«Крестокрыл» гнался за истребителем ДИ через бесконечную черноту пространства. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта 12.57 7 страница

Кейт ощущала приятную усталость. Спарринги всегда были полем боя, но она свою территорию отстояла. Она вложила в гонку не меньше сил, чем Зоя, но при этом никаких расчетов не вела. А как здорово получилось вначале – с Софи, восседающей в корзине велосипеда. Зоя теперь уже не казалась столь явной угрозой. Кейт поспешила принять душ, пока не остыли мышцы, неторопливо оделась и села перед зеркалом причесаться. Зоя уже переоделась. Она взяла у Кейт щетку для волос и, встав у нее за спиной, принялась расчесывать ее спутанные пряди. Кейт не противилась, хотя морщилась от боли – так грубо нажимала на щетку Зоя. – Черт знает что у тебя с волосами, – сказала Зоя. Кейт зевнула. – Но их можно причесать. Зоя намек поняла. – Не то что мою жизнь, да? Ты так считаешь? – Считаю, что тебе стоит затаиться на время. – Не пойдет. – Почему? – Потому что газеты выходят в девять. У меня осталось три-четыре часа, чтобы что-нибудь предпринять, ясно? Моя агентша считает, что нужно сегодня же выдать фотку. Что-нибудь такое… дружески-семейное. – И что ты намерена предпринять? Переспишь с Телепузиком? Зоя рассмеялась. Легкой, почти невесомой была беседа – как будто идешь по льду, держась за ниточки шариков с гелием, вот-вот поскользнешься. Такие беседы случались у них теперь часто. «Ничего тут нет необычного, – подумала Кейт. – Просто дружба: стоит твоему багажу стать тяжелее – и ты мгновенно хватаешься за ниточки новых надувных шаров». К этому привыкаешь. Еще как привыкаешь. – Что же ты собираешься делать? – спросила она. – Собираюсь сварганить татуировку – пять олимпийских колец. Вот здесь. А потом придется сфоткаться. Зоя провела щеткой вдоль предплечья здоровой руки, обозначив место, где решила сделать татуировку. – Сегодня? – спросила Кейт. – Почему бы и нет? Тут за углом есть одно местечко. Хочешь, пойдем вместе? И тебе что-нибудь намалюем. – Не валяй дурака. Я – это я. – Ну и оставайся собой, но с татушкой. – Стоило бы сделать это их рекламным слоганом. – Слоган им ни к чему. У них есть иголки, тушь, а еще – лысые мужики в латексных перчатках, с длинными волосами, забранными в хвост… Это так сексуально, Кэтрин! – капризно протянула Зоя. – Скажи, что пойдешь со мной! Она обвила руками шею подруги, прижалась щекой к ее щеке, поглядывая на себя в зеркало. Кейт аккуратно высвободилась. – А как же разговор с Томом? Зоя выпрямилась. – Нет времени. Уйдем через заднюю дверь. Ну что может сделать старик? Побежит за нами? Кейт поджала губы. – Слушай, я серьезно. Насчет газет… Не стоит ли тебе хотя бы на время исчезнуть с экранов? Я бы на твоем месте исчезла. Щетка для волос на мгновение замерла, и Кейт заметила выражение лица Зои в зеркале. Оно говорило: «Ну да, но это же ты, верно? » Ее взгляд сказал Кейт многое – о том, что у нее нет какого-то своего облика, нет воображения, харизмы, что она не способна широко мыслить. Зоя, спохватившись, спрятала скептический взгляд, будто его и не было. Но он же был! Кейт попробовала убедить себя в том, что ей все равно, что она ничего не имеет против. Она прекрасно понимала, что выглядит не так загадочно, не так привлекательно и интересно, как Зоя. Но к этому она привыкла и научилась относиться легко. Тем более что всегда можно кое-что противопоставить загадочности и привлекательности Зои. Например, она, Кейт, стала прекрасной, терпеливой матерью, много делала для Софи и Джека, очень много узнала о заболеваниях крови и питании детей. Она всегда учитывала чувства других, всегда интересовалась их делами. Кейт ответила Зое спокойным взглядом, в котором не было ни унижения, ни обиды, ни агрессии. Господи, иногда она просто не понимала, как вести себя с Зоей, рядом с которой Кейт почему-то чувствовала себя добродушной трусихой. Думая о многочисленных связях Зои, Кейт ловила себя на мысли: «Слава богу, я не такая», но чаще ею владело некое усталое восхищение – не в том смысле, что подруга так ненасытна, а в том, что она сама благодарна судьбе за столь немногое. Как долго она радовалась тому, что Джек с нею счастлив! Только так далеко и простирались ее амбиции. Когда Кейт узнала, что Зоя звонила Джеку в самом начале их романа, она почувствовала… нет, не то чтобы угрозу. Она была уверена, что Джек Зою не любит, и доказательством служило то, что дальше телефонных звонков дело не пошло. Она понимала, что Зоя Джека тоже не любит и пристает к нему лишь для того, чтобы насолить сопернице. Для Зои это входило в гонки, было частью соревнований – вот что плохо. Начался мертвый сезон. Национальные чемпионаты остались позади, и Том велел им целый месяц не тренироваться, чтобы тело отдохнуло после летних соревнований. Кейт пыталась отдыхать, но было так скучно – торчать целыми днями в квартире, которую они с Джеком теперь снимали в Манчестере. Джеку тоже велели расслабиться, и он валялся на диване, задрав ноги и заткнув уши наушниками. Лежа с остекленевшими от вынужденного безделья глазами, он кивал в такт рилам, джигам и независимому шотландскому року. Он пытался забыть о Зое, но всякий раз, когда названивал мобильник – что случалось довольно часто, поскольку мать постоянно интересовалась его делами, а тренер желал убедиться в том, что Джек действительно не тренируется, – он надеялся, что это она. Как видно, Зоя как раз этого и добивалась. Кейт равнодушно проглатывала романы. С трудом добиралась до середины и укладывала книгу в стопку у стены, испытывая отвращение к героям, которые никак не могли в себе разобраться. В жизни персонажей было мало такого, чего Том не смог бы уладить, разложив проблему на понятные компоненты и спокойно разобрав психологическую составляющую. Порой он мог просто прикрикнуть, велеть собраться – и все становилось на свои места. Кейт жалела персонажей книг – Анну Каренину, Клариссу Дэллоуэй и Холли Голайтли, они ведь не могли позвонить тренеру – и радовалась тому, что сама никогда так не запутается в тенетах жизни. День за днем ничего не происходило. Небо было сланцево-серым, а дороги – черными от дождя. По радио, под запись звона рождественских колоколов, уже предлагали объединить долги по кредитам, чтобы проще справиться с их ежемесячной выплатой. Кейт грустно сидела у окна и смотрела на машины, ползущие по ноябрьской слякоти. Межсезонье… Как предчувствие смерти… На треке ничего не происходило, и спортивная пресса теряла к тебе всякий интерес. Это отсоединение было таким резким, таким абсолютным, словно кто-то щелкнул выключателем. Все лето журналисты сражались за твои фотки и интервью, собирали любые сплетни, а потом вдруг замирали, и до весны ты существовал в такой безвестности, что только сам понимал, что все еще жив. Весь год ты только и делал, что тренировался и давал интервью, так что у тебя не было друзей за пределами спорта, с которыми ты мог бы встречаться, а с приятелями-спортсменами видеться не хотелось. Ты обитал в городе, словно блуждающий призрак. Иногда, правда, бывали внесезонные сборы – весьма неуклюжие, скучные, – на которых гонщики стояли кучками и обменивались примитивными шутками, как на корпоративных вечеринках, где все закуски подбираются исключительно по содержанию белка и никто даже не напивается. Нет, это просто невыносимо – томиться в четырех стенах. Как-то под вечер, после двух недель простоя, Кейт сдалась. Надела дождевик и вывела тренировочный велосипед из дома. Лил дождь, дул шквальный ветер, но с каждым оборотом педалей Кейт чувствовала себя все лучше и лучше. Она направилась к холмам Пик-Дистрикта. Дождь бил ее по лицу, и она разжала губы: ей понравился вкус дождя. Она миновала Глоссоп и выехала на участок шоссе, ведущего к Шеффилду. Начался долгий крутой подъем. Дул встречный ветер. Мышцы ног горели от напряжения. Мокрая дорога шла между болотистым вереском и невысокими соснами. Каждый поворот Кейт знала наизусть. Это был единственный серьезный подъем на стандартной петле, которую все гонщики выполняли раз в неделю во время тренировок – от Манчестера на восток, вокруг горы Киндер-Скаут, и назад. Кейт отлично чувствовала ритм горы. На подъемах чуть вставала в седле, на спусках садилась. Когда до вершины оставалось ярдов двести, Кейт увидела еще одного велосипедиста, огибавшего гору с другой стороны. На вершине ветер дул сильнее, встречного гонщика буквально сдувало с дороги, а на спуске стало мотать из стороны в сторону. Его скорость для мокрой дороги была чересчур велика. Желтый дождевик раздувался на ветру. Защитного шлема на лихаче не было, и он щурился от дождя. – Зоя! – крикнула Кейт, когда велосипедистка промчалась мимо. Она остановила велосипед, тяжело дыша, обернулась и увидела, как Зоя затормозила ниже по дороге ярдах в пятидесяти; затем развернула велосипед и поехала по склону к Кейт. Пожалуй, напрасно она окликнула Зою. Глупо пытаться быть дружелюбной: ведь она вовсе не простила Зою. Но адреналин, наполнивший кровь на подъеме, придал Кейт смелости. К тому же после двухнедельной изоляции она была рада любой встрече. – Что ты тут делаешь? – перекрывая свист ветра, прокричала Зоя. Кейт все еще тяжело дышала. – Две недели сидела дома. Стала просто сходить с ума. А ты? – А я тут каждый день! – рассмеялась Зоя. – Только Тому не говори. Я же как ядерная субмарина: отключат двигатели – и я начну плавиться, погублю человечество. – Возвращаешься домой? – улыбнулась ей в ответ Кейт. – Ага. Не возражаешь против моей компании? Кейт чихнула, вытерла мокрое лицо тыльной стороной перчатки и посмотрела на дисплей компьютера, закрепленного на руле. – Мне бы еще проехать миль пятьдесят. Зоя посмотрела на небо, будто сверяя сообщенные ей данные с силой ветра и облачностью. – А если через чашку классного кофе? Кейт немного подумала. – Ну давай. Они добрались до вершины горы и одолели спуск в четыре мили до гостиницы «Змеиная дорога». Оставив велосипеды у входа, вошли в вестибюль, уселись по обе стороны от камина. Сначала не разговаривали. Разулись, поставили туфли возле решетки для просушки, сняли плащи. Угли в камине пылали; от мокрой обуви повалил пар. Зоя взяла чашку обеими руками, чтобы согреть пальцы, и уставилась на Кейт. – Ну что? – не выдержав ее взгляда, спросила Кейт. – Прости, – сказала Зоя. – Прости за звонки. Кейт гневно глянула на Зою. – У тебя это войдет в привычку? Зоя опустила глаза. – Нет. С этим покончено. – Что ж, хорошо. Кейт сняла перчатки, повесила на медный поручень каминной решетки. Послышалось шипение испарявшейся влаги. – Значит, я прощена? – не отставала Зоя. Кейт улыбнулась: наконец-то эта гора свалилась с плеч. – Да. Зоя подняла чашку. – Выпьем? Кейт смотрела на мокрые, слипшиеся волосы Зои, на ее полные надежды глаза. Что ж, может быть, Зоя не безнадежна. – Тогда уж не кофе, – сказала Кейт. – Лучше по бокалу вина. Зоя, кажется, испугалась. – Вина? Кейт кивнула. – Французы делают его из винограда. Оно бывает красное и белое. Зоя словно попробовала это слово на вкус: – Вино… – Ой, перестань, – сморщилась Кейт. – У нас же мертвый сезон. Поживем немного. Адреналин, полученный во время подъема на гору, еще был в крови. Надо это использовать! Кейт сходила к стойке и заказала два бокала пино-гри. Последний раз она побывала в пабе в день своего шестнадцатилетия, и ее поразили размеры бокалов, поданных барменом: в каждом было почти по полпинты вина. Она сунула руку во внутренний карман жилета, расплатилась сырой банкнотой в двадцать фунтов и удивилась, как мало ей дали сдачи. Вернувшись к камину, протянула один бокал Зое и села. – Твое здоровье. – И твое. Они чокнулись. Зоя вдохнула запах вина, одарила его скептическим взглядом и залпом осушила бокал. Поставив бокал на столик, прижала ладони к губам и закачалась взад-вперед. – Ух ты! – Она сунула руку в карман плаща, достала упаковку желе с кофеином. Раскрыв пакет, высосала из него желе, проглотила и скривилась. – Почему-то на велике эти штуки кажутся намного вкуснее, правда? Кейт засмеялась. – Большинство народа предпочитает энергетические батончики. – Большинство народа по восемьдесят миль на таком ветру не гоняет, – отметила Зоя. – Я бы сейчас смолотила настоящую шоколадку. Она встала и отправилась к стойке. Кейт сидела, глядя на огонь, чувствуя, как отогреваются и оживают ее руки и ноги, потягивала вино и радовалась теплу. В пабе были только они вдвоем, снаружи собиралась гроза. Струи дождя стекали по стеклам, ветер налетал сильнейшими порывами, заглушая голос Робби Уильямса, несущийся из динамиков музыкального автомата. Зоя вернулась с целым подносом сандвичей и еще двумя бокалами вина. Кейт вытаращила глаза. – В чем дело? – удивилась Зоя. – Я уговорила его сделать нам сандвичи с цельнозерновым хлебом. – Ты понимаешь, что я имею в виду. Зоя кивнула в сторону окна: – А что, рванем туда – под ледяной дождь? Ох, не стоило мне перебираться на север. – Это юг, дорогуша, – фыркнула Кейт. – Пожила бы ты в Озерном краю. Там у нас дождь родом из Арктики. – Я из Суррея. – Зоя сделала еще глоток. Бокал держала, отставив мизинец. – У нас дождь в бутылках «Эвиан». Кейт допила вино из первого бокала, чтобы догнать Зою. – Это, между прочим, не гонка, – заметила та. Что-то в ее глазах показалось Кейт высокомерным, и она осушила второй бокал залпом, не слишком задумываясь. Зоя последовала ее примеру; обе одновременно поставили бокалы на столик. – Фотофиниш, – сказала Зоя. – Зрители беснуются. – Ну, это ты преувеличиваешь, – возразила Кейт. Посидели молча, глядя на пламя в камине. Потом Зоя спросила: – А как это было? – Что – «это»? – Детство в Озерном краю. – Не знаю. Мокро. – Братья и сестры имеются? Кейт покачала головой. – У меня тоже никого нет, – сказала Зоя. – Единственный ребенок в семье… А детство у тебя было счастливым? Кейт задумалась. Ответить не так уж просто, ее даже испугал этот вопрос Зои. – Почему ты спросила? – Извини. Мой чертов язык. – Да нет, все нормально. Первое легкое опьянение прошло. Тепло камина притягивало, а за окнами визжал ветер. «Пожалуй, второй бокал был лишним, – подумала Кейт. – Пора домой, к Джеку». Вот она входит в дом, промокшая до нитки, и позволяет ему согреть ее. Он встанет с дивана, обнимет, поможет снять комбинезон и… Господи, как приятно возвращаться домой, где тебя кто-то ждет. Зоя поедала сандвич. Доела, вздохнула, бросила на тарелку корочку и кивнула на пустые бокалы: – Может, по третьему? Вдруг третий заезд будет лучшим? – Нет, пора возвращаться, – отказалась Кейт. – Часа через два стемнеет. – Можем вызвать такси. Велосипеды уложим в багажник. Кейт подумала о Джеке. – Мне в самом деле пора. Прозвучало довольно формально. Искорки отчаяния в глазах Зои заставили Кейт пожалеть о том, что она не сказала пусть то же самое, но теплее. – Конечно, – поспешила согласиться Зоя. – Я пошутила. – Ну, понятно, – сказала Кейт и опустила глаза. Хотелось верить, что она выглядит чуть смущенно. Зоя сняла с каминной решетки перчатки и плащ. – Ты домой? – спросила у Кейт. – Да. А ты? – О, я к своему бойфренду. – Молодец, – похвалила ее Кейт, думая о том, как доберется до дома. – Значит, в Манчестер? – Нет, это там, – Зоя указала на юг. Они вышли из паба. Дул сильный ветер, хлестал ледяной дождь. Природа разбушевалась. Зоя повернула налево, а Кейт направо, и лишь через полчаса, когда, спускаясь вниз по холмам, она увидела свет первых фонарей Глоссопа, в лучах которых дождь казался оранжево-красным, Кейт вдруг поняла, что в той стороне, куда поехала Зоя, нет ничего ровным счетом. Ничего на пятьдесят миль в округе, кроме пустого, мокнущего под дождем Киндер-Скаута и таких же мокрых холмов на фоне серого диска садящегося солнца. «А есть ли он вообще, этот бойфренд, – подумала Кейт, – или Зоя все еще там, в эту жуткую погоду, гонит в одиночестве свой велосипед – прочь от угасающего опьянения к цепким объятиям ночи? » Чем больше тебе нравилась Зоя, тем труднее было понять, какие чувства на самом деле она вызывает. В раздевалке Кейт старалась не смотреть на отражение Зои в зеркале, пока та ее причесывала; она смотрела на себя. Кейт ненавидела эти зеркала с жесткими галогеновыми светильниками, которые не показывали ничего, кроме правды. Да, она очень состарилась, отрицать невозможно. Довольно долго она выглядела так, словно ей чуть-чуть за двадцать, и вот теперь жизнь выбрала именно этот год, чтобы взыскать долги. Зеркало не желало признавать, что Кейт когда-то лучилась юностью и Джеку непросто было выбрать между ней и Зоей. Теперь она похожа на мумию, а Зоя все еще смотрится как модель. Кейт попыталась прогнать сожаление. В конце концов, она сама решила стать матерью. Никто ее не заставлял. Вот она – ей уже тридцать два, и выглядит она на все тридцать два. А вот Зоя, которая зовет ее, чтобы за компанию сделать татуировки. Время вгрызалось в затылок Кейт резкими, настойчивыми движениями щетки для волос. Зоя смотрела на ее отражение в зеркале и ждала ответа с тем же почти идеально скрытым отчаянием, как в тот дождливый вечер у камина, в пабе, в самый первый день, когда они подружились. Неловкая пауза затянулась. – Ладно, черт побери, – неожиданно согласилась Кейт. – Я пойду с тобой в этот тату-салон. Тату-салон, Манчестер, Ньютон-стрит

Зоя позвонила агенту и договорилась, чтобы та прислала фотографа. Он приехал в тату-салон на скутере через сорок минут, молодой и красивый, уверенный в своем обаянии. Зое нужны были хорошие снимки, поэтому она улыбалась так, словно заранее со всем соглашалась. Кейт улыбалась тоже. Папарацци снимал кадр за кадром, пока работали мастера тату. Зоя попросила нанести ей на плечо три римские цифры «X» под олимпийскими кольцами размером с пятидесяти-пенсовые монеты. В соседнем кресле сидела Кейт. У нее олимпийские кольца были маленькими, с пятипенсовые монетки, и она попросила сделать ей татуировку именно там, где и думала Зоя: на лопатке, чтобы рисунок закрывала футболка. Как только папарацци закончил работу, Зоя оставила автограф на его футболке несмываемым маркером. Она передала маркер Кейт, чтобы та тоже смогла расписаться, но фотограф уже шел к выходу. Зоя заметила легкую обиду в глазах подруги, и ей стало жаль ее. Даже ком подступил к горлу. Значит, она еще способна что-то чувствовать? Да, ее нельзя назвать бессердечной. А Кейт уже овладела собой. Она позвонила Джеку и, хихикая, сообщила о том, чем они с Зоей заняты. – Мы совсем недалеко! Нам делают татуировки! Последнее слово она произнесла шепотом, восторженно протянув букву «о». Казалось, она удивляется собственной смелости. «Интересно, – думала Зоя, – повзрослеет когда-нибудь Кейт или нет? Почему она так растерянно, даже робко сообщает про то, что ей под кожу ввели капельки туши? И кому! Мужчине, за которым замужем уже восемь лет. Словно он имеет какое– то право ее осуждать». Зоя вздохнула. Возле ее руки жужжала игла. Когда вонзалась ближе к кисти, становилось больно. Да, больно, хотя не так, как при велосипедном спринте. Что можно сделать для Кейт? Она отобрала у Кейт уверенность в себе, но это не означало, что она способна ее вернуть. Вот бы поверить, что Кейт не так уж сильно страдает, что она не знает, как все это несправедливо по отношению к ней. Может быть, Кейт не замечает, какой усталой она выглядит рядом с Зоей, как утомляет ее эта ноша – Софи. Тяжело размышлять об этом. Если Кейт понимала, что с ней случилось, что с ней продолжает происходить, – тогда то, что она при этом не плакала, вызывало слезы у Зои. Ну вот. Опять защипало глаза. Зоя внесла это ощущение в список и соединила с другими пунктами: болью, потерей равновесия, жалостью – всем тем, что чувствовала, когда позволяла слишком глубоко задумываться о подруге. Казалось, у нее внутри жила некая схема – созвездие разрозненных эмоций, которые, собранные воедино, создавали образ человека, которому ты небезразлична. Но, с другой стороны, ты мог соединить звезды между собой, как пожелаешь. Одни, например, видят на небе огромный ковш, а другие – всего-навсего плуг. А вдруг она станет доброй – она, Зоя? Эта мысль пугала. А Кейт все разговаривала с Джеком. Тот явно был недоволен. – Ну что такого? – погрустнела Кейт. – Не говори так. Просто мы решили немного развлечься. Зоя увидела, как погасли ее глаза. – Это же всего на час, не больше. Разве вы не сможете нас дождаться? Хорошо, хорошо, ради бога. Скажи Тому, что мы извиняемся. Мы, конечно, не должны были уходить. Снова пауза. – Это всего-навсего простая татушка, Джек. Олимпийские кольца. Я же не физиономию Тони Блера решила выколоть. «Интересно, что такое ей говорит Джек, – размышляла Зоя. – Вообще-то он не должен злиться из-за таких мелочей». Зоя очень хорошо его знала. Осенью две тысячи второго года всем троим было по двадцать два года. Джек победил в нескольких больших гонках, Зоя выигрывала все подряд: гонки преследования, спринт, гонки на время. Остальные гонщицы состязались в этом сезоне за второе место. Зоя участвовала в соревнованиях так часто, что ей даже не было нужды тренироваться. Так продолжалось все лето, и Зоя привыкла видеть Кейт на второй ступени пьедестала почета, глядя на нее чуть свысока. Теперь, когда они подружились, этот факт было легко превратить в шутку. «В следующий раз твоя очередь», – говорила Зоя, и они хохотали, пока шла церемония вручения медалей. Только проиграв, Зоя поняла, что это совсем не смешно. Осенью, за неделю до национального чемпионата в Кардиффе, Кейт обошла ее в ночной спринтерской гонке на Манчестерском велодроме. Эту гонку транслировали по национальному телевидению в прайм-тайм. Еще и поэтому трудно было справиться с ощущением поражения. Том с трудом заставил Зою подняться на пьедестал и получить серебряную медаль. Ей пришлось стоять, подняв голову, на второй ступени почета и смотреть на лучистую улыбку Кейт, на ее четко вырезанные скулы. Тогда у Зои страшно разболелась шея и болела потом всю неделю. Национальный чемпионат в том году был великолепен. Велосипедный спорт становился все популярнее, на велодромах собирались толпы зрителей. Все финалы передавали в прямом эфире на канале ITV. Джек выиграл спринт. Зоя и Кейт прошли предварительные заезды и должны были встретиться в финальной гонке. Кейт смотрела на Джека, поднимающегося на пьедестал, а Зоя тем временем отыскала в его спортивной сумке мобильник и отправила самой себе сообщение. Потом, когда они с Кейт находились рядом с треком и снимали костюмы, в которых разминались перед гонкой, Зоя притворилась, будто только что получила эту эсэмэску. Она ахнула, взволновалась: – О… Кейт положила руку ей на плечо. – Что случилось? – Ничего. Извини. Зоя взяла шлем и туфли и направилась к линии старта, оставив на сиденье мобильник Джека. Только это и требовалось. На старте Кейт была вне себя. Финал состоял из трех заездов, но третья гонка Зое не понадобилась. Стоя на второй – «серебряной» – ступени почета, Кейт заливалась слезами. Все оказалось еще хуже, чем могла себе представить Зоя. Вторую половину дня она просидела в отеле, где они все остановились, глядя на свою золотую медаль, сожалея, что не может ее возвратить. Глаза покраснели от слез. Ближе к вечеру постучал Джек. Он весь дрожал и не говорил ни слова. – Она здесь? – спросила Зоя. – Уехала домой, – с трудом вымолвил Джек. – А ты с ней не поехал? – Она не позволила. Позвони ей, скажи, что эсэмэску отправила ты! – Тебе она не поверила? Джек покачал головой. Зоя беспомощно развела руками: – Тогда как же она поверит мне? Джек долго смотрел на Зою в упор, а она – на него. Он был в отчаянии: понимал, что она права. – Ну почему ты такая? – наконец спросил он. Зоя расплакалась и никак не могла остановиться. Она не просила Джека утешать ее, а он и не утешал. Они пошли прогуляться в гавань. Зоя умоляла Джека простить ее, обещала, что больше такое не повторится. Был холодный серый день. По морю катились волны с белыми бурунами. Недавно отросшие волосы Зои развевались и путались на ветру. Чайки отчаянно кричали, словно ангелы, изгнанные из рая. Воздух пропах солью. Зоя швырнула в море золотую медаль, выигранную на чемпионате. Медаль зацепилась за обрывок каната и повисла на ленте. Золотой диск качался и посверкивал под серой водой. Джек и Зоя долго ждали, но медаль не желала тонуть. Двенадцать часов спустя Зоя вернулась в Манчестер и сразу же, через пятнадцать минут, стала тренироваться: предстояла Олимпиада в Афинах. До игр оставалось меньше двух лет, так что надо было стараться. Каждый ярд по треку приближал на ярд к победе. Да, это ее судьба – даже кожу покалывало от понимания этого. Но что-то ее тревожило, не давало покоя; понадобилось две недели, чтобы она поняла, что именно. Не могла она сосредоточиться на тренировках, пока не извинится перед Кейт, пока все не уладит. Это было ново для Зои: ощущение, что ее благополучие связано с кем-то другим. Она угодила в ловушку. Чувство вины нарастало и нарастало, тело слабело пропорционально этому чувству. Скоро она уже не смогла выжать штангу, лежа на мате, ей становилось все хуже и хуже, она возмущалась, она почти ненавидела Кейт – за то, что Кейт ей так нравилась. Зоя пригласила ее пообедать. Она собиралась чем-то порадовать Кейт, попросить прощения. У нее и в мыслях не было что-то рассказывать о себе. Но так уж вышло, что она рассказала ей об Адаме и расплакалась прямо в ресторане «Линкольн» – по-настоящему, со слезами. А Кейт утешала и обнимала ее, пианист начал играть тему из «Придурков из Хаззарда» – все быстрей и быстрей, но сразу понял, что веселья этим он никому не прибавит. На другой день они уже тренировались вместе. К Зое сразу вернулись силы. Ее поразило то, что Кейт смогла простить ей Кардифф. К концу зимы Кейт несколько раз спрашивала у Зои, не хочет ли она побывать у психолога. Зоя машинально отвечала согласием – скорее из-за того, что все еще жалела о содеянном, нежели потому, что верила, будто это поможет. Наконец она стала раз в неделю ходить к психологу. Кейт провожала Зою до дверей кабинета, улыбалась на прощание и сжимала ей руку. Зоя не ложилась на кушетку, нет, она упорно садилась в кресло, психолог задавал ей короткие вопросы, потом сам устраивался в кресле – так, что они были на равных, Зоя даже могла смотреть на него чуть свысока. В комнате воцарялся вакуум, который Зоя должна была наполнить воспоминаниями. Будто это так легко сделать. Как видно, психолог считал воспоминания чем-то вроде отработавших ступеней ракеты, полагал, что они способны беззвучно упасть на землю, и не допускал даже мысли о том, что Зоя все еще не рассталась с ними, что в них еще есть топливо. По его мнению, держаться за прошлое не имело смысла, ибо это серьезно снижало шансы взлета. Но чем больше Зоя говорила об Адаме, тем сильнее действовала на нее сила притяжения. После всех этих разговоров она чувствовала пустоту и слабость, хотя психолог утверждал, что ей это на пользу. В конце каждого сеанса он упирался локтями в стол, сводил кончики пальцев и прикасался ими к нижней губе. А потом подводил итог и скромно просил Зою высказать свое мнение по поводу его выводов. Зоя соглашалась с тем, что она не умеет подавлять гнев и это – проблема, что страдает от неспособности мириться с поражением, хотя они у нее нечасты и вообще являются неизбежной и здоровой составляющей. Но стоило во всем этом признаться, как она злилась еще сильнее. Признавая, что плохо переносит поражения, она сразу чувствовала себя проигравшей. Кейт встречала ее возле клиники, и они отправлялись пить кофе. Зоя старательно смеялась, заказывала еще одну порцию фундука, говорила, что чувствует себя значительно лучше. А между тем результаты на тренировках не впечатляли. Стоя на стартовой линии вместе с Кейт, она не находила в себе прежней ярости и надеялась исключительно на мышечную силу. Место злости заняла тихая боль – холодная, серая, как ноябрьское море. Зоя оказывалась побежденной еще до стартового свистка. Кейт уходила вперед с каждым кругом, и Зоя начинала бояться, что психолог окончательно ее вылечит. Том выставлял Зою против Кейт каждую неделю, и когда она совсем перестала выигрывать, то прекратила свои визиты к психологу. Она сказала подруге, что все в порядке, и Кейт за нее порадовалась. На ближайшей тренировке Зоя победила впервые за месяц. Две недели она выслушивала по телефону терпеливый голос психолога с предложениями вернуться к терапии. Наконец он перестал звонить. У Кейт с Джеком дела пошли на лад. Зоя пыталась изображать радость, когда Кейт рассказывала об их планах купить дом, а потом, может быть, завести детей. Она стала приглашать Зою к себе после тренировок, мало-помалу Зоя привыкла болтать о том о сем с ней и Джеком за чаем. Сначала присутствие Джека ее смущало, но скоро она уже вместе с Кейт посмеивалась над его музыкальными пристрастиями, а однажды расхохотались все трое. Джек откинулся на спинку стула, Кейт заваривала чай, а Зоя изображала австралийский акцент Тома. «Вот то, что надо, – подумала Зоя. – Вот теперь я живу, и у меня есть друзья». Но в конце марта ее друзья поссорились. Ничего не было сказано, однако Зоя заметила, что Кейт перестала болтать с ней в минуты отдыха на тренировках, что привычные приглашения зайти в гости вдруг прекратились; она даже не отвечала на Зоины телефонные сообщения. Кейт оправдывалась: говорила, что устала, что у нее назначена какая-то встреча, и за пределами трека они почти перестали общаться. Сначала это тревожило Зою, потом смущало, а потом она ужасно расстроилась. Кейт стала ее лучшей, единственной ее подругой, и потерять ее… Даже страшно подумать! Впервые в жизни Зое стало трудно вставать по утрам. Она подолгу сидела на краю кровати, обхватив голову руками, и чувствовала полное опустошение. Наконец она подошла на велодроме к Джеку и впрямую спросила, что происходит. Он ответил, что расстался с Кейт. Как это произошло? Однажды они заговорили о Зое, и Джек сделал ошибку – он так и сказал: «ошибку», признавшись в том, какие чувства к ней когда-то испытывал. Возникла ссора – очень глупая ссора: ведь все это было в прошлом. Ну разве не глупость? Разве это не грустная попытка сесть в лодку и поплыть по воде, которая давным-давно исчезла под далеким-предалеким мостом? Да, согласилась Зоя. Очень грустно и глупо, и главное – из-за такой ерунды! Потом она вернулась в свою квартиру и не спала полночи. Все думала о себе и Джеке. Неделю спустя Джек поехал в весенний тренировочный лагерь Британского центра велосипедного спорта – на день раньше Кейт. Зоя уже была там. Поздно вечером она постучала в дверь Джека. Оба старались доказать друг другу, что все хорошо, но это было не так: ничего хорошего не получилось. Кейт находилась в тысяче миль от лагеря, но чем больше они пытались раствориться друг в друге, тем отчетливее нарастало ее присутствие в комнате. Зоя первой это почувствовала. Неловкость все нарастала, казалось, вот-вот у нее разорвется сердце. Лежа обнаженной рядом с Джеком, придя в себя после эйфории первых минут, она поняла по его глазам, что у него точно такие же чувства. – Прости, – сказал он. Она вздохнула. – Не за что извиняться. Я пойду. Джек удержал ее. – Не надо. Останься и просто усни, ладно? Оба притворились, что засыпают, и так лежали, упершись взглядом в стену, пока за ставнями не забрезжил бледно-серый рассвет. Тогда Зоя встала, тихо собрала одежду и на цыпочках прошла к двери. Им обоим, решила она, важно сохранить чувство собственного достоинства. Если бы Джек не спал, одному из них пришлось бы произнести слова прощания. Невесомые, мудрые – такие, чтобы сгладить весь этот ужас. Очень важно сохранить некое пространство для мысли о том, что такие слова могли быть произнесены. Оставалось лишь сорвать их с губ, как плоды на рассвете с низко нависших ветвей. Зоя пошла к морю. Оставив свои вещички на склоне дюны, окунулась в воды Атлантики – как раз тогда, когда над горизонтом взошло обнаженное солнце. Низко над водой, скользя над самым морем, беззвучно пролетели три пеликана. Горизонт был юным и ровным, вода шелковистой. Дул еле заметный бриз. Едва касаясь дна кончиками пальцев, Зоя смыла с себя прошедшую ночь. Потом оторвалась от дна и поплыла легким кролем. На глубине море было уже темно-синим и очень холодным. У Зои перехватило дыхание, казалось, она вот-вот задохнется. На волнах взлетали барашки, брызги летели в лицо. Ей пришлось отвернуться от ветра, лечь на спину, чтобы отдышаться. Она взлетала и опускалась на волнах и была одна-одинешенька в светлеющих складках воды. Когда она поднялась на гребень очередной волны и оглянулась на берег, то увидела, что он, оказывается, гораздо дальше, чем она думала. Гостиница, Джек, тренировки, гонки – все это находилось в приземистом бетонном здании среди далеких дюн. А здесь была только она. Ее нога прикоснулась к чему-то большому, тяжелому. Зоя в ужасе отпрянула и приготовилась к драке с морским чудовищем, но на поверхность всплыл всего-навсего обломок дощатой лодки. Он завис в воде рядом с Зоей – черный от времени, пропитанный водой и заросший водорослями. Зоя отплыла от него подальше, но обломок лениво следовал за ней, в кильватере, создаваемом ее движениями. Зоя заставила себя сохранять спокойствие. Она плыла на спине, раскинув руки и ноги, и смотрела в голубовато-серый купол рассветного неба. Ее продрогшее тело качалось на волнах океана, все еще сохраняя воспоминания о Джеке. И вдруг Зое стало страшно из-за того, что у нее никого нет. Это чувство было бескрайним, холодным и жестоким, как море. В тату-салоне Кейт уронила телефон на пол. Аккумулятор полетел в одну сторону, треснувший пластиковый корпус – в другую. Звуки пробились сквозь воспоминания Зои. – Что случилось? – спросила она. Кейт испуганно смотрела на Зою. У нее дрожали руки. – Том едет сюда. Для нас какая-то новость. Серебристо-серый «Рено Сценик»

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒