Н.И. Вавилов 6 страница

Верно, Алексей Сергеевич. Разработке этой системы, в основе которой агротехнические меры борьбы с засухой, посвятил всю свою жизнь и талантливейший агроном Измаильский. Именно ату систему хотел применить Докучаев и в сельскохозяйственных опытах в Каменной степи.

Ах, как же забывчивы россияне: сначала отмахнутся от дельной идеи, потом ждут, подхватят или не похвалят ее на Западе? Вот и Ермолов признался: " В свое время это обстоятельство было упущено из виду и имя Кемпбеля получило у нас популярность, которая редко кому выпадает на долю".

А ведь Измаильский еще был жив, но доживал свои безрадостные лета вполной безвестности.

Вэти годы, когда проходили съезды и конференции, а популярными становились все же не соотечественники, сам Ермолов набросал вот этот социально-экономический портрет:

" Россия долгое время считалась главною поставщицей, житницей Европы, так как она долго занимала первое место в ряду государств, снабжающих европейский хлебный рынок избытком своего производства, и вывоз ея достигал в урожайные годы, как например, в 1910 году, колоссальной цифры 847 миллионов пудов хлеба, на сумму до 746 миллионов рублей, при общей ценности всех вывозимых из России продуктов земледелия в 902 миллиона рублей. Средний вывоз хлеба из России составил за пять лет (1906-1910 гг. ) – 588 миллионов пудов. Недавно еще у нас увлекались грандиозными цифрами нашего вывоза, упуская при том из виду, что если Россия имеет возможность вывозить так много, то это не потому, чтобы урожайность ее полей была высока, не потому, чтобы она в действительности производила больше других государств Европы, но только потому, что Россия в сравнении с последними населена болев слабо, что ее собственные потребности чрезвычайно ограничены. В самом деле, если сопоставить цифры населенности России с цифрами населенности других государств Европы, то окажется, что в России на каждые 100 десятин пространства приходится всего 28 душ населения, между тем, как во Франции считается 83, в Германии – 136, в Великобритании – 200, в Бельгии – 287 душ. Таким образом, если Россия производит больше, чем сколько нужно для удовлетворения потребностей ее населения, то это исключительно потому, что ей нужно очень мало, что цифра населения ее относительно ничтожна, и к тому же оно очень малым довольствуется. С другой стороны, Россия более, чем какое-либо другое государство в мире, так сказать, напрягает свою вывозную способность, в ущерб продовольствия своего собственного населения. Так, Россия отправляет за границу пшеницы около 33 процентов чистого сбора, ячменя 41, кукурузы 44, овса 10 процентов. Между тем Америка отправляет за свои пределы только 10 процентов производимой ею пшеницы, ржи 4, 5, кукурузы 3, ячменя 5 и овса всего 1 процент. Относительная же производительность русского хозяйства самая низкая. Если мы обратим внимание на то, какое число душ может прокормиться в России продуктами, получаемыми с каждых 100 десятин всего пространства, то узнаем, что это число не превышает 20, между тем как во Франции и Германии каждые 100 десятин в состоянии прокормить 80 душ, в Англии – 90, в Бельгии – 150. Впрочем, если Россия прокармливает по отношению к пространству так мало, то это частью зависит от того, что в России отношение между возделанною землею и невозделанною представляется чрезвычайно неблагоприятным. У нас есть обширные пространства тундр, есть огромные лесные площади, есть еще нераспаханные степи, которые приносят лишь самое небольшое количество продуктов земледелия; между тем, земель действительно утилизируемых в хозяйственном отношении, так или иначе служащих интересам сельскохозяйственного цела, насчитывается не более 38 процентов, гораздо меньше, чем в прочих европейских государствах. Так, в Австрии площадь утилизируемых в сельскохозяйственном отношении земель составляет 60, во Франции и Германии – 66, в Великобритании и Бельгии свыше 75 процентов всего пространства. Но если даже выключить непроизводительные земли в России и отнести цифры населения к земле, действительно утилизируемой, то и тогда окажется, что на счет продуктов, получаемых со 100 десятин утилизируемой в сельскохозяйственном отношении земли, в России могут существовать едва 60 душ, между тем, как во Франции и Германии 100 десятин такой же земли прокармливают 120, в Англии – 150, а в Бельгии – 210 человек. Таким образом, сельскохозяйственная промышленность Бельгии оказывается на 350 процентов производительнее, нежели в России. Конечно, отчасти такая низкая производительность может быть объяснена малою населенностью России; но одного этого объяснения недостаточно, так как если мы обратим внимание на все производство на русской территории, то найдем, что наименее производительными в сельскохозяйственном отношении являются такие губернии, населенность которых отнюдь не представляется наиболее слабою, – например, Смоленская, Тверская и другие. С другой стороны, более производительными губерниями могут считаться южные степные, населенные весьма слабо. Очевидно, что если русское сельскохозяйственное дело дает так мало, то это потому, что общий уровень сельскохозяйственного производства весьма низок. Если обратить внимание на количество хлеба, снимаемого с десятины, на степень урожайности наших полей, то мы увидим, что степень урожайности у нас далеко уступает урожайности полей в западно-европейских странах. Так, в России средний урожай пшеницы на десятине (за годы 1906-1910) равнялся 43, 5 пуда, между тем, в Австрии за те же годы собирали в среднем по расчету на десятину 88 пулов, в Германии 134, в Великобритании 154, в Бельгии 161 пуд и т. д.

Причины низкого уровня производительности сельскохозяйственного дела в России отчасти обусловливаются, конечно, теми общими условиями экономического строя и жизни сельскохозяйственного цела в России, – именно, малою интенсивностью нашего сельскохозяйственного производства, являющеюся естественным и неизбежным последствием этого строя; но отчасти причины эти следует искать и в особенных, далеко не всегда правильных, условиях организации нашего полевого хозяйства".

Итак, прекратила свое существование экспедиция, а теперь закрыто и лесничество. Почему? Ответа я не находил. Одно утверждали все современные авторы: царское правительство поскупилось на дальнейшие расходы и прекратило финансирование. Я верил этому утверждению и не верил: очень уж мизерные суммы уходили на содержание лесничества, не обременительные даже для Лесного департамента с его скудным бюджетом. Однако мне ничего не оставалось, как согласиться с этим утверждением – других доказательств не находилось. Но вот однажды я пришел в министерство лесного хозяйства РСФСР к одному из старейших его сотрудников Дмитрию Минаевичу Гиряеву. Попросил его снабдить меня материалами о современном положении в защитном лесоразведении.

Он выложил передо мной стопку различные документов, брошюр и книг, среди которых я обнаружил и выписки из неопубликованной статьи Высоцкого " Моя ошибка", написанной в 1935 году.

Напомню, Георгий Николаевич Высоцкий был участником докучаевской экспедиции, заведовал Велико-анадольским участком, а после закрытия экспедиции остался там же лесничим Мариупольского опытного лесничества. Впоследствии он станет основоположником научного степного лесоведения.

Итак, рассказывает сам Высоцкий, признаваясь в своей ошибки.

В августе-сентябре 1908 года в Великоанадоле собрался очередной съезд степных лесоводов – обсудить проблемы степного, в первую очередь полезащитного лесоразведения. Многие из участников этого съезда, и не только чиновники Лесного департамента, но и учение, приехали с готовым убеждением: разводить лес в степи невозможно, ему здесь не хватает влаги, а почва не только суха, но и солонцевата, поэтому уже в возрасте 20-30 лет деревья засыхают и умирают. Мнение это основывалось на наблюдении

Перед съездом его участники побывали во многих степных лесничествах, том числе и в Каменной степи. Там лесные полосы жили и хорошо прирастали, но все они еще не достигли своего " критического возраста", самым старым было 16 лет. В других же местах зрелище было удручающим – среди степи торчал сухой, вымерший лес. Ну, а то, что увидели делегаты в Великоанадоле, окончательно их разочаровало: массовое усыхание охватило многие искусственные насаждения 70-90-х годов, когда здесь работали продолжатели славного Граффа. И было слышно, как жуки и гусеницы доедали, догрызали зеленеющие из последних сил ростки, как копошились они под корой, которая, отслаиваясь, повисала рваными лохмотьями.

Так разумно ли тратить силы и средства на степное лесоразведение, если жизнь насаждений так коротка?

На съезде выступил и Высоцкий. Нет, он не опроверг это мнение, он помог утвердиться ему – подвел под него теоретическую основу, выдвинув " теорию критического возраста", которой и объяснял неминуемую гибель степных насаждений в" жередняковой стации". Так что в возрасте 25-30 лет их нужно рубить, надеясь на порослевое возобновление. Или сажать заново. Да, и сажать заново – в полезности лесных полос для сельского хозяйства Высоцкий не сомневался.

Здесь я хочу прервать рассказ о съезде и рассказать о Высоцком, не выдумывая, а читая его " неофициальную", написанную для себя автобиографию. В ней есть и такой вопрос: " Как я стал лесоводом? " И, отвечая на него, писал: " Лесного отделения в Петровской академии в мое время уже не было, все были агрономами, и я тоже агроном''. Агроном, слушавший лекции по лесоводству, которые читал Митрофан Кузьмич Турский. " Особенно понравилась мне его лекция о степном лесоразведении, на которой он превозносил победу человека над степной стихией". И, конечно, восхищался профессор рукотворным чудом, созданным Граффом в Великоанадоле.

А Турский говорил на лекции: – Надо быть там на месте, надо видеть собственными глазами Велико-Анадольский лес, чтобы понять все величие дела степного лесоразведения, составляющего нашу гордость. Никакими словами нельзя описать того удовлетворяющего чувства, какое вызывает этот лесной оазис среди необъятной степи на посетителя. Это действительно наша гордость, потому что в Западной Европе ничего подобного вы не встретите...

Эта лекция и решила судьбу Высоцкого. Перед окончанием академии он просится на практику в Великоанадоле. Однако туда уже был назначен другой практикант, и Высоцкий едет в соседнее Бердянское лесничество (впоследствии Мелитопольское).

Он еще никогда не бывал в степях – " родился среди леса" на хуторе Войтовка, что между " местечком Ямполь и железнодорожной станцией Хутор Михайловский". Поэтому ехал на юг с большим интересом, целыми днями простаивая у окна вагона, жадно вглядываясь. Восторгу не было пределов!

" И вот появилась на горизонте полоса темной зелени. Она растет и ширится, к ней я и еду".

Первое, что увидел молодой агроном – " море вяза". И сразу задумался над тем, над чем не задумывались лесоводы ни тогда, ни много десятилетий позже, и что упустил из виду и он сам, когда выдвигал " теорию критического возраста":

" Почему именно вяза? Что такое вяз, откуда он? Оказывается, из пойм речных, где растет рядом с осокорями и ивами. Каким же образом из влажных речных пойм забрался он на сухую степь с солонцеватым грунтом? "

И еще заметил и отметил, что здесь, в сухой степи, " растет он сначала... очень буйно, широко раскидывая свои отхлесистые ветви". Но в том-то и дело, что растет так только сначала". " В этом и вся ценность его, выдвинувшая его (вместе с родственным ему берестом и еще в меньшей степени ильмом) на первым план, давшая ему то все 100%, то 66, то, наконец, 50% высаживаемых на степную почву лесных пород... "

Нет, не только заметил и отметил, но и тогда же, еще в ходе практики, пришел ктвердому убеждению: все то, " что так меня вначале радостно поразило (масса зелени среди степи), совершенно ненормально, ошибочно".

Ошибочен такой тип смешения древесных пород. Однако именно этот тип, названный " нормальным", был санкционирован съездами 1884 и 1887 годов и предписан для повсеместного выполнения циркулярами Лесного департамента.

Вскоре Высоцкого, как человека, " увлекающегося природоведением" порекомендовали Докучаеву и тот предложил ему на выбор один из трех организуемых участков экспедиции. Высоцкий " без колебаний" выбрал Великоанадольский, куда и был назначен заведующим и где пробудет более 12 лет.

Став руководителем участка, а потом, после закрытия экспедиции, лесничим опытного лесничества, Высоцкий " задался целью выработать возможно более подходящие для степных условий типы искусственных насаждений". Как верный ученик Докучаева, он обращался за советом к природе – что и в каком смешении растет в естественных степных перелесках. Присматриваясь, комбинировал типы посадок, многим из которых суждено стать образцовыми. Но... надолго увлечется теорией критического возраста. Особенности одной породы – вяза, одного типа насаждений он возведет в закон для всех пород, для всех степных насаждений, о чем и доложил участникам съезда.

И съезд постановил: закрыть ряд степных лесничеств, в том числе и в Каменной степи. Правда, при этом признал, что " о ликвидации степного лесоразведения не может быть и речи".

Такого оборота событий Высоцкий никак не ожидал. Он чувствовал себя виновником и преступником перед Докучаевым, возродившим в России степное лесонасаждение.

" Неужели же вся кампания степного лесоразведения нами бесследно проиграна? – думал в отчаянии Высоцкий. – Столько сил, столько средств! '' И утешал себя:

" Да, знание, опыт дорого обходятся! Тем более следует эти достояния наши тщательно собрать и хранить в святилище потенциальной мощи нашей все еще молодой культуры, которая когда-то должна будет развернуться во всю ширь принадлежащих нам залогов духовных сил, земельных пространств и времени предстоящего свободного развития".

А утешая, верил: степные лесничества в будущем окажутся " ценными местами для заложения на них рассадников культуры, без которых невозможно правильное прогрессивное развитие сельского хозяйства". Верил, что " потомство наше будет благословлять судьбу, заставившую нас захватить под лесные дачи такие площади", которые обязательно станут " памятниками культуры".

Однако и чувство вины не покидало. Пройдут годы, все уже забудут и о том съезде в Великоанадоле и о принятых решениях, а Высоцкий будет все еще мучиться. А потом, на 71-м году жизни, получив сообщение об избрании его действительным членом ВАХСНИЛ, он сядет и напишет статью " Моя ошибка''. Жаль, что она и по сей день лежит в архиве, и по сей день не опубликована. Не поэтому ли и по сей день продолжаются те же самые ошибки: и сегодня в лесных полосах продолжают высаживать быстрорастущий, но недолговечный вяз, а из-за этого и сегодня многие и многие считают лесные полосы напрасной тратой сил, средств и земли.

Нет, " степь суха и бесплодна только для того, кто, при немощи духа, без усиленных трудов, хочет тотчас пожинать плоды; но кого может устрашить неудача первой попытки, кто на первом году ожидает вознаграждения трудов, тот не увидит успеха и лучше пусть не приступает к насаждению леса в степи". Эти слова, сказанные в 40-х годах 19 века первым составителем истории лесоводства в России поручиком корпуса лесничих Ф. К. Арнольдом, напомнил Высоцкий в одной из своих работ в 1916 году.

Забудется съезд, но ученые долго еще будут утверждать, что " первоначальные противоречивые мнения о причинах усыхания леса в степи вскоре сменились обоснованным учением Г. Н. Высоцкого, о невозможности массивного лесоразведения в засушливой степи, главным образом из-за недостатка почвенной влаги".

Отдавая вроде бы должное Высоцкому, они возводили его ошибку в обоснованное учение. А он до последнего смертного своего часа не уставал повторять: " В наших южных степях искусственно насаженный лес расти может. Мало того, мы вправе ожидать от него и естественного возобновления для поддержания неограниченного существования". И это уже было доказано на практике. Однако " немощные духом" твердили и твердили свое: невозможно. А статья Высоцкого " Моя ошибка" продолжала лежать и по сей день лежит в архиве. Лежит необнародованной исповедь, которая могла бы научить многих ученых порядочности.

Итак, истинная причина закрытия некоторых степных лесничеств, в том числе и в Каменной степи, теперь нам известна. Однако эта находка зародила во мне сомнение: не подобная ли причина послужила и закрытию докучаевской Экспедиции? Я больше не верил биографам, объяснявшим остановку любого начинания тупостью и скупостью департаментских чиновников, которые, к тому же, сами бывали инициаторами добрых починов. Словом, нашел у Высоцкого одно объяснение, должно быть у него и другое: не мог он, участник экспедиции не сказать о причине ее закрытия.

В автобиографиях нет, ни в " официальной", ни в " неофициальной". Значит, надо читать все труды его.

И вот передо мной " Доклад, читанный в 1915 году в заседаниях лесного отдела Киевского Общества сельского хозяйства и сельскохозяйственной промышленности". Доклад о степном лесоразведении. В нем обнадеживающая меня глава – " Исторические этапы". В ней он рассказывает о той катастрофе в степном лесоразведении, которая разразилась в конце 80-х годов прошлого века. Началось массовое увядание и усыхание насаждений, о чем мы уже знаем. Новые посадки почти повсеместно прекратились. Рушилась вера в возможность создания лесов в степи – природа их не сотворила, а человеческие создания оказались недолговечны. К исследованиям умиравших насаждений были привлечены энтомологи, ботаники, почвоведы, гидрологи. И все они в один голос начали доказывать – лес в степи расти не может, ему не хватает влаги. Кто найдет выход из этого критического положения?

Именно в этот момент и предложил свои услуги Докучаев. Чины Лесного департамента ухватились за его предложение и поэтому так быстро снарядили экспедицию в степи.

Далее Высоцкий приводит суждение одного из сотрудников Костычева лесовода С. Ф. Храмова, который писал: " От этой экспедиции лесоводы ждали чисто практических указаний, но исследования ее, хотя и очень ценные – НЕ ОПРАВДАЛИ надежд практиков-лесоводов".

" Не оправдали" выделил курсивом Высоцкий и тут же прокомментировал с иронией: " Еще бы! Степные лесоводы ждали указаний на отельные причины неудач их дела и на меры борьбы с этими причинами, а ученые стали рассуждать об общей неестественной обстановке степного лесоводства и критиковать его основы и цели! "

Уже в ходе изучения степной природы участники экспедиции Докучаева обратили внимание на ненормальность так называемого " нормального" типа степных насаждений, санкционированного двумя съездами степных лесоводов и предписанного для повсеместного выполнения циркулярами Лесного департамента. И не только обратили внимание, но и дерзнули назвать этот тип негодным шаблоном: нельзя выходить в сухую степь с породами и типами посадок, пригодными лишь для речных долин. А обозвав общепризнанный тип шаблоном, они, молодые ученики Докучаева, никого не спросившись, заложили в степи лесные полосы совершенно новой конструкции, никем не признанной и не утвержденной. Это раздражало и департаментских чинов и ученых: их послали искать ответа на заданные вопросы, а они всю задачку отвергли, и взялись решать совсем другую, ответ на которую будет дан не сегодня и не завтра, а через два-три десятка лет. И кто может предсказать, будет ли он правильным?..

Итак, не получив от Экспедиции " чисто практических указаний" как избавиться от беды сегодня, раздосадованные лесоводы отказались содержать такую Экспедицию – " не оправдала надежд". Только потому не оправдала, что работала на будущее, а пославшим ее нужно было решат сегодняшние беды.

Вот теперь все ясно. И все гораздо сложнее элементарной нехватки денег.

А для себя я сделал вывод: никогда не доверяй общепризнанным суждениям о прошлом, ищи и найдешь все.

В марте 1911 года Постоянная комиссия по сельскохозяйственному опытному делу наконец-то " признала желательным учредить КаменноСтепную опытную станцию имени В. В. Докучаева". Ученый Комитет министерства земледелия в заседании 22 апреля утвердил это решение и назначил особую комиссию – теперь уже для решения вопроса с выездом на место.

В Ученом Комитете лежало еще два ходатайства. Одно – от Бобровского земства о выделении в Каменной степи участка земли для уездного опытного поля. Другое – от Бюро прикладной ботаники и селекции, которое тоже просило участок для устройства своего филиального отделения в степи. Так что комиссии поручалось решить и эти вопросы – территориально разместить три вновь создаваемых опытных учреждения.

Бюро прикладной ботаники знакомо сегодня не каждому читателю. Созванное при Ученом Комитете министерства земледелия в 1894 году, это научное учреждение впервые в России приступило к ботаническому изучению и описанию культурных растений и сопутствующих им сорняков. Со временем оно переросло в Институт прикладной ботаники, а потом – во всемирно известный Всесоюзный институт растениеводства имени Н. И. Вавилова (ВИР).

В мае 1905 года Бюро возглавил Роберт Эдуардович Регель, человек талантливый, энергичный, увлеченный и – незаслуженно забытый потомками. Получив " портфель" руководителя этого научного учреждения, которое размещалось сначала в шкафу одного из кабинетов Петербургского лесного института, а потом на частной квартире, Регель быстро наладил и научную работу и хозяйство. Из учреждения, существовавшего лишь на бумаге, Бюро сделалось признанным центром изучения культурных растений. О нем услышали не только в России, но и в Европе. Услышали и заговорили: во всем мире ботаники того времени изучали лишь дикие растения, а Регель со своими сотрудниками приступил к научному познанию возделываемых человеком культур. Легкий на подъем, он исколесил чуть ни всю Россию – собирал местные сорта ячменей, высеваемые в разных зонах. И на этом поприще у него были уже немалые заслуги. Когда в голодный 1891 год был съеден до последнего зернышка саратовский ячмень, славившийся превосходными пивоваренными качествами, в России забили тревогу, исчез, навсегда утерян ячмень, которым снабжались лучшие пивоваренные заводы почти всей восточной половины Европейской России. На его поиски отправился Регель. Но отправился он не в Поволжье, где были уже обысканы все сусеки, а на южный Урал – в сходные по почвенным и климатическим условиям районы. И там нашел то, что искал.

Пройдет несколько лет, и его молодой соратник и продолжатель Николай Иванович Вавилов откроет закон зонального распределения растительных рас и видов.

Расширяя научную работу, Регель все больше понимал: для сравнительных посевов хлебов и отбора лучших сортов, наиболее пригодных для возделывания в данной зоне, нужны опорные пункты, на которых бы велись систематические исследования. И чтобы судьба их не зависела от капризов землевладельца – у него уже было несколько опытных делянок в помещичьих усадьбах, и он хорошо знал, что таков барский каприз. Вот и добивался Регель выделения участка в Каменной степи. Тут же после заседания комиссия, под руководством члена Ученого Комитета профессора Н. К. Недокучаева, командируется в Воронежскую губернию. В ее составе: представители министерства, заведующий вновь учрежденной Каменно-Степной опытной станции Р. Г. Зеленский и Регель. ВВоронеже к ним присоединился губернский представитель, а уже на месте, вКаменной степи, в комиссию вошел и управляющий низшей сельскохозяйственной школой.

Они объехали и обошли всю степь – в мае она была прекрасна, осмотр не утомлял, они отдыхали. Потом три дня провели в заседаниях, которые, судя по отчету, проходили на территории бывшего лесничества.

За три дня неспешных обсуждений наметили границы вновь создаваемой докучаевской опытной станции – ей отвели больше тысячи десятин степи со всеми лесными полосами, занимавшими без малого 152 десятины, с усадьбой и метеостанцией. Очертили на карте 100 десятин открытой степи Бобровскому опытному полю и 98 десятин – для организации степного отдаления Бюро.

Регель сам выбрал этот участок – на самой высокой точке Каменной степи (108 сажен над уровнем моря), в стороне от лесных полос. Открытый ветру и солнцу взгорок как бы самой природой предназначался для испытания засухоустойчивых культур и для изучения дикорастущей степной растительности. Как и Докучаев, Регель выбирал место с самыми суровыми условиями.

Поделив так Каменную степь, комиссия возвратилась в Петербург, где 16 июня 1911 года все ее решения утверждаются.

Теперь – за дело. Первой оживает " Докучаевка". Хозяйство хоть и пустовало несколько лет, крепко пограблено, порублено и поломано, однако, подправив, жить можно. Роман Генрихович Заленский садится за разработку программы деятельности станции, которая, конечно же, должна продолжить начатое Экспедицией дело. Поэтому наказ Докучаева своим сподвижникам Заленский принимает за основу: " Все наши операции, в конце концов, должны непосредственно служить целям и интересам сельского хозяйства".

Участник экспедиции К. Д. Глинка, ставший известным почвоведом, прислал Заленскому свои воспоминания об учителе, которые звучали как укор современникам, и как напутствие:

" Несомненно, что если бы мы начали свою работу тогда, когда В. В. Докучаев впервые намечал широкие программы исследований почвенных типов и " цельной природы", теперь мы знали бы много больше. К сожалению, как ни просты и ясны были те идеи, которые отстаивал В. В. Докучаев, он не был достаточно понимаем современниками, и не потому, что он излагал эти идеи в недоступной форме, а потому, что стоял головой выше своих современников и ясно видел то, чего не могли висеть они".

Да, много мы потеряли из-за этого непонимания. Однако в сторону укоры, надо действовать, иначе потеряем еще больше.

" Будем же надеяться, – напутствовал Глинка, – что теперь, наконец, мы не только поймем идеи учителя, но и осуществим их полностью, будем надеяться, что создание В. В. Докучаева – Каменно-Степная опытная станция – сумеет показать, как следует осуществлять эти идеи во всей их широте".

Надежды эти не оправдались. Департамент Земледелия, которому была подчинена " Докучаевка", не баловал ее ни вниманием, ни материальной помощью.

С возникновением чисто сельскохозяйственного опытного учреждения лесные полосы, уже тогда признававшиеся специалистами интереснейшими объектами для лесоводственных исследований, выпали из круга забот опытной станции – она не имела в своем штате ни одного лесовода, не получала и денег на уход за посадками. Никакой тревоги не проявлял и Лесной департамент, за которым было оставлено право исследований степных искусственных насаждений. Правда, летом 1912 года лесничему Мариупольского опытного лесничества Николаю Петровичу Кобранову Лесной департамент поручил осмотреть все насаждения в Каменной степи. Фамилия эта впервые появляется в нашем повествовании, и я бы ее не называл, если бы она принадлежала безвестному лесничему-степняку, каким он и был в то время. Но пройдут годы – и мы, уже во второй части книги, встретимся с ним, с профессором Воронежского сельскохозяйственного института, а потом и сотрудником Николая Ивановича Вавилова. Пока же скажу о нем лишь одно: должность лесничего Мариупольского опытного лесничества (бывшего Великоанадольского участка экспедиции) Кобранов принял от Высоцкого, у которого он несколько лет был заместителем.

Итак, выполняя поручение, Кобранов осмотрел все лесные полосы в Каменной степи и потом в отчете сообщал: треть посадок находится " в очень печальном состоянии" – уже четыре года в них не было никакого ухода. Особенно удручающий вид имели молодые посадки последних лет – их не было видно " из-за разросшейся сплошным ковром высотою в 1 метр, травянистой растительности".

Порадовала лесничего (" Вот походящий объект для лесоводственных исследований! " ) сороковая полоса, та самая гирлянда, оставленная в степи в год смерти Докучаева. Вся она, семь с лишним десятин, засаженных дубом в смеси с разными породами, была в прекрасном состоянии.

Кобранов обратил внимание и на некоторые полосы, засаженные березой. Когда-то, мы помним, все ведущие ученые предостерегали Собеневского, увлекавшегося березой, утверждали: в засушливой степи она не выживет. Так думал и Высоцкий. Собеневский не соглашался с этим мнением и продолжал сажать березу. То же делали и его последователи – Морозов и Михайлов. Росла она превосходно, свидетельствовал теперь Кобранов в своем отчете об увиденном. А так как " в Каменно-Степном лесничестве, единственном из степных, береза в культурах вводилась в весьма большом числе", то, делал вывод лесничий, " в силу этого лесное опытное дело не может пройти мимо искусственных насаждений из березы в Каменной Степи". Однако реакции на отчет Кобранова не последовало. Правда, " в интересах дела" и " в виду сосредоточения всех вопросов степного лесоразведения в Мариупольском лесничестве" Кобранову вменили в обязанность " участие в совете Каменно-степной опытной сельскохозяйственной станции".

И ни слова о деньгах и увеличении штатов: для Лесного департамента " Докучаевка" была чужой, а департаменту Земледелия не было цела до лесных полос, созданных Экспедицией Лесного департамента. Да и что о них заботиться, если, – это утверждают и сами степные лесоводы, – жизнь их коротка. Ошибка Высоцкого продолжала считаться учением.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒