Annotation 22 страница

Мы приблизились к стенам большого города и вошли внутрь через массивные ворота, вдоль которых прогуливались стражники. Мы ослабили свою волю к проявлению и, снова став невидимыми, без труда миновали их. Прямо от ворот протянулась широкая улица, обставленная огромными домами, похожими скорее на крепости или на казематы. Из некоторых окон-бойниц под ноги нам падали блики неяркого, зловещего света. По этой улице мы дошли до просторной площади, где на высоком пьедестале была установлена статуя. Она стояла не в центре площади, но чуть в стороне, рядом с самым высоким зданием.

То была статуя мужчины, облаченного в тогу римского патриция; в левой руке он держал зеркало, в которое смотрелся, а в правой — графин, из которого в сооруженный внизу бассейн выплескивалось красно вино. Словом, статуя являла собою настоящую пародию на монументальность. Бассейн был украшен по краю всевозможными фигурками. Тут были изображения играющих детей, только игра их заключалась в том, чтобы сдирать кожу с живого ягненка. С другой стороны бассейн украшало грубо вылепленное изображение женщины, прижимающей к груди младенца, только вверх ногами. И прочие изображения были ничуть не лучше — сплошь насмешки и богохульное глумление над святостью детства, материнства, доблести, набожности, любви и так далее. Вид этого непотребного шутовства едва не поверг нас в отчаяние, ибо нам показалось бессмысленным взывать к благородству тех, кто живет в подобном городе. Проявления пошлости и цинизма встречались здесь повсюду. Даже форма и декор зданий вызывали содрогание и оскорбляли взгляд. Но, как я уже говорил, мы оказались здесь не случайно; посещение города входило в круг возложенных на нас обязанностей; так что нам оставалось только исполнить свою миссию, чего бы это нам не стоило, а затем продолжить свой путь.

Усилием воли мы снова сделали себя видимыми для тамошних обитателей и вошли под мрачные своды Дворца Зла, перед которым возвышалась статуя. За входом, напоминавшим крепостные ворота, открывалась галерея, заканчивавшаяся выходом на балкон, который окружал внутреннее пространство огромного, высокого зала — как раз посередине между полом и крышей. В глубину зала с балкона спускалось несколько лестниц. Мы приблизились к балюстраде и посмотрели вниз. Оттуда доносился чей-то сильный и пронзительный голос, но чей — мы никак не могли понять. Лишь после того как наши глаза привыкли к тусклому красноватому свету, заполнявшему пространство зала, мы увидели то, что там происходило.

Самая широкая лестница, связывавшая балкон с залом, располагалась как раз напротив нас. И все собравшиеся, заполнившие зал, сидели вокруг и смотрели на нее. На нижних ступенях — едва ли не до самой середины — тоже сидели, скрючившись в самых немыслимых позах, люди — мужчины и женщины, отталкивающе некрасивые, в неряшливых и скудных одеяниях, призванных, однако же, подчеркнуть богатство и знатность своих владельцев. То тут то там можно было увидеть золотой или серебряный пояс или бусы, или серебряную брошь с бриллиантами, украшенную самоцветами пряжку или застежку; но, приглядевшись, как следует, мы неизменно замечали, что всё это — ненастоящее: бриллианты — поддельные, а вместо золота — простая мишура. А выше всех на ступенях лестницы стоял сам оратор. Роста он был гигантского — выше всех в этом зале; и развращенностью своей, судя по всему, он тоже превосходил их всех. На нем был венец с шипами и долгополый плащ грязносерого цвета. Казалось, что раньше этот плащ был белым, но со временем утратил прежнюю свою белизну и приобрел взамен неопределенный цвет, под стать своему хозяину. Его грудь украшали две ленты фальшивого золота, заправленные по бокам за кожаный пояс. На ногах были сандалии; на ступенях перед ним лежал пастуший посох. Но что отозвалось в сердце каждого из нас самой сильной и острой болью, так это его надвинутая чуть ли не до самых черных бровей корона. Она была сделана из шипов ежевики, покрытых сусальным золотом и сплетенных в виде кольца.

Нам всем хотелось как можно скорее покинуть это место, но мы не могли уйти, не выполнив порученную работу, и потому терпеливо ждали, пока оратор закончит свою речь. Мне не очень приятно рассказывать, так же как и вам записывать, всю эту историю. Но, брат мой, людям, живущим ныне на Земле, необходимо знать, какая жизнь ожидает тех, кто попадает в эти мрачные сферы, ибо здесь нет того сочетания добра и зла, которое есть у вас. Добро поднимается вверх, а зло опускается вниз, так что в преисподней зло уже не уравновешивается добром. Здесь скапливается только зло, что создает почву для богохульства, невиданного в смешанной атмосфере Земли.

Оратор рассказывал собравшимся о Евангелии Мира. Я приведу лишь несколько фрагментов его рассуждений, на основе которых вы сможете судить обо всей его речи в целом:

«Братья мои и сестры, мы собрались здесь, чтобы со всею кротостью поклониться Зверю, убившему ягненка. Ягненок этот был убит ради нас, и, стало быть, тот, кто убивает его, является активным благодетелем нашей расы, помогающим нам достичь блаженства и справиться со всеми тяжкими несчастьями, выпадающими на долю проклятого. Ягненок же служит здесь только пассивным орудием. Поэтому, братья мои, как Зверь терпеливо искал и нашел ягненка, чтобы извлечь из его невинной бесполезности кровь жизни и спасения, так и вам, стремящимся вершить дела благородные, следует искать и находить тех, кто подобен ягненку, и поступать с ним так, как учил наш Пастырь. Благодаря неукротимому вашему нраву, из овечьей инертности будет добыта жизнь, достойная ваших безумных восторгов. А что более всего похоже на невинного, кроткого ягненка, если не женщина — такое миловидное, но глупое подобие мужчины? Сестры мои, и в ваши привыкшие к прелести сквернословия уши я тоже вложу свое слово наставления. Дети не приходят сюда — в эти великие царства, Правителем которых вы меня избрали, оказав мне тем самым великую честь. Но всё же я горю вам: взгляните на меня, узрите кротость мою и этот пастуший посох, который я сейчас возьму в руки. Признайте меня пастырем своим и следуйте за мною. Я поведу вас к тем женщинам, у которых много детей — так много, что они готовы оторвать их от своей материнской груди и выбросить прочь или даже убить в себе едва появившуюся, но еще не рожденную на свет жизнь, в безграничной любви своей принося этих детей в жертву на алтарь Молоха спасения их тем самым от тяжких трудов и страданий земной жизни. Ступайте же, честные женщины, к тем несчастным, которые оплакивают своих погубленных детей, к тем, кто гонит от себя прочь и старается забыть всё, что напоминает им о детях, которых они так любили, но сами же обрекли на смерть».

Он говорил и о многих других вещах — настолько отвратительных, что я не стану просить Катлин передавать их вам, дабы они не коснулись ни ее, ни вашего слуха. Сказанного вполне достаточно для того, чтобы разглядеть злобное фиглярство и притворную кротость этого человека. А ведь в этих царствах живут тысячи подобных ему. Тот, кто старался выглядеть таким кротким и доброжелательным к своей пастве, на деле был одним из самых жестоких и беспощадных деспотов во всей округе. То, что его избрали Правителем этой области, действительно было правдой, но люди покорились ему исключительно из страха перед его огромной злобной силой. И вот, когда он назвал этих уродливых и полубезумных людей благородными, они в ответ устроили ему раболепную овацию, истинной причиной которой был опять же страх. И отвратительные ведьмы, безуспешно старавшиеся скрыть за убогими нарядами и украшениями свое уродство, услышав, что он назвал их честными женщинами и предложил им следовать за ним, как овцы следуют за своим пастырем, шумными восторгами выражали одобрение и толпою кинулись за ним, когда он начал подниматься вверх по ступеням главной лестницы. Но и ими двигала не любовь, а страх.

Итак, он начал подниматься по лестнице, опираясь на свой посох, который ставил на одну ступеньку выше перед собой; но вдруг остановился и попятился назад — ступень за ступенью, пока не спустился на пол. И вся толпа, пресмыкавшаяся перед ним в зале, затихла в удивлении, смешанном с надеждой и страхом.

Причиной тому было открывшееся им видение: прямо перед ними, наверху лестницы, стояли мы, вернувшие себе свое естественное сияние, насколько это было возможно в нижнем мире. Женщина, которая была с нами, спустилась на полдюжины ступеней ниже, и изумрудный венец, обрамляющий ее золотисто-каштановые волосы, ярко блестел на челе, а закрепленный на плече бриллиант — свидетельство высокого положения — излучал истинный свет ее добродетели. Ее талию охватывал серебряный пояс. И всё это — на фоне фальшивых и безвкусных украшений замершей перед нею толпы. В руках она держала букет белых лилий; и ее чистая женственность, явленная во всем своем совершенстве, была настоящим вызовом грубому цинизму недавнего оратора, позволявшего себе глумление над ее расой.

Долгое время в зале царило гробовое молчание; люди просто смотрели на нее, не отводя глаз и не говоря ни слова. Но вот одна женщина всхлипнула и, чтобы сдержать рыдания, зажала себе рот краем накидки; и в тот же миг зал заполнился воплями и причитаниями, ибо появление нашей спутницы напомнило всем присутствовавшим женщинам о том, что они когда-то тоже были красивыми. И так безнадежно, так горестно звучали их рыдания в этой атмосфере нищеты и рабства, что мужчины тоже не выдержали и закрыли руками лица; прочие же повалились на пол, стараясь спрятать лица в густом слое покрывавшей его пыли.

Тут Правитель наконец взял себя в руки, ибо почувствовал угрозу своей власти. Решительным шагом, переступая через тела распростершихся на полу женщин, направился он к нашей спутнице, преисполненный ярости из-за того, что она стала невольной причиной всеобщей скорби. Но тут уже я спустился на самую нижнюю ступень и сказал ему: «Умерь свой пыл и подойди ко мне».

Он остановился, хитро посмотрел на меня и вдруг залебезил: «Вам, мой господин, мы очень рады, ведь вы пришли к нам с миром. Но прекрасная женщина, которая стоит у вас за спиной, ослепила этих трусов блеском своей красоты, и я хотел немного привести их в чувство, чтобы они смогли оказать вам достойный прием».

«Перестань болтать, — строго прервал я его, — и подойди сюда».

И когда он встал передо мной, я продолжил:

«Ты осмелился богохульствовать — и в речах, и в одежде своей. Сними с головы этот дерзновенный венец и оставь пастырский посох. Страхом заставлял ты этих людей повиноваться, позабыв, как видно, что Тот, над Кем ты смеялся, признает их Своими детьми».

И, обернувшись к тем, кто стоял подле меня, добавил более доброжелательным тоном:

«Вы слишком долго жили в страхе, и потому этот человек поработил и тела и души ваши. Но мы заберем его с собою в другой город, где правит существо еще более злобное, нежели он сам. Сорвите же с него плащ и ленты, ибо он надел их, чтобы посмеяться над Тем, Кого даже он, рано или поздно, признает своим Господом и Царем».

Ждать пришлось недолго; очень скоро четверо мужчин решились приблизиться к нему и начать снимать с него пояс. Заскрипев зубами от ярости, он попытался было наброситься на них, но я, взял из его рук посох, коснулся им его плеча, и он, почувствовав через это прикосновение исходящую от меня силу, смирился. Теперь воля моя была на нем, и я повелел ему выйти вон из зала и отправляться во внешнюю тьму, где его уже поджидали стражи, чтобы унести прочь из этого мира — туда, где с ним будут поступать так же, как здесь он поступал с другими.

Потом я попросил собравшихся сесть, и, когда все они расположились на полу, я дал знак нашему певцу, и его сильный голос заполнил всё огромное помещение звуками чарующей мелодии. Он пел, и сердца людей бились всё свободнее; их больше не сковывал страх перед тем, кто ныне предстал перед ними таким беспомощным, попав в наши руки. Даже свет вокруг нас не казался теперь таким зловещим, так как песня несла ощущение умиротворенного Бытия, и люди с готовностью подставляли разгоряченные и истерзанные тела ее освежающему воздействию.

О чем же он им пел?

Он пел им о радости жизни — о весеннем настроении, об утренней заре, проникающей сквозь решетки темницы, имя которой — «ночь», о птицах, поющих гимн свободе, о шуме деревьев и журчании ручьев. В песне не было ни слова о святости или о Боге, здесь это было бы не к месту и не ко времени. Первым шагом к исцелению должно было стать пробуждение индивидуальности каждого из них, дабы они осознали свое освобождение от недавнего рабства. Он пел о том, как прекрасна свобода и какую радость дарит дружба. Песня, конечно же, не сделала их всех счастливыми, но всё же немного умерила их отчаяние. Со временем мы приучили их к себе, и они стали принимать от нас наставления. И однажды этот огромный зал заполнился людьми, поклоняющимися Тому, Кто здесь прежде хулили, а они, придавленные страхом, внимали этой хуле. Правда, пока это было далеко не то поклонение, какое мы вправе ждать от людей, живущих более возвышенной и добродетельной жизнью. Но в хоре голосов, всё еще очень нестройном, зазвучала нотка надежды, такая сладостная для нашего слуха; ведь мы приложили столько усилий, чтобы развеять их сомнения и страхи.

Впоследствии нас сменили другие — те, кто придал им силы и укрепил их решимость отправиться в долгое и нелегкое путешествие в сторону солнечного восхода; мы же отправились к своей следующей цели.

Неужели они все согласились отправиться туда, куда вы их позвали?

Почти все, друг, почти все. Нас покинули немногие. То, что я вам скажу, возможно, покажется вам странным и маловероятным, но некоторые предпочли последовать за своим Правителем в изгнание. Они настолько уподобились ему в испорченности, что не смогли потом найти в собственной природе практически ничего, что позволило бы им самостоятельно решить свою дальнейшую судьбу. И они присоединились к нему в его падении, продолжая служить ему, как служили раньше — в дни его мрачной славы. Но так поступили очень немногие; некоторые просто разбрелись кто куда; но большинство осталось, чтобы заново постигать те истины, которые они уже успели забыть. Старая история о нисхождении Христа казалась им такой новой и удивительной, что мы невольно проникались к ним глубочайшей жалостью и сочувствием.

А что стало с Правителем?

Он всё еще там — в том городе, куда его отвели стражи. Он не может вернуться, пока не преодолеет свои дурные наклонности. Но таких, как он, непросто обратить к возвышенным вещам.

Вы говорили о стражниках. Кто это?

О, тут вы затронули проблему, объяснить которую не так просто. Чтобы понять, кто такие стражи, вам необходимо больше знать о путях Господних, о Его Мудрости и Его Власти. Если говорить кратко, то вы знаете, друг, что Божья Власть распространяется не только на Небеса, но и на Преисподнюю; и во всех сферах ада правит Он и только Он. Прочие могут править — каждый в своей области, но Он — Властитель над всеми. Стражи, о которых я говорил, это жители того самого города, в который был низвергнут жестокий Правитель. Они — тоже злые существа, ни в коей степени не осознающие своей связи с Творцом. Но даже не зная ничего о Судие, предавшем им в руки эту очередную жертву, и не подозревая, что это было сделано ради его же будущего спасения, они тем не менее исполняли нашу волю. Если бы у вас была возможность проникнуть туда, в эти темные сферы, вы нашли бы там объяснение многому из того, что происходит на Земле.

Многие считают, что злые люди остаются за пределами Его Царства и что злая воля и несчастья являются следствием неправильного проявления Его активной энергии. На самом же деле власть Его простирается над всем и над всеми, и даже злые люди, в конечном счете, неосознанно содействуют достижению намеченных им целей. Однако это слишком сложная тема, чтобы излагать ее сейчас во всех подробностях.

Вторник, 8 января 1918 г.

Путешествуя по этим сферам с миссией помощи и утешения, мы всё больше убеждались в том, что заданная нам программа была составлена как будто специально для нас. В каждой колонии, которую мы посещали, мы находили для себя нечто такое, что обогащало нас новым опытом и содействовало нашему совершенствованию. Таким образом, помогая другим, мы в то же время помогали и себе, благодаря мудрому промыслу тех, кто внимательно следил за благополучием наших подопечных и за нашим обучением. В этом, брат мой, вы, без сомнения, сможете увидеть проявление всё того же принципа, о котором я вам только что рассказывал, а именно: даже те, кто бунтует против своего истинного Царя, могут быть поставлены Ему на служение.

Без их на то согласия?

Точнее, без их осознанного сопротивления. Даже те, кто погрузился во тьму настолько глубоко, что уже и не помышляет о противопоставлении собственных желаний влиянию тех, кто наблюдает за ними из своей обители в Сферах Жизни и Света, поставлены на службу своему Царю. И когда все их долги будут оплачены, и они тронутся наконец в обратный путь — к солнечному свету Великого Дня, им зачтется это служение, так как они, пусть даже неосознанно, действовали в унисон с праведностью, временно прекращая свой бунт против Бога и Его Воли.

Но ведь Правитель, о котором вы рассказывали мне в прошлый раз, явно относится к этой категории. И всё же в некоторой степени вам удалось использовать и его, не так ли?

Да, удалось, ибо его посрамление показало его бывшей пастве, что во Вселенной есть сила, намного превосходящая его собственную. Они убедились также в том, что зло не всегда будет действовать беспрепятственно и что рано или поздно на противоположную чашу весов будет возложен тяжкий груз, который снова их уравновесит, и тогда справедливость будет вновь возвещена и восстановлена. Сам правитель, конечно же, не зачтет это себе в заслугу, поскольку его воля не была в тот момент с нами, но оказалась просто подавленной — к его стыду и неудовольствию. И всё же, коль скоро наказание было назначено ему отчасти за его собственные преступления, это сможет погасить часть его общего долга, хоть и в негативном плане, но наказание пошло ему на пользу.

Однако ваш вопрос затрагивает тему много более сложную, нежели может показаться на первый взгляд. Правитель был низложен вопреки его собственной воле, это верно; но сделано это было не сразу, поскольку самые злодеяния, чинимые этим человеком, тоже способствовали реализации какого-то божественного плана; и лишь тогда, когда этот злодей, сам того не ведая, полностью выполнил свое предназначение, в преисподнюю были посланы мы и приведены в тот самый зал, где находился он — в то самое время, когда он проповедовал. Разумеется, тогда мы еще ничего этого не знали, но просто действовали, как считали нужным и наилучшим при данных обстоятельствах способом. А ведь всё это было спланировано заранее теми, кто повелел нам спуститься в д.

В странствиях своих мы встретили еще много таких же городов и селений, где люди, похожие друг на друга по разуму, пытались наладить общение между собой. Г рустно было видеть, как они скитаются из города в город в поисках товарищей, которые скрасили бы их одиночество, ибо согласие между ними, как правило, длилось недолго, и снова им приходилось возвращаться в пустыню — подальше от тех, в ком они видели свой шанс обрести наконец покой и приятную компанию.

Мы заметили, что практически в каждой колонии был свой вожак (а иногда и еще несколько человек, почти равных ему по силе характера), который руководил остальными и порабощал их, стараясь внушить им страх. Те, кто живет здесь, в могильной тьме, всё время стремятся облегчить свою участь и потому хватаются за любую возможность избавиться от тяжкого рабства, заняв какую-нибудь руководящую должность. Но, когда им это удается, радость длится недолго, ибо ее убивает страх постоянного близкого соседства с сатаной, превзошедшим всех в жестокости и беспощадной злобе и захватившим, благодаря этим качествам, верховную власть. Да, радость проходит, и надежда умирает вместе с иллюзиями. И всё же они продолжают карабкаться вверх, чтобы, достигнув желаемого, прийти в еще больший ужас и впасть в еще более глубокое, нежели прежде, отчаяние…

ГЛАВА X:
Возвращение в храм на священной горе
Явление царственного Христа

Понедельник, 21 января 1918 г.

Теперь мы возвращались обратно к свету. И если я говорю, что Долина под Мостом темная, как будто в ней вечно господствует земная ночь, то это вы себе еще можете представить и сделать вывод, что в тех сферах, которые мы оставляли у себя за спиной, действительно царит непроглядный мрак, как это бывает на Земле беззвездной ночью. Но бывает тьма еще более гнетущая и непроглядная, чем эта. Ибо на Земле темнота означает только отсутствие света; здесь же темнота пронизана реальным, ощутимым ужасом, который проникает в каждого, кто не имеет защиты в высших сферах. Те несчастные, которых силы притяжения увлекают в эту плотную тьму, чувствуют себя подобно утопающим. Они страдают от удушья; и нет поблизости ни одного обломка кораблекрушения, чтобы можно было ухватиться за него и выбраться на поверхность. Так и мучаются они до тех пор, пока безумие и отчаяние окончательно не завладевают ими; чередующиеся круги ада будут состязаться меж собою в святотатстве, но никто не скажет несчастным, что только их собственная воля может стать той силой, которая остановит их падение и вознесет к свету. Да, в этих отдаленных сферах темнота обладает особой плотностью. И хотя те, кто живет здесь, всё же сохраняют способность кое-что видеть, эта способность не приносит им радости, так как их взору открываются вещи большею частью уродливые и пугающие, что лишь усугубляет боль, которую им приходится терпеть. А ведь это те самые люди, что жили когда-то на Земле и составляли часть человечества; некоторые из них были признанными злодеями, но некоторые занимали высокое положение и слыли людьми почтенными. Я говорю вам затем, чтобы вы и другим смогли передать эту истину; ведь некоторые из вас говорят, что никакого ада нет, ибо Всевышний есть только Любовь, от начала и до конца. Так оно и есть; но те, кто таким образом рассуждает о Нем, постигли лишь Первую ступень этой всеобъемлющей Любви. Разумеется, даже мы, говорящие ныне с вами, еще очень далеки от ее Последней ступени, но мы уже достаточно глубоко проникли в Его Мудрость (пусть даже с точки зрения некоторых возвышенных существ эта глубина — ничтожна), чтобы удостовериться: несмотря на все кажущиеся упущения и противоречия, в действительности Он — сама Любовь. Мы тоже многого не понимаем, но то, что мы уже успели узнать о Нем, лишь углубило и упрочило нашу веру в то, что Он Совершенен в Мудрости и Сам — Совершенная Любовь.

Тебе, сын мой, надлежит понять и всегда помнить следующее: хотя в свете Совершенного Добра и Красоты зло предстает исключительно в негативном аспекте, будучи рассмотренным с противоположной точки зрения — то есть в обратную сторону, противоположную направлению Жизненного Потока, направляющегося к Совершенному Добру, — зло представляется потоком антиэволюции со своими верховными существами и могучими силами тьмы, созданными в противовес Архангелам, Небесным Властям и Светлым Престолам. Однако между этими потоками всё-таки есть одно принципиальное различие, и заключается оно в следующем: если прогресс в небесных сферах постепенно приводит все существа и силы к Единому Предельному Совершенству, то в темных сферах такого абсолютного антисовершенства не существует, там нет Всевышнего. В этом, как и во всех прочих аспектах деятельности, темные силы проигрывают светлым из-за недостатка завершенности и порядка, предопределенного отсутствием Божества. Ведь если бы было иначе, тьма стала бы равной свету по силе и эволюционной активности и смогла бы потеснить свет. Любовь и красота смешались бы со своими противоположностями и перестали бы определять направленность эволюции. Тогда главная цель Всевышнего утратила бы свою конкретность, растворилась бы во времени и пространстве, и ее достижение стало бы невозможным.

Какими бы могущественными ни были Князья Тьмы, ни один из них не Всемогущ, ибо Всемогущество — привилегия Единого, и только Его одного. Он прекрасно осознает Свою мощь, а потому без опасений позволяет появляться на свет целым поколениям ослушников и на протяжении многих вечностей блуждать, не видя истинного пути, дабы своим неизбежным покаянием — добровольным и искренним — они подтвердили верховенство Любви. Тогда Мудрость Бога и тождество Первого и Последнего станут очевидными и неоспоримыми.

Вот, пожалуй, и всё, что я могу сообщить о строении царства, мой друг, поскольку мы сами знакомы с ним далеко не полностью и к тому же для его описания пользуемся обычно другим, более подходящим для этого языком, нежели языки земных людей. Боюсь, что подробности вам будут не слишком понятны.

Пятница, 25 января 1918 г.

Добравшись до Моста, мы перешли по нему с темной стороны на склон, примыкающий к восходящим сферам, и остановились там ненадолго, чтобы отдохнуть и оценить свою недавнюю работу. Там нас нашел посланник, явившийся из нашего мира, чтобы принести весть о том, какое впечатление произвело наше путешествие на наших собратьев. Ведь с того самого момента, как мы покинули Десятую Сферу, они с неослабным вниманием следили за нами, стараясь ни на мгновение не оставлять нас одних. Посланник поведал обо всех тех случаях, когда им приходилось прилагать значительные усилия, дабы оказать нам немедленную помощь. В некоторых случаях мы действительно ощущали их поддержку, иногда — догадывались, что они помогают нам, но большею частью бывали настолько напряжены и сосредоточены на своей работе, что просто не замечали, как некая доброжелательная сила способствует тому, чтобы мы одержали верх в сложных ситуациях. К тому же в темных сферах нам приходилось приспосабливаться к тамошним условиям, что с неизбежностью влекло за собою некоторые ограничения в духовном восприятии — тем более значительные, чем плотнее и тяжелее становилась окружающая нас атмосфера.

То же самое, друг мой, происходит и с вами, землянами; и даже если вы не замечаете протянутую руку помощи, это не значит, что до вас никому нет дела, ибо, на самом деле помощь предоставляется всякому, кто в ней действительно нуждается.

А теперь я вернусь к описанию возвращения в Десятую Сферу.

У вершин отдаленных гор нас встретили добрые друзья, с нетерпением ожидавшие нас. Им очень хотелось узнать о наших приключениях, и мы охотно рассказали им обо всем на обратном пути к великой долине, раскинувшейся у Святой Горы. И вот наконец мы снова поднялись к главному Порталу увенчавшего Святую Гору Храма и вошли внутрь. Там, просторном Центральном Зале Святилища, мы застали огромное скопление народа. Люди стояли на коленях, поклоняясь Великому Незримому; так что ни один из них не шелохнулся, когда мы вошли и молча встали за их спинами.

Там у себя, на Земле, вы не знаете, что такое тишина, потому что на Земле не может быть совершенной тишины. Там вы не найдете места, куда не мог бы проникнуть звук. Но здесь, в Десятой Сфере, а именно — в тот момент и в том Святилище, действительно царила Тишина во всем своем ошеломляющем величии. Лишь оторвавшись от Земли — если, конечно, вам удалось бы это сделать — вы смогли бы постепенно выйти за пределы звука, сконцентрированного возле земной поверхности. Но даже наверху всё еще имеют место атмосферные возмущения, наводняющие пространство ощущением звука. Даже за пределами атмосферного пояса, в эфире, звук сохраняется как потенциальный элемент, благодаря взаимовлиянию гравитационных полей различных планет. Лишь за границей Солнечной системы, в пространственной пустоте, отделяющей ее от других систем, за миллионы световых лет от Земли — теперь уже абсолютно невидимой, неосязаемой и почти безвестной — можно приблизиться к понятию подлинной тишины. Однако эфир присутствует и здесь; и, хотя ваш слух не воспринимает никаких звуков, всё же они по-прежнему рядом — в тесном соседстве с вами: ибо если эфир это отдельное царство, то атмосфера — преддверие к нему.

Но здесь, в Десятой Сфере, атмосфера состоит из эфира в десять раз более разреженного, нежели тот, что окружает вашу планету; и поэтому Тишина здесь явление не негативное, но скорее, напротив, активно действующее, судя по тому влиянию, которое она оказывает на людей, погруженных в ее бездонную пучину. Здесь Тишина — не отсутствие звука, но Присутствие Беззвучного. Это самостоятельное вибрирующее существо, только пульсирует оно с такой невероятной частотой, что уловить эту вибрацию трудно — почти невозможно, из-за чего и возникает иллюзия Тишины и неподвижности. Боюсь, что не смогу изложить свою мысль с большей ясностью, поскольку вам, в вашей грубой и плотной среде, невозможно даже приблизительно представить себе то состояние, в которое мы погрузились, когда вошли в огромный Храмовый Зал.

Всё то е Провидец приблизился к нам по свободному проходу между рядами молящихся, взял меня за руку и повел нас к расположенному у входа в Тронный Зал Алтарю — тому самому, с которого мы, получив Его благословении, начали свое путешествие.

Теперь мы выглядели уставшими, и сердца наши были переполнены тоскою, которую мы принесли с собой из далеких темных царств. На лица наши лег отпечаток многочисленных сражений за подтверждение превосходства света; да, многочисленных, ведь я в значительной степени сократил повествование о нашем путешествии в преисподнюю, опустив многие события и детали. Мы были воинами в нескончаемой борьбе добра с его противоположностью. Но нашим морщинам и шрамам суждено было вскоре изгладиться, так что после этого мы стали еще светлее, нежели накануне путешествия, принесшего нам немало страданий. Поистине, Он — Чьи одежды до сих пор несут на себе облагораживающий отпечаток великого Жертвоприношения — так прекрасен, что я не нахожу слов для описания Его красоты ни в земных языках, ни в небесных.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒