«Крестокрыл» гнался за истребителем ДИ через бесконечную черноту пространства. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта 12.57 6 страница

Поднявшись наверх, Кейт обнаружила Софи в туалете. Дочку рвало. При этом она была серьезна и решительна. Казалось, она занимается чем-то менее приятным, нежели чистка зубов, но не таким трудным, как домашние уроки. Кейт бросилась к ней. – Бедняжка, – проговорила она, гладя Софи по щеке и чувствуя, какая сухая у той кожа. – Почему ты не позвала меня? – Уже все хорошо, – сказала Софи, вытирая губы. – Ты себя плохо чувствовала? Софи молчала. – Это началось совсем неожиданно? – Да. Кейт намочила губку под краном и умыла Софи. – Теперь тебе лучше? Софи улыбнулась. – Намного лучше. Кейт крепко обняла дочку и вздохнула. Видимо, она накормила Софи чем-то неправильным и очень плохо сделала, потому что Софи можно есть довольно много правильного. По крайней мере, так говорил диетолог. У Софи, конечно, на что-то была аллергия, что-то она не переносила, и это нормально при ее лейкозе и пониженном иммунитете. Диетолог сказал, что девочке надо дать волю воображению. «Не зацикливайтесь на том, что запрещено, – посоветовал он. – Думайте о множестве того, что существует в природе. Ваша дочь может есть почти все». «И он был прав, – подумала Кейт, – если только не считать конкретные блюда». Софи не переносила, например, пшеницу, не могла есть крабов. Она могла есть свежие фрукты и раздельно сваренные овощи, но любила все это примерно так же, как другие дети. Кроме того, у нее напрочь отсутствовала сопротивляемость. Все нужно было варить и очищать от кожицы. Теоретически Софи могла есть рыбу. Диетолог сказал: «Рыба – это природная суперпища, мэм. Это питательные вещества с плавниками. Это полноценный обед. Питаясь рыбой, ваша дочь проживет до девяноста лет». Но рыбу Софи ненавидела. Она делала возмущенное лицо и выплевывала ее на тарелку. Да, у нее лейкоз, но ей же всего восемь лет. Существовало несколько способов лечения лейкоза, но какое существует лекарство от ее восьми лет? Разве что девять, да, девять лет. А до тех пор – никакой рыбы. И никаких дрожжей. Никакой сои. Никакого арахиса. Никаких орехов. И цитрусовых. Порой Кейт открывала холодильник и долго смотрела внутрь. Почему – сама не знала. Наверное, на всякий случай: вдруг изобрели какую-то пищу посъедобнее, и она ее (такая умница) купила, но забыла про это. Она могла простоять перед холодильником целую минуту и смотреть на яркий белый свет так, словно исцеление ее дочки могло спрятаться где-то между мини-кукурузой и старательно очищенным молодым картофелем. Она не давала Софи ничего из списка запрещенных продуктов – в этом была уверена, – и вдруг эта рвота. Кейт села на край ванны и стала звонить диетологу. А Софи уселась на пол, прижалась спиной к теплой батарее и стала играть со своим «Тысячелетним соколом». Пришлось звонить на коммутатор и просить соединить ее со специалистом по питанию. В педиатрическом отделении, похоже, считали, что медицинская терминология способна кого угодно сбить с толку. Если ты просил позвать к телефону диетолога, тебя непременно спрашивали: «Вы имеете в виду специалиста по питанию? » Тебе приходилось ответить: «Да», и десять секунд твоей жизни исчезали безвозвратно. Специалиста по питанию еще называли нутриционистом, а специалиста по крови – гематологом. Когда Джек и Кейт впервые встретились с педиатром Софи, он бросился им навстречу со словами: «Здравствуйте! Я – детский врач! » Через какое-то время ты приучался играть свою роль в этой печальной пьесе. По сценарию, тебе надлежало быть не особенно информированным, врачи вели себя с тобой терпеливо и доброжелательно, а дети в их устах – все дети до единого – были храбрыми и мужественными. Доктор взял трубку. – Ну и как мы сегодня, мэм? – Ее вырвало. Мы еще даже не позавтракали, и я подумала, нет ли у вас каких-нибудь идей – как успокоить ее желудок? – Так, мэм… – задумался диетолог. – Вот что вы должны знать насчет лейкоза: это заболевание, поражающее кровь, а поскольку кровь – очень важная часть организма малютки, заболевание будет поражать все системы. Так что вы должны быть готовы к тому, что переносимость пищевых продуктов будет меняться… Кейт слушала рассеянно, рассматривая кафельные плитки на полу и стенах. Чего, собственно, она ждала от диетолога? «Попробуйте мармит». Или: «Очень хорошо переваривается сладкий заварной крем». А он начал читать ей лекцию, явно предназначенную для родителей с травмами головы. Но все же в его словах звучало хоть какое-то утешение. Кейт бывало так одиноко – даже когда Джек находился дома. Ощущение такое, словно ты одна кружишь по орбите планеты, где обитают нормальные семьи. Голос доктора ободрял тебя, словно рекомендации из центра управления полетом. Ты чувствовала, что вращаешься вокруг чего-то солидного, а не просто паришь в пространстве. Кейт услышала шаги Джека, поднимавшегося по лестнице. Он остановился на пороге ванной и вопросительно посмотрел на нее. Кейт запустила в рот два пальца, а потом указала на Софи и на унитаз. Джек стукнул себя ладонью по лбу. – Что? – шевельнулись губы Кейт. – Я дал ей батончик «Марс». Половинку. Думал, ничего не случится. Кейт так обрадовалась, что у нее даже не было сил возмущаться. Она включила громкую связь. Джек несколько секунд слушал диетолога, а потом ухмыльнулся и устроил некую пантомиму – будто слова выходят у него из задницы, закручиваются по спирали и наполняют ванную неприятным запахом. Софи и Кейт прыснули со смеху, и диетолог прервал свое повествование на середине фразы. – Все в порядке, мэм? – Да. Извините. Понимаете, тут кое-что выяснилось. Простите, пожалуйста. Мне придется вам перезвонить. Она прервала связь и уставилась на Джека. – Поганец ты, – сказала она. А Джек уже изображал диетолога: – О боже, мэм, вы мыслите слишком узко. Подумайте обо всем том многообразии продуктов питания, которые существуют на нашей огромной планете. Не пробовали ли вы солидол с молоком тигрицы? А молоки каракатицы с аконитом? Нет? Убедительно вас прошу: попробуйте немедленно – вместо того чтобы звонить мне и рассказывать, как вашу доченьку стошнило батончиком «Марс». Кейт расхохоталась, Софи тоже. Джек наклонился, обнял их обеих и прижал к себе. Вот так они обнимались на полу в ванной, в своем маленьком доме, и всем троим казалось, что ради таких мгновений стоит изо всех сил стараться не замечать того, что способно эти мгновения омрачить. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта

В этот день на велодроме тренер рассказал Джеку об изменении правил Олимпиады. Джек спокойно выслушал и кивнул: – Понятно. Он застегнул ремешок на аэродинамичном шлеме, зафиксировал крепления на педалях, а потом тренировался с такой нагрузкой, что чуть не потерял сознание прямо на треке. Передохнув, он спустился в спортивный зал. Джек был полон энергии, и энергией этой была злость. От некоторой части ее он избавился, подкачав мышцы брюшного пресса, затем принялся поднимать восьмидесяти килограммовую штангу. В зале работало еще несколько парней из Британской федерации велосипедного спорта. Все они были спортсменами национального уровня и на Джека поглядывали с удивлением и не без опаски. Злобной энергии все равно оставалось много. Джек пытался себя измотать – ничего не получалось. Может, поднять штангу потяжелее? Но, похоже, рвутся мышечные волокна, следует остановиться, пока не поздно. Джек принял душ и, обернув полотенце вокруг пояса, постоял перед зеркалом, висевшим над раковиной в раздевалке. Он встретился взглядом со своим отражением, несколько секунд смотрел себе в глаза и с трудом нашел в себе силы уйти, не расколотив зеркало кулаком. Было два часа дня. Джек трусцой побежал к дому, чтобы забрать жену с дочерью и отвезти их на велодром. Всю дорогу он думал о том, как сказать Кейт об изменениях в правилах. Перешел на шаг, с каждой секундой все медленнее передвигая ноги. Кейт стояла в прихожей. Она была явно раздражена, но, когда увидела лицо мужа, раздражение сменилось тревогой. – Что случилось? – спросила она. Решимость окончательно покинула Джека. – Ничего, – пробормотал он. – Извини, что опоздал. Кейт уже сложила в одну сумку все, что нужно для Софи, а в другую – свое снаряжение. Джеку оставалось только сесть в машину. Ноги у него болели после дикой нагрузки на треке, а плечи – после работы со штангой. Он едва смог сжать пальцами руль. В идеале ему бы сейчас следовало полежать с чуть приподнятыми ступнями и положить лед на дельтовидные мышцы. На элитарном спортивном уровне ты страдал не от самих тренировок. Все спортсмены тренировались до изнеможения. Победа зависела от того, насколько хорошо тебе удавался восстановительный этап. – Перестань пинать мое сиденье, пожалуйста. Пинки прекратились. Джек посмотрел в зеркало. Софи сидела в своем кресле, скрестив на груди руки, и смотрела из-под бейсболки на проезжающие мимо машины. – Так почему ты опоздал? – спросила Кейт. – Прости. Я же извинился? Меня задержал Дейв, – объяснил Джек. – Он твой тренер, а не босс. – Не издевайся, пожалуйста. – А ты, пожалуйста, не опаздывай. – Подумаешь, какие-то двадцать минут. Это же не конец света. – Не двадцать, а двадцать пять. – Ну не мелочись. Ты ведь не мелочный человек. Кейт одарила Джека выразительным взглядом. «Я-то не мелочная, а вот ты – засранец», – говорил этот взгляд. Движение на улицах было плотным. Машины двигались все медленнее. Джек ехал и думал о процессе восстановления после тренировок. Он предполагал, что ты побудешь наедине с собой, приведешь в порядок свои мысли, пока тело будет возобновлять утраченную за время тренировки энергию и израсходованные жидкости, а также начнет синтез белков. Теперь, когда до Олимпиады оставалось всего четыре месяца, Джек и Кейт с каждым днем уставали все больше. А тут еще эта ужасная новость. Нагрузка сразу же возрастет вдвое. Изменение в правилах… Это был тяжелый удар. В прошлом году МОК объявил об исключении из программы игр индивидуальной гонки преследования. Известие не обрадовало ни Джека, ни Кейт – это снижало шансы на медаль, – но для Кейт оно было намного хуже, поскольку в гонке преследования Кейт показывала самые лучшие результаты. Впрочем, она приняла удар без слез и нытья. А потом занялась перестройкой своего тела, с тем чтобы полностью сосредоточиться на спринте, – и вот теперь еще это… Джек старался подобрать какие-то правильные слова, но даже в уме у него не складывались связные фразы. Кейт, сидевшая рядом с мужем, нетерпеливо щелкала пальцами. Зоя уже полчаса разминалась. Кейт вздохнула. Наверное, ей казалось, что это – самая большая проблема в ее жизни. – Я могу чем-то помочь? – спросил Джек. Кейт показала на узенькую лазейку в потоке машин, но лазейка как раз закрылась. – Ты бы мог вон там проскочить. – Возможно. – Не возможно, а точно. Джек в сердцах ударил по рулю ладонью и отвернулся. Кейт винит его в дорожных пробках! Можно подумать, это его вина, что все до единого жители Манчестера выбрали именно этот час, чтобы усесться в свои автомобили и отправиться покупать герань или тонер для заправки картриджей – да мало ли дел у тех, кому не надо готовиться к Олимпиаде. Софи снова принялась стучать ногами по спинке сиденья; Кейт нервно щелкала пальцами. «Конечно, – с горечью думал Джек, – моя главная работа – возить этих двух женщин туда, куда им требуется». Не слишком благородная мысль, но ведь трудно не обидеться. Конечно, его соревнования не были так близки, как у Кейт, но тем не менее… Разыгрывалось лишь одно мужское место в лондонском олимпийском спринте, а в его теле еще столько джоулей энергии! Его соперники сейчас остывали, восстанавливались. Им хватило ума выбрать жен, не делающих карьеру в спорте, и родить детей без рака. Джек проклинал себя за такие мысли, упрямо пробирался сквозь пробки, крепче сжимая руль. Выбирая полосу, постарался, чтобы рекламный щит с лицом Зои загородила длинная фура. – Эта полоса едет еще медленнее, – заметила Кейт. – Значит, я ошибся, – огрызнулся Джек. Кейт взглянула на мужа. – Что с тобой? Ты психуешь. – Это я психую? – Да. Джек смотрел вперед. – Со мной все в порядке. – Хорошо прошла тренировка? – Да, я там всех порвал. – Ты такой сердитый. – Я выжат, как лимон, Кэтрин. Понятно? – Кэтрин? Джек в отчаянии поднял руки. – Извини. Кейт вздохнула. – Ладно, и ты меня извини. – Я действительно жутко устал, Кейт. – Что, даже мелкие лицевые мышцы устали? Кейт состроила озорную гримаску и шутливо ткнула мужа пальцем в щеку, заставив его улыбнуться. – Вот так-то лучше, – сказала она. И вправду – стало гораздо лучше; мрачное настроение улетучилось. Джек включил стоп-сигналы, остановил еле ползущую машину на правой полосе, наклонился к Кейт и поцеловал ее. Их поцелуй длился и длился, а вокруг гудели машины разъяренных водителей. Объезжая Аргаллов, водители крутили пальцем у виска. Софи занервничала. – Пап, поезжай! – зашептала она. – Давай же! Джеку было жаль дочку, но он не стал торопиться. Теперь, когда раздражение исчезло, ему на смену пришел послетренировочный «наркоз» – уютный обезболивающий кокон, сквозь который не очень-то могли пробиться заботы нетерпеливого внешнего мира. Джек неохотно прервал поцелуй. В такие минуты, как эти, волнение возвращалось к нему с новой силой: почему она выбрала его, почему прошла с ним через все, что выпало на их долю, почему до сих пор оставалась с ним? Иногда он ощущал себя диким зверем, которому подарили розу, и он неловко принял ее когтистыми лапами. Зверь понимал, что роза прекрасна, но понятия не имел, как за нею ухаживать. Кейт расплакалась, и Джек вытер рукой ее слезы. Софи испуганно вскрикнула. Сигналы со всех сторон слились в возмущенный хор. Водители стали показывать уже средние пальцы – непристойный, оскорбительный жест. Совсем недавно Джек поднимал тяжеленную штангу, так что ему какие-то идиотские жесты? – Давай-ка лучше поедем, – попросила Кейт. Джек тронулся с места. – Наконец! – протянула Софи так жеманно, что родители дружно расхохотались. Пробка на дороге стала понемногу рассасываться. Стараясь говорить как можно более непринужденно, Джек произнес: – Утром ты получила эсэмэску от Тома. Он не сообщил, о чем он хочет поговорить? – Да нет, – покачала головой Кейт. – Просто попросил уделить ему время после тренировки. Уверена, ничего серьезного. Джек промолчал, не решаясь встретиться взглядом с женой. Когда утром Дейв сообщил ему грустную новость, первым делом он подумал о том, как обеспечить себе место в сборной. Надо, как видно, наращивать темп тренировок. Даже если ему придется заставить Землю вращаться против своей оси – все равно: единственное место в сборной будет за ним. А теперь, сворачивая наконец на парковку перед велодромом, Джек вдруг понял, как это типично для него – не подумать о том, что это значит для Кейт. То есть он подумал, конечно, но потом, в раздевалке. Когда он с головой уходил в спорт, то на несколько часов почти полностью забывал о других людях – даже самых близких. Они лишь на мгновение возникали в его сознании, словно фигуры в темной комнате, где чья-то рука включала и выключала свет, когда пожелает. Правда, как только Джек вспоминал о близких, ему хотелось сделать для них все, что требуется. «Пожалуй, только это и можно сказать в мое оправдание», – подумал он. Джек остановил машину, помог Софи выбраться из кресла, взял дочку на руки и захлопнул дверцу. Кейт выбралась вслед за ним и теперь стояла, переминаясь с ноги на ногу: ей не терпелось поскорее приступить к тренировке. На плече у нее висела сумка, волосы развевались на ветру, гулявшем вокруг серого купола велодрома. «Самый подходящий момент, – подумал Джек. – Если говорить, то сейчас. Скажу про изменения в правилах, и она получит хотя бы крошечное психологическое преимущество перед Зоей». Но… Кейт была такой радостной, а он держал на руках Софи, счастливую от того, что ее взяли сюда, что она сможет посмотреть, как тренируется мама. Нет, он не может ничего сказать! Еще один час, одна минута, даже десять секунд счастья… Больше ни о чем не хотелось думать. Пока звучал смех в ванных комнатах, пока они с Кейт целовались в машине среди дорожных пробок, пока вот так улыбались друг другу на ветру парковок – ничего не следовало менять. Джек ухватился за это мгновение радости, и оно не покинуло его, пока он, рука об руку с женой, шел от парковки до велодрома. Кейт поспешила в раздевалку, а Джек отнес Софи к треку, бережно усадил на сиденье позади технической зоны и закутал в черное флисовое одеяло. – Тебе удобно? – Ага. Софи натянула верхний край одеяла на голову – получился капюшон джедая. Она сразу устремила взгляд на Зою, которая разминалась на треке, совершая плавные неторопливые круги. На крутых откосах она взлетала высоко, до самого ограждения, зависала там на секунду, в пространстве между энергией и гравитацией, а потом скатывалась назад, к черной линии; колеса ее велосипеда издавали восходящую по высоте ноту. Она была в белом комбинезоне и белом шлеме с черным визором, на блестящей поверхности которого вспыхивали, отражаясь, все линии трека. Софи смотрела на Зою как зачарованная. Потом приподняла руки и направила их на нее, чуть согнув пальцы. – Что ты делаешь? – удивился Джек. Софи нахмурилась, раздраженная тем, что отец ей мешает. – Я воздействую на нее Силой. – Зачем? Софи опустила руки, уставилась на Джека. – Чтобы она упала, конечно. Джек не нашелся, что на это сказать. Софи отвернулась от него и снова подняла руки. «Ну ладно, не буду вмешиваться». Джек чмокнул дочь в макушку и подошел к Тому, сидевшему в технической зоне. – Зоя в хорошей форме, – сказал он. Том протянул ему руку, они обменялись рукопожатием. – Извини, что не встал. Сволочные коленки все хуже. – Да, Кейт мне рассказала. Ты когда-нибудь собираешься их оперировать? – Дружище, я собираюсь их ампутировать. Как говорится, овчинка не стоит выделки. И пусть потом ступни пришьют мне прямо к заднице. – И получится из тебя пингвин. – Точно! Как раз сгодится для южного полушария. Оба внимательно наблюдали за разминкой Зои. – Ты ей уже сказал? – спросил Джек негромко. Том покачал головой. – А тебе когда сказали? – Сегодня утром, перед тренировкой. А девочкам я скажу после. Пусть хотя бы сегодня об этом не думают. – Я бы на твоем месте поступил так же. Том бросил быстрый взгляд на Джека. – Ты Кейт ничего не говорил? – Это твое дело, старина. Я на ней только женат. Том заглянул Джеку в глаза. – Не знал, как сказать? – Что-то в этом роде. – Вот и я не знаю, – пробормотал Том, отводя взгляд от Джека. – Просто жуть, стыдобища. – Ты уже знаешь, как все будет обставлено? Том стал объяснять: – Место в команде определят путем формальной квалификации. Через три месяца, за несколько недель до Игр. В тот день мы увидим, кто из них быстрее. – Догадываешься, кто? – Не спрашивай меня об этом. – Но ты догадываешься? Том изо всех сил разыгрывал хладнокровие. – Три месяца – долгий срок, верно? У Джека мерзко засосало под ложечкой. – Ты думаешь, это будет Зоя. Том не ответил. Теперь он снова смотрел только на Зою. Она приступила к отработке полуспринтов – замедляла движение на прямых участках, разгонялась на виражах, снова сбрасывала скорость. Все получалось у нее небрежно, изящно. Пока что она не работала в полную силу, просто разогревалась. Она была в прекрасной форме. Том и Джек молча смотрели. – А ты уверен, что попадешь в команду? – спросил наконец Том. – Конечно, – ответил Джек. Том кивнул, не спуская глаз с Зои. – Я только что разговаривал с Дейвом. Он сказал, что ты ощущаешь «спокойную уверенность». – Насчет «спокойной» – не знаю. Я сказал ему, что могу явиться на квалификацию с любительским великом и тормозным парашютом, и все равно обгоню всех остальных. – Паршивец! – Раньше я был хуже. Том повернулся к Джеку. – Помню. Вот чего я никогда не мог понять: почему ты вообще участвуешь в гонках? Ты совсем из другого теста. Кейт – она хочет знать, что сделала все, что могла, и чтобы вы с Софи ею гордились. Зоя – ну, ее словно кто-то преследует. Она гораздо больше боится проиграть, чем радуется победе. А ты… Ты гоняешься на таком уровне только потому, что можешь. Джек усмехнулся. – Я гоняюсь на таком уровне, потому что меня вышибли из Шотландии. Том расхохотался. – Что, неужели я тебе не рассказывал? – Нет. – Я начал ездить на велике, когда мне было лет десять, – стал рассказывать Джек. – Мы тогда жили в Лейте, все мальчишки гонялись наперегонки по улицам. Что ни день – падение. Отцу надоело возить меня в травмпункт, и он уговорил меня тренироваться в шотландской программе. Решил, что так безопасней: гонять под крышей. А, кстати, отец мой был заядлым курильщиком – одну от другой прикуривал. Сидел в кабинете у тренера, от него за версту несло раком легких, а он травил байки про то, какие у нас все здоровяки. Мне выдали хороший велик, и я сделал всех юниоров в Шотландии. Гонка преследования, спринт, индивидуальные гонки – для меня это не имело значения: я просто физически не способен был проиграть. Мне исполнилось шестнадцать, и тренеры начали кормить меня фруктами и овощами – тем, что я и не пробовал. Главный из них сказал отцу, что такое питание – нечто вроде жульничества. А тут как раз другие гонщики стали отказываться от соревнований со мной, пришлось отменять гонки и в горах, и на равнине. Ну вот. Все шотландские тренеры собрались, значит, вместе и решили, что ради их же карьеры парня надо убрать из Шотландии. – И тогда тебе пришел вызов из Британской федерации велосипедного спорта? – Между прочим, я не хотел ехать. Целыми днями болтался за городом, волочился за девчонками. И вот как-то раз приезжаю домой подшофе, а меня ждет письмо: приглашают для участия в элитной перспективной программе на Манчестерский велодром. Просили захватить с собой полотенце, умывальные принадлежности и снаряжение. Небось, ты и писал это письмо? Утром у меня похмелье, а отец спрашивает: «Что это за письмо? » Я отвечаю: «Из Англии, па. Умоляют стать их законным королем». «А серьезно? » – продолжает отец. Ну, я ему рассказал про письмо, сказал, что в Манчестер не поеду ни за какие коврижки. Понимаешь, у меня и в мыслях не было уезжать из Шотландии – все равно что добровольно сойти с ума. – И что же заставило тебя уехать? Джек улыбнулся. – Отец кому-то позвонил. Две недели спустя, за день до начала программы, явился к нам один малый. А малый этот, как выяснилось, бывший чемпион Шотландии и дальних островов по боксу в первом полусреднем весе. Ну, ты можешь себе представить – в татуировках от шеи до пояса, и татуировки как на подбор – сцены изощренной, мягко говоря, жестокости. Звали его Джимом. Дверь открыл я, малый ухмыльнулся, обнажив все два ряда золотых зубов. Отец говорит: «Это Джим. Он проводит тебя на поезд». Я попытался сбежать, но Джим меня сцапал. Он сказал что-то вроде: «Вот увидишь, тебе понравится в Англии». А я: «Ни хрена не понравится». Тогда Джим схватил меня за волосы, оторвал от пола и шарахнул башкой о стену. «В Англии тебе очень даже понравится, – хмыкнул он. – Климат там мягкий, манеры у людей тонкие, и тебя там этим тонким манерам обучат». От боли я чуть не задохнулся. «Ладно, – говорю. – Ладно. Полюблю Англию, просто ужас как полюблю». И тогда отец сказал слова, которые я никогда не забуду: «Это ради твоего блага, Джек. Не хочу, чтобы ты закончил свою жизнь так, как я». Я – ему: «Но я же тебя люблю, па». А он: «Вот выиграешь золото, полюбишь еще сильней». – И что? Полюбил? Джек вздохнул, глядя на Зою, неторопливо выписывавшую круги. – Я так и не сказал ему, как много это для меня значило, а он, ясное дело, умер через год после Афин. Последнее время дышал через кислородную маску. Если бы не он, я бы пошел той же дорожкой. – Дружище, – тихо сказал Том, – похоже, твой отец был не такой уж плохой человек. Помолчали. Зоя начала очередной плавный круг. – Каждый делает, что может, верно? – наконец выговорил Джек. На трек вышла Кейт в синем обтягивающем комбинезоне. Собрав волосы в хвостик, она быстро подошла к Тому, расцеловала в обе щеки. – Прости, – извинилась она. Том постучал пальцем по циферблату часов. – Опоздала на девять минут, милочка. – Извини, были пробки, и… – Я виноват, – вмешался Джек. – Поздно заехал за Кейт и Софи, потому… Том поднял палец, призывая Джека умолкнуть. Затем взглядом попросил его покинуть техническую зону. Тренировка началась, расстановка сил изменилась. – Твой велосипед мы подготовили, – сказал Том, поглядывая на Кейт. – На случай, если ты все же вздумаешь появиться. Он указал на неуклюжий грузовой велосипед, стоявший рядом с тренировочными в центре велодрома. Спереди была прикреплена корзинка для доставки продуктов. – Ты же не посадишь меня на это чучело, правда? – простонала Кейт. – Считай, что тебе повезло. Еще раз опоздаешь – заставлю на нем гоняться. Кейт нарочито опустила плечи. За каждую минуту опоздания назначался штраф – разминки на грузовом велосипеде. Когда Кейт покатила его к треку, Зоя оторвала руки от руля и приветствовала подругу громкими аплодисментами. Кейт подмигнула Софи. – Хочешь прокатиться? – спросила она. Софи изумилась: – А можно? Кейт повела велосипед к тому месту, где сидела дочка, и Джек осторожно усадил Софи в корзинку, закрепленную у руля. – Все хорошо, моя девочка? – спросил он. Софи кивнула и крепко вцепилась в корзину. Она была не слишком уверена, что все так уж хорошо. – Не бойся. Джек придержал велосипед. Кейт оседлала его и выкатила на трек. Она повела велосипед медленно и осторожно, держась черной линии у края. Счастливая улыбка озарила лицо Софи. Зоя принялась подыгрывать Кейт: скатилась по наклону виража, обогнала ее, а потом дала обогнать себя. Софи вскрикнула от радости и призвала мать ехать еще быстрее. Лесистый спутник Эндора. Территории Внешнего Кольца, сектор Модделл, 43 300 световых лет от ядра Галактики. Сетка координат Н-16

Софи запустила двигатель и повела спидербайк между деревьями. Заработало ускорение, в лицо ударил поток воздуха. Здорово! Ее машину преследовал имперский разведчик. Софи крепче сжала руль и совершила несколько обманных маневров. Имперский разведчик был не так прост! Какие бы финты ни выделывала Софи, враг повторял все ее движения. Казалось, он знает, что собирается предпринять Софи, чуть ли не раньше нее. Это вызывало не только тревогу, но и восхищение. Враг явно был не простой имперский солдат. Может, это сам Дарт Вейдер. – Быстрее! – крикнула она и почувствовала, что ее спидербайк набирает скорость. Внизу, под деревьями, стоял, запрокинув голову, дроид C-3PO – встревоженный мешок винтиков. «Ты уверена, что знаешь, как безопасно водить машину? » – казалось, говорила его глупая механическая физиономия. – Расслабься, – прозвучал сквозь свист ветра голос Хана Соло. – Гонка всегда небезопасна. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта, велодром

Джек наблюдал за Кейт, Софи и Зоей с замиранием сердца, и когда к нему повернула голову Зоя, он обрадовался и умоляюще взглянул на нее. Зоя на миг задержала взгляд, но ее глаза закрывал визор. Джек невольно поежился. На счастье, Зоя прекратила шутливое преследование. Она поехала рядом с Кейт и Софи и начала громко описывать происходящее в стиле спортивных комментаторов: – Гонщики выходят на финишную прямую. Лидирует Софи Аргалл. Более восхитительного выступления восьмилетней спортсменки еще ни разу не видели Олимпиады. Сейчас она опережает своих соперниц. Посмотрите, какое решительное у нее лицо! Она мощно одолевает последний вираж, и вот она, финишная прямая… Получится ли у нее? Говорили, что это невозможно, но, господи, она сделала это, чудо-девочка из Манчестера, она только что завоевала золото! Они пересекли финишную линию, и Софи подняла руки в победном приветствии. Джек заметил улыбку Зои – визор не закрывал ее губы. Зоя проехала вперед и продолжила свою разминку. Она редко так весело разговаривала с Софи. Она вообще крайне редко с кем-либо разговаривала. Джек осторожно вытащил дочь из корзины, взял на руки и сел вместе с ней рядом с треком. От волнения ее слегка пошатывало. Джек завернул Софи в одеяло, прижал к себе и стал наблюдать за спаррингом Кейт и Зои. Кейт пересела на свой обычный велосипед, проехала на нем несколько кругов, а потом Том велел обеим спортсменкам работать с энергетическими интервалами: десять секунд с полной выкладкой, затем – минута на восстановление частоты сердцебиения. Всякий раз, когда гонщицы проносились мимо, Софи шептала: – Давай, мамочка, ты же можешь быстрее! Джек не был так же уверен. Выбрать одну из двух всегда было непросто. В больнице, после аварии на треке, Зоя держала его за руку. Он очнулся от наркоза и увидел ее. Она смотрела на него скорее с сарказмом, нежели сочувственно. – Ты не слишком-то торопился, – сказала она. – Куда? – Вернуться в сознание. Я даже соскучилась. Джек осмотрелся. Кровати, светло-зеленые простыни, дешевые шторы. Или больница, или гостиница – впрочем, второй вариант вряд ли: не та ситуация. Девушка сказала, что случилась авария, и попросила за это почему-то прощения. – Какая еще авария? – удивился Джек. Сотрясение мозга отбросило его назад. Однако Зою он смутно припоминал, даже вспомнил ее имя, вот только как и где они познакомились? На всякий случай он ей улыбнулся. Кажется, они о чем-то спорили, за что-то друг на друга сердились. То ли совсем недавно, то ли давным-давно. Возможно, он дико напился и до сих пор не очень-то протрезвел – в этом проблема. «Интересно, почему она держит меня за руку? » – Прости, а мы с тобой что… встречаемся? Она улыбнулась, покачала головой. – А ты бы хотела? Ты такая красивая. – Господи, – проговорила она. – Какой смешной! Не переставая улыбаться, она рассказала, что они повздорили на велодроме, и Джек вспомнил, как она в ярости влепила ему пощечину. Похоже, он вывел ее из себя. Но теперь она выглядела иначе. Вся жесткость ее исчезла. Она говорила и говорила, а Джек смотрел на эту красивую девушку, и она казалась ему то грустной, то сердитой – а ведь, возможно, она просто спрашивала, не принести ли ему чаю с пирожным. Он почти не следил за ее речью. Голос возникал и исчезал, словно переливы звуков в конце мелодии «Дерзкий, как любовь». И все время перед Джеком покачивалось нечто белое на зеленой петле. Прошло немало времени, прежде чем Джек осознал, что это – его собственная нога, закованная в гипс и подвешенная к потолку. «Интересно, зачем они это сделали? » Он увидел собственные пальцы, торчащие из гипса, попробовал ими пошевелить. Сделать это оказалось непросто: пришлось скосить глаза к переносице и сосредоточиться. Ого, да это так же трудно, как посадить самолет – всего-навсего пошевелить пальцами. Он засмеялся. – В чем дело? – раздраженно спросила Зоя. – Моя нога, – с сомнением в голосе выговорил Джек. – Какого черта она там делает? Зоя снова принялась рассказывать ему об аварии, но он прервал ее. – Сунь руку под одеяло, – попросил он. – Нога-то хотя бы ко мне пристегнута? Принадлежит она мне или нет? – Под одеяло? – усмехнулась Зоя. – Ну, это еще должно тебе повезти. Джек усмехнулся в ответ: – Попробовать-то можно, правда? – Ты всегда такой? Вопрос смутил Джека. Морфий начал выветриваться. Он снова сосредоточился на своей ноге. На этот раз – из-за боли. И еще – он пригляделся к Зое, увидел ее яснее. Бледная, напряженная. Голова бритая, как у каторжника. – Расскажи о себе, – попросил Джек. Спросил просто так, из вежливости. И еще – чтобы дать себе время подумать. Зеленые глаза Зои уставились в пространство. – Да тебе об этом знать вовсе не хочется. – Нет, хочется. Зоя взглянула на него сердито, но гнев тут же сменился какой-то неуверенностью. – Правда? Джек смутился. Он понял: Зоя боялась, что с ней играют. Он сжал ее руку. – Правда. Что-то в лице Зои погасло. – Ладно, проехали. Но глаза говорили совсем другое. Пришла медсестра, снова вколола Джеку морфий. – Я вас люблю, сестра, – сказал Джек. – Вы самое красивое создание на свете. – Что с тобой, черт возьми? – покачала головой Зоя, когда ушла медсестра. – Наверное, это, – показал Джек на ногу. – О господи, неужели я сломал ее? Тянулось время. Пришли и ушли родители, но в дурмане морфия он их не узнал. Когда он очнулся, снова был день и Зоя снова держала его за руку. Еще в палате стояла Кейт, молча глядя на них. Как только Джек увидел ее лицо, он ее сразу вспомнил. Это была та девушка, с которой он разговаривал – там, на треке. Та, от которой не мог оторваться. Ему нравилось, как она смеется, как пожимает плечами, как любой негатив легко превращает в позитив. От нее исходила какая-то добрая энергия, рядом с ней он чувствовал себя проще, сильнее. Она увидела, что Зоя держит его за руку, и, похоже, пришла в отчаяние. Джек попытался приподняться, но у него были сломаны ребра, и он, застонав от боли, упал на подушку. – Прости… – с трудом выговорил он. – Нет, нет, это ты прости, – пробормотала Кейт. – Я не знала, что у вас… А я… – О нет, нет, ничего нет… – Джек запнулся. У Кейт мелко задрожала нижняя губа. – Извините, – сказала она. – Я так устала. Думала, дай зайду… – Нет, пожалуйста, это только… Джек высвободил руку, но Кейт уже шла к двери. Зоя и Джек проводили ее взглядом. – Черт, – выругался Джек, приподнял голову и тут же уронил ее на подушку. Кроссовки Кейт поскрипывали все тише. Тяжелая дверь закрылась за ней. – Хочешь, я верну ее? – спросила Зоя. – Тебе решать. Створки дверей покачались и замерли в неподвижности. Может быть, все это ему просто померещилось? Джек вздохнул. – Не-е-ет. Он хотел прикоснуться к руке Зои, но она положила их на колени. «Понятно, – подумал Джек. – Только слишком уж театрально». – Ну да, я плохой, – спокойно проговорил он. – Нет, все нормально. Она вообще-то классная. – Да? То есть… – Слушай, ты мне голову не морочь, ладно? Ты с ней три дня заигрывал. – Ага, я такой. На самом-то деле я влюблен в велик. – Это должно меня порадовать? Джек вдруг устал извиняться. Морфий уже не действовал, и он снова ощутил пульсирующую боль в ноге. – А мне все равно. Зоя удивленно заморгала. – Спасибо, просветил. – Не за что. С минуту они молчали, потом Зоя фыркнула и откинулась на спинку стула. – Она, конечно, больше в твоем стиле. – Да ну? И какой же у меня стиль? – улыбнулся Джек. – Очень радостная. Очень нормальная. Очень хорошенькая, – по пунктам объяснила Зоя. – А ты? Зоя вымученно усмехнулась. – А я уродка – внутри, понимаешь? Я тебе голову заморочу. – Надо же. Я сам, бывает, так говорю: «Я плохой парень, я разобью твое сердце». Хорошие слова, очень возбуждают. – Думаешь, я шучу? – Со мной ты так не поступишь, – сказал Джек. – Погляди на меня. Я несокрушим. – Несокрушимых не бывает, – возразила Зоя. – А ты попробуй, – предложил Джек. Он взял Зою за руку и потянул к себе. В первое мгновение она сопротивлялась, но все же позволила притянуть себя ближе. Она уже не улыбалась. Их губы готовы были соприкоснуться, когда она повторила: – Несокрушимых не бывает, Джек. Итак, первый поцелуй начался с предупреждения. И с неожиданной мысли о Кейт. С чего это вдруг перед ним возникло ее лицо, почему оно его так встревожило? Это ему не понравилось. За три дня занятий в программе между ними ничего такого не произошло, хотя это было вообще-то не в его стиле. Да, они флиртовали, но она держала дистанцию, именно поэтому казалось, что она его легко забудет. Ему было как-то не по себе: почему он думал о ней сейчас, как раз тогда, когда тело подсказывает, что думать не надо? Целовать Зою было приятно, но поцелуи совершенно необъяснимо вызывали мысли о Кейт – как если бы ты собрался выйти из дома, надел ботинки и куртку, открыл дверь, а за ней не улица, а прихожая. Зоя пробыла с ним весь день, а потом – до конца недели. Поцелуи, разговоры шепотом – все это было так замечательно, что постепенно чувство неловкости пошло на убыль, он перестал думать о Кейт в те мгновения, когда к нему прикасалась Зоя. Он привык к ее губам, ему нравилось ее слушать. Морфий помогал ему пребывать в блаженном состоянии – чуть выше боли и чуть ниже истинного счастья. Палата постепенно заполнялась пациентами, и медсестры попросили сократить время посещений. С шести до девяти вечера Зоя была вынуждена удаляться, но она возвращалась в ту же минуту, как только ее снова впускали. Она часами сидела рядом с Джеком, запускала руку под одеяло и прижимала ее к его сердцу. Джек гладил ее пальцы, колени, бедро. На второй день она вдруг засунула его руку за пояс джинсов, пока другие пациенты пялились в телик, где показывали «Обратный отсчет»: пытались из шести чисел путем арифметических действий получить заранее обозначенное. Джек наслаждался теплом тела девушки. Он был близок к тому, чтобы сказать самому себе: «Я влюбился». Оба заводили друг друга. Джеку нравилась дерзость Зои. Ей было безразлично, поймают их или нет. Он был в восторге, когда она запускала руку под одеяло, гладила его гениталии и шептала на ухо: «Когда мы отсюда выберемся, имей в виду, что тебе грозит большая опасность». Ему было девятнадцать, он пребывал в морфийном полубреду и, может, поэтому не видел в их поведении ничего дурного. Они играли в такую игру: когда в палате было полно пациентов и посетителей, Зоя закутывалась ниже пояса в одеяло, будто ей холодно, Джек совал руку под одеяло, а Зоя читала ему спортивные статьи из «Дейли Мейл» самым равнодушным голосом, какой только могла изобразить. «Когда бы любители футбола ни собрались поговорить о красоте игры, они непременно будут вспоминать тот вечер, когда „Манчестер Юнайтед“ обыграл „Ювентус“ со счетом „два-ноль“, после чего Турин облачился в саван. Эта игра навсегда останется одним из самых восхитительных возвращений в анналах европейского футбола». Сторонний наблюдатель заметил бы только, что голос Зои становится чуточку хрипловатым на словах «облачился в саван» или что она вдруг краснеет. А потом она блаженно откидывалась на спинку стула и мечтательно зачитывала гороскопы. – «Телец, – читала она. – Вы встретитесь с высокой темноволосой незнакомкой. Тем или иным способом она вам устроит офигенный оргазм, а в палате никто ничего не заметит». – Не выдумывай! Ничего такого там не написано. – Ты прав, это же «Дейли Мейл». – Зоя делала вид, будто читает газету. – На самом деле написано: «восхитительный оргазм». – Ни разу не встречал никого вроде тебя, – признался однажды Джек. – Вот почему ты до сих пор все еще счастлив, – небрежно отозвалась Зоя. На следующий день по телевизору показывали гонку старинных автомобилей, и все в палате увлеченно смотрели шоу. Зоя спокойно закрыла большую часть кровати ширмой и нырнула к Джеку под одеяло. Он зажмурился. Казалось, между ними образуется некая связь, которая путем неизвестных ему механизмов (каких именно, он пока не знал, но верил в них, как верит старушка, что, отстояв длиннющую очередь, непременно получит автограф на акварели местного художника) сотворит счастье. Это счастье может продлиться очень долго – может быть, всю жизнь, но где – да мало ли где? К примеру, на съемной квартире-студии, где в прихожей будут висеть их велосипеды. А потом появится квартира побольше, а потом, может быть, дом с детской… Шоу закончилось, начались новости. Джек был на вершине блаженства. Зоя – его будущее, неторопливо конденсирующееся из раскаленных добела газов юности. Так не спешит формироваться новая звезда. Джеку уже казалось, что он любит ее. Он признался ей на пятый день и тут же понял, что совершил ошибку. Он сказал это в сумерках долгого вечера, в палате, переставшей быть сценой, на которой блистали лишь они вдвоем, в палате, где становилось все больше несчастных, больных людей, а за ними тянулась свита – тучные и тощие посетители с хозяйственными сумками, набитыми дешевыми книжками и всевозможной жратвой. – Что? – рассеянно спросила Зоя. Она обвела взглядом остальных пациентов. – Я хотел сказать, что между нами – потрясающая связь, ты так не думаешь? Собственные слова ему самому показались ужасно глупыми. – Связь? – переспросила Зоя. Медсестры разносили подносы с чуть теплой едой, приготовленной в огромных кухнях из нержавеющей стали, не то чтобы небрежно или там неумело, но с полным безразличием к утешению и поддержке, в которых нуждаются люди. Поднос опустился на столик, стоявший рядом с кроватью Джека. Из-под блестящей крышки с дырочкой, в которую можно было засунуть палец, чтобы ее подцепить, едва заметно пахло чем-то безвкусным. Джек вдруг осознал, как опасна эта обыденность происходящего, – с какой быстротой испаряется уникальность их отношений. Больничная палата – и весь мир – поглотили ее. – Понятия не имею, о чем это ты? – произнесла Зоя. – Бормочешь какую-то ерунду. Отчаяние захлестнуло Джека. – Я люблю тебя. Она замерла. – О… – Что? Зоя провела ладонями по бритой голове, шумно выдохнула. – Надо же… Кровь застучала у Джека в висках. – Слушай, – сказала Зоя. – Это для меня чересчур быстро. Понимаешь, я ведь пришла сюда потому, что Кейт в тебя втюрилась, а теперь… Джек схватил ее за руку. – Что? Зоя помолчала, взглянула с недоумением. – А я думала, ты все понял. Разве нет? Кейт наверняка должна была явиться сюда, вот я и решила оказаться здесь раньше. Ну что? Не смотри на меня так. Ты же сам сделал выбор. Джек отпустил руку Зои, попытался сесть. – Кейт влюбилась в меня, и поэтому ты… – Слушай. На треке она наверняка будет мне самой серьезной угрозой, ну я и подумала… Джек оцепенело смотрел на Зою. – Да что такое? – продолжала она. – Я говорю о том, почему пришла к тебе первой. А осталась потому, что ты мне нравишься, так что особенно не переживай. Но любовь… Ты только не обижайся, но для меня это так неожиданно. Джек потер кулаками глаза. – Ты здесь, чтобы отпугнуть Кейт? Зоя вздохнула. – Ты из-за морфия так медленно соображаешь? Я пришла, чтобы ее отпугнуть. А осталась из-за тебя. Джек запустил всю пятерню в волосы. – И когда ты собиралась мне сказать? Зоя нервно засмеялась. – Ну… Я думала, ты все понял. – Нет, конечно, я ничего не понял. У меня не так работает голова. Ни у кого она так не работает. Зоя постаралась улыбнуться. – Прости. Наверное, я слишком много думаю о гонках. То есть, если это… Джек произнес следующую фразу шепотом, чтобы не услышали другие пациенты: – Это хрен знает что, вот что это такое! Зоя тоже постаралась говорить тише: – «Хрен знает что» – признаваться в любви тому, кого едва знаешь. А я делаю, что хочу, понятно? – О, очень хорошо. И как долго ты собираешься оставаться со мной? До тех пор пока не поймешь, что Кейт не вернется? Зоя грустно посмотрела себе под ноги. – Не будь гадом, Джек. Какое-то время они молча глядели друг на друга, потом Джек медленно опустился на подушки. Она взяла его за руку, и он не воспротивился. – Ты мне нравишься, – повторила она. – Больше, чем я думала. Хотелось бы верить, что мы можем быть вместе. Джек вздохнул. – Ты мне тоже нравишься. – И твои родители мне понравились, – продолжала Зоя. – А, кстати, откуда ты родом? – Ты с ними познакомилась? – удивился Джек. – Когда они приезжали навестить тебя, – объяснила Зоя. – Ты разве не помнишь? – Конечно, нет… А мой отец к тебе не подкатывал? – Да он был в ярости, что ты из-за меня разбился. Схватил за руки и давай трясти. Джек застонал. – Нет, все нормально. Как только почувствовал, какие у меня бицепсы, сразу стал искать повод остановиться. – Жаль, что так вышло. – А мне он понравился. И мама твоя тоже. Хорошая пара. – Хочешь сказать, что моя мамочка повторяет все, что скажет отец? Зоя сжала руку Джека. – Вот увидишь, сам женишься на такой. – Ни за что. – Еще как женишься. Это будет какая-нибудь святая женщина, наводящая порядок в твоем бедламе. – Не хочу повторять судьбу родителей. – Все так говорят. – А ты – хочешь? Зоя опустила глаза. – Моих родителей давно нет. Отец с нами не задержался, а мать убила себя, когда мне было двенадцать. Меня удочерили. – Она подняла голову и увидела, что Джек пристально на нее смотрит. – Ну и что? Такое бывает. Что теперь? Джек поднял руки. – Ничего. – Ну уж нет, говори. – Уж очень все… интенсивно, – пробормотал Джек. Зоя непонимающе уставилась на него. – Интенсивно? Он развел руками. – Ну да, то есть… Зоя рассмеялась, и Джек снова заметил невеселые огоньки в ее глазах. – Ты только что объяснился мне в любви. Так что прости уж за интенсивность. Она отъехала на стуле от кровати и встала. Джек потянулся за ней, но она его оттолкнула. – Уходишь? Он увидел, как она смахнула слезу со щеки. – Не могу остаться. Джек проводил Зою взглядом, и каждый ее шаг отзывался в нем болью, которую – он это знал – придется убивать морфием. На следующий день, в часы посещения, Джек не спускал глаз с дверей. Он ждал каждый день, но Зоя больше не пришла ни разу. Через две недели, когда ему еще продолжали колоть обезболивающие, врачи перевели его на программу интенсивной физиотерапии. Джек сидел в кресле-каталке в главном вестибюле больницы и ждал медсестру. Он вытащил из кармана мобильник, хотел ей позвонить, но засмотрелся на игровое шоу, подняв голову к кронштейну, на котором был подвешен телевизор. Звонить сестре он передумал и набрал совсем другой номер. В трубке услышал прерывистое дыхание: похоже, ему ответили на бегу. – Да? – Это я, – сказал Джек. Воцарилась долгая пауза. – Я стерла твой номер, – наконец ответила Кейт. – Я бы поступил так же. – Понятно. – Я обидел тебя. – Все нормально. Слушай, у меня пробежка… – Кейт, пожалуйста. Я хочу объяснить. У меня было сотрясение мозга. Контузия. Я тебя даже не сразу вспомнил. – Зато вспомнил Зою. – Тоже не сразу. А потом она не давала о себе забыть. Еще одна долгая пауза. Только слышен был шум машин. – А сейчас ты как? – спросила Кейт. – Не знаю. Совсем недавно я был самым быстрым гонщиком на свете, а теперь сижу в инвалидном кресле, и у меня… сейчас проверю карманы… девять фунтов и сорок пенсов, четырехмиллиметровый шестигранный ключ и три таблетки парацетамола. Мне потребуется еще одна операция на ноге. Еще у меня трещины в позвонках. Буду ли я снова гоняться? Врач говорит – пятьдесят на пятьдесят. – Черт. Мне очень жаль. – Не стоит меня жалеть. Все это мелочи жизни. Один взмах веничка для взбивания яиц – и все будет в ажуре. Кейт засмеялась. – Доктора не обещали вылечить тебя от самомнения? – Нет, боюсь, что я хроник. Совершенно неоперабельно. – А ты совершенно невозможен. – Как у тебя как дела? – осторожно спросил Джек. – Хорошо? Кейт вздохнула. – Целую неделю я себя ненавидела, потом целую неделю ненавидела Зою и еще неделю – тебя. Только-только стала приходить в себя. – Похоже, я вовремя позвонил. – Прекрати. Ты с ней встречаешься? – Нет. – Между вами что-то было? – Ничего хорошего. – И теперь ты звонишь мне? – Ну… ты единственная знакомая англичанка, которая не пыталась меня убить. Кейт опять засмеялась. – Почему ты думаешь, что я этого не сделаю? – Я совершил ошибку, – после паузы заговорил Джек. – Обманулся. И мне ужасно жаль, что так вышло. Я звоню, чтобы сказать об этом. Желаю тебе удачи, и будь осторожнее с Зоей. Она ничего, но ради победы способна на многое. – Спасибо, – коротко ответила на эти слова Кейт. – Отлично. Еще увидимся, правда? Надеюсь, на треке. – Ну, поправляйся. Спасибо, что позвонил. Она повесила трубку. Джек с силой сжал хромированные ободья колес, повернул их и задумался: «Интересно, а как себя ощущают те, кто участвует в гонках на таких штуковинах? Наверное, не так уж плохо. Обзавестись суперсовременным креслом с аэродинамической формой, самоориентирующимися колесами… Пожалуй, можно гонять, как на „Формуле-1“». Джек сидел и представлял себе такие гонки. Шло время. Действие обезболивающих слабело. Он посмотрел на свой мобильник, вспомнил голос Кейт, и у него в груди образовалась печальная пустота. Разболелась нога, лежащая на приподнятой подножке. Впервые в жизни Джек почувствовал себя слабым. С тяжелым вздохом он привалился к обшарпанной виниловой спинке кресла и поднял глаза на экран телевизора. Двое участников шоу, вооруженных считывателями штрих-кодов, угадывали цены всевозможных товаров. Джек немного понаблюдал за игрой – вдруг пригодится, если придется расстаться с гонками. И тут зазвонил мобильник. – Послушай, – сказала Кейт. – Ты где? – В больнице. Морально готовлюсь звонить предкам, чтобы они меня отсюда забрали. – Пока не звони, – попросила Кейт. – Сиди там, где сидишь. Через два часа она уже входила в вестибюль в своем спортивном костюме. – Я, конечно, дура, что приехала, – смущенно улыбаясь, проговорила она. – Два раза останавливалась на М6. Чуть не повернула обратно. – Ты потрясающе выглядишь, – сказал Джек. – А ты дерьмово, – ответила Кейт. Разговаривали они мало. По дороге на север в стареньком «фольксваген-гольфе» слушали «Радио-2». Машину Кейт одолжила у друга с работы. Когда проезжали Престон, взошло солнце, а из динамиков полилась песня «Робкая улыбка». Джек положил руку на колено Кейт. Она спокойно сняла его руку, не спуская глаз с дороги. Джеку понравилось, как она ведет машину: Кейт сидела очень близко к рулю и держала руки на самом его верху. Сдвинув брови, она смотрела в ветровое стекло так внимательно, словно ехала по пересеченной местности, а не по ровной прямой полосе асфальта с аккуратной разметкой полос. Машин на дороге было немного, и все они двигались примерно с такой же скоростью, как Кейт. Только потом Джек узнал, что у нее что-то случилось с линзами, и ей не хотелось, чтобы он увидел ее в очках. А тогда он сказал: – Ты ведешь машину как старая леди. – Старая леди тебя бы в машину не взяла, – помолчав, ответила Кейт. Когда они остановились выпить кофе на станции автосервиса, пришлось вытаскивать из багажника инвалидное кресло и помогать Джеку пересесть в него. Джек въехал в туалет для инвалидов, остановил коляску рядом с высоким фаянсовым унитазом, развернул ее на сто восемьдесят градусов и перебрался на унитаз. Он мочился сидя, держась за широкие хромированные поручни, и старался не думать о том, сколько задниц, измученных пролежнями, оправлялось здесь до него. Когда он ехал обратно на парковку, к колесу прилепился кусок собачьей какашки, и Джек испачкал правую руку. Сев в машину, он стал вытирать руку платком, который выдала ему Кейт, а она в это время завела пространную речь про то, что ничего ему не обещает. Похоже, Кейт репетировала ее все время, пока они ехали на юг. Ее жилище представляло собой маленькую комнату, окно которой выходило на коричневые воды залива. В комнате стояла складная кровать. Поскольку у Джека был поврежден позвоночник, на кровать лег он, а Кейт устроилась на полу, на надувном матрасе. Днем она уходила в спортивный зал, а Джек занимался упражнениями, предписанными физиотерапевтом, и читал велосипедные журналы. Телевизора у Кейт не было. По вечерам она тренировалась на дорожном велосипеде и возвращалась домой поздно. Джек готовил для нее макароны, катаясь от раковины к плите. Дважды в неделю Кейт возила его на консультации в Манчестер. Каждое утро поддерживала его голову и шею, когда он, лежа на полу, укреплял брюшной пресс. Когда Джек смог впервые встать с кресла и без помощи Кейт удержать равновесие, она была рядом. Она взяла его за руки и помогла снова сесть в кресло, когда боль в спине стала невыносимой. То время было наполнено вспышками улучшений, но за ними следовали откаты. На второй месяц Джек смог дойти от квартиры до магазина на углу и обратно, а потом лежал в постели два дня и две ночи и мучился от боли в спине. На вторую ночь его страданий Кейт легла рядом. Она не собиралась с ним целоваться, но уснула, обняв Джека и прижавшись лицом к его шее. Наутро не было сказано ни слова; день начался как обычно. И он, и она тактично отводили взгляд, когда другой одевался. Между тем в доме поселилось счастье. Как только Джек сумел прошагать приличное расстояние, он дошел до спортивного зала, где работала Кейт, а она поцеловала его в машине по дороге домой. Это получилось так просто, естественно. Они стали спать вместе, прислонив надувной матрас к стене. Выдернуть из него затычку и сдуть – сразу же, в первый день – было бы чересчур откровенно. На следующий день Кейт работала допоздна, а Джек слонялся по дому, поглядывая на матрас, но решил, что, если это сделает он, получится довольно нагло. На третий день, когда Джек вышел погулять по кварталу, Кейт сама прикоснулась к затычке. То, что происходило между ней и Джеком, было слишком уж хорошо, как бы не сглазить. К концу недели и он, и она перестали замечать матрас. К тому же на него было удобно вешать трико после стирки. Матрас простоял у стены целый месяц, медленно выпуская воздух. В конце концов он накренился так сильно, что его уже нельзя было использовать в качестве вешалки. И тогда Кейт поступила так, как и следовало поступить, забыв о присвоенных предмету свойствах магического талисмана. Она положила матрас на пол, вытащила затычку, а потом скатала, чтобы выпустить оставшийся воздух. Комната, которую они теперь легко и непринужденно делили с Джеком, наполнилась дыханием Кейт, которое она впустила в матрас в ту ночь, когда привезла Джека к себе. Зоя позвонила через четыре месяца, когда Кейт уехала на национальный чемпионат, а Джек отправился размяться на велосипеде. Это была долгая, медленная и болезненная прогулка, означавшая начало реабилитации в спорте. Джек ехал неторопливо, стараясь не перегружать себя. Мобильник зазвонил, когда он находился на середине долгого подъема в долине Даддон, и он обрадовался возможности остановиться. Увидев номер Зои, он растерялся – нажать или нет на зеленую кнопку? Стоял погожий день, дул ветерок, из далеких туч струились полосы дождя. Пахло овцами и сырым папоротником. Было прекрасно ехать на велосипеде посреди такой красоты. Он запросто мог не отвечать на звонок, – но все, что случилось у них с Зоей, казалось сейчас таким далеким – и по времени, и по расстоянию. Пожалуй, вреда не будет, решил Джек и нажал кнопку. – Алло. – Просто не верится, что тебя нет на национальном чемпионате, – сказала Зоя. – Я пока не в форме. Набираюсь сил. – Кейт мне так и сказала. Я только что победила ее в финале. Я, мать твою, выиграла национальный чемпионат! Еще не успела отдышаться! – Что ты для этого сделала? Ослабила спицы на велике Кейт? – Я просто проехала мимо нее. Это было легко. Она ведь занималась тобой, вместо того чтобы тренироваться. – Это низко. – Это правда. Вы друг другу мешаете. Она тащит тебя вниз, на свой уровень. – Ты звонишь, чтобы наговорить гадостей? – Я звоню, потому что мне тебя не хватает. Зоя успела отдышаться. Голос у нее стал нежным, взволнованным. Было слышно, как вопят болельщики на трибунах велодрома. Джек ощутил холодный прилив адреналина. Он на миг отнял телефон от уха и обвел взглядом долину. В просветах между тенями, отбрасываемыми тучами, по невысоким холмам и склонам глубоких обрывов плыли золотые пятна солнечного света. В кронах густых дубов звучали крики воронов, слышалось блеяние овец, пасущихся над зарослями папоротников. – У нас с Кейт все замечательно, – сказал Джек. – Пора вернуться на соревнования. Она тебе только мешает. – Мешает мне, Зоя, поврежденная спина. Она расхохоталась. – Как это пошло! У тебя даже голос стал пошлым. Тебя приручают. Джек засмеялся тоже. – Ты ошибаешься. Я люблю Кейт, ясно? – Люблю, люблю, люблю. Из тебя это слово капает, как смазка для велосипедной цепи. Джек больше не мог притворяться, будто ему приятно говорить с Зоей. – Я знаю, что чувствую. – Значит, Кейт? То есть мне Кейт тоже нравится. Она славная, но у нее есть дурная привычка приходить второй. Ты еще не заметил? Джек в гневе прервал разговор и огляделся по сторонам. День был безнадежно испорчен. Холмы по-прежнему красивы, свет нежен и легок, но теперь все это далеко от него. Джек спрятал телефон в карман, сел на велосипед и со свирепой настойчивостью проехал оставшуюся часть намеченного маршрута. Легкие у него горели, мышцы ныли, но эти страдания стали ему приятны. Джек словно воссоединился с той мощью, которая жила внутри него. Он понимал, что именно Зоя вернула его в игру, но это лишь добавляло злости, с которой Джек атаковал холмы. В квартиру Кейт он попал измотанным, но все же в нем осталась неизрасходованная энергия. Стоя под душем, он думал о Зое. Тринадцать лет спустя она все еще могла заставить о ней думать, просто взглянув на него. Джек крепче обнял Софи и попытался сосредоточиться на мыслях о дочери. Том закончил разминку гонщиц и велел им встать на стартовой линии для спринтерского заезда. Кейт поставил на внутреннюю дорожку, Зою – на дорожку наружную. Гонщицы установили передние колеса велосипедов на линию старта и переглянулись. Том дунул в свисток. – Ну, теперь смотри, – шепнул Джек на ухо дочери. Зоя и Кейт начали заезд очень медленно, стоя на педалях и следя друг за другом. Это была тактика оценки и выжидания. Кейт вырвалась вперед, но Зоя тут же ее настигла. Исключительное чувство равновесия, крошечные движения руля, еле заметные изменения давления на ручки помогали им сражаться за минимальнейшие преимущества позиции. Кейт, которой досталась внутренняя дорожка, имела возможность ехать прямее. Наружная дорожка была сложнее, длиннее; Зоя же могла выезжать выше на виражах, и каждой ее атаке помогала гравитация. Скорость и та и другая набирали постепенно. Кейт выехала вперед – все еще медленно – и обернулась в ожидании реакции Зои. Та держалась позади. Она была готова устроить засаду, если Кейт хоть на долю мгновения утратит сосредоточенность, хотя бы моргнет. Джек знал: не моргнет. Он сам смотрел на трек, не мигая. Трудно было представить себе более качественную гонку. Они соревновались с девятнадцати лет, и обе прекрасно знали стиль друг друга. Что бы ни сделала одна, вторая этого ожидала и не давала сопернице укрепить преимущество. Вот они сбросили скорость и прикоснулись друг к другу плечами. Медленнее, еще медленнее. Остановка. Обе не желали рисковать, обе даже поворотом головы боялись выдать крошечное преимущество положения тела, следили за любым изменением четких очертаний своих теней, слившихся на кленовых досках трека. Они вместе держали равновесие и прислушивались к характерному ускорению дыхания. Помогая друг другу держать равновесие, они не выглядели ни соперницами, ни членами одной команды. Интимность их взаимозависимости была похожа на интимность любовниц. – Они остановились, – сказала Софи. Джек сжал руку дочери. – Нет. Все только начинается. И это «все» случилось внезапно и быстро. Без всяких прелюдий Кейт рванулась вперед и создала разрыв. Зоя ответила на вызов, работая педалями на максимальной мощности. Теперь каждая из гонщиц принимала решения мгновенно, выбирала курс инстинктивно, немедленно и неотвратимо реагируя на действия соперницы. Ты сворачивал влево или вправо и уже не мог ничего изменить. Через несколько секунд стал слышен свист рассекаемого велосипедами воздуха. На втором круге Зоя сократила разрыв и покатилась в воздушном кильватере Кейт. Обе работали на пределе человеческих сил. На третьем, финальном круге Зоя поравнялась с Кейт на финишной прямой. Она с таким напряжением двигала нижней челюстью, делая вдохи, что кожа на ее лице плотно обтянула кости черепа. Гонщицы пересекли финишную линию на полной скорости, с горящими легкими. Продолжая по инерции катиться вперед, уставились друг на друга. Их гонки всегда заканчивались так, сколько бы зрителей на них ни смотрело – трое или три миллиарда. Кейт и Зоя смотрели не на линию на треке, не на флаги под потолком, не на транспаранты на трибунах – только друг на друга. Они катились все медленнее, а по велодрому разносился рокот велосипедных колес. – Кто победил? – спросила Софи. Джек вопросительно взглянул на Тома. – Ничья, – сказал Том. – Иначе не скажешь. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта, раздевалка

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒