Н.И. Вавилов 4 страница

Ему, Отоцкому, самому младшему ученику своему и сподвижнину, консерватору Петербургского университета, основателю и первому редактору журнала " Почвоведение", Докучаев и поручил заботу о коллекции, хранившейся частично в Минералогическом кабинете, а главным образом, в одном из университетских сараев.

Покидая по болезни службу в университете, Докучаев обратился с письмом к ректору, в котором писал: " Мне принадлежит коллекция ПОЧВ в количестве примерно 1000 экземпляров, из разных уголков России, а частью также с Дальнего Востока и из тропических стран, коллекция в значительной степени уже совершенно обработанная и собранная, в огромном большинстве случаев, по строго определенному плану, мною лично или моими учениками, в течение последних 20 лет. Насколько мне известно, это – единственное, в своем роде, столь полное собрание почв, и я немного ошибусь, если оценю его примерно в 3-5 тыс. рублей. Кроме того, в моем распоряжении находится около 150 больших фотографий, характерных для разных почвенных областей России, 12 больших портретов главных деятелей по русскому почвоведению и несколько десятков почвенных разрезов, профилей, карт, рисунков и довольно значительная почвенная библиотека, оценить которую я затрудняюсь".

Все это богатство Докучаев, уже больной и вконец обнищавший (как же ему нужны были деньги именно сейчас! ), просил ректора принять безвозмездно и создать в университете почвенный музей, на меблировку которого требовалось всего " сот 7-8". При этом еще и брал на себя обязательство " сам устроить новый почвенный музей".

Через четыре года, когда уже и за лечение заплатить было нечем, Докучаев снова ходатайствовал о том же. На этот раз он обращался в физико-математический факультет университета. Писал: трудами множества русских почвоведов " скопились научные сокровища, имеющие огромную, неизмеримую рублями, ценность". И говорил уже о нескольких тысячах почвенных образцов, собранных со всех концов России и из чужих стран (из Китая, Японии, Индии, Малой Азии, из обеих Америк и др. )", о единственной по полноте коллекции почвенных карт, " из коих едва ли не половина – рукописные уники", о дорогостоящей коллекции " всевозможных приборов как для полевых, так и лабораторных исследований".

Больной, умирающий в нищете Докучаев просил, умолял: возьмите эти бесценные сокровища бесплатно и создайте музей – не годится России, в которой рождалось генетическое почвоведение, отставать теперь от чужих стран.

Он знал, конечно, что за четыре прошедших года положение несколько улучшилось – " благодаря сочувствию ректора и некоторых членов факультета, приют коллекциям дан в здании бывшего физического кабинета, в коем они теперь и сгружены". Из сараев-то убрали, но весь этот сгруженный в кабинете материал по-прежнему лежал мертвым грузом. Нужен музей, и тогда сокровища эти сыграют огромную роль в дальнейшем развитии почвоведения как науки, в изучении " того слоя земной коры, который является источником и ареной всей органической жизни нашей планеты".

Люди, проявите хоть немного интереса и при нынешних " благоприятных обстоятельствах (помещение отведено; часть коллекций оборудована; есть люди, могущие посвятить свой труд устройству музея и пр. ) учреждение музея едва ли встретит серьезные затруднения".

Однако в университете остались глухи к его жертвенным призывам.

И снова голос разума подало Вольное экономическое общество. Весной 1902 года при нем был учрежден Центральный почвенный музей.

Весть эта ободрила и успокоила угасающего Докучаева: вот теперь будущее науки, которой посвятил лучшие годы жизни, обеспечено окончательно. Как ее родоначальник, он хорошо понимал, что для развития любой естественной науки важно не только выделение ее в качестве самостоятельной научной дисциплины, но важно и признание этого факта в общем сознании. Именно оно лает необходимые средства для создания незаменимых орудий научного прогресса, каковыми являются лаборатории и музеи. Учреждения эти служит центрами, обеспечивающими непрерывное развитие науки, помогающими закреплению научных традиций и школ. Так было в истории каждой науки: создание лабораторий или специальных музеев, основание особых кафедр в университетах или высших школах явилось важным историческим моментом, надолго определявшим ее дальнейшее развитие.

Его усилиями, его настойчивой и энергичной работой была учреждена первая кафедра почвоведения в Ново-Александрийском институте сельского хозяйства. Первая в мире, и не где-нибудь, а у нас в России! А вот теперь создан и первый специальный почвенный музей, в основу которого доложены собранные им коллекции...

Устройством музея занялся все тот же Отоцкий, к которому, как извещалось в первом же публичном обращении " к экскурсантам, путешественникам, местным исследователям, к хозяевам, живущим под " властью земли" и другим лицам, можно было обращаться " в музей или на квартиру (Пушкинская, 13)".

С той поры музей несколько раз менял свое местопребывание, пока не обосновался в одном из старинных и прекрасных зданий на стрелке Васильевского острова – рядом с университетом.

Каждый, кто приезжал в Петербург и бывал на Дворцовом мосту, музей этот видел, но не каждый заходил – экскурсанты обычно минуют его, направляясь в Музей военно-морского флота (они по соседству). Да это и понятно, еще учредители писали в своем извещении: " Почвенная коллекция, конечно, не подкупит глаз ни прелестью цветов, ни блеском красок... Хотя, продолжу мысль учредителей, " кто станет сомневаться в том, что она доставит больше удовольствия и пользы, чем коллекция драгоценных камней".

Залы музея не пустуют, идут и идут люди, отдавая дань уважения Докучаеву, его сподвижникам и последователям. И познавая. Да, именно здесь человек, много исходивший по земле и даже пахавший ее, может быть впервые задумывается. Может быть впервые он видит именно почву, а не инертную массу, с которой мы и по сей день обращаемся бездумно и жестоко. Мы и по сей день не осознали, что почва вовсе не инертная масса, а самая населенная сфера нашей зеленой планеты. Да и зеленая она только потому, что есть на ней почва, которая и вскармливает все живое – человека, животных, растения. И не только вскармливает, хотя и за одно это заслуживает святого к ней отношения. Она еще и энергетический аккумулятор суши, и универсальный экран, удерживающий от стока в мировой океан важнейшие элементы питания растений. В ней утилизируются и разрушаются вредные природные соединения и хозяйственные отходы. Лиши планету почвы, убей в почве жизнь неумелой обработкой, минеральными удобрениями и ядохимикатами – и Земля превратится в безжизненную планету. Не убивай же, человек. А ты, экскурсант, не торопись туда, где выставлены драгоценные камни, зайди и сюда, где узнаешь о богатстве, с которым не сравнится ничто.

Ты с гордостью узнаешь о том, что наука о почве – русская наука, что русские метолы исследования почв, разработанные Докучаевым, ныне применяются почти во всех странах мира, в том числе и в США. Но сначала ученые этих стран должны были признать, что почвы вовсе не рыхлые продукты выветривания, что геологическое направление в почвоведении, которое они исповедывали, ошибочно. Ученые всего мира должны были признать, что все методики, которыми владела наука Западной Европы, совершенно неправильны. Признание это происходило не без борьбы, не без сопротивления, не без умалчивания приоритета. Но и в Америке черноземы стали называться черноземами, а подзолы – подзолами. И американские ученые в конце-концов были вынуждены признаться публично: " Влияние новых русских идей было огромно. Уже имелось большое количество данных относительно почв в Западной Европе и в США, но эти данные были разрознены и взаимно не увязаны. И только на основе русских идей после первой мировой войны быстрыми темпами пошло развитие почвоведения во всех странах". Заявление это сделал руководитель почвенных исследований департамента земледелия США Ч. Келлогг в 1938 голу, через полвека после создания русским гением нового учения о почвах.

Ты узнаешь и того, кто " без колебаний применил эти чисто русские названия к типам американских почв", кто применил теорию и методы русского почвоведения в США. Это были предшественник Келлогга на посту руководителя почвенных исследований, департамента земледелия К. Марбут. Это он, по мнению одного из американских ученых, " принес в жертву национальную гордость в целях согласования этого вопроса в международном масштабе". О нем, уже после его смерти, писали в Америке вот так возвышенно: " Немногим дано привести в порядок такой хаос, какой представляла собой в США наука о почвах, когда Марбут приступил к их изучению. Сделанное им для почвоведения граничит с тем, что Линней сделал для биологии, Коперник – для астрономии и Декарт – для философии".

Но, скажешь, так говорят только о первых, а не о последователях. Да, конечно. И куда честнее было бы переадресовать эти слова в Россию Докучаеву. Только его можно сравнить с Линнеем, Коперником и Декартом. Помешала этому, надо думать, пожертвованная " национальная гордость" – ведь она и поныне продолжает бунтовать против " чисто русских названий" в Америке. Порой бунт этот возводится в ранг политики, однако избегать упоминаний каких-то слов в печати можно, но куда труднее вытравить их из языка, из народного сознания, из истории науки.

Ты узнаешь, что именно Докучаев установил закономерность распределения почв по земной поверхности планеты. Основываясь только на этих закономерностях, он, уже больной, составил первую почвенную карту мира, в которой дал верный научный прогноз распределения почв в Европе, Азии, Африке и Северной Америке.

Последующие исследования подтвердили верность его прогноза: там, где он указал чернозем, был чернозем, а где суглинки или подзолы, то таковыми и были там почвы...

Я вышел из музея и тихо, в который раз, пошел по набережной мимо университета, мимо Меньшикова дворца, свернул на 1-ю линию Васильевского острова, дошел до дома 18. В нем на втором этаже жил Василий Васильевич Докучаев. Не ищите мемориальной доски на доме – ее нет.

Поднялся по широкой каменной лестнице на второй этаж. Квартира налево – его квартира.

Здесь, в этой квартире, часто собирались все его ученики и сотрудники, ученые и общественные деятели, в их числе были и те, кто сочувствовал Докучаеву и поддерживал в его начинаниях, и те, кого он хотел убедить и привлечь на свою сторону. Чуть ни каждый вечер сюда сходилось до двух десятков человек. За длинным столом в одной из комнат вместе сидели и маститые ученые, и молодые, только еще начинающие мечтать о научном поприще. За этим длинным столом раздавались и умные и остроумные, и деловые, и шутливые, и веселые и подчас скучные речи, сменявшиеся то тостами, то непринужденными застольными беседами. Обстановка эта сближала всех, каждого делала добрее и проще.

Здесь часто бывали Бекетов и Иностранцев, Воейков и Советов, Фортунатов и Стебут. Сюда в дни пребывания в Петербурге приходил по вечерам Энгельгардт. Почвоведов тогда еще не существовало, и единственными дамами на этих собраниях были Анна Егоровна Докучаева и Антонина Ивановна Воробьева, племянница Василия Васильевича, всегда жившая у Докучаевых – детей у них не было.

Главенствовал над всем этим собранием сам хозяин, высокий, с мощной, несколько грузноватой фигурой, с красивым, хотя и строгим лицом, с красивой окладистой бородой и красивыми синими глазами.

С первого взгляда он всем казался не только строгим, но и холодным, грубоватым. Однако друзья знали, что за этой наружностью скрывалась доброжелательная, даже заботливая душа. С активным вниманием и заботливостью относился он к тем из сотрудников и учеников, которых ценил как хороших работников – с плохими был суров, не знался с ними и дружбы не заводил – бесполезные.

" Людей надо судить по тому, сколько и как они в жизни сделали", – часто говорил Докучаев.

И всячески помогал тем, кого ценил. От благодарностей отмахивался: " Вы слишком много меня благодарите: людей с волей, энергией и знанием цела совсем не так много, как кажется с первого раза, а людей, готовых бескорыстно служить России и видящих немного дальше своего носа, еще меньше... " Отмаливался, возвышая.

Как хотелось мне войти в эту квартиру – именно тут формировалась та школа русских почвоведов, которая прославила Россию. Отсюда Докучаев уезжал в степи. Отсюда он съехал в 1897 году сразу после смерти жены – друга его и соратника.

Правда, некоторые биографы утверждают, что жил он в этой квартире до 1900 года. Сомневаться в этом у меня не было причин. Но вот, перечитывая письмо Измаильского Докучаеву, я обратил внимание на такую Фразу: " На Вашу телеграмму я немедленно отвечал по старому Вашему адресу, но получил уведомление, что Вы из этого лома выехали... " Письмо писано в 1897 году " сентября 29 дня".

Оно-то и свидетельствует о том, что Докучаев переехал на другую квартиру вскоре после смерти жены Анны Егоровны. А она, как мы уже знаем, умерла в феврале 1897 гола. В эти трагичные дни Докучаев находился в лечебнице, был в бредовом состоянии и не знал о смерти любимой Анны.

Из лечебницы он вышел только в августе. " К началу осени, – пишут в своей книге биографы Крупенниковы, – Докучаев снова был дома, за тем же большим столом, в кругу друзей и учеников". Почти эта же фраза есть и в воспоминаниях П. В. Отоцкого: " В это время мы уже находим В. В., как прежде, за знакомым большим столом, среди старых учеников, все еще слабого, мнительного, неуверенного в себе, но уже интересующегося некоторыми вопросами науки и жизни".

Да, за тем же большим столом, в кругу друзей, но про дом ученик ничего не говорит. А на телеграмму, как мы знаем, пришло уведомление – выехал. Выехал из дома, в котором он прожил с Анной Егоровной почти 20 лет, но вернуться в который не решился. Она ушла из жизни без него, он даже не хоронил ее – и это страшно мучило его. И Докучаев, выйдя из больницы, сразу же переехал на другую квартиру – в дом 25 по улице Церковной (ныне Блохина).

Сколько раз я стоял на площадке перед высокой дверью квартиры Докучаева на Васильевском острове, но так и не решился нажать на кнопку.

За этой дверью когда-то шли оживленные беседы и споры: говорили о деле, мечтали о будущем, решали множество нерешенных человечеством задач. Здесь, в этой квартире, рождалась новая наука, формировалась школа русских почвоведов, которая пользовалась известностью во всем мире – ученики ее навеки остались в числе основателей новых наук, новых кафедр, новых учебников и журналов.

За дверью этой теперь было четыре квартиры, в них жили четыре незнакомых мне семьи. Может, когда-нибудь решусь нажать одну какую-нибудь кнопку. И может, когда-нибудь (ну, хотя бы к 100-летию со дня смерти Докучаева) догадаемся создать здесь музей-квартиру отца той естественно-исторической науки, от которой пошла целая поросль новых наук, ничего общего с почвоведением, каются нам сегодня, вроде бы не имеющих. Таковы геоботаника, геохимия, геоморфология.

Многие уже в начале века понимали, что под широкой осенью современного русского почвознания могут найти гостеприимный приют, запастись верой в науку и силами для работы не только агрономы, лесоводы и ботаники, но представители чуть ли не всех естественно-научных дисциплин, изучавших з е м н о е. Рука об руку с почвоведами работают геологи, гидрологи, минералоги, агрохимики, бактериологи, климатологи. Именно в почве, как в зеркале, увидели они свои проблемы. Именно почва, по признанию чистых географов, и есть самый чуткий показатель малейших модификаций рельефа, степени увлажнения и прогревания. Она в первую очередь определяет состав и границы растительного покрова местности, является одной из определяющих причин направления и размаха деятельности человека. Без знания почвы естественники не могут получить полное представление о природе. От них будет закрыто не только целое царство природы, но и многообразные связи мешу этим четвертым царством и известными им царствами растений и животных.

Здесь, в этой квартире, говоря словами Отоцкого, проходило " действие большой трагедии, именуемой жизнью Докучаева; трагедии, которая построена по всем правилам классической пиитики: с верхней кульминацией, приходящейся приблизительно на 1894 год".

Да, именно 1894 год был для Докучаева рубежным. До этого – подъем могучего духа, способного подчинять своей воле людей и события. После этого – начало " нижней, уже трагической кульминации", которая завершится уже в другом месте " в девятисотые годы и даже с обычным в древности искупительным или избавительным концом''.

Я тихо шел обратной дорогой к Неве, мимо бывшего кадетского корпуса. Этой дорогой каждое утро шагал Докучаев: торопился в университет, в Вольное экономическое общество, в департамент, на публичные лекции. Нес людям пользу. Отсюда он уехал, когда не стало лучшего друга – жены, которой он был обязан всем, что было хорошего в его жизни. Как же он любил Анну, если вскоре после ее смерти признался в письме: " Жить на свете без БЛИЗКИХ людей, а лишь в мире идей и, хотя бы, общечеловеческих интересов, для меня чрезвычайно трудно. Для этого требуется слишком много чистоты и самоотвержения…" Это говорил человек, чище и самоотверженнее которого не знал, судя по воспоминаниям, ни один его ученик и сподвижник.

Здесь, в квартире на Васильевском острове, он расстался с Анной Егоровной, памяти которой посвятил потом одну из последних своих статей о месте и роли почвоведения в науке и жизни. И не только посвятил, но и написал в предисловии всем нам, как близким людям своим:

" Не говоря уке о том, что покойная А. Е. Докучаева (рожденная Синклер) и советом, и делом, неизменно в течение почти 20 лет, нередко с забвением личных интересов, всегда умело и любовно, помогала автору этой статьи во всей его, достаточно разнообразной и далеко не всегда розовой, почвенной деятельности, – ее, несомненно высокоблаготворное, то ободряющее, то смягчающее и всегда ЛЮБЯЩЕЕ (как выражался мой покойный друг А. Н. Энгельгардт) влияние НА НАЧИНАЮЩИХ ПОЧВОВЕДОВ, ныне с честью занимающих почетные посты профессоров многих университетов и других высше-учебных заведений в России, не подлежит никакому сомнению. Если ныне выработалась и действительно существует самостоятельная русская ШКОЛА ПОЧВОВЕДОВ, то этим мы обязаны, в весьма и весьма значительной доле, именно покойной Анне Егоровне. Вот почему нам кажется, что она более, чем кто-либо, заслуживает наименования ПЕРВОЙ русской ЖЕНЩИНЫ-ПОЧВОВЕДА... "

Спасибо ей, что она не уставала душой, хоть и жила тут " как на какой-нибудь крупной телефонной станции".

На набережной Невы я остановился. Вон, слева от 1-ой линии Васильевского острова, университет. Прямо за Невой Исаакиевский собор, а рядом с ним в доме 44 на Морской было министерство земледелия – в нем сейчас знаменитый институт растениеводства. Не знал я лишь одного – где находилось Вольное экономическое общество. Надо бы разыскать.

Вольное экономическое общество... На скрижалях истории отечества и мировой науки ему бы быть записанным золотыми буквами.

Державная учредительница Общества Екатерина II не стала утруждать ни себя, ни других подробной разработкой, как теперь говорят, тематики исследований. Она лишь сказала: " Не может быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении, или нерачительно производится". Вот та грандиозная программа, которая оставалась неизменной во все времена, над решением которой полтора века трудились " пчелы, в улей мел приносящие".

Работать ученый мог где угодно, какой угодно наукой заниматься, но если пользу земледелию хотел и мог принести – он шел сюда, в Вольное экономическое общество, чтобы поделиться идеей и обсудить ее. Здесь собирался цвет отечественной науки. И какого ученого ни назови, он был членом Общества, хотя принимали в него далеко не всякого. При этом принимаемый в Общество, должен был внести немалый вступительный взнос – до 100 рублей, и потом уплачивать ежегодно по 10 рублей. Сюда сходились те, для кого общая польза была превыше всего, кто не словами, а делом доказал это. А таких было немало – Общество насчитывало до тысячи членов. Прием в него означал признание заслуг перед наукой и Отечеством, а для принимаемого это было событием, вехой в биографии. Общество издавало " Труды", печатались в которых лишь заслуживающие внимания работы. Стремилась попасть в Общество и думающая молодежь « приходили на заседания, диспуты, лекции, и исподволь накапливали материал для собственного вступления с докладом или сообщением.

Не мог не прийти сюда и молодой Докучаев, делавший первые шаги в науке. Здесь он получил первые задания, здесь и сформировался как ученый. Больше того, здесь, в Вольном экономическом обществе, а не в университете, как принято считать, и родилась новая наука почвоведение.

Понимаю, утверждение спорное. Однако именно к такому утверждению и можно прийти, внимательно читая и перечитывая труды Докучаева: в них вы почти не встретите упоминания университета, где он работал, читал лекции, но почти на каждой странице найдете упоминание Общества.

Конечно, и это еще не доказательство, лучше бы иметь подтверждение самого ученого, да где и его возьмешь, если ни в письмах, ни в статьях не сказал он об этом.

И вот, счастливая находка. Молодой любознательный человек, студент Московского университета догадался спросить однажды Докучаева: " Как же вы занялись изучением чернозема? "

Докучаев ответил: – А вот как. Как-то раз обратился ко мне покойный Ходнев, председатель первого отделения Вольного экономического общества[1], и говорит: " Вот вы все занимаетесь поверхностными геологическими образованиями. Что бы вам стоило собрать литературу о черноземе и доказать, как обстоит в настоящее время вопрос об его познании. Сделали бы нам доклад! " Я собрал данные о черноземе, систематизировал их и сделал доклад, который понравился всем. А закончил его указанием на необходимость дальнейшего углубленного изучения чернозема. Меня поддержали. Через год-два я получил предложение отправиться в черноземную область для изучения ее почв. Несколько лет я провел в черноземной области. В результате большая работа – " Русский чернозем".

Так ли было на самом деле?.. А давайте полистаем " Труды Вольного экономического общества", в которых фиксировались все выступления, сообщения, доклады ученых в стенах Общества.

Беру том " Трудов", в котором освещается деятельность Общества за 1876 год. В нем доклад Александра Васильевича Советова о результатах своей летней поездки по некоторым губерниям центральной черноземной полосы России.

Напомню, профессор Советов, первый в России ученый-агроном, получивший степень доктора сельского хозяйстве, заведовал кафедрой в Петербургском университете и в течение почти 30 лет возглавлял Сельскохозяйственное (Первое) отделение Вольного экономического общества. Увлекая молодых ученых и своих учеников великими целями, он втягивал их в работу Общества. Он же предложил молодому Докучаеву, ученику своему, " ознакомить Отделение лессом, распространенным в среде черноземной полосы". Докучаев рассказал о лёссе, а потом посетовал на то, что русский чернозем изучен еще менее, чем лёсс. Это замечание вызвало живое обсуждение. Профессор Ходнев напомнил, что Общество интересовалось черноземом еще 30 лет тому назад, что была даже создана специальная экспедиция, " но эта экспедиция, по особым обстоятельствам, должна была прекратиться. Так вопрос остался нетронутым и по сих пор".

На следующем заседании, состоявшемся 25 ноября 1876 года, разговор снова зашел " о черноземе и его практическом и научном значении". С докладом на эту тему выступил зоолог М. Н. Богданов, занимавшийся изучением данного вопроса. После обсуждения доклада и жаркого спора – многие были не согласны с докладчиком – решили избрать специальную " черноземную" комиссию для составления программы исследования чернозема. Внее вошли: докладчик М. Н. Богданов, активный участник обсуждения В. В. Докучаев, А. В. Советов и А. И. Ходнев (позднее комиссию пополнили А. А. Иностранцев, Л. И. Менделеев и А. М. Бутлеров).

На следующий год, 10 февраля, Докучаев выступил с программным докладом " Итоги о русском черноземе". И доклад, и программа были одобрены общим собранием Общества, которое 27 февраля постановило приступить летом к исследованиям чернозема и утвердило предложение об ассигновании двух тысяч рублей – почти весь годовой фонд Общества – на поездку Докучаева для изучения русского чернозема.

" Так, Вольное экономическое общество, – писал в одной из статей сам Докучаев, – благодаря почину и энергии своего высокочтимого секретаря Ходнева и профессоров Богданова и Советова, организует в 1877-1878 гг. разносторонние исследования всей черноземной полосы России, исполненные автором этой статьи... "

Лето 1877, а затем и 1878 года Докучаев колесит по южным степям – больше 10 тысяч километров прошел, проехал он по степным губерниям России, собрал первую коллекцию почв, побывал на Украине, в Бессарабии, в Крыму, на Северном Кавказе, в Поволжье и Заволжье. Останавливаясь на ночлег в глухих степных селениях, общаясь с крестьянами, он понял всю трудность и все величие задачи, выпавшей на его долю – изучить почву, понять законы, управляющие ее развитием, и создать науку, способную управлять этими законами.

Зимой в агрономическом кабинете университета (под руководством Советова) и в лаборатории Лесного института (под руководством Костычева) выполнялись анализы многочисленных почвенных " образчиков", собранных Докучаевым.

Докучаев в это время готовки почвенную карту черноземной полосы, которая с почвенными образцами будет экспонироваться на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве, состоявшейся в 1882 году.

Казалось бы, удивить аграрную Россию коллекцией почв, или хотя бы обратить внимание на нее, было таким же безнадежным делом, как и поразить лаптями да онучами. Однако экспертная комиссия выставки, учитывая интерес посетителей кпочвенной карте и к коллекции, присудила Вольному экономическому обществу и Докучаеву лично дипломы 1-го разряда, соответствующие золотым медалям.

После закрытия выставки совет Общества постановил продемонстрировать коллекцию и карту в большом зале Вольного экономического общества – тем самым признал большую научную ценность собранного Докучаевым материала.

Однако главный труд Докучаева был еще впереди. Он совершит еще не одну поездку по степям России, а уже потом, в 1883 году, напишет Отчет Вольному экономическому обществу под названием " Русский чернозем". В нем Докучаев подводил итоги своей многолетней работы, ставшей смыслом его научной жизни, а в действительности закладывал прочный фундамент новой естественно-исторической науки – почвоведения. Труд этот уже при жизни принес ему мировую славу и поставил в один ряд с такими гениями науки, как Дарвин, Менделеев.

И все же первую оценку своего труда Докучаев услышал здесь, в Вольном Экономическом обществе: 22 марта 1884 года на общем собрании ему была выражена в особом письме " торжественная и глубокая благодарность". Впоследствии, при переиздании " Русского чернозема" Докучаев посвятит его " Памяти А. И. Ходнева", имени которого, по каким-то странностям судьбы, в большой Советской Энциклопедии не оказалось.

Вот так произошло становление ученого, так родилась наука о почве. Родилась здесь, в Вольном экономическом обществе, за несколько лет до ликвидации которого исполняющий должность секретаря Александр Николаевич Егунов завершит годичный отчет такими гордыми словами: " Общество имело право сказать: " Я честно поработало на благо дорогого отечества; я сделало, что могло, – очередь не за мною".

Эти слова оно имело право сказать и на последнем своем заседании в 1915 году, когда царское правительство насильственно прекратило деятельность старейшего научного общества в России, богатого и нравственными и капитальными запасами.

Оно, правительство, косилось на Общество давно. Еще в 1900 годузакрыло комитет помощи голодающим, просуществовавший 9 лет, а вместе с ним и старейший комитет грамотности. Потребовало пересмотреть устав Общества и запретило доступ посторонним лицам не заседания. Все эти правительственные меры привели к захирению Общества, а потом и к фактическому прекращению его деятельности.

Оно действительно с честью поработало на благо отечества, во славу русской науки. Эти гордые слова можно было бы выбить на бронзе и водрузить на доме, где находилось Общество.

А может, они и выбиты?

Мне захотелось постоять у этого дома, побывать в залах, где собирался цвет России. Здесь бывали, если считать только вторую половину XIX и впервые годы XX веков, Д. И. Менделеев и А. М. Бутлеров, А. Н. Бекетов и П. П. Семенов-Тян-Шанский, А. В. Советов, М. М. Ковалевский и Л. Н. Толстой, А. Н. Энгельгардт, В. И. Вернадский и многие другие. Здесь, в библиотеке Вольного экономического общества брал книги В. И. Ленин.

Здесь... А где именно находилось Вольное экономическое общество? Этого я не знал. Полагал: любой ленинградский ученый мне укажет. Спросил одного, другого, третьего – в ответ пожимали плечами и не без смущения говорили: " А действительно, где оно было, это старейшее и славнейшее Общество? "

Ясное дело, кто-нибудь из них все же вспомнил бы или узнал у сведущего человека, но я не хотел ждать, не хотел никого утруждать: адрес-то укажут и работники архива, с которыми мне общаться еще не один день.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒