Ольга Строгова 21 страница

Он не хотел, чтобы его благодарили. Первое время по возвращении из Мексики он вообще не хотел никаких чувств со стороны других людей. Он хотел уйти, закрыться от них – ну, хотя бы в ту же археологию, где имеешь дело с мертвыми костями, а не с живыми людьми – благо теперь он был человеком обеспеченным и мог заниматься чем угодно или не заниматься ничем. И это, возможно, произошло бы с ним, и он затворился бы в своей науке, проводя жизнь в библиотеках, музеях и экспедициях в дикие и безлюдные места, если бы не дочери.

Эти три девицы трудного возраста (старшей – четырнадцать, младшей – десять) нуждались не столько в материальном обеспечении, сколько в заботе, внимании и терпении – в общем, строгой, но доброй отцовской руке. С этими тремя сорванцами в юбках нечего было и мечтать о затворничестве и уходе в чисто интеллектуальную жизнь. Эти три полукровки, унаследовавшие неукротимый нрав матери, не оставили своему отцу ни малейшей возможности отрешиться от мирской суеты и оледенеть сердцем. Они не давали ему вспоминать прошлое. Они снова научили его смеяться.

* * *

Огонь в камине давно догорел, и небо за окном посерело, предчувствуя близкий рассвет. Карл лежал на полу, положив голову на колени сидящей Аделаиды, которая тихо гладила его по волосам. Что‑ то изменилось между ними за последние несколько часов. Аделаида не знала, что именно, но чувствовала, что очень важное. Он, конечно, поведал ей далеко не все, но, учитывая, что раньше он вообще об этом не говорил (по крайней мере, ни одной женщине), это могло значить, что она для него – не просто временная подруга.

Что же касается самой Аделаиды, то ее чувства к нему тоже изменились. Если раньше это был жертвенный восторг Снегурочки, тающей от блаженства под лучами солнца, трепет и ликование смертной, угодившей в объятия бога, то теперь она чувствовала к нему и нежность, тонкую и пронзительную до слез, и жалость, и желание защитить и согреть всем своим не востребованным и не растраченным в двадцатипятилетнем браке теплом.

Он перестал быть для нее высшим, недосягаемым в своем совершенстве существом. Он стал обычным человеком, таким же, как она, и мысль о союзе с ним не казалась ей больше такой уж невозможной.

Аделаида наклонилась и с новым и сладким чувством собственности поцеловала его в лоб.

* * *

Это новое, невыразимо приятное ощущение жило в ней и наутро, когда она проснулась в белой как снег и мягкой как пух постели собственного (еще на целых два дня! ) дома. Карла рядом с ней не было, но снизу, из кухни, доносились приглушенные звуки и запах свежемолотого кофе.

Надо будет ему сказать, чтобы не пил так много кофе, лениво подумала Аделаида, вредно для сердца. Она не спеша поднялась, заглянула на пять минут в ванную и, накинув халатик, спустилась вниз. У стенной ниши, где висела верхняя одежда, она остановилась и достала его куртку, ту самую, в которой он явился к ней тридцать часов назад, – помятую, грязную, в земле и каких‑ то темных пятнах.

Надо будет отчистить, сказала себе Аделаида и повесила ее в сторону, подальше от своего нового пальто. Так, а здесь у нас что? Его плащ, в котором он был вчера. Серый, из непонятной ткани, и подкладка из какого‑ то темного меха, короткого, очень мягкого, может быть, даже настоящего.

Аделаида провела по подкладке ладонью. Во внутреннем кармане обнаружилось что‑ то плоское и прямоугольное – записная книжка, должно быть. Аделаида преодолела внезапно возникшее искушение, отвернулась от плаща и пошла на кухню.

Вопреки ожиданиям, на столе не было ни овсянки, ни яичницы с беконом, ни бисквитов с джемом – традиционной, по ее мнению, утренней пищи европейцев. Там был нежирный творог, мюсли и свежие фрукты. Проголодавшаяся Аделаида чуть заметно вздохнула.

Карл, колдовавший за барной стойкой над каким‑ то сверкающим, полным кнопок и рычажков, аппаратом, протянул ей высокий стакан с грейпфрутовым соком.

Сок был ледяной и такой терпкий, что у Аделаиды заныли зубы.

– Свежевыжатый, – сообщил Карл, – очень полезно для здоровья. Витамин С, сжигатели жира и различные антиоксиданты.

Колбаски бы сейчас, докторской, помечтала Аделаида, глядя, как он налил молока в тарелку с мюсли и начал с аппетитом есть.

Аделаида пододвинула к себе миску с творогом и обвела глазами стол в поисках сахарницы. Сахарницы не было. Аделаиде стало совсем грустно, но она не подала виду и мужественно улыбнулась наблюдавшему за ней Карлу. Из твоих рук, любимый, все, что угодно, хоть чашу с ядом…

– Ладно уж, – сказал Карл, – в холодильнике ветчина и сливочное масло, рядом с тостером порезанный батон, а на нижней полке в шкафу банки с медом и клубничным джемом.

Аделаида бросила на него благодарный взгляд и не спеша поднялась из‑ за стола.

В холодильнике и на полках было все то, что он сказал, плюс многое другое. Разъяснилось содержание пакетов и коробок, привезенных им вчера, – некоторых, но не всех. Несколько больших и средних коробок с этикетками и без все еще лежали под лестницей. Аделаида преодолела еще одно искушение и не спросила, что в них.

Вместо того, намазав очередной тост маслом и джемом, она спросила его о том, как он стал учителем.

Оказалось, что это произошло совершенно естественным путем и опять‑ таки благодаря его собственным детям.

Детям не понравилась швейцарская школа – там было слишком много предметов, и их преподавали слишком сухие, сдержанные педагоги. Детям не понравились преподаватели, которых Карл пытался нанять для их домашнего обучения, – мужчин они изводили насмешками над их нордической флегматичностью, а всех женщин моложе шестидесяти – ревностью к отцу. Женщины старше шестидесяти не выдерживали физической и моральной нагрузки и после первого же урока уходили сами.

Карлу пришлось снова отложить археологию, обложиться учебниками и учить их самому. И, к его огромному удивлению, у него получилось.

После недели занятий дочери попросили разрешения пригласить кое‑ кого из новых друзей. Сама по себе просьба Карла не удивила – он знал, что его дочери в состоянии найти друзей даже в безлюдной пустыне. Удивило его то, что друзья (пять‑ шесть мальчиков и девочек разного возраста) пришли не для того, чтобы играть или развлекаться. Они пришли послушать в его изложении историю Древнего мира и на всем протяжении часовой лекции по древним цивилизациям Центральной Америки сидели смирно, не вертелись, не отвлекались, а после лекции стали задавать ему вполне осмысленные и даже интересные вопросы.

Приходили они и на английскую литературу XIX века, и на немецкую филологию, и даже на математику, в которой Карл как преподаватель чувствовал себя не совсем уверенно.

А потом к Карлу пришел неожиданный гость. Взрослый, солидный, в высшей степени деловой человек. Отец одного из мальчиков, а по совместительству – вице‑ бургомистр Цюриха.

– У моего сына серьезные проблемы в школе, – начал он сразу, – а я убежден, что у него есть голова на плечах. Думаю, все дело в системе преподавания.

Он выжидающе посмотрел на Карла. Карл неопределенно‑ вежливо кивнул.

– Сын говорит, – продолжал бургомистр, – что если бы в школе были такие учителя, как вы, герр Роджерс, то он не прогуливал бы занятий.

Карл снова неопределенно‑ вежливо пожал плечами.

– Мы собираемся открыть новый гуманитарный лицей, – продолжал бургомистр, – и предлагаем вам должность его директора.

– Но я не учитель, – удивился Карл, – у меня даже нет диплома о высшем образовании.

– Сколько вам нужно времени, чтобы получить диплом? – спросил бургомистр, доставая записную книжку.

– Ну… года два.

– Шесть месяцев, – категорически заявил бургомистр, делая в книжке пометку, – а все экзамены сдадите экстерном.

– Но…

– Должность директора, – повторил бургомистр, вставая, – с самыми широкими полномочиями. Кадровые вопросы, штатное расписание, число часов на историю и археологию – целиком на ваше усмотрение.

После его ухода на Карла напали дочери.

– Отец, это правда, что вице‑ мэр предложил тебе открыть собственную школу?

– Правда, – сказал Карл, – но я…

– Это замечательно! – заявила младшая, Лусия, которая, несмотря на нежный возраст, верховодила всей компанией. – Это просто здорово! Своя школа! И мы будем в ней учиться!

– А в никакой другой школе мы учиться не будем! – подхватили средняя и старшая.

– Ни в какой другой, – машинально поправил их Карл и задумался.

Думал он примерно до пятницы. За это время дочери использовали весь проверенный арсенал упрашивания, нытья, угроз, лести и обещаний хорошо учиться. Но согласился он не только из‑ за этого. За те дни, что ему пришлось играть роль учителя, он почувствовал, что это занятие ему начинает нравиться.

– Это надо же – директор с широкими полномочиями, – мечтательно произнесла Аделаида, – у тебя там, наверное, есть все. И нормальный спортзал…

– Спортзала как такового у меня нет, – возразил Карл, – у меня есть тренажерный зал, зал для занятий аэробикой, баскетбольная площадка, два теннисных корта, футбольное поле и бассейн.

Аделаида мысленно ахнула. Перед ее глазами предстало видение обширного бассейна с чистой, подогретой водой и голубыми, не оскверненными плесенью кафельными плитками.

В воде радостно плескались дети и загорелые, спортивного вида педагоги. Остальные, неспортивные педагоги мирно лежали в шезлонгах на берегу и вели друг с другом чинные беседы на профессиональные темы…

Видение было настолько захватывающим, что Аделаида забыла сказать Карлу про кофе, и тот беспрепятственно налил себе вторую чашку.

– Кстати, о спортзале, – сказал Карл, – твоя школа ведь не частная, а государственная. Почему же городские власти не позаботятся о ней?

– Денег нет, – коротко ответила Аделаида. – Для нас – нет.

Карл нахмурился. По его лицу было видно, что он пытается разгадать это очевидное логическое несоответствие, но у него не очень‑ то получается. Аделаида не собиралась ему в этом помогать. Она собиралась помыть посуду.

– Подожди, – остановил ее Карл, – ты что, собираешься это мыть? Руками?

Аделаида преодолела еще одно, третье по счету искушение и не стала отвечать на этот вопрос так, как на него ответила бы любая нормальная жена.

– Есть же посудомоечная машина, – объяснил Карл и открыл люк одного из хитро замаскированных под кухонную мебель аппаратов.

Хорошо еще, что я не устроила в ванной стирку, подумала Аделаида.

* * *

Около половины одиннадцатого одетая, причесанная и подкрашенная Аделаида заглянула в кабинет. Карл сидел в кресле у окна и читал что‑ то, по‑ видимому, интересное, какую‑ то рукопись, отпечатанную на обычной, сероватой, недорогой бумаге. Стопка уже прочитанных листов на краю письменного стола норовила сложиться вчетверо, и Аделаида подумала, что, возможно, именно они, а вовсе не записная книжка и хранились в его кармане.

– Сейчас, – сказал Карл, не поднимая глаз от рукописи, – еще минуту.

– А что это? – поинтересовалась Аделаида, присаживаясь на ручку его кресла и пытаясь разглядеть мелкий шрифт. – Для любовного письма вроде бы длинновато…

– Ты совершенно права, – сказал Карл, складывая последний лист, – это не любовное письмо. Любовные письма обычно пишут от руки.

– Ну, тебе виднее, – начала было Аделаида, но он притянул ее к себе и заставил умолкнуть. Она, впрочем, не особенно противилась. Она даже не упрекнула его в том, что он таким образом ушел от ответа, и она даже не высказала сожаление, что вот теперь ей снова придется краситься и причесываться.

Когда они наконец выбрались из дома в ясный, солнечный, ветреный день, Аделаиде вдруг пришло в голову, что она в который уже раз безбожно опаздывает на работу. Это совершенно недопустимо для директора – опаздывать на работу. Лучше уж вообще туда не ездить.

Карл с ней не согласился и сказал, что у него в школе остались кое‑ какие дела. Он должен кое с кем попрощаться, вручить кое‑ какие сувениры. Аделаида тут же вспомнила об оставшихся пакетах и коробках, перекочевавших из‑ под лестницы в багажник «Опеля», но уточнять ничего не стала. Бесполезно. Все равно что пытаться выяснить у Штирлица, отчего его пальцы оказались на чемодане русской радистки.

– К тому же, – сказал Карл, выезжая на шоссе, – в три часа нас ждут на одном культурном мероприятии.

– А, в гороно, – поморщилась Аделаида.

– Мне будет очень интересно посмотреть на вашу городскую администрацию, – сказал Карл. – Думаю, моему интересу потребуется час. Может быть, полтора. А потом мы… как это сказать по‑ русски… оттуда смоемся.

– Обещаешь? – глянула на него повеселевшая Аделаида.

Карл кивнул.

* * *

Ирина Львовна вела пятый урок в 9‑ м «А» так невнимательно, что поставила Дашке Лыковой и Саше Горчакову совершенно незаслуженные четверки.

Отличница Лыкова надулась. Саша возликовал.

– Идите‑ идите, – велела им Ирина Львовна, которая после звонка на перемену беспрестанно поглядывала на дверь, – на четвертных оценках это все равно не отразится, я их уже выставила в журнал.

– А у меня что за четверть – двойка… или все‑ таки тройка? – с надеждой в голосе спросил Саша.

– Тройка. Иди.

И радостный Саша вышел, столкнувшись в дверях с нагруженным коробками немцем.

– Ой, – сказал он, – вам помочь?

Со стороны англичанки послышался странный звук, напоминающий рычание.

– Хотя, я вспомнил, мне же надо бежать… – Саша выскочил за дверь и быстренько захлопнул ее за собой. Сделал страшные глаза пробегающим мимо пятиклашкам и нагнулся к замочной скважине. Увы, в замке изнутри был ключ.

– Ты прочитал? – низким, взволнованным голосом спросила Ирина Львовна, не обращая внимания на принесенные Карлом предметы. – Что ты скажешь?

Карл не спеша сложил свои коробки на стол. Потом достал из кармана рукопись и протянул Ирине Львовне.

– Это хорошо, – сказал он серьезно. – Мне понравилось.

Смуглые щеки Ирины Львовны порозовели.

– Правда? – застенчиво спросила она.

За дверью послышалось некое шебуршание. Карл обернулся. Шебуршание смолкло.

Карл подошел к неподвижно стоявшей Ирине Львовне и взял ее ледяные от волнения руки в свои.

– Правда, – сказал он самым убедительным тоном, на который был способен. – Только…

– Только… что?

– Ну… это ведь не Киплинг. Я точно знаю, что Киплинг не писал повести под названием «Новая книга джунглей». Хотя, прочитав твой перевод, он мог бы и пожалеть, что не сделал этого.

Ирина Львовна порозовела еще больше и сделала попытку высвободиться – чуть заметную, чтобы не подумал, будто она всерьез.

– Зачем ты пытаешься выдать собственное творчество за перевод? – продолжал Карл. – Почему бы тебе не написать что‑ нибудь под своим именем?

– А… ты думаешь… у меня получится?

– Думаю, что получится. А это, – он показал на верхнюю коробку, – поможет тебе.

Ирина Львовна, бросив на него увлажнившийся, недоверчиво‑ благодарный взгляд, вооружилась ножницами и немедленно вскрыла подарок.

– О‑ о‑ о! – простонала она, извлекая из пенопластового гнезда плоский, прямоугольный, с матовым стальным блеском предмет. – Не может быть! Ноутбук! Настоящий! Карл, можно, я тебя поцелую?

– Эй, полегче! – послышался от дверей голос Татьяны Эрнестовны. – Ну, Манечка, мы с тобой вовремя! Это что у вас тут происходит?

– Девочки, – растроганно произнесла Ирина Львовна, оторвавшись от смеющегося Карла, – вы только посмотрите на это чудо!

Манечка с Татьяной Эрнестовной переглянулись. Переносной компьютер, конечно, не самый гламурный подарок для женщины, но для нашей Иры – самое то. А вот что, интересно знать, в двух остальных упаковках?

Карл сделал приглашающий жест.

– Верхняя – моя! – заявила Манечка, хватая пакет, в которой, судя по очертаниям, вполне могла находиться очень большая коробка конфет.

Карл кивнул.

– Ничего себе! – воскликнула Манечка, заглянув внутрь.

– Ой! – воскликнула Татьяна Эрнестовна, содрав упаковку со своей.

– Это тебе и твоему сыну, – сказал Карл Манечке, зачарованно разглядывающей видеоплеер «Sony». Манечка взвизгнула, захлопала в ладоши и тоже полезла целоваться. Конфеты, конечно, хорошо, но и смотреть любимые фильмы очень даже неплохо.

– Не грусти, – шепнул ей на ушко проницательный Карл, – когда будешь в Цюрихе, я отведу тебя в самую лучшую кондитерскую.

От этих слов на чистом Манечкином лбу разгладилась последняя складочка.

– А я вот даже и не догадываюсь, что это, – сказала Татьяна Эрнестовна, подходя к Карлу с другой стороны и ревниво беря его под руку, – но все равно спасибо…

– Это швейная машинка с программным управлением, – сказал Карл, доставая хитроумное устройство, – я сам в этом ничего не понимаю, но знающие люди, которые, подобно тебе, сами шьют себе туалеты, говорят – незаменимая вещь.

Татьяна Эрнестовна открыла и закрыла рот. Она и в самом деле как‑ то похвасталась ему, что шьет. Что ж, делать нечего, придется теперь учиться.

– Мне пора, – сказал Карл.

– Как?! – всполошились сестры. – Уже?!

– Да, – сказал Карл.

Надо было немедленно что‑ то сказать, что‑ то спросить, может быть, уговорить его остаться… еще ненадолго, но все слова, как назло, куда‑ то подевались.

Карл обнял каждую, по‑ братски поцеловал в щечку и повернулся к двери.

– Подожди, – сказала Ирина Львовна, – дай помаду сотру.

– Мы не будем с тобой прощаться, – сказала Татьяна Эрнестовна.

– Мы ведь еще встретимся, – сказала Манечка, – правда, Карл?

– Конечно, – сказал Карл.

* * *

– Хорошо, что у нас нет больше уроков, – сказала Татьяна Эрнестовна.

Сестры сидели за крошечным, вмещающим как раз три чашки и чайник столиком в лаборантской кабинета иностранных языков и делились впечатлениями.

Вернее, впечатлениями делились Манечка с Татьяной Эрнестовной, а Ирина Львовна сидела в углу, уставившись в одну точку, и время от времени беззвучно шевелила губами.

– Да уж, – сказала Манечка, – и так попрощаться толком не успели. Когда он летит, сегодня?

– Завтра, – отозвалась Татьяна Эрнестовна, – из Питера. Рейсом Аэрофлота.

– Ну и зря, – решительно заявила Манечка, – надо было лететь рейсом этого… как его… «SwissAir». Правда же, Ира?

Она перегнулась через столик и помахала ладонью перед самым носом Ирины Львовны.

– А… Что? – пробудилась Ирина Львовна. – Аэрофлот? А, ну да, он же говорил, что хочет познакомиться с Россией в полном объеме.

– В полном объеме? – задумчиво повторила Татьяна Эрнестовна. – Интересно, ему это удалось?

– Судя по его довольной физиономии – да, – вздохнула Манечка, – жаль только, что не с нашей помощью…

Сестры помолчали. Потом одновременно взглянули на Ирину Львовну.

– Да нет, не может быть! – воскликнула Татьяна Эрнестовна.

– Не может, – согласилась Манечка.

– Вы это о чем? – спросила Ирина Львовна, вернувшись на землю и налив себе остывшего чаю.

– Так, ни о чем, – вздохнула Татьяна Эрнестовна, – забудь.

– А о чем ты все время думаешь? – поинтересовалась Манечка.

Ирина Львовна сделала жест, в любой женской компании означающий «только никому», и, понизив голос, рассказала, о чем.

– Здорово, – сказала Татьяна Эрнестовна, – значит, мы сидим рядом с будущей Жорж Санд? Или, на худой конец, Джейн Остин?

– Александрой Марининой, Татьяной Устиновой, Дарьей Донцовой… – подхватила Манечка.

– Да ну вас, – отмахнулась Ирина Львовна, – пока я даже не знаю, о чем писать.

– Тоже мне – проблема, – усмехнулась Татьяна Эрнестовна, – напиши про нас, про нашу школу, про то, что произошло в ней за последние полторы недели. Чем не сюжет для романа?

– Никто же не поверит, что такое возможно!

– А ты напиши так, чтобы поверили. Или, по крайней мере, чтобы было интересно.

– Вот‑ вот, – поддержала Татьяну Эрнестовну Манечка, – пиши, чтобы было интересно. Главное, побольше выдумывай. У тебя получится.

– Во всяком случае, твои заметки в учительской стенгазете мы всегда читали с большим удовольствием, – сказала Татьяна Эрнестовна.

* * *

Снаружи у кабинета иностранных языков Карла поджидал физрук. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самых дверей, а когда немец вышел, физрук поспешно сделал вид, будто что‑ то уронил.

– Пока, Андрей, – дружелюбно кивнул ему Карл.

Он направился к лестнице, но физрук схватил его за рукав, отвел в сторону и смущенным полушепотом принялся о чем‑ то расспрашивать.

В это время по лестнице спускалась возбужденная, радостная, отпущенная с последнего в этой четверти урока толпа. Другая толпа, не менее радостная и шумная, волной накатила на Карла с физруком из коридора и схлынула, оставив физрука одного. Немца потащили на главное школьное крыльцо – фотографироваться на память.

Физрук некоторое время продолжал стоять в коридоре, с преувеличенным вниманием разглядывая стену, шевеля губами и время от времени принимаясь чесать в затылке – в общем, выполняя все те действия, которые положено выполнять глубоко задумавшемуся человеку.

Ну ладно, не ходить по школе в стареньких «трениках» с пузырями на коленях – это понятно. Но чем, спрашивается, плох чеснок? Полезно же для здоровья. А еще – бриться каждый день… завести дезодорант…

Физрук поскреб свою стильную, как это ему всегда казалось, трехдневную щетину, украдкой втянул носом родной, привычный запах спортивной формы, покачал головой и побрел к себе в спортзал.

Между тем Карл, деликатно, но решительно отделавшись от малолетних папарацци, вновь оказался внутри школьного здания. Его видели и в крыле, принадлежащем начальной школе, и наверху, в библиотеке, и у столярной мастерской, но нигде он не задерживался дольше, чем на пару‑ тройку минут. Похоже, он и в самом деле спешил.

Завхоз, осведомленная о его перемещениях, не пошла наблюдать за мытьем стен в холле третьего этажа, как собиралась ранее, а осталась у себя в кабинете. Когда он постучал в ее дверь, она отозвалась не сразу, а немного погодя голосом очень занятого человека.

Карл вошел в кабинет.

– А, это вы, – приветствовала его завхоз, щелкая клавишами допотопного настольного калькулятора, – зашли попрощаться? Очень мило с вашей стороны.

– Кэтрин, – сказал Карл, – идемте со мной.

Завхоз удивилась, но безропотно встала.

«И как у него это получается? » – размышляла она, семеня следом за Карлом к запасному выходу.

Никем не замеченные, они вышли на задний двор.

Карл открыл багажник «Опеля» и пригласил завхоза заглянуть внутрь.

– Сначала я попробую угадать, – сказала завхоз, – говорят, вы всем дарите именно те вещи, которые… ну… больше всего подходят, что ли. Или больше всего нужны. Или не нужны и не подходят, но где‑ то в глубине души их очень хочется иметь.

Карл улыбнулся.

– Стало быть, – продолжала завхоз, – я не сильно ошибусь, если предположу, что там находится…

Карл покачал головой.

«А и правда, – подумала завхоз, – зачем мне кухонный комбайн, если есть невестки».

– Ну, тогда, – завхоз задумалась, – тогда… Крышки для консервирования? Универсальный пятновыводитель? Нет? Что‑ то более крупное? Что, неужели новая электродрель?

Карл рассмеялся.

– Нечто иное, – намекнул он, – из того, что в глубине души.

Завхоз, дернув бровью, погрузилась в багажник.

Прошло несколько минут. Карл, деликатно отвернувшись, ждал.

– Да‑ а, – произнесла наконец багровая, как пион, завхоз, – впечатляет.

Карл повернулся и помог ей переместить подарок в багажник «Запорожца».

– Но, черт возьми, как вы догадались?..

Карл пожал плечами.

– Хотя о чем я… Хорошо, что позвали меня сюда, а не принесли это в школу.

– Ну, разумеется, – сказал Карл, – не волнуйтесь, Кэтрин. Это будет наш маленький секрет.

Завхоз несколько успокоилась и сменила багровую окраску на бледно‑ розовую.

– А вы опасный человек, – заявила она, кокетливо прищурившись, – умеете читать мысли. Но я, кажется, забыла вас поблагодарить…

– О, что вы, не стоит, – заявил Карл, поспешно вскакивая в седло… то есть открывая дверцу «Опеля» и усаживаясь за руль. – Счастливо, Кэтрин. Увидимся.

* * *

Аделаида в школу не пошла. Она попросила Карла высадить ее у парка, сказав, что у нее тоже есть кое‑ какие дела – только не в школе, а в городе.

Карл, не возражая и ни о чем не спрашивая, остановился там, где было сказано. Но перед тем как открыть ей дверцу, он поцеловал ее, и Аделаида выбралась наружу спокойная и счастливая.

Никаких особенных дел у нее в действительности не было. Просто ей и думать не хотелось о том, чтобы вот сейчас идти в школу. Слишком уж она была полна всем происшедшим за последние… дайте подумать… ночь, утро, день, вечер, еще ночь, еще утро и часть дня… чтобы идти туда и два с лишним часа, оставшихся до трех, заниматься нудной повседневностью. И ловить удивленные взгляды. И слушать шепотки за спиной. И игнорировать прозрачные намеки на причину ее («Ах, Аделаида Максимовна, вы сегодня изумительно выглядите! Просто ослепительно! ») внешнего вида.

Ну их всех, в самом деле! Что, без нее школа закроется, что ли?

В парке на Аделаиду обрушилось солнце. Оно сверкало со всех сторон, отражаясь в лужах, мокрой прошлогодней траве и пыльных, давно не мытых окнах музея.

Аделаида остановилась на краю поляны, где уже не было ни снега, ни льда, и запрокинула голову, подставив солнцу улыбающееся лицо.

Искры‑ секунды срывались с разлапистых еловых ветвей и падали вокруг нее с капельным звоном. Через два часа она снова увидит его. И после этого у них будут еще целые сутки.

Даже если у меня никогда больше не будет в жизни счастья, вдруг подумала Аделаида, даже если у меня вообще больше ничего не будет… У меня останется это «сейчас». Этого у меня никто не отнимет. Это полдень моей жизни.

Пока она таким образом медитировала, парк, обычно безлюдный в это время дня, наполнился прохожими. Кто‑ то, как и она неделю назад, решил глотнуть воздуха по дороге на электричку, кто‑ то храбро катил по раскисшей аллее коляски со спящим, гукающим или заливающимся ревом содержимым, кто‑ то спускал с поводка собак, ошалевших от весенних запахов и упоительной грязи под лапами.

Все куда‑ то спешили. У всех были дела. И многие из спешащих посматривали на неподвижно стоявшую под солнцем, улыбающуюся с закрытыми глазами женщину с чувством легкой зависти и какой‑ то непонятной тоски.

* * *

Чтобы вернее добраться до городской администрации, Карл свернул с развороченного ремонтом проспекта на Северную.

В нескольких метрах впереди в ту же сторону неторопливо шла высокая, элегантно одетая женщина. Карл снизил скорость и некоторое время ехал следом, любуясь ее плавной походкой и стройной, хотя и несколько полноватой фигурой, изящно обрисованной легким серебристо‑ серым пальто.

После чего приблизился к женщине вплотную, опустил стекло и предложил подвезти.

– Вообще‑ то я к незнакомым мужчинам не подсаживаюсь, – предупредила женщина, заботливо подвернув длинную полу и устраиваясь на переднем сиденье.

– Какое совпадение, – отозвался Карл, положив ладонь на ее невзначай обнажившееся колено, – я вот тоже не езжу с незнакомыми женщинами.

– Ай‑ яй‑ яй, – сказала она, легонько хлопнув его по пальцам, – директор школы, а так себя ведет… да еще в двух шагах от городского отдела народного образования.

– О, прошу прощения, мадам. Виноват. Больше не повторится.

– Что, в самом деле? – расстроилась Аделаида.

* * *

Только что отремонтированный флигель, выполненный в ненавязчивой серо‑ голубой гамме, сиял чистотой вымытых окон и натертых до блеска паркетных полов. Мебель внести еще не успели, и внутри, несмотря на многолюдное собрание, было свежо и просторно.

В центре самой большой комнаты, которой предстояло стать кабинетом заведующей, стояли сдвинутые буквой П столы для фуршета.

Головы гостей то и дело поворачивались в сторону соблазнительно разложенных крошечных бутербродиков с икрой, средних – с семгой и копченой колбасой, и больших – с недорогим отечественным сыром «Атлет», зато украшенных маслинами и веточками свежей петрушки. На отдельном столике выстроилась целая батарея больших зеленых бутылок с шампанским и белых, поменьше, с водками и наливками, а на полу у столика скромно притулилась пятилитровая пластиковая канистра с минеральной водой.

– Почему ваши учителя не пьют ни пива, ни сухого вина? – тихо поинтересовался Карл. Аделаида открыла рот, собираясь ответить, но тут послышался звон ножа по хрустальному бокалу. Мэр, седовласый, солидный, в номенклатурном синем костюме, собрался произнести речь.

Собравшиеся отвели взгляды от столов и все как один уставились на новый галстук мэра – бело‑ сине‑ красный в полоску. Яркая вещица завораживала и притягивала взгляд. Это, впрочем, было хорошо, потому что мэр любил поговорить, а других развлечений во время его речи не предвиделось.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 19 202122 23 24 Следующая ⇒