«Крестокрыл» гнался за истребителем ДИ через бесконечную черноту пространства. Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный центр велосипедного спорта 12.57 3 страница

– Думаю, он упал и ударился, – сказала Кейт, когда подруги вышли на улицу. – А я думаю, он их вырвал, чтобы легче было плеваться, – возразила Зоя. Кейт поморщилась. – Тебе нужна помощь. Зоя показала ей средний палец. – А тебе нужно гоняться быстрее. – Я быстрей тебя. – А вот и нет. – Намного быстрее! – продолжала утверждать Кейт. – Когда на тренировках я порой позволяю тебе выигрывать, я просто морочу тебе голову. Так и знай! Зоя бросила на подругу мрачный взгляд. – Когда на тренировках я порой позволяю тебе морочить мне голову, я просто у тебя выигрываю. Их дорожные велосипеды были прикреплены цепочками к турникету рядом с домом, где жил Том. Уже стемнело. Дождик стал холоднее. Подруги отстегнули замки, каждая смахнула воду с седла, зажгла передние и задние фары. Кейт надела шлем, застегнула молнию на желтом специальном жилете, отражающем свет. Зоя ни шлем, ни жилет надевать не стала. Кейт взглянула на нее с удивлением. Зоя усмехнулась. – Что такое? – непонимающе спросила Кейт. – Давай наперегонки до моего нового дома. – До твоего небесного дворца? Этого райского сада миллионеров? – Ладно-ладно, смейся. Сама бы с удовольствием там жила. – Я не такая, как ты. Мне всяко-разные подтверждения не нужны. – Господи! – всплеснула руками Зоя. – Не будь ты гонщицей, ты была бы коротконогой ханжой и вела какую-нибудь критическую колонку в газете. – Не будь ты гонщицей, ты бы снималась в порнушках, и тебя бы трахали мужики с татуировками на лодыжках. Зоя запрокинула голову, рассмеялась весело и беззаботно. Так она смеялась только тогда, когда шутки ее пугали. Но когда она снова посмотрела на Кейт, стало ясно, что она овладела собой. – Да, – сказала она, – но мы с тобой гонщицы, так что давай погоняемся. Кейт понимала: отказаться невозможно. Она перегнула палку, значит, нужно как-то расплачиваться. – Ладно, – согласилась она. – Если тебе это и вправду необходимо. – У-у-у-у-у! – воскликнула Зоя, переступая с ноги на ногу от нетерпения, поднимая и опуская руки, словно цыпленок, пытающийся взлететь. Кейт почувствовала, как спадает напряжение, и не удержалась от смеха. Тяжелых тем для разговоров у них с каждым днем становилось все больше, Зоя действительно ужасно любила соревноваться. Лучше устроить дуэль на велосипедах. Это, конечно, опаснее драки, но безопаснее разговоров. – Поехали, – сказала Кейт. – Дорогу знаешь? – Знаю, знаю. Дай-ка мне ключ от твоей квартиры. – Зачем? – Собираюсь оказаться там раньше тебя, вот зачем! Поднимусь к тебе, поставлю чайник, выпью большую чашку чая и дождусь тебя. – С великом своим так шути. Они выехали под холодную морось. Струи дождя хлестали по задним фарам. Согласно джентльменскому соглашению, первые несколько минут они катились не спеша и не обгоняя друг друга, лавируя в транспортном потоке, неспешно текущем к центру города. Потом, после Манчестерского стадиона, переглянулись, дружно кивнули и стали набирать скорость. Обе ехали в небрежном, плавном стиле гонщиков, не ощущающих разницы между собой и каркасом велосипеда. Обе влились в поток машин и разогнались до гоночной скорости. Уже милю они гнались всерьез – на запад, по Эштон Нью-роуд. Кейт и Зоя мчались вдоль разделительной линии рядом. Время от времени одна из них устремлялась в поток машин, стараясь обойти другую. Дважды им пришлось отъехать к обочине, чтобы пропустить лихих мотоциклистов, летевших навстречу по разделительной полосе. Зоя подняла боковое зеркальце. Взвыла сирена, а она весело вскрикнула. «Какое счастье, – думала Зоя, – вот так гоняться по улицам! » Грязно, быстро, и все, что попадается на глаза, готово тебя прикончить. Водители сонные и невнимательные или, напротив, все замечают и злятся, но и в том и в другом случае могут неожиданно повернуть и ударить. Белые полосы, по которым катит твой велосипед, от дождя стали ужасно скользкими. Разлитое дизельное топливо превратило их в сущий каток. Мало того, здесь валяется куча осколков от разбитых ветровых стекол – они могут проколоть шину, и тогда тебя выбросит на полосу основного движения. Грохнувшись на асфальт, можно лишь кувыркаться по нему, как гимнаст, в надежде, что ударишься о бордюр тротуара раньше, чем тебя переедет автомобиль. Дождь летит в глаза, свет встречных фар превращается в размытые гневные вспышки, а посреди всего этого хаоса ты мчишься наперегонки с другим человеком, который всеми силами старается тебя победить, поэтому сердце твое бьется как бешеное, а все твои чувства пронизаны насквозь адреналином. Обе прибавили скорость. Зоя подставляла лицо ветру. Она улыбалась. Это были гонки чистой воды – ни приза, ни славы. Ни узнавания, ни известности. Можно мчаться наперегонки с самой собой. Вот что она обожала. Когда летишь вот так по шоссе, невозможно размышлять о своей жизни. Нужно максимально сосредоточиться, чтобы не допустить ни единой ошибки. Нужно ехать так быстро, чтобы скорость начинала питаться самой собой, колеса – рычать в темноте, а сердце – биться так часто, что кажется – еще один удар в минуту, и ты погибнешь. А потом вдруг ты слышала рев мотоцикла, поворачивалась, видела ослепительно белую фару и каким-то невероятным образом начинала гнать велосипед еще быстрее. Огни пролетали мимо, словно лучи лазера. Ты наклонялась, виляя из стороны в сторону и прибавляя скорость. Гонки на улицах были ее коньком. Только на таких гонках она могла на полной скорости промчаться мимо здоровенного рекламного щита с ее собственным лицом и заметить лишь дополнительное освещение, которое этот щит давал дороге. Кейт и Зоя сражались за первенство на разделительной полосе. Вперед вырывалась то одна, то другая. Они проехали почти целую милю, и легкие у них пылали, но ни одна не смогла пока обогнать другую. Разделительная полоса становилась все уже, ехать по ней вдвоем делалось опасно. Дважды подруги сталкивались плечами, не без труда удерживая равновесие, чтобы не вылететь на полосу, занятую машинами. Впереди, в двухстах метрах, светофор обозначал перекресток, от которого нужно было двигаться налево, по Грейт Анкуотс-стрит, пока горел зеленый. Глядя на дорогу, Кейт рассчитывала время, через которое загорится желтый. То ли поторопиться, то ли притормозить. Никоим образом не выдав своих намерений, она рванула вперед и обставила Зою на целых пять корпусов велосипеда. Это было нечто вроде силового приема: вырываешься вперед на несколько секунд, на пределе дыхания, рассчитывая проскочить на зеленый – при том что соперник сделать этого не успеет. Риск состоял в том, что на зеленый мог успеть проскочить и соперник, и тогда он мог обогнать тебя, задыхающегося от недостатка кислорода. Кейт рискнула, морщась от боли – все ее тело словно кололи иглы. Ей отчаянно хотелось выиграть. Победа над Зоей сейчас, в дружеской гонке, означала, что в сознании подруги останется поражение, и этот негатив сохранится ко времени их серьезного старта. Кейт усерднее заработала педалями. Каждая секунда казалась просто невыносимой, а уж двадцать секунд… Невозможно себе представить! Усилием воли Кейт вызвала в сознании образ Софи. Вот так дочка справлялась со своими страданиями. «Если я выиграю сейчас, то Софи поправится», – загадала Кейт. В этой мысли не было никакой логики, но у разума, работавшего на фоне ста шестидесяти ударов сердца в минуту, места для логики не оставалось. Мчась сквозь тьму, Кейт представляла себе где-то впереди Софи, и образ дочери звал ее к себе. Зоя все светофоры знала наизусть и ждала, что Кейт вырвется вперед. Она мощнее заработала педалями, чтобы не дать сопернице увеличить отрыв, рассчитывая момент, когда желтый свет ее не остановит. Мышцы болели от напряжения, но Зоя не замечала боли. Шины скользили и съезжали в сторону. Она гнала велосипед вперед с такой силой, что рама стала поскрипывать. Кейт тоже мчалась на пределе сил. Как раз в то самое мгновение, когда боль в мышцах и легких достигла невыносимой интенсивности, на светофоре зажегся желтый свет. Оставалось пятнадцать метров до того места, которое она отметила для себя как абсолютную точку невозврата. Она ощутила некое облегчение: теперь можно притормозить. Она рискнула: быстро оглянулась и поняла, что у Зои точно такой же план. Но Зоя еще не успела ее нагнать. Она рвалась вперед, раскачиваясь, как в трансе. Похоже, она не заметила, что Кейт оглянулась. Кейт растерялась. Может быть, она переосторожничала? От расчетной точки ее отделяло только пять метров, а все еще горел желтый свет. Она могла повернуть налево в тот самый момент, когда вспыхнет красный. Она бросила взгляд вправо, где машины выжидали последние секунды, пока для них горел красный свет. Там дорога была четырехполосной. Первыми перед перекрестком стояли черный «вольво» и голубой «БМВ». Сбоку подъехал мотоцикл. Что ж, машины как машины. Судя по всему, за рулем ни одного психа. Дважды Кейт нажала на педали изо всех сил, но вдруг растерялась снова: она подумала о Софи. Неожиданно та зона, к которой она стремилась, показалась ей так же строго маркированной, как линия остановки автомобилей. Она же мать маленького ребенка. Неужели она всерьез готова рискнуть и выехать на полной скорости на перекресток, который вот-вот заполнится машинами? Кейт представила лицо Софи, и взгляд дочери с такой силой соединился с ней, с ее сухожилиями и мускулатурой, что она, не раздумывая, затормозила так яростно, что у нее чуть не заклинило колесо. Как только зажегся желтый, Зоя заметила растерянность Кейт и прибавила скорость. От намеченной точки ее отделяло тридцать метров, но об этом она не думала. Она думала об Адаме. Здесь, на пределе физических возможностей, она чувствовала, как покойный брат следит за ней точно таким же любопытным и бесстрашным взглядом, каким сегодня на нее смотрела Софи. Снова эти волны времени – словно круги по воде. Как ни старалась Зоя уйти от них, они ее нагоняли. Кейт притормозила, а Зоя вильнула в сторону и проехала мимо подруги. На бешеной скорости она преодолела широкую белую линию, пересекавшую проезжую часть, и промчалась на красный свет со скоростью двадцать миль в час, круто накренившись влево, чтобы совершить поворот под девяносто градусов. Шины с визгом проскребли по асфальту. Еще немного – и они бы лопнули. Манчестер, Грейт Анкоутс-стрит, на пересечении с Эштон Нью-роуд. Тридцатиметровая огороженная секция проезжей части

Водитель голубого «БВМ» сказал офицеру, ведущему следствие, что ему некуда было свернуть. Он пересек перекресток на три четверти, успел набрать скорость не больше пятнадцати миль в час, когда на его пути возникла Зоя – на расстоянии колеса от его бампера. На реакцию у него было меньше секунды. Слева двигался черный «вольво», справа – мотоцикл. Он успел нажать на тормоз, но все равно зацепил заднее колесо велосипеда. Он почувствовал, что под его шины что-то попало, и жутко испугался, потому что подумал, что это она, велосипедистка. – Не знаю, что и сказать, – пробормотал он. Следователь держал планшет с протоколом и шариковую ручку на пружинке. – Вы могли заявить, что она свернула прямо на ваш тормозной путь, – сказал он. – Так вашей страховой компании будет понятнее. Обмерив место аварии и сделав выводы на основании осмотра следов на дорожном покрытии, а также помятых номерных знаков и осколков фары, следователь был склонен ни в чем не винить мужчину-мотоциклиста. Женщина слетела со своего велосипеда и покатилась по проезжей части. Мотоцикл проехал вперед то ли за секунду до ее падения, то ли через секунду после, женщину же ударило об освещенную тормозную тумбу на центральном разделительном островке. Ей еще повезло, что она отделалась лишь ссадинами и синяками. Ее педальному велосипеду (так следователь описывал транспортное средство Зои), уложенному на багажник патрульной машины, досталось гораздо больше: рама треснула, спицы по гнулись, по нему проехали как минимум три машины. Мотоциклист сидел неподвижно, закутанный в серебристое термальное одеяло, на заднем сиденье «неотложки», а велосипедистку утешала подруга. Зафиксировав на бланке протокола детали аварии, офицер добрался до последнего пункта – «КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ». В принципе ничего сложного: пострадавшая выехала на полосу встречного движения, а ее подруга затормозила. Так уж устроен мир: как только загорается красный свет, люди делятся на две категории – одни прибавляют скорость, другие тормозят. Адам и Ева, Авель и Каин… Не стоит даже ломать голову, задавать себе вопрос – почему. Не за его зарплату, по крайней мере. На миг ручка замерла над разделом «КОММЕНТАРИИ», но слова не шли на ум. Офицер нажал на клапан, стержень ручки исчез внутри корпуса. Холодные капли дождя падали с фуражки на шею. «Что же значит для этой бабы ее жизнь, – подумал следователь, ежась от холода, – если она не затормозила, как сделал бы любой на ее месте? » Салон 72-й машины Северо-Западной службы скорой медицинской помощи

Струи дождя стекали по заднему стеклу, пока Зою усаживали поудобнее. Носилки были снабжены табличкой с указанием, что они рассчитаны на пациентов весом до четырехсот килограммов (или восьмисот восьмидесяти фунтов). – Таков вес взрослого самца бизона, – сообщил санитар, решив увести разговор в сторону от того факта, что пострадавшая намеренно выехала на полосу встречного движения. Кейт улыбнулась и взглянула на Зою – не скажет ли та чего-нибудь, – но Зоя нахмурилась, отвернулась и стала смотреть на дождь за окном. – И часто приходится перевозить бизонов? – нарушила молчание Кейт. – Случается перевозить дамочек – пухлых, как пончики. У нас даже есть подъемник – помогает укладывать их на носилки. Мы его называем «Хрустящий кремовый экспресс». Кейт рассмеялась, но Зоя по-прежнему пребывала в мрачной прострации. Кейт взяла ее за обе руки, когда санитар стал пинцетом вычищать грязь из глубокой ссадины на предплечье Зои. Как и ожидала Кейт, Зоя не реагировала на боль. Лишь чуть заметно подрагивали ее пальцы при каждом прикосновении пинцета. – Посмотри на меня, пожалуйста, – попросила Кейт. Зоя по-прежнему, не отрываясь, смотрела в окно. – Посмотри на меня! – повторила Кейт. Зоя устремила на нее взгляд, полный отчаяния. Санитар прервал работу, ожидая того момента, когда пациентка замрет. Наконец он снова принялся очищать рану. Кусочки мелкого гравия падали в стальной лоток. «Неотложка» ехала в потоке машин, включив сирену. Ярким светом мигали два проблесковых маячка. – Зачем ты это сделала? – спросила Кейт. – Хотела победить. – Ты могла погибнуть. – Я об этом не думала. – Не думала. Это точно. Зоя раздраженно скривилась. – О, кто ты такая? Моя мамочка? – Я знаю тебя дольше, чем она. Зоя снова уставилась в окно. – А знаешь, если бы я угодила под ту машину, все стало бы для тебя намного проще. Кейт бережно повернула голову Зои к себе. – Взгляни на меня. Если бы ты угодила под ту машину, я бы умерла тоже. Санитар прервал работу. Тихие постукивания мелких камешков прекратились. – С какой стати? – хмыкнула Зоя. – Тебе-то есть ради чего жить. У тебя есть всё. – Не всё. – Господи, Кейт, – раздраженно выдохнула Зоя. – Это просто кусок желтого металла на красной блестящей ленточке. – Легко говорить, когда ты этот кусок металла выиграла. – Ты так думаешь? – Знаешь что? – сказала Кейт. – Вообще-то мне все равно. Лишь бы мы обе дошли в Лондоне до финала, обе оказались на пьедестале. А кто какую медаль получит, не важно. – Ага, – откликнулась Зоя. – Лишь бы золото досталось мне. Кейт улыбнулась, покачала головой. – Ох, Зоя, ну что с тобой делать? – Со мной все в порядке. – Правда? А я волнуюсь. Мне кажется, ты немного не в себе. – Дорога была мокрой, Кейт. Аварии неизменно случаются; бывает и кровь. Девушки, не способные справляться с травмами, давным-давно выбыли из игры. Кейт вздохнула. – Я не о таких травмах тебе говорю. Я говорю о серьезных. Зоя отвернулась. Кейт сжала ее руки. – Не обязательно все время друг на друга злиться, правда? Мы могли бы заключить перемирие. Поговорить о том, что тебя гнетет. – Ничто меня не гнетет. Зоя высвободила руки и нарисовала в воздухе кавычки с двух сторон последнего слова Кейт. Кейт немного помедлила, а потом снова взяла подругу за руки. – Дело в Адаме? – Нет, – резко оборвала ее Зоя. – А все-таки в нем, да? – настаивала Кейт. – Я тебя знаю. Когда ты вытворяешь черт знает что, значит, ты думаешь о нем. Зоя посмотрела на Кейт в упор. – Я думаю про парней и шопинг. Санитар молча возобновил работу. Неотложка продолжала свой неспешный путь под дождем. «Ну вот что с ней делать? » – думала Кейт. Если закрыть глаза, можно подумать, что беседуешь с пьяной бабой на автобусной остановке – одной из этих заторможенных зануд с опухшими глазами; впрочем, иногда они становятся злобными и язвительными. Они с прищуром смотрят на тебя сквозь сигаретный дым, пальцы их плетут нить невидимых оскорблений и ткут из нее саван. Но когда так говорила Зоя, она глядела на тебя ясными зелеными глазами, кожа у нее на лице была безупречно чистой, и вся она светилась олимпийским здоровьем. Такое несоответствие повергало в шок. Наверное, что-то подобное можно почувствовать, если тебе врежет по физиономии плюшевый медвежонок. – Хочешь, после больницы поедем ко мне? – спросила Кейт. – Поужинаешь с нами. – Я не голодна, – буркнула Зоя, словно подруга спросила у нее, хочет ли она есть. Кейт пришлось напомнить себе, что Зоя не всегда ведет себя скверно и что потом ей неизменно становится стыдно. По крайней мере, она хотя бы пытается объяснить, в чем дело. Так Кейт узнала, например, об Адаме. Несколько лет назад, задолго до Афин, Зоя впала в свое обычное мрачное состояние и отколола такое, из-за чего Кейт проиграла гонку на Национальном чемпионате. В последовавшие за тем недели Зоя мучилась угрызениями совести – так, во всяком случае, представлялось Кейт. Ей казалось, что ее подруга трепещет, словно бледный беспокойный свет, пытающийся разогнать тени от ее поступка. Зоя пригласила Кейт на ланч, просто умоляла ее прийти, и они встретились в одном из лучших ресторанов города – в «Линкольне». Такой дорогой ресторан Кейт позволить себе не могла и сомневалась, что Зое это по карману. В зале, где стены и пол были отделаны каррарским мрамором, пианист с трехдневной щетиной, в льняном костюме и в туфлях на босу ногу, играл Дебюсси, сидя за роялем на низком стульчике. Зоя расположилась здесь как у себя дома – в этих своих джинсах и просторной серой майке. Но все равно она привлекала внимание. Кейт укрылась за книжкой меню, отыскивая хотя бы одно блюдо, соответствующее ее спортивному рациону. Напрасно она согласилась прийти сюда, чтобы наконец помириться. Ей все больше казалось, что Зоя решила ее унизить. Она в тоске оторвала взгляд от меню и увидела, что подруга смотрит на нее в испуге. – Черт, – выдавила из себя Зоя. – Тебе здесь не нравится, да? – Почему? – возразила Кейт. – Тут очень мило. Зоя подняла руку. – Погоди-ка. Я все исправлю. Она встала, подошла к пианисту, села с ним рядом, что-то шепнула на ухо. «Прелюдия» на миг словно споткнулась, а потом пианист заиграл в более быстром темпе, провожая Зою улыбкой. – Ну вот, – сказала она. – Что ты ему шепнула? Зоя небрежно махнула рукой, сдула прядь волос, упавших на лоб. – Пообещала дать номер своего телефона, если он поднимет тебе настроение. – Не смешно! – возмутилась Кейт. – Ага, – согласилась с ней Зоя. – Я вела себя с тобой как полное дерьмо и теперь не знаю, каким образом все исправить. Кейт смотрела Зое в глаза, стараясь понять, искренне ли та говорит, а пианист плавно перескочил с Дебюсси на песенку Бритни Спирс Oops, I did it again, исполняя попсовый мотивчик в абсолютно классическом стиле и с серьезнейшей физиономией. Кейт не удержалась от улыбки. – Просто не знаю, что у меня с головой, – призналась Зоя. – Мне так отчаянно хочется выиграть, что я забываю, что ты – это ты. Что мы с тобой подруги. Кейт чувствовала, как ее злость растворяется в пузырьках минеральной воды и импрессионистских пассажах, которыми пианист щедро сдабривал «шедевр» Бритни. – Ладно, – сказала Кейт. – Только в следующий раз не забывай об этом. Напиши себе на руке, черт побери, или еще где-нибудь. Зоя прикусила нижнюю губу. – Я знаю, у меня проблемы в общении. Я тебе говорила… Я всем говорю, что я – единственный ребенок в семье, а на самом деле у меня был брат, и я его потеряла, когда мне было всего десять лет. Вот так. Скучная старая история. Как только кто-то подходит слишком близко, я его отталкиваю. Прости. – Господи… Нет, это ты меня прости, Зоя. Ты должна была хоть что-то мне сказать. Зоя запрокинула голову. Глаза у нее покраснели, но тут пианист заиграл что-то в бравурном стиле, и она рассмеялась. – О таком не рассказывают. Ты первая, кому я сказала. – Это случилось в Манчестере? – Или на другой планете. – Том знает? Зоя нахмурилась. – Это не имеет никакого отношения к тренировкам. – А мне все-таки кажется, что ему стоит знать. – А я думаю, что про такое говорят только лучшим друзьям. Зоя ждала реакции Кейт. Но прежде чем та придумала, что сказать, подошел официант и поставил перед ними тарелки, накрытые серебряными крышками. Он галантно поднял крышки, отвесил девушкам легкий поклон и плавно ретировался. На тарелках лежало по сто пятьдесят граммов вареного дикого риса, по шестьдесят граммов измельченного изюма, сто граммов консервированного тунца в собственном соку и тридцатиграммовый энергетический белковый батончик в желто-голубой упаковке. Кейт не верила собственным глазам. – Я спросила у Тома, что тебе сегодня полагается есть, – хмыкнула Зоя, – и решила, что такое меню выгонит из тебя злость. Кейт оторопело уставилась на Зою, а пианист сыграл короткое интермеццо с барочными вариациями на тему из сериала «Рыцарь дорог». – Что? – спросила Зоя. Кейт на миг задержала на ней взгляд, улыбнулась и покачала головой. – Ничего, – ответила она. – Bon appe´ tit. Bon appe´ tit… Вот и все… куда проще, чем найти слова, чтобы объяснить, что порой – в те редкие моменты, когда Зоя не доводила ее до серьезного срыва, – дружба с ней просто кружила голову. Вот о чем думала Кейт, когда они ехали в отделение неотложной помощи. – Ты точно в порядке? – спросила она подругу. – По-настоящему? Зоя взглянула на раны на своем предплечье. – Да, – тихо сказала она. – Выживу. Манчестер, Спорт-сити, набережная, квартира 12

Когда ушли Кейт и Зоя, Том ощутил страшную усталость. Он выудил из унитаза зубной протез, отмыл его хлоркой, сполоснул водой и вставил. Входную дверь залепил скотчем и закрыл на цепочку. Сел перед фальшивым пламенем, принял две капсулы нурофена и запил половиной бокала красного вина. Он проснулся от собственных рыданий и в первые мгновения ничего не мог понять. Доплелся до кухни на негнущихся ногах и поставил чайник. Он дышал. Уже хорошо. Даже очень. Вот голубые и белые плитки кафеля в кухне. Вот старая столешница с царапинами и кругами, по которым можно провести пальцами. Хорошо. Надо перестать относиться к этим снам как к доказательству того, что ты проклят. Просто треклятые нервы скрипят и жужжат, как старые сплетницы. По большому счету, он не виноват. Это была честная работа – вот так и надо смотреть на свою жизнь. Закончив собственные выступления на Олимпиадах, он мог остаться в Австралии, и дружки-приятели сколько-то лет покупали бы ему выпивку. Он этого не сделал. Он принял правильное решение: прилетел сюда, чтобы начать новую жизнь в качестве тренера. И еще он завел семью, только у них ничего не получилось. Зато возникла идея: быть может, если он станет помогать другим детям, то как-то расквитается за неудачу в воспитании собственного ребенка? Теперь он уже мало что помнил о своем мальчике. Наверное, это не так уж плохо. С какого-то момента твои добрые дела должны постепенно зачеркнуть плохие – даже в воспоминаниях. Он начал тренировать юниоров, а когда в восьмидесятых появился велосипедный мотокросс, достиг больших успехов. Этот кросс… Вот уж действительно «Безумные гонки»: подростки в шлемах, целиком закрывающих лицо, их ноги, работающие как маленькие паровые поршни… Скоро Том перестал заниматься кроссом, теперь он работал с ребятами в промежутках между чемпионатами, чтобы ближе познакомиться с ними. Это давало ему возможность морально поддержать подопечных. Психика ребенка в сотни раз крепче, чем у взрослых. Если разглядеть, какой подросток бежит от своего прошлого, а какой мчится к будущему, можно высвободить немало таящейся внутри энергии. Когда наступал день соревнований, его ребятишки всегда были в форме и выигрывали все чертовы трофеи, какие только можно выиграть. Том любил этих яростных бойцов ростом ему до пояса. Особенно милы его сердцу были ребята свирепые. Помогаешь им выиграть один раз, другой, и мало-помалу в их улыбках на подиуме становится все меньше «А пошел ты…» и чуточку больше «Ух, кайф какой». Может быть, с Зоей он до сих пор терпеливо ждал такого мгновения и знал: настанет день, когда она улыбнется открытой, радостной улыбкой. Он славно потрудился над своей жизнью. Если положить все на весы – попытку собственного отцовства на одну чашу, а на другую – ребят, которым помог, – кто скажет, в какую сторону склонится эта гребаная чаша? Ты каждый час старался изо всех сил – вот и все, что ты мог делать. Том налил в чашку кипяток и размешал чай. Прищурившись, глянул на табло на панели духовки и увидел, что уже почти девять вечера. «Ну уж нет, я не дурак, – подумал он. – Пусть этот пакостный сон ускользнет из дома, и только тогда я рискну снова заснуть». Он сделал глоток и оперся о стойку. Колени терзала жгучая боль, но сесть Том не отваживался – вдруг не сумеет встать? Ему совсем не хотелось снова звать на помощь своих девочек. Нет, ну это надо же! Теперь они должны о нем заботиться! Он всегда считал, что важнее всего результат. Верил, что самое большое счастье – видеть, как растут его спортсмены. После того как несколько лет он выводил ребятишек на верхние ступени пьедестала почета, его повысили в должности и поручили элитную программу британского велосипедного спорта. Нужно было отобрать юношей и девушек от семнадцати до девятнадцати лет с самыми лучшими результатами на национальном уровне и определить, кто из них способен подготовиться к международным соревнованиям. Эти ребята были готовы умереть за славу. Им предоставили Национальный центр велосипедного спорта при Манчестерском велодроме. Настали поистине грандиозные времена! Том сам мог отбирать спортсменов, с которыми ему хотелось работать. Чаще ими оказывались девушки. Они серьезнее относились к тому, чем занимались, и это соответствовало тренерскому стилю Тома, а он был строже сержанта, муштрующего новобранцев. Он отсеивал девушек, а потом выбирал самых лучших из них, и в итоге отказался от всех, кроме Зои и Кейт. Потому что этому он мог посвятить свою жизнь: вывести их двоих на вершину. Он отдал своим девчонкам лучшие годы, и ему всегда хотелось одного: видеть их достижения. Но, увы, теперь четыре олимпийских золота Зои и крошечные промахи Кейт уже потеряли свое значение. Его девочки до сих пор в него верили – вот что самое главное. При том что тренер их – старая развалина и ничего больше. Том вылил остатки чая в раковину, вернулся в комнату и лег на кровать. Ему стало лучше. На самом деле. Навалилась дремота, Том закрыл глаза. Он ясно увидел свою дальнейшую жизнь, и теперь она казалась ему не слишком сложной. Он подготовит своих девочек к Олимпиаде, уйдет на пенсию и отвезет свои несчастные коленки в Австралию. Может быть, даже выкупит старый дом, если он, конечно, еще существует. Будет попивать винцо, удобно устроившись на веранде, и примирится со всем, что с ним случилось. Для тебя еще не все кончено, если ты способен смотреть в глаза своим воспоминаниям и… не то чтобы быть к ним равнодушным, но хотя бы их не бояться. Северный Манчестер, Центральная больница общего профиля, отделение травматологии и неотложной помощи, палата 12

Кейт сжала колено Зои. – Мне пора домой, – сказала она. – Джек и Софи небось гадают, куда это я подевалась. Зоя улыбнулась. – Ладно. Спасибо, что побыла со мной. – Все будет хорошо? Зоя посмотрела на стройного симпатичного врача, осторожно накладывавшего стерильную повязку на ее предплечье. – Пожалуй, у меня есть все, что нужно. Швейцария, Лозанна, штаб-квартира Международного олимпийского комитета

В административном кабинете на верхнем этаже суперсовременного офисного здания шестеро чиновников среднего звена собрались за ореховым столом середины века в конференц-зале. Они только что внесли изменения в правила проведения соревнований по велосипедным гонкам на треке. Было уже почти полночь; всем хотелось поскорее закончить работу и вернуться домой, к своим семьям. Протоколы были просмотрены и пересмотрены. Завтра предстояло обсудить изменения в правилах современного пятиборья. На столе стояли полупустые чашки с остывшим кофе, полупустые банки с тепловатой диетической колой. Обслугу давно заменили автоматы. В длинном коридоре уборщики пылесосили ковры. Чиновники изменяли правила участия в Олимпиаде, дабы удовлетворить пожелания акционеров телекомпаний США, Европы и Азии. Составители программ требовали, чтобы в соревнованиях участвовало меньшее число гонщиков, так как считали, что нужно показывать поменьше отборочных заездов и побольше финалов в прайм-тайм. Это было нужно также и для того, чтобы потрафить вторичным акционерам – рекламным агентам на двенадцати сотнях региональных рынков, которым необходимы приемлемые цены для своих клиентов. А клиенты затянули ремни потуже, потому что банкиры высосали из денег, можно сказать, костный мозг, и покупатели не могли тратить слишком много. В итоге чиновники дружно согласились с тем, что время соревнований на велодроме следует сократить. Вот что стало с миром, по которому когда-то беспечно колесили на своих медленных великах дети. Время было реструктурировано, как старый долг. Долгий безмятежный час порезан на микроскопические частицы. Манифесты сократились до мемов, речи сжались и превратились в звуковые биты, отборочные заезды сменились финалами, и не чиновники виноваты в том, что старику-тренеру нужно теперь выбрать из двух девочек-гонщиц, которые выросли рядом с ним, одну, а та из них, которая сейчас находится на грани жизни и смерти, чувствует, как рвется хрупкая нить связи между ними. Чиновники внесли данные пересмотра правил в документы, встали из-за стола и вышли из конференц-зала. Они шли по пустым коридорам, разговаривая о женах и детях, а детекторы, улавливая их движение, издавали негромкие металлические щелчки, включая освещение. Стоило миновать какую-то зону, и светильники выключались в том же порядке, в каком включались. Казалось, за этой группой крадется другая – безмолвная, жаждущая темноты. В коридорах становилось темно и тихо. Чиновники спустились на лифте прямо к подземной парковке, сели в тускло-черные или серебристо-серые машины – «фольксвагены», «ауди», «вольво», доступные администраторам МОК среднего звена. Одни включили музыку, другие предпочитали ехать домой в тишине. Если они и думали о том, что только что случилось, то им казалось, будто они лишь самую малость изменили условия соревнований. Информация об этом даже не должна попасть в газеты. Облачный город территории Внешнего Кольца, сектор Аноат, высокая планетарная орбита, высота 60 тысяч километров над поверхностью газовой планеты Беспин, 49 100 световых лет от ядра Галактики. Сетка координат К-18

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒