Вместо эпилога 17 страница

Диверсанты быстро спустились в ложбину, выскочили на открытое пространство. До перевала добрые сто метров. На его хребте гребнем, словно по ранжиру, густо стояли деревья. Увидели, как над первым увалом взвилась зелёная ракета.

– Разведчики дали сигнал к движению облавы, – сказал лейтенант, преодолевая подъём. – И конечно, смотрят в сторону своих. Учтём, пригодится. А крутизна приличная, – гранаты полетят на все полста метров.

Попадались коровьи лепешки, местами стравленная трава.

«Колхозные летние выпасы», – подумал Белухин.

Поднялись на перевал быстро, Степан и Иван запыхались. Скрылись за деревьями, отдышались.

– Вот тут будем стоять горой, – сказал командир, – только надо сдвинуться вправо, чтобы разведка на нас вышла. Думаю, разведчики находились в центре шеренги, возле командира, и он выслал дозор.

– Пожалуй, так, – согласился Степан.

– Они, наверно, постоянно идут впереди, – заметил Иван.

На гребне ветер качал деревья, шум леса нарастал. В лощине было тише.

– Товарищ Лёня, не разучился метать штык? – спросил командир, идя рядом с бойцом.

– Нет, постоянно тренируюсь, а что?

– Разведчики могут помешать нашей огневой атаки. Надо бы их прикончить без выстрелов, если войдут в лес?

– Смогу ли? Деревья мешают.

–Ладно, дело сложное. Боюсь вспугнуть всю облаву.

– Я топорик бросаю в цель на пятнадцать метров, но его нет со мной, – сказал Степан, – а нож как-то не приходилось.

– Они могут и не заходить в лес, небось, поджилки трясутся, – рассудил Иван.

–Придётся отказаться от этой мысли, а хотелось взять языка. И самим бросить ракету. В таком случае надо рассредоточиться так, чтобы разведка ни на кого не вышла. Они топают след в след. Встанем парами друг от друга на тридцать метров. Я и Шелестов справа, а вы, товарищи кумовья, слева, – лейтенант улыбнулся своей шутке. – Как только каратели поднимутся на бросок гранаты, открою огонь. Вы – немедленно за мной. Немцы сразу залягут, вот тут мы их попотчуем нашей артиллерией.

– Как же разведчики?

– Рядовой Шелестов, держите их на прицеле. Думаю, при первых выстрелах они бросятся к своим. Если в лес – дело хуже. Будем действовать по обстановке. Встанем за деревьями, я услышу их переговоры. Пора на исходную. Вот и разведка показалась! Идут на нас. Выполнять!

Диверсанты разошлись в стороны от предполагаемого маршрута разведчиков, затаились. Лейтенант попробовал лечь, поставил пулемёт на разножку. Высокая пожелтевшая трава мешала обзору. Он чуть отошёл назад, где земля бугрилась и снова залёг. Косогор просматривался нормально. С земли чесанёт цепь прилично! Шелестов устроился рядом. Константин видел, как от напряжения вспотел лоб у парня, он вытирал его рукавом маскхалата, как заливало лицо краской от волнения перед предстоящим боем.

– Лёня, как обзор, хорош? Думай о мести за Люсю, за нашествие зверья на Родину. Ты её защитник – смелый и дерзкий! У нас всё получится!

– Я думаю, – кивнул головой боец.

Разведчики приближались, утопая по колено в пожелтевшем разнотравье. Лица напряженные, каски низко опущены на лоб. Пальцы на спусковом крючке: в любую секунду откроют огонь. У первого из кармана маскхалата торчит ракетница. До Белухина долетела первая фраза:

– Густая трава, внизу ходил скот, а тут не тронуто.

– Спокойно, можно давать ракету.

– Поднимемся выше, к самому лесу, ротный наблюдает в бинокль, скажет, струсили.

– В лес заходить не обязательно. Встанем на самой кромке, и бросай ракету.

Белухин перевёл последнюю фразу Шелестову:

– В лес заходить не будут, дождёмся выход цепи и тогда ударим, ты по разведчикам, я – по офицеру СС и по шеренге.

Разведчики остановились у самой кромки леса, первый солдат выстрелил из ракетницы. Ракета ещё догорала, а длинная цепь карателей вышла из леса и устремилась вверх по крутому склону. Чуть приотстав, шёл офицер СС. Слева от него и впереди солдат с овчаркой. Второй офицер высунулся вперед на правом фланге, почти напротив Ивана и Степана. Разведчики кучкой уселись на землю, положив автоматы на колени. Цепь поднималась проворно. Глазомер лейтенанта отметил: пора.

– Уничтожь гранатой, выскочи и бросай, я тут же ударю, – в полголоса сказал лейтенант, – приготовились, огонь!

Боец вскочил, подхватил пулемёт левой рукой, правой сорвал с пояса гранату, и, сделав два шага вперед, метнул её.

Короткая прицельная очередь «дегтяря» разорвала тишину. Следом ухнул близкий взрыв гранаты, раздался вопль. Слева в ту же секунду заговорили пулемёты Ивана и Степана. Ударил из-за дерева пулемёт Шелестова.

Вражеская шеренга от неожиданности замерла, искривилась с возгласами боли, затем центр качнулся вперёд, падая в траву. Туда полетели гранаты. Белухин видел, как офицер сначала остановился, взмахнул руками, опрокинулся навзничь, покатился под откос, вместе с ним несколько солдат. Взвизгнула пораженная собака. Взрывы почти одновременно накрыли цепь, диверсанты бросили каждый по второй гранате, поражая лежащих солдат.

Фланги залегли тоже. Шок у немцев прошёл быстро, раздалась команда открыть огонь, и по лесу ударили многочисленные автоматы и винтовки. Пули веером уходили выше диверсантов. Цепь поднялась, но кинжальный огонь пулемётов с высоты снова прижал солдат к земле. Полетели последние гранаты. В балке, отстав от шеренги, расчёт артиллеристов принялся устанавливать миномёт. Белухин перенёс огонь туда. Бил всё также прицельно короткими очередями. Возня там прекратилась. «Достал! » и ударил по флангу, где солдаты перебежками и ползком постепенно продвигались к гребню с целью зайти партизанам с тыла. Тоже самое делало и левое крыло облавы, куда стали бить пулемёты кумовьёв, прижимая противника к земле. Сил сдержать атакующих, явно не хватало. Лейтенант выхватил ракетницу, и в небо взвилась красная ракета.

– Уходим!

Они сначала бежали, освободив себя от груза гранат, по три у каждого. Одна только осталась у лейтенанта, немецкая, с длинной ручкой взятая им на Бобровом. Облегчились и рюкзаки. Расстреляли по диску и по ленте. Но не это главным образом облегчало ход, а дух солдатский, от того, что снова нанесли врагу урон и вовремя снялись. Какой урон? Капля в море против всех сил немецких на Восточном фронте. И все же если каждый срезал можно сказать в упор двух-трех захватчиков, а стрелки кроме Лёни отменные, да и Шелестов стал бить прилично, гранаты, брошенные в разные точки, тоже разрядили цепь! В целом выходит – около взвода. И вот это сознание, что превосходят они не только отвагой и дерзостью, но и выучкой, поднимало дух на такую высоту, что фрицам не подняться и наполовину.

Сбежав с косогора, не слыша погони, пошли размеренным шагом. Командир смотрел на своих бойцов, особенно на Шелестова, на его возбужденное и довольное лицо с горящими радостью глазами и вспоминал Федю Осинина. Сейчас бы он выдал свою оценку бою. За него это сделал Иван, когда они перешли на ровный шаг и двигались кучкой.

– Умыли фрицев, товарищ командир. Десятка два отправили на тот свет, как думаете?

– Пожалуй, чесанули неплохо! Удобнее считать поезда. Они безопаснее, только потом огрызаются облавами, вот как сейчас, но и эти получили по зубам! – лейтенант широко улыбался своим бойцам.

Диверсанты уверенно двигались в сторону посёлка Клинового. Облавы по-прежнему не слышали. Вечерело. Вскоре лес поредел, на каменистой почве стоял пляшущий березняк со щеткой густого шиповника, островки жимолости и чилиги.

– Привал, десять минут. Где мы находимся? – командир стал извлекать из планшетки карту.

– Недалеко дорога, на которой мы взяли обоз.

– В таком случае надо подыскать удобное место для ночлега, желательно холмик или косогор, какие попадались на нашем пути.

– Да вот, левее будет возвышенка, на ней осина с березняком. Костер наладим, согреем кашу. А дальше куда, товарищ лейтенант?

– Надо бы на Кривое заглянуть. Посмотреть – уцелел ли схрон, пополнить боезапас. И – к своим. К детям.

Если на Кривом Люся была для Тани прекрасным собеседником, то теперь ею стала Валентина. Девушка всё ещё была слаба, и докучать разговорами не стоило. Таня переживала за Костю и в целом за исход непредсказуемого рейда боевой группы, не скрывая этого. Боевые подруги сидели на березовой листве возле телеги, на которой лежала Люся, тихо разговаривали. Дул ветер, и деревья напевали свою вечную песню тайги. Иногда в порывах ветра слышался легкий дымок костра, у которого хлопотала Дарья и мальчишки.

– Таня, ты так волнуешься, что и мне тревожно на душе.

– Прости, Валя, как не переживать, если любимый человек постоянно ходит по лезвию не ножа, а острейшей бритвы.

– Вы давно вместе?

– С первого дня встречи в конце августа, когда наш полк не сдержал натиск танков. Он был ко мне гораздо внимательнее, может потому, что нас сначала было двое, потом четверо. Он брал меня на операции вторым номером, я тебе рассказывала, а сейчас сижу кукушкой бесполезной. Костя же постоянно в движении, всё время хочет спать. Он мне признался: после Победы завалюсь и просплю двое суток. А я – снайпер. И вдруг понадобится, хотя я этого всей душой не желаю, моя помощь медика.

– Таня, ты не права, ты просто ревнуешь своего лейтенанта.

– О чём ты говоришь! Я до тебя не меньше переживала.

– Да не ко мне, а к бойцам ревнуешь. Твой Костя, я вижу, очень хорошо подготовлен для диверсий, расчётлив, и конечно, знает элементарную обработку раны, если кто-то не убережётся от пули. Ты слабая женщина…

– Я не слабая, – возмутилась Таня, – выдержала вон какой марш-бросок, причём на твоих глазах. Как ты можешь так рассуждать!

– Прости, Таня, я хотела сказать, что не женское дело ходить в рейды, особенно на хвосте у фашистов. Не беспокойся, командир осторожный, не подставится сам и бойцов убережёт.

– Да, у Кости разумная осторожность. Ему надо бить и бить врага, а не лежать с раной, как Люся, или быть убитым. Кому польза в поражении партизан – только фашистам.

– Люся, как я поняла, сама виновата. Подставила спину снайперу, вместо того, чтобы скрытно передвигаться, если враг рядом. Молодо-зелено.

– Мы с тобой не старухи. Просто у неё нет той подготовки, что у нас. Мы, как ни говори, а военные девушки. Люся способная, только некому с ней заниматься. Я давала уроки стрельбы, она быстро схватывает, настырная такая. И в Лёню влюбилась!

– Я заметила: у них чувства обоюдные, горячие. Я гляжу на Лёню и своего парня вспоминаю. Мой Славик такой же худющий, даже характером чем-то схож. Где он сейчас, жив ли? Ты счастливая, Таня, твой Костя рядом с тобой, он – орёл и по-орлиному бьёт врага. Знаешь как орлы, одним ударом клюва сбивают большую часть оперения своей жертвы, а потом разрывают и заглатывают.

– Не представляю.

– А я видела. Вот и командир наш так бьёт врага – не только перья с него сыплются, но и шкура трескается.

– Как ты образно говоришь, молодец!

– Я немного пишу стихи. Песню партизанскую пытаюсь сочинить. Вот послушай, и Валентина запела низким приятным голосом.

В тот час, когда набат войны ударил,

Мы встали на защиту Родины своей.

Нас не согнуть, мы в тыл врага попали,

Ты всюду номер первый, я - второй.

Партизанская тропа,

Сосны, ветер, мать-луна.

Это наши с тобой

Вехи трудной судьбы боевой.

И повторила припев, под гул леса от свежего ветра, наблюдая реакцию Тани, и убедившись, что зацепила, с удовольствием продолжила:

Рассвет придет, и вспомним, несомненно,

Как под откос пускал ты поезда,

И говорил, любимая, я дрался неизменно

С горячим сердцем, с именем твоим всегда.

Партизанская тропа,

Сосны, ветер, мать-луна.

Это наши с тобой

Вехи трудной судьбы боевой.

– Как? Не дописала правда, но попробую дальше. Это о тебе и твоём лейтенанте!

– Ой, Валя, у тебя талант! А голос, какой приятный, я тоже пою. Давай дописывай, да разучим песню к приходу боевой группы.

Песню услышала Люся, и сержант.

–Девчонки, пойте громче. Так хочется услышать что-то необычное, приятное. Поправлюсь и вольюсь в ваш дуэт.

– Люся, да пока с песней – не у шубы рукав, – засмущалась Валентина, – это только проба пера.

– Я поддержу Люсю, – раздался голос сержанта, – дописывай песню и мы – партизанский квартет.

Подошли к девушкам остальные партизаны. Дед Евграф попросил:

– Напойте, девчата, я мастер на ложках мелодию выстукивать.

– Товарищ Евграф, я слов не знаю. Дайте срок, напоём.

– Ладно, когда так-то, обождём, – сказал дед, подражая лейтенанту. – Даша с Димой чай наладили, ступайте к костру. А вы, товарищ сержант, обождёте, я принесу.

– Нет-нет, к чаю встану сам. Мне пора в строй, залежался, как валенок на печи! Подошло время караул сменить.

Сержант слез с подводы, опираясь на свой самодельный костыль, заковылял к кухне. За ним потянулись остальные, а дед стал хлопотать возле Люси.

30.

В рейд к детям, и возможно, с последующей диверсией на шоссе вышли впятером на лошадях. Ивана заменил сержант, а пятой была Татьяна. В последние дни она брала уроки у деда Евграфа, научилась прилично седеть в седле и гарцевать. Костя, поскольку обещал, не смог ей отказать: снайперский глаз в таких огневых атаках всегда – золото. Кроме того, возможно, детям потребуется медицинская помощь.

Очень настойчиво просился в рейд Кривич, но санинструктор возражала, заявив, что неделя покоя и – Тимофей встанет в строй здоровым. Иначе ребра могут быть снова повреждены и неправильно срастутся, угрожая травмой печени. Словом, вопрос исчерпан.

Белухин очень беспокоился за безопасность остающихся людей и безлошадного обоза. Пока на остров возвращаться командир опасался, боясь повторной экспедиции фашистов. По совету Степана отряд мигрировал к Широкому озеру на юго-западную сторону, встал в глубокой и густо заросшей балке. В теснине меж кустарника разбили палатку, замаскировав хвойными ветками, хлеб накрыли брезентовыми накидками, и тоже завалили лапником.

Успокаивало то, что с ними находились опытные охотники, каким слыли Иван и Тимофей. Кривич знал местные леса не хуже Степана. В случае опасности он уведёт группу в другое место, хотя перемещаться с больной, но быстро поправляющейся Люсей будет не просто. Он же высказал мысль, что по возвращении боевого отряда стоит сбегать в колхоз, разыскать его помощника с телятами, перегнать их сюда. В гурте есть годовалые бычки, которых можно использовать как тягловую силу для телег, если не удастся ещё добыть лошадей. В колхозе же он возьмёт так необходимую соль. Выходило – с продуктами в отряде намечается изобилие. Кроме главного – не было безопасности! Словно над шеей всегда висела гильотина. Сорвётся – успевай выдернуть голову.

Бездействовать хозгруппа не будет. Находясь вблизи Широкого, возьмутся заготавливать дрова, срубят второй плот. Не мешает заготовить гусей и уток, поставить в ямах озера сеть, взять и подвялить рыбу. Правда на это уйдёт весь запас соли, но ведь Кривич обещает привезти пару кулей из колхоза.

– Ваш энтузиазм мне понятен, – сказал командир, светясь доброй улыбкой. – Я не возражаю, трудитесь, но с большой осторожность, чтоб ушки на макушке были. Мы рассчитываем вернуться через два, максимум через три дня.

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить об очередном сеансе связи с Центром, – раздался взволнованный голос радистки.

– Докладывайте!

– Центр выражает личную благодарность за успешные диверсии в тылу врага лейтенанту Белухину и его боевым товарищам! Ура!

– Ура! – дружно воскликнули диверсанты.

– Но это не все! Санинструктор Татьяна Сергеевна Котомкина награждена медалью «За боевые заслуги» по представлению командования 117 стрелкового полка! Центр поздравляет санинструктора с наградой! Ура!

– Ура! – вновь раздался дружный возглас.

– Какое счастье! – воскликнула Таня, – я не о себе. Моя наградная была отправлена в штаб дивизии за день до прорыва обороны полка. Она дошла до штаба армии, значит, дивизия наша дерётся!

– Танюша, я поздравляю тебя с наградой, – взволнованно сказал Константин, – жму твою мужественную и такую нежную руку! Ты знала о наградной и молчала! Она товарищи за неделю упорных боёв вынесла с поля боя, часто под огнем врага, двадцать одного раненого, среди них одного офицера, которого ночью вместе с командиром полка отвезла в дивизионный госпиталь, двух сержантов. Шестнадцать были тяжелораненые парни! Она спасла их – вот за этот подвиг наша санинструктор получила боевую награду!

Первым за командиром бросился поздравлять Таню дед Евграф, за ним Степан и все остальные. Каждый жал руку и целовал в щёку.

– Настоящая героиня! – твердил одну и ту же фразу дед Евграф. – Настоящая героиня!

– Не забывай дед, что она спасла от смерти твою внучку, меня вылечила и Федю Осинина, думаю, тоже спасла, – сказал сержант Ботагов, пожимая и целуя Тане руку.

– Да как тут забыть! Слава Татьяне!

– Таня, Таня! – раздался звонкий голос Люси, – подойди ко мне, я тебя поцелую, моя дорогая подруга!

Таня, приняв от всех ходячих партизан рукопожатия, расчувствовалась так, что на глазах выступили слезы счастья, и она, не скрывая их, подошла к Люсе. Та притянула девушку здоровой рукой к себе и поцеловала в губы.

– Огромное тебе спасибо, Танюша, за себя и за тех, кого ты спасла! Я горжусь тобой, и хочу быть такой же отважной, как ты!

– Спасибо, Люся, встанешь, окрепнешь, и мы будем с тобой бить врага!

Эту радость, небольшой боевой и мобильной группы, казалось, подхватил легкий утренний ветерок и понёс в кроны могучих деревьев, и давай с ними шептаться. Да, эти исполины были союзниками партизан, надежно укрывая и защищая отважных хозяев своей земли. Во всяком случае, так увидела маленький праздник и ликование боевых товарищей поэтическая натура радистки Валентины.

Боевой отряд вышёл в рейд на рассвете. Стояло на удивление сухое солнечное утро. Длинными нитями тянулись паутины и серебристо колыхались на легком низовом ветерке. Опавший лист лежал красочно, как драгоценная акварель и к себе манящий на отдых. Дышалось легко, и Тане не хотелось думать о будущей опасности, а вот так ехать, стремя в стремя с любимым человеком до бесконечности, вздрагивать от вдруг раздавшейся трели дятла, добывающего короеда на завтрак, а не от пулеметных выстрелов.

Отошли всего несколько километров сначала через густой смешенный лес, и оказались в массиве спелого соснового бора. Белухин насторожился: с неба долетел гул близкого самолёта. Не иначе «рама»!

– Отряд стой! Прижаться к соснам под кроны! – раздалась резкая команда командира. – Кажется, по нашу душу самолёт-разведчик.

Он спешился, передал удила встревоженной Татьяне и осторожно вышёл к прогалине, прислушался и увидел в небе Фокке-Вульф. Он был на не большой высоте и тут же скрылся за кронами деревьев, держа направление на восток. Вскоре его гул раздался несколько южнее.

– Товарищ Степан, аллюр три креста, скрытно возвращайтесь к нашим, прикажите не высовываться из чащобника, костра не жечь. Объясните причину и немедленно возвращайтесь сюда.

Степан вернулся быстро, не затомил командира с разноречивыми мыслями. А он размышлял: «Коль на поиски неуловимых диверсантов отправляют с фронта «раму», значит их в избытке, и дела на фронте для фашистов успешны. С другой стороны его группа при поддержке капитана так насолила, что враг не может смириться с действиями партизан и решила, во что бы то и стало найти отряд и уничтожить. Надо продолжать активные действия! »

– Слава Богу, не успели ни костёр запалить, ни выйти к Широкому на заготовку дров. Только я всё обсказал, как слышим – рокочет над нами. Летел на запад. Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, Иван – ушлый, предупреждён, «раме» на глаза не попадёт.

– Ладно, по коням. Товарищ Степан – вперёд!

Степан вывел отряд к полям колхоза Кирова. Всадники, прижимаясь к кромке редкого леса, пустили лошадей рысью, внимательно наблюдая за открывшемся под пашнями пространством, сенокосами и выпасами. Ближе к полудню подошли к кукурузному полю. От него тянуло сладковатым запахом перестоявшего на корню урожая початков. Оно напомнило Белухину некрасовское стихотворение о несжатой хлебной полосе. Но не только, покосившиеся высокие стебли отягченные несколькими початками представились ему бредущими в изнеможении стариками и старухами, за которыми некому доглядеть, подхватить под руку и повести на покой. Широкое и длинное оно вдруг насторожило: острое зрение лейтенанта уловило некоторое изменение от прошлого состояния.

Резко свернули в лес. Вдалеке на поле среди пожухлых высоких стеблей кукурузы, местами согнутые ветровалом, угадывались многочисленные тёмно-пестрые точки. Белухин дал команду – стоп, и припал к окулярам бинокля, Татьяна и сержант – к прицелам винтовок. Так и есть – люди собирают початки метрах в ста от леса, на самых урожайных участках и складывают на телеги, которые вереницей растянулись по кукурузе. Их лейтенант насчитал около десятка. На дороге, пересекающей поле наискось, стоят три мотоцикла с солдатами.

– На поле женщины убирают початки, – сообщил он своим спутникам. – Есть охрана: немцы на трёх мотоциклах и несколько полицаев видны среди стеблей кукурузы.

– Солдаты курят, – доложил Шелестов.

– Колхозники из Баранок, – высказал предположение Степан.

– Не только. Мальчишки с кордона! С ними две воспитательницы, – сказала Татьяна, – где же девочки и заведующий?

– Ты права, товарищ Таня. Подходим ближе лесом и определим: сколько человек охраны? Тогда решим, как действовать.

– Товарищ лейтенант, разрешите высказать своё мнение, – через паузу сказал Степан.

– Я слушаю.

– Я за то, чтобы врага бить всюду. Но здесь люди из колхоза. Как это отразится на них? – с волнением сказал Степан, которого командир раньше за ним не замечал.

– Товарищ Степан, пожалуй, мы бы не стали трогать фашистов, если бы на поле не было детей с кордона и воспитательниц. Где, вы думаете, их заведующий? Убит при оказании сопротивления? Не исключено. Где девочки, что с ними? Враг не щадит никого. Разбомбили под Витебском в первые дни войны пассажирский поезд. Погибли мои родные. На моих глазах расстреляли с воздуха санитарные машины с Красными Крестами на крышах, уничтожили машину с детьми, обстреляли вторую, хотя на них тоже были нанесены оберегающие знаки. Это зверье надо отстреливать всюду, где возможно.

– Верно, товарищ командир, верно, я только подумал о последствиях. Враг жесток, людей могут расстрелять.

– Пусть вину валят на партизан, – сказал сержант Ботагов. – Война эта необычная, идёт уничтожение нации, коль выбивают мирное население. Примерно также вели себя турки-османы в непокорной Сербии.

– Ладно, товарищ Степан, прислушаюсь к вашему мнению. Сходим вдвоём на кордон, выясним, что с заведующим, с девочками. Решу, как поступить дальше.

– Товарищ командир, возьмите меня. Девочки голодные, перепуганные, им потребуется моя помощь.

– Хорошо, идём втроём. Сержанту и Шелестову вести наблюдение за немцами. Полтора часа нам хватит. По коням!

Диверсанты быстро преодолели овраг, вышли на дорогу лесника со свежими следами мотоцикла и пустили лошадей рысью. Бежали молча, говорить не хотелось, на душе тревога за малышей. Особенно переживала Татьяна, строя различные догадки и все порывалась обогнать командира, идущего первым. Только раз он бросил подруге: «Не рви сердце, всё уже свершилось. Придём, увидим».

Вскоре показался кордон: высокий из жердей навес, за ним сарай с полыми дверями… И диверсантов взяла оторопь: пахнуло гарью и в следующий миг на месте дома увидели пепелище!

Теряя всякую осторожность, Белухин ударил лошадь обеими пятками, она рванула в намёт. Константин услышал сдавленный крик Тани, и вмиг очутился перед остовом русской печи. Лошадь как вкопанная встала перед трупом заведующего. Лейтенант спрыгнул с кобылы и бросился к пожарищу, больно ударив правое колено о свой пулемёт, ища трупы детей, разгребая уже остывшие головешки, но смрадно чадящие упавшие на обгоревший пол кем-то собранные в кучу вещи и постель. Трупов не было.

– Девочки спаслись! Они, наверное, в лесу? – раздался рядом надрывный голос Тани.

Константин не ответил, а только бросился к посиневшему от большого жара кольцу на обгорелой крышке, ведущей в подполье. Лихорадочно рванул, с крышки, как облако, посыпалась гарь. Открылся лаз в подполье с обгорелой лестницей.

– Дети там?! – услышал хриплый голос Степана над своим плечом.

Белухин сбросил с себя пулемёт, стремительно спустился в подпол с полками по стенам. Едва не наступил в темноте на сгрудившиеся в углу тела девочек.

– Они здесь! – крикнул он, не узнавая своего голоса. Торопливо взял уткнувшуюся в пол девочку, поднял. Она была мертва. Рука потянулась за второй малышкой, но и эта обдала пальцы холодом.

Константин с лихорадочной быстротой поднял третье закостеневшее тельце. Четвертая, самая нижняя обдала его жаром.

– Живая, одна живая! – надтреснутым голосом от жути случившегося выпалил Константин. – Степан, Таня, принимайте живую. Дыхание, дыхание дай ей, Таня! Я подниму остальных.

Он встал во весь свой высокий рост, поднял над головой девочку, её подхватила Таня, бросилась вон из горельника на траву, сорвала с себя куртку, постелила на землю, и принялась хлопотать над малышкой, приводя в сознание.

Над Таней склонился Костя.

– Как она, дышит?

– Дышит, хорошая реакция на нашатырный спирт. Пульс очень слабый. Бедняжка замерзла. Растирай ей ножки, согреть девочку надо, укутать. Несчастные дети! Изверги погубили невинные души! – Таня достала из сумки аспирин, принялась делить их пополам ножом. Костя широкими ладонями принялся растирать крохотные холодные ножки. – Боюсь, как бы у девочки ко всему не поднялась температура.

– Я сейчас разведу костер, заварю осиновой коры, девочку напоим отваром, – сказал Степан, – первейшее средство от простуды!

– Правильно, Степан Викторович, разжигайте костер, бедняжку отогреем. И наблюдать, товарищ Степан. От горя мы потеряли осторожность! Потом похороним погибших и отомстим, – сказал командир, продолжая растирать малышке посиневшие ножки.

Степан бросился к сараю, где лежали дрова, быстро подпалил одной спичкой бересту, кинжалом нащипал лучин с полена, и через минуту костёр занялся в полную силу. Кстати, у поленницы лежал топорик Степана, он им тут же воспользовался. Затем сходил к колодцу, набрал в котелок воды, срубил ветку черемухи, пристроил её вместо тагана, подвесил котелок над огнём. Малышку пододвинули ближе к костру, сначала дымно чадящему, подстелив немецкий китель, снятый с походного вьюка, висевшего на командирской лошади. Почувствовав тепло, несчастный ребенок, открыла глаза. В них плескался страх.

У Тани на глазах навернулись слёзы.

– Не бойся нас, миленькая, мы тебя отогреем, накормим и напоим, – говорила она, поглаживая головку.

Тихий и ласковый голос тетеньки, мягкая ладонь и струящееся от костра тепло успокоили девочку, страх постепенно улетучился, и она что-то силилась сказать, но так и не смогла ничего произнести.

– Пусть Таня занимается девочкой, а мы придадим тела погибших земле, время летит, – распорядился командир. И оба принялись рыть неглубокую могилу в углу двора саперными лопатками.

– Что будем делать? – спросила Таня командира, когда мрачные и молчаливые они вернулись к костру. – Девочка приняла аспирин, с трудом напоила отваром коры с сахаром, горькая, но выпила больше ложки.

– Надо торопиться. Я уверен, фашисты погонят в село воспитателей и мальчиков. У нас нет иного выхода, как уничтожить захватчиков и передать девочку в добрые руки. Уходим!

– Малютке нужен покой, хорошие питание и уход, – сказала Таня, – как же они справятся, находясь в таком положении?

– У вас изменилось мнение, товарищ Степан? – вместо ответа Татьяне спросил Константин.

– Нет, товарищ командир, – довольно твердо ответил Степан. – Смерть детей гнетёт, и очень сильно.

– Беженцы на кордоне сидели тихо, фашистам не мешали. Однако последовали необъяснимая жестокость и расправа. Чем сильнее мы будим бить это зверьё, тем быстрее придёт Победа, меньше будет уничтожено детей, женщин, стариков.

– Я этого не отрицаю, я только о последствиях для колхозников.

– Куда же девать девочку? Я диверсант, вы теперь тоже. Моя задача бить врага как можно чаще, но я обрастаю гражданскими людьми, и наша оперативность снижается. Мы зря едим кашу, полученную с самолета. Полковник-инструктор ничего не говорил, как диверсантам поступать с гражданскими людьми потому, что вот так партизанить боевые группы не должны, а совершать рейды, громить, жечь захватчиков, возвращаться в полк, в дивизию. И снова в рейд! Так, а не иначе я сейчас поступаю вопреки предписанию. Жизнь и борьба внесли свои коррективы – прислушиваться к своей совести, действовать по велению души.

– Верно, товарищ командир! Вы спасли семью деда Евграфа, кума Ивана с подростками и остальными. Спасли бы и беженцев, если бы не каратели. Ваша группа хоть и обросла гражданскими, но она же и усилилась! Не тронув этих врагов, мы спасём колхозников, достанем немцев на шоссе.

– Детей, детей куда?

– Надо проследить, как поступят немцы с воспитателями и мальчиками, тогда принять окончательное решение, – не сдавался Степан.

Таня порывалась вклиниться в разговор, поддержать чью-то сторону, но не решалась, а только слушала, правда, она больше склонялась к мнению Степана, но вопрос: «Куда девать детей? », – сдерживал санинструктора от своей реплики.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒