Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Рогалёва, И. С. 8 страница



В этот же вечер Рональдо отыграл проигрыш, а на следующий — покинул казино с карманами, набитыми деньгами. Так у фонда появился новый агент, а у Ро­нальдо — победы в автогонках, почти бес­срочный денежный лимит в крупнейших казино мира и... тайна.

 

Маленький хостел, где остановился Ро­нальдо, несмотря на туристический сезон, был полностью свободен. Перекусив в со­седней закусочной, испанец посмотрел футбол и лег спать. Утром со свежей головой он принялся за работу. Войдя в нужную программу, Рональдо засек на карте семь светящихся точек, четыре из них были в Москве. «С остальными придется работать отдельно, — Рональдо скопировал схему на бумагу. — Хорошо, хоть эти четверо никуда не уехали». Опре­делив время операции 04. 04, он отправил первую смс.

 

Глава 18

 

Сенатор не всегда имел звучную фамилию Гарпицкий. В свидетельстве о его рождении было записано «Михаил Петрович Васильев».

Миша Васильев мог сыграть любую роль не хуже Самарина. Еще в школе он с легкостью изображал искренне ве­рующего в идеи марксизма-ленинизмакомсомольского вожака. Миша так вошел в роль комсорга, что сам поверил, что радеет за коммунистические идеалы все­общего равенства и братства. На деле же ему хотелось власти, как и отцу, парторгу крупного предприятия.

Михаил с ранних лет заметил, что роди­тели на людях говорят одно, а дома — совер­шенно другое. «У нас в стране все равны! У нас богатых нет. Жить надо скромно», — вещал отец в гостях у товарищей.

«Только дураки живут бедно и жуют бумажную колбасу», — смеялся он дома, закрыв дверь за водителем, развозившим продуктовые наборы для партийного на­чальства.

«Почему ты людям говоришь одно, а нам — другое? » — однажды спросил отца Миша.

«Подрастешь, я тебе объясню! Нос не дорос, — щелкнул тот его по носу. — Держи язык за зубами, а то “Артека” не увидишь, как своих ушей».

Но объяснять Михаилу ничего не пришлось: повзрослев, он сам разобрал­ся в партийной системе распределения материальных благ. «Не подмажешь, не поедешь. Рука руку моет. Говори, как надо всем, поступай, как надо тебе», — гласили ее правила, которым Михаил следовал, будучи уверенным, что все так живут, но оказалось, что бывают и исключения.

 

На одном из летних комсомольских слетов, проходившем в пригороде Мо­сквы, он встретил Катеньку Максимову из небольшого городка Иваново. Невы­сокую пухленькую девушку с простой косой и широко расставленными серыми глазами нельзя было назвать красавицей, зато была в ней необыкновенная чистота, искренность и простота. Она говорила, что думала, думала, как жила, — с горячей верой в светлое будущее страны.

Комсомольцев, в основном студентов- первокурсников, поселили в стариннойдворянской подмосковной усадьбе. Де­вушки жили в главном корпусе, юноши в гостевом доме. Молодежь не догадыва­лась, что подобные слеты устраивались не только для обмена опытом и политин­формаций, но и для создания крепких партийных семей.

Михаил заметил Катеньку в первый же вечер. Она сидела у товарищеского костра напротив него и от всей души пела со всеми песни военных лет.

После пения и печеной картошки кто-то предложил каждому участнику слета сформулировать свою жизненную позицию. Большинство комсомольцев говорили штампами.

«Я живу ради будущего страны», — с пафосом сказал Михаил. «А разве можно жить ради прошлого? » — раз­дался чей-то насмешливый голос, и все засмеялись. «Не вижу ничего смешно­го, — раздался нежный Катин голосок, — многие живут ради настоящего, а наштоварищ... » — «Михаил», — подсказал кто-то. «Михаил — ради будущего».

«А ты ради чего живешь? » — не унимал­ся все тот же голос. «Я живу ради счастья других людей. Точнее, я хотела бы так жить. Жить не для себя, для других! » — «Что же, ты сама не хочешь быть счастливой? » — за­дал вопрос Михаил. «Конечно, хочу! Только я не знаю, что значит для меня счастье. К примеру, я бы хотела умереть за людей! Спасти чью-то жизнь! » — «Ничего себе счастье! — засмеялся кто-то из девушек. — Я считаю, что счастье женщины — это мате­ринство». — «Да, это так, — согласился Иван из Курска. — Но как же комсомол? Как же партия? Там тоже нужны женщины. А дети отнимают слишком много времени».

Народ предался шумной дискуссии, а Михаил тем временем взял Катю за руку и увел в беседку, где они проговорили до утра. Когда рассвело, Михаил понял, что влюбился. Неделя слета пролетела одним днем. Был август, здания утопалив цветущей зелени, по ночам на небе высы­пали крупные семейства созвездий, давая повод для ночных прогулок влюблен­ным парам. Катя рассказывала Михаилу и о себе и о родителях — простых рабочих с ткацкой фабрики. В их семье слова не расходились с делами.

— Ты действительно готова отдать жизнь за незнакомого человека? — спросил ее Михаил в последний вечер.

— Конечно! — не раздумывая вос­кликнула девушка.

— А за меня?

— Тем более за тебя, — Катя опустила глаза от смущения.

— А я бы хотел, чтобы в мире не было бедных! Если бы у меня была куча денег, я бы их все раздал беднякам!

Михаил искренне верил в свои слова. Потом он не раз повторял их в компании товарищей.

В тот вечер Михаил впервые поцело­вал Катюшу, нежно коснувшись губамигорячей щеки. Потом были еще поцелуи, но первый, пахнувший цветущими флок­сами, он помнил всю жизнь.

 

Они расстались, договорившись, что Катя будет звонить ему каждый день в де­вять часов вечера — у девушки не было телефона — а он при первой же возмож­ности приедет в Иваново.

После этой встречи взгляды Михаила изменились. «Как только мне исполнится восемнадцать лет, я женюсь на Кате. Я хочу жить честно и не собираюсь, как ты, всю жизнь притворяться и лгать». — «Как зна­ешь, — прищурился отец — в сузившихся глазах запрыгали хитрые чертики. — Но пока ты живешь в моем доме, соблюдай мои правила».

Первый месяц Михаил каждый вечер в 21. 00 радостно бросался на телефон­ный звонок. Катин голосок наполнял его счастьем. «Не вешай трубку, скажи еще что-нибудь», — умолял он ее.

Родители не одобряли увлечение сына простолюдинкой, как они называли Катю, но свое отношение к девушке скрывали.

В Иваново Михаил останавливался в доме у Катиной бабушки, глуховатой старушки. Там, не устояв против бурления молодой крови, влюбленные перешли запретную черту. Осознав, что произошло, Катя горько заплакала. «Глупенькая, не плачь, — утешал ее Михаил, — я же люблю тебя. И мы скоро поженимся».

На Новый год родители разрешили ему пригласить Катю в Москву. Девушка приехала бледная и грустная. Оказалось — беременная. Рождение ребенка в планы Михаила не входило. Пришлось признаться во всем отцу. «Аборт», — отрезал тот и дал необходимую сумму. Катя против аборта не возражала, боялась осуждения. «Она специ­ально забеременела. Хотела таким образом тебя женить и остаться в Москве», — ска­зала мать Михаилу. «Все эти иногородние девицы одинаковые», — поддакнул отец. «Я и так собирался на ней жениться», — воз­разил Михаил. «Собираться и сделать — не одно и то же», — усмехнулся отец.

После этих событий Михаил сблизился с родителями и начал отдаляться от Кати. Девушка перестала быть для него чистым и недоступным образом, в который он влю­бился. Очарование, принятое за любовь, рассеялось. Они расстались.

 

Вскоре после этого мистер Терафим поставил точку в первой части досье ком­сомольца Васильева и вылетел в Россию. После их встречи Михаил взял фамилию матери и женился на дочери богатого вли­ятельного человека.

 

В Иваново сенатор смог отправиться на следующий день после прилета, пред­варительно уточнив, что Екатерина Мак­симова, 1962 года рождения, проживает по месту старой прописки. Выключив телефон, Михаил сел в машину.

 

Глава 19

 

Андрей не выдержал роль героя-любовника до конца и попрощался с Анной торо­пливо и холодно. Страсть к ней, внезапно возникшая в Америке, исчезла, как только шасси самолета коснулись московской зем­ли. На фоне произошедших в небе событий роман с чужой женой стал для живущего страстями актера неинтересен. К тому же общение с Анной требовало времени, каж­дая минута которого стала бесценной.

Самарин привык к тому, что его встре­чает группа поклонниц, но на этот раз никто не кинулся ему на шею с букетом цветов и словами восхищения. С одной стороны, актера это обрадовало — времени на раздачу автографов не было, с другой — как-то огорчило.

Андрей набрал домашний номер ма­тери, с которой не говорил с прошлого Нового года. Мать не отвечала. Отбросив все дела, он помчался в Домодедово.

Никто из летящих с Самариным пас­сажиров его не узнал, чему тот впервые обрадовался — актеру хотелось побыть в одиночестве. Выпив кофе, он наугад открыл глянцевый журнал, купленный в аэропорту. Он раскрылся на статье о Зо­лотом кольце России. Под статьей рас­полагался снимок Владимирской иконы Божьей Матери. Андрей узнал эту икону. У матери в доме была такая же, оставшаяся в наследство от деда.

В детстве, совершив плохой поступок, Андрюша залезал на стул и поворачивал икону ликом к стене — не мог выдержать любящего взгляда Богоматери. Ему каза­лось, что Она смотрит на него с укором, словно говоря: «Сходи, повинись перед мамой». Сначала он так и делал, но потом перестал. Лет до восьми Андрей не мог по­нять, откуда мать узнает о его проступках. И лишь потом догадался, что его выдавала икона. «Однажды мать сказала, что молится за меня, что у нее нехорошее предчувствие. А я вспылил, закричал, что у меня все хорошо. Я даже запретил ей молиться».

«Неужели ты способен предложить матери умереть? » — прозвучал в его голове тихий кроткий голос. «Галлюцинация! » — Андрей ущипнул себя за руку и захлопнул журнал, но услышанное не давало покоя. Фраза продолжала звучать на все лады, выделяя то одно, то другое слово, словно подчеркивая мерзость задуманного им дела. Самарин сжал ладонями голову и мысленно ответил: «Я все делаю пра­вильно. Я молодой, я должен жить. Мать больная и старая. Она все равно скоро ум­рет». — «Мамочка вырастила тебя, она пела тебе колыбельные, лечила, когда ты болел, работала на трех работах — все делала для тебя, — голос не замолкал. — Подумай хорошенько, у тебя есть другой выход. По­проси помощи у Бога, Он поможет тебе». — «У Бога? Разве Бог помог мне, когда я был никому не известным студентом? Разве Бог дал мне славу и деньги? » — «Господьдал тебе жизнь, одарил бессмертной ду­шой», — ласково ответил голос. «Зачем мне жизнь без славы и без денег? Я буду жить, как хочу! Кто бы ты ни был, я не желаю с тобой разговаривать! » — закончил он мысленный диалог.

Но встреча с матерью не состоялась. Соседи рассказали Андрею, что она умерла полгода назад от сердечного приступа.

«Мы пытались тебя найти, но ты был за границей, — сказала соседка, с которой мать была особенно близка. Женщина отвела Андрея на маленькое, тихое, за­росшее акацией и бузиной кладбище, где под простым деревянным крестом покоилась мать.

В этот же день Самарин вернулся в Мо­скву. Весь обратный полет он перебирал в памяти имена женщин, которые любили его. Он остановился на молоденькой девушке-фанатке. Назначив ей на следу­ющий вечер встречу в ночном элитном клубе, Андрей немного успокоился.

 

Глава 20

 

Аделаида весь день подбирала слова, чтобы открыть супругу тайну их семей­ного благополучия, но тот пришел домой уставший и весьма недовольный. В таком настроении говорить с ним не стоило. «Само как-нибудь разрешится», — решила Аделаида, спустила таблетку в туалет и приняла снотворное. Муж уехал на службу рано утром, не подозревая, что в ближайшее время может овдоветь.

Выспавшись, Аделаида плотно по­завтракала и направилась в спа. После принятия ванны из сливок с шоколадом, массажа, маникюра и укладки она по­веселела, окончательно убедив себя, что все произошедшее в самолете — дурной сон. Она размышляла о том, как провести оставшийся день, когда ей позвонила под­руга и пригласила на кофе. С радостью согласившись, Аделаида велела водите­лю заехать в знакомую кондитерскую. Выходить из прохладного салона авто­мобиля в раскаленное уличное марево не хотелось. Конечно, можно было бы послать за пирожными шофера, но он ничего не понимал в шоколаде. Тяжело вздохнув, женщина вышла из машины.

— Доченька, подай копеечку, — вдруг обратилась к ней нищая старуха, стоявшая около витрины, заставленной тортами и пирожными.

«фу ты», — мысленно буркнула Аде­лаида и достала кошелек, но там были только кредитки и пятитысячная купюра. Отдавать ее нищенке было жалко.

— У меня нет мелочи, — Аделаида убрала кошелек.

— Доченька, а ты разменяй свою круп­ную денежку и дай мне сколько не жалко, — не отставала старуха.

«Как она умудрилась мне в кошелек за­глянуть? » — неприятно удивилась Аделаида.

— Ну где я вам размен найду? — она из последних сил сдерживала раздражение.

— Вон часовенка за углом, там всегда есть мелкие денежки, — махнула нищенка сухонькой ладошкой куда-то в сторону.

Аделаида повернула голову — действи­тельно, в конце дома блеснула позолочен­ная луковка.

— Там много чего есть. Там и батюшка есть. Он только что молебен начал слу­жить. Пойдем, доченька, я тебе покажу, где это, — засуетилась старушка и ухватила Аделаиду за руку. От брезгливости ту передернуло.

— В другой раз подам!

Она выдернула руку и, покачивая баш­ней из волос, влетела в кондитерскую, крикнув с порога:

— Почему у вас нищие у входа стоят?

На ее голос выскочил менеджер и ки­нулся на улицу.

— Там нет никого, — сообщил он, вер­нувшись.

После комплиментов, извинений и уч­тивого предложения освежиться ароматным мокачино с фирменным эклером за столиком у окна Аделаида сменила гнев на милость. Купив торт, она поехала к подру­ге, но по дороге получила смс-приглашение из клуба. «Сегодня на подиуме — Алесандро», — прочитала Аделаида, сразу догадав­шись, о ком идет речь.

Свою страсть к молодым накаченным телам Аделаида скрывала даже от подруг. Пропустить выход красавчика Алесандро она не могла и, отказав подруге во встрече, изменила маршрут.

 

Глава 21

 

Весь путь до Иванова Михаил Петро­вич говорил по телефону — за время его отсутствия накопилось множество вопро­сов. Это было хорошо — дела отвлекали от неприятных мыслей. Въехав в городок, сенатор сообразил, что Екатерине нужно купить цветы и конфеты.

— Останови у магазина поприлич­нее, — велел он шоферу.

— Михаил Петрович, не вижу ничего, что бы вас устроило.

—Я сам выберу, — буркнул Гарпицкий, открывая тонированное дочерна окно машины.

Приличного цветочного салона он так и не нашел, зато увидев на улице женщину, продающую яркие георгины, вспомнил, что именно эти цветы любила когда-то Катя.

С букетом и конфетами Михаил подъ­ехал к знакомой пятиэтажке.

На сердце стало тоскливо и тревожно. Картины из прошлого побежали перед глазами: вот юная счастливая Катя встре­чает его на вокзале... маленькая комнатка с цветами на окне, в углу — железная кровать, укрытая пестрым лоскутным одеялом, высокая стопка подушек... когда они поднялись с кровати, все эти подушки валялись на полу. Как она плакала после... Михаил помотал головой, прогоняя вос­поминания. «Не хочу ничего вспоминать, главное, чтобы она согласилась меня спа­сти. Моя жизнь важнее».

Он долго жал на кнопку звонка, но дверь так и не открылась.

— Вы к Катерине? — спросила у него поднимавшаяся по лестнице пожилая женщина. — Ой, а я вас узнала, — она вгляделась в холеное лицо мужчины. — Вы сенатор Михаил Гарпицкий. Я вас с юности знаю. Вы с Катериной нашей любовь крутили, а потом пропали. Катя после того, как с вами рассталась, стала очень религиозной. Все в церковь ходила, молилась, а потом и вовсе в монастырь ушла.

— В монастырь? — поразился Миха­ил. — Зачем?

— Зачем туда уходят? — засмеялась со­седка. — Богу служить. Да вы в монастырь- то зайдите, он совсем рядом. Спросите мать Елизавету. Так теперь Катерину зовут.

Свято-Введенский монастырь оказался в самом центре города. Старинный собор сдержанной русской красоты с черными куполами стоял в строительных лесах. На­роду в соборе было мало, реставрационные работы шли и внутри.

Вызвав мать Елизавету, Михаил огля­делся. Его внимание привлекла большая старинная икона Богородицы в простенке. Перед ней на коленях молилась женщина.

«Фанатичка», — отвел взгляд Миха­ил и начал рассматривать изображение геенны огненной. Увидев бесов, он хмык­нул: «Бабкины сказки. Пугают глупых людишек страшилками. Мир состоит из энергий. Энергия зла и добра — темная и светлая силы. Это мне понятно. Но черти и чаны со смолой?! Увольте! Все-таки зря я вляпался в историю с контрактом. Мог бы сделать карьеру в партии. Нет, захотелось всего и сразу. Власти и денег захотелось. Тут этот Терафим появил­ся. Я же все пункты прочитал, особенноте, что были набраны мелким шрифтом. Им всегда самое важное пишут. Там не было ни слова про потусторонние силы, сплошной бизнес. Мы вам деньги и власть, вы — ежегодные отчисления в фонд “Вода и камень”. Но я-то сразу понял, кто меня спонсировать будет. Я прекрасно помню, что фонд оставлял за собой право пре­рвать договор в случае форс-мажорных обстоятельств. Что же входило в эти об­стоятельства? Не припомню». Михаил, рассматривая изображение, перевел взгляд на корчившегося в муках грешника и вдруг вспомнил, что вместо слова «форс-мажор» в контракте было написано «фарс-мажор». Тогда-то он подумал, что это опечатка и не обратил на нее внимания. Теперь бы он такой мелочи не пропустил.

«Ай да мистер Терафим! — схватился он за голову. -- Вы же нас всех надули. Одна буква, и мы все в ваших руках! »

— Это вы меня спрашивали? — тихо спросил его женский голос.

Михаил обернулся. Перед ним стояла худенькая пожилая монахиня. Узнать в ней Катерину можно было только по огромным серым глазам.

— Катя! Это я, Миша Васильев. Ты меня помнишь? — Михаил схватил ее за руки.

— Конечно, помню, — убрала монахи­ня свои руки.

Она была удивительно спокойна, словно знала о приезде бывшего возлюб­ленного и подготовилась к встрече с ним.

— Как я понимаю, у тебя что-то случи­лось. Иначе ты бы не приехал в Иваново спустя двадцать пять лет после нашей последней встречи.

«Раз она считала годы, значит, есть надежда, что ее чувства ко мне не про­шли», — подумал Михаил и спросил:

— Где мы можем поговорить?

Катерина провела его к беседке в даль­нем углу ухоженного палисадника.

Они сели на скамейку. Мать Елизаве­та, скользнув взглядом по лицу Михаила, опустила глаза. Где-то дважды пробили часы. Сенатор машинально уточнил время — два часа дня. Из трех отпущенных мистером Терафимом дней осталась почти половина.

«Что сказать? Как сказать? » — за­метались в его голове мысли. Ветерок ласковой рукой гладил головки георгинов, растущих на клумбах. Невидимые в листве пичуги радостно щебетали на все лады, но озабоченный собою Михаил ничего не замечал. «Как она здесь живет? Не представляю. Это же тюрьма открытого типа. А постарела-то как. Усохла, лицо в морщинах, волосы седые выбиваются из- под платка. Не то что моя Соня — гладкая, яркая. А ведь они ровесницы».

Монахиня терпеливо ждала. Наконец сенатор собрался с мыслями. Коротко и сухо он изложил свою жизнь после их расставания.

— Я должен жить. От меня зависят многие люди. Я, в конце концов, необхо­дим стране, — патетически закончил он.

 

Мать Елизавета задумалась.

— Значит, ты просишь меня отдать за тебя жизнь? — уточнила она.

Михаил кивнул.

— Знаешь, когда-то я была готова на это. Я тебя любила больше жизни и верила тебе, как себе.

«Что подтверждает теорию, что никому верить нельзя», — цинично подумал Ми­хаил, но сказал о другом:

— Ты прости меня, Катя. Я не хотел отправлять тебя на аборт. Это все отец. Ты же знаешь, какое влияние он имел на меня.

— Бог простит, а я давно прости­ла. Это я мать-убийца. Что может быть страшнее? Буду каяться пред Господом до последнего вздоха. И тебе надо покаяться в этом грехе.

— Каяться?! Мне! Не смеши меня! Во­обще, ты сама во всем виновата, — Михаил заговорил привычным высокомерным тоном. — Если ты была такая правильная, нечего было со мной в постель ложиться!

— Правильно, нечего. Глупая была, думала — если любишь, то все можно. Только придя к Богу, я поняла, что на­стоящая любовь иная. Очень важно не только себя, но и любимого человека до греха не довести. Миша, без покаяния жить нельзя. В нем наше спасение. Хо­чешь, я батюшку нашего позову, отца Петра. Поговори с ним. Может, он тебя исповедует?

— Так я некрещеный, — усмехнулся Михаил. Эта беседа его порядком утомила.

— Значит, надо покреститься. Креще­нием все грехи смываются. И контракт этот тебе Господь простит.

— Давай обойдемся без религиозной пропаганды. — Михаил достал футляр с таблеткой. — Ты согласна меня спасти? Я ведь знаю, что для верующего отдать жизнь за другого человека — это великое благо.

Катерина впервые с начала разго­вора посмотрела в глаза Михаилу. Емупоказалось, что из ее глаз протянулись два светлых лучика.

— Моей жизнью распоряжается Гос­подь. А ты мне предлагаешь стать само­убийцей. В ад пойти. За Господа я умру с радостью, а за тебя — не могу. Прощай.

Поклонившись до земли, мать Елиза­вета ушла. Не ожидавший такого конца, обозленный Михаил пошел к машине. «Монашка, — шипел он всю дорогу. — Про­пади ты пропадом».

Въезжая в Москву, он вспомнил, что забыл футляр с таблеткой на монастыр­ской скамейке, но возвращаться за ним не было смысла.

Домой ехать не хотелось. Хотелось напиться и забыться. Михаил включил телефон. Словно подслушав его мысли, пришла смс с приглашением на дегу­стацию виски в элитный клуб, членом которого он состоял.

Михаил посмотрел на часы — 20. 20. «Самое время выпить». Отпустив водителя, он вошел в знакомое помещение, обстав­ленное в традиционном английском стиле. Усевшись за угловой столик, сенатор за­казал выпивку и огляделся. Знакомых не было. «Буду пить в одиночку», — усмех­нулся он и вылил в себя первую порцию неразбавленного виски.

— Можно к вам присоединиться?

Перед Михаилом возникла блондинка,

с которой он летел ВИП-рейсом.

— Садитесь, — кивнул он. — Марина, если не ошибаюсь?

 

Глава 22

 

Из аэропорта мистер Робинсон на­правился в гостиницу, где его встретили с привычными почестями. Старый швей­цар подобострастно открыл дверь, портье с самой любезной улыбкой вручил ключ от номера, помощник портье, кланяясь, занес в номер люкс чемодан из дорогой кожи. Банкира здесь любили за щедрые чаевые.

Перекусив, мистер Робинсон затребовал у портье телефонную книгу и, выписав нужные ему номера, сразу набрал первый. Удовлетворенный разговором, он набрал следующий номер.

Католический и протестантский па­стыри обрадовались крупному пожертво­ванию. Никто им таких денег никогда не предлагал. Продиктовав реквизиты, ка­толик, в надежде на дальнейшую дружбу, пригласил еврейского банкира посетить костел, но тот отказался. Протестант по­обещал Семену награду в виде ордена и был крайне удивлен, получив отказ. По его мнению, от наград церкви отказы­ваться не стоило. Если бы он только знал, какой награды ждал мистер Робинсон!

В синагоге пожертвование банкира приняли со сдержанной благодарностью. Евреев трудно удивить деньгами.

Буддисты почему-то согласились принять половину озвученной Семеном суммы. «Буддисты и есть буддисты», —хмыкнул банкир, и прибавил полмиллио­на долларов к пожертвованию на мечеть, где, продиктовав ему номер счета, ничего не спросили.

«Ты же не позволишь мне умереть, Господи, — мысленно взывал он к небу, — таких щедрых хороших людей, как я, так мало на земле! Если Ты оставишь меня в живых, то я пожертвую на все храмы в два, нет, в три раза больше! »

Чем легче становился счет мистера Робинсона, тем лучше он себя чувство­вал. Он прямо-таки ощущал, что Господь становится к нему благосклоннее, но тут случилась заминка. Ни один православ­ный храм не согласился за глаза принять деньги банкира. Настоятели монастырей, которым уже второй день звонил Семен, предлагали ему для начала приехать, чтобы познакомиться и рассказать, чем вызвана такая щедрость. Возмущенный банкир начал обзванивать храмы поместные, но и там была такая же история. «Вы что, с умасошли! — не выдержал мистер Робинсон во время очередного разговора с право­славным священником. — Я предлагаю вам миллион долларов! Миллион! А вы вместо того, чтобы посмотреть на счет, хотите по­смотреть на меня! » — «Вы не обижайтесь, — мягко ответил священник, — дело в том, что если ваши деньги получены неправедно, то Церкви они пойдут во вред. Пожар может случиться, к примеру. Такие случаи уже были. Возьмет батюшка деньги у человека, который раньше бандитом был, а теперь решил с помощью пожертвования Бога задобрить, отремонтирует храм или школу воскресную построит, а они и сгорят. Не принимает Господь нечестивой жертвы. Вы уж простите, но от некрещеного жертвова­теля я денег не возьму». «Пропадите вы все пропадом», — решил банкир, но на всякий случай набрал последний номер. «При­мем! С благодарностью примем! Перево­дите! Мы как раз храм строим! — раздался в трубке молодой голос. — Молиться за васбудем! » — «Молиться за меня не надо», — хотел сказать Семен, но промолчал.

Довольный, он спустился в ресторан, чтобы отметить свою победу над мистером Терафимом. Он осушил первый фужер шампанского, когда мобильник пропел мелодию «хавы нагилы» — пришла смс от старого знакомого. Тот предлагал встретить­ся в респектабельном английском клубе, расположенном неподалеку от гостиницы, чтобы обсудить выгодное, на семь нулей, дельце. «Как благосклонен ко мне Бог, — мистер Робинсон поцеловал изумрудный глаз змеи, обвившей его указательный па­лец. — Только я лишился пяти миллионов, что, в сущности, копейки для меня, как Он хочет возместить их мне с прибылью».

 

Глава 23

 

Клуб потихоньку заполнялся. Пу­блика была типичная для московского заведения: женщины, от самых юных, ищущих приключений и выгодных зна­комств девиц до состоятельных молодя­щихся женщин бальзаковского возраста; так называемые звезды шоу-бизнеса всех мастей, известные спортсмены и актеры. Безусых папенькиных сынков с золотыми кредитками было меньше, чем солидных респектабельных господ: крупных и сред­них бизнесменов и политиков золотая молодежь раздражала экстремальными выходками, распущенным поведением и хамским отношением к персоналу.

Ожидая выступления стриптизера Алесандро, дамы заказывали напитки. Мужчины в отдельном зале дегустировали виски, подаваемое сомелье в аптекарских дозах. Первыми дегустационный бар по­кинула молодежь, которой быстро надо­ело изображать ценителей бурбона. Вслед за ней потянулись господа постарше. Всем хотелось выпить столько, чтобы скука обернулась весельем, бессмысленное вре­мяпрепровождение показалось настоящейжизнью, легкодоступные девицы — неж­ными ночными феями из сказки, которая закончится этой же ночью в каком-ни­будь отеле. Но об этом в начале вечера джентльмены предпочитали не думать.

 

Михаил то и дело кивал знакомым.

— Да вы здесь завсегдатай, — Марина затянулась сигаретой.

— Марина, чем вы вчера занима­лись? — не обратив внимания на ее заме­чание, сенатор щелкнул пальцами, и офи­циант налил даме фужер шампанского.

— Ничем, просто ходила по городу, вспоминала студенческие времена, можно сказать, листала книгу прошлого. Я ведь родом из Питера, переехала в Москву после смерти отца.

— А кто ваш отец? Бизнесмен?

Михаил задавал вопросы машинально,

чтобы не молчать.

— Политик.

Женщина назвала фамилию отца.

— Я слышал о нем и о вашей матери. Кстати, чем она занимается?

— Умерла несколько лет назад, — без капли сожаления ответила Марина. — Она меня не любила, в отличие от папы. Навер­ное, поэтому я и выросла такой: холодной, расчетливой стервой.

— Вы что, раскаиваетесь в про­шлом? — в глазах Михаила зажегся огонек искреннего интереса.

— Если бы мне задали этот вопрос три дня назад, я бы ответила, что ни о чем не жалею, но сегодня... — Марина потушила сигарету. — Сегодня я жалею о каждом прожитом дне. Наверное, правильно, что я скоро умру. Таких, как я, любящих только себя эгоистов, надо убирать с на­шей планеты как можно раньше. Я всего лишь женская оболочка, наполненная мусором, хламом, объедками, ненужными вещами, на приобретение которых потра­чена жизнь. Бог мне не дал детей. Раньше я злилась на Него, считала, что Он ко мне не справедлив, а вчера вдруг поняла, что таким, как я, нельзя иметь детей, потому что мы вырастим из них таких же без­душных монстров. У вас есть дети? — она подалась к Михаилу, чтобы услышать ответ. В зале становилось шумно.

— Есть два сына.

— И что, они вас любят?

— Естественно, — кивнул Михаил. — Они мне всем обязаны.

— Тогда почему вы не предложили им спасти вас от смерти?

— Я люблю их.

— Значит, вы не такой законченный негодяй, каким я вас представляла!

— Слушайте, а может, вы отдадите за меня жизнь? — осенила Михаила мысль. — У меня есть дети, жена. Я, вообще, очень нужный обществу человек. Обещаю, что буду до последних дней ухаживать за мо­гилами вашей семьи, включая вас.

— Беру свои слова насчет негодяя обратно, — Марина поднялась и пошла в дамскую комнату.

«Не буду ждать решения синедриона в лице мистера Терафима. Приму таблетку прямо сейчас, и в ад». — Она достала из сумочки черный футляр, но тут зазвонил телефон.

— Марина, это вы? — раздался из­далека голос Юрия.

— Я. Вам-то что от меня надо? Вы тоже не нашли жертву и хотите, чтобы я подарила вам жизнь? — Марина не на шутку разозлилась.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.