Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Рогалёва, И. С. 13 страница



 

Чудеса изкопилки

 

С нами постоянно случаются чудеса, но люди, уверенные лишь в собственных силах, не замечают чудесной помощи Божьей в каждодневной суете. Казалось бы, что чудесного в том, когда ты с други­ми людьми ждешь автобус на остановке, а вылетевшая с проезжей части машина сбивает насмерть твоих соседей, ты же остаешься цел и невредим. «Повезло, да и только», — думаешь ты. Или в метро вор украл кошелек с зарплатой у стоящей рядом с тобой женщины, а твое портмоне осталось на месте. «Снова повезло, — дума­ешь ты. — Я вообще везучий». И гордость горячей струей обжигает твое сердце. Тебе в голову не приходит, что повезло не тебе, а этой женщине, которая утирает слезы, думая, где взять денег, чтобы дожить дозарплаты. Вечером, обзвонив всех знако­мых с просьбой о помощи, она наберет номер телефона давно забытой подруги, которую однажды сильно обидела, и та, единственная, согласится ей помочь. Боль­ше того, привезет нужную сумму сразу, невзирая на позднее время и неудобства с транспортам. И женщины, не общав­шиеся много лет, снова начнут дружить. «Кого Бог любит, того и учит», — говорят нам святые отцы.

Сегодня, когда в нас оскудела любовь, когда не без нашей помощи мир лежит во зле, каждое доброе дело, совершенное людьми, я воспринимаю как чудо. На всю жизнь я запомнила случай, о котором и хочу рассказать.

Мне было десять лет, когда мама отпра­вила меня в магазин за картошкой. Зажав в ладошке рубль, я пошла в ближайший торговый центр. В овощном отделе, как обычно в то время, была очередь. За­смотревшись, как из железного рукава, напоминающего горло ручного дракона, по повелению продавщицы-укротительницы сыпется картофель, я забыла о деньгах и лишь у кассы обнаружила, что рубля в руке нет. Для меня это было ужасно. «Мамочка работает на трех работах, чтобы заработать деньги. А я потеряла целый рубль! Как я посмотрю ей в глаза?! » — би­лось в сердце. От жалости к маме я горько заплакала посреди магазина. Люди не обращали на меня внимания. «Почему ты плачешь, девочка? » — вдруг услышала я над собой чей-то голос. Около меня стоял незнакомый мужчина. Задыхаясь от слез, я рассказала ему и о маме, и о потерянном рубле. «Держи, и больше не теряй день­ги», — мужчина дал рубль, погладил меня по голове и ушел.

Я не помню лица этого человека, но с благодарностью вспоминаю его всю жизнь. Больше того, его поступок стал для меня примером, эстафетной палочкой. «Вся наша жизнь наполненавозможностью делать добрые дела, — сказал один мудрый священник. — Для этого надо стать внимательней к людям».

Оглянитесь вокруг: вот старушка еле ковыляет через дорогу, молодая мать рас­терянно стоит перед тяжелой коляской на высоком крыльце, молодежь пьет и мате­рится на детской площадке, бездомный пес скулит у продуктового магазина... Не обязательно жертвовать силой, деньгами или свободным временем. Иногда мож­но «пожертвовать» улыбку или доброе слово.

В нас идет постоянная борьба, мы все время стоим перед выбором — помочь ближнему или отказать ему в помощи, найдя для этого благовидный предлог. Ка­кой радостью наполняются наши сердца, когда мы делаем что-то хорошее! Делаем вдруг, не успев задуматься о себе. Это воистину золотой песок в песочных часах струящейся жизни. Жаль только, что этих бесценных крупинок так мало!

В копилке моей жизни есть еще одно чудо.

Мне было семь лет, когда мой отчим купил себе новый велосипед, определив ему место на лоджии. Жили мы тогда на четырнадцатом этаже. Было лето. Побле­скивая хромированным металлом под сол­нечными лучами, двухколесный красавец притягивал меня, как магнит. И однажды, поддавшись соблазну, используя подо­конник как ступеньку, я взгромоздилась на него. Достав до педалей лишь кончи­ками пальцев — сесть удобнее мешала рама, — я твердо решила прокатиться, но оттолкнувшись ногой от стены, не удержала равновесия и стала падать за перила. Испугавшись, я выставила перед собой руки. Вдруг мои ладошки оттол­кнулись от невидимой металлической сетки, непонятно откуда появившейся в воздухе. Вектор падения сменился на противоположный, и я упала в открытое окно комнаты.

Боясь рассердить отчима, я скрыла от всех эту историю. Вспомнила о ней, когда мне было уже тридцать семь лет.

 

Вечная память героям!

 

Мне иногда снится Великая Отече­ственная война. Я или сражаюсь с фаши­стами, или убегаю от немецких войск вместе с мирным населением, или прячусь в лесу с партизанами. Во сне я страдаю, чувствую страх, ужас, боль. Откуда при­ходят ко мне эти сны? Зачем? Я не знаю. Знаю только, что преклоняю колена перед людьми, пережившими войну, и людьми, погибшими на ней, за наше будущее. Веч­ная им память!

«Где вы родились? » — иногда спраши­вают меня.

«Я — коренная петербурженка», — от­вечаю я.

Насколько глубоко ушли мои корни в петербургскую землю?

Я родилась в Ленинграде в 1965 году. В день регистрации моего рождения маме вручили медаль, потому что она родила ребенка в городе-герое.

Я живу в городе-герое и всегда помню об этом. Мой дед проливал кровь на Нев­ском пятачке. В нашей семье бережно хранят его военный билет за номером 252694.

Сегодня, в День Победы 9 мая 2013 го­да я снова открываю его и читаю: Брызга­лов Иван Иванович, 1905 года рождения. Солдат. Рядовой. Специальность — ин­женер, токарь 7 разряда. Беспартийный, в ВЛКСМ не состоял.

В нашей семье сохранилась пленка с магнитофонной лентой, на которой запи­сан рассказ деда об истории нашего рода. Иван Брызгалов был призван по мобилиза­ции 5 мая 1941 года, в 7-ой строевой полк, призван стрелком. Он воевал недолго. Был тяжело ранен в левый бок уже через три месяца. В связи с ранением на военнуюслужбу он не вернулся, но работал изо всех сил на военном заводе до конца войны. Иван Иванович был награжден медалью «За оборону Ленинграда», медалью «За победу над Германией» и медалью «За трудовую доблесть».

Вот, что рассказывал он о войне: «То было поздней осенью сорок первого года. Вместе с другими бойцами пехоты я был направлен в подкрепление на защиту Невского пятачка. Переправу в этом рай­оне немцы бомбили беспощадно. Про­рывались лишь небольшие группы. Мы сколотили плот, чтобы перебраться на другой берег, но, когда были уже достаточ­но далеко от берега, в него попал снаряд. Оказавшись в ледяной воде в полной боевой выкладке, истощенный от голода и обессиленный, я быстро начал тонуть, успев подумать, что моя жизнь закончи­лась. Но тут случилось чудо! Мои ноги на глубине коснулись дна! Я понял, что спасен. Прыжками, прыжками, по дну поднепрекращающимся огнем я добрался до суши, где сразу вступил в бой».

С 1941 по 1945 год на полосе земли шириной в шестьсот метров и длиною в два километра было убито около 260 ты­сяч солдат. Неподалеку от этого святого места (святого, потому что все убитые стали новомучениками за Россию) стоит скит Александро-Невской лавры во имя святого апостола Андрея Первозванного. На его территории у леса воздвигнут крест, у подножья которого на камне лежит про­стрелянная каска неизвестного бойца, убитого в ту войну. Недавно почивший монах Серафим, основатель и строитель скита, много лет каждодневно молился у креста за всех погибших солдат. Однаж­ды он мне сказал, указав рукой на лес, растущий по краю монастырского луга: «Вы видите деревья, а я вижу погибших молодых ребяток. Их было убито столько, что если вплотную всех поставить, то не хватит ни леса этого, ни поля».

Дед моей матери тоже воевал. Он был хирургом, а его жена, моя бабушка, медсестрой. Они бок о бок прошли всю войну и благополучно вернулись домой в Ленинград, где их ждала возвративша­яся из эвакуации дочь с детьми. Семья дедушки жила в огромной комнате в доме на углу улиц Жуковского и Маяковского. До революции рядом с ними находилось монастырское подворье. Окна подворья выходили на улицу, по которой, позвя­кивая и постукивая, ходили трамваи. Помню, когда я гостила у бабушки с но­чевкой, то засыпала и просыпалась под трамвайные голоса.

С рождения я жила с родителями на улице Некрасова в огромной коммуналь­ной квартире. Мама определила меня в ясли-сад, что в Озерном переулке. Я была общительным ребенком и ходила туда с удовольствием. У нас были замечатель­ные воспитательницы. Одну из них, Алену Ивановну, я помню до сих пор. В детскомсаду очень вкусно готовили, особенно я любила шоколадную кашу, рецепт кото­рой до сих пор для меня загадка.

Нынешняя директор детского сада, Анна Адольфовна, основала в нем музей, в котором хранится множество фото­снимков с групповыми портретами детей и воспитателей. На одном из них и я, в шапке с огромным помпоном, смущенно улыбаюсь фотографу.

Неисповедимы пути Господни. Сегод­ня я хожу в храм бывшего Леушинского подворья, расположенный напротив мо­его детского сада. Получается, что все детство я провела около своего храма. Больше того, я думаю, что и моя бабушка с дедушкой посещали его до закрытия. Смею надеяться, что и мой прадед, Иван Львович Брызгалов, глубоко верующий человек, закончивший Казанскую ду­ховную академию в степени магистра, молился на Леушинском подворье, когдатам служил дорогой батюшка, протоиерей Иоанн Кронштадтский.

 

Иван Львович Брызгалов, отец Серафим,

Елизавета Николаевна Литвинова

 

Мне известно, что, будучи выпускни­ком академии, Иван Львович разбирал на Соловках монастырские архивы и писал по ним дипломную работу.

Соловецкие отцы наши преподобные Зосима и Савватий покровительствуют на­шему роду и по сей день. В подтверждение этому в моей жизни была встреча с до­рогим моему сердцу монахом Серафимом, построившему храм в честь преподобных Соловецких святых старцев, которые яв­лялись ему и беседовали с ним не один раз. Воистину все наши встречи на земле происходят по молитвам святых и благо­честивых предков.

 

* * *

 

Однажды, на престольном празднике в Смоленском храме, я случайно толкнула стоящую передо мной маленькую ста­рушку. Обернувшись, она посмотрела на меня без всякой обиды или раздражения. Меня поразили ее глаза. Они не были ни полинялыми от времени, ни печально-слезящиеся от пережитых горестей и обид, как обычно бывает у стариков. Напротив, глаза старой женщины были ясными, светлыми, похожими на затерянные в глубине лесов синие озера. Ее взгляд сиял радостью!

«Как бы мне хотелось в старости иметь такие же глаза, — подумалось мне, — чтобы меня наполняла такая же любовь, льюща­яся потоками света, очищающая и омы­вающая всех — добрых и злых, жестоких и милостивых, больных и здоровых».

Я не могу их забыть. Такие глаза да­ются в награду за горячую молитву, за перенесенные со смирением, без ропота скорби, за умение радоваться о Господе, заглубокую веру и милосердие — за все то, к чему мне еще идти и идти.

Господи, очисти мое сердце, напол­ни его светом Своим и любовью, чтобы в старости у меня были глаза ребенка!

 

Питерские окна

 

После рождения я жила с родителями в коммунальной квартире на улице Некра­сова. Единственное окно нашей комнатки выходило во двор-колодец, такой малень­кий, что он больше походил на вытянутый пенал с отломанной сверху крышкой. Родители работали, и сидеть со мной часто было некому. Выручал сосед — замеча­тельный старик — дедушка Миша. Когда же и у него не было для меня времени, мама запирала меня в комнате на ключ. Оставшись одна, я вырезала картинки из журналов или играла со своей любимой куклой Жанной, названной в честь мамы, или забиралась на подоконник и смотрелав окно. Мы жили на четвертом этаже, поэтому кроме кусочка неба и окна на­против я ничего увидеть не могла. Но так казалось только с первого взгляда. На самом деле у окна была своя жизнь: к нему прилетали серые с фиолетовым отливом голуби и рассказывали о чем-то низкими томными голосами, залетали вечно спорящие друг с другом, суетливые воробьи. Иногда толстый соседский кот важно проходил по нашему откосу вкрад­чивой походкой охотника. Но больше всего я любила сидеть у окна, когда шел дождь. Тогда я могла рисовать пальцем по запотевшему стеклу. Скрип — и по­явился кружок, скрип-скрип — еще два, еще один скрип — и на стекле красуется улыбающаяся рожица. Когда я пририсую к ней ножки и ручки — придет с работы мамочка.

Мои бабушка и дедушка жили по соседству на улице Жуковского, тоже в коммуналке. У них была — шестьдесятквадратных метров — комната с шестью огромными окнами, смотрящими на ули­цу, по которой с характерным грохотом и звоном ходили трамваи. У каждой же­лезной гусеницы — так я называла тогда трамваи — было два заметных издалека цветных глаза-огонька; по ним можно было определить номер трамвая, чем я с радостью и занималась.

Мне было шесть лет, когда мама полу­чила отдельную квартиру. Мы переехали в другой район, но по выходным ездили в гости к бабушке с дедушкой. Вечером ждать трамвай приходилось долго. Чтобы не скучать, я рассматривала окна домов напротив остановки. «Кто там живет? » — думала я. Если в окне мелькал силуэт ребенка, я придумывала ему имя, затем предлагала поиграть со мной в куклы. В фантазиях время проходило незаметно.

Сегодня я снова живу в центре, рядом с домом, где прошло мое детство. В куклы я больше не играю, но иногда, входя в свойдвор, привычно поднимаю голову и смо­трю на окна...

Вот, на первом этаже, словно на посту, сидит перед давно немытым окном ста­рушка, Анна Павловна. За ее спиной часто появляется муж, Андрей Николаевич. Они вместе всю жизнь. Познакомились моло­дыми студентами в пятидесятых годах и с тех пор не расставались. Даже работали на одном заводе «Арсенал» в одном КБ. Ходят они по улице держась за ручки, как дети. Да они дети и есть. Смотрят на всех чистым открытым взглядом, всех любят, всем доверяют. Все мы у них — дочки и сыночки.

На втором этаже за кружевными за­навесками живет Наталья, любительница герани — яркие разноцветные огоньки горят на ее окне круглый год. Недавно она похоронила сорокалетнего сына Ан­тона, от которого во дворе было много шума. Антон пил. Сначала с друзьями, затем, втянувшись, с первым попавшимсясобутыльником. Пить его приучили на Чеченской войне.

«Иначе там можно сойти с ума или пустить себе пулю в лоб», — сказал он мне однажды. «Так было страшно? » — спроси­ла я. «А кому охота умирать ни за что в во­семнадцать лет? Да еще от пули, продан­ной врагу твоим же начальством? » Весь двор жалел Антона, зная о его поломанной жизни, поэтому терпели и крики, и песни под гитару, которых он знал множество. Но больше всех терпела от искореженного войной сына Наталья. Несла она свой крест мужественно: никогда с Антоном не ругалась, не скандалила. Молилась за него постоянно. Перед смертью Антон исповедался, причастился. Все покрывает материнская любовь.

В одном из окон третьего этажа можно увидеть огромного черного кота — это Барсик, любимец моих соседей, обреченный на жизнь в четырех стенах. Он частенько на­блюдает за воронами, живущими во дворе. Те прекрасно знают об этом и частенько его дразнят.

Однажды я написала о своем дворе такие стихи:

Машины — сугробики в маленьком питерском дворике.

И белым покровом прикрыта привычная грязь.

Не чистят лопатами двор

ленивые дворники.

Зачем? Ведь зима и бесплатно у нас прибралась.

Предновогодним кулечком застыла рябина.

Смотрит старушка с тоскою в немое окно.

А ведь была и она молода и любима.

Дворники чистили снег.

Как все было давно...

Питерские дворы-колодцы — одна из визиток нашего города. У каждого из них своя история и свои окна.

Окна — глаза домов. По окнам можно судить о людях, живущих за ними.

Окно — может вывести в жизнь, а мо­жет — в смерть.

Глядя в окна, мы иногда улыбаемся, а иногда плачем. Перед окном особенно хорошо плачется.

Окно — самый честный предсказатель погоды.

В окна стучатся птицы и беды.

Из окон вылетают слова любви и слова отчаянья.

Окно может быть прозой или... музой.

Для меня — музой.

 

* * *

 

Я чувствую, как закручивается время и однажды круг циферблата превратит­ся в точку. Мы выходим утром из дома, делаем вдох и мчимся вперед, ничего не замечая вокруг.

Мы, словно спринтеры, каждый день выходящие на старт, мчимся к финишу мимо своих детей, мимо друзей, мимо прохожих, мимо себя. Прибегаем вечером домой: «Где я был? Что сделал? Снова ничего не успел! Ничего, поеду в отпуск, тогда и буду отдыхать». Но привыкнув к определенному темпу жизни, мы и на отдыхе торопимся, боимся пропустить, не успеть, не увидеть, не попробовать.

А где-то жизнь движется по положен­ному кругу, никуда не спеша. Вдох-выдох, вдох-выдох...

Перестраивается в небе гусиная стая, ритмично взмахивает крыльями, крякает, прощается с зардевшейся от своей осенней красоты золотоволосой красавицей-Росси­ей. С тихим шорохом летит к земле листва, падают с глухим стуком на землю спелые яблоки. Мама варит яблочное варенье, и дом наполняется запахом детства — ва­нили. С опаской раскрывает в октябре свой последний бутон розовый куст. Дети в садах собирают желуди и осенние букеты. Пер­вый ночной морозец превращает зеленую траву в хрупкое богемское стекло. Трепещет осинка под порывами ветра, бесцеремонно обрывающего с нее последние листочки. Замирает в ожидании зимы природа.

Вдох-выдох, вдох-выдох...

Первое зимнее утро — в окно бьет солнце, мороз украсил стекла изысканной белой вязью. Почернела от огорчения роза, жалея замерзший цветок; вчерашняя трава уже не оттает под солнечными лучами; обнажившиеся деревья ждут снежных одежд. Соседский малыш наелся снега, за что получил нагоняй. Синички яркими стайками перелетают из сада в сад в поис­ках корма. Детвора с веселыми криками катается с горок. Какая радость войти с мороза в дом, скинуть одежду и сесть с кружкой горячего чая у горячей печи. Пить чай с листиками черной смородины, слушать, как трещат поленья, то ли жалу­ясь на короткую жизнь, то ли радуясь, что прошла она не зря.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

И вот уже выбивает свою веселую мелодию капель-барабанщик, появля­ются из-под снега любопытные крокусы, как будто спрашивая: «Что нового наземле? » — «Слава Богу, на земле все по- прежнему. Снова пришла весна! » — поют похудевшие за зиму синички. «Слава Богу! Слава Богу! » — вторят им первые ручейки на проталинах вместе с птичьим много­голосьем. Плачут, прощаясь с жизнью, сосульки на крышах. Дети в детском саду радуются первой травке, пробившейся из-под асфальта.

Весна — время рождения. Вчерашнее сухое деревце вдруг превращается в усы­панную клейкими почками березку, ста­рый пень, неожиданно для себя, рождает молодую ольховую поросль, а под слоем листвы оказывается румяное, сочное, чудом не сгнившее яблоко.

Все растет, трепещет, набирает силу. Вскопанная земля благодарно вздыхает. Красные свечечки тюльпанов радуют глаз, вновь режет небо гусиный клин; птичьи голоса звучат радостно, бодро, весело.

Вдох-выдох, вдох-выдох... Лето! От терпкого аромата горячей сосновойсмолы кружится голова. Первая лесная земляника — она так хороша, что жалко срывать ягоды. В саду зацвела сирень. Теплой ночью ее запах особенно тонок. Рассматриваю нежные соцветья в поисках семицветика. Каждый цветок — совершен­ство. Соседский малыш впервые увидел грибную улитку.

Какое счастье, никуда не торопясь, смотреть на небо, слушать раскаты гро­ма, звук дождя. Клонится к земле ветка, усыпанная малиной. Немного стараний, и горсть полна алой сладости. Отнесу ее маме. Какое счастье, что есть мама.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

И снова осень, и снова птичий клин, и снова падают яблоки.

 

Сказки

 

НОЧЬ В «ПУРГЕ»

 

К концу октября осень из золото­волосой красавицы превратилась в блеклую, стремительно стареющую женщину. Облетели яркие шевелюры деревьев, осыпалась с кустарников пе­страя листва, в парках и садах на месте вчерашних зеленых газонах появились бурые пятна — проплешины. Солнце все реже радовало горожан своим появле­нием. Стесняясь своей неприглядности, осень то и дело выливала на город потоки слез. В ноябре, в утешение ей, выпал первый снег. Укутавшись в наряднуюбелую шубу, осень тотчас забыла о своих печалях.

Машина затормозила на заснеженной набережной около бара.

— Куда мы приехали? — Анна по­пыталась прочитать название заведения за темными стеклами автомобиля.

— Это «Пурга», тебе здесь понравит­ся, — ответил Андрей.

Он помог спутнице выбраться из ма­шины и уверенно начал спускаться по крутым ступеням.

Андрей познакомился с Анной этим утром, когда та ловила такси. Была суб­бота, жена с сыном отдыхали за горо­дом, и ничто не мешало ему пригласить симпатичную девушку провести вместе выходные.

— Я могу вас подвезти? — сказал он де­журную фразу, приоткрыв дверь машины.

Блондинка шустро запрыгнула в салон джипа и представилась:

— Анна.

«Интересно, это ее настоящее имя? Хотя, по правилам игры, имя называть вовсе не обязательно». Андрей, мельком взглянув на руки девушки, мгновенно оценил недорогой маникюр. «Скорее всего, правил игры вслепую она не знает, не нашего круга девица. Впрочем, если она окажется занудой, сразу ее высажу». Анна оказалась веселой и раскрепощенной. Она сразу согласилась на все, несмотря на об­ручальное кольцо на руке Андрея.

«Программа “экономкласс”, — раз­мышлял он, не вслушиваясь в щебетанье блондинки, — сейчас пообедаем в “Шер­бете”, затем на пару часиков заглянем к Игорьку. Если все сложится, вечером возьму ее в “Пургу”, потом в баньку и от­правлю восвояси. Надо к шести домой вернуться».

— Ты в игре? — спросил Андрей новую знакомую на всякий случай.

— Пока нет, — та кокетливо поправила выбеленные волосы, — а что за игра?

— Все просто. Понравились друг другу мужчина и женщина, провели вместе вы­ходные и разъехались. Правило: вопросов на личные темы не задавать, имен не на­зывать. Вообще-то у тех, кто в игре, есть свои «ники». А я — «ловец снов».

— Прикольно! — Анна изобразила восхищение, хотя услышанное ей вовсе не понравилось. — А почему «ловец снов»?

— Потому что я всех про сны расспра­шиваю. Бывают очень интересные, но чаще так себе.

— А мне последнее время карусель снится. Яркая, красивая и очень быстро крутится. Иногда так сильно, что я про­сыпаюсь, а голова кружится.

— Твою карусель беру в свою коллек­цию, — кивнул Андрей.

Анне недавно исполнилось восемнад­цать. Она закончила школу манекенщиц, но работать в модельный бизнес не пошла. «Не собираюсь тратить свою молодость на бесконечные кастинги, ради того, чтобытри раза в год пройтись по “языку”, — за­явила она родителям. — Я заслуживаю большего! » Дальнейшая учеба Анну не привлекала, и она стала «чайкой». Так называют девиц, просиживающих целыми днями в ресторанах за чашкой чая в на­дежде на знакомство с состоятельным мужчиной. Несколько раз Анна, с гордо­стью поглядывая на соперниц, покидала заведение в сопровождении обладателя дорогого костюма и шикарного авто. Но, к ее разочарованию, после совместно про­веденного времени мужчины продолжать с ней общение не хотели.

Металлические зайцы, мерзнувшие у входа в «Пургу», подняли лапы, при­ветствуя входящих. Дверь распахнулась, на посетителей обрушился грохот рок- музыки, укутанный в душную пелену табачного дыма.

Небольшой зал с толстыми белыми зайцами из папье-маше на потолке был на­полнен людьми в карнавальных костюмах.

«Разве сегодня карнавал? » — Андрей с недоумением оглядел публику.

— Привет, дорогой, давно не виде­лись, — сквозь толпу к нему пробралась рыжеволосая ведьма. — Ты почему на хэллоуин без костюма?

— Галинка! — с трудом узнал Андрей хозяйку заведения. — А я и забыл про этот хэллоуин.

— Анна! — протянула его спутница руку хозяйке, но та оставила жест без внимания, мгновенно оценив роль девицы.

— Привет, что тебе поставить? — по­махал Андрею диджей.

— Песню про зайцев.

— Сделаю, но чуть позже, — кивнул тот.

В баре появились несколько журнали­стов, одетых в длинные смирительные ру­башки. Рукава рубах были завязаны сзади узлом, но хитрые журналисты освободили руки, сделав прорези по бокам.

«Наверное, люди выбирали костюмы, соответствующие их второму “я”», —улыбнулся про себя Андрей. Взяв Анну за руку, он начал пробираться к стойке.

— Бутылку «Божоле», — скомандовал он бармену.

Тот, помня о щедрости клиента, мгно­венно исполнил заказ.

Куранты пробили полночь, грянул гимн Советского Союза. Из далекого про­шлого голос Брежнева произнес поздра­вительную новогоднюю речь. В «Пурге» каждый день отмечали Новый год.

Осушив бокалы с шампанским, посе­тители бросились обниматься. Со стороны могло показаться, что в баре происходит встреча старых друзей. Сделав большой глоток вина, Андрей принялся рассматри­вать веселящуюся толпу. Перед его гла­зами мелькали черти, ведьмы и вампиры. Невысокий маркиз в белоснежном жабо и голубом камзоле манерно потягивал напиток ядовито-зеленого цвета.

Маркиза, художника-авангардиста, в бар на Фонтанке несколько лет назадзагнала метель. Он спустился в заведение на пять минут, а остался до закрытия. С тех пор «Пурга» стал для него вторым домом.

Художник исподтишка разглядывал Анну, которая была в восторге от происхо­дящего. Она пила вино и громко хохотала шуткам бармена в костюме поросенка.

Андрею вдруг показалось, что он попал в ад: музыка зазвучала заунывным воем, бармен захрюкал, у чертей появились ко­пыта, у Анны выросли огромные мохнатые уши. Зайцы на потолке злобно оскалились и зарычали.

«У меня галлюцинации», — Андрей ущипнул себя за руку, наваждение ис­чезло.

Входная дверь раскрылась, впустив струю свежего воздуха и компанию молодежи, жаждущую выпивки и веселья. «Этих ребят я знаю, это болельщики “Зе­нита”», — Андрей помахал рукой высокой девушке в черной остроконечной шляпе. Компания долго и шумно приветствовалазнакомых, после чего влилась в общую вакханалию.

Андрей не помнил, сколько выпил, как отплясывал с Анной, как угощал на­питками друзей. Происходящее врыва­лось в сознание отдельными слайдами, которые кто-то показывал ему, словно щелкая фильмоскопом. Последнее, что он помнил, — была Анна, танцующая в тесных объятиях маркиза.

«Песню про зайцев» публика встретила восторженным воплем. Люди бросились в пляс с таким отчаяньем, словно это был последний танец в их жизни. Маркиз, забыв про манеры и зеленый коктейль, бросился в гущу танцующей толпы, вы­писывая руками и ногами замысловатые вензеля. Болельщики «Зенита», схватив друг друга за талии, поскакали паровози­ком, громко выкрикивая слова припева.

— А нам все равно, а нам все равно! — голосили обезумевшие от счастья и веселья ведьмы, упыри и прочая нечисть.

Зайцы на потолке дергали ушами в такт песне, но этого никто не видел.

Когда стихли последние аккорды нестареющего хита, публика неохотно остановилась, выдохнула и с удвоенным усердием принялась за напитки.

В баре между тем происходили стран­ные вещи. Женщина в костюме цыганки подходила к людям и предлагала им по­гадать. Многие соглашались. Цыганка брала клиента за руку, что-то говорила ему и протягивала фужер с ярко-синей жидкостью. Выпив ее, человек исчезал. Разгоряченные танцами и алкоголем люди ничего не замечали, и только зайцы по­нимающе переглядывались между собой.

Через некоторое время Андрей обнару­жил себя за столом. Тяжелая голова лежала на схлестнувшихся руках. С трудом ото­рвав руки от успокаивающей поверхности, он поднял голову, выпрямил затекшую спину, открыл глаза и... наткнулся взгля­дом на цыганку, сидевшую напротив.

Ты кто? — обратился к ней Андрей охрипшим спросонья голосом. — Мы разве знакомы?

Женщина промолчала. Андрей по­вторил вопрос. Цыганка молча сверлила его взглядом. Ситуация начала Андрея раздражать. «Где-то я уже видел эти гла­за», — подумал он.

— Не мучайся, мы не встречались, — усмехнулась женщина.

Андрей вспомнил, что пришел в бар не один.

— Где Анна?

— Она уехала с маркизом! — незна­комка взмахнула рукой. На указательном пальце синим лучом сверкнул крупный квадратный перстень. — Се ля ви!

«Ну и ладно», — подумал Андрей, все больше интересуясь женщиной.

Часы на стене показывали без пят­надцати шесть. Посетителей в баре не осталось. Бармен, сняв маску, прибирался за стойкой, гремя бутылками.

— Хочешь кофе? — предложил Андрей женщине.

— Не откажусь.

Выпив двойной эспрессо, он пришел в себя и, наконец, смог рассмотреть жен­щину: цветастый платок на плечах, в ушах огромные золотые кольца, монисто в три ряда. Слегка раскосые зеленые глаза, изящный маленький нос, чувственные губы.

«Хорошо, что Анна уехала», — решил он.

Женщина ему понравилась.

— Ты настоящая цыганка?

— А ты настоящий? — усмехнулась женщина и предложила: — Хочешь, по­гадаю?

Чтобы продолжить знакомство, Ан­дрей согласился.

Достав колоду, цыганка что-то по­шептала над картами и сказала:

— Подержи правую руку на картах, а затем дай мне три любых.

Он произвел нужные манипуляции.

Закончив расклад, гадалка замерла над картинками.

Андрей начал жалеть о происходящем.

«Вечно я влипаю в истории из-за баб», — подумал он, раздражаясь все сильнее.

Ему захотелось быстрее вернуться до­мой, принять душ, уснуть, а проснувшись, мысленно сжечь прожитый день, чтобы начать новый с чистого листа.

— Время не горит, — оторвалась гадал­ка от созерцания раскинутой колоды. — Нельзя жить начерно, надеясь, что впереди будет время написать чистовик.

— Только не надо мне читать мо­раль, — напрягся Андрей.

— Не буду, не буду, — с насмешкой взглянула на него цыганка. — Ну, слушай. Тебе тридцать лет, ты женат, у тебя есть ребенок. Ты много работаешь и хорошо зарабатываешь. Твои компаньоны тебя уважают, и удача пока на твоей стороне.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.