Вместо эпилога 14 страница

Подошедшему командиру он высказал свои соображения, добавив:

– Пока обошлось без стрельбы.

– Собака вела? – насторожился Костя.

– Овчарка была, но шла не по следу. Вот клок шерсти на шиповнике оставила. Либо ранена, либо осталась без собаковода. С другим она след не возьмет, пока не привыкнет к новому человеку. Так, что шли наобум, и сдаётся мне, облава тяготела вправо от наших.

Таня и Валентина настороженно слушали выводы следопыта. За дни совместного марша они успели подружиться и узнали друг о друге много кое- чего. Валентина была ровесница Тани, москвичка, на курсы радисток пошла добровольно, знала немецкий язык в объеме школьной программы и рассчитывала после курсов осесть где-нибудь во фронтовом штабе. Но тут потребовался доброволец в тыл врага к партизанам, и она первая подняла руку. Неплохо стреляла из винтовки и пистолета. Дома осталась мама и малолетний братишка Санька.

– Что бы мы делали без вас, товарищ Степан! – сказала с восхищением Таня, искристо поглядывая то на Костю, то на Валентину, как бы требуя их одобрение.

– Я не менее удивлен способностям Степана. Цена им – наши жизни! Столкновение неизбежное, как вы считаете?

– Я плохо знаю повадки немцев, но в настойчивости не сомневаюсь. Если они обложили на широком Ивана с дедом, без большой крови не возьмут. Островки – галечные возвышенки с тальником, кругом вода, чахлое редколесье, да багульник с камышами. Обстрел с островка – на версту.

– А там толковый сержант, хоть и ранен, снайпер.

– Иван и Силантий ему не уступят. Иван знает брод на второй остров, там избушка добрая охотничья стояла. Барин местный любитель до охоты срубил, печь русскую поставил. Не знаю, осталась ли изба? Островок поболее. Валуны там, сосны, березы под небо. Крепость. Отойдёт на него, если что.

– Ночи боюсь.

– Перед островками глыбоко, вязко. Не зная броду – потонут в холодной воде.

– Ладно, будем двигаться. Вы говорили идти далеко.

– Далеко, да с осторожностью! – воскликнул Степан, – если увидим врага, обойдем его и на островки выйдем с тыла.

Они шли первые два часа обычным размеренным шагом.

– За такой разгром станции и складов фрицы не отступятся от наших людей, если будут уверены, что партизаны там, – прервал долгое молчание лейтенант. – Я подумал: врага надо отвлечь. Рвануть железку с эшелоном. Тол при мне, адская машинка – тоже. Как?

– Дух захватывает, товарищ Костя, – сразу же отреагировала Таня.

– Таня права – дух захватывает, – сказал Степан, – но у нас груз тяжелый.

– Мы его оставим на острове с заходом с тыла, а сами налегке – к железке. Годится?

– Верно! – восхитился Степан, – вот отсюда прямо и направим лыжи на заход с тыла. Можно нажать без опаски.

Нажали. Шаг у Степана размеренный на пять верст в час. Оставалось светлого времени в обрез, а плечо удлинилось. В потемках и он не угадает на брод. Несколько лет назад бывал тут, брал гусей. Они тут хорошо паслись на отмелях заросших разнотравьяем. Утки меньше, чем на Кривом.

Как не спешили, солнце быстрее летело по небосводу, и тьма опустилась на землю раньше, чем пешеходы вышли к Широкому болоту. Справа от них взвилась далекая ракета, выхватывая из мрака кусок низины с чахлыми деревьями. Группа от такой неожиданности остановилась. Немцы все-таки нащупали отряд, заблокировали.

– Наши на малом острове, – определил Степан, – небось, фрицы трусят ночной вылазки наших ребят. Знать бы какие у фрицев силы, да шугануть по ним в спину.

– Мы не можем рисковать радисткой. Давайте не отступать от задуманного.

Степан не помнит случая, когда бы сбился с пути, а тут засомневался – выйдет ли к острову в потёмках. Давила ответственность, выжимая неуверенность. Ночь не день – ориентира никакого. А брод тянется загогулиной, уйти в сторону дважды два.

– Мы, можно сказать, пришли на место. Вот пляшущие берёзы. От них надо уходить в плавни, но боюсь промахнуться, товарищ лейтенант. Вымокнем, потеряем силы, а костра не запалишь. Надо ждать утра.

– Ладно, подчинюсь вашему опыту и совету. Но и на берегу опасно оставаться: враг не далеко.

– Мы пройдём по воде подальше. Тут есть небольшие каменистые отмели. Там можно заночевать. Несколько лет тут не был, схожу пока один.

Не мешкая, Степан направился в густую кугу, и его быстро поглотила ночь. Костя и девчата вслушивались в легкий шум камыша и рогоза. Вскоре до них донесся приглушенный расстоянием голос Степана.

– Товарищ лейтенант, можете идти на мой голос. Есть первая отмель.

– За мной, девчата!

Они шли гуськом. Сначала было сухо, только хрустел под ногами сухой камыш, потом захлюпали по воде. Не глубоко, по щиколотку, но прочувствовали, как вязко, как неохотно отпускает сапог болотная потревоженная жижа. Запахло прелью, сбитые с камыша спелые семена попадали в глаза, в рот. Таня закашлялась, остановилась, Валентина, ткнулась ей в спину.

– Что там у вас? – повернулся к девушкам Белухин.

– Все нормально, камыш огрызается, – ответила Таня и пошла.

Дважды подавал голос Степан, и они точно вышли на него. Он стоял среди низкого кустарника, как приведение в белёсом отблеске далекой очередной вражеской ракеты.

– Отмель с мой двор, места всем хватит, – сказал Степан, – вторая отмель меньше, но вокруг неё полая вода по колено, а дно почти без ила. Камыша там нет – озеро. Я карпов там брал.

– Наш путь завтра в иную сторону?

– Нет, так и будем прыгать с отмели на отмель. Только дальше глубже и в темноте легко промахнуться.

– Коль ноги сухие, отдыхаем здесь. Я насчитал почти двести шагов. Безопасность хоть и не полная, но она есть.

– С мокрыми ногами спать не резон, – согласился Степан.

Они устроили постель из плащ-палаток, примяв кустарник, перекусили. Костя распределил часы дежурства на четверых, и улеглись спать, под мерный шелест близких камышей от легкого ветерка, укрывшись мерцающим звездным, но холодным небесным кратером.

Прохладное утро бодрило, но лезть в воду выше колен Тане не хотелось. Она, нагнувшись, зачерпнула в пригоршни воды, хлюпнула на лицо, ещё раз, скривила губы:

–Бр-р! Какая вода холодная, а нам брести по колено!

Степан молча развел руками и шагнул с отмели в воду.

– Смелее за мной девчата, на острове обогреемся. Не в избушке, так меж валунами коптильню устраивали. Таиться шибко от немца теперь нечего. Далеко.

Шли торопливо, насколько позволяла стоячая вода богатая планктоном и водорослями. Карпу, линю и другой рыбе тут есть, где жировать. Костя шёл замыкающим и видел, как потревоженная водная живность клубится красноватыми рачками, которые с каждым днем убывали, отмирая от низкой температуры.

– Вижу деда Евграфа! – сообщил Степан, – встречает нас с автоматом в руках. – Э-гей, сосед, принимай гостей!

Дед Евграф узнал своих, вышел не таясь. С берега ни в бинокль, ни в снайперский прицел людей и домик не увидишь – в иных местах тальник и красная верба вымахали едва ли не до неба и закрывали обзор. Сам остров благодарно принял на свои плечи могучие сосны, березы, можжевельник, калину, что среди них ничего не разглядишь. Немца мог привести сюда только местный человек, и шло бы их сейчас не четверо.

– Командир вертается! – крикнул он кому-то. – Степан ведёт.

К нему подошла Дарья, всмотрелась, узнала своих, стала махать рукой. Она не хотела сюда идти – все дальше и дальше от своей дочки, оставшейся в Локте со свекровью. Как они там бедуют без неё, выплакала уж все слёзы, иссушила душу горем, которое выпестовало дикую ненависть к захватчикам, готовая на самопожертвование ради малютки. Но на войне твои желания подавляют суровые обстоятельства и человек, гонимый ими уже не может принадлежать самому себе, подчиняясь стадному образу жизни. У нее здесь не было никакого интереса, кроме симпатии к Феде, но и безучастной к окружающим она не могла быть и заменила ушедшую бабу Клаву, готовя пищу для партизан, собирала хворост и ухаживала за раненой Люсей. Она быстро освоила искусство врачевания, переняв кое-какие знания у Тани, и теперь была незаменимой сиделкой у постели девушки. Люся плохо поправлялась. У неё стала подниматься температура: требовалась помощь медика. Её могла оказать лишь Таня. И вот долгожданные люди рядом с островом. Но Дарья, обрадовавшись, тут же огорчилась, не увидев Фёдора.

Таня же, переходя брод, который был глубже, подняла свою набитую сумку медикаментами над головой, чтоб не замочить. И последние метры до островной тверди так и прошла. Увидев на глазах деда Евграфа слезы, она подумала о плохом – слезы по внучке?

– Вы все целы? – первое, что она спросила.

– Люся тяжело ранена! – выпалила Дарья, – как мы вас заждались!

– Где она?

– В избушке на палатах.

– Я сейчас переобуюсь в сухое, и посмотрю рану. На всякий случай вскипяти воды в котелке.

– Таня, иди в избушку, там тепло, ты вся мокрая. Девушка пусть тоже идет.

Таня и Валентина пошли за Дарьей меж сосен к избушке, труба которой курилась дымом, он рассеивался в кронах могучих деревьев близко подступивших к дому и заполонив весь остров. Командир и Степан остались наружи.

– Где остальные? И где немцы? – спросил Константин.

– На малом острове держат оборону. Я собирался им везти горячую похлебку верхом на своей лошади.

– Что с Люсей?

– Пуля проклятого снайпера угодила ей чуть ли не под сердце. Спасло дуло автомата. А как у вас? Потери?

– Уничтожили сводными силами склады на станции. Осинин тяжело контужен и ранен, отправлен самолетом в тыл. Вы знаете, сколько немцев на берегу?

– Сержант сказывал – два взвода. Пошли в атаку. Мы их ополовинили. Сунулись ночью – отбили. Трупы и счас видны на мелководье.

– Как у сержанта нога?

– Заживает, он больше в лёжке, но стрелок отменный! Говорит, не хватает снайперской винтовки, чтоб дуэль провести с фашистским гадом.

– Прицел я ему дам, самолетом доставили.

– Кум Иван, как? – вклинился в разговор Степан.

– Молодцом, немец его догнать не смог, после первой отбитой атаки на Бобровом. Сержант собаковода порешил. Шастали по лесу и наткнулись на воду, обнаружили следы телеги, ну и нас.

– Как с патронами?

– Бережём, пока есть. В схроне на Бобровом много осталось. Всё не взяли, торопились. К тому же двое раненых. У меня думка о внучке: сможет ли помочь Татьяна?

– Будем надеяться, у неё опыт и знания есть. Степан, вы отдыхайте, я с дедом Евгафом к нашим бойцам схожу, гляну на фрицев. А вы подумайте, как нам быстрее выйти к железке.

27.

Белухин и дед Евграф вернулись с островка к обеду. Мокрый чуть ли не по пояс Костя продрог. Дед ехал туда и обратно верхом на кобыле и был сух. Старому человеку студеная вода совсем ни к чему. Болеть не велит боевая обстановка и переживания за жизнь внучки. Свалиться с ног ему не дадут боевые товарищи, но хворый человек – лишняя обуза, потому он старался ноги не мочить, пристроил на лошадь седушку вроде седла и воду сапогами не бороздил. Первый брод лошадь шла плохо, Иван вёл, второй раз дед только правил удилами и умное животное ни разу не сбилась с отмели.

Дед слез с лошади и заторопился в дом, откуда раздавались крики Люси. Костя направился к Степану, который отдыхал на лапнике между валунами. Печь, сделанная из металлической бочки для копчения рыбы, была горячая, и он сушил свои и девчат портянки, пристроив рядом жерди.

– Татьяна обрабатывает загноившуюся рану, – пояснил Степан на молчаливый вопрос командира. – Люся тяжёлая.

– Подождём, что скажет товарищ Таня.

– Как у наших ребят обстановка? – спросил Степан. Выглядел он отдохнувшим, свежим.

– Семь наших стволов против тридцати вражеских, – сказал Белухин. – Держать оборону можно, если немцы не привезут миномёт. У них есть рация, могут запросить минометный расчёт. Тогда срочно убираться оттуда. Ждать миномётного огня не будем, пойдём на железку, нанесём отвлекающий удар.

– Вы, товарищ лейтенант, просили подумать: как быстрее добраться до железки. Надо сесть на лошадей и скорость увеличится вдвое. Вы ездили верхом?

– Приходилось изрядно.

– Наладим из сбруи что-то на подобие сёдел, чтоб задницу не сбить, и пойдём.

– Ладно, надо высушиться, – сказал лейтенант, – придётся натягивать трофейные штаны. К кителю я привык. А вот штаны не носил. Противно как-то.

Костя снял мокрые сапоги, галифе. Отжал, раскинул их на валун. Стал, кривясь, натягивать штаны.

– У меня из головы не выходят ребятишки на кордоне. Начинаются холода, а они голодные и раздетые. Как же заведующий безголово поступил – не одел ребятишек. Конечно, август жаркий стоял, но ведь в путь далекий люди шли? Где вот им одежу добыть? А лося – не проблема. Соли надо хотя бы килограмм, чтобы мясо присолить, подвялить.

– У меня о них тоже душа болит. Таня несколько раз за дорогу напоминала. Заведующий, говорил – завхоз с багажом потерялся. У каждого ребенка узелки были с едой, а теплая одежда в третьей машине. Оправдывает его? Ответа нет. Если вдуматься – много что в этой войне не укладывается в голове. Нам громить надо врага каждодневно. Не получается. Паузы большие. Рванём железку – займёмся ребятишками. Иначе совесть жить не позволит.

– Вот и я об этом же. Я в молодости, как и многие, настрадался. Гражданская война выбила мне глаз, болел, голодовал, пока не окреп и охотой не занялся. Женился, дочку родили, а мать-то и преставилась. Один растил. Правда, сестра старшая помогала. Вместе загодя ушли от немца из Клинового на моей подводе. Где сейчас – не знаю. Каурый жеребец у меня был. Последние два года на нём всё больше ходил на промысел. Что человек – все понимал. Скучаю по нём.

– Что же вы не ушли с ними?

– Не захотел бросать свой дом и сестры. Сердце не пустило, но подсказывало податься в партизаны, если обнаружатся. И вот видите – я с вами.

– Вы для меня просто золотая находка!

– Спасибо на добром слове.

Из избушки вышла Валентина, направилась к командиру.

– Товарищ лейтенант, пока вы отсутствовали, у меня состоялся сеанс связи с нашим Центром и капитаном. По агентурным данным через Бобруйск в группу армий «Центр» идут несколько эшелонов с продовольствием, горючим и боеприпасами. В нашем районе будут через сутки. Охрана усиленная. Наш Центр приказывает активизировать диверсии на железной дороге.

– Вы слышали, товарищ Степан! Центр нас подталкивает. Ваша задумка с лошадьми толковая, немедленно приступаем к выполнению.

Решили идти на операцию вдвоём вооруженные пулемётами Дегтярёва, (второй получен с грузом самолета). Во-первых, нет третьей лошади, во-вторых, малая группа более мобильна и менее уязвила. Наскоро простившись с Таней, воспринявшей расставание как должное, она горячо поцеловала Костю, пожелала удачи.

– Я надеюсь, ты по-прежнему будешь следовать сберегающей тактике.

– Не сомневайся, любовь моя. Постарайся вернуть Люсю к жизни, Лёня сам не свой. Поправится девушка – воспрянет духом парень!

– Вы надолго?

– Рассчитываем на двое суток. Возможно, заглянем к детям, если сможем добыть соли и одежду. До свидания. Не провожай нас.

Он мягко освободился от цепких рук Тани и направился к ожидающему его Степану, где суетился дед Евграф, скармливая из торбы лошадям небольшую порцию овса, который он привез из колхоза.

Оказавшись на берегу, а солнце уже наладилось сесть за макушки сосен, Степан направил свою лошадь на восток. Знание местности родного края, особенно леса, исхоженного и изъезженного Степаном, сослужили великую службу для группы Белухина. Константин прекрасно понимал значение охотника в отряде и ни один его совет не пропал даром. Вот и сейчас Степан уверенно вывел лошадей пока на ту же тропу, по которой шли сюда, обходя немцев, и вскоре вышёл на старую дорогу, проторенную всё тем же барином, что дом на острове ставил. Она тянулась по редколесью, крепко кривя меж прогалин леса, затем потянулась по увалу, едва угадывалась из-за зарослей чертополоха, татарника, пырея. Местами спорыш, вставший густо, не давал пробиться к земле иным семенам растений, главенствовал, местами поднялась поросль березы и осины. Охотник, идущий первым, опустил удила, и мерин сам выбирал дорогу, шёл то широким шагом, то рысью, если не мешали ветви деревьев и подроста. Скорость вполне устраивала наездников. Спину не гнул груз рюкзака, ноги не били в темноте незнакомую тропу, и Белухин подумал, что надо доставать лошадей, фуража и на далекие марш броски ходить верхами. Лошадь и без дороги пройдёт по лесу, не натыкаясь на деревья, особенно в редколесье. Только сам наездник может головой сшибать ветки, но тут уж не зевай, припадай к шее животного. А сегодня им подфартило: дорога вывела почти к самой железке. Они услышали движение эшелона. Костя взглянул на часы, шел первый час ночи.

Степан остановился.

– Здесь железка даёт большую петлю, обходя этот увал, который тянется к просеке, по которой мы уходили от облавы.

– Что вы предлагаете?

– Нам надо перейти железку, спуститься с увала, там пошла высокая насыпь, а кюветы глубокие. Вот там – вдарить! – он энергично взмахнул кулаком.

– Коль увал подходит к знакомой просеке по ней и отход?

– Можно и так, но я бы свернул раньше, на дорогу к колхозу Кирова, о котором я говорил заведующему. Смотришь, разживёмся солью и одеждой.

– Ладно, посветите мне берестой, гляну на карту, определим точки и расстояние.

Они спешились, давая возможность лошадям пощипать спорыш, дикую гречиху, невесть откуда занесенную. Степан запалил бересту, Костя, вытащив карту из планшета, развернул.

– Петля эта? – ткнул командир в карту карандашом.

– Эта.

–До просеки все двадцать километров. Где же колхоз Кирова?

– Деревня называется Баранки. Там жил тот самый барин. У него была хлебопекарня, он пёк вкусные баранки.

– Далековато же он ездил на охоту!

– А что ему, куда время девать. Зато там и дичь пернатая и рыбалка отменная, купайся летом сколько влезет. Баньку срубил, парься. Но кто-то спалил баньку!

– Ладно, где кордон? Посадка была вот здесь. До неё расстояние меньше, чем до просеки. Тут лес кончается – поля колхоза пошли. Вот и овраг обозначен на карте. От него пять километров – и кордон с детьми.

– Верно, вы, товарищ командир, по карте, как по букварю читаете.

– Наука не сложная, пару раз глянете на нее внимательно, и вы освоите. Ну, что, все уяснили, тронули!

Вышли к железке, остановились за деревьями. Тишина, безлюдье. По рельсам скользят лунные блики. Живо перемахнули насыпь, углубились в лес. С востока послышался шум идущего состава.

– Небось, раненых да покалеченных назад в логово прут! – съязвил Степан.

– Или разбитую свою и нашу технику на переплавку.

Шли пешком, ведя лошадей на поводу, слушая, как надсаживаются на подъеме паровозы.

– Как нам угадать ценный эшелон? А вдруг не пойдут по нашей ветке?

– Пойдут, им тоже не выгодно кругаля давать. Капитан говорил, активизировались и партизаны, и диверсионные группы, вроде нашей.

– Поджилки трясутся, коль кругом усиленная охрана. Но тут тихо.

– Глушь.

– По первости и мне казалось, а потом свыкся, как со своим двором.

Привязали лошадей к дереву возле могучей разлапистой сосны. Она приметна своей величиной и впопыхах при отходе, не проскочишь. Пошли дальше. Впереди темнела густым кустарником балка. Пути лежали рядом. На дне балки – огромные бетонные кольца для пропуска талой воды. Балка глубокая, кювет дороги крутой в несколько метров.

– Прекрасное место для атаки, – сказал командир, выбрать только точки обстрела и можно закладывать тол.

– Для обстрела больше подходяща та сторона, она выше.

–Согласен, но тогда уходить придется через пути. Мы не знаем, как всё сложится. Возможно, за составом идёт дрезина с пулемётчиками и с собакой. А отсюда мы к лошадям вернемся незамеченными. А там лови ветер в поле!

– Расчет правильный. Давайте устраиваться, – согласился Степан.

– Провода нам подбросили, размотаем до максимума.

Они отыскали в потёмках удобное место для обстрела эшелона, и пошли минировать дорогу. Возле насыпи залегли, прислушиваясь. Тихо. Броском поднялись к полотну, стали рыть кинжалами ямку для тола.

Белухин присмотрелся: угадали хорошо. В нескольких метрах плавный поворот пути влево. Можно ставить тол под одну рельсу. Взрывом, она будет перебита и голова эшелона пойдёт под откос. Дело знакомое. Управились быстро, замаскировали тол с запалами и провод. Вернулись на исходную.

Чтобы скоротать время и не заснуть Костя рассказывал Степану об увлечении пиротехникой, об устройстве мин и о работе минёра.

– Немцы аккуратисты и консерваторы. Однажды заведенный порядок для них закон. Как я уже говорил, коль будет усиленная охрана, то пройдёт сначала порожняк с открытыми платформами, на передней тридцать, а то и больше тонн бетонных плит. Они считают, что партизаны закладывают контактные мины, типа пехотных или противотанковых, наступишь на взрыватель – бахнет! Потому фрицы вперед пускают тяжело нагруженные платформы. Рельса прогибается, нажимает на взрыватель. Такой вариант безопаснее для диверсантов. Люди могут загодя уйти. Но и эшелон может остаться цел. У нас с вами управляемая мина. Мы её взрываем, когда нам надо.

– В этом я убедился лично. Лучшего не придумаешь!

– Пока – да. Но я, как любитель пиротехники, мечтаю о радиоуправляемой мине или с часовым механизмом. Поставил на определенное время и жди взрыва.

– Но-о! – не поверил Степан.

– Да-да, дорогой Степан Викторович, такие варианты разрабатываются и в скором времени пойдут к нам. Слышите, идет состав.

– Но какой! Валентина говорила, что у нас, те самые, появятся через сутки. Утром ей передали, а сейчас – ночь.

– Два ночи. Давайте, пропустим этот состав, и вздремнем по два часа.

– А не проспим?

– Вы охотник и думаю, у вас чутье на зверя есть?

– А как же, без него не моги ходить на крупного зверя.

– Вот и у меня чутье на эшелоны вырабатывается. Я вам уже говорил: перед ценнейшим составом пройдёт обязательно ложный с бетонными плитами, за ним, возможно, дрезина с прожекторами. Следующий – наш. Если я буду спать, и вам посчастливится увидеть ложный состав, будите меня, а если мне я – вас. Подождём! Утром будут наши. Утром! Убедил?

– Вроде все разумно…

– Тогда я вам приказываю спать!

Степан повозился немного, нагребая под бок листвы, и быстро уснул. Костя засёк время. Прошумел состав не более двадцати пульманов. Что в них? Только чёрту да интенданту известно. Возможно, с продуктами, фуражом, обмундированием, медикаментами… Все это, о чём подумал, ему самому позарез надо. Для отряда и для детей. Дума о ребятишках не выходит из головы.

Костя зевнул, вскочил, прогоняя дрёму, бесшумно запрыгал. Предыдущая ночь хоть и тревожная, но он неплохо выспался. Это крохи. Ему постоянно хочется спать. По-богатырски он бы мог проспать не меньше суток. Качаясь на лошади, следуя за Степаном, дремал сидя. Вспомнил слова полковника: «В горячие дни и ночи у вас появится ещё один враг – сон. Он будёт вас преследовать, истощать, мучить. Потому научитесь дремать на ходу». Верховая езда позволяла дремать, тем более лошадь не головная. Но сейчас – ни-ни! Хотя веки слипаются. Надо ходить и ходить! И память заискрила воспоминаниями недавней изнурительной учебы в лагере, напомнила о гибели мамы и деда, о самом светлом – встрече с Таней, о несчастных и голодных детях на кордоне. Боль о них заставляла думать, как им помочь. Иначе – погибнут.

Костя в юности не испытывал голода, отдаленные сибирские края обошла, точнее запоздала продразвёрстка и не была столь жестокая, как в европейской части страны. Костя, конечно, не помнит тех событий, только слышал скупые рассказы деда, а мама рот боялась раскрыть о том злом времени. Но зато хорошо помнит, как дед вдруг отказался от своего хозяйства, в котором были корова, овцы, лошадь. На семью хватало продуктов питания, дед приторговывал, чтобы справить обновы. Мальцу Косте не понять поступок деда, гораздо позднее узнал, что к такому поступку его подтолкнула начавшаяся коллективизация сельского хозяйства. Дед решил вернуться к своей прежней профессии – лесника. Устроился в лесничество, получил участок, срубил дом в тайге. По сути, остались вдвоём с матерью. Дед жил в таёжном доме. Появлялся в районном поселке по долгу службы, но накоротке. Костя рос крепким спортивным парнем. После окончания семилетки учебу в школе продолжил, но теперь летом дед брал внука в поездки по тайге по делам лесничества. Оттуда у юноши появились знания таёжной жизни, навыки ходить по лесу не блуждая, что не так-то просто. В райцентре имелась хорошая библиотека, и Костя слыл самым заядлым читателем. Расширялся его кругозор, знания. Особенно полюбились фильмы. О их создателях Костя собирал информацию, где только мог. А вот почему пришла в голову идея стать пиротехником – ответить не может. Так и уехал в столицу учиться дальше, но профессию окончательно не выбрал. Поступал в химико-технологический институт, не прошёл по конкурсу, но в нём же устроился на работу учеником лаборанта с мечтой познать азы пиротехники. Помогла грамота областного чемпиона по стрельбе из пистолета и винтовки да родной комсомол. Первый секретарь комитета сам пошёл к ректору ходатайствовать за Костю, и он был принят на работу. Вскоре он защищал спортивную честь института на городских соревнованиях по стрельбе из винтовки, завоевав звание чемпиона. Пошла как бы цепная реакция. Тут же в военкомате обратили на парня внимание и настоятельно порекомендовали поступить в военное училище. Что он и сделал. Все навыки, приобретенные на гражданке, пригодились сейчас.

Два часа в воспоминаниях пролетели. Костю никогда особо не тянуло к подобным сантиментам, но в этот сонливый час они ему помогли. За это время пропыхтел на запад длинный состав с разбитой техникой на платформах и с пульманами, в которых ревел скот.

«Везут награбленное у крестьян на убой и консервы», – зло подумал Константин.

С небольшим промежутком за ним простукал второй товарняк. Закралась нехорошая мысль: здесь ли они ждут литерные составы? Разбудил Степана, сомнения высказывать не стал, а только сказал, что прокатились два товарняка на запад. И тут же уснул, поставив бой часов на пять утра.

Вставало ранее хладное утро. Небо супилось, с севера тянул зябкий ветерок. Свитер хорошо согревал. На Степане ватник. Свитер надевать не стал, упреешь. У охотника богатейший житейский опыт походной жизни. Минул час, как они оба не спали. Степан сходил к лошадям, перевязал их на новое место, чтобы они паслись на нетронутой траве. Местами здесь были кружки мятлика, по осени жесткого, тянулись густые стебли пырея, пожухлые колонии короставника, кусты пожелтевшего дудника, полянки донника и клевера – все сгодится для подножного корма лошадям.

Веки сжимала дремота, и диверсанты поочередно, по часу спали. Проходили порожняки с автоматчиками на переходных площадках, будили своим стуком. Но они не могли быть объектом атаки.

Проголодались, перекусили плотно и продолжали ждать. Утро уходило, надвигался пасмурный день, а проход эшелонов поредел. Диверсанты заволновались: правильную ли выбрали ветку? К обеду ожидание достигло своего апогея, и у охотника стали сдавать нервы.

– Товарищ лейтенант, – внешне спокойно прервал молчание Степан, – а вы не допускаете, что кроме нас есть ещё кому рвануть эшелон на нашей ветке?

– Допускаю. Подозрительно меньше идёт эшелонов с запада. Больше всё порожняки с востока.

– Не уходить же не солоно хлебавши! Если тол не жалко надо подождать до вечера и рвануть хоть какой-то. Всё урон немцу.

– Просто так не уйдём. Время много потеряли. Как там наши бойцы держатся? У детей хотелось побывать с гостинцами. Поход к ним придётся отложить.

– Что так?

– Сержант говорил: у карателей есть рация. Могут потребовать и привезти на лошадях миномёт. От него на том островке не спасёшься.

– Вы же дали команду уходить, в случае чего.

– Там сержант раненый, вынести его через отмель под огнём миномёта не просто, – лейтенант вытащил из планшета карту, стали внимательно изучать при свете дня. – Широкое в пятнадцати километрах от края нашего леса. Западнее его разлеглись поля.

– Пашня, сенокосы колхозные. Вот тут родник обозначен, он к Широкому тянется. На нём бригада колхозная стояла. Два добротных дома. Разобрать, если немцы не спалили, да на Широкое перевезти, поставить один для детей.

–Точка опасная, знакомая немцам. Но нам надо серьезно взяться за подготовку к зиме не прекращая рейды к железке, громить эшелоны на различных участках. У захватчиков – железка самое уязвимое место, а для нас самое эффективное!

– Верно, и уходить кружными путями, не приводить карателей к лагерю.

– Именно такова наша стратегия. Сейчас гитлеровцы наступают. Уверен, их перемалывают наши дивизии, потому поток перевозки техники, боеприпасов будет нарастать. Так что дождёмся тяжёлого состава. А пока по часу дремать!

– Не помешает, очередь ваша.

Лейтенант устроился поудобнее на ворохе листвы под ветками ели, поставил будильник на час и чутко задремал. К вечеру диверсанты чувствовали себя отдохнувшими. Коротать ночь будет легче, чем предыдущую. Мысль о миномётах не давала покоя. Взвешивать цену пущенного под откос эшелона и жизнь своих людей не годилось. Слишком дорогая плата. Потому с наступлением сумерек Белухин окончательно созрел, чтобы как можно быстрее вернуться к своим. Об этом сказал Степану. И тут же продолжил высказывать свои дневные думы.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒