ОСОБАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 8 страница

И все же... " Откуда Вы взяли, что мы идем по разным дорогам? " – спрашивал Докучаев. Цель, а значит и дорога у них одна, только агроном Измаильский смотрит на дело уже, надеется лишь агротехническими приемами задержать влагу в почве, уберечь ее от испарения и стока за счет глубокой вспашки поперек склонов, кулисных паров и своевременного уничтожения сорняков. Но и лесополосы сажал вокруг Дьячкова, создавал пруды по лощинам и балкам. Неужто лишь для красоты?..

Уже через год Измаильский признается Докучаеву в своей ошибке: " Грунтовые воды пополняются на счет атмосферной влаги не через всю поверхность почвы, а в исключительных местах; такими питающими пунктами являются прежде всего наши воронки и затем пруды, расположенные в верховьях, и различные заросли в открытых степях". Тем самым признал правоту Докучаева. Но как агроном-практик все еще колебался: " Что при нашей бедности логичнее: тратить на обводнение и облесение жалких и незначительных площадок, или затратить раньше на изучение – в обширном смысле слова – всех условий, окружающих хозяина южных степей?.. "

Докучаев одобрительно относился к поискам Измаильского, внимательно изучал его земледельческие приемы, потому что хотел применить их в ряду с другими мерами и на участках экспедиции.

Как раз в это время Измаильский готовил свой труд " Как высохла наша степь? ", который станет широко известен во всем научном мире. В нем он проследит историю оскудения степей и предупредит человечество: в недалеком будущем, при таком хозяйствовании, черноземные земли способны превратиться в пустыню. Однако Измаильский не только пугал, но и отвечал на многие не разрешенные наукой вопросы, касающиеся не только прошлого, но и настоящего. Он первым определил динамику влажности почвы в зависимости от рельефа местности и культурного состояния пашни, что давало возможность человеку хозяйствовать на земле разумно.

На основании многолетних полевых опытов Измаильский доказал: почвы тем в большем количестве вбирают в себя дождевую и весеннюю воду, тем меньше ее испаряют, чем структура этих почв ближе к зернистой структуре девственных степей. А раз это так, то часто повторяющиеся неурожаи от засух происходят не от изменения климата, а от нарушения человеком зернистой структуры почвы.

Все эти идеи Докучаев знал от него задолго до их опубликования. Знал и радовался тому, что наконец-то " наука проникла в темную область земледелия, в которой до сих пор господствует еще рутина". Поэтому-то в том же ответном письме Докучаев просит Измаильского посетить весной участки экспедиции, " чтобы помочь нам организовать там пока небольшие опытные поля" – на первое время десятин по 20.

Измаильский с удовольствием принял предложение, и Докучаев явно подобрел, подробно пишет ему о целях, которых он намерен добиться устройством опытных полей. Делится и самой радостной перспективой: " Будем просить Вас заглянуть сельскохозяйственным оком и на все наши участки целиком. Весьма возможно (Ермолов так желает. ), что со временем и все наши участки превратятся в огромные опытные поля".

Ермолов, и это уже знали все, только что возглавил Министерство государственных имуществ, которое вот-вот должно преобразоваться вМинистерство земледелия и государственных имуществ (произойдет это 21 марта 1894 года).

Вы помните, как ждал этого преобразования и этого назначения Энгельгардт. " Кому же и быть министром земледелия, как не Ермолову? " – писал он Докучаеву. Однако же события этого так и не дождался. 21 января 1893 года Александр Николаевич Энгельгардт, представитель передовой русской интеллигенции, выдающийся ученый, сельский хозяин и химик, ссыльный профессор, положивший основание первой в России опытной станции по изучению минеральных удобрений, скончался от паралича сердца на 61-м году жизни.

Тяжело пережил эту утрату Докучаев. Умер друг и единомышленник. И с годами эта утрата будет сказываться все заметнее.

" У меня всегда больно на душе, когда вспоминаешь, как много сил губится на Руси, – как мало личность дает того, что в ней есть... " – записал в дневнике Владимир Иванович Вернадский, узнав о смерти Энгельгардта.

В эти дни Докучаев находился под Варшавой, в Новой Александрии, где реорганизовывал и ставил на ноги сельскохозяйственный институт.

У него всегда была куча самых разных дел. Однако сам он считал их взаимосвязанными, без решения одного не мыслил и решения другого. Ну, в самом деле, что полезного и толкового могут свершить на земле выпускники институтов, в которых подготовка специалистов поставлена из рук вон плохо. А тут так повезло. С высочайшего позволения ему разрешили реорганизовать один из институтов, прием в который уже было закрыли, возродить его на основе совершенно новой программы, какую выработает он, Докучаев. Как было отказаться от такого нужного России дела! И Докучаев укатил в Новую Александрию. Думал, только на зиму, чтобы весной – в степь. Однако реорганизация затягивалась, и руководить делами экспедиции Докучаеву приходилось издали. Благо, что в Петербурге был у него хороший помощник.

Все хлопоты по экспедиции, а значит и сношения с департаментами, легли на Николая Сибирцева, который накануне отъезд в степь извещал Докучаева: " Сегодня окончательно выяснилось, что увеличение числа участков Экспедиции отложено до будущего года". Директор Лесного департамента Е. С. Писарев подтвердил: " Алексей Сергеевич Ермолов очень желал расширить работы экспедиции и искал для этого денежных средств не только в лесном департаменте, но и в Департаменте земледелия – но, увы, таких средств не оказалось, и поэтому решение означенного вопроса отложено до будущего года".

Ах ты, бедная Россия, в двух твоих департаментах не нашлось нескольких тысяч рублей на нужное дело...

А еще в письме от 14 апреля Сибирцев сообщал: " Коллекция для Чикаго упаковывается; все более или менее устроено, благодаря главным образом П. В. Отоцкому".

Упаковывалась почвенная коллекция Докучаева и его учеников, которая в том же 1893 год поплывет за океан на Всемирную Колумбову выставку, посвященную 400-летию открытия Америки. Вместе с коллекцией отправится и книга Докучаева " Русские степи. Изучение почвы в России, его прошлое и настоящее". Да, это " Наши степи прежде и теперь" в сокращенном переводе с пополнением истории изучения почвы.

Экспонировать коллекцию почв, а вместе с тем и предъявить миру новую науку, которой пока что не было ни в какой другой стране, едет молодой ученый В. Р. Вильямс, недавно окончивший петровскую академию. Об этой выставке надо бы рассказать подробнее, но, надеюсь, у меня будет повод сделать это в другом месте. А сейчас вернусь к делам экспедиции.

Ну, а что делали, как жили-были три наших зимовщика, оставшихся в степи? Как жил Собеневский, сын дворянина, окончивший Петербургский институт, не избалованный жизнью, но все же привыкший совсем к иным условиям, в том числе и природным – работал до этого в лесничестве под Уфой, а там места – сказка!

А Изосим Белоус, приехавший сюда с благодатной Украины, куда был направлен после окончания Хреновской лесной школы – он был одним из лучших учеников первого выпуска.

О чем думал, что делал совсем юный Баранец, оказавшийся сразу после шумной школьной жизни одиноким жильцом на метеостанции в безлюдном степном просторе, по которому свободно гуляли яростные метели, завывая в одинокой трубе его одинокой избы?

Нет ответов на эти вопросы. Лишь мельком упоминается в архивных бумагах, что зимой Собеневский несколько раз приезжал в Хреновое и снова возвращался в степь с грузами, поступившими для экспедиции. И ни слова про Изосима Белоуса, ничего про Баранца, даже имя его неизвестно.

Одно известно, службу свою несли они исправно, в журнале наблюдений не осталось ни одного пропуска. Значит, работали, сознавая, что наблюдений эти сгодятся при определении мер противодействия суровым условиям здешнего климате.

Работая, ждали весны. Может быть, никто другой во всей России так не ждал ее. Весна принесет им не только тепло, но и избавление от гнетущего одиночества, когда могло показаться, что ты остался один на всем белом свете.

Можно лишь догадываться, как радовались три отшельника весеннему теплу, пробуждению природы, с каким нетерпением вглядывались они вдаль – вот-вот должны появиться на дороге подводы с теми, кто жил в обитаемом мире.

Апрель... Ах, этот радостный, пьянящий степными запахами апрель. Степь хоть и пробуждалась, но еще окончательно не пробудилась, все еще нежилась, отогревалась под теплым солнышком, вслушивалась в пересвисты вылезших из нор сурков, в звоны жаворонков. Первые дождики исподволь смывали с нее серый цвет жухлых трав, и занежившаяся степь вздохнула, окончательно пробудилась – и пошли пробиваться ростки цветов и трав. Едва выбившись из пригретой земли, они тут же раскрывали бутоны – в одно утро степь покрылась таким ярко-желтым первоцветьем, что в глазах рябило.

На этот раз съезжались в степь порознь. Первым, в двадцатых числах апреля, прибыл из Петербурга Николай Михайлович Сибирцев – на него Докучаев возложил все заботы по организации практических работ.

Вскоре из Ново-Александрийского института приехал профессор Дейч. Ему первому предстояло начинать обустройство Каменной степи – надо было приступать к строительству плотин в степных балках.

Из Самары прибыл Ковалев, " Онисим – золотая борода", который, " обладая легеньким бахвальством, старался выдавать себя начальством", – так охарактеризовал его в " поэме" Высоцкий. Пора было завозить саженцы из Анадоля и других лесничеств, закладывать древесную школу. Высеянные осенью в питомнике семена липы, дуба, акации, сосны, как и всех других пород, взошли вопреки всем сомнениям, хорошо и дружно, так что материал для посадок будет.

Сибирцев с Ковалевым наметили в натуре места для первых защитных и снегосборных посадок: квадрат вокруг наблюдательного колодца – 1 десятина, и полосы в зоне метеостанции – 5 десятин.

И Сибирцев, и Дейч, и Ковалев будут приезжать сюда и уезжать на другие участки – они распорядители, им всюду надо успеть, чтобы наметить на плане и в натуре первоочередные объекты работ, дать соответствующие указания.

Исполнение всей этой работ возлагалось на Собеневского, заведующего участком и всеми работами в степи. Стройка, распашка, посадка, наем рабочей силы и тягла – все на нем. И все надо успеть, все сделать хорошо. Он успевал и делал. Ни один из чинов Экспедиции ни разу не пожаловался на него Докучаеву. Хотя никто и не хвалил. Так бывает: есть люди, у которых дело вроде бы само собой делается, а они не шумят, не суетятся и никому в глаза не бросаются.

Правда, не двух других участках дела обстояли хуже, что-нибудь да срывалось, накапливались недоделки. Поэтому и в переписке чаще упоминались именно эти участки – в Каменной степи все в порядке. Однако Докучаев все больше привязывался душой именно к Каменной степи, где природные условия были куда хуже, чем на других участках, а дела шли лучше.

" Пожалуйста, побывайте на участках", – все чаще и все настойчивее напоминает Докучаев Измаильскому, – нужно помочь в организации опытных полей. Однако Измаильский не смог выехать ни в мае, как обещал, ни в июне. Еще в апреле, будучи по делам в Петербурге, он заболел воспалением легких. " Питер на меня подействовал скверно – здоровье потерял, а для души ничего отрадного не получилось", – жаловался Измаильский почти теми же словами, что и Энгельгардт несколькими годами раньше. Болезнь усиливалась при малейших переменах погоды. И он отказывается от предложения: " Все более и более страшусь, что я не в силах буду исполнить поручение Ваше, хотя желание имею очень сильное".

В первых числах июля Докучаев, разделавшись с институтскими делами в Новой Александрии, торопится на степные участки – туда собирались приехать директор Лесного департамента Писарев и новый министр Ермолов. Там, на месте, с ними легче будет решить многие вопросы.

Однако Писарев, давно уже болевший, известил Докучаева, что уезжает на лечение в Мариенбад, и поэтому нынешним летом на участке не поедет. Но сообщал, что Ермолов ''посетит Вас непременно". И просил: " Было бы крайне важно для нашего общего дела, если бы вы, Василий Васильевич, могли показать наши начинания Ермолову лично".

Не знаю, приезжали ли министр на участки – ни в письмах, ни в документах не нашел ни слова об этом. Если и приезжал, то, значит, ничего важного не случилось. Даже вопрос с организацией сельскохозяйственных опытов по-прежнему оставался нерешенным. А Докучаев только о них теперь и говорил, и писал. Уже был готов и проект этих опытов, составленный вызванным из Одессы профессором П. Ф. Бараковым.

Петр Федорович не первый раз работал с Докучаевым, под его началом он уже участвовал в почвенных исследованиях Нижегородской губернии. И работал не плохо, со знанием дела. А в 1888 году по поручению Вольного экономического общества организовывал сельскохозяйственную опытную станцию в селе Богодухове Орловской губернии. Он же составлял и программу работы этой станции.

И все же Измаильский в агрономических лесах разбирался поосновательней. Жаль, что нет его в экспедиции. Пусть хоть почитает, сделав свои замечания. И Докучаев посылает проект на хутор близ Диканьки – Измаильскому.

" В проекте Баракова всюду скользит – книжка, – писал Измаильский, возвращая проект, – я стараюсь несколько более развить практическую основу, указавши на теоретические заблуждения, положенные в основу опытов".

В организации сельскохозяйственных опытов Докучаев был особенно щепетилен, ему хотелось услышать как можно больше разумных советов, чтобы сделать как можно меньше ошибок. И он решил опубликовать проект Баракова с замечаниями Измаильского " именно с целью подвергнуть его критике" вынес на всенародное обсуждение.

Эти опыты, мечтал Докучаев, помогут в дальнейшем приступить к созданию на каждом участке образцового хозяйства, " тесно связанного с новыми, рациональными водными и лесными порядками", так что от ошибок нужно избавиться еще до закладки опытов.

Что же предлагал Бараков? Он был убежден, что сельские хозяева сами помогают засухе в ее опустошительных действиях. Помогают как беспощадным истреблением лесов, так и широкой распашкой земель, даже неудобных, – в погоне за обширными посевами, дающими в благоприятные годы сравнительно высокие урожаи хлебов. Оголив черноземную степь и нарушив естественное зернистое строение почвы, человек с плугом открыл простор для разрушительной деятельности атмосферных вод и ветра. Неправильно обрабатываемая почва стала меньше впитывать влаги к уже по одному этому сделалась суше.

Бараков в опытах планировал испытать мелкую, среднюю и глубокую вспашку при раннем и позднем, при густом и редком посеве.

После пропашных в 12- и 9-ти полных севооборотах предлагал под их покровом высевать травы – люцерну и эспарцет.

Намечал внедрить кулисные посевы.

Впервые, пожалуй, было замечено, а в " Трудах Энциклопедии" зафиксировано: СТЕРНЯ на полях оказывает довольно сильное влияние на защиту почв от выдувания, в степной зоне она играет ту же роль что и живой травянистый покров...

Кто знаком с нынешними системами земледелия, тот уже отметил про себя: все, что намечал Бараков, было испытано и не без долгой и трудной борьбы внедрено в практику.

Что " водные и лесные порядки" будут созданы, Докучаев уже не сомневался: в степи работали знающие, увлеченные своим делом гидротехники и лесоводы. А вот знающего агронома все еще не было.

" Агронома я до сих пор не нашел еще", – жаловался Измаильскому, снова и снова приглашая его приехать. А тот все отказывался: то болезнь не пускала, то накопившиеся за время болезни дела по управлению имением Кочубея. Как же опротивели они ему, эти дела в княжеском имении, давно бы надо было отыскать другую службу, однако пока не подыскал – надо работать.

Вот же чудак-человек, а когда Докучаев предложил ему место в институте, то отказался, побоялся, что не справится. Ему бы какое конкретное дело, чтобы на земле.

Будет такое цело! Сибирцев как раз просится из Экспедиции на подготовку мастерской диссертации, – об этом уже давно был уговор, так что надо отпускать, а Измаильского – на его место.

Вернувшись в Петербург, Докучаев спешит к министру. И в тот же день и час пишет Измаильскому: " Только сейчас вернулся от А. С. Ермолова и имею сделать Вам, С СОГЛАСИЯ МИНИСТРА, – выделяет эти олова в письме, – следующее предложение:

Поступив на службу в Министерство земледелия, Вы будете состоять в экспедиции " старшим помощником начальника экспедиции"...

Специальная Ваша задача будет заключаться в организации на участках, прежде, опытных полей, а затем – в постепенном превращении участков в образцовые хозяйства. В экспедицию необходимо вступить примерно в феврале и не позднее марта... "

И добавляет: " Лично я очень советую Вам взяться за это дело; СО ВРЕМЕНЕМ Вы же будете, вероятно, и начальником экспедиции".

Предложение привело Измаильского в восторг и... замешательство. Да, отвечал он, институт его пугал " неуверенностью в своих силах и своей приспособленности, а тут совершенно иное дело". Дело вполне для него подходящее, в котором мог поручиться за успех. Одна беда – жить или приезжать зимою в Питер ему строго запрещено, пока легкие не окрепнут. Вот вели бы зимою можно было жить на юге, а летом по участкам, тогда другое дело. К тому же ни в феврале, ни в марте приступить к новым своим обязанностям никак не сможет: " Оставить Кочубея, не произведя посева яровых и не окончивши начатую постройку мельницы, я считаю прямо нечестным – это его поставило бы в очень затруднительное положение; могу совершенно освободиться в конце апреля или начале мая".

Ах ты, совестливый человек. Сколько раз тебя ставил Кочубей в " очень затруднительное положения"! Сколько раз ты готов был бежать от него куда глаза глядят... Ну да что жс тобой поделаешь...

Докучаев чтил его не только за цело и агрономический ум, но и за вот такую щепетильность, за бескомпромиссную честность. Так что согласился бы подождать и до мая. Однако за письмом из Полтавы пришла телеграмма: " Слег кровь горлом разъезды не вынесу отказываюсь Измаильский".

Лежа в постели, Измаильский думал (свои думы он изложил в одном из писем), что это все, конец. Потом, правда, полегчало, однако слабость была страшная. В голову лезли самые мрачные мысли, так что, убеждал себя, взяться за эту ответственную должность он в таком состоянии не имеет права. " Не буду же я сидеть дома, когда работа идет на пунктах; при разбросанности участков и их отдаленности от станций железных дорог, я должен буду проводить в телеге все время от начала весны, даже и раньше, и до поздней осени. Об каких-либо удобствах при этих поездках, понятно, и думать нельзя". И, извинившись перед Докучаевым, отказывается: " При таких условиях взять эту должность рискованно как лично для меня, так и для дела".

Другой кандидатуры на эту должность у Докучаева не было, и он продолжает настаивать: " Мне очень досадно расставаться с мыслью, что столь крупное, важное и дорогое дело попадет не в Ваши руки. Вот почему я еще раз прошу Вас подумать о моем предположении и уже тогда окончательно ответить мне".

Однако Измаильский отказывается: он не уверен, удастся ли ему вырваться " из объятий смерти". А Докучаеву рекомендует вместо себя на выбор двух полтавских агрономов и, " наконец, в Академии есть человек – Вильямс – не возьмется ли он? "

" Что же делать", – ответил Докучаев, смирившись с отказом. И жаль, и досадно, однако ничего не поделаешь.

Вильямс... Выпускник Петровской академии, оставшийся в ней преподавать. Недавно сопровождал почвенную коллекцию на Колумбову выставку в Чикаго. Не по просьбе Докучаева. Он поручил бы это почетное дело одному из своих учеников – конечно, Отоцкому, заботливому хранителю коллекции, готовившему не к отправке за океан.

Выставка, на которой демонстрировалась Докучаевская почвенная коллекция, была не первая и не последняя. На каждой экспонировал коллекцию если не сам Докучаев, то один из его учеников. Только на Чикагскую отправлялся человек, не имевший к этой коллекции никакого отношения. Видно, кто-то подействовал, и Докучаева обошли. Отоцкий, подготовив коллекцию к отправке за океан, поехал в Каменную степь на почвенные исследования, а в Чикаго с коллекцией уехал Вильямс...

Рекомендацию Докучаев пропустил мимо ушей, а вот с губернским агрономом Дубровским попросил переговорить. И пожаловался:

" У нас так мало умелых, честных и знающих, а главное – любящих свое дело людей! ".

А работы в степи с каждым годом обретали все больший размах: по степным балкам уже голубели пруды, а вокруг, целя степь на квадраты, уже зеленели лесные полосы. Накапливался опыт, а с ним приходило и умение. И уже не по 5-6 десятин посадок прибавляли за весну и осень, а 15-20.

Однако все дальше отходил голодный 1891 год, все реже вспоминали засуху. Россия снова была с хлебом. Опять цены на него упали и достигли такого низкого уровня, до какого еще никогда не опускались: пуд ржи продавали за 30-35 копеек, а местами и того ниже, а ячмень и вовсе шел почти задаром – по 17-20 копеек. И на этом уровне цены держались довольно долго, что не позволяло крестьянам оправиться.

В декабре 1894 года Измаильский, по-прежнему управлявший имением Кочубея, писал Докучаеву с тревогой: " Наши великие люди поехали в Питер решать вопрос, как сельское хозяйство окончательно добить; теперь оно едва волочит ноги". И тут же объяснил положение: " Имею 300 тыс. пудов продажного хлеба и ожидаю от хозяйства убыток! Вот каково наше положение".

Ну, Кочубей не пропадет, он может подождать с продажей – к весне хоть чуть-чуть да подорожает. А крестьянину как быть? Ему, бедолаге, хоть плачь, а вези на базар сейчас и продавай. Усмехнется читатель: мол, не сгущай краски, писатель, не придумывай. Но я ничего не придумываю – это сам министр земледелия засвидетельствовал: " От крестьян приходится слышать ужасающие пожелания дальнейших неурожаев".

И не сдержался, добавил с горечью: " Теперь ведь и в хороший год наш крестьянин зачастую впроголодь живет, вынужденный отвозить на базар и продавать за бесценок значительную часть собранного им хлеба, – немцев им кормить".

Да уж лучше опять неурожай – хлеб свою бы цену имел. Разговоры о борьбе с засухой все больше раздражали. Все меньше понимали – зачем? Бог захочет, так и не камушке родится хлеб, судили-рядили одни. Другие, люди ученые, пускались в долгие рассуждения: мол, вопрос о влиянии лесов на климат и урожай – вопрос в науке спорный, так что нечего и тратиться на все эти облесительные и обводнительные работы.

Крик протеста – две телеграммы, летевшие в Петербург. Одна – министру Ермолову:

" В виду крайней сложности и трудности задач экспедиции почтительнейше просил бы ваше превосходительство утвердить смету согласно личным переговорам смета и без того сильно сокращена мною – Докучаев".

Другая – директору Лесного департамента Писареву:

" Просил телеграммой Алексея Сергеевича и вас убедительно прошу не сокращать сметы опасно – Докучаев".

Ермолов, пришедший в ужас от пожеланий дальнейших неурожаев, на телеграмме написал: " Увеличение расходов я признаю ныне принципиально неудобным".

И из сметы были полностью вычеркнуты расходы на сельскохозяйственные опыты. Всего же экспедиции выделялось на 1894 год 39445 рублей. Такие суммы на иных опытных станциях составили перерасход сметы, а не саму смету.

Будь жив Энгельгардт, не преминул бы утешить: вы, мол, и малыми средствами способны большие дела свершить, какие не под силу иным деятелям с миллионами. Однако почему же увеличивать расходы на работы в степи министр признал " принципиально неудобным"? Ведь они лично переговорили и договорились, что пора приступать и к сельскохозяйственным работам, на которые, условились, будет выделено 6360 рублей. Всего-то!

Может, ответ кроется вот в этой записке Писарева, которой он спешил уведомить Докучаева: " Статс-секретарь Михаил Николаевич Островский докладывал нынче государю о нашей экспедиции и обещал представить его величеству отчет о ее деятельности: я полагаю, что наш бывший министр ждет Вас теперь с нетерпением, и было бы хорошо, если бы Вы пожаловали к нему утром между 11 и 12 часами 6-го сего января".

В назначенный день Докучаев вручил Островскому доклад по делам экспедиции. Тот, без сомнения, представил отчет государю.

Как отнесся государь к деятельности экспедиции, неизвестно. Однако именно после этого доклада Ермолов посчитал " принципиально неудобным" увеличивать расходы по экспедиции.

Несколько лет спустя, когда очередной неурожай снова покарает Россию за беспечность, Ермолов печатно пожалуется на то, что опыты по обводнению степей и закреплению оврагов делались все более непопулярными в верхах, кредиты на эти цели год от года обрезывались, а потом и почти совсем прекратились.

" Когда я просил отпуска средств на оросительные работы, – писал Ермолов, – министерство финансов мне ответило, что цены на хлеб и без того стоят очень низкие (последствия неурожая 1891 года были к тому времени уже забыты), орошение же может повести только к дальнейшему перепроизводству хлеба в России".

Когда же заходила речь о необходимости закрепления оврагов, отвечали, что " и это совершенно лишнее, потому что земля, снесенная в одном месте, откладывается в другом, и, следовательно, страна в общем от этих размывов ничего не теряет".

Вряд ли доводы эти сочинялись в министерстве финансов. Уж на финансистов-то Ермолов нашел бы управу. Так рассуждал кто-то выше.

Не сам ли государь России? Не потому ли стало " принципиально неудобным" добиваться увеличения расходов на работы в степи?

Правда, причина могла крыться и в другом. Именно в это время Ермолов добивается учреждения еще одной экспедиции, и тоже под крылом Лесного департамента. Ермолов же дал ей и название – " Экспедиция по исследованию источников главнейших рек Европейской России" Начальником ее был утвержден генерал-лейтенант Тилло Алексей Андреевич.

В отличие от авантюрного по характеру генерала Анненкова, Тилло пользовался давним и устойчивым уважением ученых России. Ныне имя его, много раз упоминаемое в трудах Докучаева, незаслуженно забыто. Не каждый из нас знает сегодня, что термин " Среднерусская возвышенность" ввел в нашу географию он, русский географ, картограф и геодезист, член-корреспонент Петербургской академии наук. Это он из мерил длину главных русских рек и составил карту высот местности так называемую гипсометрическую карту Европейской России.

Именно этой картой и была подтверждена правота Докучаева в его взгляде на почву как на вполне самостоятельное естественно-историческое тело, которое кажется продуктом совокупной деятельности грунта, климата, растительных и животных организмов, возраста страны, а отчасти и рельефа местности. Однако, как писал Докучаев, " все эти обобщения и соображения, сделанные нами 10 лет тому назад, хотя и оказываются, по существу, совершенно верными, но они были слишком общи и априорны; детальная проверка их точными фактами и цифрами была просто немыслима до получения нами вышеупомянутой карты А. А. Тилло".

Совместив почвенную карту Полтавской губернии с картой высот, Докучаев окончательно убедился: " Эта карта очень наглядно показывает замечательную связь между рельефом местности и характером почв". Ныне эта первая рельефная карта, побывавшая на Всемирной выставке в Париже, хранится в Центральном музее почвоведения в Ленинграде.

На той же выставке в Париже были представлены и почвенные карты верховьев Волги и Оки, составленные участниками экспедиции генерала Тилло. Географ занимался изучением почв вовсе не попутно. " Считая, что почвы – очень важный фактор в деле питания рек, Экспедиция отвела широкое место почвенным исследованиям", – подтверждал сам Докучаев.

Они чтили друг друга. " Идя рука об руку по общей нам обоим дорогой стезе научной работы, судьба вознаградит нас и плодотворными результатами", – писал Тилло Докучаеву.

Экспедиция ученого генерала исследовала все источники, питающие Волгу, Оку, Дон и Днепр. В этой грандиозной работе на огромной территории России принимали участие геологи, гидрогеологи, почвоведы, лесоводы. Сообща они делали одно общее дело – разрабатывали " меры защиты источников от дальнейшего иссякая и заиления". И многие из этих мер осуществили на практике.

Всюду, где удавалось, создавали при казенных лесничествах древесные питомники для нужд частного лесоразведения: люди, берите саженцы, обсаживайте свои селения, поля, родники, берега рек. Крестьянам отпускали посадочный материал бесплатно, помещикам – по мизерным ценам. Дело лесоразведения Тилло мечтал превратить в общенародное. Как и Докучаев, он понимал: без участия населения огромные просторы России не обустроить.

Однако мечтам его не суждено было сбыться. Те " десятки тысяч" освобожденных от крестьян лесовладельцев, кто еще недавно участвовал в оргии всероссийского лесоистребления, кто еще недавно " широкой рукой" вырубал леса вдоль всех рек и речек, – сажать их снова не торопились. Сбыт саженцев из плотников был минимальным.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒