Annotation 17 страница

Кристофер Пэйджит наливал в бокал Марии Карелли красное вино. – Мне кажется, ты любишь кьянти. – Любила еще до того, как мы с тобой познакомились. – Ее голос звучал сухо. – Но особенно оценила его, живя в Риме. Пэйджит уловил в замечании горестный оттенок, в котором смешались: гордость за то, чего ей удалось достичь, и страх, что может наступить время, когда, вспоминая Рим, она будет думать о том, что никогда больше не увидит его. Пэйджит поднял бокал с вином: – За Рим. Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим. – За Рим, – подхватила она. – И за то, чтобы завтра повезло. Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса. И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена. – Ты хорошо поработала, – сказал он. – Единственное, что от тебя теперь требуется, – сохранять настороженность и спокойствие. Улыбка Марии стала ироничной. – Настороженность и спокойствие, – повторила она. – Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы. Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу – в завуалированной форме, со скрываемой горечью – на то, что Шарп – а возможно, и Пэйджит – верит в ее способность убить. – Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, – произнес он наконец. – Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты. И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина. Как в контрапункте^[38], ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом – женщиной, обвиняемой в убийстве. – Завтра утром, – послышался голос за кадром, – для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания. Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита: – Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так. Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь. – Марни Шарп нельзя недооценивать, – напомнил он. Мария вытянула ноги. – Я изучала ее, Крис. Знаю, чего от нее ждать. Пэйджиту было совсем не трудно представить себе, как Мария, подавив в себе все эмоции, хладнокровно анализирует характер и поступки Шарп, занятой своим делом. А дело это – добиться предъявления Марии обвинения в убийстве, посему Мария была настроена весьма решительно. – Я уверен, – заметил он, – что каждый выверт Марни рассчитан на то, чтобы воздействовать на твою психику. – Эта так. – Голос Марии сделался холоден. – Но я не поддамся ей. – Я в тебе уверен. В ее взгляде снова появилась ирония: – Да? Это я могу допустить. Пэйджит улыбнулся. Уверен он был только в решительности Марии и скептически относился к тому, что можно не беспокоиться по поводу ее виновности. Ему хотелось прокрутить свою жизнь, как видеоленту, попасть в тот момент, когда ее выступление уже позади, защита была успешной и удалось уберечь Карло от их секретов. На экране появилось испещренное морщинами лицо знаменитого адвоката. – Это такая ошибка, – вещал он, – дать ей выступить! В свете этого вся стратегия защиты представляется ошибочной. Если Кристофер Пэйджит проиграет в этом, он, без сомнения, проиграет весь процесс. На мой взгляд, эта защита похожа на пьесу, написанную даровитым любителем: при внешнем блеске сюжет не вытанцовывается. Мне кажется, у него слишком личное отношение к этому случаю, и поэтому он не может быть объективным. Пэйджит выключил звук. – Мы сделали все, что могли, – спокойно произнес он. Мария отвернулась от телевизора. – Мы сделали, – вздохнула она. – И скоро все для меня кончится. Пэйджит видел, что у нее усталый и немного печальный вид – как у человека, которому некуда идти. Когда она снова взглянула на экран, показывали ее, совсем молодую, бок о бон с Кристофером Пэйджитом перед самым его выступлением на сенатских слушаниях. Потом появилось лицо Карло. – Ты видел обложку " Пипл"? – спросила она. – Да, там Карло. Но статьи я не читал. – Многого они не знают. – Мария помолчала. – И все же хорошо, что мои родители умерли. Пэйджит кивнул, погруженный в свои мысли. – А ты когда-нибудь думал о том, что было бы с нами, если бы не дело Ласко? Пэйджит посмотрел на нее: – С Карло? Или без? – С ним, наверное. – Мария опустила взгляд. – Это была чудесная ночь, Крис. И уик-энд чудесный. – Был. – Пэйджит созерцал вино в своем бокале. – Но нельзя думать, что все было бы таким, как тот уик-энд. В конце концов, мы слишком разные люди. Она подняла на него глаза: – Но Могла моя жизнь быть другой? Могла я быть другой? Какое-то время Пэйджит размышлял. – Я не хочу быть моралистом, тем более сегодня вечером. Но к тому времени, когда мы с тобой стали заниматься любовью, ты уже участвовала в делах Джека Вудса. А раз так, все это обрело необратимый характер. – Умолкнув, он выключил телевизор. – Я думаю, истина в том, что люди остаются тем, кем они были и кем хотели быть. Не думаю, что, встретившись, два человека непременно изменят друг друга. Возможно, изменится их жизнь, но не суть. Мария помолчала. – Ты имеешь в виду себя и меня. – Да. Ты и я изменили жизнь друг другу, полностью. Но это из-за того, что мы встретили друг друга в штыки и продолжали оставаться в точности тем, чем мы были. Как заметил Мальро^[39]: " Характер – это судьба". Она изучающе глядела на него. – Карло не только сделал твою жизнь другой, Крис. Он тебя сделал другим. Пэйджит был удивлен. Неужели это так? Неужели Карло сделал его лучше, мудрее и добрее, того человека, которого родители Пэйджита произвели на свет? – Возможно. Но это значит, что дети бывают очень разные. Мысли его снова устремились к Карло, к тому, как этот процесс изменит его взгляд на родителей и в какой-то степени на самого себя. В мыслях он был сейчас далеко от Марии. – Мне очень жаль, – проговорила она. – Что все так получилось. Насколько – ты даже представить себе не можешь. Он снова взглянул на нее. И в этот момент прожитых пятнадцати лет как не бывало – он увидел ее такой, какой она была в Вашингтоне, когда они занимались любовью в тот уик-энд, до того, как он узнал правду о ней. – Я знаю: ты раскаиваешься, – проговорил он. – И верю тебе. Она изучающе смотрела ему в лицо, как бы желая убедиться в правдивости сказанного им, как бы надеясь, что не все случившееся с ними – правда. Потом просто сказала: – Спасибо. И когда они снова посмотрели друг на друга, что-то изменилось в них. И Пэйджит уже знал, что нет ничего невозможного в том, чтобы протянуть руну и дотронуться до нее. Отбросить прошлое, отстранить все, что мешает верить. Отдать ночь любви, спасаясь от страха. Люди занимаются любовью по разным причинам, а утром забывают о них. Он понимал, что Мария и он готовы к этому. Знал, заглянув ей в глаза, что какая-то часть ее души хочет этого. Что их остановило? Возможно, прошлое. Возможно, лично у него были иные причины. – Все, что тебе осталось сделать, – произнес он, – это выспаться. И в следующий миг ее взгляд, устремленный на него, уже ничего не таил. – Я вызову такси, – сказала она.
В зале заседаний суда повисла густая тишина. Репортеры из числа неаккредитованных, которым судья Мастерс позволила присутствовать на допросе Марии Карелли, толпились в глубине зала, Карло и Джонни Мур сидели в первом ряду, Терри была погружена в записи. Снаружи толпа женщин с редкими вкраплениями мужчин скандировала: " Насильники – вне закона! " И размахивала плакатами с тем же лозунгом. Напротив этой толпы, отделенная от нее проходом во Дворец правосудия, группа контрпикетчиков держала плакаты " Правосудия для Марка Ренсома! ", " Жертва не может защитить себя на процессе", " Первая поправка не для убийц! ". Вход охранялся полицией, еще более мощные полицейские кордоны оцепили запасной выход из зала суда. – А почему вы согласились встретиться с Марком Ренсомом? – спросил Пэйджит Марию. Вопрос был ключевым – он определял весь ход выступления Марии и линию атаки Шарп. Та не шевелилась, и даже взгляд Кэролайн Мастерс – сосредоточенный, неподвижный – говорил о важности момента. Только Мария казалась спокойной. – У него была кассета, – ответила она. – С записью моей беседы с психиатром в Беверли-Хиллз. С доктором Стайнгардтом. Краем глаза Пэйджит с удивлением отметил, что Шарп встрепенулась. – Почему вы пошли к доктору Стайнгардту? – У меня был глубокий стресс. – Она сделала паузу, но взгляд ее, направленный на Пэйджита, оставался спокоен. – В моей жизни было нечто, что я сделала – сделала тайно – и чего я очень стыдилась. У меня на душе было неспокойно. Пэйджит услышал шепот у себя за спиной, увидел, как Шарп, приподнявшись, перевела взгляд с Марии на судью Мастерс. Но та, не спускавшая глаз с Марии, не замечала ее. – И вы рассказали о том, что сделали, доктору Стайнгардту? Лицо Марии выражало горечь и стыд. – В той степени, в какой это было можно. – Голос ее упал. – Я думала, это останется в тайне. – А почему это было так важно для вас? Она опустила взгляд: – То, что я рассказывала ему, было очень личным. Пэйджит увидел, что Шарп вся напряглась – ее терзала досада, что страх Марии за свою тайну, вызовет к ней сочувствие. Марни буквально распирало от желания изобличить Марию, говорившую о кассете без согласия судьи. – А что вы почувствовали, – спросил Пэйджит, – когда Марк Ренсом сказал вам, что знает содержание этой кассеты? – На душе у меня было пусто. – Воспоминание, казалось, лишило ее сил. – И когда он повесил трубку, я бросилась в ванную – меня вырвало. Пэйджит помолчал, как бы давая ей время собраться с силами. – Ренсом говорил, что произойдет, если он раскроет тайну кассеты? – Да. – Мария подняла голову. – Он сказал, что это конец и моей репутации, и моей карьеры. – Вы тоже так думали? – По этой причине я и встретилась с ним, – спокойно сказала она. – Просить его, если надо – умолять, чтобы он оставил мое прошлое там, где ему надлежит быть. В прошлом. – Вы чувствовали, что это доводит вас до отчаяния? Мария закрыла глаза: – То, что узнал он, было причиной моих мучений. Потому-то я и ходила к доктору Стайнгардту. Пэйджит обернулся к судье Мастерс: – Ваша Честь, позвольте посовещаться с вами и с обвинением? У судьи был немного растерянный вид – как будто, захваченная показаниями Марии, она не могла понять, о чем ее просят. – Да. Конечно. Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу. Пэйджит почувствовал, что объектив камеры преследует его по пятам. Кэролайн Мастерс, глядя на ряды публики, спросила громко, чтобы звук ее голоса дошел до Марии, до репортеров, до микрофонов ТВ: – В чем дело, мистер Пэйджит? – Мисс Карелли уже сказала все, что она намеревалась сказать о кассете. Признала ее существование, то, что она способна нанести урон ее репутации и карьере и что из-за нее она согласилась встретиться с Ренсомом. То есть она упомянула о кассете – для того, чтобы объяснить, как та повлияла на ее поведение, да и просто ради верности истине. Но, поскольку она не сообщила ничего конкретного о самой записи, мисс Карелли не намерена отказываться от прав, защищающих конфиденциальность ее разговора с доктором Стайнгардтом. – Ну, если это верность истине, – приглушенно сказала Шарп, – то судить пора уже не по кодексу законов, а по детской считалочке. Мисс Карелли очень хитро повела себя в отношении содержания кассеты, утаив, чем оно ей угрожает – а ведь в ней факт ее лжесвидетельства сенату Соединенных Штатов. В то же время она завоевывает сочувствие окружающих, рассказывая, как Ренсом использовал для нажима на нее неназванные секреты кассеты. Напоминаю, что единственный эффект, который в свое время произвела эта кассета, – она вызвала страх мисс Карелли, поскольку та обманула верховную власть. Пэйджит обернулся к ней: – Неужели это означало бы для нее конец карьеры и навсегда подмоченную репутацию, Марни? Если бы вас уличили в обмане верховной власти, вы бы много проиграли? – В том случае, если бы рассчитывала завоевать симпатии публики, много. – Шарп повернулась к судье. – Она без разрешения ввела в дело эту кассету. – К сожалению, – ответила судья, – это сделали вы, когда на закрытом заседании получали от меня разрешение задать те вопросы, которые мистер Пэйджит только что задал. Он просто опередил вас. Если вы хотите разыгрывать ту же карту, вам придется вынудить мисс Карелли сказать больше того, что она уже сказала. – Благодарю вас, – быстро произнес Пэйджит и пошел на свое место, оставив Шарп недвижно стоящей перед судьей. Когда Шарп пожала плечами, Пэйджит молча кивнул Марии, уголок ее рта тронула легкая улыбка. Взглянув на Карло, Пэйджит увидел, что его лицо спокойно. – Продолжайте, пожалуйста, – разрешила судья. – Позвольте узнать, мисс Карелли: почему вы пришли с пистолетом в номер Ренсома? – Чтобы защищать себя. – Почему вы решили, что в этом будет необходимость? Мария стиснула руки. – Его телефонный звонок был полон намеков на сексуальные отношения и был, по сути, шантажом с целью принудить к сексу. – Не могли бы вы дать пояснения? Мария нервно пожала плечами, будто ее передернуло от отвращения. – Дело даже не в словах, а в том, как он говорил… Это хихиканье, этот унизительный тон… Он рассчитывал " побеседовать наедине". После меня он собирался " беседовать" с другой " знаменитой женщиной". Он хотел нас " подряд", чтобы можно было " сравнить ноты". Он даже собирался обсудить " проблему выбора" и женское " право на тайну". – Она покачала головой. – От каждого его слова меня передергивало. Пэйджит взглянул на Кэролайн Мастерс, как бы желая обратить ее внимание на сходство со случаем Линдси Колдуэлл. Потом спросил Марию: – К какому же выводу вы пришли? – Что Ренсом хочет не упустить меня, – холодно ответила она. – Что он решил обменять кассету на половой акт. И что он не остановится перед насилием, если я не соглашусь. Шарп вскочила с места: – Прошу обратить внимание на последний ответ, Ваша Честь! Он не соответствует вопросу, он спекулятивен – свидетельница заявляет о том, чего знать не могла, поскольку Марк Ренсом этого не говорил. – Поддерживаем. – Судья Мастерс обратилась к Марии: – Мисс Карелли, нам нужны факты. Интерпретацию их предоставьте мне. Мария медленно кивнула. Продолжая допрос, Пэйджит спросил: – Вы собирались обменять половой акт на кассету? – Я не хотела этого. – Ее голос упал. – Я лишь решила попытаться отговорить его от этого. Больше у меня не было никаких вариантов. – Но вы все же принесли пистолет. – Да. – Мария посмотрела на судью. – Но не для того, чтобы убить его. Просто он пугал меня. – Тогда почему же вы не обратились в полицию? Мария помолчала, провела пальцами по глазам. – Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что на кассете. – И потому же, когда Марк Ренсом погиб, вы опять не сказали полиции о кассете? – Да. Это так. – А вы не думали, что полиция найдет какую-нибудь кассету из тех, что были у мистера Ренсома? – Да, это логично. – Мария повернулась и Кэролайн Мастерс. – Но тогда я была в шоке. Пэйджит кивнул, довольный. Задавая вопросы, которые могли задать критически настроенная судья или представитель обвинения, он разоружал Шарп и одновременно восстанавливал доверие к Марии. И хотя Кэролайн Мастерс сразу все поняла, она готова была слушать: Терри сделала свою работу, теперь Мария делала свою. – Вам представляется, – спросил Пэйджит, – что существуют две кассеты с записью вашей беседы с доктором Стайнгардтом и обвинение располагает только одной из них? – Да, именно. – Знаете ли вы что-нибудь о том, где находится другая кассета? Мария взглянула на Шарп. – Нет, – с ударением ответила она. – Не знаю. Легкое раздражение ощущалось в ее голосе. Чтобы так притворяться, если на самом деле знаешь, что произошло со второй кассетой, подумал Пэйджит, надо быть отъявленной лгуньей. Впрочем, Мария и была ею. – В действительности Ренсом не принес никакой кассеты? – Моей ни одной не принес. – Мария казалась обеспокоенной. – Принес кассету с записью беседы доктора Стайнгардта и Лауры Чейз. Ее гибель была темой его очередной книги. В зале суда поднялось волнение – до этого пресса не знала о кассете Лауры Чейз. – Ваша Честь, – вмешалась Шарп. – Обвинение требует совещания сторон в присутствии судьи. Оба юриста опять подошли к судейскому столу. – Еще не было принято решение, разрешающее ссылки на эту кассету, – энергично начала Шарп. – Мистер Пэйджит поставил вопрос так, что мисс Карелли перешла к Лауре Чейз незаметно. Я что-то не припомню, когда было разрешено упоминать ее имя. – Для каких целей, – спросила судья Мастерс Пэйджита, – мисс Карелли так хитро вызвала Лауру с того света? – Она собиралась лишь пересказать содержание кассеты, – возразил Пэйджит, – не упоминая Джеймса Кольта. – Он заговорил быстрее: – Лаура Чейз мертва, это мисс Карелли нужно наше сострадание. Как Ваша Честь знает, в основе сексуальности мистера Ренсома лежит одержимость его Лаурой Чейз. Вокруг этого, как заявляет мисс Карелли, и разыгрались все события… – Но там рассказывается о различных половых актах. – Правильно. Но все равно все сводится к одержимости мистера Ренсома. Она и толкнула его к попытке обесчестить мисс Карелли. – Если послушать мисс Карелли, – снова вмешалась Шарп, – это правда чистейшей воды. – Приберегите это до того времени, – огрызнулся Пэйджит, – когда Мария станет отвечать вам. Судья подняла руну. – Достаточно, – отрезала она. – Разрешаю пересказать содержание кассеты, но только в общих чертах. Как нас убеждал мистер Пэйджит, кассета не из разряда материалов, не подлежащих оглашению. И ясно, что сексуальные наклонности мистера Ренсома имеют отношение к делу. Давайте вернемся к записи. – Благодарю вас. – Отойдя от судейского стола, Пэйджит кивнул Терри и снова обратился к Марии: – Мисс Карелли, не могли бы вы в общих чертах пересказать содержание кассеты? – Да. – Голос ее был тих. – Там рассказывается об уик-энде, который Лаура Чейз провела в Палм-Спрингс в обществе трех мужчин. Мужчины совершили с ней несколько половых актов разных видов, и прежде всего эксгибиционистского характера. – Мария помолчала. – Потом двое совершали с ней половой акт, а третий наблюдал за этим. Глядя на Марию, Пэйджит чувствовал и слышал реакцию зала – движение, восклицания. Ударил молоток судьи, и снова установилась тишина. – Зачем мистер Ренсом принес эту кассету? – спросил Пэйджит. – Он сказал, что хочет поговорить о своей новой книге, посвященной Лауре Чейз. И, возможно, эта запись войдет в книгу. – Мария снова помолчала в задумчивости. – Он заявил, что если я помогу ему выступить с интервью на " Дидлайн", он, может быть, забудет мою кассету. – А что ответили вы? – Что он обманул меня. Что он не отдает кассету, чтобы шантажировать меня. – Она говорила уже слабым голосом. – А он сказал, что мы послушаем Лауру Чейз, а потом поговорим об этом. – И вы слушали кассету Лауры? – Да. – Мария смотрела в сторону. – Он заставил меня. Пэйджит наклонил голову: – Это было после того, как приходил мистер Агилар с шампанским? – Да. – И вы просили мистера Агилара повесить табличку " Просят не беспокоить", когда он уходил из номера? – Да, просила. – Почему вы это сделали? – Я была там против своей воли, – тихо ответила она. – И не хотела, чтобы и другие узнали то, что знал Марк Ренсом. Уже то, что нас видел мистер Агилар, было достаточно неприятно, и я не хотела, чтобы вошел еще кто-нибудь из тех, кто убирает номер. – Она сделала паузу. – А когда Марк Ренсом рассказал о кассете Лауры Чейз, мне тем более не хотелось, чтобы кто-то вошел во время ее прослушивания. Я стыдилась даже того, что нахожусь там. – И ваша просьба к мистеру Агилару не была продиктована желанием остаться наедине с Марком Ренсомом? – Нет, он превратно понял меня. – Голос Марии окреп. – Мне не хотелось бы разочаровывать мистера Агилара, но я считаю Марка Ренсома самым непристойным и самым неприятным человеком из всех, кого я знала. Мгновение Пэйджит молчал, он ждал, чтобы сказанное дошло до сознания судьи Мастерс. – Не могли бы вы сказать нам, что пытался сделать этот " непристойный и неприятный человек", лишь только мистер Агилар вышел? – Он пытался изнасиловать меня. – Как бы в ответ на невысказанные сомнения Мария повернулась к Кэролайн Мастерс и повторила кротко: – Марк Ренсом пытался изнасиловать меня. – Не могли бы вы рассказать, как это происходило? – спросил Пэйджит. Повернувшись к Пэйджиту и ни на кого не глядя, Мария стала рассказывать. – Это началось, когда он включил запись. – Голос был тихий, почти испуганный. – Это было ужасно. Услышав слова Лауры Чейз о том, как она танцевала перед теми мужчинами, а потом стала ощупывать свое тело, Марк Ренсом сильно возбудился. Когда начались половые акты, его возбуждение достигло предела. – Не могли бы вы описать это? У Марии был остановившийся взгляд, как будто она вслушивалась в звучащую в ней запись, боясь что-нибудь упустить. – Он стал лихорадочно пить, – вымолвила она наконец. – Бокал за бокалом. У меня появилось странное ощущение, что я наблюдаю искаженную " Алису в Стране чудес" – как будто вот сейчас Марк Ренсом шагнет за зеркало и окажется с Лаурой и теми тремя мужчинами, продаст свою душу. Снова в рядах зрителей послышался шепот. И снова поднялась со своего места Шарп. – Тот же самый протест, Ваша Честь. Похоже, мисс Карелли решила, что ей позволительна любая вольность. Судья Мастерс обратилась к Марии: – Я согласна с мисс Шарп, последняя ваша фраза неуместна. Рассказывайте только то, что происходило. Мария изменилась в лице, сложила руки на груди, как будто обняв себя за плечи. – В какой-то момент мне показалось, что я для него перестала существовать. У него была странная улыбка на лице. Как будто он вслушивался в доносившуюся издалека неясную музыку – прекрасную музыку. И вдруг положил ладонь мне на колено. Я сбросила его руку, посмотрела на него удивленно. – Она помолчала. – Когда наши взгляды встретились, он посмотрел вниз. Медленно, чтобы я последовала за ним глазами. У него брюки топорщились между ног. Было ощущение, будто мы вдвоем шагнули за зеркало. – Она обернулась к судье и проговорила смущенно: – Извините, Ваша Честь. Но он сказал следующее – тихо, низким голосом: " Люблю смотреть на аппетитную женщину по телевизору и представлять, как бы я трахнул ее. И у меня появляется ощущение, что я делал это на самом деле". Судья не отрывала от нее взгляда. – Это было так грубо, – доверительно, словно ей одной, произнесла Мария. – Говорят, для некоторых мужчин половой акт – это акт насилия, а не любви. И я поняла, что Марк Ренсом хочет совершить именно акт насилия – против меня, против того, кем и чем я была: женщиной, добившейся успеха, женщиной, которой могли восхищаться другие женщины. Ее голос сделался жестким: – Идеалом Марка Ренсома была женщина-рабыня, свободную женщину он ненавидел. Его возбуждало уже одно то, что он заставил меня слушать рассказ о моральном падении Лауры Чейз. Он хотел сломать мою волю. Пэйджит увидел, как Шарп стала подниматься со своего места, но потом раздумала. – Что вы сказали ему? – спросил он Марию. – Ничего. – Мария смотрела на Кэролайн Мастерс. – Я ничего не сказала. – А мистер Ренсом сказал что-нибудь? – Что если я вступлю с ним в половую связь, кассета моя. – Повернувшись к Пэйджиту, она закончила тихо: – Но если я не соглашусь, мои секреты станут известны всему миру. – И вы отказались. – Не сразу. Я была слишком напугана. – Что же вы ответили? Она опустила взгляд: – Что я помогу сделать рекламу его книге о Лауре Чейз. – Но он не согласился? Мария покачала головой. – Он сказал, что это еще одна вещь, которую я сделаю для него. – Голос Марии упал почти до шепота. – Но вначале я разденусь перед ним, как Лаура. – И вы отказались? – Нет, я ничего не сказала ему. – Она заговорила, словно рассуждая сама с собой. – Меня как будто вела интуиция. Я знала, что не позволю ему сделать из меня Лауру Чейз. – Она вновь обернулась к судье, заговорила торопливо: – Это не путь разума. Это путь ощущений. Помнится, я подумала тогда, что этому не будет конца – если я уступлю ему сейчас, он будет принуждать меня всякий раз, когда ему захочется, пока моя жизнь не станет такой, что не стоит и жить. Я вспомнила, каких усилий мне стоило стать тем, кем я стала, и подумала, что за это стоит бороться. Подумала и о тех женщинах, которые уступают мужчинам типа Ренсома, – кто из-за работы, кто из-за детей, кто из-за денег, а кто и просто из-за того, что от страха теряет способность сопротивляться. – Голос ее окреп. – Какой-то глубинный инстинкт вызвал во мне желание бороться – во что бы то ни стало. Я знала, что, если уступлю ему, я пропала. Навсегда. Пэйджит подумал о людях, что смотрят телевизор, о Маккинли Бруксе, который, глядя на ярость этой женщины, на ее страстное лицо, обращенное к судье, не может не понимать, что их обвинение – политический просчет. – И что вы сделали? – спросил Пэйджит. – Я схватила свою сумочку. Хотела уйти, чтобы не превратиться в существо, живущее ощущениями, а не разумом. Уйти, пока не сломлено мое " я". – Мария глубоко вздохнула. – Ренсом кружил вокруг меня. Пэйджит шагнул к ней, произнес тихо: – Что было дальше? Мария оправила юбку – рефлекторное движение, помогающее женщине справиться с волнением. Угловым зрением Пэйджит снова увидел Карло, его напряженное, страдающее лицо. Зал молчал. – Я все еще держала в руке свою сумочку, – произнесла Мария тихим голосом. – Неожиданно он оказался надо мной, потянул с меня колготки. Лаура как раз рассказывала, как двое совершали с ней половой акт, в то время как третий наблюдал. В зале раздался чей-то нервный кашель. – Было ощущение нереальности происходящего, – продолжала Мария. – Какой-то частью своего сознания я слышала голос Лауры Чейз, ощущала колкую щетину его подбородка, запах шампанского в его дыхании. Я до сих пор ясно помню все это. – Она коснулась лба, как бы силясь припомнить забытые подробности. – Другой человек во мне инстинктивно сопротивлялся Ренсому. Но у меня такое ощущение, что та, другая женщина обеспамятела от шока. И у меня остались только фрагментарные воспоминания. – А когда вы разговаривали с инспектором Монком, воспоминания были ярче? – Нет. Дело не в памяти, дело в том, что я была травмирована. И, пожалуй, последствия травмы сильнее ощущались во время разговора с Монком. Подняв глаза, Пэйджит увидел немигающий взгляд судьи Мастерс, устремленный на Марию и как будто высматривающий истину. Похоже, слушания начинали тяготить ее, беспокоила необходимость принятия решения, недоступного простому разумению. – Вы помните, – спросил Пэйджит, – как были нанесены царапины, о которых говорила доктор Шелтон? – О некоторых. Не обо всех. – Повернувшись к Шарп, она проговорила холодным тоном, отчетливо произнося каждое слово: – Одно могу сказать со всей определенностью: я не наносила их после смерти Марка Ренсома. Ни единой. Последняя фраза была произнесена с убедительным гневом; пока, подумал Пэйджит, выступление Марии почти безупречно. – Есть ли какие-нибудь ушибы и царапины, которые запомнились больше других? – Да. – Мария коснулась скулы. – Первый удар по лицу. Я очень отчетливо помню его. – А почему? – Потому что он был нанесен неспешно и злобно. – Она помолчала. – И потому, что Ренсом сделал это с явным удовольствием. Пэйджит увидел, как подалась вперед Кэролайн Мастерс. Он догадывался, о чем она думает – это была травма, которую Элизабет Шелтон как раз и не могла объяснить и нанесенная мужчиной, получавшим наслаждение от игр со связыванием и от притворного изнасилования. – Скажите, пожалуйста, как был нанесен удар? – Я лежала на спине. Одной рукой он давил мне на грудь, прижимая к полу, и смотрел с такой ненавистью, что я даже на минуту перестала сопротивляться. – Голос Марии стал тише. – От воспоминания об этом мгновении и его взгляде у меня до сих пор кровь стынет в жилах. Она смолкла, как будто заново все переживая, потом добавила медленно, подчеркивая каждое слово: – Именно так я и рассказывала инспектору Монку. Пэйджит увидел, что сидевшая слева от него Марни Шарп хмурится: Мария выступала отлично, Шарп нечего было возразить. – Как подействовал на вас удар Марка Ренсома? Мария заговорила монотонно: – Моя голова дернулась, я ударилась затылком об пол. Болью пронзило скулу и глаза. Сделалось темно – я думаю, он начинал душить меня. – Она замолчала, словно в недоумении. – Наверное, я теряла сознание. Следующее, что помню: мои ноги раздвинуты, а он стоит на коленях между ними. Брюки у него спущены. – Что он делал? Мария смотрела куда-то в глубину зала. – Он почему-то замер. Голову наклонил набок. И тут я снова услышала Лауру Чейз. – В голосе зазвучало изумление. – Он слушал ее. Будто ждал от нее подсказки. – Судья Мастерс смотрела задумчиво – в рассказе явно прослеживалась параллель с последним сексуальным переживанием Мелиссы Раппапорт. Мария закончила: – Как я уже говорила инспектору Монку. Получилось хорошо, думал Пэйджит, своим выступлением Мария выгодно оттенила факты, сообщенные ею полиции и подтвержденные либо экспертизой, либо показаниями других свидетелей. С каждой минутой несообразности, подмеченные Шарп, казались все менее заметными и менее существенными. – У него была эрекция? – спросил Пэйджит. – Да. – Мария на мгновение закрыла глаза. – Слушая Лауру, он держал его в руке. – И было похоже, что он готов вонзиться в вас? Мария открыла глаза: – Да. Кэролайн Мастерс подалась вперед: – Не могли бы вы рассказать, как получилось, что Марк Ренсом был застрелен? Постарайтесь придерживаться только фактов. Мария обернулась к ней, словно удивленная ее вмешательством. – Марк Ренсом был убит, – ответила она, – из-за того, что отвлекся на слушание Лауры Чейз. Судья нахмурилась: – Не могли бы вы объясниться? – Когда он стал слушать, это было как передышка. У меня будто наступил момент прояснения. Я почувствовала в руке ремешок сумки. И неожиданно вспомнила, что в ней. – Мария закончила смущенно: – Пистолет. Пистолет, который я купила. Пэйджиту показалось, что произнесла она это таким тоном, как будто говорила о предмете, внушающем изумление и ужас. – Как вы достали его? – спросила судья. Пэйджит теперь ничем не мог помочь, он никак не ожидал, что Кэролайн Мастерс прервет поток вопросов, которые они придумали и отрепетировали так, чтобы они казались естественными. – Я слышала голос Лауры, – ответила Мария. – Она говорила что-то типа: " Он хотел, чтобы они поимели меня разными способами". И тогда я догадалась. " Вы возьмете меня, – сказала я ему. – Я дам вам любым способом, каким захотите". – В словах Марии звучала горечь. – Было видно, что он очень доволен – мое согласие привело его в восторг. И тут я добавила: " Но только если вы будете пользоваться резинной". Судя по виду Кэролайн Мастерс, она была очень удивлена – кажется, способностью Марии сохранять присутствие духа в такой ситуации. – И что он ответил? – Он рассмеялся. – Мария помедлила. – Потом я сказала, что у меня есть одна в сумочке. Похоже, это удивило его. Не успел он ответить, как я полезла в сумку. – В голосе ее послышалась усталость. – Тогда он снова толкнул меня, но пистолет уже был у меня в руке. Внезапно она смолкла. – Что было потом? – спросила судья Мастерс. Мария пристально смотрела на свои руки. – Он схватил меня за запястья, держал. Я ударила его коленом. – Она разомкнула губы, не произнеся ни слова, потом тихо сказала: – Пистолет выстрелил. Судья смотрела на нее. Ровным тоном задала вопрос: – На каком расстоянии вы были? Мария покачала головой: – Больше я ничего не знаю. Просто не знаю. – Но вы говорили полиции: два или три дюйма. Мария беспомощно пожала плечами. – Я хотела как лучше, – устало выговорила она. – Я старалась ответить на их вопросы. Не думала, что они придадут такое значение неверному ответу. – Она снова передернула плечами. – Я ударила его коленом. Он мог падать на спину, когда пистолет выстрелил. Допускаю, что я неправильно рассуждаю. Хотела бы вам объяснить. Но не могу. Пэйджит увидел слезы в глазах Марии. Но смотрела она на Кэролайн Мастерс не мигая. Та мягко спросила: – Он не касался руками пистолета? – Может быть, и касался. Но полиции я ничего об этом не говорила. Что я помню – так это руки, сжавшие мои запястья. – Вы закрывали окно шторами? Мария, кажется, не заметила внезапной смены темы. Медленно ответила: – Да. – До того, как пистолет выстрелил, или после? – По-моему, после. – Мария помолчала. – Все происходившее кажется таким смутным. Единственная ассоциация, которая возникает у меня в связи с окном, – мне было стыдно за то, что случилось. Я знаю, в этом нет никакого смысла. Она провела рукой по лбу. – Тем не менее я была одета. Он не снимал с меня одежду. Не знаю, кого видел тот человек. – Мистер Хаслер, – напомнила судья Мастерс. – Но это вас видел мистер Тэнш? Возле номера? По наступившему молчанию Пэйджит понял, что система их подготовки начинает медленно сдавать. Было похоже, что судья требовала от Марии большей точности в ответах, чем мог обеспечить Пэйджит. – Мне думается, да. Думается, на какой-то момент я вышла из номера за помощью. А потом вернулась, так ничего и не сделав. Она явно была в замешательстве. – Это невероятно, но, выйдя из номера, я как будто перестала верить в то, что произошло. Мне представлялось, что, если я вернусь, с ним все будет хорошо и кошмар этот кончится. Кэролайн Мастерс молчала, ждала продолжения. Мария, лишенная возможности отвечать по заготовленной схеме, вынуждена была импровизировать. Краем глаза Пэйджит видел, что Марни Шарп что-то лихорадочно пишет. – Я была как лунатик, – продолжала Мария. – Бродила по номеру. Трогала мебель, как будто хотела убедиться, что это не сон. И все время посматривала на него. – Она помедлила, глядя на судью. – То, как он умер, было ужасно. Когда жизнь покидала его, он смотрел на меня так, будто я его обидела. Просыпаясь среди ночи, я вспоминаю это. И то, как я отталкиваю его, чувствуя по его весу, что он умирает. – Но если вы отталкивали его, как получилось, что вы стреляли с трех футов? Мария сделала жест, выражающий удивление: – Наверное, из-за того, что он падал вперед. Но я не знаю. Просто не знаю. – Ваши колготки уже были разорваны? – Да. – В ее голосе было страдание. – Боже мой, конечно же, да. Может быть, я порвала их, когда сопротивлялась. Потом я уже ни на что не была способна. Я уже ничего не понимала. А когда звонила по 911, перед глазами был какой-то туман, я едва видела. – Вы царапали ягодицы мистера Ренсома? – Возможно, ведь мы боролись. – Неожиданно она в раздражении повысила голос. – Но не тогда, когда он был мертвым. Это нелепость. Это болезненное воображение. Вообще все это дело – плод болезненного воображения. Шарп подняла глаза от своих записей. – Болезненного, – повторила Мария, адресуясь непосредственно к Шарп. – Подозрительность – это болезнь. Та пристально смотрела на нее. Среди журналистов поднимался ропот. Пэйджит чувствовал, что резкая перемена в настроении Марии больше всего запомнится им из всех впечатлений этого дня. – Может быть, подозрительность и болезнь. – Шарп нарочито обращалась только к судье. – Но убийство – это преступление. Я протестую против попыток мисс Карелли отвлечь внимание от сути дела. Судья Мастерс обернулась к Марии: – Каковы бы ни были ваши чувства, мисс Карелли, я просила бы вас отвечать только на вопросы. – Конечно же, у меня сильные переживания, Ваша Честь. Меня обвиняют в убийстве. Трудно сохранять спокойствие. Или не замечать выпадов мисс Шарп. – Она помолчала. – Постараюсь, по крайней мере, быть объективной. – Вашей объективности достаточно, – сухо заметила Кэролайн Мастерс. Пэйджит понял, что перемена в настроении судьи означала: она закончила. – Могу я задать вопросы? – спросил он. – Конечно, мистер Пэйджит, – слегка улыбнувшись, ответила Мастерс. – Мисс Карелли – ваша свидетельница, и я, по-видимому, своим вмешательством нарушила установленный порядок. Но я хотела удержать мисс Карелли в определенных рамках, а мисс Шарп избавить от необходимости протестовать. Мария смотрела на них с покорностью смертельно усталого человека. Она совсем не походила на ту уравновешенную женщину, которая лгала сенату: эта женщина выглядела более ранимой и по-человечески понятной. Ему пришло в голову, что ее бессвязные, мучительные ответы судье были безупречны: несообразности объяснялись травмой, несоответствия – шоком и смущением. И неожиданно Пэйджит понял, как вести допрос дальше. – Когда пришли полицейские, они предложили вам медицинскую помощь? – Да. – Мария опустила голову. – Но мне не хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне. Это я им и сказала. – Они предложили вам помощь адвоката по делам об изнасиловании? – Нет. Пэйджит сделал паузу. – Когда вы ели последний раз – перед этим, я имею в виду? – Накануне вечером. – Она помолчала. – Утром я была слишком расстроена, чтобы есть. – Полицейские спросили вас об этом? – Нет. – То есть к тому моменту, когда они допрашивали вас, вы не ели почти двадцать четыре часа. – Да. – Как повлияло на вас то, что вы долго не ели? – Я чувствовала слабость. И раздражение. – Мария взглянула на Шарп. – И по магнитофонной записи можно определить, какой я была – голодной, измученной. Неполноценным человеком. – Голод, изнеможение – это единственные ваши ощущения? – Нет. Я была полностью дезориентирована. – Ее голос упал. – Я отвечала на вопросы, чтобы только ответить. Даже тогда, когда не знала ответа. Потом в какой-то момент попросила встречи с адвокатом, это единственное, что я смогла сделать. Пэйджит оглядел зал – камеры, репортеры в глубине, помощники шерифа, охраняющие вход. Потом он увидел Карло, сидящего в первом ряду, и понял, что тот хотя бы взглядом старался помочь Марии. Пэйджит снова посмотрел на нее. Спокойно спросил: – Вы убили Марка Ренсома? Мария выпрямилась, подняла подбородок. – Нет, – произнесла она. – Я этого не делала. – А что вы делали? – Защищалась. Потому что он хотел надругаться надо мной. Потому что я была смертельно напугана. Все, что произошло, все, чем оказался Марк Ренсом, все, чего он хотел от меня, – напугало меня до глубины души. – Голос Марии стал спокойнее. – Я не хотела превратиться в ничто. Поэтому он и погиб. – Благодарю вас, – проговорил Пэйджит. – Это все, что я хотел узнать.
Шарп шла к Марии, сжимая в правой руке ствол пистолета. – Что она делает? – прошептала Терри Пэйджиту. – Думаю, психологический прием. Хочет дать Марии пистолет. Шарп действительно протянула пистолет Марии. – Это ваш, не так ли? Мария смотрела на нее, но пистолет не брала. – Он похож на мой. – Установлено, что он ваш. – Шарп снова протянула ей пистолет. – Посмотрите повнимательней. Мария разглядывала пистолет, как чужой, незнакомый предмет. – Бесполезно, – тихо сказала она. – Я не разбираюсь в оружии. И больше никогда не прикоснусь к пистолету, к этому или любому другому. Марни Шарп помолчала. Неожиданно спросила: – Раньше у вас никогда не было пистолета? – Нет. – А этот вы купили после того, как позвонил Марк Ренсом? – Кажется, да. – Я знаю, что да. – Шарп прошла к столу обвинения, положила пистолет, вернулась к Марии. – Как вы объясняли инспектору Монку, вы купили этот пистолет из-за того, что вам угрожали по телефону, верно? Пэйджит насторожился. Шарп сразу начала с того, что было ложью в рассказе Марии. Он учил Марию: в этом и подобных случаях давать лаконичный ответ, чтобы не усугублять ложь. – Верно. – Сколько было звонков? Мария задумалась: – Два, я думаю. – Вы думаете? Звонки так напугали вас, что вы купили пистолет, и вы не помните, сколько их было? Мария скрестила руки на груди. – Если это вопрос, ответ будет тот же самый: я думаю, было два звонка. – Полагаю, вы помните, кто звонил – мужчина или женщина. Мария кивнула: – Мужчина. Шарп уперла руки в бока. – Тогда расскажите нам как можно подробнее, что говорил этот мужчина во время угрожающего звонка или угрожающих звонков. Это было как раз то, чего боялся Пэйджит: Шарп задавала вопрос, требующий развернутого ответа. Теперь Мария должна была расцвечивать мнимый факт подробностями. Она выпрямилась на своем месте свидетеля. – Подробностей я не помню. Он говорил что-то о наблюдении за моим домом. Поэтому я и купила пистолет. Шарп посмотрела на нее со скептической улыбкой: – Лауру Чейз он не упоминал? Пэйджит привстал, собираясь протестовать против явной насмешки. Но Мария уже холодно ответила: – Нет, не упоминал. И я почти уверена, что это был не Марк Ренсом. И снова послышался шепот в зале, раздался кашель, похожий на замаскированный смех. Шарп остановилась, пристально глядя на Марию. – А как вы думаете, это не был кто-нибудь из ваших знакомых? – Нет. – Но, если бы вы знали, что это был кто-то из ваших знакомых, вы, наверное, заявили бы об этом? Мария задумалась. – Полагаю, что да. – Но о звонке вы не заявляли, так ведь? – Нет. – Но это должен был быть кто-то, кого вы знаете? По взгляду Марии Пэйджит увидел, что она уже все поняла. – Вы имеете в виду, – спокойно поинтересовалась Мария, – что моего номера нет в телефонном справочнике? Шарп была удивлена. Мария предугадала ее вопрос и скрытую за ним ловушку. – Да. И это в том числе. Сочувственным тоном Мария ответила: – Этого я тоже не могу объяснить. Пэйджит готов был улыбнуться. Но сдержался, взглянув на судью Мастерс – ее глаза сузились, она, видимо, отметила про себя, что Мария умна. Заметившая то же самое Терри шепнула: – Лучше бы уж суд присяжных – там она бы проскочила. Пэйджит отметил, что у Терри усталый вид. – Вы правы, – прошептал он в ответ. – Вы на самом деле, – спрашивала Шарп Марию, – никому не говорили о звонках? – Нет. – Ни полиции, ни друзьям, ни кому-либо на Эй-би-си? – Нет. Никому. Даже тому, кто продавал мне пистолет. Не хотела выглядеть шизофреничкой. – Именно по этой причине? А может быть, просто было трудно рассказывать о звонках, которых не было? Для Марии это не трудность, подумал про себя Пэйджит. – Проблема не в том, чтобы рассказать, – ответила Мария. – Нет, это не причина. Шарп бросила на нее циничный взгляд: – Пистолет специально был куплен для встречи с Марком Ренсомом? Пэйджит знал, что ответом было: да. – Нет, – твердо заявила Мария. – Причина очень простая: звонки напомнили мне, что я женщина и живу одна. Как я и сказала инспектору Монку. – Выждав немного, Мария наклонила голову набок и невинно спросила: – Вы, кажется, занимаетесь делами об изнасиловании? Вам никогда не попадались дела об изнасиловании женщин, которые живут одни? – Финальная пауза. – Или, – тон Марии был беспредельно кроток, – об изнасиловании женщин, которых поодиночке заманивают в ловушку? Шарп повернулась к Кэролайн Мастерс с утомленным выражением лица: – Ваша Честь, не могли бы вы еще раз объяснить мисс Карелли, что ее задача – отвечать на мои вопросы, а не произносить речи или самой задавать вопросы – риторические и любые другие. Судья обратилась к Марии: – Здесь свои правила, мисс Карелли. Вы можете ограничиться тем, что будете давать мисс Шарп ответы, которые ей не нравятся. И она тогда будет больше задавать вопросов, которые вам не нравятся. Мария слегка улыбнулась: – Хорошо. – Хорошо? – с сарказмом повторила Шарп. – Ну, если у вас все хорошо, мисс Карелли, давайте обсудим еще один факт, о котором вы не сообщили полиции. У Марка Ренсома была кассета или кассеты, которые могли дискредитировать вас. Вы забыли упомянуть об этом, верно? – Протестую, – вмешался Пэйджит. – Я уже задавал этот вопрос, и мисс Карелли на него отвечала. Шарп перевела взгляд с Пэйджита на судью Мастерс: – Я хорошо понимаю, почему мистер Пэйджит хочет спрятать концы в воду. Целый час своего допроса он посвятил сокрытию улик и преуспел в этом. Но прививку против перекрестного допроса не сделаешь – и мистер Пэйджит не смог решить главную проблему: заготовить ответы на те вопросы, о которых сам не знал. – Вы только что очень хорошо сказали, – заметила Кэролайн Мастерс, – о том, что недопустимо произносить речи. Мисс Карелли может отвечать на вопрос. Шарп повернулась к Марии. – Да, – не задержалась с ответом Мария. – Я не сказала об этом полиции. – И вы убеждали их, что единственная цель вашего свидания с Марком Ренсомом связана с вашей работой. Мария ответила не сразу: – Мне не следовало так говорить. Это было сказано по оплошности. – По оплошности? А вы не рассказывали инспектору Монку довольно складную историю о сенсационности кассеты Лауры Чейз, о вашем интересе к этической проблеме купли и продажи чужих секретов? Мария выпрямилась в своем кресле. – Я говорила правду, – спокойно произнесла она. – Только не сказала инспектору Монку, что среди секретов, которые Марк Ренсом сделал предметом купли-продажи, был и мой. Поскольку, как я уже говорила, мне было очень стыдно. И снова Шарп несколько замешкалась, но тут же нашла новое направление атаки. – Диалог с мистером Ренсомом – вашего сочинения? Якобы он говорил вам, что правда важнее врачебной тайны и всяких нежностей и для живых, и для мертвых? Мария холодно взглянула на нее. – Он на самом деле говорил это. Лаура Чейз была мертва. Я – жива. – Она помолчала. – Марк Ренсом собирался использовать секрет Лауры Чейз, чтобы заработать деньги, а мой менял на половой акт. Шарп энергично кивнула. – Что вы имели в виду, когда сказали инспектору Монку, что с удивлением обнаружили Марка Ренсома одного? Говорили вы так? – Да. Говорила. – Мария помолчала. – Как я и сказала, я не ожидала шантажа. – Не ожидали, поскольку, как вы говорили инспектору Монку, рассчитывали, что Марк Ренсом пригласит журналиста? – Да. – А вот это уже была не оплошность, так ведь? Это просто ложь. – Шарп выдержала паузу. – Ложь, придуманная для того, чтобы скрыть истинную причину вашего прихода. Судья Мастерс повернулась к Марии, ждала ее ответа. – Я не знаю, почему я так сказала, – ответила Мария. – Наверное, потому, что была испугана и в смятении. – Но вы ведь на самом деле не ожидали встретить там других журналистов? – Нет, не ожидала. – Мария снова помолчала. – Но и не шла с целью убить Марка Ренсома. Шарп обернулась к судье: – Заявляю, что последняя фраза не является ответом на вопрос. – Согласна, – отозвалась судья Мастерс. – Мисс Карелли, еще раз повторяю, ограничивайтесь только ответом на заданный вопрос. – На лице ее заиграла тонкая улыбка. – В конце концов, здесь муниципальный суд. У нас более высокие требования, чем на президентских дебатах. В задних рядах раздался смех. Но Пэйджиту было не до веселья, это несколько пренебрежительное замечание сказало ему, что Мастерс решила не вмешиваться в словесный поединок Марни Шарп с Марией. Тень досады мелькнула на лице Марии. – Прошу извинить меня, – обратилась она к судье. – Обвинение в убийстве вызывает сильные эмоции. Постараюсь впредь сдерживать их. – Пожалуйста, постарайтесь. Для вашего же блага. – Кэролайн Мастерс обернулась к Шарп: – Продолжайте. Пэйджит подумал, что, пожалуй, он единственный, кто заметил, что атмосфера в зале стала заметно холоднее. – Поговорим, – неторопливо заговорила Шарп, – о случае эрекции Марка Ренсома. Или случаях. Сколько у него их было – один или два? – Членов? – Нет. – Шарп сохраняла фатальное спокойствие. – Случаев эрекции. – Я не понимаю. – Вы сказали инспектору Монку, что у Марка Ренсома наступила эрекция, когда он слушал запись с Лаурой Чейз, правильно? Мария кивнула: – Он хотел показать мне, что его член отвердел. – Это было задолго до того, как он пытался изнасиловать вас? Вид у Марии стал озадаченный. – Я не знаю, когда это у него получилось. Заметила только, когда он коснулся моего колена. – Это было задолго до того, как он пытался вас изнасиловать? – Минут за пять, наверное. – Почему у Марни такой интерес к эрекциям? – прошептал Пэйджит Терри. – Не из зависти, – тоже шепотом ответила Терри. – Случай с Раппапорт, я вам говорила, она намекала на импотенцию. Она что-то знает – или думает, что знает. – Мне это совсем не нравится, – пробормотал Пэйджит. Шарп приблизилась к Марии: – И, как вы показали, когда он приспустил брюки, у него тоже была эрекция. – Да. – И вы еще помните одну подробность – он поглаживал его. – Да, я помню это. – Сейчас вы больше помните об эрекции, чем тогда, когда рассказывали инспектору Монку, – ему вы сказали что-то типа: " Была эрекция. Мне было не до ее особенностей". – Я была в шоке, – после небольшой паузы ответила Мария. – Прошло время, теперь некоторые детали прояснились. Шарп заговорила резко, отрывисто: – Почему же не прояснилось ничего относительно того, как порвались колготки? Или почему вы закрыли окна шторами? Или относительно того, что вы делали в коридоре? Или по какой причине вы бродили по номеру? Почему это детали, касающиеся только эрекции мистера Ренсома? – Я не знаю. – Мария замолчала, будто пытаясь вспомнить. – Думаю, некоторые моменты остаются в нашем сознании из-за того, что производят отвратительное впечатление, а когда шок проходит, всплывают в сознании во всей своей ужасающей отчетливости. – Она обернулась к судье: – Один из таких моментов – когда Марк Ренсом слушал Лауру Чейз, описывающую надругательство над ней, и поглаживал свой член. И в этом он весь. – Предлагаю признать, что ответ дан не по существу вопроса, – заявила Шарп. Мгновение Кэролайн Мастерс молчала, разглядывая Марию. – Предложение отклоняется, – небрежно произнесла она. – С риском зайти так же далеко, как большинство мужчин, вы начали выпытывать об эрекции и получили ее. И снова приглушенный смех в зале. Сама Кэролайн Мастерс не улыбнулась, но наблюдавший за ней Пэйджит и без того уже понял ее настроение: все слова и жесты говорили о том, что она вполне оценила фантазию и изобретательность Марии, да и кассета Стайнгардта оказала свое пагубное действие. Шарп продолжала: – Это была та же самая эрекция, про которую вы сказали, что " член отвердел", или другая? Иными словами, был ли мистер Ренсом все время возбужден с того момента, когда вы сидели на диване? Мария снова задумалась. – Я, конечно, не следила за этим. Но думаю, да. – А сколько времени от того момента, когда вы впервые заметили у него эрекцию, до того, когда застрелили его? – Трудно сказать. Минут десять, не меньше. – И в течение этих " десяти минут, не меньше", как вы говорите, Марк Ренсом уговаривал вас вступить с ним в половую связь. – Да. – И повалил вас на пол. – Да. – И боролся с вами. – Да. – И стягивал с вас колготки. – Да. – И наваливался на вас. – Да. – Потом ударил вас. Голос Марии становился все глуше: – Да. – Царапал вам горло. – Да. Подтверждаю все это. – И после всего этого замер, слушая голос Лауры Чейз. Мария коснулась ладонью лба. – Да, – тихо вымолвила она. Шарп смотрела на нее в упор. – И все это время, время большого нервного и физического напряжения, этот пятидесятишестилетний человек сохранял эрекцию. Мария недоуменно взглянула на нее: – Я так не думаю. Я на самом деле не знаю, что ответить на это. Отвернувшись от Марии, судья Мастерс недоуменно посмотрела на Шарп. – Может быть, – прошептала Терри, – Марни хочет просто дискредитировать показания Марии? – Думаю, что это не так, – возразил Пэйджит. – Она же говорила, что у нее есть свидетельство, которое может опровергнуть показания. Тень тревоги мелькнула на лице Терри. – Да. Говорила. А Шарп уже начинала новую атаку: – Вы показали инспектору Монку, что стреляли с расстояния в два-три дюйма, так? – Я уже объясняла, в каком была состоянии в то время. – И вы говорили полиции, что, когда зашли в номер, окна были закрыты шторами, правильно? После второго вопроса Пэйджита охватило беспокойство. Он понял: Шарп решила продемонстрировать все факты из показаний Марии, которые расходятся с данными экспертизы и словами свидетелей. – Протестую, – выкрикнул он. – Об этом уже спрашивали, ответ получен. Сколько раз мисс Карелли повторять одно и то же? Шарп хотела что-то сказать, но судья сделала предостерегающий жест. – Я намерена позволить это, мистер Пэйджит. Пусть мисс Шарп докажет то, что собиралась доказать. – Да, – быстро произнесла Мария. – Это то, что я говорила вначале. – Но, как вы слышали, мистер Агилар показал другое. Мария смотрела Марни Шарп прямо в глаза. – Слышала. – И сегодня вы признали, что сами опустили шторы. – В тот день, когда погиб Марк Ренсом, я была в шоке. У меня остались смутные обрывки воспоминаний. Шарп посмотрела на нее с нескрываемым недоверием: – И по причине шока, я полагаю, вы на сорок минут, по оценке доктора Шелтон, отложили звонок по 911. – Насколько верно я могу оценить свои действия, да. В зале была мертвая тишина. Пэйджит заметил, что при каждом вопросе и ответе взгляд судьи Мастерс переходит с одной говорившей на другую, как будто она смотрит теннисный матч. – Но во время разговора с инспектором Монком, – не отступала Шарп, – вы заявили, что позвонили сразу же. Мария задумалась. – Так мне казалось в то время. – Но вы признаёте, что ваши показания изменились после того, как вы услышали сообщение доктора Шелтон? – В изложении последовательности фактов – да. Но не в изложении самих фактов. – Мария, помолчав, обернулась к судье: – Это видно только при сопоставлении. – Но вы уже признали, что в своих показаниях ни разу не упомянули о кассете. Мария медленно перевела взгляд на Шарп: – Как я уже говорила, содержание кассеты связано для меня с душевными страданиями. – Настолько тяжелыми, что вы даже забыли о существовании этой кассеты, пока мы ее не нашли. Мария подалась вперед. – Не от вас именно я скрывала то, что на кассете, – холодно произнесла она. – Я скрывала это от всех, кроме доктора Стайнгардта, человека, которому решила доверить и свою вину, и свой стыд. То, что я говорила инспектору Монку в минуты смятения, в состоянии шока, как раз определялось привычкой, выработанной годами. – Привычкой лгать, вы имеете в виду. Мария вспыхнула, смешалась на мгновение; Пэйджит почувствовал, что подспудно ее гложет мысль о том, что Кэролайн Мастерс знает о ее лжесвидетельстве. Очень мягко она возразила: – Я не это имела в виду, мисс Шарп. Вы знаете. Шарп медленно покачала головой. – А я имею в виду, – с прежним спокойствием отчеканила она, – что вы изменили свои показания не потому, что у вас улучшилась память, а ради того, чтобы ваши показания не противоречили другим свидетельствам. И вы знаете это. Кэролайн Мастерс смотрела на Марию, в выражении ее лица, как показалось Пэйджиту, странным образом сочетались скептицизм и жалость. – Это неправда, – возмутилась Мария, обращаясь и Шарп. – Я знаю одно: рассчитывать на сочувствие не приходится. Тем более от вас. Какое-то мгновение Шарп смотрела на нее. Потом пожала плечами, как бы говоря: что бы ни сказала теперь Мария – это касается только ее, ответа не требуется. Пэйджит не мог не восхититься: усилием воли Шарп настраивала себя на борьбу – старалась сохранить хладнокровие и способность держать себя под контролем. – Кстати, о сочувствии, – проговорила она. – Вы показали, что ходили по коридору, – в этот момент вас и видел мистер Тэнш, – собираясь попросить кого-либо оказать помощь мистеру Ренсому. Но помощи вы не получили, это так? Мария опустила взгляд: – Не в этом дело. Как я говорила, по-настоящему мне тогда не смог бы помочь никто. – Так ли это? А может быть, причина в том, что вы хотели узнать, не слышал ли кто-нибудь выстрела, чтобы безбоязненно дать свою фальшивую версию? – Нет. – Мария приподнялась со своего места. – Это неправда. – Вот как? А не потому ли вы закрыли окно шторами – чтобы никто не видел, как вы фабрикуете доказательства? Видно было, как Мария борется с собой, стараясь сохранить самообладание. – Если верить вашему свидетелю, мистеру Хаслеру, я фабриковала доказательства в голом виде. Значит, мне придется признать, что перед этим – " чтобы мои показания не противоречили другим свидетельствам" – я разделась. В публике поднялся ропот, кто-то закашлялся от смеха. Пэйджит увидел, что лицо Шарп окаменело от злости. – Нет, – возразила она, – было иначе: вы разделись, чтобы усыпить бдительность мистера Ренсома, а потом застрелили его. После этого вы закрыли окно шторами. Было так? – Не было. – Мария была мертвенно-бледна, а голос ее звенел от презрения. – Разве только в вашем воображении. И еще Марка Ренсома. – Мистер Ренсом больше ничего не в состоянии вообразить. Скажите, мисс Карелли, вы ходили по номеру, трогали мебель, чтобы убедиться, что это вам не снится, после того как опустили шторы? Мария, глядя ей в глаза, ответила: – Честное слово, не помню. – Вы не можете вспомнить, когда вы притрагивались руками к книжной полке, к письменному столу? – Нет. – Или почему отпечатки ваших пальцев оказались на ручках выдвижных ящиков письменного стола? – Не помню. – Что она делала? – прошептала Терри Пэйджиту. Не спуская напряженного взгляда с Марии, тот буркнул: – Понятия не имею. – А может быть, вы искали кассеты, на которых была записана ваша беседа с доктором Стайнгардтом? Глаза Марии от изумления широко раскрылись: – Я не искала кассеты. – Может быть, вы нашли одну? И уничтожили? – Когда? – растерянно выдохнула Мария. – Как? Спустила в унитаз? Но вы должны знать, что в ванную я не заходила. – Видно было, что гнев уже овладел ею. – Прав был мистер Пэйджит, сказав, что версия обвинения похожа на китайскую грамоту, писанную лунатиком. Но для осуждения невиновного требуется гораздо более развитое воображение. Если, конечно, не фабриковать улики. Шарп непроизвольно подалась вперед. В зале раздался приглушенный шум: Пэйджиту показалось – как будто многоголовое существо корчится в судорогах. Грохнул судейский молоток. Обе женщины замерли, смотрели на судью Мастерс. На ее лице были гнев и неприязнь. – Довольно, – резко заявила она. – Я понимаю, мисс Карелли, обвинение ведет допрос в жесткой манере. Но высказывания, подобные вашему, недопустимы. Я не потерплю их. – Она повысила голос. – Мое терпение иссякло. Следующая ваша вспышка будет расцениваться как неуважение к суду. Мария повернулась к ней: – Простите меня, Ваша Честь. Но мне очень трудно принять такие обвинения. Очень трудно смириться с требованием мисс Шарп на одностороннее уважение, в то время как она старается поломать мне жизнь. Кто-то из публики неожиданно зааплодировал. Но тон Кэролайн Мастерс оставался холодным: – Я требую уважения к суду от всех участников процесса и взаимоуважения между всеми. Что касается того, добьетесь ли вы здесь справедливости, – это на моей совести, а не на совести мисс Шарп. Уверяю вас: просто обвинения – с ее ли стороны, с вашей ли – на меня никакого впечатления не производят. – Она помолчала. – Единственное, что интересует судью, – достаточно ли улик, чтобы возбудить уголовное дело. И я постараюсь решать этот вопрос с тем беспристрастием и благоразумием, на какие способна. Лицо Марии прояснилось. Она кивнула, и кивок этот, казалось, меньше говорил о признании власти судьи Мастере, чем о признательности за ее решение быть справедливой. – Прошу извинить, – тихо произнесла она. С минуту судья смотрела на нее, потом распорядилась: – Продолжайте, пожалуйста, мисс Шарп. Шарп вернулась к допросу: – Итак, мисс Карелли, о кассетах. Мистер Ренсом говорил, что на них? – Да. Говорил. – Говорил он вам, прямо или намеками, что записи на них позволяют судить о вашей честности и правдивости? Мария посмотрела на Пэйджита, потом снова на Шарп: – Он не говорил этого. Нет. Шарп продолжала: – Записи позволяют судить о вашей честности и правдивости? – Протестую. – Пэйджит встал. – Ваша Честь, прошу провести совещание сторон. Немедленно. Судья Мастерс кивнула: – Я предполагала, что вы попросите об этом. Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу. Говорили приглушенными голосами. – Какой у вас следующий вопрос? – обратился Пэйджит к Шарп. – " Это больше, чем корзина для хлеба? " или " Это начинается с гласного или согласного? " – Он повернулся к судье: – Если Мария должна отвечать на подобные вопросы, то к чему все наши разговоры о врачебной тайне? И если мисс Шарп будет и дальше высказывать намеки типа " Кассеты касаются ваших отношений с правительственным юристом? " – она уподобится дотошному репортеру, который вынюхивает все о жизни Марии. Шарп протестующе замотала головой: – Я этот вопрос не задавала, Ваша Честь. Я спрашивала, не связаны ли смятение и душевное страдание, о которых уже говорила мисс Карелли, с тем, что она погрешила против правды. Кэролайн Мастерс подалась вперед: – Мы все трое знаем, о чем может говориться в той кассете. Но кассета и ее содержание не относятся к материалам, которые позволительно оглашать. И подобные вопросы неправомерны. Я приказываю вам: пока мисс Карелли сама не раскроет содержание кассеты, не спрашивать о ней. И не выпытывайте ничего окольным путем, выясняя, что говорил по этому поводу Ренсом. Понятно? Шарп кивнула: – Да, Ваша Честь. Юристы пошли прочь от судейского стола. – Что же там было? – пробормотал Пэйджит. Шарп бросила на него быстрый взгляд, потом пожала плечами. – Ни сном, ни духом. – И повернулась к Марии Карелли. Ровным голосом она сказала: – Наш следующий предмет обсуждения, мисс Карелли, – момент, когда вы застрелили мистера Ренсома. – Хорошо, – ответила Мария. – Однако прошу занести в протокол: мне вспоминается это не как " момент, когда я застрелила мистера Ренсома", а как конец борьбы, когда пистолет выстрелил. Как видите, я не вспоминаю момент, когда застрелила его. И я не собиралась стрелять. Я лишь хотела остановить его. Молодец, подумал Пэйджит, это еще один шаг от убийства, шаг, который они обдумывали вместе. – Судя по вашим словам, – проговорила Шарп, – он позволил вам без помех сунуть руну в сумочку. Так вы показали? – Я сказала ему, что достаю кондом, мисс Шарп. Я уверена: он не ожидал, что я достану пистолет. – Но все же – как вы достали пистолет? Разве он не прижимал вас к полу? – Это верно, – терпеливо объяснила Мария. – Но, когда я сказала ему о кондоме, он перестал давить на меня. – Как это было? – Точно сказать не могу. – В ее голосе чувствовалась усталость. – Но, помню, рука, которой он ударил меня, была свободной. Видимо, он оперся на другую. Шарп наморщила лоб. – Но когда вы вытаскивали пистолет, он был сверху. – Да. – Слишком близко к вам, чтобы вы могли вытянуть руну. – Да. Шарп прошла к столу обвинения. Вернулась, держа в руне пистолет Марии. Положила его перед Марией на перила, ограждающие место свидетеля. – Не могли бы вы показать мне, как вы держали пистолет и на каком расстоянии от себя? Минуту Мария безмолвно смотрела на пистолет. Потом расправила плечи, взяла его обеими руками и направила на Шарп, прижимая руки к груди. – Так примерно, – бесстрастно сказала она. – Насколько я помню. Шарп внимательно разглядывала ее. – А он все еще был сверху, так? – Да. – Значит, он позволил вам вынуть пистолет из сумочки, взяться за него обеими руками и принять эту, немного неловкую позу, которую вы нам сейчас демонстрируете. – Ничего он мне не позволял, – ответила Мария, по-прежнему сжимая пистолет в руках. – Как я сказала, он держал меня за запястья. – И в этот момент все так же был сверху? – Да. – Не могли бы вы рассказать, в каком положении относительно друг друга вы находились? Мария положила пистолет себе на колени. – Это произошло так быстро, – проговорила она. – Хотя бы насколько помните. Глаза Марии сузились: – Он стоял на коленях у меня между ног, наклонившись вперед. Ладони обеих рук у меня на запястьях. – Она безнадежно пожала плечами. – Вот и все, что я помню. – И когда он схватил вас за запястья, " пистолет выстрелил", как вы говорили. – Да. У Шарп был озабоченный вид. – А мы ничего не упустили? – Упустили? – настороженно спросила Мария. – Я не понимаю, о чем вы. – Я имею в виду то, что Марк Ренсом должен был любезно выпустить из своих рук ваши запястья и мгновенно отпрянуть назад, чтобы вы могли стрелять с расстояния хотя бы в три фута. Вопрос был задан тем убийственным вежливо-простодушным тоном, которым Шарп подчеркнула всю нелепость подобного предположения. Помедлив, зрители ответили взволнованным гулом. – Господи Боже мой, – прошептала Терри. Не отрывая взгляда от Марии, Пэйджит бросил: – Нет. Я думаю, все в порядке. Мария смотрела на Шарп – лицо абсолютно спокойное, и ее спокойствие передалось залу. – Как я уже говорила вам, – хладнокровно заговорила она, – всего я не помню. Но мистер Ренсом был очень высоким человеком, и я полагаю, руки его были длиной фута три. Они были, как мне кажется, выпрямлены, прижимая запястья к моей груди. – Она снова прицелилась в Шарп. – Вот так. Как видите, пуля могла бы пройти около трех футов, даже если бы он не отклонился назад. Послышались приглушенные восклицания. У Шарп был ошеломленный вид. – Сама себя поставила в глупое положение, – шепнул Пэйджит. – Неужели она рассчитывала, что мы с Марией не продумаем все это? – Подняв глаза, он увидел, что судья Мастерс смотрит на Марию с легкой улыбкой. – Единственное, чего она добилась, – удивила Кэролайн. Но Шарп уже оправилась от столбняка. – Вы же говорили, что он наклонился вперед. А не откинулся назад. Мария опустила пистолет. – Я не знаю, мисс Шарп. Пистолет каким-то образом выстрелил, и пуля каким-то образом прошла три фута. Единственное, в чем я уверена, – я не хотела этого. – Она коротко вздохнула. – Я хотела только отпугнуть его. Остановить. Шарп уперла руки в бока. – А не было ли так, что вы купили пистолет, собираясь застрелить Марка Ренсома, пришли в отель и убили его с безопасного расстояния, после чего закрыли окно шторами, расцарапали себя, разорвали свои колготки, расцарапали ягодицы Марку Ренсому, чтобы потом заявить об изнасиловании? Не это ли произошло? – Немного хватила через край, – прошептал Пэйджит Терри. – Извините, – вежливо сказала Мария. – А вы ничего не упустили? Момент, когда я сама себе влепила затрещину? И снова приглушенный шум в зале. Терри пробормотала: – Знаете, никогда не встречала человека, подобного ей. Было ясно, что и Марни Шарп могла бы сказать про себя то же самое. – Я ничего не упустила, – наконец проговорила Шарп. – Когда вы вынули пистолет, Марк Ренсом инстинктивно отшатнулся от вас. И вы застрелили его, как и собирались. Именно это и произошло, так ведь? И снова Кэролайн Мастерс повернулась к Марии. Та помолчала, сложила руки на груди. – Нет, – хладнокровно ответила она. – Произошло не это. Марк Ренсом пытался изнасиловать меня, я защищалась. – Голос ее был спокоен. – Пистолет выстрелил. Это трагедия, но трагедия и в том, что я снова вынуждена защищать себя. В недоумении Шарп медленно покачала головой: – Больше вопросов нет, Ваша Честь. – Она выдержала, – тихо сказала Терри на ухо Пэйджиту. – Да. Выдержала, – подтвердил он. Судья Мастерс не сразу оторвала взгляд от Марии. – Еще вопросы, мистер Пэйджит? Он встал: – Вопросов нет. Ни единого. – Можете сойти с места свидетеля, мисс Карелли. Мария застыла, кажется, не веря, что все позади. Она постояла еще, приготовляя себя к встрече с репортерами, их камерами, с людьми, которые пришли ободрить ее, обругать или просто взять автограф. И шла потом по залу, такая же спокойная и собранная, как пятнадцать лет назад, когда покидала сенат. 3

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒