![]()
|
|||
Рогалёва, И. С. 8 страницаВ этот же вечер Рональдо отыграл проигрыш, а на следующий — покинул казино с карманами, набитыми деньгами. Так у фонда появился новый агент, а у Рональдо — победы в автогонках, почти бессрочный денежный лимит в крупнейших казино мира и... тайна.
Маленький хостел, где остановился Рональдо, несмотря на туристический сезон, был полностью свободен. Перекусив в соседней закусочной, испанец посмотрел футбол и лег спать. Утром со свежей головой он принялся за работу. Войдя в нужную программу, Рональдо засек на карте семь светящихся точек, четыре из них были в Москве. «С остальными придется работать отдельно, — Рональдо скопировал схему на бумагу. — Хорошо, хоть эти четверо никуда не уехали». Определив время операции 04. 04, он отправил первую смс.
Глава 18
Сенатор не всегда имел звучную фамилию Гарпицкий. В свидетельстве о его рождении было записано «Михаил Петрович Васильев». Миша Васильев мог сыграть любую роль не хуже Самарина. Еще в школе он с легкостью изображал искренне верующего в идеи марксизма-ленинизмакомсомольского вожака. Миша так вошел в роль комсорга, что сам поверил, что радеет за коммунистические идеалы всеобщего равенства и братства. На деле же ему хотелось власти, как и отцу, парторгу крупного предприятия. Михаил с ранних лет заметил, что родители на людях говорят одно, а дома — совершенно другое. «У нас в стране все равны! У нас богатых нет. Жить надо скромно», — вещал отец в гостях у товарищей. «Только дураки живут бедно и жуют бумажную колбасу», — смеялся он дома, закрыв дверь за водителем, развозившим продуктовые наборы для партийного начальства. «Почему ты людям говоришь одно, а нам — другое? » — однажды спросил отца Миша. «Подрастешь, я тебе объясню! Нос не дорос, — щелкнул тот его по носу. — Держи язык за зубами, а то “Артека” не увидишь, как своих ушей». Но объяснять Михаилу ничего не пришлось: повзрослев, он сам разобрался в партийной системе распределения материальных благ. «Не подмажешь, не поедешь. Рука руку моет. Говори, как надо всем, поступай, как надо тебе», — гласили ее правила, которым Михаил следовал, будучи уверенным, что все так живут, но оказалось, что бывают и исключения.
На одном из летних комсомольских слетов, проходившем в пригороде Москвы, он встретил Катеньку Максимову из небольшого городка Иваново. Невысокую пухленькую девушку с простой косой и широко расставленными серыми глазами нельзя было назвать красавицей, зато была в ней необыкновенная чистота, искренность и простота. Она говорила, что думала, думала, как жила, — с горячей верой в светлое будущее страны. Комсомольцев, в основном студентов- первокурсников, поселили в стариннойдворянской подмосковной усадьбе. Девушки жили в главном корпусе, юноши в гостевом доме. Молодежь не догадывалась, что подобные слеты устраивались не только для обмена опытом и политинформаций, но и для создания крепких партийных семей. Михаил заметил Катеньку в первый же вечер. Она сидела у товарищеского костра напротив него и от всей души пела со всеми песни военных лет. После пения и печеной картошки кто-то предложил каждому участнику слета сформулировать свою жизненную позицию. Большинство комсомольцев говорили штампами. «Я живу ради будущего страны», — с пафосом сказал Михаил. «А разве можно жить ради прошлого? » — раздался чей-то насмешливый голос, и все засмеялись. «Не вижу ничего смешного, — раздался нежный Катин голосок, — многие живут ради настоящего, а наштоварищ... » — «Михаил», — подсказал кто-то. «Михаил — ради будущего». «А ты ради чего живешь? » — не унимался все тот же голос. «Я живу ради счастья других людей. Точнее, я хотела бы так жить. Жить не для себя, для других! » — «Что же, ты сама не хочешь быть счастливой? » — задал вопрос Михаил. «Конечно, хочу! Только я не знаю, что значит для меня счастье. К примеру, я бы хотела умереть за людей! Спасти чью-то жизнь! » — «Ничего себе счастье! — засмеялся кто-то из девушек. — Я считаю, что счастье женщины — это материнство». — «Да, это так, — согласился Иван из Курска. — Но как же комсомол? Как же партия? Там тоже нужны женщины. А дети отнимают слишком много времени». Народ предался шумной дискуссии, а Михаил тем временем взял Катю за руку и увел в беседку, где они проговорили до утра. Когда рассвело, Михаил понял, что влюбился. Неделя слета пролетела одним днем. Был август, здания утопалив цветущей зелени, по ночам на небе высыпали крупные семейства созвездий, давая повод для ночных прогулок влюбленным парам. Катя рассказывала Михаилу и о себе и о родителях — простых рабочих с ткацкой фабрики. В их семье слова не расходились с делами. — Ты действительно готова отдать жизнь за незнакомого человека? — спросил ее Михаил в последний вечер. — Конечно! — не раздумывая воскликнула девушка. — А за меня? — Тем более за тебя, — Катя опустила глаза от смущения. — А я бы хотел, чтобы в мире не было бедных! Если бы у меня была куча денег, я бы их все раздал беднякам! Михаил искренне верил в свои слова. Потом он не раз повторял их в компании товарищей. В тот вечер Михаил впервые поцеловал Катюшу, нежно коснувшись губамигорячей щеки. Потом были еще поцелуи, но первый, пахнувший цветущими флоксами, он помнил всю жизнь.
Они расстались, договорившись, что Катя будет звонить ему каждый день в девять часов вечера — у девушки не было телефона — а он при первой же возможности приедет в Иваново. После этой встречи взгляды Михаила изменились. «Как только мне исполнится восемнадцать лет, я женюсь на Кате. Я хочу жить честно и не собираюсь, как ты, всю жизнь притворяться и лгать». — «Как знаешь, — прищурился отец — в сузившихся глазах запрыгали хитрые чертики. — Но пока ты живешь в моем доме, соблюдай мои правила». Первый месяц Михаил каждый вечер в 21. 00 радостно бросался на телефонный звонок. Катин голосок наполнял его счастьем. «Не вешай трубку, скажи еще что-нибудь», — умолял он ее. Родители не одобряли увлечение сына простолюдинкой, как они называли Катю, но свое отношение к девушке скрывали. В Иваново Михаил останавливался в доме у Катиной бабушки, глуховатой старушки. Там, не устояв против бурления молодой крови, влюбленные перешли запретную черту. Осознав, что произошло, Катя горько заплакала. «Глупенькая, не плачь, — утешал ее Михаил, — я же люблю тебя. И мы скоро поженимся». На Новый год родители разрешили ему пригласить Катю в Москву. Девушка приехала бледная и грустная. Оказалось — беременная. Рождение ребенка в планы Михаила не входило. Пришлось признаться во всем отцу. «Аборт», — отрезал тот и дал необходимую сумму. Катя против аборта не возражала, боялась осуждения. «Она специально забеременела. Хотела таким образом тебя женить и остаться в Москве», — сказала мать Михаилу. «Все эти иногородние девицы одинаковые», — поддакнул отец. «Я и так собирался на ней жениться», — возразил Михаил. «Собираться и сделать — не одно и то же», — усмехнулся отец. После этих событий Михаил сблизился с родителями и начал отдаляться от Кати. Девушка перестала быть для него чистым и недоступным образом, в который он влюбился. Очарование, принятое за любовь, рассеялось. Они расстались.
Вскоре после этого мистер Терафим поставил точку в первой части досье комсомольца Васильева и вылетел в Россию. После их встречи Михаил взял фамилию матери и женился на дочери богатого влиятельного человека.
В Иваново сенатор смог отправиться на следующий день после прилета, предварительно уточнив, что Екатерина Максимова, 1962 года рождения, проживает по месту старой прописки. Выключив телефон, Михаил сел в машину.
Глава 19
Андрей не выдержал роль героя-любовника до конца и попрощался с Анной торопливо и холодно. Страсть к ней, внезапно возникшая в Америке, исчезла, как только шасси самолета коснулись московской земли. На фоне произошедших в небе событий роман с чужой женой стал для живущего страстями актера неинтересен. К тому же общение с Анной требовало времени, каждая минута которого стала бесценной. Самарин привык к тому, что его встречает группа поклонниц, но на этот раз никто не кинулся ему на шею с букетом цветов и словами восхищения. С одной стороны, актера это обрадовало — времени на раздачу автографов не было, с другой — как-то огорчило. Андрей набрал домашний номер матери, с которой не говорил с прошлого Нового года. Мать не отвечала. Отбросив все дела, он помчался в Домодедово. Никто из летящих с Самариным пассажиров его не узнал, чему тот впервые обрадовался — актеру хотелось побыть в одиночестве. Выпив кофе, он наугад открыл глянцевый журнал, купленный в аэропорту. Он раскрылся на статье о Золотом кольце России. Под статьей располагался снимок Владимирской иконы Божьей Матери. Андрей узнал эту икону. У матери в доме была такая же, оставшаяся в наследство от деда. В детстве, совершив плохой поступок, Андрюша залезал на стул и поворачивал икону ликом к стене — не мог выдержать любящего взгляда Богоматери. Ему казалось, что Она смотрит на него с укором, словно говоря: «Сходи, повинись перед мамой». Сначала он так и делал, но потом перестал. Лет до восьми Андрей не мог понять, откуда мать узнает о его проступках. И лишь потом догадался, что его выдавала икона. «Однажды мать сказала, что молится за меня, что у нее нехорошее предчувствие. А я вспылил, закричал, что у меня все хорошо. Я даже запретил ей молиться». «Неужели ты способен предложить матери умереть? » — прозвучал в его голове тихий кроткий голос. «Галлюцинация! » — Андрей ущипнул себя за руку и захлопнул журнал, но услышанное не давало покоя. Фраза продолжала звучать на все лады, выделяя то одно, то другое слово, словно подчеркивая мерзость задуманного им дела. Самарин сжал ладонями голову и мысленно ответил: «Я все делаю правильно. Я молодой, я должен жить. Мать больная и старая. Она все равно скоро умрет». — «Мамочка вырастила тебя, она пела тебе колыбельные, лечила, когда ты болел, работала на трех работах — все делала для тебя, — голос не замолкал. — Подумай хорошенько, у тебя есть другой выход. Попроси помощи у Бога, Он поможет тебе». — «У Бога? Разве Бог помог мне, когда я был никому не известным студентом? Разве Бог дал мне славу и деньги? » — «Господьдал тебе жизнь, одарил бессмертной душой», — ласково ответил голос. «Зачем мне жизнь без славы и без денег? Я буду жить, как хочу! Кто бы ты ни был, я не желаю с тобой разговаривать! » — закончил он мысленный диалог. Но встреча с матерью не состоялась. Соседи рассказали Андрею, что она умерла полгода назад от сердечного приступа. «Мы пытались тебя найти, но ты был за границей, — сказала соседка, с которой мать была особенно близка. Женщина отвела Андрея на маленькое, тихое, заросшее акацией и бузиной кладбище, где под простым деревянным крестом покоилась мать. В этот же день Самарин вернулся в Москву. Весь обратный полет он перебирал в памяти имена женщин, которые любили его. Он остановился на молоденькой девушке-фанатке. Назначив ей на следующий вечер встречу в ночном элитном клубе, Андрей немного успокоился.
Глава 20
Аделаида весь день подбирала слова, чтобы открыть супругу тайну их семейного благополучия, но тот пришел домой уставший и весьма недовольный. В таком настроении говорить с ним не стоило. «Само как-нибудь разрешится», — решила Аделаида, спустила таблетку в туалет и приняла снотворное. Муж уехал на службу рано утром, не подозревая, что в ближайшее время может овдоветь. Выспавшись, Аделаида плотно позавтракала и направилась в спа. После принятия ванны из сливок с шоколадом, массажа, маникюра и укладки она повеселела, окончательно убедив себя, что все произошедшее в самолете — дурной сон. Она размышляла о том, как провести оставшийся день, когда ей позвонила подруга и пригласила на кофе. С радостью согласившись, Аделаида велела водителю заехать в знакомую кондитерскую. Выходить из прохладного салона автомобиля в раскаленное уличное марево не хотелось. Конечно, можно было бы послать за пирожными шофера, но он ничего не понимал в шоколаде. Тяжело вздохнув, женщина вышла из машины. — Доченька, подай копеечку, — вдруг обратилась к ней нищая старуха, стоявшая около витрины, заставленной тортами и пирожными. «фу ты», — мысленно буркнула Аделаида и достала кошелек, но там были только кредитки и пятитысячная купюра. Отдавать ее нищенке было жалко. — У меня нет мелочи, — Аделаида убрала кошелек. — Доченька, а ты разменяй свою крупную денежку и дай мне сколько не жалко, — не отставала старуха. «Как она умудрилась мне в кошелек заглянуть? » — неприятно удивилась Аделаида. — Ну где я вам размен найду? — она из последних сил сдерживала раздражение. — Вон часовенка за углом, там всегда есть мелкие денежки, — махнула нищенка сухонькой ладошкой куда-то в сторону. Аделаида повернула голову — действительно, в конце дома блеснула позолоченная луковка. — Там много чего есть. Там и батюшка есть. Он только что молебен начал служить. Пойдем, доченька, я тебе покажу, где это, — засуетилась старушка и ухватила Аделаиду за руку. От брезгливости ту передернуло. — В другой раз подам! Она выдернула руку и, покачивая башней из волос, влетела в кондитерскую, крикнув с порога: — Почему у вас нищие у входа стоят? На ее голос выскочил менеджер и кинулся на улицу. — Там нет никого, — сообщил он, вернувшись. После комплиментов, извинений и учтивого предложения освежиться ароматным мокачино с фирменным эклером за столиком у окна Аделаида сменила гнев на милость. Купив торт, она поехала к подруге, но по дороге получила смс-приглашение из клуба. «Сегодня на подиуме — Алесандро», — прочитала Аделаида, сразу догадавшись, о ком идет речь. Свою страсть к молодым накаченным телам Аделаида скрывала даже от подруг. Пропустить выход красавчика Алесандро она не могла и, отказав подруге во встрече, изменила маршрут.
Глава 21
Весь путь до Иванова Михаил Петрович говорил по телефону — за время его отсутствия накопилось множество вопросов. Это было хорошо — дела отвлекали от неприятных мыслей. Въехав в городок, сенатор сообразил, что Екатерине нужно купить цветы и конфеты. — Останови у магазина поприличнее, — велел он шоферу. — Михаил Петрович, не вижу ничего, что бы вас устроило. —Я сам выберу, — буркнул Гарпицкий, открывая тонированное дочерна окно машины. Приличного цветочного салона он так и не нашел, зато увидев на улице женщину, продающую яркие георгины, вспомнил, что именно эти цветы любила когда-то Катя. С букетом и конфетами Михаил подъехал к знакомой пятиэтажке. На сердце стало тоскливо и тревожно. Картины из прошлого побежали перед глазами: вот юная счастливая Катя встречает его на вокзале... маленькая комнатка с цветами на окне, в углу — железная кровать, укрытая пестрым лоскутным одеялом, высокая стопка подушек... когда они поднялись с кровати, все эти подушки валялись на полу. Как она плакала после... Михаил помотал головой, прогоняя воспоминания. «Не хочу ничего вспоминать, главное, чтобы она согласилась меня спасти. Моя жизнь важнее». Он долго жал на кнопку звонка, но дверь так и не открылась. — Вы к Катерине? — спросила у него поднимавшаяся по лестнице пожилая женщина. — Ой, а я вас узнала, — она вгляделась в холеное лицо мужчины. — Вы сенатор Михаил Гарпицкий. Я вас с юности знаю. Вы с Катериной нашей любовь крутили, а потом пропали. Катя после того, как с вами рассталась, стала очень религиозной. Все в церковь ходила, молилась, а потом и вовсе в монастырь ушла. — В монастырь? — поразился Михаил. — Зачем? — Зачем туда уходят? — засмеялась соседка. — Богу служить. Да вы в монастырь- то зайдите, он совсем рядом. Спросите мать Елизавету. Так теперь Катерину зовут. Свято-Введенский монастырь оказался в самом центре города. Старинный собор сдержанной русской красоты с черными куполами стоял в строительных лесах. Народу в соборе было мало, реставрационные работы шли и внутри. Вызвав мать Елизавету, Михаил огляделся. Его внимание привлекла большая старинная икона Богородицы в простенке. Перед ней на коленях молилась женщина. «Фанатичка», — отвел взгляд Михаил и начал рассматривать изображение геенны огненной. Увидев бесов, он хмыкнул: «Бабкины сказки. Пугают глупых людишек страшилками. Мир состоит из энергий. Энергия зла и добра — темная и светлая силы. Это мне понятно. Но черти и чаны со смолой?! Увольте! Все-таки зря я вляпался в историю с контрактом. Мог бы сделать карьеру в партии. Нет, захотелось всего и сразу. Власти и денег захотелось. Тут этот Терафим появился. Я же все пункты прочитал, особенноте, что были набраны мелким шрифтом. Им всегда самое важное пишут. Там не было ни слова про потусторонние силы, сплошной бизнес. Мы вам деньги и власть, вы — ежегодные отчисления в фонд “Вода и камень”. Но я-то сразу понял, кто меня спонсировать будет. Я прекрасно помню, что фонд оставлял за собой право прервать договор в случае форс-мажорных обстоятельств. Что же входило в эти обстоятельства? Не припомню». Михаил, рассматривая изображение, перевел взгляд на корчившегося в муках грешника и вдруг вспомнил, что вместо слова «форс-мажор» в контракте было написано «фарс-мажор». Тогда-то он подумал, что это опечатка и не обратил на нее внимания. Теперь бы он такой мелочи не пропустил. «Ай да мистер Терафим! — схватился он за голову. -- Вы же нас всех надули. Одна буква, и мы все в ваших руках! » — Это вы меня спрашивали? — тихо спросил его женский голос. Михаил обернулся. Перед ним стояла худенькая пожилая монахиня. Узнать в ней Катерину можно было только по огромным серым глазам. — Катя! Это я, Миша Васильев. Ты меня помнишь? — Михаил схватил ее за руки. — Конечно, помню, — убрала монахиня свои руки. Она была удивительно спокойна, словно знала о приезде бывшего возлюбленного и подготовилась к встрече с ним. — Как я понимаю, у тебя что-то случилось. Иначе ты бы не приехал в Иваново спустя двадцать пять лет после нашей последней встречи. «Раз она считала годы, значит, есть надежда, что ее чувства ко мне не прошли», — подумал Михаил и спросил: — Где мы можем поговорить? Катерина провела его к беседке в дальнем углу ухоженного палисадника. Они сели на скамейку. Мать Елизавета, скользнув взглядом по лицу Михаила, опустила глаза. Где-то дважды пробили часы. Сенатор машинально уточнил время — два часа дня. Из трех отпущенных мистером Терафимом дней осталась почти половина. «Что сказать? Как сказать? » — заметались в его голове мысли. Ветерок ласковой рукой гладил головки георгинов, растущих на клумбах. Невидимые в листве пичуги радостно щебетали на все лады, но озабоченный собою Михаил ничего не замечал. «Как она здесь живет? Не представляю. Это же тюрьма открытого типа. А постарела-то как. Усохла, лицо в морщинах, волосы седые выбиваются из- под платка. Не то что моя Соня — гладкая, яркая. А ведь они ровесницы». Монахиня терпеливо ждала. Наконец сенатор собрался с мыслями. Коротко и сухо он изложил свою жизнь после их расставания. — Я должен жить. От меня зависят многие люди. Я, в конце концов, необходим стране, — патетически закончил он.
Мать Елизавета задумалась. — Значит, ты просишь меня отдать за тебя жизнь? — уточнила она. Михаил кивнул. — Знаешь, когда-то я была готова на это. Я тебя любила больше жизни и верила тебе, как себе. «Что подтверждает теорию, что никому верить нельзя», — цинично подумал Михаил, но сказал о другом: — Ты прости меня, Катя. Я не хотел отправлять тебя на аборт. Это все отец. Ты же знаешь, какое влияние он имел на меня. — Бог простит, а я давно простила. Это я мать-убийца. Что может быть страшнее? Буду каяться пред Господом до последнего вздоха. И тебе надо покаяться в этом грехе. — Каяться?! Мне! Не смеши меня! Вообще, ты сама во всем виновата, — Михаил заговорил привычным высокомерным тоном. — Если ты была такая правильная, нечего было со мной в постель ложиться! — Правильно, нечего. Глупая была, думала — если любишь, то все можно. Только придя к Богу, я поняла, что настоящая любовь иная. Очень важно не только себя, но и любимого человека до греха не довести. Миша, без покаяния жить нельзя. В нем наше спасение. Хочешь, я батюшку нашего позову, отца Петра. Поговори с ним. Может, он тебя исповедует? — Так я некрещеный, — усмехнулся Михаил. Эта беседа его порядком утомила. — Значит, надо покреститься. Крещением все грехи смываются. И контракт этот тебе Господь простит. — Давай обойдемся без религиозной пропаганды. — Михаил достал футляр с таблеткой. — Ты согласна меня спасти? Я ведь знаю, что для верующего отдать жизнь за другого человека — это великое благо. Катерина впервые с начала разговора посмотрела в глаза Михаилу. Емупоказалось, что из ее глаз протянулись два светлых лучика. — Моей жизнью распоряжается Господь. А ты мне предлагаешь стать самоубийцей. В ад пойти. За Господа я умру с радостью, а за тебя — не могу. Прощай. Поклонившись до земли, мать Елизавета ушла. Не ожидавший такого конца, обозленный Михаил пошел к машине. «Монашка, — шипел он всю дорогу. — Пропади ты пропадом». Въезжая в Москву, он вспомнил, что забыл футляр с таблеткой на монастырской скамейке, но возвращаться за ним не было смысла. Домой ехать не хотелось. Хотелось напиться и забыться. Михаил включил телефон. Словно подслушав его мысли, пришла смс с приглашением на дегустацию виски в элитный клуб, членом которого он состоял. Михаил посмотрел на часы — 20. 20. «Самое время выпить». Отпустив водителя, он вошел в знакомое помещение, обставленное в традиционном английском стиле. Усевшись за угловой столик, сенатор заказал выпивку и огляделся. Знакомых не было. «Буду пить в одиночку», — усмехнулся он и вылил в себя первую порцию неразбавленного виски. — Можно к вам присоединиться? Перед Михаилом возникла блондинка, с которой он летел ВИП-рейсом. — Садитесь, — кивнул он. — Марина, если не ошибаюсь?
Глава 22
Из аэропорта мистер Робинсон направился в гостиницу, где его встретили с привычными почестями. Старый швейцар подобострастно открыл дверь, портье с самой любезной улыбкой вручил ключ от номера, помощник портье, кланяясь, занес в номер люкс чемодан из дорогой кожи. Банкира здесь любили за щедрые чаевые. Перекусив, мистер Робинсон затребовал у портье телефонную книгу и, выписав нужные ему номера, сразу набрал первый. Удовлетворенный разговором, он набрал следующий номер. Католический и протестантский пастыри обрадовались крупному пожертвованию. Никто им таких денег никогда не предлагал. Продиктовав реквизиты, католик, в надежде на дальнейшую дружбу, пригласил еврейского банкира посетить костел, но тот отказался. Протестант пообещал Семену награду в виде ордена и был крайне удивлен, получив отказ. По его мнению, от наград церкви отказываться не стоило. Если бы он только знал, какой награды ждал мистер Робинсон! В синагоге пожертвование банкира приняли со сдержанной благодарностью. Евреев трудно удивить деньгами. Буддисты почему-то согласились принять половину озвученной Семеном суммы. «Буддисты и есть буддисты», —хмыкнул банкир, и прибавил полмиллиона долларов к пожертвованию на мечеть, где, продиктовав ему номер счета, ничего не спросили. «Ты же не позволишь мне умереть, Господи, — мысленно взывал он к небу, — таких щедрых хороших людей, как я, так мало на земле! Если Ты оставишь меня в живых, то я пожертвую на все храмы в два, нет, в три раза больше! » Чем легче становился счет мистера Робинсона, тем лучше он себя чувствовал. Он прямо-таки ощущал, что Господь становится к нему благосклоннее, но тут случилась заминка. Ни один православный храм не согласился за глаза принять деньги банкира. Настоятели монастырей, которым уже второй день звонил Семен, предлагали ему для начала приехать, чтобы познакомиться и рассказать, чем вызвана такая щедрость. Возмущенный банкир начал обзванивать храмы поместные, но и там была такая же история. «Вы что, с умасошли! — не выдержал мистер Робинсон во время очередного разговора с православным священником. — Я предлагаю вам миллион долларов! Миллион! А вы вместо того, чтобы посмотреть на счет, хотите посмотреть на меня! » — «Вы не обижайтесь, — мягко ответил священник, — дело в том, что если ваши деньги получены неправедно, то Церкви они пойдут во вред. Пожар может случиться, к примеру. Такие случаи уже были. Возьмет батюшка деньги у человека, который раньше бандитом был, а теперь решил с помощью пожертвования Бога задобрить, отремонтирует храм или школу воскресную построит, а они и сгорят. Не принимает Господь нечестивой жертвы. Вы уж простите, но от некрещеного жертвователя я денег не возьму». «Пропадите вы все пропадом», — решил банкир, но на всякий случай набрал последний номер. «Примем! С благодарностью примем! Переводите! Мы как раз храм строим! — раздался в трубке молодой голос. — Молиться за васбудем! » — «Молиться за меня не надо», — хотел сказать Семен, но промолчал. Довольный, он спустился в ресторан, чтобы отметить свою победу над мистером Терафимом. Он осушил первый фужер шампанского, когда мобильник пропел мелодию «хавы нагилы» — пришла смс от старого знакомого. Тот предлагал встретиться в респектабельном английском клубе, расположенном неподалеку от гостиницы, чтобы обсудить выгодное, на семь нулей, дельце. «Как благосклонен ко мне Бог, — мистер Робинсон поцеловал изумрудный глаз змеи, обвившей его указательный палец. — Только я лишился пяти миллионов, что, в сущности, копейки для меня, как Он хочет возместить их мне с прибылью».
Глава 23
Клуб потихоньку заполнялся. Публика была типичная для московского заведения: женщины, от самых юных, ищущих приключений и выгодных знакомств девиц до состоятельных молодящихся женщин бальзаковского возраста; так называемые звезды шоу-бизнеса всех мастей, известные спортсмены и актеры. Безусых папенькиных сынков с золотыми кредитками было меньше, чем солидных респектабельных господ: крупных и средних бизнесменов и политиков золотая молодежь раздражала экстремальными выходками, распущенным поведением и хамским отношением к персоналу. Ожидая выступления стриптизера Алесандро, дамы заказывали напитки. Мужчины в отдельном зале дегустировали виски, подаваемое сомелье в аптекарских дозах. Первыми дегустационный бар покинула молодежь, которой быстро надоело изображать ценителей бурбона. Вслед за ней потянулись господа постарше. Всем хотелось выпить столько, чтобы скука обернулась весельем, бессмысленное времяпрепровождение показалось настоящейжизнью, легкодоступные девицы — нежными ночными феями из сказки, которая закончится этой же ночью в каком-нибудь отеле. Но об этом в начале вечера джентльмены предпочитали не думать.
Михаил то и дело кивал знакомым. — Да вы здесь завсегдатай, — Марина затянулась сигаретой. — Марина, чем вы вчера занимались? — не обратив внимания на ее замечание, сенатор щелкнул пальцами, и официант налил даме фужер шампанского. — Ничем, просто ходила по городу, вспоминала студенческие времена, можно сказать, листала книгу прошлого. Я ведь родом из Питера, переехала в Москву после смерти отца. — А кто ваш отец? Бизнесмен? Михаил задавал вопросы машинально, чтобы не молчать. — Политик. Женщина назвала фамилию отца. — Я слышал о нем и о вашей матери. Кстати, чем она занимается? — Умерла несколько лет назад, — без капли сожаления ответила Марина. — Она меня не любила, в отличие от папы. Наверное, поэтому я и выросла такой: холодной, расчетливой стервой. — Вы что, раскаиваетесь в прошлом? — в глазах Михаила зажегся огонек искреннего интереса. — Если бы мне задали этот вопрос три дня назад, я бы ответила, что ни о чем не жалею, но сегодня... — Марина потушила сигарету. — Сегодня я жалею о каждом прожитом дне. Наверное, правильно, что я скоро умру. Таких, как я, любящих только себя эгоистов, надо убирать с нашей планеты как можно раньше. Я всего лишь женская оболочка, наполненная мусором, хламом, объедками, ненужными вещами, на приобретение которых потрачена жизнь. Бог мне не дал детей. Раньше я злилась на Него, считала, что Он ко мне не справедлив, а вчера вдруг поняла, что таким, как я, нельзя иметь детей, потому что мы вырастим из них таких же бездушных монстров. У вас есть дети? — она подалась к Михаилу, чтобы услышать ответ. В зале становилось шумно. — Есть два сына. — И что, они вас любят? — Естественно, — кивнул Михаил. — Они мне всем обязаны. — Тогда почему вы не предложили им спасти вас от смерти? — Я люблю их. — Значит, вы не такой законченный негодяй, каким я вас представляла! — Слушайте, а может, вы отдадите за меня жизнь? — осенила Михаила мысль. — У меня есть дети, жена. Я, вообще, очень нужный обществу человек. Обещаю, что буду до последних дней ухаживать за могилами вашей семьи, включая вас. — Беру свои слова насчет негодяя обратно, — Марина поднялась и пошла в дамскую комнату. «Не буду ждать решения синедриона в лице мистера Терафима. Приму таблетку прямо сейчас, и в ад». — Она достала из сумочки черный футляр, но тут зазвонил телефон. — Марина, это вы? — раздался издалека голос Юрия. — Я. Вам-то что от меня надо? Вы тоже не нашли жертву и хотите, чтобы я подарила вам жизнь? — Марина не на шутку разозлилась.
|
|||
|