Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





«Смерть немецким оккупантам! 15 страница



 

День был не впускной, но Манфред ещё из Берлина договорился с фрау Ильзе стройной женщиной лет сорока в твидовом костюме. Она улыбнулась Манфреду, потом мне, и мы пожали друг другу руки.

Сначала мы вошли в маленькую угловую комнату, которая была отведена для отдыха советской делегации. Диванчики вдоль стен, стол, шкаф с книгами. Книги были из библиотеки русской княгини, я нагнулся к полке, бросился в глаза томик Некрасова.

Из этой угловой комнаты мы шагнули в исторический зал. Я с детства видел этот зал в кино, на фотографиях. Он был такой и не такой, непропорционально или, напротив, пропорционально высокий зал воздушного замка, и посреди этого зала с дубовыми панелями стоял круглый стол.

17 июля 1945 года в 17 часов главы правительств вошли в этот зал и стали рассаживаться на свои места. Черчилль и Сталин были в военной форме, Трумэн - в строгом двубортном костюме, белая рубашка, традиционный галстук-бабочка, из нагрудного кармана выглядывал в тон галстуку платок. Погоны генералиссимуса и Золотая Звезда Героя украшали ставший привычным китель Сталина. У Черчилля над левым карманом были приколоты две орденские планки, на воротничке слегка пожёванного френча, почти касаясь погона, красовался небольшой орденский крест.

В 17 часов 08 минут Черчилль произнес:

- Кому быть председателем на нашей конференции?

- Предлагаю президента США Трумэна, - сказал Сталин.

- Английская делегация поддерживает это предложение, - сказал Черчилль.

- Принимаю на себя председательствование на этой конференции, - сказал Трумэн.

Столь прозаичными словами началась встреча «большой тройки», знаменующая смену двух эпох. О переносе начала конференции с июня на июль ходатайствовал Гарри Трумэн. Просьба американского президента была удовлетворена, через месяц так через месяц. Лишь немногие посвященные в самой Америке знали, что Трумэн хочет явиться на конференцию с «козырной картой»: первое испытание атомной бомбы близилось к завершению. 25 апреля 1945 года военный министр США Стимсон сказал Гарри Трумэну, сменившему на посту президента внезапно умершего Франклина Рузвельта: «Если проблема должного использования этого оружия будет разрешена, мы сможем сформировать послевоенное устройство таким образом, чтобы спасти мир и нашу цивилизацию». В эти же дни о спасении западной цивилизации в бункере на Вильгельмштрассе болтали Гитлер, Геббельс и Борман.

Известно, что, отправляясь в Берлин, Трумэн воскликнул: «Если она взорвется, у меня, конечно, будет дубина для этих парней - русских и японцев». Русские были союзниками, японцы - врагами, утопившими американский флот в Перл-Харборе. Соглашаясь быть председателем конференции, Гарри Трумэн уже получил условленную шифровку* об успешном взрыве атомной бомбы в пустыне штата Нью-Мексико. На фотографиях, сделанных в Цецилиенхофе, у Трумэна тонкие поджатые губы, недобро загнутые книзу, острый и тонкий нос, острое и холодное выражение глаз, круглые очки без оправы усиливают это впечатление. Если Черчилль, по общему мнению, похож на английского бульдога, то Трумэн напоминает какую-то надменную птицу. Он не торопится известить присутствующих о том, что 16 июля успешно испытана атомная бомба, он выжидает.

* Текст шифровки, которую генерал Гровс отправил в Потсдам Трумэну: «Операция сделана сегодня утром. Диагноз ещё неполный, но результаты представляются удовлетворительными и уже превосходят ожидания - доктор Гровс доволен».

И во время заседаний, и в перерыве между ними фотокорреспонденты делают много снимков для истории. На фотографиях Трумэн занимает место в центре «большой тройки». 24 июля в 17 часов 12 минут начинается восьмое заседание глав правительств, на котором обсуждаются меры относительно признания новых правительств стран-сателлитов Германии - Италии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Финляндии.

Этот день Гарри Трумэн выбирает, чтоб сообщить Сталину об испытании нового оружия «исключительной разрушительной силы». Трумэн жадно ждет реакции Сталина, но, к удивлению американского президента, Сталин никак не реагирует на это сообщение. Трумэн разочарован, он ожидал совсем другого.

Тринадцатое, заключительное, заседание «большой тройки» начинается 1 августа в 22 часа 40 минут. Часы отбивают полночь прежде, чем Трумэн объявляет:

- Объявляю Берлинскую конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро.

- Дай Бог, - говорит Сталин. (Из ответа ясно, что глава Советского правительства начинает сомневаться в вероятности такой встречи. )

Берет слово новый премьер Великобритании Эттли. Он сначала благодарит Сталина за отличную организацию конференции, затем произносит:

- Я хотел бы выразить надежду, что эта конференция окажется важной вехой на пути, по которому три наших народа идут вместе к прочному миру, и что дружба между нами тремя, которые встретились здесь, будет прочной и продолжительной.

- Это и наше желание, - говорит Сталин.

- Я благодарю вас за доброе сотрудничество в разрешении всех важных вопросов, - говорит американский президент.

- Конференцию можно, пожалуй, назвать удачной, - говорит Сталин.

- Объявляю Берлинскую конференцию закрытой, - торжественно объявляет Трумэн.

Часы показывают 00 часов 30 минут. 2 августа 1945 года.

Больше никогда уже главы трех правительств не соберутся вместе за одним столом.

Покидая Потсдам, Черчилль, возможно, уже продумывал содержание своей речи, которую он произнесет в американском городе Фултоне, это и будет началом «холодной войны».

Покидая Потсдам, Трумэн уже мог назвать японские города, обреченные на атомное уничтожение.

В Хиросиме и Нагасаки люди просыпались с восходом солнца, шли на работу, завтракали, обедали, ужинали, возвращались с работы, ложились спать. Школьники посещали школы. Молодые люди влюблялись. Женщины рожали. Врачи делали операции. Жизнь людей, далеких от войны, шла своим чередом.

Через четыре дня, всего через четыре дня поднявшийся над Хиросимой атомный гриб возвестит всему миру, что отныне милосердия более не существует, ибо милосердие и оружие массового уничтожения несовместимы.

Часы в Хиросиме остановились 6 августа 1945 года в 8 часов 15 минут, показывая время, когда это произошло.

 

И уже навсегда:

страна, сбросившая первую атомную бомбу:    США.

Самолет:     бомбардировщик «В-29 Flying fortress», бортовой номер 82, бортовая надпись: ЭНОЛА ГЭЙ*.

Экипаж летающей крепости:                              12 человек.

Население Хиросимы:                                         255 200 человек.

Убито:                                                                                78 753 человека.

Пропало без вести:                                               13 983 человека.

Поражено излучением:                                        37 424 человек.

Вес атомной бомбы:                     менее 5 тонн.

Мощность заряда:                                                 12 500 тонн тротила.

 

* У американских пилотов была традиция своим самолетам давать имена. Энола Гэй - это имя матери полковника Тиббетса, командира 500-го авиаполка, который пилотировал самолет с бомбой на Хиросиму.

 

Когда президент США Гарри Трумэн в последний раз переступил порог зала в Цецилиенхофе, он уже с нетерпением ждал этого дня и этих жертв.

В его власти было не допустить атомной бомбардировки Хиросимы. И Нагасаки.

И люди остались бы живы…

 

Президент Трумэн ведал, что творил. 15 июня 1945 года военному министру США Стимсону был вручен меморандум группы американских физиков, составленный по инициативе лауреата Нобелевской премии Джеймса Франка. «Мы считаем своим долгом, - было сказано в нем, - выступить с призывом не применять атомной бомбы для удара по Японии. Если Соединенные Штаты первыми обрушат на человечество это слепое оружие уничтожения, они лишатся поддержки мировой общественности, ускорят гонку вооружений и сорвут возможность договориться о международном соглашении относительно контроля над подобным оружием».

У президента ещё было достаточно времени поразмышлять над высказанными соображениями. Тем более что эти люди были из числа создателей бомбы. Патриоты Америки. С ними легко было встретиться, ещё раз обсудить все последствия атомной бомбардировки, прежде чем принять окончательное решение.

Они этого ждали…

 

Его не посадили на скамью подсудимых рядом с Герингом в Нюрнберге. И не предали анафеме в Ватикане. Его даже не мучили угрызения совести. Он тщательно, даже слишком тщательно одевался и с лучезарной улыбкой позировал фотографам.

Подозреваю, что он был троллем.

Он просто не мог быть человеком – таким же, как и те, что испарились на мосту Айои в Хиросиме, оставив на камнях свои тени.

 

ШОКОЛАД

Мы играли в футбол, когда на площади Щорса показались американцы. Мяч мы вырезали из гусеничной резины подбитого «тигра». Танк мы нашли на кладбище в густых зарослях сирени, куда он влетел, не разбирай дороги, прямо по могилам.

Когда мы по очереди финкой вырезали кусок каучука, мы всегда обсуждали, куда они побежали дальше. Отсюда они могли смотаться в Херсонес, или в Камышовую бухту, или ещё дальше - в Казачью, но куда бы они ни бежали, везде впереди вставало море, а сзади катилась волна наших матросов - «полосатых дьяволов», и немцы не ждали от них пощады. Поэтому, прижатые к морю, они дрались за каждый камень, и, может быть, именно здесь и были самые страшные бои за Севастополь.

Здесь и на Сапун-горе.

Мяч получился тяжелым и твердым, как камень. Сначала он жутко отбивал ногу, но потом мы стали привыкать, а когда уже совсем привыкли, появились эти американцы. Трое офицеров в морской форме.

Мы ещё утром знали, что в бухте стоит американский сухогруз, который пришёл к нам, потому что в Ялте началась конференция. Говорили, что на эту конференцию Рузвельта и Черчилля везли через наш город, чтобы показать им, как он разрушен.

Они ездили по городу как раз в то время, когда мы сидели на уроках. Учились мы в бомбоубежище под школой, потому что нашу школу разбомбило - остались лишь обгорелые стены и засыпанные штукатуркой и стеклом лестничные площадки до второго этажа.

Мы с Котькой Греком сидели на кирпичах, и вместо парт у нас тоже были кирпичи, а у некоторых были столы и стулья. У нас тоже раньше был стол на двоих и два стула. Стол притащил я, стулья - Котька. У нас были самые шикарные стулья в классе, и все нам завидовали. Но в один прекрасный день кто-то стащил наш стол и наши стулья, и с тех пор мы с Котькой сидели на кирпичах. Котькина бабушка Яка тогда очень рассердилась и пошла в учительскую проверять, не поставили ли их туда или к директору. Но в учительской стульев не было, а к директору она не пошла.

Мы сидели с Котькой на кирпичах и играли в морской бой, когда Марья Ивановна, наша учительница, сказала:

- Дети, завтра придите все нарядные, наденьте самое лучшее. Вы знаете, что в нашем городе сейчас высокие гости, и не исключена возможность, что они придут к нам. Ведь наша школа была самой большой в городе.

Мы пришли с Котькой домой, и я сказал бабушке, что к нам завтра приедут высокие гости и пусть она оденет меня получше.

Бабушка сказала:

- Ждите, больше им нечего делать, как к вам в гости приезжать.

Её тон меня обидел. А когда она увидела, что я обиделся, она приготовила мне белую рубашку и выгладила брюки, но никто к нам так и не приехал. Учительница сказала, что они уехали в Ялту на конференцию.

А на следующее утро ко мне прибежал Котька Грек и заорал, что пришел огромный «американец», и мы с ним побежали на бульвар, чтобы рассмотреть американский пароход. Он был огромен. А между берегом и судном курсировали амфибии, груженные какими-то ящиками. Американские матросы весело смеялись, глядя на нас, и махали нам руками.

Мы, конечно, очень удивились, когда вдруг эти американцы притопали к нам.

Мы тут все сразу стали форсить, особенно Котька. Он так всех обводил, что у меня созрело решение сделать его капитаном команды. Вот уже две недели капитаном был я, но сегодня Котька играл почище меня, демонстрируя лучшие качества советского футбола перед иностранцами.

Даже Киндер старался. Он бегал, как чудик, и все время терял правую тапочку. Тапочки были брезентовые, на негнущейся подошве, вырезанной из старых автомобильных покрышек. Киндер возвращался за тапочкой и натягивал её на синюю в цыпках и царапинах ногу.

Они тогда ещё были вместе: Леня, Юрка и их мама, бледная худая женщина. Мы знали, что она очень больна.

Я уже говорил, что каждое утро Юрка стоял возле магазина и ждал, когда мы отдадим ему мягкие, липкие, теплые и очень, очень вкусные кусочки хлеба. Дома считалось, что мы их съели по дороге. Все собранное за день Киндер относил на базар и менял там на мясо, или на крупу, или на американский комбижир, а потом шел домой, топил плиту и готовил обед.

Часто матери становилось так худо, что он сам и кормил её. Совсем как маленькую, из ложечки. Покормив мать, Киндер приходил к магазину и устраивал Юрке нагоняй, потому что Юрка, вместо того чтобы стоять и ждать, когда мы отдадим ему свои довески, гонялся за собаками, и сделанная из мешковины сумка развевалась за его спиной, как флаг.

Обычно после очереди мы тащились ловить рыбу или крабов. Киндер шел с нами. Он не брезговал ничем, даже зеленухами, только бесчешуйчатых, покрытых слизью «собак» он со злостью бил о камни.

В холодное время мы ходили на свалку или на кладбище охотиться на пичуг из рогаток, и, если нам удавалось подбить что-нибудь, мы отдавали птиц Киндеру. В такие дни он часто смеялся, подмигивал и похлопывал себя по животу, который почему-то у него был побольше наших, хотя сам он был тощий, как хамса.

Когда Котька забил гол, союзники захлопали в ладоши, а самый длинный американец поманил нас к себе. Он показал на какую-то коричневую коробку и сказал, что это шоколад. Как-то моряки угощали меня шоколадом, маленьким коричневым кусочком, который тут же растаял во рту. Другие забыли его вкус - это уж точно. Жереб даже спросил у меня, что вкуснее: виноград или шоколад. Тоже мне, нашел, что сравнивать!

- Виноград - это виноград, - сказал я. - А шоколад - это… это…

- Конфета, - подсказал мне Котька.

- Какая конфета! - Я рассмеялся. Чудак этот Котька, нашёл конфету, умора, да и только!

- Конфета - это конфета. Подушечка, например, леденец, - сказал я. - А вот шоколад - это шоколад. Это… - Я поцеловал кончики пальцев и закатил глаза. - Вот что такое шоколад!

- Да-а-а… - протянул Котька в задумчивости. Было похоже, что на этот раз он все понял.

И вот теперь мы, как загипнотизированные, смотрели на толстую коричневую плитку, которая плавала перед нашими глазами по воздуху то влево, то вправо.

- Шоколад! - повторил американец и, отойдя на некоторое расстояние, вытащил из чехла кинокамеру.

- Нас будут фотографировать, - сказал Котька и попытался прилизать свой чуб.

- Зачем? - спросил я.

- Так надо, - авторитетно сказал Котька. Ему было виднее.

Длинный офицер присел, навел на нас кинокамеру и кинул плитку. Плитка взлетела вверх и, кувыркаясь, упала на землю. Меня немного удивило, зачем он её кинул, а не протянул нам, но когда Киндер подбил её ногой, я все понял. Они думали, что мы вцепимся в этот шоколад и будем рвать его друг у друга, как голодные собаки. Мы будем драться, а они будут снимать, а потом показывать у себя в Америке…

Я крикнул:

- Киндер, пас! - и он мастерски пасанул мне эту плитку, а я с ходу послал её Котьке - пусть тоже подержится: шоколад ведь!

Аппарат американца стрекотал, а сам он кричал: «Это шоколад, это шоколад! » А мы гоняли этот шоколад. И ещё бы долго гоняли, если бы Вовка Жереб не пасанул его американцам. Тогда Киндер прыгнул на плитку, и понеслось…

- В Кейптаунском порту, - пел Киндер, - с какао на борту «Жанетта» поправляла такелаж…

Мы тоже вопили, а шоколад расползался под тапочками Киндера. Но Киндер не обращал на это внимания и топал ногами так, что поднялась пыль.

Потом Киндера стошнило. Он изгибался и рычал, как будто его выворачивало наружу. Мы бросились ему на помощь, но он лёг на землю и стал громко и часто дышать. Мне показалось, что Киндер умирает.

Невысокий американец повернулся и пошел прочь. 3а ним потянулись остальные. Американцы, вдруг свернув с дороги и карабкаясь по камням, скрылись за стеной разрушенного дома. Вся правая сторона этого квартала лежала в руинах. Её можно было пройти насквозь вдоль и поперек.

Нащупав рогатку, я кинулся следом. Я не собирался стрелять в кого-нибудь из них, нет. Я только собирался хорошим выстрелом разбить киноаппарат.

Я пошел наперерез и спрятался за кустами сирени перед стенкой, в которой была дыра. Я видел, как они остановились, и уже поднял рогатку, когда тот, что был поменьше остальных, вдруг врезал верзиле по роже.

Они стояли друг против друга, один ниже другого на голову и намного поуже в плечах.

Верзила мог убить своего противника одним ударом.

Третий американец, задрав голову, смотрел на небо. Вверху кружились чайки.

«Чайки над берегом. Будет шторм, - подумал я, - обязательно будет шторм».

А третий все смотрел на чаек. Он молчал. Он делал вид, что ничего не видит. Тогда тот, что был поменьше, снова врезал. На этот раз он бил хуком. Верзила отлетел в сторону и по стене сполз на пол. Он сидел на земле, расставив ноги, и не решался встать. Это стоило показать ребятам. И я бросился за ними. Но, не добежав до них, я увидел, как перепачканный сажей и известью верзила выбежал на дорогу и, оглядываясь, понесся на угол, откуда была видна бухта и пароход.

«Виктория» ушла через три дня. Все эти дни на берег выезжали амфибии, груженые ящиками. В ящиках были подарки. Через месяц мама принесла мне ковбойку, бежевое пальто из верблюжьей шерсти и нательный комбинезон, который я почему-то стеснялся носить.

 

БРАНДЕНБУРГСКИЕ ВОРОТА

В одном из путеводителей по Берлину я прочитал: «В конце Унтер-ден-Линден, в направлении западноберлинского района Тиргартен, стоят знаменитые Бранденбургские ворота, построенные в 1788–1791 гг. Лангхансом как «Ворота мира».

…Я сидел в подвале, превращенном в кинотеатр, в душном сыром подвале, единственном кинотеатре в городе, где война пощадила всего семь зданий, и где ютились в руинах несколько тысяч женщин и детей, и где ветер поднимал смерчи пыли, где не было электричества и вечера проходили под мерцание коптилок, сделанных из зенитных гильз, где женщины не спали, тоскуя по убитым мужьям.

…Я сидел в кинотеатре, уставившись на экран - кусок побеленной стены, - и видел Хиросиму… или Нагасаки… после атомной бомбардировки… и впервые все мы, уже пережившие войну и, быть может, потому такие мудрые… как мудрые старички… смотрели на экран с чувством все нарастающей тревоги… словно уже наперед знали, чем все это обернется для всех живущих на земле…

словно догадывались, что эти сверхбомбы наши союзники адресовали не только японцам, но и нам…

словно нам уже известны были слова рослого плечистого генерала Лесли Гровса, сказанные им в американском конгрессе: «Уже через две недели после того, как я принял на себя руководство Манхэттенским проектом*, я никогда не сомневался в том, что противником в данном случае является Россия и что проект осуществляется именно исходя из этой предпосылки»…

* Кодовое наименование секретных работ по созданию атомного оружия.

словно на экране мелькали не кадры кинохроники, а демонстрировалась секретная карта - приложение к директиве Объединенного комитета военного планирования США за номером 432/Д от 14 декабря 1945 года, на которой были выделены Москва, Ленинград, Киев и ещё семнадцать промышленных городов нашей страны, намеченные для атомной бомбардировки…

словно мы заранее знали, что наши союзники за океаном не ограничатся директивой, а будет разработан и утвержден план, названный именем римского императора - «Траян», согласно которому 1 января 1950 года с ближайших от советской границы аэродромов поднимутся все те же «летающие крепости» «В-29», несущие в своих люках атомные бомбы, и на огромной высоте, недоступной для зенитного огня, пересекут границу, чтобы сбросить свой страшный груз на семьдесят наших городов…

знали, что на смену плану «Траян» придет план «Дропшот»* - атомный вариант уже известного плана «Барбаросса» - внезапный налет натовских бомбардировочных армад - тысячи самолетов с обычными бомбами - и триста летающих атомоносцев, поднятых 1 января 1957 года, чтобы стереть с лица земли сто наших городов, - разом миллионы убитых и облученных, тысячи испарившихся мужчин, женщин и детей - и вместо реквиема бодрящие ритмы буги-вуги - а с запада и юга зубья танковых клиньев - следом бронетранспортеры, «форды» и «студебеккеры» с солдатами: 69 американских и 95 натовских дивизий - американский вариант «блицкрига», санкционированный президентом Трумэном, в которого уже вселился дух берлинского маньяка…

* Теннисный термин, означающий короткий подсекающий удар.

 

Еще я вспомнил, как в сорок четвертом в Ялту приехал предшественник Трумэна на посту президента Франклин Делано Рузвельт, его умное доброе лицо, его кресло на колесах и сильные мужские руки поверх пледа… который накануне войны усмирил американских фашистов и объявил войну гитлеровской Германии… который поднял волну уважения к Америке и американцам, вселив надежду, что после войны мы останемся друзьями… и который должен был бы сидеть за этим круглым столом в Цецилиенхофе… в этом сводчатом зале, где вопреки ожиданиям людей, страждущих мира, не по нашей вине родилась угроза ядерной войны.

 

Лидер первых американских колонистов Джон Уинтроп, ступив в 1630 году на Массачусетский берег и глядя на своих спутников, сказал, что взоры всего человечества устремлены в данную минуту на них и что они, пришедшие с ним в Новый Свет, могут стать «сияющим городом на верху горы…»

6 августа 1981 года - в годовщину бомбардировки Хиросимы - поклонник Джона Уинтропа сороковой президент США подписал приказ о промышленном производстве первых нейтронных бомб, снарядов и боеголовок для ракет…

 

…по темно-серой, как мокрый асфальт, поверхности Шпрее плыли лебеди, и волнистый, будто выложенный шифером, клин тянулся за ними следом…

и маленькая девочка, присев на корточки, цветными мелками рисовала на тротуаре картину - светило щедрое солнце… вырос цветок… я теперь строился дом…

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ТОТ ИЮНЬ                                   7

КРАСНЫЕ СТЕНЫ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ         21

МИНЫ НА ФАРВАТЕРЕ                                              31

ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИЕВ                                             55

СРАЖАЮТСЯ АРМИИ, ПОБЕЖДАЮТ ЛЮДИ                   77

ВКУС МЕДНОЙ ПРОВОЛОКИ                                   119

БРАНДЕНБУРГСКИЕ ВОРОТА                                   151

 

ДЛЯ СТАРШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА

 

Черкашин Геннадий Александрович

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

Ответственный редактор И. И. Трофимкин.

Художественный редактор А. В. Карпов.

Технический редактор Л. Б. Куприянова.

Корректоры Н. Н. Жукова и Л. А. Ни.

 

ИБ 8131

 

Тираж 100 000 экземпляров.

 

 

Черкашин Г. А.

Ч 48

Возвращение: Повесть/Оформл. Л. Яценко. Л.: Дет. лит., 1985, - 191 с., ил.

В пер.: 85 коп.

 

Книга «Возвращение» - это возвращение в детство, в далекие, но незабываемые дни Великой Отечественной войны. Возвращение к памяти тех, кто не дожил до победы, к памяти известных и безымянных героев, остановивших и разбивших бронированную машину фашизма.

 

Р2

 

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.