Рогалёва, И. С. 5 страница

— Разве ты не знаешь, что большинство наших политиков — импотенты? — удивилась та Марининой неосведомленности. — Политика вытягивает из них всю энергию. Кто тебе мешает завести роман на стороне?

— У меня брачный контракт. В случае измены с моей стороны я при разводе не получу ни цента. Кстати, работу я в этом случае тоже потеряю.

— А что будет, если муж тебе изменит?

— Муж? — горько рассмеялась Марина. — С кем он мне изменит? Разве что с диваном в собственном кабинете.

— Тогда послушай, что я тебе скажу. В случае победы ты заплатишь мне пять процентов от полученной после развода суммы.

— Три процента!

— Окей!

Женщины с видом заговорщиков чокнулись фужерами.

Вскоре в газете, где работала Маринина приятельница, были опубликованы фотографии конгрессмена в объятиях горничной одного из европейских отелей, куда он выезжал на деловую встречу. Крыть неверному мужу было нечем, он всенародно каялся, просил у Марины прощения, клялся, что все произошло случайно, рассказывал что-то о странном вкусе заказанного в номер виски, принесенного роковой горничной, но развода таки не избежал. Большая часть состояния изменщика перешла к обманутой жене, ее приятельница-журналистка открыла свое издание, а бывшая горничная купила домик на Лазурном побережье.

Укрепившись материально, Марина, наконец, позволила себе влюбиться. Чувства оказались взаимными, и вот она замужем за красавцем Марчелло, миллионером, звездой итальянской сборной по футболу, и даже готова родить ребенка. Но устав от ревности жены, Марчелло бросил ее через пять лет, точнее, отбросил, словно футбольный мяч своим знаменитым ударом. История их развода прогремела на всю Европу: Марина не хотела терять футболиста, но сердце итальянца уже принадлежало другой. «Ради любимой женщины я готов отдать жене все, что имею», — опрометчиво заявил он и... отдал. Так что к пятидесяти годам Марина имела серьезное состояние, десять процентов от которого она каждый год исправно перечисляла в фонд «Вода и камень».

Работа на шоу ей приелась, и она закончила свою карьеру. Мистер Терафим бывшую телеведущую не беспокоил, и она забыла о нем, живя ради удовольствий, которые ей давали путешествия, дорогие наряды, драгоценности, вкусная еда, алкоголь и мимолетные любовные интрижки. С годами Марина стала очень похожа на мать, которая скончалась на столе пластического хирурга, делая в семьдесят лет очередную подтяжку лица. «Тянули лицо, а порвалось сердце» — так прокомментировал врач ее смерть.

Марина помотала головой, отбрасывая воспоминания.

«Зачем мне жить? — вдруг подумала она. — Ради чего? »

Чтобы лучше думалось, она заказала еще виски с колой. «Не буду я никого искать», — решила она, допив коктейль. Но это был вывод ума, в сердце же теплилась надежда, что мистер Терафим, вопрекивсему, изменит условие и все останется как прежде. Заказав еще виски под неодобрительным взглядом Быстрова, Марина открыла глянцевый журнал.

Глава 10

«Сколько же она выпила? По-моему, не меньше пяти порций. Не выношу пьющих женщин, — поморщился Борис. — Впрочем, какое мне дело? Вот актер Самарин очень даже симпатичный, я бы с ним кофе попил, и не только. Брутальный мужчина, а бицепсы у него, ах! Представляю, сколько силы таится в его руках. И зачем ему эта противная Анна? Про нее такое говорят! Я-то думал, что мистер Терафим приходит только к нашим. Нет, ну каков обманщик?! Наобещал мне с три короба. Не помню, чтобы в контракте говорилось о каких-то сроках. Я думал, что Терафим душка, а он гнилушка! Что мне теперь делать? Родителей-то уженет. Кто знал, что они окажутся такими примитивами? Что особенного в том, что мужчина любит мужчину? Скоро нас станет не меньше натуралов, тогда посмотрим, кто возьмет верх. Детей мы уже можем усыновлять. Жаль, что за наследниками мы вынуждены обращаться к женщинам. Нет, ну какое потомство может дать такая пьяница? »

Он снова посмотрел на Марину. Та, поймав его взгляд, сморщила нос. Их неприязнь была взаимной.

«И какой мужчина захочет с ней отношений? — Борис подлил себе минералки. — Если бы женщины знали, что чем бесстыднее и откровеннее они себя ведут, тем менее интересны для мужского пола. А эта бесконечная реклама прокладок, косметики и прочих вещей, которые надо тщательно скрывать, а не выставлять напоказ. Интим, вывернутый наружу, кроме чувства брезгливости ничего не вызывает. Сначала юноша разочаровываетсяв женщинах, а потом очаровывается мужчинами». Борис плотоядно облизнулся.

Боренька родился в Москве. Его родители и думать не могли, что их отпрыск станет извращенцем. Именно таковыми считал содомлян отец Бориса, директор крупного металлургического предприятия. Его милая заботливая жена души не чаяла в единственном сыне, которого родила далеко за тридцать. Боренькина комната была самой светлой в квартире, матрасик — самый мягкий, одеялко — самое теплое.

Отец с раннего утра до позднего вечера пропадал на заводе. В единственный выходной он регулярно посещал баню и всегда брал с собой сына, не догадываясь о том, что мальчик с трудом терпит эти походы. В красном кирпичном здании бани царил грубый мир уродливых тел, появляющихся словно привидения из плотного белого пара. Боренька ненавиделбольно хлещущие веники, грубые банные шутки, а от запаха дешевого мыла его тошнило.

Каждый раз, когда отец начинал собираться на помывку, ему хотелось заплакать, затопать ногами и закричать, что в эту противную баню он больше не пойдет. Но мальчик не делал этого, интуитивно чувствуя, что перечить отцу-добытчику нельзя. Поэтому он отрывался на беззащитной в своей любви матери, часто доводя ее до слез криками. Однажды в истерике он прокричал, что ненавидит отца, и тогда впервые в жизни мать дала ему пощечину. После она со слезами просила прощения, и шестилетний Боренька простил ее за обещание купить новый велосипед. А что? За все в жизни надо платить!

Наступила перестройка. По стране танковой колонной прошла приватизация, давя и круша на своем пути легкую и тяжелую промышленность. Закрывались заводы и фабрики, но некоторыепредприятия выжили, благодаря усилиям и находчивости их руководителей.

Однажды отец Бориса пришел домой раньше обычного и, выкладывая из портфеля на стол праздничный набор продуктов: бутылку коньяка, копченую колбасу, шпроты и шоколадные конфеты, взволнованно объявил, что отныне он не директор, а владелец завода. «Профиль производства придется менять, — сказал он — но главное, что завод будет работать».

Теперь отец пропадал на заводе всю неделю и ненавистные походы в баню для Бореньки закончились.

В первый класс мальчика приняли в одну из лучших столичных гимназий, но мать гордилась этим недолго. На первом же родительском собрании ей сообщили, что Борис неуправляем и делает все, что ему взбредет в голову.

«Он может запеть на уроке, затыкает уши, чтобы не слышать замечаний учителя, без разрешения выходит из класса. Ондаже пробовал курить со старшеклассниками, — перечисляла Борины провинности завуч. — Он у вас что, ненормальный? » — закончила она вопросом свой монолог.

«Нормальный, — испугалась мать, — только немного избалованный».

«Если так будет продолжаться и дальше, то вам придется перевести его в другую школу, несмотря на ремонт актового зала, оплаченный вашим супругом», — предупредила завуч.

Вернувшись домой, мать впервые выпорола сына. Боренька притих и взялся за ум. Повешенный на видное место ремень пробудил желание учиться. У мальчика оказались прекрасные способности к математике, и не только. Он успешно заканчивал третий класс, когда в гимназию пришли педагоги из балетной школы в поисках юных дарований. Обнаружив у Бореньки прекрасную растяжку и нужную вывернутость ступней, они пригласили его в училище. Мать не возражала, надеясь, что строгий балет приучит сына к дисциплине, к тому же танцевать Бореньке нравилось.

На новом месте учебы мальчик заметил нечто странное: балетные мальчики и девочки друг другом интересовались мало, записками, как было принято в обычных школах, на уроках не перекидывались, учебниками не дрались. Длинноногие юные балерины перелетали из класса в зал стайками, не оглядываясь на одноклассников, щебеча на лету словно заклинания: battement, demirond, ronddejambparterre, ronddejambenl’air, en. Также обособленно держались и мальчики.

В балете Борис делал явные успехи: его батман и элевация вызывали восторги педагогов и зависть учеников.

Мальчику было тринадцать лет, когда его отец пришел к вере и начал активно воцерковляться. «Раньше я по воскресеньям чистил тело, теперь чищу душу», — говорил он жене, которая отнесласьк переменам в духовной жизни мужа без особой радости. Как-то отец взял Бориса на службу. В храме мальчику-подростку понравилось. Он подружился со священником, начал читать христианскую литературу и много времени проводил в церкви.

С одной стороны, мать была довольна переменами в характере сына: Боренька начал относиться к ней уважительнее, стал заметно честнее; с другой — боялась, что Церковь затянет единственную кровиночку и Боренька подастся в попы, вместо того чтобы стать мировой звездой балета, что было вполне возможно с его талантом.

Борис не скрывал от товарищей своего увлечения православием. Он любил с отрешенным видом рассуждать о монашестве, одевался только в черное, носил на руке браслет в виде четок. В училище его прозвали монахом. Борис стал популярной личностью, им заинтересовались, о нем заговорили и зашушукались не тольков училище, но и в Большом театре, где ученики танцевали в кордебалете. Девочки стали с ним флиртовать и приглашать на свидания. Но «монах» был равнодушен к девичьим прелестям.

В выпускном классе на Бориса обратил внимание Марат, один из солистов Большого театра. Дружба с такой личностью льстила самолюбию Бориса, к тому же Марат обещал ему протекцию в карьере. Мужчина и юноша подружились. У них оказалось много общего: оба любили европейскую живопись, мечтали о путешествиях по миру. Одновременно Марат открывал младшему товарищу книги западных авторов, тонко и заманчиво описывающих однополые отношения. Под влиянием старшего друга взгляды Бориса на содомский грех изменились; он оставил чтение душеспасительной литературы, погрузившись в книги противоположного толка. «Содомская любовь для избранных. Мы особые люди, у нас другое строениедуши: нежное, тонкое, чувственное», — внушал ему Марат. «Что плохого в любви? — размышлял Борис после подобных бесед. — Зачем Бог запретил мужчинам любить друг друга? Получается, что Бог меня обманул! »

Марат был опытным соблазнителем. Борис легко поддался искушению, найдя себе множество оправданий. Его вера иссякла, от увлечения монашеством осталась лишь привязанность к черной одежде. Теперь, переступив черту, Борис мечтал о богатстве.

Зверь в образе мистера Терафима не заставил ждать своего ловца. Боренька встретил ухоженного иностранца у служебного входа в Большой. Взглянув на незнакомца, он почему-то сразу понял, кто перед ним.

— Хотите внести в контракт дополнительные пункты? — весело поинтересовался мистер Терафим у читающего документ юноши. — Может, вы хотите кому-нибудь причинить боль?

— Как вы догадались? — поразился Боренька.

— А как же ваша вера? — усмехнулся незнакомец.

— Это была игра.

Борис витиевато расписался и вернул ручку владельцу.

— Возьмите на память этот маленький сувенир, — мистер Терафим, словно фокусник, достал из ладони кольцо в виде змеи. — Учтите, что снимать его нельзя. Накажу!

В этот же день Борис рассказал родителям о своих отношениях с Маратом и, разругавшись с отцом, ушел жить к любовнику в просторную студию рядом с училищем.

Стать звездой балета Бореньке не удалось. На репетиции выпускного спектакля он получил сложнейший перелом ноги, после чего с танцами пришлось покончить навсегда. Мать умолила отца взять Бориса к себе на завод хотя бы менеджером. Тот с трудом согласился. К его удивлению,

Сприходом сына дела предприятия резко пошли вверх. Борис осваивал новые регионы, открывал филиалы. Связь с Маратом он старался не афишировать. Отец, случайно увидев в желтой прессе фотографию сына в женском платье в обнимку с Маратом, схватился за сердце. Приехавший врач констатировал смерть от обширного инфаркта. Измученное сердце матери остановилось на девятый день после смерти любимого мужа.

Проводив родителей в последний путь, Борис с облегчением вздохнул: тайная жизнь закончилась. Вскоре Борис сменил стареющего Марата на розовощекого юношу. Совращая его, он чувствовал себя властелином человеческих душ. Вслед за новой пассией пришла следующая. Вседозволенность в совокупности с быстро растущим банковским счетом опьяняла и давала ощущение безнаказанности. Заповеди созданы для бедных, содомская любовь — для избранных, в этом он не сомневался.

Чувства Марата оказались на удивление долговечными. Он по сей день писал Борису нежные письма и посылал на день рождения цветы.

«Марат любит меня до сих пор. Он был готов ради меня на все. Вот кто мне нужен! » От радости Борис чмокнул терьера в нос.

Глава 11

— Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров, температура воздуха за окном минус восемьдесят градусов, до окончания полета осталось два часа, — сообщил пассажирам капитан лайнера.

Марина проснулась и, с трудом преодолев желание заказать виски, отправилась в дамскую комнату. На обратном пути к ней неожиданно обратилась дама в бриллиантах:

— Вы не могли бы на минутку присесть ко мне? — она схватила Марину за руку цепкой, пухлой ручкой, усеянной кольцами. — Я Аделаида. — Она назвала известную фамилию. — А вас как зовут? Ваше лицо мне знакомо, но я не могу вспомнить, где я вас видела.

— Марина. Я много лет вела шоу свободных женщин на канале IBC.

Она села рядом с дамой.

— Вы что-нибудь понимаете? Как вы думаете, мистер Терафим говорил серьезно? Я совершенно растерялась от всей этой информации, — горячо зашептала ей в ухо Аделаида. — Ведь нет никакого Бога. А контракт мы подписали с фондом «Вода и камень». Фонд нам и помогал. Я была уверена в том, что покупку наших душ они придумали, чтобы придать перчинку своему фонду. В наше время модно быть вампиром, колдуном или ведьмой.

— Я с вами согласна. О каком Боге может идти речь в наше время? Скольконароду летало в космос, но Бога и ангелов никто не видел. — Марина исподтишка разглядывала новую знакомую. «На вид около пятидесяти, ухожена, стильно одета, только эти бриллианты — такая безвкусица. Оставила бы только этот камешек в три карата, и все. Обычно в таком количестве драгоценности носят только арабские жены. По закону шариата муж в любой момент может выгнать жену за любую провинность. Причем взять из дома она может только то, что на ней. Поэтому арабки и носят на себе все, что у них есть», — усмехнулась она про себя, вспомнив мусульманок, приходивших в качестве героинь на ее ток-шоу.

Молодые женщины, одетые чаще всего в джинсы, с жаром протестовали против традиционных устоев своих стран. Выразительно сверкая глазами, все они говорили об одном: о том, как их притесняли в родных семьях, навязывали устаревшие правила поведения. «Мы хотим быть свободными! Хотим жить, какмы хотим! Общаться с мужчинами, делать карьеру, носить то, что нам нравится», — возмущались они. Американская массовка сочувственно поддерживала их бурными аплодисментами.

Марина знала, что эти мусульманки получали хорошие деньги от организаций, созданных для развала арабских стран. Еще она знала, что в США издавалось огромное количество художественной литературы и снималось множество фильмов для развращения арабской молодежи. Эту видео- и аудиоотраву обычно вручали после шоу всем гостям.

— Вы меня простите, дорогая, но мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Может, это будет последний разговор в моей жизни, — всхлипнула дама. — Кроме мужа и детей у меня никого нет, а они не то что не отдадут ради меня свою жизнь, лекарства мне не купят, даже если я буду при смерти!

— Я как-то смотрела передачу с вашим супругом, он отзывался о вас и детях с большой теплотой. Я тогда еще подумала, что такое бывает редко, — удивилась Марина таким откровениям.

— Он просто артист! — фыркнула дама. — Знаете, сколько он сменил любовниц за тридцать лет нашего брака?

— Честно говоря, мне это не интересно, — Марине не хотелось копаться в чужом грязном белье. Она привстала, чтобы уйти.

— Простите, дорогая, — Аделаида вцепилась в ее руку. — Умоляю вас, не уходите! Вы производите впечатление сильной, умной женщины, а я всю жизнь была безвольной и слабой. Единственный мужественный поступок, который я совершила, — подписала контракт с мистером Терафимом двадцать лет назад.

«Двадцать лет назад мне было тридцать», — подумала Марина, и вдругвспомнила свой тридцатилетний юбилей, который с размахом отмечала в Париже.

Муж снял для нее ресторан «Максим», пригласил петь Уитни Хьюстон, подарил сапфировый комплект от Тиффани. Марина, одетая в длинное серебряное платье, удачно оттеняющее ее серые глаза, радостно улыбаясь, принимала поздравления, но на душе у нее отчего-то было тоскливо.

Наконец гости собрались, настало время произнести приветственное слово. Поднявшись на сцену, Марина оглядела праздничный зал, наполненный ухоженными женщинами и холеными мужчинами. Увидев виновницу торжества, гости обратили лица к ней и притихли.

Вдруг Марине показалось, что все они на мгновенье лишились своих благопристойных масок, вместо них проявились их истинные, перекошенные от злобы, хищные, завистливые лица. Сбежав со сцены, она взглянула на себя в огромное зеркало: в нем — о, ужас! — отразилосьчто-то, напоминающее мерзкую гарпию. «Неужели это я? » — ее сердце бешено заколотилось. Плохо соображая, Марина вышла на улицу. Муж и гости, привыкшие к ее экспрессии, сделали вид, что ничего не случилось.

— В Латинский квартал, — скомандовала Марина своему водителю.

«Не понимаю, почему я испугалась? — задумалась она по дороге. — Ну увидела я свою и их внутреннюю сущность. Так я же знаю, какая я на самом деле. Все эти люди мне нужны только для поддержания статуса, на самом деле я их презираю. Впрочем, как и они меня. Мы только притворяемся добрыми, милыми и дружелюбными, в действительности каждый готов подтолкнуть другого к пропасти, чтобы убрать конкурента из зависти или просто от скуки. Добро — скучно, зло — будоражит кровь. Добро — рутина, нудное исполнение обязанностей. Зло — постоянная новизна ощущений, разгул страстей, свобода отобязательств! Именно поэтому оно так притягательно. Именно поэтому большинство людей сознательно выбирают зло. Без добра зло не может существовать. Зло паразитирует на добре, питается им», — неожиданно пришла ей мысль.

Марина вышла из машины и решила прогуляться по тихим улочкам Латинского квартала. Успокоившись, она остановилась у зеркальной витрины. «Ну вот, все в порядке, лицо прежнее. Наверное, этот кошмар мне просто померещился от духоты. Я по-прежнему красавица! — она поправила прическу. — Правильно говорят, что красивой женщине позволено больше, чем обыкновенной. Мне позволено все! »

Ее взгляд привлекли цветущие каштаны в конце улицы, над ними возвышался купол-луковица с золотым, сияющим на солнце крестом. «Надо же, церковь». Не отрывая глаз от креста, Марина направилась к храму.

— Подайте, ради Христа, мадам, — произнес чей-то голос на ужасном французском.

Марина увидела еще нестарого, бедно одетого мужчину с пустой коробкой из-под обуви в руках.

Она не любила нищих, убогих, калек. Своим видом они оскорбляли ее чувство прекрасного. Обычно, проходя мимо них, она отворачивалась, но сейчас, взглянув в светлые, какие-то детские глаза оборванца, Марина неожиданно для себя открыла сумочку, достала крупную купюру и протянула ее нищему.

— Это огромные деньги. Вы хорошо подумали? — поразился тот.

— Для меня это ничто, — сказала Марина по-русски и положила деньги в коробку.

Вы русская! Тогда понятно! — неожиданно заговорил по-русски нищий. — А я-то гляжу на вас и думаю, что таких красивых француженок не бывает. А вынаша! Спаси вас Господи! Вы в церковь идете? Так служба закончилась. Следующая только через неделю будет.

— Какая служба? При чем здесь церковь? — не поняла Марина. — Я просто шла мимо.

— А, понятно, — в глазах мужчины мелькнула грусть. — Тогда возьмите это. — Он протянул ей маленький календарик с видом храма. — А я пойду жену обрадую! Я здесь с женой живу. Мы сами с Украины приехали. Сначала у нас работа была, мы садовниками работали, а потом хозяин привел китайцев, они за половину нашей зарплаты согласились работать, а нас прогнал. Слава Богу, настоятель разрешил мне милостыню у ограды храма собирать. Эмигранты почти не подают, сами еле-еле концы с концами сводят. Нам ваших денег надолго хватит.

Мужчина поклонился и ушел.

«Странный какой-то, кланяется, как в стародавние времена», — усмехнуласьМарина и, перевернув календарь, прочитала: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». «Это не ко мне», — она бросила подарок в урну и пошла к машине.

По дороге Марина вспомнила, что уже где-то читала эти слова. Как-то в свой первый приезд в Америку она остановилась в гостинице в пригороде Лос-Анджелеса. В ящике прикроватной тумбочки оказалась Библия. Марина раскрыла Книгу машинально. Первые строки, на которые упал ее взгляд, были как раз о труждающихся и обремененных, сказанные Иисусом. Второй раз Книга открылась на заповедях Моисея.

Марина пришла к выводу, что жить по ним очень трудно, практически невозможно.

«“Не убий”. Это еще понятно. А “Не укради”?! Как можно не красть, если почти весь бизнес построен на воровстве, начиная с неуплаты налогов и заканчиваякредитованием? Зачем мучить себя? Ради чего я должна поменять свои привычки и взгляды? “Возлюби ближнего, как себя! ” Да с какой стати я должна кого-то любить? А как я могу любить Бога, когда с Ним лично не знакома? Прелюбодеяние — это вообще бред. В наше время хранить кому-то верность просто неприлично». Она убрала Библию на место. Настроение у нее почему-то испортилось. Вместо того чтобы веселиться ночь напролет, переезжая с друзьями из одного клуба в другой, Марина осталась в гостинице, отключила телефон и, приняв таблетку снотворного, уснула.

«А вдруг Бог все-таки есть? — Марина оглянулась на утопающий в зелени маленький храм. — Может, вернуться, зайти внутрь? Вдруг Бог ждет меня там? »

Но в этот момент раздался сигнал ее машины, словно напоминая об обязанностях. Надо было возвращаться к гостям.

Швейцар с невозмутимым лицом вновь распахнул перед ней дверь ресторана.

— Куда ты пропала, дорогая? — бросился к ней муж. — Приехал сам господин Саркази, чтобы тебя поздравить.

— Сколько ты ему за это заплатил? — пошутила Марина и, надев на лицо самую любезную маску, пошла навстречу именитому гостю.

Марина тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и прислушалась к Аделаиде, которая тарахтела без остановки.

Тогда все случилось из-за моей страсти к бриллиантам. Муж только начал строить свою карьеру, и у нас в доме появились первые серьезные деньги. Жена нашего приятеля показала мне кольцо, которое ей подарил супруг. Я попросила у своего такое же, но он мне отказал. Тогда я взяла все деньги, что были в доме, и купила кольцо сама, а к нему пару сережек — комплект из бриллиантов чистейшей воды. Узнав об этом, муж сильно разозлился и заставил меня сдать драгоценности обратно. Оказалось, что при его положении я не могла носить такой комплект. Там у них, — Аделаида ткнула пальцем куда-то вверх, — все не просто, все по статусу. Но я уже заразилась бриллиантовым вирусом и была готова на все, чтобы обладать драгоценными камнями. Не носить, нет! Просто держать их в руках, любоваться, надевать, пока никто не видит, а после убирать в сейф. Сейф в нашем доме появился сразу после назначения мужа на должность, — подмигнула она Марине.

«Разве можно выкладывать первому встречному такие тайны? — поразилась та. — На этих откровениях нечестный человек мог бы хорошо заработать».

— Кстати, вчера я заходила в «Сакс», в ювелирный отдел. Там очень испортился ассортимент.

«Я тоже была там вчера», — удивилась Марина совпадению. Вчера, выйдяиз «Сакса», она захотела пройтись по Манхэттену. Отчего-то ей нравились эти каменные джунгли. На одной из улиц она увидела стоящих в ряд разномастных проповедников.

Марина знала, что американцы — народ набожный, но крайне занятой. Им некогда вдаваться в тонкости вероучений. Главное, чтобы церковь была рядом с домом, служба не долгой, а взносы не обременительны. Молись по воскресеньям, помогай брату своему, и место в раю тебе обеспечено, свято верят они.

Проповедники провозглашали свои истины на отведенном для них месте. Один из них, тряся пустой мошной, во весь голос призывал прохожих к покаянию, другой пугал людей грядущим концом света, третий — адом, четвертый манил вечной радостью райского бытия. Бритый кришнаит в оранжевом балахоне распевал мантру, босиком приплясывая на грязном асфальте.

«Сумасшедший дом», — Марина опустила глаза и прибавила шаг, торопясь быстрее пройти мимо. «Кажется, закончились», — она подняла глаза и столкнулась со взглядом старого монаха, молча стоявшего перед деревянным ящиком с прорезью для денег. На черном одеянии сверкал православный крест. Белобородый старец смотрел ласково, с любовью, как „когда-то смотрел на нее отец.

«Ну вот, теперь придется давать деньги», — Марина раздраженно полезла в сумочку. Достав десять долларов, она пропихнула их в прорезь ящика.

— Спасибо, — мягко произнес священник. Он пристально посмотрел ей в глаза и добавил: — Приезжайте в монастырь святой Марии Египетской. Спросите отца Иоакима. Это я.

— Я в монашки не собираюсь, — передернула Марина плечами.

— А я вас и не приглашаю, — улыбнулся отец Иоаким. — Вас Сам Господь зовет. — Он протянул ей небольшую брошюру.

«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», — вновь прочитала Марина.

— Мне это ни к чему, — она вернула брошюру священнику. — И вообще, я завтра в Москву улетаю.

— Так вы русская, — обрадовался отец Иоаким. — Я был в России много раз. Вы бы сходили дома в храм, для вас это важно.

«Дома! А где он, мой дом? » — пришла к Марине грустная мысль.

— Я подумаю! — резко бросила она и быстрым шагом пошла прочь.

— Я стала заходить в ювелирные магазины, — тем временем говорила Аделаида, — рассматривать и примерять драгоценности, пока однажды мне в руки не попало колье из сапфиров и бриллиантов. Примерив его, я поняла, что не могу с ним расстаться. Я была готова навсе, лишь бы это колье стало моим, о чем и возопила к небу.

«Дама явно любит читать бульварные романы», — отметила Марина, развеселившись. Аделаида начала ее забавлять.

— Я так долго смотрела в зеркало, что продавщица и охранник начали тревожиться. А я ждала чуда, и оно произошло! В магазин вошел потрясающий мужчина и... купил мне это колье! — от трогательных воспоминаний женщина прослезилась. — Как вы думаете, кто был этот щедрый даритель?

— Кто же?

— Мистер Терафим! Он оплатил колье, потом любезно повез меня домой, а по дороге предложил подписать контракт, благодаря которому я смогу покупать себе бриллианты. К тому же он гарантировал, что я смогу их носить и моему мужу за это ничего не будет. Я так обрадовалась такому щедрому предложению, что прочитала контракт невнимательно, решив, что «Вода и камень» — ювелирная компания. Но, — Аделаида перешла на шепот, — недавно я узнала от мужа, что фонд не имеет к ювелирному делу никакого отношения. Оказывается, его учредители поддерживают наркотрафики и терроризм.

— Полная чушь! — фыркнула Марина. — «Вода и камень» организован для спасения Земли от токсичных отходов и прочих химикатов. Я сама читала об этом в Интернете.

— Дорогая, мой муж говорит, что нельзя доверять всему, что написано в Интернете. Там много заведомо ложной информации, — округлила глаза дама.

— Дорогая, — передразнила ее Марина, — будьте последовательны: либо доверяйте мужу во всем, либо не доверяйте.

— Подождите, я еще не все вам рассказала, — Аделаида хотела применить свой любимый прием, но Марина спрятала руку за спину и ушла.

Вскоре свет в салоне погас, и уставшие от переживаний люди задремали под равномерный гул мощного двигателя. Москва стремительно приближалась.

Глава 12

Мистер Терафим, насвистывая под нос веселую мелодию, вышел из опустевшего самолета. Он садился в машину, принадлежавшую фонду, когда зазвонил его мобильник. Посмотрев на номер, Терафим подтянулся. Выслушав приказ, он вернулся в аэропорт и взял билет на ближайший рейс в Лондон.

За окном уютного ресторанчика в Сохо шел мелкий дождик. Если бы Аделаида увидела сейчас мистера Терафима, то не узнала бы уверенного смуглолицего крепыша. За столиком сидел уставший мужчина с потухшими глазами. Складки кожи около узкого рта повисли, рукитеребили кончик скатерти. Машинально поедая соленые орешки, он ждал того, кто лишил его ужина в Москве.

«Почему Босс всегда назначает встречи в этом дождливом городе? Он же прекрасно знает, как я не люблю Лондон, — размышлял мистер Терафим. — И Россию не люблю. Как жаль, что я отвечаю за русский филиал. Куда приятнее было бы жить и работать на Бали или на Карибских островах. Там совершенно другой контингент. А с русскими не всегда легко справиться. Кажется, вот он — молодой бездельник, татуированный портретом нашего основателя, мечтающий прожить жизнь яркую, веселую, бурную. Но молится за него какая-нибудь бабуся или мать, а то и ударившаяся в религию бывшая подружка-блудница, и все, не сунешься к нему с контрактом. Когда же я, наконец, получу перевод? Может, поговорить с Боссом сегодня? Нет, не стоит. Мистер Айзек однажды сунулся к нему с этим вопросом, и вместо того, чтобы стать директоромфилиала на Гаити, отправился в Армению, а там сплошь и рядом верующие христиане. А ведь когда-то армяне поклонялись духам, как и мои предки.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒