Шаблоны. Патриотизм

Шаблоны

Появление в человеке инстинктов и шаблонов можно сравнить с процессом создания компьютера. Перед тем как создать компьютер, для него пишут программы. Еще никакого компьютера нет, а базовые и специализированные программы для него уже есть.

В процессе сборки на него устанавливают базовые программы. Затем пользователь загружает специализированные программы. Внешние силы ищут способ установить на ваш компьютер свои вредоносные и шпионские программы. Чем больше хозяину удается защититься от вирусов и шпионских программ, тем лучше машина работает на него. Если он не может защитить свой компьютер, его заражают вирусами, и он работает на дядю.

Также и с человеком. Все базовые и специализированные программы, инстинкты и шаблоны, существовали до человека. Природа тут в роли производства, она устанавливает нам инстинкты. Государство в роли пользователя, оно устанавливает нам шаблоны. В роли внешних сил, стремящихся без санкции хозяина установить на сознание человека свои программы, действуют другие государства, чужие культуры и сторонние сообщества.

Если государство не охраняет сознание своего населения от несанкционированного программирования, его сознание заполняют программы, конфликтующие с целямигосударства. Превышение критического порога таких программ убивает государство.

С вредоносным и шпионским софтом в компьютере борются антивирусы. В государстве эту функцию выполняет официальное мировоззрение. Спецслужбы в таком масштабе суть инструмент в руках носителя мировоззрения (как инквизиция в руках Церкви). Если общество погружено в идейном вакуум, носителя мировоззрения нет. Соответственно, спецслужбы оказываются в том же положении, в каком оказалась бы инквизиция, предоставленная сама себе. Ни о какой охране сознания речи не может быть. Инквизиторы тут же начали бы использовать свои полномочия в личных целях.

Население, погруженное в идейный вакуум, подобно компьютеру, на котором нет никаких антивирусов, фильтром и прочих средств защиты. Доступ к мощностям такого компьютера открыт всем желающим. Неудивительно, что он работает на чужие цели.

Кто и как устанавливает человеку базовые программы (инстинкты), ответ на этот вопрос превосходит возможности человека. Это онтологический масштаб. По логике того же атеизма, если существование вечно, нет шансов, что за вечное время в бездонной толще прошлого не могла возникнуть жизнь. Что может возникнуть за конечное время, то за бесконечное тем более. Если жизнь на Земле возникла за конечное время, за бесконечное она тем более обязательно возникнет. Следовательно, жизнь в вечном мире неизбежна.

Нет шансов, что жизнь остановится в своем развитии. Следовательно, появившаяся за миллионы лет до нас жизнь развилась до масштаба, превышающего воображение человека. И что мешает утверждать, что Вселенная может быть результатом той превосходящей силы, как компьютерные игры являются результатом нашего действия. У нашего мира все шансы быть не миром материи, как мы вчера полагали, а миром информации и программ.

При таком взгляде на Вселенную вопрос, откуда в нас берутся базовые программы, получается такой ответ: они написаны тем, кто написал общую вселенскую программу. Сам Программист за рамками программы. Как бы мы ни изучали наш мир, это не приближает нас к пониманию бытия за его границами.

Вселенная— программа, написанная превосходящей формой жизни. Понятие причинно-следственной связи не имеет никакого абсолютного смысла. В нашей программе написано, что после А появляется Б. Можно было бы с тем же успехом записать, что после А появляется Х. Понятие истины тут применимо в рамках программы, но не абсолютно.

Первый программист, упоминаемый в истории человечества, известен под именем «Бог». Про виртуальный мир компьютерной игры можно сказать, что он создан из ничего. Про первый запуск игры можно сказать, что она появилась вдруг, как Большой взрыв в интерпретации Вайнберга, — не из одной точки, а сразу на весь экран.

Все то же самое в библейском описании нашего мира. Информация изложена другими словами, но если смотреть не на то, какими слова изложена информацию, а на то, что изложено, библейское повествование описывает запуск программы.

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И стало так. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день второй» (Быт. 1, т1-8).

Но вернемся на землю… Вопрос, откуда в нас берутся базовые программы, еще долго будет полем битвы разных мнений. А вот откуда в нас берутся специализированные программы, упакованные в подсознательные шаблоны, хорошо известен. Этим занимается небиологическая форма жизни —государство. Оно устанавливает гражданам официальное мировоззрение, позиционируя истиной и связывая его с вопросом своей безопасности.

Один из компонентов безопасности — хорошие солдаты. Эталон идеального солдата — робот с искусственным интеллектом, у которого исполнение приказа рождает блаженство, а при неисполнении его накрывает непереносимый дискомфорт. Если солдат обладал такими качествами, это был универсальный солдат. Для него смерть при исполнении приказа была привлекательнее жизни при неисполненном приказе.

Власти нужны солдаты, которым чужды страх, жалость, сомнения, усталость, и кто всем своим существом ориентированы на исполнение приказа любой ценой. Во все времена искали способ заполучить таких солдат. Разные страны по-разному решали эту задачу. Европа шла по пути культа рыцарской чести. Доступными средствами мужчинам на подсознание устанавливали набор шаблонов под общим названием «рыцарская честь». Следование этим принципам позиционировалось важнее жизни.

Суть этих принципов сводилась к тому, что смерть на поле боя — дорога в рай. Защита владений короля и завоевание ему новых земель — смысл твоей жизни. Сражаться до последней капли крови с врагами короля — твой долг.

В Османской империи биороботов (янычар) создавали из плененных христианских мальчиков. Их обращали в ислам, культивировали религиозный фанатизм, абсолютную преданность султану, слепое повиновение командиру и подавляли индивидуальность. За попытку самостоятельно мыслить, за высказанное суждение, даже если оно в русле всего, чему учат, но в нем видна мысль, их жестко наказывали. Идеальный биоробот не должен думать. Он должен слепо исполнять приказы и получать от этого удовольствие.

Когда технологию стали нарушать, качество универсальных солдат сразу упало. Янычары стали иметь мнение в тех областях, о которых ранее им думать запрещали. Даже не так. Не запрещали, а для них не существовало этих областей. Было только одно — вот приказ, вот цель. Выполняй. Зачем выполнять, кому это нужно, справедливо ли это — таких вопросов у янычар в голове не было, как сейчас у физиков нет мнения о природе черной материи или энергии. Хорошие янычары являлись военной элитой империи.

Как только у них в голове появились посторонние темы, а вслед за ними мнение, из источника могущества они превратились в источник проблем. Янычары повадились смещать султанов и назначать своих ставленников. Универсальные солдаты стали мятежниками. Всю архитектуру вооруженных сил Османской империи пришлось менять.

Но больше всех в создании военных роботов преуспела Япония. Самураю всю жизнь внушали, что высший смысл его жизни — служить господину. Честь — сражаться за интересы господина. Счастье — умереть на поле боя или отдать жизнь за господина.

Если рыцарь или янычар мог ответить, зачем идет на верную смерть (так он Христу или Аллаху служит, и в рай попадет), то самурай при всем желании не мог дать никакого объяснения. Единственное, что он мог сказать: так надо, это мой долг и моя честь.

С этих позиций самурай более совершенный боевой робот относительно рыцаря и янычара. У него нет иных стимулов, кроме программы. Чем лучше он исполнял приказ, тем приятнее его чувства. При неисполнении приказа он имел чудовищный дискомфорт.

Если самурай получал приказ, исполнение которого противоречило понятию чести, а неисполнение тоже противоречило, возникал тупик. В таких обстоятельствах его накрывало непереносимое угнетение духа. Программа предписывала ему единственный выход — мучительное самоубийство путем вспарывания себе живота (харакири/сэппуку).

Зачастую ритуальное самоубийство самурай совершал, когда не было иного способа доказать чистоту своих помыслов или невиновность. Иногда он убивал себя, потому что погибал в бою хозяин, и он, оставшись без господина, так доказывал ему свою верность.

Внешне это самоубийство выглядит сущей дикостью и противоречием здравому смыслу. Зачем убивать себя, если ситуация оказалась сильнее? Это не выгодно ни тебе, ни твоему господину. Есть масса более рациональных решений для такой ситуации.

Все так, все логично. Только упускается самая важная деталь — дискомфорт самурая. Чтобы понять его состояние, представьте ревнивца, обнаружившего, что его женщина получила сексуальное удовольствие, и он тут ни при чем. Допустим, никаких проблем ему это не создало, ни физических, ни материальных, ни имиджевых. Женщину не обокрали, она не забеременела, никто и никогда ничего не узнает. Но несчастный мужчина на стенку лезет. Он готов убить любовника, жену, себя и весь мир. Кажется, зачем, ради чего, в чем смысл? А смысл один — убежать от переполняющего его непереносимого дискомфорта.

Если в программе ревнивца записано, что избавиться от невыносимых чувств можно только через кровь, он будет стремиться убить любовника, себя или женщину. Аналогично и у самурая: программа предписывала освобождение от дискомфорта только через харакири. Биоробот режет сам себя, потому что для него это благо —меньшее зло.

Разница между ревнивцем и самураем не в размере дискомфорта (он у них равно нестерпимый), а в причинах. Но какая разница, что вызвало непереносимое состояние — запах роз, на который у вас аллергия, или страшный вирус? Главное, вы не в состоянии терпеть это и стремитесь уйти от боли любой ценой, в том числе через смерть.

С крушением феодальной эпохи и наступлением капиталистической рыцарские армии сменяются массовыми. Снова огромному числу людей необходимо сформировать нужные установки. В рамках этой задачи государственная пропаганда создает атмосферу, которая, как туман, опускается на население. Как в Сахаре невозможно спрятаться от солнца, так в государстве невозможно спрятаться от пропаганды. Она внушает каждому, что его святая обязанность — любой ценой защищать родину и правительство. А святой долг родителей — по первому зову власти отдавать своих сыновей в армию. Зачем? Надо!

В монархической России за программирование масс отвечала Церковь. Исполняя эту роль, она по случаю и без оного говорила, что смерть на поле боя за Веру, Царя и Отечество — прямая дорога в рай. Эта установка пропитывала людей до мозга костей.

Когда вера в империи значительно поколебалась, программа обновляется. Появляются песни в стиле «Прощание Славянки», где зовут умирать не за Бога, Царя и Отечество, а «За любовь, за великое братство/ Мы готовы отдать жизнь свою».

Большевики программируют население песнями: «Мы смело в бой пойдем/ За власть Советов/ И как один умрем/ В борьбе за это». Или еще в таком духе: «Слушай, товарищ/ Война началася/ Бросай свое дело/ В поход собирайся». В СССР из всех динамиков льются песни в стиле: «Пускай утопал я в болотах/ Пускай замерзал я на льду/ Но, если ты скажешь мне снова/ Я снова все это пройду». На экранах идут такие фильмы. Писатели и журналисты пишут соответствующие материалы. Не соответствующие не пропускают.

Если разобрать содержание песен, фильмов и классической литературы (иными словами, прошедшей цензуру), здравого смысла там нуль. Песни зовут умирать за великое братство или власть Советов, даже не пытаясь объяснить, зачем именно тебе, конкретному человеку, это нужно. В статьях и книгах даются объяснения, но за точку отсчета берется «святой долг» — так надо, ты должен. Все это в чистом виде программные установки.

Если точка отсчета неверная, все последующие выводы тоже неверные. Если исходить из утверждения, что песок Сахары съедобный, на этом можно выстроить эффективное решение продовольственного вопроса не только в этом регионе, но и во всем мире. Только проблема в том, что точка отсчета неверная — пески Сахары не съедобны.

Идентично с книжными объяснениями про святость долга. С чего он святой, про это никто из писателей даже рта не раскрывает. Святой, и все. Кто сомневается, того просят на беседу в компетентные органы. Поэтому большинство гнало сомнения прочь с порога. И старалось любить реальность, вне зависимости от ее качества. «Истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду» (С. Довлатов «Жизнь коротка).

Эффективность этой технологии была чудовищной. В гитлеровской Германии даже призыва не было. Функцию призыва выполняла висящая над обществом установка: если ты здоровый мужчина и при этом не на службе — ты урод. Никто не хотел быть уродом.

Эффективность советской пропаганды была не меньше. Когда началась война с Гитлером, советское общество выдало добровольцев больше, чем было оружия. Первое время винтовок на всех не хватало. Были случаи, когда в атаку шли с одной винтовкой на двоих. Винтовка обретала одного хозяина, когда второго претендента убивало.

В Японии была такая же ситуация. Все население готово было умереть за своего императора и за родину. Когда японские военные изобрели технологию «камикадзе», суть которой в том, что самолет начиняют взрывчаткой, и летчик врезается в корабль врага, число добровольцев было стабильно выше имеющихся для тарана самолетов.

Людей программировали не только на военную тему, но и на рабочую. Как боевому роботу в идеале ничего не должно быть нужно, кроме как исполнять приказы, так рабочему в идеале не должно быть ничего интересно, кроме как работать на хозяина. В концлагерях СССР эту мечту властей заключенные выразили в саркастическом лозунге: «Нам солнца не надо, нам партия светит/ Нам хлеба не надо, работы давай! ».

История человечества знает различные технологии трансформации человека в такое существо. Самая эффективная технология была у кочевых племен. Пленника связывали так, чтобы он не мог коснуться головы. На нее чулком натягивали шкуру с шеи только что убитого верблюда, оставляя открытым рот, чтобы невольник не задохнулся. В таком положении его оставляли в пустыне на солнцепеке на несколько дней. Кожа сжималась и сдавливала голову тисками. Если жертва выживала, она теряла память и волю. Первого, чье лицо она видела (а видела она того, кто снимал шкуру), признавала своим хозяином.

Такой раб назывался «манкурт» и стоил дороже обычного раба. Единственным смыслом его жизни было делать то, что велел хозяин. Если хозяин умирал, манкурт тоже умирал от горя. Это была разновидность самурая, только не военного, а хозяйственного.

Технология не получила широкого распространения из-за дороговизны и высокой смертности. Искались менее затратные способы. Самым оптимальным всегда была религиозная технология. Людям низшего сословия внушали, что «Бог терпел, и нам велел». Потому работай на барина, ибо так Богом установлено, а на том свете отдохнешь.

Государство не может существовать без манипуляции массами. Французский социолог С. Московичи пишет: «Убедить кого-либо — не значит доказать ему справедливость своих доводов, но заставить действовать в соответствии с этими доводами». От себя добавлю, что когда человек стремится во что бы то ни стало что-то делать или ни при каких условиях чего-то не делать, не умея объяснить, зачем ему это нужно, — это и есть самая настоящая манипуляция.

Очень часто люди считают силой воли следование программе. Человек идет против всякой логики и здравого смысла, держа в голове, какой он принципиальный, ему это не нужно, вредно, а он все равно делает. Но следование программе, когда делаешь то, смысла чего не можешь объяснить, — это не воля, а безволие, предание себя в руки установок.

Проявлением воли можно было бы назвать действие, совершаемое с ориентиром на осознанную цель. Когда человек идет к этой цели, преодолевая не только внешние, но и внутренние препятствия — установленные в него шаблоны. В следовании программе нет никакой воли.

В советской мифологии есть образ пекаря, умершего во время ленинградской блокады от истощения. Имея доступ к пище, он не брал ни крошки сверх положенного, и умер голодной смертью. Скорее всего, это реальная история. Советская власть качественно программировала население. Ничего удивительного, что пекарь шел до конца, как самурай. Поступок его в высшей степени благородный с точки зрения традиционных позиций. Его неловко даже называть программой. Но это она, родная.

Взгляните на ситуацию беспристрастно. Представьте себя инопланетянином. Вы настолько же выше людей в развитии, насколько люди выше бактерий. Что для лаборанта колония бактерий, то для вас общество. И вот вы, наблюдая за колонией, видите, что одна бактерия распределяет питание, но сама не касается его и умирает от истощения. Как бы вы объяснили ее поведение? Наверное, не моральными качествами, а программой.

Все понятия чести, долга, совести, обязанностей — не более чем установки, которые государство пишет всеми средствами на подсознание своих подданных. Мы читаем книги, где книжные герои учат, как нужно себя вести. Мы смотрим фильмы, где киношные герои задают эталоны поведения. В итоге оказываемся обвешаны кучей предписаний, норм и табу, ни одно из которых не в состоянии объяснить. Но это не мешает нам свято следовать им всю жизнь, сверяя и оценивая по шаблонам наши поступки. Мы исходим в вопросах, что можно, а что нельзя, не из здравого смысла и эффективности, а из программы.

Граф Алексей Толстой не любил советскую власть и пролетариат. Ему принадлежит фантастический роман «Аэлита». Роман написан хорошо, и советским людям понравился. Они стали называть так своих детей. Но они не знали, что приставка «а» означает отрицание (а-том (неделимый); а-теизм (нет Бога). Аэлита дословно означает «не элита».

Величие литераторов, режиссеров и прочих творческих деятелей, которых называют великими, в искусстве манипуляции. Их произведения побуждали класть людей свои жизни и благо на алтарь того, что запрограммировано в словах честь и долг. Скольких мужчин убили, а женщин сделали «синими чулками» эти великие манипуляторы…

Работники хосписа рассказывают, что перед лицом смерти, когда стесняться больше нечего, многие больше всего сожалеют, что прожили жизнь не так, как хотели, а как им диктовали шаблоны. Сожалеют, что не нашли в себе сил преодолеть внушенные им установки и быть смелее в своих желаниях. Страх перед чужим мнением заставлял людей делать то, чего они не хотели, и не делать того, о чем мечтали. Система манипулировала ими, подвергая духовному насилию, побуждая делать то, что не близко их природе.

Большинство людей напоминают тюрьму, в подвале которой лежит связанное шаблонами Я. Их это устраивает, потому что так проще и привычнее жить, а развязать свое Я — гигантский труд. Особенно для сформировавшихся людей. Шаблоны-веревки настолько глубоко впились в сознание и подсознание, что стали вторым Я. Первичное у них полностью стерто, в лучшем случае остались только контуры.

Чем больше у человека стерта личность, тем сложнее ее восстановить. Это как у ожиревшего человека: чем дальше он зашел в своем нездоровом образе жизни, тем более героические усилия ему потребуются, чтобы вернуться к изначальному облику.

Ирландский поэт Уильям Йейтс сказал, что «человеку, который решится изучить сокровенные уголки собственной души, нужно больше мужества, чем солдату на поле боя». Потому что солдату нужно победить страх, не трогая глубинсвоего существа. А тут нужно победить страх, самым активным образом трогая глубины своего существа.

Но ничего невозможного нет. У каждого человека, независимо от его статуса, пола и возраста, есть шанс освободиться от вредоносных программ — совершить прыжок воли. Важную роль в этом усилии играет понимание, что программы обладают силой, потому что опираются на инстинкты. Чем сильнее инстинкт, на котором паразитирует установка, тем мощнее эта установка. Предлагаю рассмотреть некоторые установки, опирающиеся на самые сильные инстинкты — на инстинкт самосохранения и сексуальный инстинкт.

Патриотизм

Корни патриотизма лежат в инстинкте самосохранения, в глубинах подсознания и животной пещерной памяти. Эта установка формировалась в те далекие времена, когда причастность к стае и выживание были синонимами. Изгнание из стаи означало верную смерть. Поэтому не было понятия «индивид», никто не отделял себя от своего племени. Не было Я. Было только МЫ — много частей единого тела-социума. Нет целого, нет и частей.

Зачатки патриотизма видны в поведении социальных животных. Как они себя ведут в безопасной ситуации и в ситуации опасности — это небо и земля. Когда стая обезьян не видит опасности, она ведет текущую внутриплеменную жизнь. Одни друг у друга блох ищут в знак расположения, другие ругаются и зачастую дерутся до крови. Но как только стая заметит поблизости опасность, например, другую стаю, склоки сразу прекращаются. Все мгновенно сплачиваются. Обиды забыты. Все готовы защищать собрата так же, как защищали бы себя. Кто секунду назад дрался, теперь образуют прочный союз и готовы к самопожертвованию. Но едва опасность миновала, все возвращаются к текущей жизни. Одни снова блох ищут, другие возвращаются к агрессивному выяснению отношений. И так до следующей тревоги.

История социальной эволюции учит: выживают не самые умные, а самые сплоченные. Если ваш ум нарушает монолитность стаи, вас изгоняют. Сплоченность для выживания важнее ума. Она фундамент, на котором возводится социальная конструкция.

Следующий этап развития патриотизма — защита территории проживания вашего племени. Эту территорию всячески укрепляли, огораживая место проживания. Так возник город — огороженное пространство. В случае нападения каждый яростно защищал город.

Патриотизм выражался в защите жизни, своей и близких, в защите своего дома. Захват страны означал для мужчин уничтожение (в лучшем случае в рабство продадут), для женщин изнасилование (потом или убьют, или тоже в рабство). Детей захватчики или на голодную смерть бросали или, в лучшем случае, в рабство забирали. Дом и имущество грабили или уничтожали. В такой ситуации патриотизм был синонимом жизни и свободы.

Перед такими перспективами все жители города, от мала до велика, были не трибунными, а подлинными патриотами. Все проявляли чудеса героизма и самопожертвования. Такое поведение людям диктовали не футбольные эмоции, а здравый смысл.

Основанием патриотизма была опасность. Прогресс лишил его основания. Сегодня нет в мире агрессора, желающего захватить город, присвоить ваше имущество, а вас убить или забрать в рабство. При современной экономике ваш скарб даром никому не нужен. Для экономики куда выгоднее побудить вас выкинуть на помойку старое имущество и пойти покупать новое. Рабы современной экономике тоже не нужны. Многие государства не знают, как защититься от наплыва людей, добровольно жаждущих продать себя в рабство.

Когда патриотизм утратил основание, чувство страха перед чужим племенем, страха быть убитым или проданным в рабство, по инерции сохранялось. На смену обоснованному патриотизму пришел эмоциональный, питающийся пещерными страхами прошлого.

По сути новый вид патриотизма — чистая ксенофобия. Патриотизм копирует футбольный фанатизм. Люди собираются выпустить политический и патриотический пар, прокричать кричалки из серии «Спартак — чемпион! » и разойтись до следующего раза.

Ксенофобия имеет свой резон. Факты говорят, что когда представители чужой нации и культуры превышают предельные пропорции относительно другой культуры, это всегда выливается в социальное напряжение. На этом фоне эмоции футбольного формата имеют право на существование. И потому в отдельных случаях поощряется питие водки за родину, и потом от избытка чувств рвать на себе рубаху, стучать кулаком по столу и купаться в фонтанах. Все можно. Но это не делает патриотизм объединяющим элементом. А без этого в нем столько же смысла, сколько в футбольном фанатизме — выпускать пар из социума. По статистике, во время футбольных сезонов бытовое насилие падает. Люди уже накричались, выпустили агрессию и являются более адекватными гражданами. Чтобы дать патриотизму более высокий статус, ему нужны рациональное объяснение и цель.

Патриоты заявляют целью сильную, независимую страну. Отлично, но для чего им нужна сильная страна? Если ни для чего, тогда родина оказывается в статусе божества. У этой позиции было бы рациональное основание, если бы патриоты исповедовали такой взгляд на мир, где их родина является центром мироздания, на котором весь мир держится. Если центр падает, все здание разваливается как кирпичный домик. Но проблема в том, что в мире не существует такого мировоззрения. Позиционировать родину кумиром, которому нужно служить, как божеству, можно только от ветра головы своей.

В патриотической среде часто можно слышать, что любовь к родине не нуждается в основаниях, как любовь к матери. Ее просто нужно любить, и все. Опускаю пока вопрос о корнях такого утверждения, но если внимательнее присмотреться к такому заявлению про любовь, обнаруживается, что это не более чем футбольная кричалка.

Доказать это достаточно легко. Если вы правда считаете родину высшей ценностью, то при возникновении ситуации, когда для нее нужно будет бросить в топку большую часть населения, у патриота рука не должна дрогнуть. Как у Ленина не дрогнула бы бросить в пожар мировой революции сто миллионов человек, если это устанавливало коммунизм на территории хотя бы Европы. Патриоты готовы на такое?

Если бы священники, исповедующие религию, что родина является божеством, принесли в жертву этому божествувесь народ, смысл самопожертвования понятен —тут высшая форма служения. Старообрядческие священники организовывали сожжение заживо целых поселений. А если родина не является божеством, в смерти народа за родину нетсмысла.

Патриоты не готовы за родину положить весь народ. Значит, родина для них не высшая ценность. Высшая предполагает жертвовать вторичными ценностями, когда встает вопрос ребром. Что же у патриотов выше родины? Единственный кандидат — народ.

Если так, патриоты хотят процветания родины не ради родины, а чтобы дать народу благо. Что есть для людей благо? Благоденствие материального формата — чтобы были сытые и защищенные, чтобы были доступны разные вещи, услуги и развлечения. В общем, доброе, старое «хлеба и зрелищ». Больше народу ничего не надо. Все лозунги, говорящие о чем-то другом от имени народа, исходят от кого угодно, но только не от народа.

Если патриоты подлинно хотят народу блага, целесообразно идти к цели эффективным путем. Если же их реальные цели другие, а разговоры про народное счастье играют роль ширмы, скрывающей подлинные цели, они подобны солдату с простудой, попавшему в госпиталь. Он говорит, что его цель как можно быстрее выздороветь, а сам делает все, чтобы не выздоравливать. Потому что его цель как можно дольше в госпитале остаться. А про здоровье говорит, потому что таковы правила игры. Истинную цель видно по делам.

Теперь к патриотам вопрос: у кого лучше получается давать народу его колбасное благо, у Запада или у вашей родины? Если Запад в этом деле больший специалист, и если ваша подлинная цель дать народу как можно более высокий уровень жизни, самый простой и эффективный способ достичь цели — сдаться Западу. Но если все так, тогда патриотизм должен выражаться в действиях, ориентированных на сдачу родину.

Ни один патриот не в состоянии ясно, четко и без футбольных эмоций объяснить, почему нужно стоять за независимость родины, если утрата независимости ведет к достижению колбасных целей. Все примут западное гражданство. Вместо местной вялой национальной валюты у всех будет крепко стоящий доллар. Народ в Париж без визы будет ездить. Почему же не сдать свою родину вместе с ее народом Западу?

Я четко отвечаю, почему для меня это неприемлемо, в третьей части этой книги. А вот у вас, не имеющих никакой идеи, чей смысл жизни сводится к тому, чтобы в сытости и с развлечениями до смерти дожить, а потом хоть потоп, у вас какой мотив не сдавать свою родину Западу?

Перед такими вопросами патриотам ничего не остается, кроме как говорить на черное белое и оперировать категориями прошлой эпохи. Говорить, что если сдаться Западу, уровень жизни народа будет хуже. Почему? Ну как почему… Запад начнет угнетать народ. Будет больше налогов собирать с людей и меньше пенсии платить, образование и науку начнет зажимать. Отнимет природные ресурсы, и народу ничего не достанется.

Подобные утверждения —просто эмоциональные пугалки. Любая власть будет налоги собирать и народ не будет иметь отношения к ресурсам страны. Как эти припадают к закромам родины вместе с родней и друзьями, не подпуская больше никого на пушечный выстрел, так и другие будут. Не потому что людиплохие, а потому что природа власти и человека такова. Будете вы во власти, точно так же станете делать (или хуже).

Когда рвущиеся во власть политики рассказывают доверчивым аборигенам, что они будут лучше, — это сказки для взрослых. Если они получат власть, ничего не изменится. Просто к закромам родины будут припадать другие люди, а по телевизору будут другие лица.

Власть в этом смысле — абстракция. Ее нет для вас в реальности. Видите вы ее только по телевизору. Если вместо существующих фигур создать виртуальные персонажи, которые так же будут говорить с экрана слова про повышение благосостояния народа и борьбу с коррупцией, никто из вас не заметит разницы.

Если собранные с вас налогибудут распределять не отечественные политики, а западные, какая вам, конкретному человеку, разница? Пока социальная конструкция сложена в традиционную модель, у вас при любой ситуации к ресурсу не будет никакого доступа. А у людей во власти будет. И они будут злоупотреблять своим положением.

Один патриот заявил, что да, воровать в ситуации идейного вакуума будут все, потому что нет никакой иной цели, кроме материальной, а самый эффективный путь к ней — украсть. Но ему лично приятнее, если воруют свои. Логика понятна — «свое дерьмо не пахнет». На вопросе, готов ли он жертвовать собой, отстаивая право воровать за нашей властью, и ни за какой более, патриот сдулся. Даже в полемическом запале не смог сказать, что готов кровь проливать, лишь бы западные казнокрады не пробились к бюджету родины.

Какие еще есть основания для патриотизма в современной реальности? Часто слышу, что, если человек родился и прожил на родине всю жизнь, он вшит в ее землю, пространство и энергию. Вибрации страны совпадают с его энергией. Поэтому, какой бы она не была кривой и косой, обворованной и униженной, а все равно «Еду я на родину/ Пусть кричат — уродина/ А она нам нравится/ Хоть и не красавица» (песня «Родина»). Никуда он не собирается уезжать на чужую сторону, потому что тут: «О, Русь — малиновое поле/ И синь, упавшая в реку, / Люблю до радости и боли/ Твою озерную тоску» (С. Есенин).

Так никуда и не надо уезжать. Как жили люди на своей территории под властью КПСС, так продолжают жить под властью «Единая Россия», и продолжат жить при власти США. Вибрации родной земли никуда не денутся, если на карте вместо большой России будет маленькая Московия. Милая такая, кастрированная и тихая… Без ядерного оружия и с армией как у Монако. Какая разница, где жить: в независимой Московии или независимой России, куда входит Московия? Нет же разницы… Политическое расчленение страны не нарушит милые сердцу пейзажи. Демонтаж ракет повысит экологию. Так же будешь, по Есенину, «…утратив скромность, одуревши в доску/ Как жену чужую, обнимать березку».

Сегодняшний патриотизм выражается в признании права за находящимися у власти лицами распоряжаться ресурсами страны и отрицать такое право у других лиц. Так было всегда. Троцкий говорил: «Патриотизм на протяжении всей истории нерасторжимо был связан с властью и собственностью».

Патриотизм плох в качестве идеи, потому что под ним сейчас нет основания. Раньше было мировоззренческое основание. Подданные (под данью) считали правителя властью от Бога. Они были против платить налоги (пусть даже и меньше) другим, которые не от Бога. Когда религия ушла, основание ушло. Нет сейчас разницы, кто у руля, Иван или Джон.

В современной реальности единственная сила, кому выгоден патриотизм, — действующая власть. В идейном вакууме это последняя соломинка, позволяющая пусть хоть как-то ответить на вопрос о цели. Власть не может сказать, что никакой цели у нас нет и мы просто плывем в потоке событий, и куда в итоге приплывем — понятия не имеем.

Патриотизм позволяет говорить громкие слова про великую цель, и это как бы создает платформу для объединения всех людей, любящих родину. На этой теме действительно можно объединить людей, если они одинаково понимают, что нужно делать для усиления страны. Но если одни считают, что процветание страны требует одной политической, экономической и социальной модели, а другие считают ее пагубной и предлагают совсем другую, то чем у этих патриотов сильнее любовь к родине, тем сильнее они будут драться.

Например, в начале ХХ века в России одни патриоты считали, что для процветания родины нужно разрушить монархию и построить республику. Другие патриоты считали ровно наоборот. Они полагали, для процветания России нужно сохранить монархию и не допустить республики. Любовь к России вылилась в мясорубку гражданской войны.

Тут как с лечением больного — одного пожелания выздороветь недостаточно. Нужен четкий план лечения. Если у всех врачей одинаковые диагноз и способ лечения, это их объединит. Но если у них разный диагноз, и каждый считает, что только он знает, как нужно лечить, а остальные в лучшем случае заблуждаются, а в худшем враги, чем сильнее любовь к больному у этих врачей, тем сильнее будет столкновение между ними.

Сегодня патриотизм пустое место, инерцию которого используют те, кому это нужно. Если задать носителю патриотической установки вопрос, в чем смысл патриотизма, он оскорбится. Весь его вид будет патетически вопрошать, как можно не понимать таких простых вещей?! Это же родина! Ее защищать нужно, а не вопросы дурацкие задавать.

Согласен, государству действительно надо, чтоб его защищали любой ценой. А вот вам лично зачем это надо? Полагаю, вместо ответа пойдет чистая эмоция с угрожающими нотками, демонстрирующими готовность проявить свой патриотизм здесь и сейчас.

Запрограммированные люди испытают нестерпимый дискомфорт от таких вопросов, как самурай от вопроса, зачем ему умирать за господина или делать себе сэппуку. Или ревнивец, у которого спросят, какая ему разница, с кем предмет его любви получает сексуальное удовольствие. Нарушение программы порождает сбой, от которого человек бежит. Никакая логика не убедит его игнорировать дискомфорт.

Когда ситуация выбрасывает запрограммированного человека за рамки установок, он испытывает психологический стресс. Чем дальше он за границей обозначенного коридора, тем выше градус дискомфорта. Однажды он становится непереносим, и человек готов на все, чтобы вернуться в зону комфорта. Или умереть, чтобы выйти из такого состояния.

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 293031 32 33 34 Следующая ⇒