Вместо эпилога 19 страница

Вернулись к калитке, от которой трое пойдут в атаку по-пластунски, каждый к своей цели. Их четверо – часовых столько же. Обер подстраховался. Как не темна ночь, а диверсантам удалось засечь, у каких подвод притаились дополнительные вдвое человек. Это фигуранты Степана и Шелестова. Сразу после развода немцы находились у четвёртой и пятой подводы, затем, лейтенант отчетливо слышал, как один из них позвал соседа к себе, к пятой телеге. Ночь и страх сейчас руководили сознанием солдат.

«Вайс, иди сюда, нам надо держаться вместе».

«Да, здесь негде укрыться, только слиться с телегами и наблюдать за улицей, хотя не видно не зги».

«Надо двигаться и держать винтовки на взводе. Откуда могут вывалить эти чёртовы партизаны, не угадаешь».

Часовые сошлись. Их тёмные силуэты, едва различимые стали двигаться взад и вперёд вдоль двух подвод. Смотрели они, скорее всего, не на противоположную сторону, на тёмные пятна домов, а туда, где начиналась улица, откуда, по их мнению, могла прийти опасность. Хорош или плох для бойцов спаренный наряд покажет дело.

–Степан и Лёня, двигайтесь к пятой телеге, выжидайте, – давал распоряжения командир. – Первым начнёт сержант с часового на крыльце. И сразу бейте одновременно вы. Если повезёт – ударите сзади. Часовые держат винтовки на взводе.

– Опасаюсь лошадей, они чуткие, могут забеспокоиться от нашего появления, – ответил Степан. – Имейте это ввиду и вы, и сержант.

Лейтенант и сержант согласились. Да, надо быть предельно осторожными. Малейшая оплошка сорвёт внезапный налёт, бой затянется и обойдётся дорого.

Итак, задание получено, цели определены. Сам же лейтенант уничтожит того, что дежурит у правого крыла барака, изредка маяча перед окном. По словам Никиты там самая большая комната – красный уголок, в котором проходили собрания колхозников, ну а теперь в ней отдыхают оккупанты. Чтобы долго не ползти к голове обоза и выйти как раз напротив цели, командир решил задворками отойти вправо к соседнему двору. Там в заборе, по свету Константин приметил довольно глубокий собачий лаз и теперь им воспользуется. Атакует.

Томительная длинная паузу, чтобы часовые после развода несколько потеряли бдительность, как это бывает в караулах в темноте и тишине, заканчивалась.

– Сигнал к одновременной атаке не подашь. Придётся ориентироваться по времени простым способом – на счет. Пять минут мне хватит, чтобы обогнуть двор и выйти к цели. Считайте не торопясь, до трехсот и – в атаку по-пластунски. Время пошло, – сказал командир и растворился в темноте.

Подводы стояли плотно. Лошади сначала доставали початки и грызли, гремя удилами. Теперь, склонив головы, они чутко замерли. То в голове обоза, то в центре или в его хвосте раздавался резкий лошадиный храп. Улица в ширину – пятнадцать метров. Дорога и того уже. У конторы отсыпана гравием. Обочины поросли травой, которую косил в течение лета каждый хозяин дома, но она упорно всякий раз поднималась. Вот по ней и скользил командир, уверенный, что двинулась и его гвардия. Хмурое небо, не пропускающее на землю ни лунный свет, ни звездный блеск, шелест ветра – союзники. Подобрался к углу барака быстро. Стал ждать броска сержанта.

Одновременной атаки не получилось. Лошадь, что была выпряжена и привязана к телеге, лежала. Вспугнутая приближением сержанта, который выходил на часового на крыльце, дернулась и вскочила. Часовой на крыльце всполошился, но ни крикнуть, ни вскинуть винтовку не успел. Кинжал, брошенный Ботаговым от телеги, впился солдату в грудь. Издав предсмертный стон, он глухо рухнул на пол.

Этого не мог не заметить часовой у окна с винтовкой наперевес, готовый в любую секунду передёрнуть затвор и выстрелить. Однако неожиданность и страх сковали все его члены, секунды для тревоги были упущены. Лейтенант барсом бросился к часовому и полоснул по горлу кинжалом, отшвырнув от себя фигуру, услышал возглас, раздавшийся в бараке: падение часового на крыльце насторожило немцев. Одновременно лейтенанта встревожил долетевший вскрик с противоположного крыла атаки, где действовали Степан и Шелестов, и хлесткий выстрел винтовки. Стрелял враг, у его бойцов пулемёты и холодное оружие. Выяснять не приходится: главные силы в бараке с ними надо быстрее кончать, тогда можно вернуться на улицу, разобраться с часовыми. Однако оттуда больше никаких звуков. А секунды внезапности летят и могут превратиться в ответные пули.

Двинув прикладом пулемёта по оконному стеклу, Белухин метнул в комнату гранату, саданул прикладом по второму окну, и туда полетела вторая «лимонка». Он видел, ещё до взрыва, что сержант ворвался в коридор барака со слабым отсветом огня керосиновой лампы, и тот час там раздался хлопок его пистолета, а затем ахнули одна за другой гранаты. Лейтенант бросился за Ботаговым и ураганом влетел в коридор. В его руках вспыхнул трофейный фонарик, и Костя увидел, как Ботагов, опираясь спиной о стену, медленно сползает на пол, у его ног лежал с простреленной головой обер.

– Ну, ты даешь, командир, чуть меня не угробил, – с трудом произнёс сержант.

Константин направил луч на товарища, по его лицу текла кровь.

– Чем тебя?

– Взрывной волной и штукатуркой. Вот, видишь, – и он выплюнул через окровавленные губы что-то густое.

В красном уголке через распахнутую взрывом дверь послышалась возня. Лейтенант бросился в дальнюю комнату, освещая коридор фонариком. Двое окровавленных солдат пытались встать. В руках у одного была винтовка. Белухин не мешкая, всадил во врагов короткую очередь. Осветил фонариком комнату. На полу лежало несколько трупов. Движения больше не слышалось.

Неожиданно в разбитое окно брызнул отсвет светового луча. Донесся гул мотора грузовика, раздался глухой удар в деревянные ворота конторского двора.

– Сержант, уходят машины, атакуй!

Ботагов с пулемётом наперевес, шатаясь, бросился на улицу. Он не успел ничего сделать – его упредила хлесткая очередь пулемёта, и резкие хлопки снайперской винтовки с крыши. Били Никита и Татьяна. Брызнули осколками фары и лобовое стекло. Грузовик, не успевший выскочить на улицу заглох, загородив дорогу второй машине. Огонь пулемёта и винтовки перепрыгнул к ней. Пули защелкали по кабине, фарам. Ткнувшись носом в борт первой машины, этот тут же замолчал. И в тот же миг ухнул бензиновый взрыв, выбрасывая высокое пламя и освещая улицу, барак, дома напротив и обоз со стоящими встрепенувшимися лошадьми.

Лейтенант выглянул из окна и все понял. А мысли на фланге атаки Степана. Как там у него, всё ли сладилось?

– Товарищ командир, Таня с Никитой постарались! – услышал он голос Ботагова, и дальше, – Таня, не стреляйте, я проверю кабины. Есть ли там покойники!

Белухин отвалил от окна, освещая помещение, прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Ночь опасностью не грозила.

– Где же Варвара? – и стал отыскивать дровяник, о котором говорил полевод. Он оказался в левом крыле барака с прочной дверью на щеколде. Костя отворил дверь. На дровах лежала окровавленная Варвара с заломленными назад и связанными руками. Белухин прощупал пульс. Он бился.

– Живая! Враги избили её до полусмерти.

Константин слышал, как к крыльцу торопливо подошли двое. Тут же подумал Степан и Шелестов. Но он ошибался. Это были Ботагов и Степан. Лейтенант закинул «дегтярь» за спину, подхватил на руки Варвару и понёс на улицу, в дом.

– Что у вас произошло, Степан? – спросил, выходя на крыльцо, и почувствовал неладное.

– Лёня получил пулю в грудь, – удрученным и каким-то безжизненным голосом сказал Степан.

– Как это произошло? Я слышал выстрел, но не подумал, что он роковой.

– Мы удачно вползли под пятую телегу. Немцы находились у четвертой, стали ждать и услышали, как сержант завалил часового. Фрицы теперь шли лицом к нам, медлить нельзя. Я скомандовал, и точно метнул топорик. Лёня лежал от меня слева, замешкался, приподнялся и метнул штык, немец все же выстрелил, и оба свалились. Я добил фашиста и бросился к Лёне. Он был живой, тяжело хрипел.

– Немедленно несите его к Татьяне! – вскричал Константин.

– Поздно, он умер, – растерянно бесцветным голосом ответил Степан.

Лейтенант от неожиданности чуть не уронил Варвару. В темноте бойцы не заметили его слабости. Он же встрепенулся, крепче прижал женщину к груди.

Белухин пока не терял безвозвратно боевых товарищей. Первая потеря Феди Осинина на станции Локоть не в счет. Это просто отсев. Он выжил, и возможно, вернётся в строй. Лёня первый. Как вспышка молнии боль потери ударила не только в него, остро напомнила о Люсе. Потому он, услышав слова Степана, пошатнулся и едва удержал на руках Варвару. Война оборвала горячую любовь. Война всесильная. Но не сильнее его любви к Тане и наоборот. Они будут любить друг друга бесконечно, она вспыхнула с первого взгляда и никогда не потухнет. Лёне тоже приглянулась Люся с первой встречи. Парень спас девушку. Он, Костя, тоже спасал Таню. У них всё похоже за исключением близости. Они моложе и никогда не оставались наедине. А если бы? Как же мешает жизни это «бы»!

Лёню убила недостаточная боевая подготовка. Мало обучал парня, а задачу ставил как опытному диверсанту. Его вина? Возможно. Скорее, войны и обстоятельств. Учил, но суток не хватало. Ценил способности парня, не взял на тяжелую операцию на станции Локоть, надеялся вырастить первоклассного диверсанта. Не успел в лихорадочном стремлении бить и бить врага! Выполнял тяжелую работу, которую не переделаешь до дня Победы. День этот обагренный кровью его соотечественников и соратников засверкает салютом. Яркая капля Лёниной крови вспыхнет рубином и будет драгоценна для потомков. Первая потеря по-особому горька, она показывает Белухину насколько крепко боевое братство. Раньше он просто в него верил, теперь увидел и понял: мало знать, надо глубоко понимать. И продолжать с утроенной энергией драться.

– Не раскисать! Мы на войне. Проверьте и пересчитайте всех ли мы прикончили, чтобы не получить внезапную пулю? Солдат с обером должно быть тринадцать. Четыре шофера, – сказал командир и передал фонарик сержанту.

– В двух машинах четыре трупа, – сказал Ботагов, и, догадавшись, кто на руках у командира, с горечью спросил: – Варвару убили?

– Живая, но страшно избитая. Её надо спасать. Степан, отведите подводу в сторону, чтобы быстрее пройти в дом.

Степан бросился выполнять приказание, отвязал повод уздечки от впереди стоящей телеги и отвёл лошадь. Животное, перепуганное взрывами и стрельбой, храпело, грызло узду, но подчинялось.

Лейтенант вошёл во двор, окликнул Таню. Она уже спускалась с лестницы, за ней двигался полевод.

– Стучитесь, пусть открывают. Надо оказать помощь Варваре и Глебу.

Никита подскочил к окну, забарабанил, закричал:

– Матрена, открой! Свои мы, немцев побили, я – Никита Иванович, помощь нужна.

В избе слабо засветилась свеча, заскрипели двери комнаты и сеней. Показалась сгорбленная фигура.

– Никита, кто с тобой?

– Командир партизан с Варварой. Немцы её сильно побили, Глеба подстрелили, Апанасова – на повал.

– Пошто к нам-то?

– Ваш дом ближе всех. Оклемается Варвара – уйдёт. Глеба унесём к нему домой.

Больную уложили на лавку, что стояла возле окна, напротив русской печи. При свете свечи Варвару нельзя было узнать. Лицо вздулось от побоев, посинело. Окровавленные губы распухли, блузка на груди разорвана, видны следы ожогов.

Таня поднесла к носу Варвары ватку с нашатырём. Реакция последовала. Варвара открыла глаза.

– Где я? – с трудом произнесла она.

– В доме у Матрены, – сказала склонившаяся над ней Таня. – Немцы уничтожены. Я осмотрю вас, окажу посильную помощь.

У Варвары повлажнели глаза.

– Товарищ Таня, работайте, мне надо к бойцам, – сказал глухим голосом Константин, решив пока не говорить о гибели Шелестова. И торопливо вышел. Побежал, а не пошёл к Лёне.

– Ягодиночка ты наша, Варварушка! – взвился высокий голос Матрены, словно плачь по усопшей. – Что же с тобой сотворили эти злыдни?

– Матрена Павловна, вам нельзя волноваться, успокойтесь, идите в горницу к сестре. Медсестра тут над Варварой похлопочет, а мы тем временем Глеба домой унесём.

Никита подхватил сгорбленную старушку под руку и повёл в смежную комнату.

Закончив хлопоты с Варварой, Татьяна и бойцы перенесли раненого в его дом, и там с помощью жены, санинструктор стала готовиться к нелегкой операции – извлекать из раны пулю, которая раздробила, по всей вероятности, бедренную кость.

Дом Глеба был просторнее, с кухней-прихожкой, где стояла русская печь. От неё пахло напревшей кукурузой в початках, приготовленная на ужин хозяину, на длинном обеденном столе накрытых расшитым рушником хлеб, вдоль лавка и массивные табуреты. На этот стол и уложили раненого. Послужит операционным. Полый дверной проём вёл в широкую комнату с деревянными кроватями и этажеркой. На ней лежали несколько книг, стояли портреты в рамках, вверху графин со стаканами.

Хозяйка с бледным и встревоженным лицом, насколько позволял разглядеть тусклый свет керосиновой лампы, стоящей в полочке над столом и зажженную, только охала, видя как внесли и теперь укладывали на стол мужа, тихонько постанывающего. Она боялась задавать вопросы, и получить неутешительные ответы Никиты и незнакомой медсестры в военном берете, военных, наполовину одетых в гражданское и немецкое. Что уж тут лезть с расспросами, само прояснится. Терпения не занимать.

Таня при свете лампы обработала йодом глубокие царапины на лице Ботагова, и командир отправил его на подводе прямо с кукурузой в дозор на северную оконечность деревни. Таня тут же попросила хозяйку затопить печь и вскипятить воду в чугуне. Та безоговорочно извлекла из-под печки настроганные лучины, сухие сосновые поленья и захлопотала с огнём.

– Где же Лёня, что-то я его не вижу? – спросила Татьяна, когда напряжение несколько схлынуло, а сержант отъехал. Она присела на табурет, возле лежащего на столе хозяина.

– Лёня погиб в схватке смертью храбрых, – ответил Константин, глядя в глаза подруге.

– Как, не может погибнуть такой парень! И ты молчишь! – Таня вскочила с табурета, пылая лицом от страшного известия.

– И теперь бы промолчал, не хотел расстраивать – тебе надо спасать человека.

– Спасибо, мой милый, за заботу. Расскажи, как это случилось? – Таня опустила на грудь Кости вдруг ставшие тяжелыми руки. Он прижал подругу к груди, успокаивая.

– Лёня на секунду замешкался. Его бросок кинжала и выстрел часового произошли одновременно. Оба убиты.

– Секунда, можно сказать, доля секунды и – нет жизни. Нет такого замечательного парня! Мне казалось, что он удачливый диверсант.

– У него имелись исключительные способности – слух и обоняние. Не хватало мгновенной реакции. Я это видел, потому старался в операциях быть с ним рядом. Ладно, моя хорошая, оплакивать Лёню будем днём, занимайся Глебом. Мне надо осмотреть место боя, да заняться Лёней. Я приду тебе помогать, как только освобожусь.

– Найди водки или первача самогона. Начну через час не раньше.

Лейтенант, поцеловав Таню, ушёл. Принялся накрапывать мелкий холодный дождь. Пригодились брезентовые накидки. Костя обошёл со Степаном место схватки, заглянул во двор, где стояли две исправные машины, которые предстояло уничтожить. Перенесли труп Шелестова под навес Матрены, с тем, чтобы днём предать тело земле на кладбище. А пока расположились здесь же передохнуть.

– С какой стороны в деревню пришли немцы? – спросил Белухин полевода.

– С северной, куда ушёл дозор. В той стороне шоссе и рабочий поселок.

– Будем встречать непрошенных. Устроим засаду, дадим бой. Есть ли удобное место?

– Есть. Перед ключом, что мы пересекли вчера, дорога идёт на подъём, а оттуда на спуск, стало быть. С одной стороны лес. Отменное место, – сказал Степан.

Никита подтвердил.

– Ладно, утром осмотрим. Дозор выставлен, отдыхайте, я иду в помощь Тане.

– Не лучше ли пройти ко мне в пустой дом. Он недалеко от Глеба. Там и чай приготовим.

– Согласен, – ответил командир, и они ушли с невеселыми думами о завтрашнем дне, с тяжелой ношей потери боевого товарища.

– Товарищ командир, – сказал полевод, шагая по улице к дому, – я вам открою один секрет. Мы лишились бойца, а пойдём, как я думаю, на серьёзную операцию, где каждый ствол на вес золота.

– Дороже, товарищ Никита, наши жизни.

– Да-да, в зерноскладе живёт выздоравливающий моими заботами и Варвары старший сержант. Он пехотинец. Откровенно мы с ним собирались уйти в леса и партизанить. Правда, у нас одна его винтовка без патронов, да моя двухстволка с двадцатью зарядами. Считаю, пришло время о нём сказать и взять с собой.

– Сержант-пехотинец это хорошо, – ответил Белухин, – дополнительный боец, тем более понюхавший пороху, очень кстати. Мы не знаем, какими силами пойдут каратели. Кто он, откуда и как попал к вам?

– Его зовут Денис Крушина, старший сержант срочной службы. Его полк стоял во втором эшелоне, оборонял Славгород. В одном из боев сержант был ранен в голову и правый бок. Чудом выжил и вышел к нам. Сохранил свои документы и двух погибших бойцов его отделения.

– Попьём чаю, приведите его сюда. Посмотрим, проверим готовность.

– Есть, товарищ командир, – по-военному отчеканил Никита.

Пехотинец невысокого роста, но широкий в плечах выглядел бодрым и вполне здоровым человеком. Только светлые глаза его затянутые паутиной грусти не освободились от тех тягостных картин поля боя с дымящимися воронками и техникой, многочисленными трупами своих парней и немецких солдат, бесконечного мелькания деревьев перед глазами раненого в поисках воды, пищи и жилья, где ему окровавленному, теряющему силы могут оказать помощь.

Таким Татьяне представилось хождение Крушины за своей жизнью. Старший сержант несколько смутился от долгого изучающего взгляда командира – своего ровесника, хотя предполагал подробный расспрос о себе, о той ситуации, в которой оказался. Лейтенант ограничился изучением солдатской книжки и комсомольского билета, залитого кровью, спросил, откуда родом. Его больше всего интересовал вопрос: на сколько хорошо старший сержант владеет стрелковым оружием? Получив ответ, Белухин приказал в течение часа провести огневую подготовку. Отряд отправился за деревню, углубился в лес, и командир проверил на деле меткость и скорострельность у сержанта. Точность у него неплохая, а вот скорострельность что из винтовки, что из пулемёта одиночными – была невысокая, значительно ниже Ботагова, Степана и Татьяны. Примерно такая же, что и у товарища Никиты. Снайперской винтовкой Крушина не владел.

– Скорострельность, от которой зависит жизнь бойца и его товарищей – дело наживное, – подвел черту командир.

– Больше месяца не держал в руках оружия, подтянусь, – попытался оправдаться старший сержант.

– У вас была винтовка, заставляйте себя вести сухой тренаж постоянно. Доводите стрельбу до автоматизма из любого положения. Это касается товарища Никиты и всех остальных.

– Подтянусь, – снова пообещал Крушина.

Замечания командира озадачили полевода.

– Вы нас на операцию возьмете? – забеспокоился Никита Иванович.

– Конечно, будете работать в паре с сержантом Ботаговым, старший сержант Крушина с товарищем Степаном.

Возвращаясь в деревню после стрельб, Константин сказал Тане.

– У нас полку прибыло. Старший сержант – комсомолец. Вернёмся на Широкое, создадим комсомольскую ячейку с тобой во главе. Как ты на это смотришь?

– Я об этом думала. Комсомольцев набирается пятеро.

– Решено. Теперь займёмся похоронами Шелестова.

32.

Хоронили рядового Шелестова на кладбище Баранок, расположенное на невысоком лесистом взгорье позади бывшего церковного прихода, от которого теперь остался один фундамент. По просьбе лейтенанта могилу вырыли вчерашние мужики-возчики вместе со Степаном, они же наспех сработали гроб и крест. На этом участие колхозников закончилось. На отдельной доске Степан вырезал имя и фамилию бойца, годы жизни. Табличку приколотил к кресту. Гроб с телом Шелестова привезли на телеге и молчаливо предали земле. Обнажив головы, на свежую могилу возложили хвойный венок, дали троекратный салют, тут же выпили за упокой по сто граммов добытого Никитой Ивановичем самогона, поклялись отомстить за смерть боевого товарища. Первого убитого сельчанина Апанасова решили хоронить на третий день после смерти по православному обычаю.

Таня заметила, как изменилось лицо Кости, когда он отдавал последние почести бойцу, погибшего смертью храбрых. Раньше она видела на нём печать мужества и непреклонной воли в выполнении им же поставленной задачи, нередко благородной строгости, но и нежности чаще в их отношениях, тревожности за жизнь детей-сирот, теперь увидела страдания и злость. Об этом сказала Косте.

– Мы потеряли дорогого нам человека. Хорошего смелого парня, с которым мы почти с первых дней нашей войны. Он родился не для того, чтобы умереть в юности, а для любви и счастливой жизни. Как у нас с тобой. Они пришли и обрывают огнём даже жизни детей. За что? Мама Лёни будет ждать от него писем, будет ждать его самого и не дождётся, – сказал с горечью Константин. – Таких мам уже многие тысячи, и число их растёт.

– Ты, конечно, помнишь письмо того раненого солдата. Его расстреляли Федя и Лёня по твоему приказу. Но я не об этом. Мы читали его паническое письмо, видели его фото в кругу своей семьи с дочерьми. Он – отец, не робот, родил и воспитал двух дочерей, которых любил. Роботом он стал с тех пор, как его погнали на эту бойню. Ему вбили в голову лозунг: «Германия превыше всего». Теперь его оплакивают. Лёня защитник своей земли – получил пулю от такого же робота. Как это страшно!

Таня своим профессиональным милосердием, женской натурой видела и чувствовала иначе суть страшной коричневой гидры наползающей на её страну, чем он, лейтенант, специально подготовленный к уничтожению лютого врага, со своей грубой силой и выносливостью, своей задачей бить и бить эту гидру в любое время и в любом месте, где это возможно. Без жалости к себе и к своим бойцам, но с холодной расчетливостью, быстрым маневром, дающим шанс уцелеть и снова идти в атаку.

– Я тебя дополню. Не укладывается в голове, не поддаётся никакой логике: зачем понадобилось оберу избивать Варвару, стрелять стариков? Она действительно не знала, где мы находимся. Чем больше мы будем уничтожать это зверское отродье, тем меньше прольётся слёз русских мам.

– Только так, командир, – подчеркнул сержант Ботагов, идущий с кладбища чуть впереди, слегка прихрамывая, – Только так. У меня к тебе просьба, личная: оставь меня в отряде. Он мне стал родной.

– Я же обещал отправить тебя к капитану.

– Попроси его, он поймёт. У него Катерина неплохо шпрехает.

– Ладно, сделаю запрос. Спасибо тебе!

До жителей села долетали звуки утреней стрельбы из лесу, потом с кладбища залпы, усиливая тревожное ожидание событий. Они старались без надобности не появляться на улице, отсиживались в домах. Жизнь же брала своё. На южной стороне деревни, где временно пристроились беженцы, наблюдалось оживление: люди несли детям пищу, одежду. Белухин отправил к ним Таню и полевода с трофейной пищей, заодно предлагая прийти в школу и там разместиться. Анна Андреевна решила пока воздержаться. На окраине они заняли пустую избу, принадлежащую многодетной женщине, которая ушла в тыл с потоком беженцев. Жилье пригодное для зимовки, а в случае опасности, можно быстро с детьми скрыться в лесу. Её аргументы звучали убедительно и посыльные не стали возражать.

После полудня на объявленный лейтенантом сход колхозников пришли только старые люди. Через них Белухин передал свою просьбу – по возможности уходить из Баранок к родственникам в другие поселения, в леса к партизанам. Они же будут драться с карателями на подступах к селу.

Тут же его поймали на слове желающие влиться в отряд. Это были мужчины за пятьдесят, те, кто вчера был на кукурузном поле и рыл могилу. Выяснилось, что несколько семей ушли в лес в надежде пересидеть ожидаемую фашистскую расправу. Константин тяжело переживал молчаливые укоры, но про себя твердил пушкинскую «Песню о Георгии Чёрном», которую почти два месяца назад читал Тане. Через час к мужикам присоединились несколько девушек и молодых женщин с детьми, мужья которых по призыву дрались на фронте почти с первых дней войны. Группу возглавила мужественная Варвара. Она была слаба, с жуткими кровоподтеками на лице, хромала, но нашла в себе силы прийти к командиру в дом полевода. С ней же была старшая воспитательница Анна Андреевна и просила взять под своё крыло несчастных детей, коль развернулись такие ужасные события. Фашисты, как показала практика, в холодной злобе не пощадят никого.

Это были не только просьбы, но и требования людей нуждающихся в защите, а также движимые ненавистью к захватчикам и горячим желанием драться, не находиться в закланье обстоятельств.

– У нас нет пока устоявшейся базы, маневрируем по лесам. Будет очень тяжело, особенно детям, – поведал нелегкую правду Белухин.

– Товарищ командир, здесь нас уничтожат, в лесах есть шанс выжить, – сказала Варвара. – О тяжести жизни говорить не стоит. Мы всё понимаем. И ждём ваше решение.

– Моё решение – защитить вас и дать возможность драться тому, кто может носить оружие. Надо очень хорошо собраться и уйти в какое-то безопасное место, пока отряд будет отбивать атаку карателей.

– Несколько суток можно в безопасности находиться на Заячьем хуторе. Место глухое. Там будем ждать вас.

– Где он, есть ли туда дорога, чтобы увести обоз?

– День пешего перехода на юг, – пояснил полевод, – дорога лесная, трудная. Местами тянется вдоль болота.

– Хорошо, что трудная. Вечер и ночь на сборы. Подумайте, куда разгрузить початки про запас, чтобы ваш скарб и детей разместить на подводы. Утром выступаем. Вы – на хутор, отряд – на боевую операцию.

– Нас изрядно ограбили фашисты. Кукурузу разберут жители, спрячут в подполье. Постепенно истолкут на муку.

– Выполняйте, – по-военному отдал команду лейтенант.

После схода, который огорчил диверсантов, отряд на лошадях сходил на будущую позицию. Она очень понравилась Белухину. Взлобок был довольно крутой и тянулся от ручья почти на километр. Справа, как и говорил Степан, стоял довольно густой смешенный лес. Слева вставал разнообразный кустарник. Ближе к роднику дорога тянулась почти без кюветов. Зажатая между косогорами грунтовая лента была как на ладони. Лучшего места для огневой атаки не найти. Кроме огня пулемётов почти в упор, можно забросать противника гранатами. Благо, их запас пополнился в результате сбора оружия разгромленного взвода грабителей.

Диверсанты, спешившись, стояли в лесу, обозревая место будущей схватки.

– Нас шестеро. Определим каждой паре место для засады, и посвятим этот бой нашему товарищу по оружию рядовому Леониду Шелестову, – сказал лейтенант. – Немцы пойдут излюбленной колонной: впереди мотоциклы, за ними бронемашина, если таковая будет, затем грузовики с пехотой. Дистанция известна, на спуске они её выдержат…

Вернувшись в дом полевода, выставив караул, командир принялся колдовать над гранатами и толом. Бойцы чистили оружие и присматривались к командиру.

– Надо экономить тол, – сказал он, поймав любопытные взгляды бойцов. –Усилим мощь тола гранатами. Прямо сейчас изучим этот урок и закрепим на практике. Очень пригодится в будущем.

Командир показал всю процедуру сборки усиленного заряда. Каждый боец проделал операцию самостоятельно. Лейтенант остался доволен, и приказал отдыхать до банного часа, с парком, березовыми и дубовыми вениками. Баню готовит Никита Иванович. В ответ получил одобрительные возгласы.

Назавтра Белухин вышел к собирающимся в поход колхозникам ранним хмурым утром. В глаза бросились мрачные вековые ели в полисадах, казалось, за ночь с потемневшим изумрудом едва не до черноты. Поправляя неизменно висящий на ремне пулемёт, Константин ужаснулся: уходить решилось большинство жителей Баранок, за исключением старых и немощных старушек, вроде Матрены и её сестры, прикованной к постели, да одиноких в годах женщин. В длинном, едва не на всю улицу обозе, стояла даже молодуха с годовалым ребёнком. Баранки в августе захлестнул поток беженцев, и также внезапно схлынул через день-два, ополовинив коренных жителей села, подавшихся с этой стихийной волной, поднятой бомбёжками, артиллерийской канонадой и слухами о жестокости супостата, нежеланием покориться – извечного статуса русского человека.

Повозок, телег с ворохом скарба значительно прибавилось. В них запряжены коровы. Видны козы, привязанные за телеги. На каждой подводе на мешках с утварью и продуктами сидели по несколько укутанных малолетних детей. Послушно жались возле матерей одетые в теплое школьники. На женщинах и мужчинах – стеганые телогрейки, козьи кожухи, на головах – шапки. Колонна вытянулась едва ли не на всю улицу. Стоял негромкий гомон. Только иногда раздавался сердитый материнский окрик или зов. Общая беда мобилизовала силы людей, не было суетливости, каждая семья стремилась быстрее собраться и влиться в общий поток.

«Что ж, – сказал себе Константин, – коль это воля людей, перечить не приходится. Чему быть, того не миновать. Злее будем драться, хитрее, маневреннее! Боевую группу из колхозников пополнят только самые выносливые меткие стрелки, которых придётся обучать».

Но это в будущем, а сейчас ему надо напутствовать людей и самому пора выступать на исходную, облюбованную позицию и ждать врага. В восемь утра обоз двинулся, прошёл мимо лейтенанта, стоящего на крыльце конторы, отдающего честь каждой семье. На лицах печать напряжения, но не страха перед неизвестностью. Не увидел Константин и вчерашних немых укоров в свой адрес. Колхозники пережили остроту случившегося и осознали неизбежность вооруженной борьбы с врагом, здесь, на оккупированной родной земле. Проводив последнюю повозку, Белухин заторопился к своей лошади, вскочил в седло, пустил её рысью вслед ушедшим бойцам, которые в это время размещались в своих секретах, предварительно поставив на дорогу и замаскировав тол с гранатами.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 181920 21 Следующая ⇒