Annotation 16 страница

Как и зал суда, комната для закрытых заседаний была отведена Кэролайн Мастерс во временное пользование: тома дел, трактаты по судебной практике и сброшюрованные служебные инструкции принадлежали другому судье, тяжелая мебель с зелеными кожаными креслами была по-родственному близка кому-то, но не ей. Впрочем, теперь это не имело значения – за три дня слушаний судья Мастерс полностью освоилась здесь. Она откинулась на спинку кресла, оперлась подбородком на сплетенные пальцы и задумчиво смотрела на магнитофон, который Марни Шарп поставила перед ней. Присутствовали лишь Терри, Пэйджит, Шарп и ее помощник. – О том, чем мы будем здесь заняты, журналисты и понятия не имеют, – объявила судья Мастерс. – И не будут иметь. Именно таким образом я намерена сохранить все это в тайне. – А о чем мы вправе сказать? – поинтересовалась Шарп. – Ни о чем. Скажете журналистам – на этом я настаиваю, – что эти закрытые заседания устраиваются для обсуждения тех пунктов свидетельских показаний, по которым имеются разногласия. Точка. Какие это пункты, в чем суть разногласий, вы сообщать не будете. Шарп подалась вперед: – У меня создается впечатление, что мистер Пэйджит предпочитает избирательную гласность: для некоторых аспектов дела – телевизионная трансляция по всей стране и лишь скупо дозированные сведения о том, что может пролить свет на мисс Карелли и ее дело. – Дело не в мистере Пэйджите. Дело в моем архаичном представлении о порядочности. – Кэролайн Мастерс по очереди оглядела юристов. – Как я понимаю, стороны намерены попотчевать меня кассетой психоаналитика мисс Карелли, кассетой, показывающей гнусную сторону взаимоотношений погибшей кинозвезды и боготворимого сенатора Соединенных Штатов, показаниями трех женщин относительно сексуальных повадок Марка Ренсома и сведениями о злоупотреблениях в использовании упомянутых кассет. Если выяснится, что материалы можно обнародовать, я разрешу это сделать. До той поры меня больше будут заботить права людей, упомянутых в этих материалах, чем " право людей знать", или, скажем, право " Нэшнл инкуайер" снабжать читателя информацией о чьих-то последних днях или о сексуальных отношениях между орангутанами и женщинами. – Она повернулась к Шарп: – Я достаточно понятно изъясняюсь? Шарп замешкалась, как будто собираясь протестовать – почему обращаются именно к ней? Потом кивнула. – Хорошо. Вы правы, Марни, принимая это на свой счет. – Голос Кэролайн Мастерс смягчился. – Как и пол-Америки, я смотрела мисс Карелли в " 60 минутах". Но, в отличие от большинства, я знала, кто снабдил вопросами интервьюера. И невольно задалась мыслью: озабочена ли Марни Шарп сохранением тайны тех женщин, которые действительно были изнасилованы? Вот и сегодня вас почему-то удивляет необходимость хранить в тайне сведения, которые могут нанести большой моральный урон некоторым людям, если их обсуждать на открытом слушании. Судья Мастерс взглянула на магнитофон, потом снова на Шарп. – Я не знаю, что на этой кассете. Но если что-то появится в газетах до того, как я решу, что это можно публиковать, и если я выясню, что в этом замешано ваше учреждение, вы будете нести персональную ответственность. Это я понятно объясняю? – Да, – раздраженно буркнула Шарп. – Понятно. Пэйджит взглянул на Терри – ему было неясно, отчего такие строгости: из-за серьезности случая или причина глубже? Но Терри была удивлена не меньше его. – На наших закрытых заседаниях, – продолжала судья, – будет присутствовать стенограф, будет вестись запись того, что говорится. Но я намерена создать все условия, чтобы женщины, которые станут давать показания, чувствовали себя спокойно. Это достаточно тяжелое переживание для них, и я убеждена, что суды должны приложить все усилия, чтобы ободрить тех, кто вынужден давать такие мучительные показания. Среди прочего, это означает, что вопросы в основном буду задавать я. Если кто-то захочет о чем-то спросить и сделать запись, с тем чтобы можно было использовать это при апелляции, он будет иметь такую возможность. Но если я решу, что какие-то показания не должны использоваться на открытых заседаниях, я сделаю так, чтобы расшифровки соответствующих стенограмм не попали к журналистам, чтобы не пострадали женщины, которых эти показания касаются. Что до этой кассеты, я прослушаю ее без стенографа, поскольку разговор записан конфиденциальный. И снова судья Мастерс посмотрела на каждого юриста по очереди: – Это приемлемо? Если нет, скажите сразу. Ответом было молчание. Пэйджит знал, что обычно судья берет на себя роль наблюдателя, а не участника. Он видел, как колеблется Шарп, решая, не заявить ли протест, но в таком случае судья направит ее в апелляционный суд. Однако слушание слишком хорошо складывается для Шарп, чтобы можно было рисковать испортить отношения с судьей, к тому же решение Кэролайн Мастерс защищать право Марии и других свидетельниц на сокровенность их интимной жизни на существо дела не влияло. – У нас возражений нет, – проговорила Шарп. – У мисс Карелли тоже, – ответил Пэйджит. – Я так и думала, – сухо бросила судья Мастерс. – Ваше предложение, мисс Шарп, о том, как нам организовать работу? – Просто прослушать кассету, Ваша Честь, она говорит сама за себя. – Шарп взглянула на Пэйджита. – Я хотела только добавить, что это запись психоаналитического сеанса мисс Карелли у доктора Уильяма Стайнгардта, что нашли мы ее в квартире Марка Ренсома в Ки-Уэсте, и готовы установить ее подлинность, если суд посчитает, что ее содержание можно огласить на открытом заседании. – А я, – произнес Пэйджит, – скажу только, что содержание кассеты, и это совершенно очевидно, является врачебной тайной, что единственная цель обвинения – нанести ущерб ответчице. И стоит суду заслушать ее – ущерб, считайте, уже нанесен. – Вначале я прослушаю кассету, мистер Пэйджит. А потом вы изложите свои аргументы. Положитесь на мою ментальную дисциплину. – Благодарю вас, Ваша Честь, – ответил Пэйджит, но слова эти были пустой формой вежливости: как только Кэролайн Мастерс прослушает кассету, она бесповоротно изменит свое отношение к Марии и ее адвокату, борьба за чувства и мысли судьи будет проиграна. Включая магнитофон, Шарп, казалось, прятала улыбку. В этот момент Кристофер Пэйджит ненавидел ее. Чувство это коренилось не в обычной враждебности защитника к обвинителю, оно было рождено идущей из глубин души ненавистью к обвинению, возводимому с наслаждением. Он откинулся на спинку кресла, озабоченный тем, чтобы на лице его не отразились ни стыд, ни страх. – Меня преследует один и тот же сон, – послышался голос Марии. Как и прежде, он звучал беззащитно и жалко. И хотя Пэйджит слушал это во второй раз, ощущение полнейшего душевного дискомфорта не стало меньше. – Днем я могу заставить себя забыться, но ночью теряю контроль над собой. – На лице судьи Мастерс, не сводившей глаз с кассеты, не было обычного высокомерия. Она, казалось, не хотела ни на кого смотреть. – Я в Париже, – продолжала Мария, – в церкви Сен-Жермен-де-Пре. Комната эхом вторила ее голосу. От того, что Мария произносила эти слова, комната с ее панелями темного дерева, окном, пропускающим свет прямоугольником, казалась исповедальней. Юристы сидели, не двигаясь. – Почему вы там? – спросил Стайнгардт. Голос Марии был тих: – Просить прощения за свои грехи. Шел диалог: Стайнгардт спрашивал, Мария отвечала, оба говорили тихо, как будто боялись, что их подслушают. Кэролайн Мастерс смотрела в сторону. – Они прощены? – спрашивал Стайнгардт. – Вначале никаких знамений не было, – устало рассказывала свой сон Мария. – Потом я выхожу наружу, и Он дает мне ответ. Карло ушел. Вместо него два пустых бокала. Один мой, другой Криса. И, кроме того, я знаю. – Что вы знаете? – Что Крис забрал Карло, а я должна оставить его. – Ее голос как шелест пепла. – Что мои грехи искупить невозможно. Кэролайн Мастерс смотрела на Пэйджита с молчаливым вопросом. Встретив ее взгляд, он кивнул. Мгновение она изучала его лицо, потом, смутившись, обратила взгляд на ленту, с которой снова звучали голоса. Угловым зрением Пэйджит видел, что Шарп заметила их молчаливый обмен взглядами. – Кто такой Крис? – спросил в этот миг Стайнгардт. – И что у вас за грехи – во сне, я имею в виду? Долгое молчание. – Вы знаете Кристофера Пэйджита? – Я слышал о нем. Молодой человек, который давал показания во время слушаний по делу Ласко. – Да. – Мария сделала паузу. – Карло теперь у Криса. Пэйджиту показалось, что он увидел, как блеснули глаза Терри. Потом вспомнил, что она еще не слышала этой записи. – А ваши грехи? – спрашивал Стайнгардт. – Во сне или в жизни? – Тон Марии сделался холодным, и Пэйджит не забыл об этом. – Поскольку в реальной жизни грех немного значит для меня. У Кэролайн Мастерс было каменное лицо. Пэйджит подумал, что этой фразой Мария сказала о своем характере все. – В таком случае – во сне. – Вы не поймете их без предварительных пояснений. Вы действительно смотрели слушания? – Да, – подтвердил Стайнгардт. – Как и миллионы других, не мог оторваться. – Тогда для начала надо отметить один очень важный факт. – Какой? Еще более долгая пауза, и ровный голос Марии отразился эхом в комнате судьи Мастерс: – Я лгала. Кэролайн прищурила глаза: Пэйджиту показалось, что в этот момент она стала похожа на человека, складывающего мозаичную картину. Но лучше смотреть ей в лицо, чем оставаться наедине со своими мыслями. И он беспомощно смотрел, как она слушает вопросы Стайнгардта и ответы Марии. – В таком случае могу вас успокоить, – говорил Стайнгардт. – Кассету буду прослушивать только я и только для того, чтобы помочь вам. По государственным установлениям ее содержание – врачебная тайна, которую я хранил бы самым бережным образом даже в том случае, если бы не было соответствующего закона. Поэтому то, что вы мне рассказываете, так же конфиденциально, как если бы не было магнитофона. Судья посмотрела на Шарп, вопросительно подняв брови. Та кивнула головой на магнитофон, как бы напоминая, что надо слушать. Мастерс перевела взгляд на магнитофон в тот момент, когда Мария сознавалась, что лжесвидетельствовала во время сенатских слушаний. Пэйджиту показалось, что Мария повторяет имя Джека Вудса безжалостно, как проклятье. И снова Вудс предал Пэйджита и послал свидетеля на смерть. Забытая ненависть вспыхнула свежо и остро. – В общем, – заключила Мария, – многое из того, что я говорила, было правдой. Но я не сказала Толмеджу, что именно я помогала Джеку во всех без исключения делах. Ничего нельзя было прочесть в глазах судьи Мастерс, которая не спускала взгляда с магнитофона. О чем она могла думать в этот момент, Пэйджит не знал. – Вы хотели обезопасить себя? – спросил Стайнгардт. И как прежде, голос Марии прозвучал почти весело. – Я хотела избежать тюрьмы. Я слишком упорно боролась за место в жизни, чтобы так закончить ее, сказав правду. – Помолчав, она добавила мягче: – И, конечно, сыграло роль то, что я была беременна. Пэйджит вздохнул. Ощутил, как Терри придвинулась к нему. – Крис знал о вас? – снова спросил Стайнгардт. В следующее молчаливое мгновение Кэролайн Мастерс взглянула на него. Пэйджит понял – она мгновенно догадалась о том, что подразумевалось: знал ли Пэйджит о соучастии Марии и, что еще страшней, не лгал ли он сам сенату. – Что знал? – переспросила Мария. Запись закончилась. Не говоря ни слова, судья прошла к двери и впустила стенографистку. Полная женщина за сорок поставила свою машинку в дальнем углу комнаты и сразу затихла, став незаметной. Когда она проделала все это, судья Мастерс снова уселась в свое кресло, сохраняя молчание. Шарп заговорила первой: – Эта запись позволяет понять мотивы мисс Карелли. И доказывает, как это ни прискорбно, что у мистера Пэйджита были серьезные моральные проблемы, связанные с его участием в деле Ласко и сенатских слушаниях. Очевидно, есть и вторая кассета, которая позволит больше узнать и о мисс Карелли, и о мистере Пэйджите. – Она обернулась к адвокату. – Где она, мы не знаем. Он молчал. Судья ждала, пока Шарп снова не взглянула на нее. – Есть только одна вещь, которую я хотела бы знать, – сказала она. – Что эта кассета делает в суде? Шарп удивлённо взглянула: – Но прослушать эту запись – значит понять, почему Мария Карелли убила Марка Ренсома. Любому ясно, что эта запись имеет отношение к мотиву. – О, конечно, имеет, вы правы. И если какой-нибудь суд признает это уликой, ваши шансы добиться осуждения мисс Карелли возрастут на тысячу процентов. – Помолчав, Кэролайн Мастерс отчеканила, подчеркивая каждое слово: – Но только это не мой метод. Это вообще не метод. Шарп выпрямилась: – Без этой записи процесс станет лишь пародией на суд. Установление истины – наша конечная цель, по крайней мере, так должно быть. Если суды будут слишком разборчивы в использовании всяческих средств, никто не поверит, что какой-то суд может служить целям правосудия. Судья подалась вперед: – Оставьте ваши фразы о " правосудии". В этом государстве есть закон о врачебной тайне, и эта кассета как нельзя более точно подпадает под данный закон. – Она возвысила голос: – Вы усадили меня выслушивать женские секреты, даже не утруждая себя тем, чтобы как-то оправдать появление здесь этой кассеты. Ваша явная и единственная цель – восстановить суд против мисс Карелли и, что совершенно очевидно, против ее адвоката. Это говорит о несправедливом отношении к ним обоим и о презрении ко мне. Теперь вам понятно, как данный суд относится к такому " правосудию", или вам растолковать? Шарп побледнела. – Нет, – тихо промолвила она. – Но я хотела бы поставить вас в известность, что в суде присяжных я буду просить судью относиться без предубеждения к тому кто представил суду данный факт. – Понимаю, – ответила Кэролайн Мастерс более спокойным голосом. – Но, по моему мнению, тот судья, который свяжется с этим, получит в итоге обвинительный приговор у присяжных и его отмену в апелляционном суде. Советую выбрать иной вариант. А для себя считаю самым лучшим забыть о том, что услышала здесь. Какое-то время длилось молчание – юристы оторопели от гнева судьи. Стенографистка перестала стучать на машинке, сидела, глядя в пустоту. – Ваша Честь, – отважился наконец Пэйджит, – полагаю дело законченным. Судья взглянула на Шарп: – Вы тоже так считаете? Та ответила не сразу: – Если будут опровергнуты показания свидетелей. – Я намерен, – заявил Пэйджит, – ходатайствовать о снятии всякого обвинения с мисс Карелли. Выражение лица судьи Мастерс говорило, что пробному шару, запущенному в расчете на ее благосклонность, уготована печальная участь. – На каком основании? – На том основании, что факты обвинения, взятые сами по себе, не дают оснований для возбуждения дела. – Вы, должно быть, спите, адвокат. Считается, что если " больше фактов за, чем против", то дело можно возбуждать. И еще есть правило: " Не делай лишних движений! " Пэйджита занимало одно: насколько резкий ответ судьи Мастерс вызван тем, что она услышала с магнитофонной ленты. – Я, конечно, воздержусь от лишних движений, – смиренно ответил он, – я просто был возбужден призраком близкой победы. Кажется, впервые Кэролайн Мастерс решила улыбнуться: – Не обольщайтесь. У кого-нибудь что-нибудь еще? – Да, – включилась в разговор Марни Шарп. – Я хотела спросить мистера Пэйджита, будет ли мисс Карелли давать показания. Пэйджит задумался. Каждый день слушаний неумолимо и страшно приближал неизбежность перекрестного допроса Марии; накануне ночью они с Терри битый час обсуждали плюсы и минусы молчания своей подопечной. И вот теперь обвинение требовало показаний Марии. Надежда на защиту без самой Марии, на защиту, построенную только на оправдательных фактах, оказалась, по-видимому, несбыточной. – В наши ближайшие планы, – ответил он, – входит заслушивание мисс Карелли. – В таком случае, – тотчас подхватила Шарп, – остались нерешенными некоторые вопросы, связанные с кассетой. Судья посмотрела на нее удивленно: – Например? – Например: можем мы спросить мисс Карелли, была ли она на приеме у доктора Стайнгардта, существует ли кассета, была ли эта кассета у Ренсома, почему мисс Карелли ничего не сказала полиции обо всем этом. Ни один из этих вопросов, как нам кажется, не имеет никакого отношения к врачебной тайне. – Возможно, не имеет, – заявил Пэйджит. – Но, судя по всему, мисс Шарп намерена просто обойти закон о врачебной тайне, обманом вынудив мисс Карелли рассказывать о кассете либо создавая впечатление, что ненайденная кассета несет страшный разоблачительный заряд. – Как судом уже было заявлено, – кротко сказала Шарп, – трудно представить себе что-либо более разоблачительное, чем сама кассета мисс Карелли, исключая, конечно, ненайденную кассету. А закон ясен: не подлежит огласке только сама информация, а не факт ее наличия. И снова Пэйджит не мог не восхититься подготовленностью Шарп: проиграв при первом подходе к какому-нибудь пункту, она использовала и второй, и третий варианты подхода, а теперь для смягчения судейского гнева добавила еще и смиренный тон. Если судья Мастерс примет нужное ей решение, то перекрестный допрос Марии станет еще более неприятным и опасным: риск раскрытия содержания кассеты будет увеличиваться при каждом ответе. – Вы можете задавать свои вопросы, – ответила Кэролайн Мастерс. – Но только не такие: " А не лжесвидетельствовали ли вы перед сенатом Соединенных Штатов? " либо какие-нибудь другие, способные раскрыть содержание кассеты. Она помолчала, перевела взгляд с Шарп на Пэйджита: – Эта кассета будет использована в качестве улики в том случае, если мисс Карелли сама лишит себя привилегии, проистекающей из закона о врачебной тайне, наделав грубых ошибок во время дачи показаний. Понятно? – Иными словами, – продолжила Шарп, – если при даче показаний мисс Карелли как-то исказит содержание кассеты, присяжные заслушают ее, эту кассету, на открытом заседании. – Она бросила на Пэйджита быстрый взгляд: – Ее или другую кассету – если мы ее найдем. Пэйджит заговорил сдавленным голосом: – Я уже сыт инсинуациями мисс Шарп. Что касается ее предложения, считаю невозможным установить заранее какие-то правила. Поскольку в этом случае лишение Марии Карелли привилегии, связанной с врачебной тайной, будет целиком и полностью зависеть от того, что она скажет. – Это верно, – согласилась судья. – И все же, если я обнаружу, что какое-то заявление мисс Карелли подпадает под формулировку мисс Шарп, я лишу ее этой привилегии. Поскольку – я должна это особо подчеркнуть до того, как мисс Карелли начала давать показания, – закон о врачебной тайне распространяется на соответствующую информацию, но не на факт лжесвидетельствования. – Извините меня, Ваша Честь, – перебил Пэйджит. – Но, кажется, мисс Шарп достигла своей цели: то, что записано на пленке, прочно внедрилось в сознание судьи, и мисс Карелли подвержена теперь максимальному риску. Кэролайн Мастерс пожала плечами: – Я уже сделала замечание обвинителю. Но вы же сами хотели этого слушания, мистер Пэйджит. – Она обернулась к Шарп: – Что я теперь сделаю, так это возьму кассету в суд на хранение. Так будет лучше для всех. – Это попросту беспримерно, – запротестовала Шарп. – Ведь наш офис в состоянии принять все необходимые меры для ее сохранности. – Как и я. Что-нибудь еще? Шарп, подумав, ответила: – Нет, Ваша Честь. – Мистер Пэйджит? – Нет, Ваша Честь. Благодарю вас. – В таком случае расстаемся до завтра. – Кэролайн сделала паузу. – Я не все о вас узнала, но узнала достаточно. Стенографистка ушла. Судья встала, тоже собираясь уходить, потом, как бы вспомнив о чем-то, повернулась к Пэйджиту: – Вот что я хотела сказать вам, мистер Пэйджит: отношение к вам в суде не изменится после прослушивания этой записи. Меня совершенно не волнует то, что вы знали или не знали пятнадцать лет назад. И я сожалею, что мисс Шарп проделала это. – Она мельком взглянула на Шарп. – Личная жизнь – это довольно сложная материя, и то, что было когда-то между вами и мисс Карелли, должно остаться в прошлом. Я знаю, что ваш сын бывает на слушании, и понимаю, насколько вам сейчас тяжело. Какое-то мгновение Пэйджит был не в состоянии говорить. От Кэролайн Мастерс он ждал всего, но не сочувствия. – Я благодарен вам за это, Ваша Честь. Она смотрела на него. – Но я хотела вам сказать о другом. Со всей откровенностью, чтобы вы могли правильно оценить свое положение. – Помедлив, она закончила мягко: – Вы проделали трудную работу. Но вы проигрываете.
Пэйджит смотрел в стакан с мартини. Неразбавленным, без льда. Первый за последние недели. – Вы проигрываете, – сообщил он Терри, – комментарии излишни. Они сидели в ресторане на верхнем этаже здания, смотрели, как на город опускаются сумерки. – Фраза понятна, – ответила Терри. – Но подразумевать она может " скорее всего, ваши свидетели провалятся" или " вам лучше пойти на мировую с Шарп, тогда у вас будет шанс". Либо третье – " не подвергайте Марию перекрестному допросу – непременно проиграете, лучше потратьте время на подготовку и суду". – Думаю, какой-нибудь из двух последних вариантов. Может быть, оба, – согласился Пэйджит. – Я тоже так думаю. К сожалению. Он слегка улыбнулся: – Это одно из качеств, за которые я вас люблю, Терри. Вы откровенны. Она поставила на стол бокал с вином и как будто всматривалась в его содержимое. А он рассматривал ее: изящные черты лица, серповидные зеленые глаза, тонкий нос, который мог не нравиться только ей. Перед ним была умная, не терявшаяся в любых жизненных обстоятельствах женщина, хорошо разбиравшаяся в ком угодно, только не в себе. И снова мысли Пэйджита обратились к предстоящим делам. – Проблема в том, – проговорил он, – что Мария не пойдет на это соглашение. Даже если они предложат его. Терри продолжала разглядывать свой бокал. – Вы нейтрализовали кассету, – мягко сказала она. – Это самое большее, что вы могли сделать. – Кассету нейтрализовала Кэролайн. По крайней мере, на какое-то время. Она взглянула на него – во взгляде была скрытая тревога, Пэйджит заметил, что она колеблется между желанием пожалеть и желанием ободрить его. – Завтра наша очередь. А помните, мы ведь не рассчитывали выиграть предыдущий тур? И Кэролайн хорошо к вам отнеслась. – К моему удивлению, хорошо. – Он помолчал в задумчивости. – Для меня судья Мастерс – загадка. Ощущение такое, что она руководствуется не только рассудком, но каковы ее мотивы, я не имею ни малейшего представления. Не знаю даже, что она за человек. Поэтому для меня она непредсказуема. – И не пытайтесь разобраться, Крис. Я думаю, проблема не в ней, есть о чем подумать и кроме нее. – Я знаю. – Забота Терри напомнила ему, что у нее есть свои, домашние проблемы. – Как дела дома? Как Елена? – У Елены все великолепно. – Терри помолчала. – И дома о'кей. Ричи только не может понять, как важны эти слушания, он все сводит к личным отношениям. Да есть ли что-нибудь, подумал Пэйджит, что Ричи не сводил бы к личным интересам, а точнее, к себе самому, драгоценному Ричи? – Трудно, должно быть, приходится? Терри пожала плечами: – Просто стараюсь не обращать внимания. Еще две недели, и все войдет в прежнее русло. В ее голосе было безразличие. Но в нем прозвучала искренняя озабоченность, когда она спросила: – Как Карло? – Слишком погружен в свои мысли. Переживает случившееся. – Пэйджит уставил неподвижный взгляд в окно. – Меня все больше страшит день, когда она начнет давать показания. Каждый раз, как я принимаюсь натаскивать ее к допросу, открываются все новые и новые проблемы. Не говоря уже о том, что Шарп продолжает извлекать на свет Божий новые факты. Все это беспокоит меня, и прежде всего из-за Карло. – Он повернулся к ней: – Каждый день, Терри, идя в зал суда, я испытываю страх. Терри молча кивнула, потягивая вино. – Извините, – проговорил немного погодя Пэйджит. – Кроме вас, мне некому все это сказать. Терри посмотрела ему в глаза: – Это тоже наша подготовка, Крис. Хотя, конечно, самое главное – готовиться непосредственно к процессу. – Мне повезло. Вы не только без видимой скуки слушаете о моих проблемах, но и находите великолепные тактические ходы для ведения допроса. – Пэйджит улыбнулся. – Не исключено, что вы нанесли смертельный удар индустрии колготок. Он увидел ее ответную улыбку. На мгновение уныние, казалось, оставило его, но тут же вернулись мысли о кассете, о Карло. Терри посмотрела на часы: – Как раз сейчас, наверное, Мелисса Раппапорт приехала в гостиницу. Я все думаю: неужели Кэролайн захочет заслушать ее на открытом заседании? – Скорее всего, нет. – Пэйджит допил свой бокал. – Я лишь надеюсь, что судья будет вспоминать ее каждый раз, как вспомнит голос Марии на кассете. Часть пятая
ЗАЩИТА
12 февраля – 17 февраля

– Он сказал, чтобы я раздевалась перед ними, – пробормотала Лаура. Ее прокуренный голос звучал жалобно, скорее смущенно, чем возмущенно. Кэролайн Мастерс подняла взгляд от кассеты и взглянула на Терри. – Что это? – тихо спросила она. Терри молчала, не в силах оторваться от картины, представшей перед ее мысленным взором: Лаура Чейз, лежащая на белой кушетке в белой комнате, за ней Стайнгардт – его не видно, только голос. – Послушайте, пожалуйста, Ваша Честь. Думаю, мы сможем доказать, что это имеет отношение к делу. – И вы разделись? – Это снова Стайнгардт. – Постепенно. – Долгая пауза. – Джейми говорил мне, что снимать и как двигаться. – Как двигаться? – Да. Они смотрели, а я танцевала для них. – Танцевали? – Джейми говорил мне, что делать. – Было впечатление, что Лаура не отвечает на вопросы, а говорит сама себе или тому, что от нее осталось. У нее был безжизненный голос. – Когда повернуться, какую часть тела обнажить. Судья Мастерс посмотрела на Терри: – Джеймс Кольт? – Да. Она медленно покачала головой. – О чем вы думали, – допытывался Стайнгардт, – когда проделывали все это для него? – Что я хочу еще выпить. Мы были в комнате отдыха, в доме его друга. Там был бар. У них было все, что нужно. – И вы продолжали пить. – Да, джин. И каждый раз снимала с себя что-то еще. Это помогало мне держаться. – Она сухо продолжала: – Когда я сняла трусики и повернулась, чтобы они могли меня рассмотреть, я представила себе, что иду купаться. С ней. Взгляд судьи Мастерс, казалось, был обращен внутрь ее сознания, как будто в мыслях она была где-то далеко. У Терри взмокли ладони. – Потом, – прошептала Лаура, – я должна была трогать самое себя. Пэйджит смотрел в пол. Марни Шарп сидела, скрестив руки на груди. Никто не говорил ни слова. – Трогать себя? – спросил Стайнгардт Лауру Чейз. – Вначале соски. Потом делать руками так, как будто я обнаруживаю у себя новые части тела. – Снова пауза. – Спустя некоторое время он сказал, чтобы я села на пол, прислонившись спиной к бару. – Для чего? – Я мастурбировала. А они смотрели. Катушка некоторое время вращалась беззвучно. – Когда я делала это, – пробормотала Лаура, – я закрыла глаза. Тихо, тише собственного дыхания, так, что они не могли слышать, шептала ее имя. Потом кто-то засунул член мне в рот. – Голос Лауры сделался тонким. – Я еще крепче зажмурилась. Я не хотела знать, кто это был. Когда он кончил и я открыла глаза, сенатор Джеймс Кольт протянул мне стакан. В ее голосе неожиданно появилась злость. Будущий лидер свободного мира, вспомнила Терри, так его называла Лаура Чейз в разговоре с Линдси Колдуэлл. Линдси говорила, что это юмор раба. Но не только юмор – горькая ирония слышалась в этой фразе. Отвращение Терри сменилось гневом. Все нормально, говорил Джеймс Кольт. И для Марка Ренсома тоже все было нормально, когда он обращался с Марси Линтон так, как дружки Кольта обходились с Лаурой Чейз. Кристофер Пэйджит взглянул на Терри. Не отвлекайся, приказала она себе. Надо выиграть дискуссию. Вы прорепетировали ее между собой, и ты смогла убедить Криса. А Лаура Чейз продолжала говорить. – Второй разложил меня на ковре и раздвинул мне ноги. – Она заговорила как будто издалека. – Они проделали то, что проделывали со мной в одной картине, когда двое трахали меня, а остальные смотрели. Я стараюсь не вспоминать об этом фильме. – Вы скупили все его копии, не так ли? – Надеюсь, что все. – От переживаемого страдания ее голос снова стал мертвым. – Но теперь это уже не имеет значения, не так ли? – Снова молчание, потом Лаура сказал холодно: – Это давно уже не имеет значения. – Скажите мне, – мягко проговорил Стайнгардт, – было еще что-нибудь? – Тот другой перевернул меня на живот. – Пауза была долгой. – У него снова был твердый. – Перевернул вас? – Да. – В голосе Лауры едва заметно сквозило раздражение. – Они хотели иметь меня по-всякому. – Вы, наверное, страдали от этого. – Нет. Мой папаша не раз это проделывал. – Ее голос снова стал равнодушным. – Когда это происходило, я подняла взгляд. Джейми потягивал мартини, наблюдал. Вздохнув, Кэролайн Мастерс открыла глаза. – К сожалению, – произнес Стайнгардт, – наше время истекло. Судья медленно покачала головой. Из магнитофона актриса ответила будничным голосом: – На следующей неделе я не могу прийти. – Ничего, Лаура. Позвоните моему секретарю, и мы назначим вам другое время. Нам, конечно же, надо еще поговорить. Послышался звук легкого движения – это Лаура поднялась с кушетки. – Знаете, что самое забавное? Я больше никогда не приду. Разве только с ней. Ее голос прервался. Рыдание, потом конвульсивное всхлипывание, потом все смолкло. Магнитофон щелкнул. Долгое время никто не проронил ни слова. Кэролайн Мастер провела пальцами по векам. – И что, – сказала она, ни к кому не обращаясь, – прикажете мне с этим делать? – Позвольте нам, – тихо проговорила Терри, – проиграть эту запись на открытом заседании. Мгновение судья Мастерс размышляла. Потом медленно поднялась со своего кресла и вызвала стенографистку. Как обычно, та скромно уселась в углу. – Хорошо. – Судья взглянула на Шарп. – Что скажет обвинение? – Кассета должна быть изъята. – В голосе Шарп послышалось омерзение. – Все это, конечно, ужасно, но не имеет никакого отношения к делу. Кэролайн Мастерс смотрела на кассету. – Кое к чему имеет, – заметила она. – К тому, из-за чего убила себя Лаура Чейз. К тому, кем был на самом деле Джеймс Кольт. Как он относился к женщинам. Будь я историком, я страстно доказывала бы всем, что необходимо пересмотреть взгляд на Кольта. Но я всего лишь муниципальный судья. – Она помолчала. – А в данный момент я и судьей не хотела бы быть. – Это так, если смотреть с точки зрения личной философии, – возразила Шарп. – Но, повторяю, к рассматриваемому случаю никакого отношения не имеет. Ведь речь идет об убийстве Марка Ренсома. – Шарп взглянула на Терри. – Защита пытается устроить скандал, чтобы отвлечь внимание от мисс Карелли. И окружной прокурор дорого заплатит за это – против него будет восстановлено семейство, еще не потерявшее своего влияния, семейство, в котором сын выставил свою кандидатуру на пост губернатора, и все те, кто верит, что авиационная катастрофа оборвала лучший период в истории страны. – Кассета помогает понять, кем был Марк Ренсом, – парировала Терри. – Мы исходим из того, что он был носителем сексуальной патологии, при которой испытывал потребность в физическом и духовном господстве над женщиной, как воплощением той, кем он был одержим, – Лауры Чейз. Что касается политического урона, который могут понести окружной прокурор Брукс или мисс Шарп, то он может появиться лишь как побочный продукт их попытки сфабриковать дело. Я не понимаю, почему кассета, которую Марк Ренсом проигрывал в присутствии мисс Карелли и которая сексуально возбуждала его непосредственно перед тем, как он напал на нее, не имеет отношения к делу. – Иными словами, – обратилась Шарп к судье, – старайся представить жертву в как можно более отвратительном виде, и тогда убийство не покажется чем-то предосудительным. Самая известная стратегия защиты, Ваша Честь, в данном случае облаченная в феминистские одежды. – Суть нашей стратегии, Ваша Честь, – возразила Терри, – показать, что это вообще не убийство. Мы просим вас не делать выводов о кассете, не выслушав наших свидетелей. В том числе и трех свидетельниц, которых, по желанию мисс Шарп, можно было бы заслушать на закрытом заседании. Кэролайн Мастерс взглянула на нее: – Но единственная цель, которую я могу преследовать при этом, – принятие решения о допустимости дачи этими свидетелями показаний на открытом процессе, где суд и будет делать вывод о наличии преступного деяния. – Вот поэтому я и прошу вас воздержаться пока от поспешных шагов. Мы думаем, вам необходимо выслушать и свидетелей и сопоставить их показания с записью исповеди Лауры Чейз. – Кто они? – Во-первых, Мелисса Раппапорт, бывшая жена Марка Ренсома. Потом Марси Линтон, писательница. Судья кивнула: – Я читала ее рассказы. А третья? Терри ответила после паузы: – Линдси Колдуэлл. Кэролайн Мастерс подняла брови. – Что нам может предложить мисс Раппапорт? – Она расскажет об одержимости мистера Ренсома Лаурой Чейз и стремлением насиловать. Среди прочего. – А что у мисс Линтон? – Марк Ренсом изнасиловал ее, – тихо сказала Терри. – В Аспене, четыре года назад. Он пришел к ней под предлогом беседы на литературные темы и изнасиловал. – И она согласна рассказать об этом? – Да. Судья задумалась: – А Линдси Колдуэлл? Терри пыталась прочитать по выражению лица ее мысли. – Линдси Колдуэлл, – спокойно ответила она, – та, кого упоминала Лаура. На кассете, которую вы только что прослушали. Краем глаза Терри видела, как повернулась к ней Шарп. Глаза Кэролайн Мастерс блеснули. Но вопрос она задала так же спокойно: – А вы можете объяснить, какое это имеет отношение к делу? – Да. Ренсом сказал мисс Колдуэлл, что у него есть другая кассета, в которой подробнее говорится об ее отношениях с Лаурой Чейз. Под этим предлогом он и договаривался о " встрече". – Терри помолчала. – Она была намечена на другой день после того, как он увидится с мисс Карелли. На лице Шарп впервые отразилось неподдельное изумление. Терри видела, что она пытается оценить значение только что услышанного. Боковым зрением Терри заметила одобрительную улыбку Кристофера Пэйджита. – Значит, мисс Колдуэлл согласилась дать показания? – спросила судья Мастерс. – Да. Если вы сочтете необходимым ее выступление в суде, она согласна. Вместе с тем мы просим вас сделать все возможное, чтобы выступления на закрытом заседании не предавались огласке. Судья угрюмо кивнула: – Конечно. – Я восхищаюсь Линдси Колдуэлл, – вмешалась Шарп. – Но шантаж все же не изнасилование. Если еще учесть, что шантаж только лишь предположение мисс Перальты. – Попытка шантажа, – уточнила Терри. – Потом попытка изнасилования. Взгляд судьи Мастерс вновь был устремлен на кассету. Терри непривычно было видеть ее столь подавленной. – Объясните вашу версию, Тереза. Последовательно. Терри кивнула, стараясь собраться с мыслями. Это было нетрудно, они все уже обсудили с Пэйджитом; она подумала, что самая лучшая манера поведения в этой ситуации – быть откровенной. – Если кратко, – начала она, – Ренсом позвонил мисс Карелли, чтобы шантажом заставить ее согласиться на встречу с ним наедине. Кассета Лауры Чейз действовала на него возбуждающе, а кассету мисс Карелли он собирался использовать, чтобы принудить ее к сексу. Помолчав, Терри заговорила медленней: – Она отказалась, но Ренсом уже был возбужден кассетой Лауры Чейз и попытался изнасиловать мисс Карелли. Защищаясь, она застрелила его. Кэролайн Мастерс перевела взгляд с Терри на Пэйджита: – Как вы пришли к мысли о шантаже с целью принудить к половой связи, не зная ни о существовании кассеты, ни о ее содержании? – Были кое-какие идеи, – ответил Пэйджит. – Но я предпочел бы не распространяться о них в присутствии мисс Шарп. – Я думаю, мы имеем право знать, – вмешалась та, – если, конечно, мистер Пэйджит не собирается до бесконечности вести разговоры об этой кассете вокруг да около. – Что вам положено знать, – возразил Пэйджит, – вы узнаете из показаний Марии Карелли. Как решила судья Мастерс. Та кивнула: – Я здесь, мисс Шарп, не для того, чтобы выкручивать руки мистеру Пэйджиту. Мы с вами узнаем все, что она захочет сказать. А потом я решу, можете ли вы использовать кассету мисс Карелли. – А эта кассета? – спросила Терри. – Я пока воздержусь от принятия решения, мисс Перальта, как вы и предложили. – Кэролайн Мастерс слегка улыбнулась ей. – Вот вам, между прочим, и роль со словами. – Спасибо, Ваша Честь. Улыбка постепенно сошла с лица судьи. – Что касается ваших свидетельниц, то я согласна с мисс Шарп: Раппапорт и Колдуэлл надо заслушать вначале на закрытом заседании. – Она обернулась к Марни: – Другое дело мисс Линтон. Я хочу, чтобы она давала показания публично. На лице Шарп было удивление: – Но, Ваша Честь, я бы хотела заслушать мисс Линтон на закрытом заседании. Нам необходимо выяснить, был ли случай, о котором она будет рассказывать, достаточно схож с тем, что представляется как изнасилование мисс Карелли. Если это так, то он скорее говорит в пользу мистера Ренсома. – Она помолчала. – Если же это обвинение в изнасиловании, то показания мисс Линтон необходимо исключить, как наносящие ущерб интересам мистера Ренсома. Как вы помните, в процессе Уилли Смита у обвинения были три женщины, готовые дать показания. Суд не стал их заслушивать. Судья Мастерс кивнула: – Понимаю вашу иронию. Если бы мистеру Ренсому повезло и он остался в живых, а вы обвиняли бы его в изнасиловании мисс Карелли, я вообще исключила бы из процесса показания мисс Линтон. Хотелось бы мне этого или нет. – Она возвысила голос. – Но ситуация другая. Поскольку Марк Ренсом мертв. – Это верно, – вставила Терри. – В кодексе записано: насильственные опережающие действия со стороны жертвы являются действиями самозащиты. В том числе и при изнасиловании. – Верно, – сухо заметила судья. – Это замечательный закон. Она обратилась к Шарп: – А часто ли, Марни, просили вы у судьи разрешения подтвердить обвинение в изнасиловании показаниями такого свидетеля, как мисс Линтон? – Часто, – не задумываясь ответила та. – Но всегда безуспешно. – Когда такая ситуация сложится у меня, я дам вам возможность еще раз попытаться. – Мимолетно улыбнувшись Терри, она добавила: – Я заслушаю мисс Линтон после мисс Карелли. И пригласите, пожалуйста, мисс Раппапорт.
Мелисса Раппапорт была одета в серый костюм, в ней ощущались птичья пугливость и скрываемый стыд. Она села напротив судьи Мастерс, не касаясь спинки кресла. Терри заняла место рядом с ней, Шарп немного поодаль. По предложению Пэйджита, он и помощник Шарп вышли из комнаты. Стенографистка устроилась в своем углу. Все были готовы слушать Мелиссу. Кэролайн Мастерс, казалось, забыла о своей судейской мантии, в ней не было и следов жесткой целеустремленности вершителя правосудия. Поза свободная, расслабленная, тон деловой, но мягкий, в лице – заботливое участие. Она походила не на судью, а на социального работника, улаживающего сложную семейную проблему. Такую Кэролайн Терри еще не видела. – Я очень вам благодарна за то, что вы пришли, – обратилась она к Мелиссе Раппапорт. – Тема беседы весьма щекотлива – человеческие отношения, те формы, в которые они могут вылиться. Не говоря уже о том, что речь пойдет о гибели человека, с которым вы были близки, пусть даже ваши отношения складывались непросто. – Она кивнула на стенографистку: – Я буду вести запись того, что говорится здесь. Но заверяю вас: до той поры, пока вы не дадите согласия, содержание этих записей будет храниться в тайне. Мелисса лишь молча кивнула. Несмотря на все попытки Терри успокоить ее, она, казалось, не решалась говорить. Терри знала, что атмосфера суда подавляет, каждый жест призванного сюда выражает готовность отречься от собственного " я", но различие между этой женщиной в ее собственных апартаментах и ею же в комнате судьи Мастерс было впечатляющим, даже в нервной резкости ее движений чувствовалась угнетенность. Большой и указательный пальцы ее правой руки мяли воображаемую сигарету. – Ваша Честь, – нарушила возникшее молчание Терри, – вы не будете возражать, если мисс Раппапорт закурит? Судья бросила на нее короткий насмешливый взгляд, она ненавидела сигаретный дым, и Терри знала об этом. – Хотите курить? – спросила она свидетельницу. – Да. Благодарю вас. Кэролайн полезла в ящик стола и достала стеклянную пепельницу. – Это судьи Брукингса, – объяснила она. – Когда я заняла эти комнаты, в пепельнице было полно окурков " Кэмела" без фильтра. Вы их не курите? – Нет. Я курю ментоловые. – В голосе Раппапорт сквозила ирония. – Безвредный сорт, эта сигаретная фирма финансирует женский теннис. Судья кивнула: – Да. Могу даже представить себе Мартину Навратилову, когда она, покуривая ментоловую сигарету, прыгает у сетки. И жить вы будете подольше – каждый раз, слыша кашель судьи Брукингса, я вспоминаю об антраците. Мелисса Раппапорт встретила пепельницу, которую придвинула к ней судья, неопределенной полуулыбкой. – Это, конечно, порочная привычка, – сказала она. – И, как многое из того, что мы делаем, самоуничтожение. – Человек – существо противоречивое, – вздохнула Кэролайн. – Закуривайте. Раппапорт сунула сигарету в рот. У нее были непослушные, одеревенелые пальцы, она несколько раз щелкнула зажигалкой, прежде чем появилось пламя. Терри заметила, что судья Мастерс наблюдает за ней, ждет ее первой затяжки. Спокойным голосом судья проговорила: – Я хотела бы узнать о Марке Ренсоме. Глаза Раппапорт над сигаретным огоньком сделались стылыми. Кэролайн Мастерс продолжала: – Мисс Перальта, конечно, будет помогать. Но мы с вами не на процессе, будем беседовать без тех условностей, которые приняты в зале. Хотя, в сущности, мне хочется знать, что вы стали бы говорить, выступая в суде, то есть мне необходимо определить, какое все это имеет отношение к гибели мистера Ренсома. Если, конечно, есть основания говорить об этом. Раппапорт задумалась: – Я не знаю, что мотет оказаться имеющим отношение к смерти Марка. Кэролайн Мастерс испытующе смотрела на нее. – По мнению защиты – его сексуальный профиль. Со слов мисс Перальты я поняла, что у него была, выражаясь ее словами, склонность к идее " мужского превосходства". Глядя на Раппапорт, Терри чувствовала себя предательницей. – Когда мы беседовали в Нью-Йорке, вы говорили, что у Марка Ренсома с самого начала были необычные желания. Не думаю, что судья просит рассказать все до мельчайших подробностей, – лишь общее представление о его влечениях, включая интерес к Лауре Чейз, о том в чем они выражались. Мелисса Раппапорт медленно кивнула. Слова Терри сместили центр внимания с нее на Марка Ренсома. Теперь она могла говорить. – Первое, что я заметила, – произнесла она бесцветным голосом, – одержимость Марка Лаурой Чейз. – Она говорила как антрополог, рассказывающий о непонятном обряде племени, который довелось наблюдать лишь издалека. Но Терри уловила в ее словах отзвуки душевного волнения. – Вы определяете это как одержимость, – уточнила Кэролайн. – Да. Он читал о ней все, что мог найти, – Мелисса помолчала, – но больше всего у него было видеоматериалов. – Ее фильмы? – Не только. Фотографии, журналы, журнальные развороты. Старые календари с тех времен, когда она была еще восходящей звездой. Все, что угодно. – Она заговорила ровным голосом: – Особенно ценились, конечно, снимки, на которых она была обнаженной. Шарп раздраженно перебила: – Ваша Честь, это копание в отбросах сексуальных увлечений умершего человека и омерзительно, и неуместно. Вопрос не в том, подписывался ли Марк Ренсом на " Хастлер", а в том, почему мисс Карелли убила его в номере отеля. Конечно же, не за то, что он любовался картинками. Терри уловила в этом вмешательстве холодный расчет: смутить Мелиссу Раппапорт, привести в замешательство, сделать невозможным какой-либо диалог между нею и судьей. И увидела, что та же самая мысль появилась и в голове судьи. Невозмутимым тоном Кэролайн бросила: – А я нахожу эти сведения очень полезными. Наверное, увлечение мистера Ренсома " картинками" опять же было сосредоточено на Лауре Чейз. Так ведь, мисс Раппапорт? – Да. Кэролайн Мастерс подалась вперед: – Кроме рассматривания изображений, этот интерес к эротике, связанной с Лаурой Чейз, принимал еще какие-либо формы? Мелисса сделала очередную затяжку, выдохнула и стала с интересом рассматривать клубы дыма. – Иногда он брал фотографии и запирался в ванной. – Она пожала плечами. – Я знаю, что он там делал, ведь я выросла с братьями. Хотя все это было немного не по возрасту. Она сказала это пренебрежительным тоном, но потом опустила взгляд. Терри поняла, как ей стыдно: за то, что угождала Марку Ренсому, забывая себя, за то, что ей предпочитали фотографию другой женщины. Как будто думая о том же, судья спросила: – Вы когда-нибудь говорили с ним об этом? – О чем говорить? Можно удовлетворять свои потребности, глядя на фотографию, а можно любить свою жену. Но делать и то и другое нельзя. – И что же вы предприняли? И предприняли ли? Мелисса Раппапорт ответила легкой улыбкой: – Мы стали заниматься играми со связыванием. Необычные эти слова повисли в воздухе; за нарочито-обыденным тоном, которым они были произнесены, Терри почувствовала мучительное презрение к себе. Раппапорт смотрела в сторону, как и Шарп. Лишь судья Мастерс, казалось, сохранила невозмутимость – десять лет в полицейских управлениях, сказала она как-то Терри, расширяют ваше ощущение возможного. – Это каким-то образом ассоциируется с Лаурой Чейз? – спросила Кэролайн. Взгляд Мелиссы ничего не выражал. – У Марка была такая ассоциация. Он говорил мне, что связать женщину перед половым актом – значит освободить ее, дать ей возможность найти в себе истинную сенсуальность. Что так делала Лаура. Что Лаура любила это. – В ее словах была горечь. – Я старалась делать то, что могло нравиться Лауре. И снова Терри была неприятно поражена раздвоенностью Мелиссы Раппапорт – высокий интеллект и беспрекословное подчинение фантазиям мужа, идеалом которого стала кинозвезда, вызывавшая в ней лишь презрение и жалость. Но Кэролайн, похоже, прониклась состраданием, которое позволяло ей относиться ко всему этому без отвращения. Ровным, спокойным тоном она проговорила: – Мистер Ренсом хотел, чтобы вы следовали какой-то модели поведения? – Да. – Голос свидетельницы был сух. – Он хотел беспрекословного подчинения – физического и духовного. Это возбуждало его. Хотя потом он едва глядел на меня. – Вы не знаете почему? – Нет. – Ее голос упал. – Однажды, чтобы ему не было стыдно, я сама кое-что предложила из того, что могло доставить ему удовольствие. А он вышел из себя. Наверное, из-за того, что я была инициатором. – Это продолжалось все время, пока вы были замужем? – В какой-то момент Марк потерял к этому интерес. Что бы я ни делала. – Мелисса загасила сигарету, резким движением давя ее в пепельнице. – Тогда мы перешли к другим вещам. – Играли в изнасилование? – спросила Терри. – Да. – Мелисса Раппапорт смотрела теперь на судью. – Я приходила домой, а Марк делал вид, что насилует меня. Я никогда не знала, в какой момент это произойдет. Она помолчала: – Думаю, как раз эта неожиданность ему и нравилась. – Но это было по обоюдному согласию? Раппапорт закрыла глаза: – Да. – Он хоть раз ударил вас? – Нет. – Раппапорт сделала паузу. – Ни разу не ударил, и ни разу это не было без моего согласия. Терри видела, что Кэролайн Мастерс отметила это про себя. – Увлеченность мистера Ренсома изнасилованием… – задала вопрос Кэролайн. – Вы связывали это с Лаурой Чейз? – Только в последний раз. – Раппапорт взглянула на Терри. – Но, кажется, мисс Перальта считает это важным. – Что же было? Раппапорт не отвечала, доставая новую сигарету. Терри вспомнила, какое у нее было лицо, когда она впервые рассказывала о том случае, свое собственное чувство, когда узнала, что для Мелиссы Раппапорт это была последняя близость с мужчиной. Но по тому, как она ответила судье, можно было подумать, что случай этот – нечто второстепенное и она сказала о нем только ради Терри; лишь по дрожанию ее рук можно было догадаться, как много значит для нее это воспоминание. – Это была наша последняя близость с Марком. – Как бы желая успокоиться, Раппапорт сделала медленную затяжку. – Перед этим у меня создалось впечатление, что он опять потерял всякий интерес ко мне – что мотив изнасилования выдохся, как и то, что было прежде. Однако на этот раз было небольшое добавление. Когда он бросил меня на кровать, я увидела, что по видеомагнитофону идет фильм с Лаурой Чейз. – Она пожала плечами. – Качество записи было очень плохим. У Терри мелькнула мысль о Стайнгардте, беседующем с Лаурой Чейз. " Вы выкупили все копии фильма? " – спросил Стайнгардт. " Надеюсь", – ответила Лаура. – Холостяцкий фильм? – спросила Кэролайн. – С двумя мужчинами? Раппапорт удивленно посмотрела на нее. – Что мне больше всего запомнилось, – тихо произнесла она, – так это то, что Лаура Чейз кричала, когда они проделывали это. По какой-то непонятной причине это врезалось мне в память. И еще то, что сенсуальная потенция Марка неожиданно возросла. После короткой паузы судья Мастерс спросила: – Вы сказали, что это было в " последний раз". После этого вы с Марком развелись? – Да. – Из-за этого случая? – Из-за него и по другой причине. – Мелисса Раппапорт погасила сигарету. – После того случая Марк пошел в бар с друзьями. Вернулся поздно, пьяный и рассказал мне, что у них была " теоретическая дискуссия" о разной сенсуальной практике. А потом громко осведомился: не соглашусь ли я, чтобы двое из них трахали меня. А он будет смотреть. Терри, пораженная, обернулась к ней. Судья Мастерс оставалась спокойной, Мелисса вообще перестала замечать кого-либо в комнате. – Что бы ни делала Лаура Чейз, – бормотала она, – он хотел, чтобы я делала то же самое. Я для него никогда не существовала сама по себе. И Лаура, если смотреть глубже, не была сама по себе. Мы обе, живые или мертвые, были вместе во всех его желаниях и комплексах. Нас нельзя было разделить. Кэролайн Мастерс медленно кивнула. Но Раппапорт по-прежнему не замечала ее и, кажется, ни с кем не собиралась говорить. Терри спокойно произнесла: – Думаю, теперь вам видна связь, Ваша Честь. Если не принимать во внимание отсутствие согласия, то роль фильма в воображаемом изнасиловании та же, что и кассеты Лауры в попытке Ренсома изнасиловать мисс Карелли. Кэролайн обернулась к ней; кажется, она была рада возможности переключить внимание. – Я вижу эту параллель, Терри. Но, как мы договорились, выводы я сделаю после того, как заслушаем второго свидетеля. – В таком случае и я воздержусь от высказывания своих аргументов, – заявила Шарп. – Но с разрешения судьи я хотела бы задать мисс Раппапорт один или два вопроса. Судья взглянула на Мелиссу – та сидела, сложив руки на груди, необычайно спокойная – и снова повернулась к Шарп: – Хорошо. Кивнув, Марни обратилась к свидетельнице: – Когда вы говорили о связывании, вы упомянули о том, что ваш муж " потерял интерес". Не могли бы вы объяснить, что имели в виду? Мелисса посмотрела на нее: – Я имела в виду то, что я больше не возбуждала его. – Под возбуждением… Женщина закурила сигарету. – Под возбуждением, – холодно сказала она, – я понимаю нечто противоположное вялости, пассивности. Шарп смотрела на нее. – Иными словами, у него больше не наступала эрекция? С удивлением Терри вспомнила, что тот же самый вопрос задавал ей Пэйджит после ее первой встречи с Мелиссой Раппапорт. Теперь, как и тогда, она не знала ответа. – Да, – вымолвила наконец Мелисса. – Это было один или два раза. – И после этих неудач мистер Ренсом придумал игру в изнасилование? Куда же клонит Марни, гадала Терри. – Да, – ответила Мелисса. – Это так. – И вы говорили, что после связывания он едва мог смотреть на вас. Сказался ли здесь комплекс вины? – Не знаю. Возможно, было смущение из-за того, что у него возникло такое желание. – Она отвернулась в сторону. – Или из-за того, что я соглашалась на это. Терри увидела, что Кэролайн Мастерс смотрит на Раппапорт с выражением озабоченности. Но по сравнению с той женщиной, с которой Терри встречалась в Нью-Йорке, Мелисса теперь не казалась столь удрученной, как будто, осознав то, что произошло, она стала постепенно избавляться от мыслей, отравляющих сознание. – После того как он симулировал изнасилование, – спрашивала Шарп, – мистер Ренсом избегал смотреть на вас? – Да. Иногда. Шарп помолчала в задумчивости. – Вы уже говорили, что " мотив изнасилования выдохся". Означает ли это потерю интереса к вам? Взгляд Мелиссы Раппапорт стал строже: – Это означает уменьшение частоты, если вы это имеете в виду. – Частично это. Но означает ли это импотенцию? Вопрос удивил Терри. – Разве мисс Раппапорт говорила об импотенции? Что-то не припоминаю. – Марк не был импотентом, – вмешалась Мелисса. – Лишь какое-то время до случая, связанного с Лаурой Чейз, у него не было эрекции. – В ее голосе появилась горечь. – Но это, конечно же, было из-за моей недостаточной привлекательности. С помощью Лауры Чейз Марк был мужчиной что надо. Шарп пожала плечами, как бы давая понять, что не желает более затруднять свидетельницу. – Благодарю вас, мисс Раппапорт.
Терри включила ночник, поцеловала Елену в макушку. – Спокойной ночи, солнышко. Я люблю тебя. – Навечно? – Навечно, – дала обычный ответ Терри. Эта формула появилась у них с той поры, как, напуганная открывшимся ей понятием времени, Елена вытребовала у Терри обещание никогда не стареть и не умирать. О том, что она чувствует себя сегодня ровесницей собственной матушки, Терри Елене говорить не стала. Прошла в гостиную. – Долгий был день, – пожаловалась она Ричи. – И завтра будет такой же. Тот сидел за кофейным столиком, на котором были разбросаны карточки-рейтеры, кодировал их красной ручкой перед вводом в компьютер. Из суеверного страха Терри не спрашивала о его новом начинании, да и все мысли, кроме того, были о Линдси Колдуэлл. – Было время заняться ссудой? Вначале Терри хотела солгать – ей так было нужно спокойствие! – Я еще не написала заявление. Он отреагировал сразу же: – Но почему? – Мне все же кажется: этого не стоит делать. – Черт возьми, мне нужны деньги для исследовательской работы! Ты ведь знаешь! Терри почувствовала знакомую усталость, ту, которую она испытывала всякий раз, когда Ричи чего-нибудь хотел. – Мы без того уже достаточно назанимали, и кредитный счет опустошен, и наличных осталось мало. Он встал. – Послушай, Тер, эта моя работа позволит нам выкрутиться. – Тогда тебе надо найти еще одного инвестора. Кроме меня. Долгий оценивающий взгляд Ричи сменился недоверчивой полуулыбкой. – Да ты просто завидуешь мне. Ты работаешь на кого-то, а я живу своей жизнью. И снова Терри удивилась способности Ричи менять тему разговора, неизменно находя неожиданный и мелкий повод для ее обвинения и своего оправдания. – Я работаю не на кого-то, Ричи. А на тебя. Ричи покачал головой: – Мы работаем друг для друга. В данный момент мы можем прожить на твои деньги и тем самым инвестировать будущее. – Помедлив, добавил, подчеркивая каждое слово: – С другой стороны, то, что я дома, – благо для Елены. Тоже со счетов не сбросишь. – Я никогда этого и не делаю. Но во время твоего " рабочего дня" Елена в детском саду. Это еще одна расходная статья в нашем бюджете. – Но не летом. Я подсчитал однажды, что между июнем и сентябрем я сэкономил, работая дома, около двух тысяч долларов. Кроме того, она этой осенью идет в школу. Терри опустилась на диван. – Я хочу подыскать другое жилище, – сказала она. – В районе, где мы со временем сможем купить себе дом, и чтобы там была приличная школа. Чтобы Елене не пришлось потом ее менять. Ричи смотрел на нее сверху вниз. – Есть иные способы потратить деньги, нежели переезд, и школы здесь прекрасные. – В его голосе послышались обличительные нотки: – Я не собираюсь ничего делать с моей дочкой только лишь потому, что Крис Пэйджит подыскал какую-то особую школу для своего сынка и теперь капает тебе на мозги, как у него все замечательно, в то время как официант наливает ему дорогое вино. Я буду чертовски рад, когда этот процесс закончится, и мы заживем нормальной семейной жизнью, и твой Крис не будет всюду совать свой нос. Терри нужно было успокоиться, прежде чем она рискнула заговорить. – Ты, кажется, думаешь, что я сама не знаю, что лучше для Елены? Или что я противоречу тебе только для того, чтобы унизить тебя? Все это не так; неправильно, несправедливо, что ты так думаешь. Появилась прежняя полуулыбка. – А ты все время считаешь, что я манипулирую тобой, так ведь? Ошибаешься. Знаешь, как это называется? Паранойя. Терри поднялась с дивана и подошла к Ричи. Положив ладони ему на плечи, смотрела на него снизу вверх. Спросила: – Я для тебя реальность? Он посмотрел на нее взглядом, ищущим примирения. – Реальность? Но ведь ты моя жена, Терри. Часть моей жизни, важная часть. – Но для тебя я – реальность? Существую я вне тебя? А Елена? – Почему ты нападаешь на меня, Тер? – Как актер на сцене, он мгновенно переменился: плечи опустились под ее ладонями, в голосе зазвучала поддельная обида. – Мы одно целое. Спим вместе, занимаемся любовью, вместе растим Елену. У нас семья. Тебе не кажется, что всякий раз, когда ты нападаешь на меня, ты посягаешь на семью? Терри охватило чувство отупляющей беспомощности. Она не находила, что сказать. Ричи нежно поцеловал ее в лоб: – Давай не будем ссориться, о'кей? Ради Елены. Момент был знакомый: он разоружал ее, давал ей мир в обмен на капитуляцию. Неожиданно ее прорвало: – Разве ты не видишь, что мы делаем? Мы оба прикрываемся " семьей". Ты – чтобы заставить меня делать то, что нужно тебе, я – чтобы не замечать, во что я себя превращаю. – В ее голосе появилась мольба: – У меня душа умерла, Ричи. Я ничего не чувствую. Он не отрываясь смотрел на нее. – Ты устала. Нельзя с тобой говорить, когда ты уставшая, ты не в состоянии оценивать реальное значение вещей. Иди спать. – Он помолчал. – Надо подождать, пока не закончится этот процесс и все не встанет на свои места. Терри поняла, что не в силах продолжать разговор, повернулась и ушла. Вначале у нее было просто желание уйти из комнаты, но, пройдя половину коридора, она поняла, что ей хочется на воздух, успокоиться. Ричи не пошел за ней, ему это было не нужно. Ночь была прохладной. По наружной лестнице Терри медленно поднялась на пятый этаж. Там она остановилась, глядя через дорогу на студенческое общежитие, где они одно время жили. Лучше бы всего этого не было – слишком уж они далеки друг от друга. И она почувствовала, что слезы текут по ее лицу. Почему, подумала она, мужчины никогда не плачут? Даже лучшие из них, даже в горчайшие свои минуты. Она стояла наверху, пока не высохли слезы, слушала убаюкивающе-однообразные песни сверчков в холодном ночном воздухе, вспоминала те пять лет, что привели их в день сегодняшний. Попыталась представить себе следующее пятилетие и то, какой станет жизнь Елены. Она поняла, почему старалась не думать о будущем. Гораздо проще жить повседневными заботами, не загадывая далее ближайшего субботнего посещения спектакля всей семьей или пикника, на который они возьмут Елену. Идиллический семейный портрет: родители, лелеющие свое дитя. Портрет, который не раскрывает, а скрывает правду о ее замужестве. Терри гадала: в каком возрасте Елена обретет способность воспринимать подсознанием невысказанное, неосязаемое? И на каком году детства она неосознанно, невольно начнет повторять собой ее, Терри? За что, став старше, станет она ценить или порицать мать: за то, что сохранила брак, или за то, что брак расторгла? И не с болью ли и тревогой станет выдавать ее Терри замуж? Пока ей было ясно только то, что она устала и замерзла. Надо думать о процессе, сказала она себе, не оставлять без внимания Линдси Колдуэлл. Процесс не останавливается, когда кое-кто из защитников начинает копаться в своей жизни. Она вернулась в дом. Ричи все еще был в гостиной, только карточки, лежавшие теперь перед ним, были разных размеров. – Я согласна с тобой, – медленно произнесла она. – Не стоит говорить об этом до конца слушаний. А потом поговорим серьезно. Он посмотрел на нее настороженно: – О чем? Она неопределенно пожала плечами: – Возможно, нам обоим необходимо сделать перерыв. Чтобы все осмыслить. Его глаза сузились: – Перерыв в работе? – Перерыв в наших отношениях. Он встал, в голосе зазвучали агрессивные нотки: – Ты хочешь сказать, что нам надо развестись. Почему ты так говоришь? Неожиданно Терри смутилась. – Надо пожить врозь, – стала оправдываться она. – Какое-то время. – Какое-то время! – Он почти кричал. – Ты сделаешь такое с Еленой, даже не выслушав меня, не повидавшись с адвокатом. Просто возьмешь и уйдешь. Терри уже чувствовала себя виноватой. – Это ради Елены. И живя порознь, мы в любой момент сможем встретиться с адвокатом. Ричи, внезапно успокоившись, смотрел на нее со странной улыбкой, улыбкой превосходства. – Ты непрактична, Терри. Мы не можем позволить себе развод. – Что ты имеешь в виду? – Я не съеду с этой квартиры. У меня не такая работа, чтобы бегать. – Он заговорил сухо и холодно: – Если ты вдруг перестанешь мне помогать, я отсужу пару тысчонок в месяц временной поддержки. – Он помолчал. – А если они отдадут мне Елену, то и больше. Это испугало ее. Ричи придал разговору оборот, которого она никак не ожидала. – Они никогда это не сделают, – только и смогла сказать она. – Потому что ты женщина? Прежде чем удрать, проснись, Тер, ведь ты спишь на ходу. – Тон его стал резким. – Женское движение добилось своего. Суд смотрит не на пол, а на то, кто на самом деле родитель. В этой семье твоя роль сводилась к тому, чтобы добывать деньги, моя – чтобы заботиться о Елене. Терри не могла избавиться от чувства нереальности происходящего, у нее было ощущение, что она попала в зыбкий, опасный мир, вооруженная лишь вызубренными параграфами закона, никакого отношения к этому миру не имеющими. – Я никогда не просила тебя не работать. И снова та же полуулыбка. – Но ты была согласна на это, я так тебя понял. Вот и все, что мне нужно будет сказать судье. Терри ощутила страх перед непоколебимой уверенностью Ричи. Неожиданно с пугающей ясностью она осознала, что он планировал этот разговор, возможно, уже давно. – Соображаю я плохо, – тихо проговорила она. – Но узнав что-то, буду долго помнить. Он кивнул: – Все это очень неприятно, Тер. Мне даже думать об этом не хочется. Но, если ты собираешься это сделать, надо смотреть на вещи трезво. Терри всматривалась в него: стройный, вьющиеся волосы, лицо, в котором однажды она увидела так много жизни, такое вдохновение. Лицо мужа, лицо врага. – Завтра утром мне работать с новой свидетельницей. Мне лучше пойти поспать. – Конечно. – Теперь его голос был нежен. – Когда приду, постараюсь не разбудить. Терри почувствовала какой-то внутренний трепет. – Да, пожалуйста, – проговорила она. Ночью, лежа рядом с ним, спящим, она снова плакала. Утром, когда Терри пришла в кухню, Ричи был там. Кофе был уже готов. Он подал ей чашку. Бодро заявил: – Скоро будут французские гренки. Твои любимые. Она взяла кофе, села за стол. – Дать молока? Половина на половину? Впервые Терри посмотрела прямо на него. С неожиданной беспощадной ясностью поняла: слащавость после бури, чтобы убедить ее – ничего не произошло. – Я могу не быть для тебя реальностью, – спокойно сказала она, – но ты очень хорошо понял во мне то, что тебе нужно было понять. Он обернулся к ней, в лице недоумение: он не знал, тревожиться ли ему или можно уже успокоиться. Терри встала. – Прошу тебя не угрожать мне Еленой, Ричи. Хотя, может быть, уже поздно. – Я не угрожал тебе. Это ты хотела развода. – Не надо подменять одно другим. Ты предлагал мне смотреть на вещи трезво. Печальная реальность нашего супружества в том, что ты все время опережаешь меня на три хода, тогда как мне даже в голову не приходит, что я должна делать какие-то ходы. Он уставился на нее: – О чем ты? – О том, что ты не любишь меня. И я уже давно не люблю тебя и скрывала это от нас обоих. Если хочешь ругать меня за что-то – ругай за это. Он побагровел от злости: – Не говори вздор, Тер. При чем здесь наше супружество? Ты сделала это открытие, когда стала проводить время с Кристофером Пэйджитом. Она молча подошла к мойке, поставила туда чашку, повернулась к нему: – Нельзя Криса и тебя даже ставить на одну доску. Во-первых, ты никак на него не похож. Во-вторых, он здесь совершенно ни при чем. Речь идет только о тебе. – Я не верю. – Поверь. О тебе, Ричи. Все дело в тебе и в том, что ты никогда ни сможешь это признать. И никогда не захочешь. Он молчал, Терри впервые прочитала в его лице, что он лихорадочно оценивает ситуацию. – Речь идет о Елене, Терри. О нашей дочери, ты это понимаешь? Ее охватила ярость. – Ты не слышал, что я сказала? Не прикрывайся Еленой и не используй ее, чтобы попрекать меня! – И потом продолжала спокойней: – Я занята делом, которое должна сделать как можно лучше, и я постараюсь это сделать. Пока дело не закончено, ты будешь получать от меня помощь. Если не будешь трогать меня. И пошла будить Елену.
Глядя на то, как Кэролайн Мастерс здоровается с Линдси Колдуэлл, Терри думала о том, что они похожи на людей одной породы, которые узнают друг друга сразу, при первой же встрече. Кэролайн всем своим видом показывала, что она с пониманием относится к тому, что Линдси ждут определенные трудности, Линдси выражала готовность умерить властность своей натуры ввиду того, что она находилась в сфере влияния Кэролайн. Обе говорили мягко, но без улыбки. – Они сумели провести вас незаметно для прессы? – спросила судья Мастерс. – Да, они провели меня через подземный гараж, и мы поднялись на лифте, которым мало пользуются. Как будто я контейнер с плутонием. – Некоторым образом это так. – Судья помолчала. – Пока я не решу, что это можно им знать, я не хочу, чтобы пресса даже догадывалась, что вы здесь. Актриса взглянула на Шарп. – Я понимаю, – отозвалась она, и все четыре женщины сели: Кэролайн за свой стол, Терри рядом с Линдси Колдуэлл, Шарп – за ними. Ну и компания подобралась, подумала Терри. Если настороженность Шарп выдавала присущую ее душе напряженность, то в Кэролайн Мастерс случай этот открыл необычайно развитую способность к сочувствию. Что касается Терри, она все еще ощущала собственную неопытность. Но у них троих было, по крайней мере, общее – они были юристами, присутствие же в комнате Линдси с ее темно-желтыми волосами и точеным профилем, знакомым по фильмам, воспринималось как нечто поразительное. Кэролайн посмотрела на нее. – Расскажите мне о Марке Ренсоме, – попросила она. Линдси Колдуэлл энергично кивнула, как бы говоря, что ценит судейскую прямоту и готова платить тем же. Стенографистка в углу нависла над своей машинной. – Это и довольно просто и довольно неприятно, – начала актриса. – Двадцать лет назад, незадолго до ее смерти, я имела дело с Лаурой Чейз. Марк Ренсом узнал об этом. Лицо Кэролайн не выражало ничего. – Он говорил, как собирался это использовать? – Мне это было ясно, – холодно ответила Линдси. – Он недвусмысленно дал понять, что он хозяин положения. Кэролайн смотрела на нее оценивающим взглядом. – Когда вы сказали: то, что знал Ренсом, было " неприятно", – наконец спросила она, – вы имели в виду что-то в этом деле? Или неприятен был сам факт, что он знал об этом? Какое-то мгновение обе женщины смотрели друг на друга, в этом их молчании Терри увидела неожиданно возникшую, невысказанную близость. – Не сам факт. Мне неудобно об этом говорить, но я должна называть все своими именами. Диапазон сексуальных интересов человека может быть очень широк, и мой диапазон сделал возможной нашу связь с Лаурой – по крайней мере, на время. Но то, что я называю неприятным, было связано со смертью Лауры. Линдси помолчала, как будто вспоминая, потом продолжала: – Все началось за две недели до того, как Лаура застрелилась. Она стала опекать меня, как раз в то время, когда я в этом особенно остро нуждалась. Неделю спустя я оставила ее – боялась собственного несоответствия ее запросам, хотела иной сексуальной ориентации. К самоубийству ее привела целая цепь причин и следствий. Это та боль, которой коснулся Марк Ренсом. Взгляд судьи Мастерс был спокоен и непостижим. – Я слушала запись последней беседы Лауры с психиатром, – наконец произнесла она. – За несколько дней до ее гибели трое мужчин использовали ее с жестокостью, которая сравнима только с бессердечностью психиатра, выслушивающего ее. – Она возвысила голос: – То, что я только что сказала вам, никогда не должно покинуть эту комнату. Но вы должны это знать. До того, как начнете участвовать в установлении вины. Терри с удивлением смотрела на нее. Было впечатление, что на какое-то время Кэролайн вывела из рассмотрения убийцу Марка Ренсома, она и Линдси Колдуэлл, две женщины, с беззастенчивой прямотой обсуждали более важные и более близкие для них вещи, чем те, что составляли суть судебного разбирательства. – Я была с Лаурой, когда Джеймс Кольт звонил ей, – спокойно произнесла актриса. – Обе мы, и я и Лаура, знали, что он намеревался делать. Я кое-как ушла оттуда. Кэролайн Мастерс скрестила руки на груди. – Мы говорили о шантаже. Лаура, перекладывая на вас решение, прибегла к своеобразному моральному шантажу. Вы же не заставляли Лауру пойти к нему. Или убить себя. Линдси смотрела в сторону. – Марк Ренсом коснулся еще и другой вещи, – проговорила она наконец. – Хотя он мог и не знать об этом. – Какой? – За час до того, как убить себя, Лаура позвонила мне – пьяная, в отчаянии. – Голос Линдси упал. – Я снова отвергла ее. Судья Мастерс смотрела на нее. Заботливо спросила: – Вы думали, что Ренсом знал об этом? – Я не была уверена. Хотя, конечно, он знал достаточно. Думаю, она могла позвонить Стайнгардту той ночью, и это стало известно Ренсому… И все же я понятия не имею, было бы мне легче или тяжелее от того, что он знал. – Но вы хотели быть уверены. – Я хотела. Я боялась, что обо мне узнают, поэтому я должна была встретиться с Марком Ренсомом. Кэролайн помолчала. Потом сказала: – Это не имеет отношения к делу. Но надо отметить: я считаю, что каждый лично ответственен за свой выбор. Сколько вам было – девятнадцать? Лаура сама себя довела до такого состояния. В ее голосе появились жесткие ноты: – Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и Стайнгардта, и Джеймса Кольта – или отца Лауры… Это не относится к виновности или невиновности мисс Карелли, но то, что такая кассета могла возбуждающе действовать на Марка Ренсома, так же отвратительно, как и то, что он использовал ее для шантажа, принуждая к половой связи. – Но и то и другое – предположения, – заметила Шарп. – Не факты. Они не могут быть оправданием преднамеренного убийства. Кэролайн Мастерс обернулась к ней: – Я здесь не для того, чтобы выручать мисс Карелли. Но и обвинение не для того, чтобы доказывать беспорочность жертвы. – Кэролайн снова взглянула на Линдси Колдуэлл: – Хотя мисс Шарп занята определением степени вины сугубо мисс Карелли, давайте все же вернемся к вашему разговору с Марком Ренсомом. Подавшись вперед, актриса смотрела в окно. – Я была удивлена, когда он позвонил. Первое, что запомнилось из сказанного им, – то, что он много слышал обо мне. " От кого? " – спросила я его. Он ответил не сразу: " От Лауры Чейз". Линдси помолчала. – Я была в своем доме на морском берегу, в Малибу, – тихо продолжала она. – В гостиной. Муж сидел тут же. Когда Марк Ренсом сказал это, я была буквально потрясена. Помнится, оглянувшись, посмотрела через плечо. Роджер читал роман и улыбался про себя. Стараясь говорить как можно естественней, я спросила: " В самом деле? " Тогда он рассмеялся. – Она заговорила сдавленным и злым голосом: – Он сразу же догадался, что я в комнате не одна и что я боюсь упоминания Лауры. " В самом деле, – повторил он. – Кстати, Лаура сказала, что вы самая прелестная и самая чувственная любовница из всех, кого она познала". От этих слов я похолодела. Он заговорил елейным тоном льстеца: " Если такое говорит Лаура, это очень много значит, не так ли? И конечно же, это произвело на меня впечатление". Терри обернулась, чтобы посмотреть Кэролайн в глаза. Но судья смотрела на свои руки. – Странным было то, – продолжала Линдси, – что сквозь приторность тона прорывалась злость. Как будто мысль о том, что было у меня с Лаурой, выводила его из равновесия. " Конечно, – говорил Ренсом, – в конце жизни Лауре очень не везло с мужчинами – или с женщинами". Потом отвратительным шутовским тоном он сказал: " Должно быть, от позора она и застрелилась". Кэролайн Мастерс подняла взгляд: – А что вы сказали? – Роджер смотрел на меня. Я поняла, что мой разговор привлек его внимание. Поэтому самым бесстрастным тоном, на какой только была способна, я сказала: " Это очень забавно, Марк. И где вы это прочитали, в " Ридерс дайджест"? " Ренсом снова рассмеялся: " В " Моей незабвеннейшей лесбияночке"? Нет, я узнал это непосредственно от Лауры. Слышал от нее своими ушами". Почти непроизвольно я задала вопрос: " Надеюсь, телефонные разговоры с ней оплачиваете вы". – Замолчав, Линдси Колдуэлл взглянула на судью. – С помощью черного юмора я пыталась скрыть от Роджера свой страх перед человеком на другом конце провода. " Нет, – ответил мне Ренсом. И заговорил вдруг серьезным тоном: – Но я немало заплатил за это". Роджер все смотрел на меня. " За какие права вы заплатили? " – спросила я Ренсома. Голос его был довольно спокоен: " За авторское право. На кассету Лауры и ее психиатра". Актриса снова помолчала, глядя на Кэролайн Мастерс. – В какой-то момент, – снова заговорила она, – у меня появилось ощущение, что я не понимаю, где нахожусь. Я даже не знаю, что отвечала ему. Но до конца своей жизни не забуду, что он сказал потом: " Лаура любила вас. А вы оставили ее на гибель. То, как это произошло, и является темой моей книги". Какое-то время я не могла говорить. Потом с трудом выдавила из себя: " И о чем же эта книга? " " О самоубийстве Лауры, – заявил он мне. – О днях и часах, предшествовавших моменту, когда она нажала на спусковой крючок. Я отвечу на вопрос: " Кто убил Лауру Чейз? " " Кто же это? " – поинтересовалась я и заметила, что Роджер по-прежнему смотрит на меня. Уже спокойней Марк отвечал: " Тот, кого я выберу, Линдси. А вы на кого думаете? " Терри понимала: Кэролайн Мастерс пытается увидеть все это мысленным взором, Линдси Колдуэлл в доме на морском берегу старается говорить по телефону так, чтобы муж ничего не понял, и слушает Марка Ренсома, извлекшего на свет Божий ее вину двадцатилетней давности. Сама Терри могла представить все это гораздо яснее – возможно, потому, что побывала в этом доме. Голос Линдси сделался унылым, как будто от воспоминания о собственном бессилии. – " Что вы предлагаете? " – обратилась я наконец к Марку. " Чтобы вы послушали мою кассету с Лаурой, чтобы мы поговорили о ней. – В его голосе появилась интимность. – Потом у нас будет беседа, сугубо конфиденциальная. Если поладим, буду рассматривать возможность привлечения вас в качестве консультанта". Роджер снова углубился в чтение. " Это необходимо? " – спросила я Ренсома. Он долго молчал, потом сказал: " Только в том случае, если вы хотите получить кассету". Я испытывала тошноту. " За что? " – задала я вопрос. Марк снова помолчал. " Помните нашу маленькую ссору из-за Лауры, – поинтересовался он, – в Йеле, на симпозиуме " Женщины в кино"? Вы назвали меня тогда, как помнится, " поэтом-лауреатом журнальных разворотов". Актриса положила ладони на свои плечи, как бы обнимая себя. – Что-то в этих фразах, – сказала она, обращаясь к Кэролайн, – было таким же пугающим, как и сознание того, что у него есть та кассета. " Да, – ответила я Ренсому, – помню". " Вы мне показались тогда ужасно высокомерной, – продолжал он. – Но я даже представить не мог, насколько хорошо вы знаете ваш предмет. Вот я и подумал, что мы сможем поболтать наедине о Лауре. И о журнальных разворотах". В голосе Линдси Колдуэлл зазвучала усталость. – Если у меня и могли быть сомнения относительно того, чего он хочет, – проговорила она, – после этого они исчезли. " Это не моя любимая тема", – возразила я. " Но зато мой. Я всегда хотел побеседовать с кем-нибудь, кто переспал с Лаурой Чейз. И услышав от Лауры, как сладко спать с вами, я понял, что вы мне можете предложить то, что я и представить себе не мог". Я не знала, что ответить. Повернувшись к Роджеру, я увидела, что он смеется, глядя в свою книгу. Затем Марк Ренсом сказал: " Вы нужны мне на целый день. Наедине. И, конечно же, обещаю принести кассету". Отчетливей зазвучала усталость в ее голосе: – Я согласилась встретиться с ним. В номере отеля, в Лос-Анджелесе. Это должно было произойти на следующий день после его встречи с Марией Карелли. Некоторое время Кэролайн Мастерс молчала. – И вы никогда не рассказывали своему мужу? – Рассказывала, но не раскрывая всей сути. Когда я повесила трубку, Роджер спросил, кто это был. Я сказала, что это Марк Ренсом, он хочет продать права на книгу о Лауре Чейз. " Из этого ничего не получится, – сказала я Роджеру, – меня такой материал не интересует, и Ренсом не мой писатель. Но все же я с ним как-нибудь встречусь". – Голос ее упал. – " Потом, – сказала я Роджеру, – мы поговорили об одном дне из моей жизни". Судья Мастерс откинулась на спинку кресла. – Почему вы согласились дать показания? Линдси Колдуэлл задумалась. – Причины разные. Когда я впервые разговаривала с Терри, была уверена, что полиция либо уже нашла кассету, либо скоро найдет. Что мой секрет раскрыт. И мне безумно захотелось услышать, что говорила Лаура. – А теперь? – спросила Кэролайн. – Кассета исчезла. Пока она не найдена, вы – единственная, кто знает, что произошло между вами и Лаурой Чейз. Линдси посмотрела на нее равнодушным взглядом: – Это верно. Но я знаю, что произошло между Марком Ренсомом и мной. И, зная это, понимаю, кем был Ренсом. – И поэтому трудно молчать. Актриса кивнула. – До тех пор, пока дочь Стайнгардта не продала Ренсому те кассеты, я была согласна жить с тем, что произошло. Поскольку была единственной из живущих, кого это касалось. Теперь положение изменилось. Мария Карелли подозревается в убийстве, а та кассета может каким-нибудь образом всплыть на поверхность. – Она снова замолчала, глядя на Кэролайн Мастерс с выражением фатальной покорности судьбе. – Если вы решите: то, что я знаю, имеет отношение к делу, – я расскажу все Роджеру, сыну, дочери. А потом выступлю свидетелем защиты на процессе мисс Карелли. Судья наклонилась вперед, думая о своем. Терри была почти уверена, что угадывает ее мысли: дело Марка Ренсома оказалось гораздо сложней, чем ей представлялось, она не желает нанести какой-либо вред Линдси Колдуэлл или Мелиссе Раппапорт, она не может больше смотреть на процесс только с точки зрения своей роли в нем. – Можно мне задать несколько вопросов? – подала голос Шарп. Почти с видимой неохотой судья Мастерс повернулась к ней: – Конечно. Шарп придвинула свое кресло ближе, поставив его напротив Линдси. – Вы не знаете, где находится та кассета? – Нет. Не знаю. – И не имеете никакого представления о том, что с ней могло произойти? – Нет. – Линдси помолчала, задумавшись. – Хотя хотела бы знать. Шарп наклонила голову, как будто тоже удрученная. – Мистер Ренсом требовал за кассету вступить с ним в половую связь? – Нет. Так прямо он не говорил об этом. – А не кажется ли вам, что Марка Ренсома следовало понимать буквально: ему нужна информация и только информация – пусть и самого интимного свойства? – Шарп помолчала. – Может быть, он оказывал на вас какое-то давление, журналисты иногда это делают, с единственной целью – получить материал для своей самой сенсационной книги? Актриса движением руки откинула назад волосы. – Ну, если вы думаете, что, когда мужчина говорит женщине: " Я хотел бы остаться у вас на ночь", надо понимать его буквально – ему безумно понравилась ваша софа, – тогда все верно. И когда мужчина оказывает на вас какое-то давление, такое иногда случается, то делает он это с одной лишь целью – хорошо выспаться ночью. Терри удивил неожиданный сарказм в голосе Линдси. Кэролайн прервала ход своих мыслей. Шарп вспыхнула, но тут же продолжала тоном, исполненным безграничного терпения: – Когда вы находитесь в суде, слова имеют буквальный смысл. Я выступала обвинителем в нескольких делах об изнасиловании, там мужчины уверяли, что " нет" означает " да". Если бы такие выкрутасы могли служить оправданием, то дело дошло бы до того, что какой-нибудь из этих мужчин стал бы насиловать женщину прямо в нашем присутствии. – Не утрируйте, – возразила Колдуэлл. – Ренсом не пытался изнасиловать меня лишь по той причине, что был убит мисс Карелли. – Голос ее был спокоен, но холоден. – Любопытна причина его обращения ко мне – она мне ясна, что бы он ни говорил, – его жгучее желание подогревалось тем, что я – женщина, достигшая успеха в жизни, и феминистка. Как и вы, полагаю. – Линдси помолчала. – Невольно напрашивается вопрос: а как бы вы себя чувствовали, мисс Шарп, если бы Марк Ренсом позвонил вам? Шарп отодвинулась от Линдси, глядя на нее со странным и обиженным выражением. – Это совершенно исключено. – Так ли? Кэролайн Мастерс подалась вперед: – Я поняла вашу точку зрения, Марни. И вашу, мисс Колдуэлл. Есть что-нибудь еще? Шарп тут же отвернулась от Линдси. – Только одно замечание, – спокойно сказала она. – У нас нет оснований говорить о сексе или о доказанном факте шантажа. И тем более об изнасиловании. Факт тот, что пятьсот миль, разделявшие мистера Ренсома и мисс Колдуэлл, так и остались непреодоленными. И все, чем мы располагаем, – это междугородный звонок, суть которого мисс Колдуэлл передала нарочито непонятно и который свидетельствует ни о чем ином, как о ее личных проблемах. Которые останутся, это надо отметить, ее сугубо личными проблемами. – На это надо смотреть как на полноценную улику, – вмешалась Терри. – И суд несомненно должен заслушать показания мисс Колдуэлл. Мисс Шарп сможет участвовать в перекрестном допросе. А после этого суд будет решать, как рассматривать звонок мистера Ренсома к мисс Колдуэлл, который так же мало напоминает сбор материала для книги, как изнасилование – медовый месяц. – Проблема в том, – сказала судья Мастерс, – что речь здесь идет не об изнасиловании. Которым и оправдывает свои действия мисс Карелли. Почувствовав, что Кэролайн ее не поддерживает, Терри выдвинула новый аргумент. – Оправдательными аргументами мисс Карелли, – ответила она, – являются и сексуальные особенности этого человека, и его сексуальное поведение в отношении мисс Карелли. Которое – и она может это подтвердить – выражается и в некоторых мнимо " неясных" подходах, которые Марк Ренсом использовал и к мисс Колдуэлл. – Но мы, – продолжала судья, – рассматриваем бесспорные улики, чтобы, основываясь на них, решить: действовала ли мисс Карелли в целях самообороны и, следовательно, можно ли говорить о возбуждении уголовного дела. Вы должны признать, Тереза, что случай, который мы рассматриваем, не может быть определен как " акт, сходный" с изнасилованием. – Это зависит от того, о каком акте мы говорим. – Терри еще раз подошла к проблеме с новых позиций. – Я предлагаю следующее: не принимать решения, пока не проявится полностью версия защиты, которая складывается не только на основании показаний мисс Раппапорт, мисс Колдуэлл и записи беседы психиатра с Лаурой Чейз. Можно рассчитывать на появление новой обширной информации, и у суда будут все возможности для принятия обоснованного решения. Кэролайн слегка улыбнулась. – Не занимайся сегодня тем, – заметила она, – что можно перенести на завтра. Особенно когда принимаешь решение. Терри улыбнулась в ответ. – Никогда не принимай решение по делу сегодня, – ответила она, – если завтра это можно сделать лучше. Улыбка судьи Мастерс погасла, она медленно кивнула: – Хорошо, Терри. Вы отстояли свои позиции. Я приму решение, заслушав других ваших свидетелей. – Она обернулась к Линдси Колдуэлл: – Извините, что забыли о вас, мисс Колдуэлл. Но с точки зрения суда предложение мисс Перальты заслуживает внимания. – Понимаю, – ответила Линдси. – Рассчитываю на это. – Судья повернулась к Шарп: – Марни, если у вас появятся новые кассеты, касающиеся мисс Карелли, Лауры Чейз или мисс Колдуэлл, известите меня немедленно. – Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть то, что собиралась сказать. – Немедленно и конфиденциально. И если содержание какой-либо из этих кассет будет предано огласке по инициативе обвинения, я буду рассматривать это как сознательный отказ от участия в процессе. Дело будет прекращено. И, прекращая дело, я объясню почему. У Шарп был удивленный вид. – Есть ли необходимость у суда, – спросила она, – брать на себя ответственность за сохранность улик и делать это столь экстраординарным путем? – Эта необходимость диктуется моим пониманием порядочности. Поэтому я принимаю на себя ответственность. – Кэролайн Мастерс обернулась и Линдси Колдуэлл: – Если я приму решение, на которое рассчитывает мисс Перальта, я извещу вас об этом. И вы объясните все тем, кому нужно. – Спасибо. Возможно, придет время, и я объясню все семье независимо от того, как будут складываться дела здесь. Но в какой момент это произойдет и произойдет ли, я должна решить сама. – В конечном итоге, – проговорила Кэролайн, – может получиться так, что я вынуждена буду заставить вас сделать это. Необходимость такого решения будет тяготить меня. Но это часть судейской миссии. Может быть, вы будете более снисходительны ко мне после этого объяснения. – Несомненно. – Конечно же, у сексуальности широкий спектр. Но вы могли этого не знать в девятнадцать лет. Как кажется, многие люди сталкиваются с подобными трудностями, причем происходит это в любом возрасте. – Слова Кэролайн Мастерс звучали медленно и отчетливо, как будто для того, чтобы Линдси непременно услышала ее. – За почти двадцать лет работы адвокатом и теперь судьей я близко соприкасалась с проблемами виновности и невиновности – как моральными, так и правовыми. Из всех людей, имеющих отношение к гибели Лауры Чейз, вы, как мне кажется, пострадали больше всех, хотя виноваты менее других. Не судите себя строго. В глазах Линдси Колдуэлл было удивление. Неожиданно Кэролайн встала, протянула руку: – Удачи вам, мисс Колдуэлл. Актриса пожала ей руну. – Удачи и вам, – тихо сказала она. – Спасибо. Судья Мастерс вызвала своего помощника. Не прошло и минуты, как Линдси и Терри, сопровождаемые двумя бейлифами^[37], спускались в грузовом лифте, думая каждая о своем. Наконец Линдси повернулась к Терри: – Вы хорошо действовали, Терри. Она, как мне кажется, собиралась вынести решение не в вашу пользу. – Мне тоже так кажется. Они оказались в подземном гараже. Черный лимузин актрисы с непрозрачными стеклами был припаркован у лифта. Бейлифы, повернувшись, ушли, шофер Линдси Колдуэлл ждал по другую сторону автомобиля. – Похоже, – улыбнулась Линдси, – я уеду, как приехала, – анонимно. Такое счастье не часто выпадает. После небольшой паузы Терри произнесла: – Не знаю, как вас благодарить. – Не нужно меня благодарить, я это не ради вас сделала. У меня на самом деле не было выбора. Терри посмотрела ей в глаза: – По крайней мере, Кэролайн Мастерс старалась сделать все это терпимее. Больше чем когда-либо, я готова восхищаться ею. – Ею можно восхищаться – она замечательная женщина. – Линдси помолчала, потом добавила тихо: – Но я думаю, здесь что-то еще – связанное с какими-то особыми чувствами. Что-то глубоко личное. Прежде чем Терри смогла спросить о чем-либо, Линдси Колдуэлл коснулась ее плеча: – Желаю вам всего хорошего. И исчезла в лимузине. Терри смотрела, как он вырулил к выездному пандусу и исчез – черный лимузин с невидимым пассажиром. 2

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒