Шульман Аркадий Львович 20 страница

Я вспоминаю слова моей бабушки. Она говорила это по другому поводу, но, думаю, ее слова будут уместны. “Хоть для одного, хоть для большой семьи – все равно обед готовить надо”.

– Ну, хорошо, – соглашаются со мной. – Сами видели: ваши читатели, ваши слушатели – люди, в основном, пожилые. Еще год, еще пять лет и…

– Не торопитесь с выводами, – обычно отвечаю я. – Еврейская история не только непредсказуема, но и парадоксальна…

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Сто лет спустя

В Лепель я приехал 9 мая. В городе чувствовалось праздничное настроение. Маршировали военные, играл духовой оркестр, возлагали венки к памятникам погибшим воинам Советской Армии и партизанам, на центральной улице были развешены алые знамена и кумачовые транспаранты. Празднично одетый народ собирался к парку на гуляние.

День Победы для всех: тех, кто воевал, их детей и внуков – главный праздник.

Жители Лепеля почувствовали на себе войну с первых ее часов. Почти двадцать лет это был приграничный город. За пару часов можно было пешком дойти до польской границы. В Лепель пускали только по спецпропускам. И понятное дело, здесь было большое скопление военных. В сентябре 1939 года советскую границу перенесли далеко на запад, но военных в городе оставалось немало.

22 июня 1941 года был жаркий безветренный день. Многие отправились на озеро порыбачить, позагорать. Сообщение о войне, хотя военные частенько всерьез говорили о ней, прозвучало как гром среди ясного неба.

В 12 часов по радио выступил Нарком иностранных дел СССР В. Молотов. Люди собирались у репродукторов и вслушивались в каждое слово. В 17 часов на главной площади Лепеля состоялся митинг. Все верили, что врага быстро разобьют, а война будет вестись на его территории.

Буквально назавтра над Лепелем появились немецкие самолеты и потянулись колонны беженцев. Те, кто был дальновиднее и прозорливее, собирали самые необходимые вещи и уходили на восток. Но таких было не много.

3 июля фашистские войска вошли в город. Горланили песни, купались в озере. 4 июля в сводках Совинформбюро сообщалось, что Красная Армия еще ведет тяжелые бои на подступах к Лепелю.

В этот день в Лепель должны были приехать гости из Соединенных Штатов супруги Мэрл и Барри Гинзбурги. Их приезд совпал с праздником Победы, и это очень символично. Не будь Победы над фашизмом, не было бы и этой встречи, не было бы и тех немногих, но все же оставшихся в Лепеле евреев.

Интерес Гинзбургов к Беларуси не случаен. В Лепеле жила бабушка Барри. В Улле – дедушка. Их дом стоял на берегу Западной Двины. Родственники жили в деревне Городец – арендовали водяную мельницу на реке Ушача, в местечке Кубличи.

Гинзбурги – родители отца – жили в Могилевской области, в Шклове.

Как познакомился дедушка Барри Гинзбурга с его бабушкой? Кто сегодня ответит на этот вопрос, вызывающий улыбку даже у историков? Было это, судя по всему, в самом начале XX века. В Лепеле четыре раза в году проходили большие ярмарки. На них собирались покупатели и продавцы из окрестных городов, местечек и деревень. На ярмарках было шумно, красиво, весело, многолюдно. Возможно, именно на ярмарке встретились лепельские и ульские родители и договорились о помолвке своих детей. А может, воспользовались услугами еврейского свата – шатхана, который знал всех невест и женихов окрест. Такого же, с хитринкой в глазах, как на известном портрете Юделя Пэна “Сват. Менахем Мендл”.

В 1905 году молодая семья, в которой уже росла дочь, эмигрирует в США. В этот год в России было очень неспокойно. По стране прокатились две волны еврейских погромов. Первая – в начале года – как ответ на поражение в войне с Японией и революционный подъем, вторая – в октябре, после провозглашения царем манифеста о даровании свобод. Евреев пытались сделать в ответе за все.

К поражению русской армии в войне с японцами они не имели абсолютно никакого отношения. Но властям надо было найти виноватого, чтобы отвести удар от себя. И тогда, как обычно было в истории, вспомнили про евреев.

В революционном движении в России участвовало много евреев, ставших под знамена, на которых были написаны слова: “Равенство, братство”. Эти люди были проникнуты идеями интернационализма. И меньше всего ратовали о личном благополучии или благах для своего народа. Погромы задели и большие города, и малые местечки. Власти не только не пресекали громил, но и наоборот – потворствовали им. Те, у кого были силы и возможности уехать, паковали вещи.

В Америке новые эмигранты из Белоруссии открыли маленький магазинчик, который торговал красками. С этого начался семейный бизнес.

Сейчас у Мэрл и Барри Гинзбургов 30 детей, внуков и правнуков. В год столетия отъезда их предков из Белоруссии они задумали показать эту страну своим наследникам. Но первыми решили приехать сами. Вместе с ними в поездке участвовал директор “Джойнта” по Беларуси и Молдове Стюард Сефер.

Встреча должна была состояться в “Теплом доме” у Елизаветы Дехтярь и обещала быть интересной. Лепельские евреи хотели посмотреть на своих земляков, которые в далекой Америке выбились в люди. Гинзбурги успешно занимаются бизнесом и щедро жертвуют на нужды евреев Беларуси.

Мэрл и Барри хотели увидеть, услышать и понять: какие они – евреи Беларуси. Неужели сохранились?! Прошли через погромы, революции, страшную войну, сталинские лагеря. Не спрятались под чужими фамилиями, не отреклись от предков.

Они сидели за одним столом и смотрели друг на друга. В этих взглядах были и вопросы, и ответы.

Пропагандисты и идеологи разных мастей – кто из-за страха, а кто за деньги – наговорили друг о друге столько нелепостей, что увидеть у собеседника нормальные глаза кажется чудом.

Общий язык, в прямом смысле этого слова, они так и не нашли. Евреи Лепеля помнят, а пожилые люди между собой говорят на идише. Но Гинзбургам привычней английский. Идиш знали их родители. Пришлось общаться через переводчика.

Я приехал в Лепель заранее. Так сложились наши маршруты. Я добирался из Витебска, а машины с гостями ехали из Минска, заезжали в Хатынь, останавливались, чтобы полюбоваться красотами природы. У меня было время побродить по городу, поговорить с людьми.

У Лепеля богатая, более чем четырехвековая история. В 2005 году исполнилось 200 лет, с тех пор как Указом императора Александра I Лепелю был дан статус города. И еврейских страниц в этой истории немало. Причем страниц ярких, интересных.

История о том, как учили еврейских детей

Уже на следующий год после того, как Лепель стал городом, в 1806 году, Указом губернаторского правления от 10 августа был решен вопрос о еврейском училище.

Власти не желали мириться с тем, что еврейские дети учатся в хедерах и иешивах по “своим правилам”. Раз живут в Российской империи, должны учиться как все. (Хотя в России в те годы учились далеко не все, цели и задачи властей были понятны). Лепельский городничий получил предписание объявить евреям, “чтобы они по неимению в городе Лепеле народного училища, отдавали своих детей в ближайшие от Лепеля народные училища – в Полоцке или в Витебске, буде же сего не пожелают то, по силе Положения о евреях (пункт 6) приняли меры к построению школы в Лепеле”.

Собрались лепельские евреи в синагоге и стали думать. Конечно, и хедеры, и иешивы продолжат работу. Но тем, кто видел будущее детей в коммерции или науке, или просто за пределами их местечка, нужно было получить официальное образование. Оставлять детей без будущего – не по-еврейски. А отправлять малолетних на учебу в Полоцк или Витебск – жалко детей, да и страшно за них. Не у всех были родственники в этих городах.

Десять дней думали, а 20 августа лепельские евреи дали подписку, что построят в Лепеле еврейскую школу или народное училище.

Начальное мужское еврейское училище (с ремесленным классом) и народное женское еврейское училище работали в Лепеле вплоть до революции 1917 года.

Самые старые захоронения (из тех, что я нашел) на Лепельском еврейском кладбище относятся к началу XIX века. Скорее всего, были и более старые, но мацейвы (надгробные памятники) за это время настолько ушли в землю, что увидеть их трудно, не то, что прочитать надписи на них.

Кладбище находится на самом берегу Лепельского озера. В этом живописном месте еврейская община купила землю. На некоторых памятниках, сделанных из местного камня, сохранился еврейский народный орнамент (в Лепеле были искусные каменотесы). По надписям на мацейвах можно воссоздать историю еврейской общины.

На этом кладбище нашли свой вечный приют лепельские предки Гинзбургов.

Когда весной поднимается большая вода, она заливает часть кладбища, и перед глазами встает фантастическая картина – вырастающие из воды надгробные камни. Особенно поражает мацейва, на которой изображен перевернутый кувшин с выливающейся из него водой. Мне показалось, что из этого кувшина вылилось целое озеро – озеро слез. Впрочем, это фантазии.

Кладбище действующее. Захоронения производятся и сейчас. Новый участок кладбища досмотрен, могилы ухожены. Старые захоронения существуют сами по себе, за ними никто не следит, но и бульдозерами их не сносят, не расчищают на этих местах площадки под детский сад или стадион. В теплые дни старые захоронения посещают любители выпить. Мацейвы для них служат столиками, на которых размещаются выпивка и закуска.

Среди тысяч жителей Лепеля, похороненных здесь, Борух Рабиндер и Абель Абезгауз.

О том, как отстраивали

Лепель после пожара

Пожары не жалели Лепель. Застроенный в основном деревянными домами, он не раз подвергался нашествию стихии. То загорались дома во время грозы, то кто-то по неосторожности опрокидывал керосиновую лампу, а случались и поджоги. Ветер быстро разносил огонь по местечку. Но один из самых страшных пожаров приключился в 1837 году. Выгорел почти весь город. Его надо было срочно отстраивать и, естественно, за дело взялись люди деловые и предприимчивые. Вскоре комиссия помощи погорельцам приняла через городничего и городского голову 12 построенных кирпичных лавок. Семь из них были сделаны подрядчиком Борухом Рабиндером, а еще пять – Абелем Абезгаузом.

В конце улицы Володарского сохранилось здание, в котором когда-то находилась синагога. Выполнено оно было по всем канонам деревянных синагог: двухэтажное (чтобы женщины молились на балконе), с высокой покатой крышей. Это здание, сохранившееся в годы войны, после нее не раз перестраивалось. Сначала здесь был молокозавод. Наверное, решили, что он будет выпускать святое молоко, которое благодаря намоленному месту не прокиснет.

И хотя после войны в Лепеле был миньян, то есть необходимое количество евреев (десять человек), чтобы проводить службы, и верующие избрали своим раввином Хаима Мовшевича Славина, а от их имени по всем инстанциям ходил Анхир Кастринич, иудейскую общину официально так и не зарегистрировали и, естественно, здание синагоги им никто не передал.

После того, как для молокозавода нашли более подходящее здание, двухэтажный деревянный дом стал жилым.

Мы пришли к нему вместе с Гинзбургами и Стюардом Сефером.

На веранде сушилось белье, из окна на втором этаже доносилась джазовая музыка, у дверей на солнце спал рыжий кот. Здания старой синагоги коснулась цивилизация, о чем свидетельствовала антенна-тарелка, прикрепленная над окнами, выходящими во двор.

Рядом, буквально в тридцати метрах, находится действующая православная церковь святой Параскевы Пятницы.

Когда-то действовал закон, по которому в Российской империи нельзя было строить синагоги ближе, чем за 100 метров от христианских храмов и синагоги не должны были быть выше… Но церковь открыли сравнительно недавно, а синагога не действует уже давно. И закон сегодня знают только историки. Все смешалось на улице, носящей имя революционера Володарского.

Во времена, когда здесь жили предки Барри Гинзбурга, Лепель был наполовину еврейским городом. Чтобы мои слова не показались пустыми, приведу статистику за 1887 год, которая утверждает, что в Лепеле проживали 3379 евреев, это составляло 53, 8 процента от всего населения. Из них мужчин 1566 человек и женщин – 1813. Еврейский язык, согласно тем же данным, родным считали 1566 мужчин и 1813 женщин. То есть все до единого еврея своим родным языком считали идиш. А какой же им еще было считать? Для них этот вопрос звучал просто странно и удивительно. С родителями говорили на идише, с детьми – на идише, с соседями – на идише. Других языков просто не знали или говорили на них с большим акцентом.

Почти все старые дома Лепеля в той или иной степени имеют отношение к евреям. Убежден, немногие знают, что когда-то в нынешнем Доме ремесел и детской школе искусств была больница доктора Гельфанда. Еще перед Первой мировой войной врач, занимавшийся до этого судебно-медицинской практикой, Арон Фраймович Гельфанд построил на Дворянской улице большой деревянный дом и приспособил его для лечения больных, оборудовал даже стационарное отделение на несколько коек. Для лечения Арон Фраймович широко использовал лекарственные травы, различные минералы. Несколько поколений лепельчан помнило его самоотверженную бескорыстную работу в течение почти двух десятилетий. Сейчас все быльем поросло. Правда, недавно, благодаря местному краеведу О. Янушу, об Ароне Фраймовиче вспомнили на страницах районной газеты “Лепельский край”.

Решила ли революция “еврейский вопрос”?

7 марта 1917 года губернская комиссия из Лепеля телеграфировала: “Войска и население города Лепеля и уезда, присоединившись единодушно к вновь установленному порядку и правительству, шлют армии и правительству привет”.

Среди подписавших телеграмму Временному правительству был и начальник городской милиции Лепеля Александр Иофе.

В конце октября 1917 года, когда власть в Петербурге взяли большевики, в Лепельский военно-революционный комитет вошли Гейне, Добровольский, Наумов и Фрайман.

Евреев было немало среди тех, кто делал революцию в России (и в других странах), кто ее приветствовал. Евреи считали, что революция решит их “национальный” вопрос. Действительно, была отменена черта оседлости, устранены (официально) процентные нормы для поступающих в университеты и академии. Евреи вошли в правительство, стали генералами и директорами. Только этим самым еврейский вопрос не был решен ни в Лепеле, ни по всей стране. Он был лишь приглушен на какое-то время, чтобы потом снова расцвести буйным цветом. Еврейский вопрос возникает всегда, когда надо найти ответы на другие трудноразрешимые вопросы.

Витебский благотворительный фонд “Хасдей Давид” помогает 32 жителям Лепеля, в большинстве своем, преклонного возраста. Они прожили трудную жизнь (а у кого она была легкой). Эти люди заслуживают внимания, доброты, участия, помощи.

В Лепеле по делам благотворительной организации я бывал несколько раз. Приезжал с координатором программ Романом Фурманом, когда он объезжал подопечных.

Саре Абрамовне Арониной в этом году исполнилось 90 лет. Живет она одна. Сын – отставной военный – минчанин. Сара Абрамовна — из первых пионерок и комсомолок Лепеля. У нее до сих пор хранятся фотографии курсов пионервожатых, которые были в 1927 году.

– В школах тогда учились далеко не все дети. Были организованы школы – ликбезы. Мы выявляли неграмотных и малообразованных всех возрастов. Кто не мог ходить в ликбез, с теми занимались на дому.

Шестьдесят семь лет Сара Абрамовна в коммунистической партии. По всей видимости, в молодости была решительной девушкой. И хоть теперь она с трудом передвигается по квартире, опираясь на палочку, в характере все равно чувствуется твердость.

С 1940 года на партийной работе, заведовала сектором райкома и в Лепельском районе, и в эвакуации в Пензенской области. А в 1948 году, когда на страну накатились сталинские антисемитские дела, Сару Абрамовну перевели в отдел социального обеспечения райисполкома.

…Эти люди из ее поколения. Многих из них Сара Абрамовна хорошо знала лично.

Борис Фидельман (1870 — 1941) и его сын – Рафаил (1904 — 1984). Фотолетописцы Лепельского края. Семья Фидельманов в конце XIX – начале XX веков сделала сотни фотоснимков города, каналов, шлюзов, мостов Березинской водной системы, людей Лепеля. Эти фотографии вошли в каталоги, сохранились в архивах.

Репрессии конца 30-х годов коснулись всей страны, и еврейской подоплеки в то время не было. Она появится позже, в конце 40 – начале 50-х годов.

Передо мной список репрессированных евреев Лепеля. Не такой уж длинный, если не учитывать, что каждая жизнь – это целая Вселенная.

Израиль Айзикович Левитан – директор завода. Сталин менял руководящие кадры по-сталински. Путем смертных приговоров.

Но вот чем помешал режиму Лейба Самуилович Левин, я понять никак не могу. Когда его репрессировали, ему было 82 года. Уж не знаю, понимал ли он, что происходит... И тем не менее – расстрел.

Для лепельских нквдэшников были созданы все удобства – далеко возить заключенных не надо было. Приговоры приводились в исполнение во дворе местной тюрьмы.

Сорокалетнего кладовщика промкомбината Самуила Табиашевича Розенберга арестовали 23 июня 1941 года. Уже шла Великая Отечественная война, немцы рвались в глубь страны, а “органы” по-прежнему выполняли план по арестам.

Пора вернуться в “Теплый дом” к Елизавете Мееровне Дехтярь. И познакомить вас с хозяйкой. Тем более, что гости уже за столом…

Елизавета Мееровна родилась в деревне Краснолуки Чашникского района. Ее отец Меер Симонович Фарбман был сапожником. По ленинскому призыву, то есть после смерти вождя революции, вступил в партию и вскоре стал выдвиженцем. (Так называли людей, не имевших достаточного образования, но доказавших свою преданность новой власти. Их стали выдвигать на руководящие должности). Меера Симоновича назначили директором местного молокозавода.

В семье Фарбмана было 11 детей. Это сейчас кажется – какая многодетная семья... А тогда особого удивления такое количество детей ни у кого не вызывало.

Мама – Еха Михелевна из деревни Шашки. В довоенные годы немало евреев жило в деревнях. В Лепельском районе – в Горках, Домжерицах, Городце, других населенных пунктах.

Когда началась война, из Краснолук уехало на восток две еврейских семьи: Фарбманов и Шуба – председателя сельского совета. Во-первых, у них был, хоть и гужевой, но транспорт. Другие односельчане не хотели, да и не могли уйти от немцев. Говорили: “Что они нам сделают? ”.

После войны Елизавета Мееровна вернулась в родные места, работала продавцом, бухгалтером. Вышла замуж за Семена Моисеевича Дехтяря, переехала к нему в Лепель.

У Семена Моисеевича, или все-таки по рождению Шолома Мовшевича, были золотые руки. Он из семьи мастеровых людей, зарабатывавших на хлеб своими руками. Его отец – Мовша Шоломович был маляр. И эта профессия по наследству перешла к сыну. Но до этого была война, которую он прошел не прячась за чужими спинами. Награжден орденами, медалями. В конце сороковых пришел в ремонтно-строительное управление и отработал там почти 40 лет до самой пенсии. Маляр высшего разряда, удостоен звания “Заслуженный строитель БССР”.

У Семена Моисеевича и Елизаветы Мееровны трое детей. Старший сын посвятил себя службе в армии, другой – живет в Израиле. Дочь – Клавдия Семеновна – минчанка, преподает в профтехучилище, “Отличник народного образования Республики Беларусь”. В этот день она была в Лепеле – каждые выходные навещает маму, часто приезжает с внуком.

Когда я ехал на автобусе в Лепель, разговорился с соседом. Рассказал о своей поездке, о “Теплом доме”.

Он не скрывал восхищения от того, что кто-то заботится о пожилых и неустроенных людях, приходит им на помощь. Но в то же время был удивлен:

– У вас же нет неустроенных стариков. Я ни разу не видел евреев, которые собирают бутылки или копаются в пищевых отходах.

У меня нет статистических данных, сколько людей, какой национальности живут ниже прожиточного минимума. Думаю, такой статистики вообще нет. Безусловно, стремиться помочь нужно всем. Но если невозможно облагодетельствовать все человечество, протяни руку помощи хотя бы своим родным, близким, друзьям, соседям.

Лена Исааковна Любина пришла в дом к Елизавете Мееровне раньше других. Помогала ей по хозяйству. Она по характеру отзывчивый человек.

Маленькой девочкой в годы войны смогла с родителями уйти на восток. Оказалась в Самарканде. Папа Исаак Вульфович делал глиняную посуду. В семье было трое детей. Мама и дети продавали посуду. На Лепельщине были хорошие мастера-керамисты. Исаак Вульфович из них. Д. И. Давгялло еще в 1905 году в очерке “Лепель, уездный город Витебской губернии” писал: “Горшки и глиняную посуду выделывают в Лепеле, Бешенковичах и Чашниках. Замечательно, что посуду продают не за деньги, а за зерно – сколько войдет в посудину”.

В Средней Азии Либины часто продавали посуду не за деньги, а за хлеб, или, вернее, лепешки. В 1946 году семья вернулась в Лепель. Все разрушено. Ни кола, ни двора. Надо строиться. А где взять деньги? Было не до учебы. И Лена с двумя классами образования пошла чернорабочей в районную заготовительную контору. Грузила и разгружала вагоны на ветру да на холоде. Муж Иван Коробань был подводником и рано умер: в 59 лет. На здоровье сказалась воинская служба. Иван Коробань хотел, чтобы похоронили его на еврейском кладбище.

Сейчас Лена Исааковна на пенсии. Она не из тех, кто будет ходить с протянутой рукой или плакаться на жизнь. Но все же очень хотелось бы, чтобы пенсионные годы были более обеспеченными и спокойными, чтобы была уверенность в завтрашнем дне.

И Лена Исааковна, и ее сестра Раиса Юхновец, всю жизнь проработавшая в Лепеле продавцом, богатств не нажили, запасов на черный день не сделали и сегодня благодарны “Хасдей Давид” за помощь: лекарства, продовольственные пайки, дрова.

Естественно, что в День Победы за столом в первую очередь поздравили с праздником седовласого еще крепкого мужчину в офицерском кителе с погонами подполковника и полной грудью орденов и медалей. Когда ему дали слово, он сказал, обращаясь к Гинзбургам:

– С американцами я впервые встретился более 60 лет назад. Это было на Эльбе.

Исаак Эммануилович Прицкер из семьи военного. Его отец Эммануил Абрамович до войны служил в Киевском военном округе, был командиром и разделил участь, которую И. Сталин приготовил для многих командиров Красной Армии.

Исаак оказался в спецшколе, Суворовском училище. С первых дней войны 17-летний юноша на фронте. Потом учился в Рязанском артиллерийском училище и снова на фронт. Освобождал Могилев, Минск, войну закончил в Берлине.

И после 1945 года еще 18 лет Исаак Прицкер отдал армии – командовал артиллерийским дивизионом.

А потом жизнь сделала, на первый взгляд, странный зигзаг. Офицер, городской человек Исаак Эммануилович стал председателем колхоза “Заря” Чашникского района.

Правда, до этого дали полгода стажировки в крепком хозяйстве. Прицкер принял отстающий колхоз и сделал его миллионером. Почти, как в фильме “Председатель”, где главную роль исполнял Михаил Ульянов. Правда, прообразом киношного председателя был Кирилл Орловский. Но хозяйства Прицкера и Орловского на первом этапе не многим отличались друг от друга.

Потом Исаак Эммануилович работал в Чашникском райисполкоме государственным инспектором по качеству сельскохозяйственных продуктов.

– Почему перебрался в Лепель? – повторил он мой вопрос. – Жена из Лепеля, и городок красивый, спокойный, понравился мне.

У Прицкера и сын, и два внука военные – подполковники. Офицерская семья.

После “Теплого дома” мы поехали к деревне Черноручье. Здесь, неподалеку от шоссе в лесу, стоит памятник.

В Черноручье я ехал во второй раз. Полгода назад был на этом месте с Серафимой Лынько и ее мужем. Серафима – мастер в комбинате надомного труда. Ее девичья фамилия Аксенцева.

Во время первой встречи я сказал Серафиме Моисеевне, что в одной из газет прочитал: “17 сентября 1941 года в местечке Камень Витебской области узники гетто оказали сопротивление фашистам и полицаям. Руководил выступлением – Моисей Аксенцев”.

– Моисей Аксенцев – это мой отец, – сказала Серафима. – Но я об этом ничего не слышала.

Моисей Яковлевич не рассказывал о своем прошлом. Время было такое, когда о гетто лишний раз лучше было не вспоминать. И он не вспоминал, чтобы не осложнять жизнь дочери.

Аксенцев родился в местечке Камень, теперь это Лепельский район, в 1900 году. Здесь женился, здесь росли его сын и дочь. Моисей Яковлевич работал заготовителем в райзаге.

Из маленьких населенных пунктов, расположенных далеко от железных или шоссейных дорог, немногим удалось уйти на восток.

Жители Камня продолжали работать, заготавливать сено, убирать картошку и после того, как началась война. 17 сентября фашисты согнали евреев в дом, где раньше работало предприятие по переработке льна.

Сначала в урочище Барки стали вывозить мужчин. Их заставили рыть глубокий ров. Когда на кузов машины, которая ехала в Барки, загнали Аксенцева, он понял, что это, может быть, его последняя дорога. Моисей Яковлевич стал говорить остальным: “Давайте сбросим с кузова охранников, заберем их оружие и уйдем в лес. Кто-то погибнет, но кому-то все же удастся добежать до леса. А иначе расстреляют всех”. Его поддержали единицы, остальные говорили: “В местечке остались матери, жены, дети, что будет с ними? ”. “Им не поможем, – убеждал Аксенцев. – И сами погибнем”. Страшная дилемма. Не многие, обреченные на смерть, согласились на побег. До леса добежал один Моисей Яковлевич. Пуля лишь “поцарапала”, как говорил он сам, его голову. Потом Аксенцев оказался в партизанской бригаде Лобанка, которого знал еще до войны в бытность того первым секретарем Лепельского райкома партии.

Лобанок определил Моисея Яковлевича в партизанские повара.

Когда Белоруссию освободили от фашистов, Аксенцев перебрался в Лепель. Здесь у него появилась новая семья. Софья Марковна, она сейчас живет с дочерью Серафимой, так же, как и муж, работала заготовителем в сельпо.

Серафима Моисеевна вспоминает, что в пятидесятые годы Лобанок, будучи в Лепеле, приходил к ним домой в гости.

…Мы остановились на шоссе и пошли к памятнику. Мемориальный комплекс в Черноручье ухожен, его регулярно красят, подновляют, сажают цветы. В годы войны здесь было расстреляно более 2000 человек.

…Гетто в Лепеле было создано в конце июля 1941 года. Под гетто отвели улицы Ленина, Вокзальную и Канальную. В дома загоняли по 30-40 человек. Вот как вспоминает эти страшные дни узница Лепельского гетто Р. С. Фишкина. Свидетельство было сделано по горячим следам в 1944 году и сейчас хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ф. 7021, оп. 84, л. 104).

“Всех евреев выгоняли из собственных домов. На это было дано всего 2 часа… Дома в гетто были без дверей, не было пола… В домах не разрешали зажигать свет, ходить за водой к колодцу или на речку, воду приказали топить из снега. Каждый день водили на работу с песней из двух слов: «Иуде капут».

Голодные, раздетые при 25-градусном морозе узники шли и пели”.

Вечером или по ночам фашисты с криком врывались в квартиры, избивали, насиловали женщин, забирали все, что было. И говорили при этом: “Отдавайте, иуды, все, что есть у вас, вам это не нужно, вас на днях расстреляют”. Каждый день комендант, бургомистр Неделько, начальник полиции Войтехович, как выкуп с евреев всего города, собирали ценности. Сбор поручали еврейскому комитету. За невыполнение – расстрел.

В гетто погибли отец, мать, брат, сестра, дочь Р. С. Фишкиной. Самой ей чудом удалось 28 февраля 1942 года уйти в лес. Она воевала в партизанской бригаде “Чекист”.

После войны Р. С Фишкина работала учительницей в Лепельской школе.

Немало евреев сражалось в партизанских отрядах в Лепельской зоне. Михаил Айзикович Ткач был комиссаром 4-го отряда Лепельской бригады имени Сталина.

Морозным утром 28 февраля 1942 года Лепельское гетто было окружено усиленным нарядом полиции. Евреев выгоняли из домов, заставляли залезать в кузова грузовых машин и везли за семь километров от города, где уже были готовые силосные ямы.

За день было расстреляно более 1000 человек. Детей зачастую бросали в ямы и закапывали живыми. Каждый пятый расстрелянный мирный житель Лепельщины – ребенок.

Потом в этом месте расстреливали цыган, подпольщиков, партизан.

Стюард Сефер читал “Кадиш”. На глазах Гинзбургов появились слезы. В этих ямах лежат их родственники, которых они никогда не видели, в этих ямах закопана прежняя жизнь еврейского местечка, которая никогда уже не вернется.

Улла – старинный городок

Из Лепеля мы отправились в Уллу. Расстояние – километров пятьдесят по красивейшим местам. Американские гости смотрели в окна машины, любовались лесами, озерами. Этот край богат водоемами. Дорога проходила через деревни Старое Лядно, Сокорово, Полуозерье.

Еще лет семьдесят — восемьдесят тому назад в этих местах компактно жили евреи. И местные старожилы вспоминают Берку, который ездил по деревням и обменивал продукты на мануфактуру. Постоялый двор недалеко от Полуозерья держали евреи, но память стерла их имена. Говорят, дочка у хозяина была очень красивая, и за ней приударял местный помещик. Из-за этого разразился большой скандал, и хозяин постоялого двора отправил свою дочь к родственникам в Польшу.

По этой дороге, по соседним грунтовым и проселочным, ежедневно ездили евреи: балаголы, развозившие грузы; коммивояжеры, спешившие по торговым делам; странствующие проповедники – магиды, которые добирались от местечка до местечка на чем Бог пошлет, арендаторы садов, возившие на базары и ярмарки свой товар. Евреи были с пейсами и без них, с бородами и гладко выбритые, в ермолках, шляпах, картузах, в традиционной еврейской одежде и холщовых подпоясанных кафтанах. И никто не показывал на них пальцем, не смотрел им вслед, не удивлялся. Они были органичной частью пейзажа белорусского Поозерья.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒