к нам в гости, мама была на работе, а отец у кого-то клал кухонную печь.

Вовка с Генкой куда-то ушли, и я был дома один.

Рите я обрадовался и пригласил за стол. Она отказалась,

– Некогда, пойдём ко мне на корабль, поможешь принести кое-какие вещи. Краболов стоял в бухте «Диомид» рядом с судоремонтным заводом. Когда мы подошли к нему, на берег при помощи лебёдок и крана сгружали мотоботы. Рита показала на эти мотоботы и сказала,

– С них ставят сети на краб, а потом выбирают сети.

– Ты плаваешь на этих ботах? – спросил я у Риты.

– Во-первых, на них не плавают, а ходят, во-вторых, я работаю в цехе, где мясо краба укладываю в баночки.

– Тяжело? – Спросил я.

– А то! пальцы по 12 часов в соленой воде, чем больше работаешь, тем меньше получаешь. Нормировщики режут зарплату.

Поднялись на борт корабля, который махиной возвышался над стоящими

-98-

рядом судами СРТМ и прочей мелюзгой типа МРС.

Малые Рыболовные Сейнера.

– Он со мной, – Рита подтолкнула меня впереди себя, мимо мужика стоявшего с повязкой возле трапа.

– Это вахтенный - объяснила мне, - Следит, чтобы посторонние не заходили на судно. Придержав меня за локоть, пошла впереди, – Не отставай. Сперва шли вдоль борта, спустились по железному трапу, какие-то повороты, то поднимались, то спускались по трапам. Лабиринт, да и только.

– Один и дорогу не найду обратно, - пошутил я.

– А тебя и не выпустит вахтенный, – успокоила меня Рита.

Зашли в огромное помещение. Иллюминаторов не было, где-то вверху тускло светились лампочки, бросая свет на двух и трёх ярусные нары, на которых располагались сотни молодых девушек.

Каждая занималась своими делами.

Кто спал, кто-то перебирал, или укладывал личные вещи. Некоторые девушки сидели парами, свесив с нар ноги, тихонько о чём-то разговаривали. Кое-где висело на верёвках нижнее женское бельё. Наш приход внёс заметное оживление в это женское общество.

Некоторые нары были завешаны простынями, из-за которых выглянули растрёпанные головы. Отовсюду послышались возгласы:

– Ритка мужика привела!

– Ну, надо же! Да он в нашем трюме совсем замёрз.

– Пацан лезь ко мне, согрею!

Отовсюду неслись весёлые девичьи шутки.

Я стоял в растерянности, под градом этих шуток. В помещении стоял затхлый, тяжёлый воздух, хотелось поскорее выйти на свежий воздух.

Рита подняла руку,

– Спокойно девоньки, это мой двоюродный брат.

Кто-то радостно воскликнул,

– Ну, это другое дело, Рита познакомь с будущим мужем.

Под эти шутки Рита из-под нар достала связанные в узлы вещи, которые мы понесли наружу. Вслед мне, какая-то неугомонная девица кричала,

– Вернись! Я всё тебе прощу!

Когда мы вышли и прикрыли за собой дверь, Рита произнесла,

– Кобылицы. И добавила, как бы оправдывая своих подружек

– На судне сто мужиков и четыреста девок. Вот девки дурью и маются. Когда сошли на берег, Рита предложила,

– Поймаю такси, и отвезём вещи на такси. Я был против,

– Зачем тратить деньги. Да здесь рядом, донесём, да и такси по Чуркину ходят очень редко. Пол дня простоим.

Через двадцать минут были дома, через день Рита уехала домой в отпуск.

Впечатление от краболова сохранилось надолго. Перед глазами стояли

-99-

молодые девушки, которые в таких условиях, умудрялись не терять чувство юмора. А может быть, это они смеялись над собой.

В том же году в бараках рядом с тарным комбинатом случился пожар, который произошёл, как говорили все, от поджога проживающих в этом «клоповнике» старожилов. Когда случился пожар, со всей округи сбежался народ посмотреть на это зрелище. Барак загорелся сразу с четырёх сторон. Пожарников никто не вызывал, но они всё равно приехали на двух машинах. Не зря же у них стояла пожарная вышка, с которой заметили дым. От места пожара до пожарного депо десять минут идти шагом.

Когда барак полыхал вовсю, и приехали пожарники, погорельцы сидели на своих вещах и спокойно смотрели, как горит бывшее их жильё.

В метрах пятнадцати в соседнем бараке жители стали выбивать окна и выносить через окна свой скарб.

Угол деревянного строения только чуть лизнул язык пламени, как жители, вместо того чтобы тушить, начали спасать годами нажитое имущество.

Один из пожарников навёл струю воды из брандспойта.

Огонь тут же погас. На пожарника набросился с кулаками один из жителей этого барака. Окружающие зеваки мужика успокоили.

Позднее этого мужчину увез чёрный воронок. Видя, что горевший барак не спасти. Все средства тушения бросили на рядом стоящий барак.

И он стоял несколько дней с окнами забитыми фанерой и с мокрыми стенами. Жителей заставили вернуться в свои комнатушки.

А погорельцев переселили в только что построенный дом, с коммунальными услугами. Вот причина неожиданно возникшего пожара.

После посещения Хрущёвым Владивостока, город интенсивно застраивался, превращался «во второй» Сан Франциска. Не первый.

Переселяли горожан из одноэтажных бараков в пятиэтажные бараки, единственное преимущество, отопление и туалет не во дворе, а в квартире. И вместо бани люди стали мыться дома, если дадут горячую воду.

Ещё с десяток лет назад местные власти объявили,

– Во Владивостоке не осталось ни одного барака.

На дворе 2010год, а я эти бараки вижу каждый день, разбросанные по всему городу. Приезжие за взятки получают квартиры в новых построенных домах, а коренные жители доживают свой век в домах, которые как бы уже и не существуют на бумаге.

В 62 году брату Вовке исполнилось 16 лет, и он уговорил родителей, чтобы они поговорили с дядей Костей, чтобы тот помог ему устроиться на работу, на завод учеником токаря. Отец же поставил условие,

– Только обязательно продолжить учёбу в вечерней школе.

Вовка начал ходить на завод, и приходил в мазутной робе, которую

раз в неделю мама с трудом отстирывала.

На первую зарплату, которую он получил, всей семьёй решили купить

-100-

полотняной шкаф, который продавался с рук. На Пихтовой улице в одном из бараков жил рукодельник, который сколачивал шкафы у себя дома.

Мы с братом пошли с отцом, чтобы перенести этого монстра к себе домой.

Взяв шкаф на руки, понесли мимо бараков.

Было воскресенье. Кто-то забивал «козла», кто-то играл в лото, и все мимо кого мы проносили шкаф, спрашивали,

– Где купили? Дефицит как никак! Когда шкаф донесли до дома, пришлось снимать оконные рамы, чтобы занести в комнату. Через чулан шкаф не проходил. С трудом втиснули рядом с другим шкафом. Только вот беда в него нечего было класть, за 14 лет, что прожили в этом бараке, не нажили никаких вещей. Отец с мамой работали целыми днями.

Да отец ещё клал печи. Но правительство установило такие зарплаты, что помереть не сможешь, а то кто же будет работать, но жить хорошо не будешь. Сами то чиновники были полностью на государственном обеспечении. Государственные квартиры, дачи, машины, спец. обслуживанье.

В чём убедился я позднее.

В школе у меня дела пошли совсем плохо. Если вызывали к доске на уроках истории или географии, весь класс слушал меня раскрыв рты.

Иногда учительница прерывала меня и спрашивала, – А это откуда?

Я называл книгу и автора, и она записывала к себе в тетрадь.

На уроках литературы, за сочинения у меня всегда стояла твёрдая оценка пять, там же за ошибки на пол страницы такой же твёрдый кол.

Математику я не любил. Эти ……. поезд вышел из точки А до точки Б, меня просто бесили. Безграмотно составленные, неинтересные задачи.

Весь класс дружно списывал друг у друга.

А я почему-то выпадал из общего настроя.

Мне всегда хотелось сделать всё самому.

Чтоб потом можно было смело сказать, – Это сделал я сам!

Однажды учительница дала сложную задачу, которую быстро решил.

Сосед так же быстро списал её у меня и отнёс на стол учительницы.

А я занялся обычным своим занятием, положил на колени книгу и стал читать. Как сейчас помню, «Пылающий остров» Казанцева.

На уроке присутствовал директор школы.

О котором совсем забыл. Он подкрался сзади и выхватил у меня книгу.

– Завтра чтобы пришли родители, – сунув книгу под мышку, сказал

Заслуженный учитель РСФСР и гордо понёс своё тучное тело из класса. Когда я отнёс тетрадку на стол учительницы, она при всём классе обвинила меня, что я списал задачу у соседа по парте,

и сказала при этом,

– Ему поставила пятёрку, он всё сделал правильно и быстрее всех, а тебе я ставлю единицу.

Выдать товарища последнее дело, и я промолчал.

-101-

Самое неприятное она сказала потом.

– Я живу недалеко от вашего дома. И сегодня же зайду к вам и расскажу, что ты плохо себя ведёшь в классе и списываешь на уроках.

На следующем уроке меня добила, другая учительница.

– Директор поднял вопрос об исключении тебя из школы.

Почему-то сразу вспомнил, как Мама, приходя с родительского собрания, на которые она любила ходить, плакала и говорила отцу.

– На Витю жалуются учителя. Читает книжки на уроках.

Почему-то она подгадывала, когда он был навеселе. Отец доставал ремень, брал меня за руку, чтобы не увёртывался от ремня, и бил по мягкому месту. Я кружил вокруг стола, получая обжигающие удары, а мама приговаривала – Бей, но только не по голове. Когда я получал своё, всё зависело от того, как решит родительница, она говорила отцу. – Хватит. Побои прекращались. Почему-то вспомнил, как отец ревновал маму.

Она возвращалась с партийного собрания в час ночи. Отец, дожидаясь её выпивал, и она получала небольшой скандал, с довеском в виде синяка под глазом. Она на следующий день бежала к отцу на работу и говорила что, дескать, муж пьёт и бьёт. Её не принимали всерьёз.

– Мы его на работе не то, что пьяным, даже хмельным ни разу не видели. Возвратившись, домой мама говорила отцу,

– Всё! Надоело так жить! Я ухожу к подруге, Вову я забираю с собой, а Витя будет жить с тобой.

Пока я жил вместе с отцом в течение месяца, он ни разу не выпил, всегда приготовит и первое и второе, голодным я не был.

За целый месяц мама ни разу не приходила меня проведать. Как я там?

Вскоре мать возвращалась, и отец снова начинал, иногда выпивать.

Это происходило, когда она начинала его «пилить» за то, что отец получает маленькую зарплату. На что он говорил.

– К воровству не приучен.

Думаю её претензии нужно предъявлять не к нему, а к правительству.

Когда закончились занятия в школе, не хотелось идти домой.

Только представлю, как дома сидит учительница, а мать начинает читать нотации, а после возвращения отца с работы, начинаются унижения для меня и для места, которым нужно сидеть.

В минуты моего раздумья, – «Быть или не быть», и «Что делать».

Ко мне подошёл Генка Горецкий и спросил,

– Ну что думаешь делать? В ответ я, обречёно махнув рукой, сказал,

– Что будет, то будет.

– Да ты что? Меня отчим знаешь, сколько лет бил меня. Я уйду из дома, потом мама выгоняет его из дома, я возвращаюсь, а он приходит и просит прощения - с улыбкой поведал Горецкий.

–То отчим, а то отец – возразил я.

-102-

– Сегодня глажу брюки, а он стервец ударил маму, я наступил ногой на шнур от утюга. Он у нас метра два длиной, и запустил ему в голову утюг.

– Да ты что! – удивился я, – Ведь так убить можно.

– Туда ему и дорога, да я не дурак, наступил же на шнур ногой. Самое смешное. Он весь побелел, затрясся и обмочился от страха. Не пойду сегодня домой. Если хочешь, пошли со мной. Завтра Боря «Белый» тоже присоединится к нам.

Я Борю знал, надёжный пацан и решился

– Плюнуть на всё, ну её эту школу, одни нерва-трепки.

Первый день мы с Генкой ходили по городу, оглядываясь, не идёт ли кто из знакомых. Сам он жил рядом со станцией «Мыс Чуркин» в двухэтажном бараке. Наши прогулки заключались в том, чтобы встретить знакомых пацанов. Я встретил Павлова Алика, и он нам вынес по куску хлеба, намазанные сливочным маслом. Алик стал меня уговаривать вернуться домой. На что я сказал, – Там посмотрим. Темнело, и мы стали решать, – Где же нам поспать? ночи были холодные, да тут ещё поднялся холодный ветер. Мы с Горецким нашли прибежище недалеко от его дома, в этом доме было общежитие Рыбного Порта. В соседнем доме был

«Мед. отрезвитель», рядом с которым стоял «Чёрный воронок ».

– Здесь нас вряд ли кто будет искать, – успокоил меня Генка.

Прошмыгнули в подъезд, слева от входной двери, внизу была ниша, от лестничного пролёта на второй этаж. Самое главное для нас это было то, что там проходили две трубы отопления. Под ними постелили тряпки. Которые мы принесли с собой. Эту постель собирали буквально по кусочкам, часа два на свалках. Прижались к горячим батареям, но сон не шёл, – Как там дома? Интересно о чём думает Генка, - подумал я.

– Хорошо, что догадался передать портфели с учебниками, через пацана, домой, – неожиданно сказал Горецкий.

– Вот мама удивиться, вместо сына и одного портфеля, домой явились два набора с двойками – продолжил я.

На что Генка обиделся, – У меня двоек нет.

С ним я был согласен, Горецкий учился хорошо.

– А у меня кол, за то, что всё правильно решил.

– Так что, у тебя списали? – спросил Генка. – Ну да, - подтвердил я.

– Так что же ты молчал? – А что я должен был кричать

– Он у меня списал, Он у меня списал!

Неожиданно хлопнула входная дверь. Мы притаились, ещё не хватало бы, чтобы нас выгнали на улицу. Незаметно я заснул. Проснулся оттого, что Генка толкал меня в плечо – Вставай засоня.

Затолкали тряпки под трубы, возможно пригодятся. – Не загорятся от тепла, – засомневался я.

– Да ну! ты что, трубы чуть тёплые – успокоил меня приятель.

-103-

Вышли на улицу. На небе ни одного облачка, ярко светило солнце.

Ветра совсем нет.

– Отличная погода, пойдём к Белому, – сказал Генка.

– Подожди. – я кивнул на подъезжающий к соседнему дому «воронок». Из машины вышло два милиционера, и направились к задним дверцам «воронка» Открыли дверцы и из утробы машины милиционеры стали по одному вытаскивать не совсем трезвых граждан. Мы насчитали шестерых.

– Пошли, что тут смотреть, - сказал приятель,

– Сейчас обшмонают, а затем выгонят, кое-кого помоют.

Мы пошли в сторону Тарного комбината. Где-то там жил «Белый»

Это прозвище ему дали за белый цвет волос. «Белый» учился в параллельном классе. Его мы встретили в компании трёх подростков, с которыми он играл «об стеночку».

Монета ударялась об стенку барака и от удара отлетала на расстояние метр и более. Другой играющий, старался попасть своей монетой рядом с монетой противника. И если его монета легла рядом, то свою монету прижимал к земле большим пальцем, стараясь дотянуться до монеты противника. Накрыл обе монеты, повезло, кладёт выигрыш в карман. Если прижал у монеты только краешек, противник с трёх попыток, щелчками пытается выбить свою монету. Эта игра развивает глазомер, цепкость и силу пальцев. Боря Белый нам обрадовался

– Ну что пошли, покажу место, где можно неплохо устроиться на ночь. Неожиданно один из парней вцепился в его плечо

– Постой! Ты что выиграл, и хочешь слинять. Играй дальше.

Белый сбросил руку с плеча

– Не кипятись Золотой, если выиграешь ты, я что должен заставлять тебя играть дальше, а потом ты меня. Так можно играть бесконечно.

Когда мы отошли, я спросил, – Боря, а почему тебя зовут Белый. Засмеявшись, Борис показал на белые как лунь свои волоса.

– А этого как его, Золотой, почему? А фамилия его Золотарёв и фикса у него, говорит золото, но это рандоль. Ставит из себя блатного. Мать у него постоянно сидит.

– Как Ленин – засмеялся Генка – То по тюрьмам, то по ссылкам. Живёт один с бабкой, говорят отца у него нет, но постоянно у них ошиваются блатные, материны приятели.

– Вот он и корчит из себя блатного. Чуть что, – Скажу, мол, блатным они тебя прирежут. Гнилой он, а не Золотой, возьмет, у кого ни будь поносить вещь, и не отдаёт, а то ещё потом и продаст чужое.

– Да ну его. Куда пойдём? Неплохо бы перекусить чего ни будь, – Генка погладил себя по животу, – Хотя бы хлеба.

– Пошли в Диомидовскую, заводскую столовку, – Предложил Борис,

и позвенел мелочью в кармане, - Возьмём чаю, он стоит копейки. А хлеб

-104-

там бесплатный на столах лежит.

– Знаю, я эту столовую, она рядом с моим бараком, – встрял я,

– Раньше там обедали только заводские рабочие, а сейчас можно всем. Отец иногда посылает в столовую с судками. Беру первое, второе и компот. Но мои родичи могут меня там увидеть, или соседи.

– Не дрейфь! – Генка хлопнул меня по плечу. – Твои, небось, на работе. Когда пришли в столовую, Белый у которого были деньги, купил три порции гречки с подливом, и шесть стаканов чая. Поели от души, запили всё чаем, хлеб взяли с собой.

– Ну, пошли домой, – сказал Боря.

– Да ты что? Я домой не пойду, – возмутился я.

– К себе домой, – успокоил Белый.

Выйдя из столовой, пошли в сторону переправы. Пройдя по территории судоремонтного завода, вышли к сопке, на которой стояла сигналка.

Показав на белое здание стоявшее на сопке, Борис сказал.

– Близко нельзя подходить, если нас заметят, то не пройдём.

Стали взбираться вверх по тропинке, которая огибала сигнальную вышку со стороны моря. Горецкий, когда забрались наверх, глянул вниз.

– Не слабо падать!

– А ты попробуй, – пошутил я. Тогда я не мог и представить, что через год или два Загумённый Гена, сын материной приятельницы, с этого самого места сорвётся и разобьётся насмерть. После чего нашлись средства огородить это место колючей проволокой, от любопытных подростков. Нам же предстояло подлезать под другую проволоку.

За проволокой метрах в тридцати стояла наблюдательная вышка.

В будке маячил часовой.

– А если увидит, – спросил Генка.

– Если увидит меня вместе с вами, то отвернётся, – убеждённо сказал Борис. – Что я зря им таскаю курево.

– Убедил! – и Генка первым полез в дырку под колючей проволокой.

В это время мы с Борисом приподняли проволоку с двух сторон, чтобы не зацепился курткой. Следом пролез я, Белый последним. А сейчас нужно пройти, пригибаясь, чтобы не заметили снизу и с «сигналки». Борис, который шёл впереди, пригнувшись к густому бурьяну, неожиданно позвал,

– Давайте сюда, – и махнул нам рукой. Приблизившись, я увидел бетонированное отверстие, в которое Борис уже залез, только мелькнули сандалии. Следом пролез Генка.

– Как здесь хорошо, – раздался его возглас.

– Не маячь, лезь к нам, - пригласил меня Белый.

Внутри действительно было хорошо. Из досок сколоченные нары, между нарами стояли два ящика из-под патронов, которые заменяли обеденный стол. Всё свободное пространство кроме ящиков, было завалено сеном.

-105-

На нарах поверх сена два свёрнутых, стёганных ватных одеял.

Кивнув на одеяла, Борис сказал,

– Старые, но греют. За бутылку «Плодово-выгодной» солдаты принесли.

Так мы называли «плодово-ягодное» вино, которое стоило дёшево.

– Доски, по одной натаскал сам, - продолжал знакомить нас со своими апартаментами Белый.

– Здесь, – он отодвинул большую кучу сена в сторону, – Проход в другой дот, там наш туалет. Ведро выносить по очереди. Здесь не курить!

– А где? - спросил я. Борис удивил нас обоих. Оказывается тёмный угол, поворот в нишу, заваленный сеном. Освободив бойницу от сена. Через которое сразу же помещение осветилось потоками солнечного света, Белый объяснил, отбрасывая охапку сена. – Чтоб не дуло.

Вся ниша была сплошь бетонированная. Курите здесь, дым на улицу.

Выкурили по сигарете «Нищий в горах» то бишь «Памира».

Вернулись в помещение с нарами. Белый опять нас удивил,

открыв верхний ящик, чтобы положить в него принесённый хлеб.

В ящике лежал шмат солёного сала, и связка сушеной рыбы.

– Это НЗ. – Помоги мне, – закрывая ящик, обратился ко мне Белый.

Мы вместе с ним за железные ручки, приделанные на боку ящика,

переставили ящик на нары.

– Закрой рот, - засмеялся Борис, когда увидел выражение моего лица. Весь ящик доверху был забит книгами.

– Откуда?! – перебирая книги, спросил я. Среди книг я увидел «Пылающий остров» Казанцева, «Звезда КЭЦ» Беляева.

– Оттуда! – Борис неопределённо махнул рукой. Видел недалеко от причалов, одноэтажное деревянное здание. Это библиотека.

– Так ты что всё это «свистнул»? – удивился Генка.

– Зачем же? У них проходила инвентаризация, и я договорился с библиотекаршей, чтобы она все списанные книги сложила в пожарный ящик с песком, который стоит у входа. Песка там насыпано наполовину. И вот – Борис показал на книги.

– Как же ты всё это, на такую верхотуру, перенёс? – удивился я.

– Пользуйся, я же знаю, ты любитель читать, – великодушно разрешил Белый, – Но имей в виду, кое-где нет страниц или книги без обложек. Разглядывая книги, увидел на каждой 17 странице штамп, «библиотека Приморрыбфлота» Ничего сойдёт! Было бы что читать!

В этот день я спал спокойно, не боялся, что кто ни будь, заглянет под лестницу, и выгонит меня на улицу. В доте я ночевал еще один день. Горецкий вернулся домой, и мы с Борисом шли по улице Калининская. Почти все улицы на Чуркине носили названия деревьев или кустов.

Калининская от калины. Была Пихтовая, Дубовая, Ясеневая, Черёмуховая. И т. д. Почему-то название поменяли на Калинина.

-106-

И стали вешать лапшу на уши что в честь всесоюзного старосты.

Неожиданно я увидел маму и остановился, Отец стоял в метрах десяти.

–Пойдёшь домой? Спросила мама.

Я вопросительно посмотрел на Белого, мы с ним собирались пойти на рыбалку. Он пожал плечами,

–Смотри сам. Я бы вернулся.

–Через час приду домой, - твёрдо сказал я.

–Не обманешь? – жалобно спросила мама.

Подошёл отец, он всё слышал и, взяв мать под локоть, сказал

– Пошли домой. И обращаясь ко мне, добавил. – Ждём через час дома.

Я кивнул головой и неторопливо пошёл рядом с Борисом.

Неожиданно он предложил,

– Давай переговорим, с кем ни будь из вашего класса. Мы подошли к дому Горецкого, которого не видели целый день. Я засунул указательные пальцы в рот и свистнул, да так что у самого уши заложило.

–Ну, ты и Соловей Разбойник – пошутил Белый.

В окна стали выглядывать жители двухэтажных бараков, мы стояли как раз между ними. Генка помахал нам рукой, – дескать, сейчас выйду.

Какая-та бабка вышла на крыльцо и закричала на нас

– Вы, что здесь свистите!

–Ты что! – удивился Белый,

– Да мы и свистеть не могём. Это где-то снаряд пролетел.

Бабка посмотрела на небо, как будто где-то там летит мифический снаряд и, махнув рукой, ушла в барак.

Возле дома стояли врытые в землю две скамейки, а между ними стол, за которым иногда местные мужики играли в картишки, или забивали «козла». Мы сели на эти скамейки и Генка нам поведал, что услышал в школе.

– Пацаны подслушали как твой Батя, устроил чих пых нашему директору.

– То в 79 школе ребёнка избивает учительница.

То у пацана списывают задание и ему за это ставят единицу.

Я вопросительно посмотрел на Горецкого. – Да он сам признался! – продолжал рассказывать, что подслушали пацаны.

– Директор твоему Отцу говорит

– Пацан это ругательное еврейское слово. На что твой ему и говорит.

– Может быть, у вас у евреев оно ругательное, но я русский, а у нас это нормальное слово. И имейте в виду, если с пацаном что ни будь случиться, вам заслуженному заслуженно оторву голову, как у вас у евреев зовут цыплят, как цыпленку. И что это вы самочинно решаете судьбу ребёнка? Твой Отец ушёл, а директор из своего кабинета и носа не высунул.

Небось, понял, что все слышали этот разговор, говорили то громко, и ему было стыдно.

Я пожал Гене руку, затем Борису и сказал – Ну я пошёл сдаваться!

-107-

Гена мечтал стать инженером, но так и не дожил до осуществления своей мечты. Когда ему было 17 лет, по всей стране начали организовываться «комсомольские оперативные отряды».

В один из этих отрядов вступил и он. Мальчишки 10-12 лет из соседнего барака, украли с воинского склада два пистолета не то «Стечкина», не то «Макарова», которые в то время считались засекреченными.

Милиция мальчишек вычислила, они признались, что пистолеты спрятали в катакомбах. Пацанам сказали, что если выдадут похищенное оружие, то на них дело не будут заводить.

Они начертили подробный план, где искать пистолеты.

Я как-то заходил в эти катакомбы. На входе вояки хранили в бочках солёные огурцы и квашеную капусту. Дальше теснились стеклянные бутыли литров на двадцать с эфиром и какими-то кислотами.

С потолка свисали огромные наросты льда. Охраны, ни какой.

В эти подземные хранилища, Горецкий пошёл с приятелем, который жил в соседнем бараке. Не знаю, сколько они прошли метров в глубину этих искусственных пещер. Неожиданно где-то что-то обвалилось.

Возможно, упали сосульки вниз на бутыли.

Сразу повалил дым, и ядовитые испарения окружил их.

Генкин приятель не растерялся, сорвал с себя рубашку и помочился на неё, закутал рубашкой голову и выполз из подземного хранилища.

Когда Гену вынесли наружу, у него были искусаны губы и на груди ногтями разорванная рубашка. На похоронах бабки, причитали,

– Ах какой он был внимательный.

– Да какой он симпатичный, да у него ещё и девушки не было.

И тихо чтобы мама Гены не услышала, – Первый его костюм в жизни.

У Белого судьба сложилась иначе. Не зависимый, и всегда готовый прийти на помощь попал под зависимость Золотого, в чём-то тому нужно было помочь. Эта помощь закончилась сроком. Боря Белый всё взял на себя. Как говорят, отмазал Золотого и ожидал, что тот будет помогать его одинокой матери. По возращению из зоны Боря избил Золотого.

За то, что тот ни разу не зашёл к его матери. Блатная жизнь засосала Бориса. Никогда не ограбил, ни одного человека.

Работал по сберегательным кассам и магазинам. Говорил

– Государство грабит нас, а я забираю то, что украли у народа, - рассказывал один мой однокашник видевший его перед очередной отсидкой.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒