Рогалёва, И. С. 12 страница

— Она стала монахиней? — спросил Анатолий.

— Нет. Верующим человеком. Однажды выросшая дочь ее спросила: «Мама, кого ты все-таки любила — папу или Стаса? » — «Твоего отца, — ответила Алиса. — Не только любила, но и люблю до сих пор. Он живет в моем сердце».

— Я ничего не понимаю в женщинах. Почему она так сказала? — спросил Анатолий.

— Я думаю, что однажды вы сами ответите на свой вопрос, — ответила Наталья, взглянув на уснувших соседей.

«Интересно было бы узнать, кем была она в этой истории, — подумал Анатолий, но спросить не решился.

За окном наступил рассвет. Медленно вставало заспанное солнце. Начиналсяновый день. Под веселый марш поезд подкатил к перрону. Проводница открыла дверь вагона, выпуская толпившихся в проходе пассажиров. Попрощавшись с попутчиками, Наталья вышла из купе первой. Анатолий хотел догнать ее, но в последний момент решил этого не делать. Он не был готов к серьезным переменам.

На перроне Наталью обогнал профессор. Ей вдруг захотелось сказать ему, что тогда на Невском Виктория его заметила, но она промолчала.

БУМЕРАНГ

Катерина подошла к окну, чтобы помахать рукой уезжавшему на работу мужу. Ветер кружил по двору рыжие кленовые листья. Один из них, размером в ладонь, с красными прожилками-венами, прилип к мокрому стеклу. «Наверное, самый любопытный, — улыбнулась Катерина. — Хочет узнать все наши тайны. Нет у нас никаких тайн, кленовый лист. Простая дружная семья: сын — школьник, я — домохозяйка, муж — врач»

Барабанщик-дождь с силой застучал по железному карнизу. «Сашка, растяпа, снова зонт забыл, — вздохнула Катерина, проводив глазами выезжавшую со двора машину мужа. — Как хорошо, что он перевелся со “скорой” в больницу. Теперь хорошие деньги получает за операции. Раньше мы не то что машину, велосипед Валерке не могли купить. Жили в однокомнатной. А теперь и квартиру по ипотеке взяли, и даже в Турцию на отдых съездили. Валерка там за две недели на три сантиметра вырос... Кстати, надо напомнить мужу, что сыну новая куртка нужна. Нас Васильевы на выходные на дачу пригласили, не хочется, чтобы Сашка локтями перед ними сверкал. Да и мне новые сапоги нужны».

Катерина набрала номер мужа.

— Все купим, не переживай, целую, — закончив разговор с женой, Александр с удовольствием закурил. «Хорошо бы нам сегодня какого-нибудь бизнесмена привезли, — размышлял он, подъезжая к больнице. — Не хочется передВасильевыми лицом в грязь ударить. Столько лет они на меня свысока поглядывали: мол, простой врач, что с него взять? Зато, никогда не забуду, какое у Сереги было лицо, когда я на новом “опеле” к нему в офис приехал. Надо сыну самую крутую куртку купить».

Александр припарковался и, открыв бумажник, посмотрел на фотографию сына, которую всегда носил при себе. «Не верится, что Валерке уже двенадцать исполнилось. Как время летит. Кажется, вчера его из роддома домой привез. Помню, как он грудничком днями и ночами кричал. А вырос и стал тихоней. Все пишет что-то в своих тетрадках. Нам не показывает. Катя говорила, что стихи. А собак он как любит! Каждую бездомную псину приласкает, накормит, если есть чем. Хотел его на борьбу записать, так он ни в какую. Сказал, что все вопросы надо решать мирным путем. Дипломат», — ласково усмехнулся Александр, заходя в свое отделение.

Валерке повезло. В школе проводили конференцию по экологии, и его класс отпустили домой на два урока раньше. «Дождь кончился, можно и прогуляться», — решил он, сворачивая в парк. Пройдя по аллее, Валерка направился к собачьей площадке. Он мог подолгу наблюдать за играющими собаками, мечтая, что когда-нибудь и у него появится такая же такса, или терьер, или лайка. Все равно кто, хоть беспородная дворняга.

На этот раз на площадке никого не было. Разочарованно вздохнув, мальчик достал из сумки кусок булки, оставшейся от обеда. «Пойду уток кормить», — решил он и направился к пруду, загребая ногами шуршащую листву. Солнце выглянуло из облаков, позолотив кроны старых тополей, и парк, заиграв тенями и бликами, тут же преобразился. Валерка набрал в легкиепряный осенний воздух, задержал дыхание и подумал: «Вот бы взлететь в небо, как воздушный шарик».

— Давай, тащи его к выходу, — вдруг услышал он за спиной хриплые мужские голоса.

Выдохнув, мальчик оглянулся: два здоровенных парня тащили на веревке упиравшегося всеми лапами щенка. Забыв обо всем, Валерка бросился к ним:

— Куда вы его тащите? — волнуясь, спросил он.

Парни остановились.

— В живодерку. Вон она, у входа стоит, — прищурился на Валерку тот, что был выше ростом.

Второй, смачно сплюнув, попал ему на кроссовку.

«Сделаю вид, что не заметил, — подумал Валерка, — главное — забрать у них щенка».

— Отдайте его мне, — попросил он на всякий случай. Хотя было понятно, что просто так парни со своей добычей не расстанутся.

— «Отдайте! » Нам за него пятьсот рублей дадут. Если у тебя есть пятисотка, забирай блохастого, — сказал высокий, пнув щенка ногой в живот.

Тот, жалобно взвизгнув, дернулся изо всех сил.

— У меня есть! Вот, возьмите! — Валерка протянул парню деньги. — Ровно пятьсот рублей. Мне мама дала на учебники, а я забыл отдать.

Второй парень ловко выхватил купюру.

— Пошли, — подмигнул он высокому. — А то живодерка уедет.

Громко хохоча, парни потащили щенка к выходу.

— Подождите! Вы куда?! — потрясенный Валерка побежал за ними. — Я же вам заплатил!

— Иди куда шел, пока не получил! — обернулся к нему высокий.

— Спасибо за материальную помощь, — кривляясь, поклонился второй.

«Гады! Обманщики! Живодеры! » — Валерку накрыла горячая волна ненависти. Не раздумывая, он схватил щенка на руки и бросился бежать. От неожиданности высокий отпустил веревку.

— Держи его! — закричал он оторопевшему от удивления дружку.

Парни помчались за беглецом. Догнав Валерку, они повалили его на землю и принялись бить. Щенок, оказавшись на свободе, дал деру.

Живодеры били Валерку ногами долго и с удовольствием. Прохожие, видевшие это, пряча глаза, торопились пройти мимо. Насытившись жестокостью, парни ушли. Избитого до полусмерти мальчика подобрал проходивший мимо военный. Он не стал вызывать «скорую» и отвез его на своей машине в ближайшую больницу.

— Имя, фамилия, дата рождения? — медсестра приемного отделения достала чистую анкету.

— Капитан Кораблев, то есть Петр Николаевич Кораблев, родился 17 августа 1955 года, — продиктовал спаситель.

— Мне нужны данные мальчика, — улыбнулась женщина.

— Я ничего о нем не знаю. Подобрал избитого паренька в Тверском саду. Он до сих пор без сознания. Надо его быстрее врачу показать!

— Бомжик, наверное, — медсестра посмотрела на Валерку, неподвижно лежащего на кушетке. Измазанный в грязи, в порванной одежде, он действительно напоминал беспризорника. — Много их сейчас таких, никому не нужных, — вздохнула женщина. — Наши врачи бомжей не любят. Страховых полисов у них нет, денег тоже, одна грязь и головная боль. Так они говорят.

— Да какая разница — бомж он или нет?

— Для меня никакой, а для врачей, видимо, есть. Вы не нервничайте. Как врач освободится, так сразу вашего мальчика посмотрит.

После УЗИ стало понятно, что Валерку надо срочно оперировать.

У него была большая кровопотеря, порвана печень. Крови нужной группы в больнице не нашлось.

— Надо заказывать или донора искать, — сказал капитану Кораблеву дежурный врач.

— Так ищите! — закричал тот, не сдержавшись.

— Вы к дежурному хирургу подойдите. Может, договоритесь с ним, — тихо сказала отчаявшемуся мужчине медсестра.

— Крови в больнице нет, — подтвердил хирург слова дежурного врача, — но за десять тысяч можно найти. Кстати, операция стоит пятьдесят.

— У меня нет с собой таких денег, — вздохнул капитан. — Доктор, вы прооперируйте мальчика сейчас, а я вечером привезу деньги. Хотите, домой к вам привезу?!

— Нет, так я не могу. А если вы не приедете, кто будет платить? Привезете деньги, тогда и будем оперировать.

— Вы человек или кто? — сквозь зубы процедил капитан.

— Человек, которому надо кормить семью, — спокойно ответил хирург и скрылся в ординаторской.

Капитан спустился в приемный покой.

— Парень, ты пока полежи здесь, а я скоро приеду, — он погладил Валерку по голове. — Ты держись! Я быстро!

Капитан бросился к машине, на ходу соображая, кому из друзей можно позвонить.

— Саша, как дела? — Катерина набрала номер мужа.

— Все хорошо, Катюша. У меня тут кое-что наклюнулось, так что завтра поедем за обновками.

— Ты у меня не муж, а чистое золото! — промурлыкала довольная Катерина. — С меня борщ!

Она принялась чистить овощи, поглядывая на часы — сын запаздывал со школы. «Наверное, снова на собачью площадку пошел, — улыбнулась Катерина. — Надо все-таки купить ему собаку».

Валерку переложили на каталку, освободив место в боксе для следующего пациента.

— Пить, — еле слышно попросил он, придя в сознание.

— Потерпи, пить тебе пока нельзя, — отозвалась пробегавшая мимо медсестра.

Вернувшись, она обтерла грязь с лица мальчика, провела влажной салфеткой по его губам.

— Марина Петровна, а чего больного наверх не забирают? — обратилась к ней мывшая пол пожилая санитарка. — Совсем молоденький мальчонка, у меня внук такой же, — заглянула она Валерке в лицо. — Где его родители?

— Бомжик он, судя по всему. Его в парке военный подобрал. Он за деньгами поехал. Как привезет, сразу мальчика и поднимем в отделение.

— Марина Петровна, я знаю, что вы верующая. Вот, скажите мне, если Бог действительно есть и Он всемогущий, то почему допускает, чтобы родители своих детей бросали? Убийства, жестокости допускает? Взял бы и навел порядок на земле. Чтобы не было бедности, болезней, жадности, зависти.

Я вам, Наталья Ивановна, отвечу, как могу, — немного подумав, ответила Марина Петровна. — Простите, если нескладно скажу. Я все-таки не богослов. Бог — это абсолютная Любовь. Она как скрепляющий цемент. Не станет ее, и все рухнет. Судя по тому, что зла в мире с каждым днем все больше, любви на земле остается все меньше. Зло творятсами люди. Перед каждым человеком, вне зависимости — верующий он или нет, ежеминутно стоит выбор между добром и злом. Нагрубить соседу в автобусе или промолчать в ответ на его грубость. Подать просящему милостыню или отвернуться от него. Сказать правду или обмануть. Украсть или нет. Бросить больного ребенка, чтобы он не мешал жить, как тебе хочется, или посвятить ему свою жизнь. Бог дал человеку свободу воли, поэтому ответственность за происходящее на земле лежит на людях. Если бы мы всегда выбирали добро, то мир был бы другим.

— Предположим, что я с вами соглашусь. Но почему Бог не наказывает этих мамаш-кукушек. Небось, если бы у этого ребенка была нормальная мать, он не оказался сейчас у нас.

— Человек сам себя наказывает. Наши беды и болезни — это следствие нарушения заповедей, или, скажу для вас понятнее, нравственных законов.

— Разве дети виноваты, что их родители уроды?

— Я бы так категорично не выражалась. Не наше дело судить других. В себе бы разобраться, — вздохнула медсестра. — Что там с нашим бомжиком? Что-то он совсем притих.

Она наклонилась к мальчику. Тот едва дышал.

— Врача! Позовите врача! — заметались женщины. На их крик из бокса вышел хирург, осматривавший нового пациента.

— Что вы так кричите? Что случилось? — спросил он.

— Мальчик умирает! Что делать, Александр Борисович? — воскликнула медсестра.

— Какой мальчик?

— Тот, которого военный привез.

Врач подошел к каталке и, увидев Валерку, закричал.

Капитан Кораблев нашел деньги быстро, но ехать за ними пришлось на другой конец города. В городе, как обычно, были пробки. Петр Николаевич добрался в больницу только к вечеру.

— Вы куда? — остановил его старик- вахтер. — У нас карантин, посещения больных запрещены.

— Мне за операцию мальчика надо заплатить. Это срочно. Он, наверное, до сих пор в приемном покое лежит.

— Так это вы сына нашего хирурга привезли? Об этом случае вся больница гудит.

— Нет, мой — беспризорник. Слушайте, пропустите меня! У меня каждая минута на счету!

— Так ваш беспризорник и есть сын нашего хирурга, Александра Борисовича. Его уже прооперировали. Он сейчас в реанимации.

Петр Николаевич вышел из больницы и без сил опустился на мокрую скамейку. Дождь-связист выстукивал азбуку Морзе по металлическому козырьку. Ветер обрывал с клена листья-ладошки.

ПЕСЧИНКИ

Однажды в детстве я увидела песочные часы. «Внутри них находится время», — сказала мне мама. Я была потрясена: оказывается, время можно увидеть. Вот оно — тонкой желтой струйкой перетекает по узкому стеклянному горлышку сверху вниз. Необычные часы меня заворожили. Я несколько раз переворачивала их, наблюдая за утекающим временем... Жизнь похожа на песочные часы. Только их никто не запустит обратно. Нужно помнить об этом и беречь каждое мгновенье-песчинку, которая, как плевел, можетбыть пустой или, как здоровое зерно, может дать свой плод. Я бережно достаю из памяти свои песчинки. Каждая из них наполнена воспоминаниями...

Апрель 1975-го

Ленинград — город, где родилась я и моя мама. Апрель 1975-го. Мне десять лет. После школы, быстро сделав уроки, я еду к бабушке на работу. Еду через весь город сначала на троллейбусе, затем на метро до станции «Площадь мира».

«Уступайте места старикам, пассажирам с детьми и инвалидам», — просит на каждой станции голос известного всем актера. «Зачем он все время говорит о том, что все и так знают, — думаю я. — Нас же в школе этому учат». Чтобы то и дело не вскакивать (для меня все люди после сорока кажутся старыми), я не сажусь вообще, хотя читать стоя неудобно. Но моя книга настолько интересна, что я ничего не замечаю.

Я — книгочей. Так меня называет школьный библиотекарь, у которой я беру книги несколько раз в неделю. Читать для меня так же необходимо, как дышать. Открыв книгу, я мгновенно погружаюсь в сюжет, переживаю за героев, плачу над несправедливостью, радуюсь победе добра.

Мне десять лет, и мое сердце любит всех людей, но больше всех, конечно, я люблю маму. Потом бабушку Славу.

— Поезд прибыл на станцию «Площадь мира», — напоминает мне невидимый актер. Я, зачитавшись, чуть не пропустила нужную станцию.

Март встречает меня ярким солнцем и весенней капелью — это горькими слезами плачет залежавшийся на крышах снег. Вприпрыжку бегу на Гороховую улицу, в продовольственный магазин, где моя бабушка — замдиректора. Холодные капли падают то на нос, то на голову. Мне смешно. Так и иду с улыбкой во весь рот в распахнутом клетчатом пальтишке. Весна!

Прохожу мимо парикмахерской, где обычно стрижется моя мама. «Мамочка, как я тебя люблю! — ликует сердечко. — Что для тебя сделать? Чем тебя порадовать? »

Песчинки времени, связанные с мамой, самые радужные. Они просто искрятся любовью.

Чтобы порадовать маму я в семь лет решила научиться готовить. Начала с простого блюда — с яичницы. Поставила на огонь сковородку, лихо разбила и вылила на нее яйца, и ушла в комнату читать. О яичнице мне напомнил черный дым, ввалившийся в комнату, и запах гари.

«Пожар», — поняла я и побежала к соседям. К счастью, те оказались дома и сняли с плиты раскаленную докрасна чугунную сковороду с углями. Мама не ругала меня, только посмеялась.

Готовить я все-таки научилась. Щи и котлеты стали моими фирменными блюдами. Котлеты меня учила готовитьбабушка Слава, в крещении Серафима. Господь дал ей 96 лет жизни, наполненные удивительным жизнелюбием и трудолюбием, несмотря на все трудности, болезни и скорби, сопровождавшие ее до самой смерти.

Наконец я спускаюсь в знакомый полуподвал на Гороховой. Это и есть бабушкина вотчина. В кабинете никого нет, и я иду в холодную, вечно продуваемую подсобку, где бабушка принимает товар и сама же его фасует. Целую ее щеку, пахнувшую «Серебристым ландышем», надеваю фартук и встаю к весам. Ведь я приехала помогать!

Эх, опять квашеная капуста! Я немного огорчена. Доставать из деревянных огромных бочек капусту мне трудно. Через час, когда руки окончательно заледенели, заканчиваю работу и иду в кабинет директора пить чай. После, совершенно счастливая, собираюсь домой. На Садовой улице, увидев женщину с тяжелой сумкой в руках, бросаюсь к ней: «Давайте я вам помогу! » Та соглашается, и мы вместе идем к метро.

К дому я не подхожу, подлетаю, словно наполненный радостью воздушный шарик. Как здорово жить!

С чего начинается Родина

В 1976 году я пришла записываться в хор ленинградского Дворца пионеров. Несмотря на мой неважный слух, меня приняли и определили петь вторым голосом. Теперь два раза в неделю я садилась в троллейбус и ехала через весь город в прекрасный дворец на Невском проспекте. Одной из моих любимых песен была «С чего начинается Родина». Конечно, многие слышали ее в исполнении Марка Бернеса, но наш детский хор пел ее особенно трогательно.

С молчаливого согласия общества исчезла из паспортов графа «национальность», переписана в очередной раз история великой России. Что только несделано, чтобы превратить молодые поколения из разных стран в людей мира сего: одинаковых, обезличенных потребителей, думающих исключительно о деньгах и благах, ими обеспеченных. Сегодня размыты границы нравственности и слово «Родина» будет окончательно стерто из человеческой памяти, как слова: «честь», «совесть», «целомудрие», «истина», «блуд», «грех». Захлебывающийся грязью, пошлостью, развратом и воровством мир истерически хохочет над всеми, кто пытается ему сопротивляться, не понимая, что смеется он под чужую дудку над своим же концом.

У каждого из нас своя Родина, свой кусочек земли, со своими координатами долготы и широты. Но кроме земной составляющей есть и более глубокое понятие Родины. Для меня, прежде всего, это православие, великие битвы, выигранные русским народом, почитание монархии, уважение к памяти всех погибших за великую Россию.

Моя Родина начинается с кусочка земли на Карельском перешейке. Там, больше пятидесяти лет назад, мой дед построил дачу, небольшой домик, в котором проходили летние месяцы моего детства, да и юности тоже.

Наше крохотное садоводство до сих пор стоит в сосновом лесу на берегу извивающейся тонкой желтой лентой реки Вьюн. Эта земля когда-то принадлежала Финляндии, крестьяне-суоми строили на ней хутора, разводили скот. От их добротных домов до сих пор кое-где сохранилась удивительно ровная кладка стен да стесняющиеся своей неприглядной старости фундаменты. Однажды на нашей ухабистой дороге появился огромный двухэтажный автобус с очень старыми людьми. Это финны приехали посмотреть на место, где они родились, где прошло их детство. Приехали повидаться со своей Родиной.

Кроме останков хуторов о суоми напоминают бесконечные ленты лесныхокопов, выкопанных в Финскую войну, глубокие воронки от упавших в лес бомб, хитро построенные блиндажи.

Следы войны мне, девочке, никогда не были интересны. Меня манил сам лес. Малышкой я ходила с мамой на озеро, с дедом — по грибы. Дедушка — страстный грибник — редко брал меня с собой: я умудрялась собирать грибы не только на своей, обозначенной им полосе.

Детей в нашем садоводстве кроме меня не было, поэтому все каникулы я проводила в вынужденном одиночестве. Сначала я скучала по общению и играм, потом привыкла. Я много читала, помогала взрослым в огороде и по дому, гуляла в лесу, наблюдая за его жизнью, слушала пение птиц и тут же придумывала, о чем они говорят. Ели нежно задевали меня пушистыми лапами, валежник ловил меня сухими руками-ветками: все давало пищу моему воображению, превращалось либо в игру, либо в сказку.

С возрастом я стала более внимательной к окружающему миру: подолгу слушала тишину или шум ветра, училась различать птичьи голоса, понимать следы животных, разбираться в душистых запахах. Лес для меня стал любимым другом. Собирая ягоды и грибы, я не забывала благодарить его за щедрые дары. А сколько сказок дал мне лес, сколько образов! Вот корявый пень спрятался за старой березой. На нем целая куча опят! Но я-то знаю, что это леший заманивает опятами жадных грибников в бурелом. Вот ветерок ласково погладил золотистые невесомые головки высохшей от солнца болотной травы. Так и хочется сделать несколько шагов, чтобы ее погладить. Но и в эту ловушку я не попадусь. Мне хорошо известно, что кикимора только меня и ждет. Скучно ей одной на болоте, вот и дует она на травы, претворяясь ветерком.

Моя детская кроватка стояла у окна, и каждый вечер, засыпая, я смотрелана небо, на облака, облекая их в формы животных и растений. Помню, в какой восторг меня всегда приводила утренняя роса на траве. Как она прекрасна и как хрупка ее красота! Ведь пройдет несколько минут — и сверкающая капелька испарится вместе с отраженным в ней кусочком неба, цветком, травой, солнечной искоркой.

Только Любовь может создать такую благодатную, всегда радующую красоту.

* * *

Чем старше я становлюсь, тем больше люблю и ценю общение с детьми, особенно с малышами. Их чистота, наивность и беззащитность так притягательны для нас, взрослых.

Помню, в детстве, стоило мне проснуться, и, стряхнув остатки сонной паутинки, моя душа омывалась теплой волной радости. Раньше мне казалось — радости беспричинной, но сегодня я понимаю —благодатной. Детское сердечко любит всех, всему радуется, всем доверяет, всему верит.

Детки, как жучки-святлячки, светятся яркими огоньками талантов, но мир заполняет тусклая серая масса взрослого большинства. Куда подевали люди свои огоньки, идя по дороге?

Трудно поддерживать в себе огонь, да и лень порой.

С каждым неправильным шагом мы теряем свет и тускнеем, сами того не замечая. Сереем и слепнем одновременно, словно личинки, упрятанные в плотные коконы своего представления о жизни. Трудно увидеть свет сквозь плотную серую массу, но Господь милостив и каждому из нас дает возможность вырваться из удушливых иллюзий и прекрасной бабочкой вылететь навстречу жизни, наполненной светом, цветами, дождем, свежим воздухом.

Где, когда я впервые оступилась, пошла, повинуясь злой воле? Как, почему эта воля появилась в моей жизни и сталадиктовать свои правила? Я много размышляла над этими вопросами, отматывая назад раз за разом нить жизненных событий в поисках первого греховного узелка. Рассматривала ее, медленно перебирала пальцами год за годом, месяц за месяцем, день за днем и... нащупала.

Первым узелком, изменившим прямой вектор моей жизненной нити, был детский обман. Случилось это, когда мне было семь лет. Я училась в первом классе, и меня заинтересовали деньги, о которых я раньше не думала: не было повода. Теперь же родители стали давать мне мелочь на школьный буфет, где продавались столь любимые мною горячие, румяные, хрустящие с пылу с жару ватрушки с повидлом, семь копеек за штуку. Как-то мамина подруга привезла мне подарок — бусы из цветных ракушек. Бусы мне очень нравились, но ватрушки... в школе их запах преследовал меня постоянно. Он растекался по рекреации, заползал в класс, проникал ко мне в ноздрии настойчиво, даже нахально манил меня в школьный буфет и требовал купить ватрушку. И тогда я решила порвать бусы и продавать ракушки одноклассникам поштучно, по копейке за ракушку. Идея тут же была воплощена, и вожделенные ватрушки посыпались в мое чрево. Маме я ничего не сказала, хотя мне и хотелось. Поселившийся во мне обман не давал покоя. Мне было стыдно, но вкрадчивый голос довольного чрева уверял меня, что я не делаю ничего плохого. Моя торговля длилась недолго. На ближайшем родительском собрании мама вместо обычных похвал в адрес дочери услышала, что та спекулирует ракушками. Она была потрясена.

Мне было очень стыдно. Я искренне со слезами просила у нее прощения, обещала, что больше не буду обманывать, но яд лукавства уже проник в мою душу, и следующая ложь далась мне легче первой. Падший ангел делал свое дело.

Моя жизнь — песочные часы в один конец. Время, отмеренное мне, струится сквозь меня, и каждая песчинка оставляет в сердце свой след.

Я смотрю на свою ладонь, разрезанную линиями. Что это — карта моей жизни? Или это очередной подарок падшего ангела, смущающего истину?

Я стремлюсь к истине, словно бабочка к яркому свету.

Обжигая крылья, я отлетаю на мгновенье и снова стремлюсь к ней. Я еще не понимаю, что влечет меня к истине — огню. Но я точно знаю, что не хочу быть одним из миллиардов серых коконов не родившихся бабочек, плотным слоем покрывающих землю.

Любовь. Это она яркими огоньками светится в детях. Ее свет мы теряем с годами, превращаясь в коконы. Мир говорит, кричит, поет, визжит о любви, забыв, что любовь можно услышать лишь в тишине.

В погоне за иллюзиями мы не слышим, что сказал нам святой апостол Павел, один из двенадцати апостолов:

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится [3].

И рвутся коконы, являя на свет прекрасных бабочек!

***

Мою первую учительницу звали Галина Павловна. Она любила детей и была прекрасным педагогом. Помню, что, окончив начальную школу, мы расставались с ней со слезами. Если кто-то из нас заболевал, Галина Павловна всегда навещала больного и занималась с ним, чтобы он не отстал. Галина Павловна учила нас не только читать, писать и считать. Она говорила с нами о самых важных вещах: о любви к Родине, к родителям, о дружбе, о чести и совести. Будучи честным и добрым человеком, она и нас учила всегда быть такими.

В четвертом классе руководство над моим классом приняла учительница литературы Раиса Григорьевна. Она чем-то напоминала мне первую учительницу, но была⁷старше ее и строже. Раиса Григорьевна была не только талантливым учителем, но и владела художественным чтением. Она могла так прочитать отрывокиз любого, даже казавшегося нам неинтересным, произведения, что после мы запоем читали его от корки до корки.

Педагог, как скульптор, может ваять из мягкой детской души, что ему угодно. Из рук талантливого трудолюбивого художника с любящим сердцем выходят прекрасные вещи, остающиеся в вечности, из рук человека гордого и амбициозного, как правило, получаются вещи одного дня.

Раиса Григорьевна прекрасно разбиралась в русской классической прозе и в поэзии и прививала нам свой вкус. Пушкин, Лермонтов, Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Блок, Есенин, Саша Черный — стихи этих прекрасных поэтов читали мы нараспев на литературном кружке.

Помню, как в девятом классе мы увлеклись стихами Эдуарда Асадова. Берущие за сердце строки, животрепещущие темы не могли оставить юношестворавнодушными. Но учительница была невысокого мнения о творчестве нашего кумира и безжалостно его критиковала. Мы с ней не соглашались. «При чем здесь правильность рифмы? Читая его стихи, хочется стать лучше», — думали мы. Я благодарю Бога за то, что Он послал мне такую учительницу русского языка и литературы. Если бы я в то время понимала, насколько важен в нашей жизни родной язык! Как важно писать и говорить грамотно, не используя сленг и слова-паразиты. Каждое слово несет в мир либо хороший посыл, либо дурной. И никак иначе.

Помню, как впервые в жизни, стоя в школьной очереди в буфет, я услышала матерное слово. Вечно спешащие старшеклассники ворвались в столовую и, расталкивая малышей, прорывались к стойке за свежей сдобой. Я оказалась на пути у одного из них. С силой пихнув меня в бок, он грязно выругался, добавив к святомуслову «мать» мерзкую приставку. Меня словно ошпарило кипятком. Не чувствуя боли от удара, позабыв обо всем, я вышла из очереди и зарыдала. «Он оскорбил мою маму! Маму мою оскорбил! » — стучало молотком по сердцу. Сегодня матом ругается и стар и млад, не подозревая, что этим люди оскорбляют себя, своих матерей, жен, сестер. Ученые доказали, что мат имеет огромную разрушающую силу. Грязные ругательства радуют и подпитывают лишь врагов человеческого рода. Для людей они смертельно опасны, как и все, что очерняет наши души.

Раиса Григорьевна была убеждена, что детям с раннего возраста необходимо читать русских классиков, которые заботливо писали и для малышей и подростков, заставляя юного читателя сопереживать своим героям, брать с них пример. Ни в одной стране мира нет литературного наследия, подобного тому, что оставили нам русские писатели с XVIII века дореволюции. Произведения Достоевского, Гоголя, Пушкина, Лескова, Бунина, Пришвина, ранние работы графа Толстого, Мельникова-Печерского и других писателей и поэтов — это бесценные жемчужины в короне нашей великой России. И мы гордимся ими.

Сегодня, к великому сожалению, школа перестала быть колодцем с чистой питьевой водой. Источники знаний завалены мусором — огромным количеством ненужной и даже вредной для детей информации, не дающей пищи ни уму, ни душе. Но во многих домах стоят на книжных полках собрания сочинений русских классиков. Никто не может нам запретить протянуть руку и взять сборник русских народных сказок или сказок Пушкина, книгу «Повести Белкина» или «Война и мир», «Очарованный странник» или «Идиот», чтобы прочитать эти произведения вместе с ребенком и посеять в его сердце живое зерно, как когда-тосеяли в нас зерна прекрасной русской литературы наши учителя.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 111213 14 Следующая ⇒