Глава седьмая

– А потом мы отправились на автобусе с открытым верхом, и я увидела Эйфелеву башню и Нотр‑ Дам, Лувр. Боже, столько всего! А потом мы спустились в метро. Я сюда на метро приехала, я говорила? – Последние три минуты я трещала без остановки, не прервавшись даже, чтобы поцеловать Алекса в знак приветствия. Вот как мне понравился Париж. Сильно.

– Говорила, – сказал он, поднося мою руку к своим губам и слегка целуя ее. – Я рад, что ты хорошо провела день. Поработать‑ то успела?

– Да, – ответила я, надувая губы. Его нисколько не интересовали мои парижские приключения. – Виржини взяла все мои вещи, в смысле которые мы купили для того, чтобы написать статью. Я се пригласила на сегодняшнее выступление, ничего?

– Конечно, – сказал он, уводя меня с прохода и направляясь вниз по крутой лестнице. Мне нравилось подниматься за ним вверх по лестнице, потому что тогда открывался великолепный вид на его обтянутый джинсой зад, а вот спускаться вниз – нет: я всегда опасалась, что если споткнусь, то его мягкое место окажется слишком худым, чтобы мое приземление на него было мягким. – Ненавижу, что ты стоишь одна, когда я играю.

– Не надо делать из меня грустную фанатку: не так уж часто я бываю одна, – сказала я, щурясь, чтобы привыкнуть к затемненному бару. – Просто с тех пор как Дженни уехала, у меня не так уж много знакомых, с которыми можно сходить на концерт.

– Тогда хорошо, что у тебя есть я. – Алекс помахал человеку у барной стойки и подвел меня к маленькому столику в дальнем конце бара. – А я говорил тебе, что ты выглядишь великолепно?

– Нет еще. – Я поерзала на стуле и облокотилась на стол, чтобы продемонстрировать свою ложбинку а‑ ля Париж (спасибо новому белью «Абад»), терпеливо напрашиваясь на комплимент. А если он захочет сунуть немного денег в мою несравненную небесно‑ голубую футболку с v‑ образным вырезом, которая, по словам Виржини, подчеркивала мои глаза, я буду не против.

– Миленько выглядишь, – сказал он, и его рука опустилась мне на бедро.

– Всего лишь миленько?

– Супермиленько.

– He trts chic? [33]

Алекс посмотрел мне в глаза и прижал мои руки к своему сердцу.

– Vous etes la femme la plus belle et la plus renversante a Paris. Aucune autre femme ne compare к vous[34].

– Я понятия не имею, что ты сейчас сказал, – чувственным шепотом произнесла я, – но гарантирую, что секс тебе обеспечен.

– Пойдем выпьем чего‑ нибудь, – усмехнулся он, кивая бармену. – Тут море сангрии и пива. И я бы не стал заморачиваться последним.

– Значит, остается сангрия, – сказала я, осматриваясь. Музыкальный автомат работал на полную, и уже сейчас, к половине седьмого, бар был забит миловидными парижанками. Хипповыми гранжевыми, а не теми безупречно стильными девицами, которых я видела на улицах сегодня днем. И хотя для работы это было не нужно, но тем не менее Виржини пообещала поводить меня по самым показушным кварталам Парижа, чтобы я могла постоять у витрин и повздыхать.

Человек из‑ за стойки в джемпере ручной вязкие замысловатым повторяющимся рисунком в виде каких‑ то животных подошел к нам с двумя бокалами и кувшином сангрии. Бухнув все это на стол и разлив вино, он пробормотал что‑ то Алексу по‑ французски и похлопал его по спине, от души расхохотавшись. Я изумленно подняла одну бровь и выпила свой напиток. Он был чертовски хорош. И чертовски крепок.

– Надеюсь, то, что он тебе сказал, никак не связано с интимом, – сказала я, ставя стакан обратно на липкий стол. – Не думаю, что мне стоит много пить, учитывая, что за весь день я не ела ничего, кроме половины багета и мороженого.

– Здесь еда не особо в почете. – Алекс слегка нахмурился, изобразив выражение лица «я задумался». Обожаю, когда он так делает, потому что дальше он обыкновенно начинает насвистывать какую‑ нибудь известную мелодию. – У них тут только такие маленькие бутербродики с сыром сверху. Зато неподалеку есть одно местечко, там делают отменные steak frites[35]. Если хочешь поесть, скажи – у нас еще есть время.

– Ладно. – Я старалась не обращать внимания на то, что мой желудок не просто бурлил, а в нем уже началась революция. – А ты зачем‑ то приезжал в Париж, что так хорошо знаешь, где что есть?

– Все когда‑ то сюда приезжают, – ответил он, наполняя мой бокал до краев. – Все всегда встречаются в «Одеоне». Это как не знаю, Юнион‑ сквер или Пиккадилли.

– Ты не ответил на мой вопрос, не так ли? – спросила я, сжимая его ногу. Я старалась не слишком давить, но чем более уклончиво он отвечал, тем больше это начинало меня беспокоить. – Откуда ты знаешь Париж так хорошо? Тебе известно больше, чем простому туристу. Ты знаешь, где всякие бары – тебе даже не надо смотреть на карту! – и где кто обычно встречается. А ну‑ ка выкладывай, Рейд.

– Ладно, только потом не бесись, – начал он, прислоняясь спиной к стене. – Я встречался с парижанкой, и мы проводили здесь время вместе. Вот и все. Париж город маленький, ориентироваться начинаешь быстро.

– А с чего это ты решил, что это меня взбесит? – спросила я истеричным визгливым тоном. – Еще чего!

Наверное, потому, что мы никогда толком не обсуждали свое прошлое с, ну, первого раза, – сказал он, настороженно глядя на меня своими зелеными глазами. – И вообще это было сто лет назад.

– И много времени ты тут провел? – поинтересовалась я, на самом деле вовсе не желая знать ответ. У меня в памяти был еще свеж последний разговор о наших бывших. Ощущение не из приятных.

– Нет. Недолго. А город я так хорошо знаю потому, что большую часть времени, что я провел здесь, мы с ней цапались, поэтому я почти постоянно ошивался где‑ нибудь. Таким образом географию освоить как раз плюнуть. И язык тоже.

– Понятно, – сказала я, хватаясь за свой бокал и принимаясь за него.

– И может, хватит уже задавать вопросы, ответы на которые ты знать не хочешь? – спросил Алекс, снова оказываясь в поле моего зрения. – Потому что мне не хочется бесить тебя, а я тебя знаю и не думаю, что ты хочешь знать что‑ то еще. Кроме того, что я закончил те отношения, вернулся в Штаты, встретил там тебя и с тех пор счастлив, как никогда.

– Звучит правдоподобно, – заключила я и сделала долгий глоток. А один бокал напитка с мелко покрошенным апельсином считается за одну пятую моей дневной нормы? Хочется верить, что да. Точно, считается.

– Ты не собираешься зацикливаться на том, что я тебе сказал?

– Нет. – Еще как, черт подери.

– Я тебе не верю, но уж ладно. – Он подождал, пока я поставлю свой бокал на стол, и взял обе мои руки в свои ладони. – Потому что я всерьез хочу, чтобы это путешествие прошло хорошо. Ты же не думаешь, что я привез тебя сюда, потому что это место напоминает мне о другой, да?

Я покачала головой и ничего не сказала, но внутренний голос кричал: «В твоих интересах, чтобы это было не так! » И в то время как я была счастлива оттого, что он сидит здесь со мной, какую‑ то часть меня убивала мысль о том, что он когда‑ то сидел за таким же вот столиком с другой девушкой, шептал ей по‑ французски всякие глупости и кормил хлебцами с сыром. Хотя последнее вряд ли – это совсем не сексуально.

– Энджел, я хотел, чтобы ты поехала, потому что я люблю Париж и люблю тебя. – Он облокотился на стол и поцеловал меня. – И если тебе станет легче от этого – я сюда с ней никогда не приходил.

Великолепно. Он еще и умеет читать мои мысли. Гребаный экстрасенс.

– Что ж, я тебя тоже очень люблю, и мне, несомненно, полегчало, – сказала я, целуя его в ответ, не совсем уверенная, отнести ли «чтение мыслей» к положительным качествам бойфрендов. Если оставить в стороне выбор подарка надень рождения и правильного размера лифчика, я скорее склоняюсь к ответу «нет».

* * *

К счастью для моего измученного тяжкой акклиматизацией после перелета организма, концерт Алекса должен был состояться в баре неподалеку от гостиницы, поэтому весь путь на такси в «Марэ» и обратно занимал немного времени. Виржини ждала нас около бара «Поп‑ ин» – веселая, как всегда, в футболке, которая едва прикрывала ее зад (чуть короче, чем носила я; неудивительно, что она не оценила ее), и полинявшей джинсовой куртке. Я старалась не поддаваться черной зависти к ее миловидной внешности, густым каштановым волосам, собранным в хвост, концы которых ниспадали налицо, делая его едва видимым, и блестящим глазам, которые заискрились, когда я знакомила ее с Алексом. И я знала, что воздушные поцелуи были обычаем во Франции, но так ли уж необходимо, чтобы этот обычай распространялся на моего парня? Я была настроена против каких‑ либо поцелуев кого бы то ни было с Алексом. Проведя нас в бар и заказав напитки, Алекс исчез в маленькой дальней комнате, чтобы подготовиться к концерту, а мы с Виржини остались вдвоем и стали пытаться перекричать звук фомкой рок‑ музыки, сотрясавшей динамики.

– А Алекс – это тот парень из Бруклина из вашего блога? – спросила Виржини.

– Он самый. – Я кивнула, сделав глоток ужасного вина. Разве во Франции не все вино должно быть высшего качества? Это же по вкусу напоминало растворитель. – А у тебя есть парень?

– Нет, – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Был, но он изменил мне, когда я была в Нью‑ Йорке, и мы расстались. А Алекс очень приятный.

– Спасибо, – ответила я, чувствуя тревогу, потому что ее комплимент показался мне подозрительным, особенно после того, как узнала, что она ни с кем не встречается. Интересно, что отвечают в таких случаях?

Бар был маленький и темный, гораздо меньше тех мест, в которых мы обычно бывали с Алексом, когда он играл в Нью‑ Йорке, а яркий свет, который заливал сцену, придавал его темным волосам блеск, зеленым глазам – живость, а бледной коже – сияние.

– Жаль, что твой бывший так с тобой обошелся. Мой тоже мне изменял, хотя после того, как я об этом узнала, легче не стало. – Я говорила громко, чтобы перекричать звук настройки инструментов, который доносился со сцены.

– Вы серьезно? – Виржини обернулась, и ее волосы, собранные в конский хвост, подпрыгнули. – Не могу поверить, что кто‑ то может вам изменить. Вы такая красивая, веселая, приятная. И у вас такая великолепная сумочка.

– Ну, тогда ее у меня еще не было. – Я прижала своего ненаглядного «Марка Джейкобса» покрепче. – Но, честно говоря, не думаю, чтобы она остановила моего приятеля от перепиха с его партнершей по теннису.

– Да он просто идиот, – констатировала она. – Любой бы обрадовался на его месте, если б у него были вы. Надеюсь, Алекс это понимает.

Я криво улыбнулась и сделала глоток из своего бокала. Мда. Жесть. Никто, даже Дженни, никогда не говорил таких вещей. Алексу повезло, что я у него есть? Гм, интересная точка зрения.

– Знаешь, только ему не проговорись, я скоро перееду к нему, – сказала я так тихо, как только позволяла музыка.

– А он еще не знает? – Виржини казалась удивленной. – Может быть, стоило бы сначала предупредить его, а потом уже собирать чемоданы?

Я громко расхохоталась, вино даже попало мне в нос. Там его вкус оказался ничуть не лучше, чем во рту.

– Да нет же, это он мне предложил, просто я еще не сказала ему, что согласна, – объяснила я. – Это сюрприз на его день рождения.

– Ему очень повезло, – сказала она, выплевывая свое вино назад в бокал. – Отвратительное вино. Хотите мохито?

– Это один из моих самых любимых вопросов. – Я поставила свое сомнительное вино на барную стойку. – Да. Да, хочу.

Полтора мохито спустя Алекс был уже в самом разгаре своего выступления, а я стояла на своем самом любимом месте во время концертов и смотрела на него. Расположившись за возбужденной толпой, я облокотилась на стойку, откуда мне открывался отличный вид на сцену. Не могу сказать, сколько раз я уже видела выступление «Стиле» в прошлом году (вообще, могу – семь раз). Но каждый раз, когда я видела, как Алекс поднимается на сцену, я влюблялась в него чуточку больше. Видя его там, наверху, откуда все ловили каждое его слово, мне было трудно поверить словам Виржини. Разве это ему повезло? Ведь он мог бы получить любую девушку в этом месте, и вообще в любом месте, но именно мне повезло, и именно я увожу его домой каждый раз. И даже несмотря на то что я знала: то же самое произойдет и сегодня, как происходило каждый вечер после концерта в Нью‑ Йорке, – мне все равно было трудно смириться с тем, что каждая девушка в этом зале жаждала моего любимого. Не говоря уже о некоторых парнях. Конечно, я ощущала некоторое самодовольство, что хоть они его и желали, а принадлежал‑ то он мне, но смириться с этим все‑ таки было трудно. Наверное, это потому, что у меня остались человеческие чувства (не в пример девушкам из «Белль»).

Концерт почти закончился, когда у самой сцены я заприметила Солен. Ее белокурые волосы блестели еще ярче под слепящими огнями, которые заливали Алекса, Крейга и Грэма, она танцевала, держась за руки с другой девушкой, поднимая их вверх и подпрыгивая в ритм. Бар был маленький, и они находились всего в нескольких рядах зрителей от нас. Я видела, что она подпевает ему, закрыв глаза, а ее платье задирается угрожающе высоко каждый раз, как она вскидывала руки. Между песнями она прекращала танцевать, одергивала платье, откидывала назад волосы с лица и блаженно улыбалась. Значит, она фанатка «Стиле».

– А что это за девушка, вы ее знаете? – поинтересовалась Виржини, указывая на Солен.

Я покачала головой:

– Да нет, только вчера познакомились. Она играет в какой‑ то местной группе. По‑ моему, они когда‑ то играли на разогреве у Алекса. Я толком не знаю, мы не особенно много разговаривали.

– Ваш бойфренд ей очень нравится.

Я взглянула на Солен; теперь она открыла глаза, смотрела прямо на Алекса и пела ему, прижав руки к сердцу и отстукивая ритм бас‑ гитары. Это зрелище мне не понравилось.

Виржини легонько постучала меня по плечу:

– А они не встречались?

– Ну… не знаю. – Красноречие покинуло меня, когда это предположение стало маячить в моем мозгу. Они что, были вместе?

– А по‑ моему, такое возможно. Очень похоже, что они друзья.

– Наверное, – кивнула я и ощутила, как подступает тошнота. И дело тут не в том, что я мешала сангрию с мохито. Разве только отчасти. – Он мне ничего о ней не рассказывал.

Но расскажет как миленький, пообещала я про себя.

В конце выступления я терпеливо ждала у бара, пока Алекс отсоединит миллион проводов и уберет все, что надо, в футляры. Однажды я предложила ему помочь, но когда спустя три минуты я закоротила гитару, меня послали постоять в стороне. Подальше от сцены и дорогих инструментов. На сей раз, однако, я радовалась этому обстоятельству. Пока Алекс был занят, а Виржини отлучилась в дамскую комнату, я проследила за Солен. Хотя переход от вина к рому и не был хорошей идеей, учитывая, сколько мне пришлось всего сделать по работе сегодня, зато это придало мне нахрапистости.

– Солен? – Я дождалась, пока она зажгла сигарету и наконец смогла говорить.

– Oui? – ответила она, тупо глядя на меня. – А, подруга Алекса. Извини. Я забыла твое имя.

– Энджел, – сказала я, не зная, как собираюсь вести разговор. – Солен, ты встречалась с Алексом?

– Встречалась? – Она выпустила длинную струю дыма. Может быть, это вредная привычка, но смотрится чертовски сексуально. Вот стерва.

– Ну, у вас с Алексом были отношения? – спросила я, начиная чувствовать себя ужасно жалкой. Я заметила, что другие девушки из ее группы выходят из бара и направляются к нам.

Солен кивнула.

– А он тебе этого не сказал? Да.

– Нет, не сказал, – ответила я, слегка удивленная тем, как быстро подтвердились мои подозрения.

– Не удивляюсь. – Она рассмеялась и предложила мне сигарету. Почему‑ то я не отказалась. – Он встречается со многими девушками, почему же он должен рассказывать обо мне?

Другие девушки окружили Солен и тоже засмеялись. Не зная, что мне делать, я последовала их примеру. Разве не смешно, что мой парень переспал со столькими женщинами, что не счел нужным упоминать солистку французской рок‑ группы, по сравнению с которой модели в «Тайне Виктории» – просто свиноподобные коротышки?

– Это было очень давно. – Она зажгла мою сигарету и продолжила: – Много лет назад, когда мы были еще совсем молодыми. Я жила в Нью‑ Йорке, и мы просто развлекались. Вам обоим нужно завтра прийти к нам, у нас будет вечеринка. Было бы здорово снова поговорить с Алексом.

– Твоя группа завтра выступает? – спросила я напряженным от сигаретного дыма голосом. Зачем я курю? Ну зачем?

– Non. – Солен покачала головой. – У нас с моим приятелем завтра вечеринка. В нашей квартире. Вам надо прийти. Вот, я напишу тебе адрес. – Она взяла сигарету в рот и написала адрес на тыльной стороне моей ладони маркером, который ей дала одна из ее подруг.

Другой рукой я поднесла сигарету ко рту и сделала еще одну нежеланную затяжку. Нет, правда, это отвратительно: как можно курить и получать при этом удовольствие? Я слегка поперхнулась и попыталась улыбнуться.

– Ты дай мне свой номер, – скомандовала она, протягивая мне свою молочно‑ белую фарфоровую ручку. Ногти у нее были подстрижены очень коротко, совсем как у Алекса. Наверное, она хорошо играет на гитаре и поет тоже неплохо, думала я с черной завистью, пока писала свой телефон. Я не могла поступить иначе, но это только потому, что я сейчас была не в караоке‑ баре на авеню А и не успела выпить пять замороженных коктейлей «Маргарита».

– Начинаем в восемь; приходите, прошу вас. – Она сделала последнюю затяжку, затоптала бычок и подарила мне два воздушных поцелуя, а потом развернулась на своих высоченных каблуках и ушла. – Au revoir[36], Энджел!

– Энджел? – Рядом со мной возникла Виржини с обеспокоенным выражением лица. – Вы разговаривали с этой девушкой?

– Да, – сказала я, пряча сигарету за спиной. – Все нормально, только надо найти Алекса. А тебе, по‑ моему, пора домой. Ты сегодня великолепно поработала.

– D’accord[37]. – Мы наскоро обменялись воздушными поцелуями, и она крепко меня обняла. – Сегодня было здорово. Встречаемся в десять утра в гостинице?

– В десять. – Я напряженно улыбнулась. Мне было нехорошо.

Взглядом я проводила Виржини, которая направилась к метро, и прижалась к прохладной стене бара. Глядя на полупотушенную сигарету, я подумала об Алексе и Солен. Итак, они встречались. Значит ли это, что она и есть та самая «ле дрянь франсез»? Не похоже, чтобы у них были серьезные отношения. К тому же, по ее словам, когда они встречались, она жила в Нью‑ Йорке. Не знаю, она это или не она, – я решила, что свой черт ближе, в конце концов. Либо Алекс встречался с этой самой суперобалденной француженкой, у которой теперь новый парень и которая пригласила нас к себе на вечеринку, либо он встречался с ней и еще с какой‑ то другой мадемуазель, чей уровень обалденности пока что остается искомой величиной. Гм.

– Энджел, ты куришь?

– Черт. – Сигарета обожгла мне пальцы. Вот мне за зависть.

– Энджел? – Алекс положил свою зачехленную гитару на тротуар и вынул погасший окурок из моей руки. – С тобой все в порядке?

– Да, – сказала я, хотя сама этому не верила.

– Иди сюда. – Он притянул меня к себе. Его рубашка была горячей и мокрой от пота после выступления. Концерты всегда заводят его, и, честно говоря, наблюдение за ним на сцене – неплохая любовная прелюдия.

– Нет, не надо. – Я попыталась оттолкнуть его, но потеряла равновесие и упала на его жаркую влажную грудь. – Я себе противна. В который раз.

– Мне наплевать, если от тебя несет как из пепельницы, – сказал он, слегка придерживая меня за запястья. – Честно говоря, мне даже нравится.

– Меня сейчас стошнит, – едва успела произнести я, как меня скрутила судорога и я забрызгала всю улицу.

– А ты не хотела целовать меня, потому что я курил, – напомнил Алекс, беря одной рукой гитару, а другой обнимая меня. Я крепко прижала рот рукой и позволила ему полунести‑ полутащить меня до самого холла гостиницы. – По‑ моему, тебя никто не видел.

Я кивнула, желая поблагодарить, сказать, что люблю его, спросить о Солен, но не имея при этом никакой возможности оторвать руку ото рта.

– Посиди здесь секунду, – сказал он, бережно сажая меня на один из стульев в холле и торопливо направляясь к двери. Я смотрела, как он уходит, продолжая прижимать руку ко рту. Я оглядела холл. Он, как назло, был слишком хорошо освещен. Мое внимание привлекло покашливание со стороны стола администратора. Высокий безупречно одетый служащий гостиницы пристально смотрел на меня. И нисколько не старался сделать свое отвращение менее явным. Я убрала руку ото рта и слегка помахала ему. По моим прикидкам, Апексу не хватило три секунды, чтобы поспеть до того момента, как меня снова затошнило.

– Мадам? – начал было человек за стойкой администратора.

– Все в порядке. – Алекс прибежал в холл и помог мне подняться. – Все в порядке, это гость. Отравилась едой.

– Да. Между прочим, французской стряпней.

И я мадемуазель, – прокричала я сквозь прижатую руку. – Мадемуазель!

– Ты чертовски мало весишь, – сказал Алекс, перекинув меня через плечо, что было неудачной идеей, учитывая, что меня могло вырвать в любой момент.

– Ну и ладно, – прошептала я, стараясь сдержаться, чтобы меня не вырвало прямо на него. Я подняла голову и увидела, как администратор, ночной портье и другой разношерстный персонал высовывают головы, чтобы посмотреть, как мы идем к номеру. Но тут мои глаза стали закрываться сами собой. – Но это не из‑ за выпивки, а из‑ за тяжелой работы.

– В своем репертуаре, – сказал Алекс где‑ то надо мной. – Ты же не собираешься отрубаться? Энджел?

Ты еще со мной?

– He‑ а, – пробормотала я, отчаянно стараясь открыть глаза.

– Потому что я взбешусь, если не прочитаю тебе ответную лекцию о вреде курения, – сказал он, останавливаясь и роясь в карманах в поисках ключей. – И не смей захлебываться в собственной блевотине.

Это были последние романтические слова, которые я услышала, прежде чем отключиться.

Спрашивать Алекса о его отношениях с Солен в четыре утра, когда он держал мне волосы, пока меня выворачивало наизнанку, наверное, нельзя назвать хорошей идеей, но, честно говоря, в таком состоянии я вряд ли могла бы принять лучшее решение. Почти сразу, как у меня открылись глаза, я перебралась через Алекса и бросилась в ванную. По зову долга он пошел за мной придержать мои волосы и смочить полотенце холодной водой, дабы облегчить мои страдания. Я решила принять его услужливость как знак раскаяния зато, что он поил меня той дешевой сангрией, хотя накачалась я не настолько сильно, чтобы мне было хреново до такой степени. Чертов десинхроноз. Чертовы сигареты. Чертова я. Рвота на трезвую голову – это ужасно. И вот, касаясь лбом холодной батареи, прижав колени к самому подбородку, я задала Алексу тот самый вопрос:

– Значит, Солен. Это она твоя французская подружка?

Алекс посмотрел на меня со своего наблюдательного пункта у раковины.

– Да, – ответил он, пристально глядя мне в глаза.

Гм.

– И ты не собирался мне об этом говорить?

– Может, поведаешь, кто тебе сказал? – спросил он, отрываясь от раковины и вставая на ноги. Я чувствовала себя маленьким комочком у унитаза на фоне высокого, стоявшего во весь рост Алекса.

– Тебе будет приятно узнать, что я выяснила все сама? – Я взяла себя за шкирку и поднялась, опираясь на батарею и удерживаясь, чтобы не свалиться в унитаз. «Изящество» – это слово, неприменимое ко мне. Прополоскав рот водой, ополаскивателем, а затем снова водой, я продолжила наступление: – Более того, я разговаривала с ней сегодня…

– Ты с ней разговаривала? – Он прервал меня словесно и физически, внезапно преградив мне путь из ванной. – Зачем ты с ней говорила?

– В основном потому, что она практически изнасиловала тебя глазами, когда ты был на сцене, и, видимо, потому, что я перебрала, – повысив голос, сказала я, отталкивая его и проходя мимо. – Не заводись, она говорила о ваших отношениях с еще более кислым выражением лица, чем ты. Просто мне было интересно.

– Я не пытался скрыть это от тебя, – сказал Алекс, продолжая стоять в проходе. – Я не знал, что она придет, и, как уже говорил, это случилось сто лет назад. Мне нечего добавить. – Приглушенный свет ванной очерчивал его мужественный силуэт и широкие плечи. Ну почему даже освещение против меня?

– Ладно, – сказала я, отворачиваясь к стене. Я не собиралась позволить собственным гормонам выдать меня.

– Честно, Энджи, тут не замешаны никакие чувства, я просто не хочу, чтобы моя бывшая маячила у меня перед глазами.

Я почувствовала, как матрас слегка подался под его весом, и затаила дыхание, ожидая, когда он коснется меня. Но он не стал.

– Ты подумай, тебе бы хотелось ходить везде со своим бывшим, если бы он был здесь?

Я вздохнула. Я не могла представить себе ничего хуже, чем отрываться в Париже вместе с Алексом и Марком.

– И вообще, зачем мне тратить на нее хотя бы одну секунду, если у меня есть ты?

Нехотя перекатившись, я увидела, что Алекс собирался подкрепить сей аргумент делом и подошел к этому с нужного конца. Он был абсолютно голый.

– Тебе что, жарко? – спросила я, приподнимая бровь. – По‑ моему, это мой багаж взорвался, а не твой.

– Замолчи, – сказал он, юркая ко мне под покрывало.

– Алекс, меня только что вырвало.

– А теперь от тебя пахнет мятой и потом.

– Потом?

– Приятно пахнет потом.

Что‑ то я сомневаюсь. Я знала, что такое «приятно пахнет потом». Приятно пахнул он после игры в футбол со своими друзьями в парке, пока я читала, лежа на траве; приятно пахнул он сразу после концерта в мюзик‑ холле, когда тащил меня в квартиру через три квартала. Приятно пахнуть – это вовсе не так, как воняло от меня. Но Боже мой, мне было почти все равно.

Я завела руки за голову, помогая ему стянуть мою футболку, и на нас больше не осталось ничего, и наши липкие тела беспрепятственно касались друг друга. Поцелуи Алекса всегда были настойчивыми, но сегодня они казались проникновеннее, чем обычно; я знала: он думал, что должен что‑ то мне доказать. Попытаться сказать что‑ то важное, для чего не придумали слов. Его руки двигались по всему телу, а от поцелуев я просто не могла совладать с собой. И не хотела даже пытаться. В конце концов его поцелуи и его руки захватили все мое тело: шею, руки, живот, – всю меня.

Я схватила прядь его густых черных волос и попыталась притянуть его выше, но он отстранился, разжал мои руки, поцеловал их и начал водить языком между пальцами, дразня, перед тем как вернуться к тому месту, где я его прервала. Внутри меня все подскакивало с каждым его прикосновением, пока я действительно не могла больше терпеть. Я потянулась за его волосами, но моя рука оказалась у него на щеке.

Я открыла глаза и увидела, что его длинная челка спадает ему на глаза, едва прикрывая его расширенные темные зрачки.

– Ты в порядке? – прошептал он, когда его лицо оказалось на секунду рядом с моим, а волосы защекотали мои глаза и наши губы почти соприкоснулись, но все же не совсем. Так‑ так: сосет под ложечкой, короткое прерывистое дыхание и губы дрожат; нет, не в порядке.

– Я хочу тебя, – с трудом проговорила я.

Он улыбнулся и отбросил волосы со лба.

С Алексом всегда все проходило замечательно, но мне было мучительно думать, что я привыкла к тому, что мы сдираем с себя одежду и набрасываемся друг на друга как дикари. Мы почти никогда не уделяли друг другу внимание, как сейчас. Это было слишком хорошо, и я не знала, сколько еще смогу выдержать. Он ничего не говорил, только подержался надо мной еще минуту, и мои губы дрожали в предвкушении, но я больше не могла сдерживаться и потянулась к нему, принимая его, наслаждаясь приятной соленостью нашего пота, который собирался в маленькие струйки и окроплял наши лица и наши поцелуи. Мои пальцы сами собой вплелись в его влажные волосы, а ногти проскользили по его крепкой спине, худым мускулистым рукам, и моя ладонь прижалась к волосам на его широкой груди, которые переходили в узкую черную линию внизу тугого живота. Я инстинктивно развела ноги и обвила ими его узкие бедра. Прежде чем я окончательно потеряла рассудок, он прервал мое исступление и отстранился. Спустя мгновение я поняла, что, тяжело дыша, лежу с открытым ртом, а лицо горит от его щетины.

– Я тоже хочу тебя, – тихо сказал он. – Я всегда хочу тебя. Я люблю тебя.

Я пристально посмотрела на него, мои нервы были натянуты до предела, дрожание с губ перешло на все тело. Кивнув, я потянулась, чтобы поцеловать его. Он начал осторожно, но так всегда бывало вначале. Его слова эхом отдавались у меня в ушах, губы вплотную приблизились к моим, руки сомкнулись над моей головой, и наши тела задвигались в такт. Все остальное начало таять, и какое‑ то мгновение он оставался единственным, что существовало в мире, как вдруг не стало ни его, ни меня. Были только мы, а все остальное полностью исчезло.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒