У нас в меню. 1 страница

Стр. 81 – Недобрые огоньки.
Стр. 82 – Внутрянка.

Стр. 84 – Пашка.
Стр. 85 – Почему за пизду базар не тянут.
Стр. 88 – Дела семейные.
Стр. 90 – Любитесь по ебви.
Стр. 91 – Корова минус.
Стр. 94 – Долгая счастливая статистика.
Стр 96 – Выходила на берег Катюша.
Стр. 98 – Я календарь переверну, и снова я тебя ебу.
Стр. 100 – Воспитательный клей “момент”.
Стр. 102 – Красотка.
Стр. 104 – Омуты и тихие черти.

Цикл “Измышления на злобу дня, или Прикладная кухонная фантастика”

Стр. 105 – Наташа хотела хуй.
Стр. 108 – Самому лучшему человеку на земле.
Стр. 111 – Девяностая.
Стр. 114 – Марлезонский балет.
Стр. 115 – Каменщик.
Стр. 118 – Пиар на костях.
Стр. 119 – Ублюдки.
Стр. 119 – Манямиры.
Стр. 120 – Инфантилизм.
Стр. 121 – Звёздная бухгалтерия.
Стр. 123 – Экскурс.

Все что дальше – без редактуры, вам на сладенькое.

Стр. От и До. Финалочка.

А тут ничего не будет. Удивительно, да? Но вы же и так это почитали в оригинале.

Этот рассказик мне хотелось написать ещё давно, но в одну пасту его скомкать — это потерять в деталях и упустить большую долю колорита. Посему добро пожаловать в первый лонгрид-сериал за моим авторством.

Солнце светит прямо в глаз — загорай моя спина! Крайняя чарка палёного коньяка с солнечного ЛВЗ (ликероводочного завода) им. " Еды с Елды" (хуй проссышь, где этот шмурдяк разливали) встала колом в желудке, при том учёте, что намешано было уже слишком много за последние несколько дней. Сельская свадьба это как Восток: дело тонкое. Вот и тут шарманка Судьбы отплясывала джигу-дрыгу, подливая свиного лубриканта на струны души всех гостей.

Жених был хоть и не в особой кондиции, но вёл коняшку уверенно. По этой причине мы и растаскали поляну на две половины. Чтоб аккурат по центру поместился конь, который уверенно шёл к импровизированному алтарю. Я буквально со своего места ощущал, как невеста улыбалась сквозь мутную тряпичную вуаль во все свои (дай то Бог) 20 зубов. За алтарём импровизированное белое полотно пыталось отражать от проектора ролик с фотографиями под волшебную музыку из двух пердящих фронтовых колонок. На моём левом плече уже подвис Пушкевич, который сквозь пердёж колонок пытался донести до меня пьяным возгласом, что сейчас стартует полное мясо.

— Дебилы, блять! Вы и вправду шаманили запись?

— Кошич, а чё, собственно, такого-то? Пусть все поржут с того, как Нияз трясёт мудями!

А там и вправду началось мясо. Пока коняшка с Ниязом на борту медленно чеканила шаг, за алтарём развернулся реальный порнхаб. Невеста, старательно ширя узкими глазами, с прихлёбом сосала конский хер, пока сзади рандомный пинус расширял ее угольные гузна до широт времён перестройки. Всё это сопровождалось тем же пердящим звуком с колонок. А в конце бастурма во рту невесты жутко затряслась, и из последней прям на видео полетел белковый фонтан. На этой ноте остановилось время, пространство и само мироздание. Гости — от исполнения невесты. Женщины — от реакции мужей. Нияз — от осознания пиздеца. Коняшка — от того, видать, что свято верила, что если наполнить желудок девочки белком, то придётся жениться, и что Нияз вел на алтарь не себя, а именно что коняшку, на которой ехал. Ибо главный герой сюжета с импровизированного торшера сидел аккурат под жопой Нияза.

Часть гостей немедленно стошнило. Поднялся истошный мат, сопровождаемый неимоверными угрозами. Невеста просто ёбнулась сосалкой о дубовую кафедру, стоящую в центре импровизированного алтаря, да так и осталась там лежать. Половины зала чутко затряслись, посмотрев видео с проектора. Ножки стульев начали грозно отламываться на небольшие дубинки, и половины зала уже готовились идти на забив. Видя обстановку вокруг, я подхватываю изрядно бухого Пушкевича за децл и пытаюсь свалить по-тихому. Пока мне в затылок не прилетает обломком табурета…

Как вы поняли, то был… фальшстарт. А вот теперь преамбула!

Несколькими днями ранее.

Прекрасный летний день! Последний кропалик вынужденных выходных, который я, как добропорядочный молодой человек, провёл в полнейшем винном угаре, смотря ленты Тарантино с любимого домашнего кинотеатра. Солнышко нежно метало лучи сквозь занавески, заставляя меня отвернуться от них в полудрёме. Пока на прикроватной тумбочке не начал пиликать телефон. Сначала я добродетельно не обращал внимания на гаджет, продолжая снить законные сны.

Однако мочевой пузырь, предательски проснувшись вместе со мной, вмешался в мои планы на Царство Морфея, и ненавязчиво так предложил поссать.

«ЪУЪ, СЪУКА! » — подумал я.

«Э не, братан, мне поебать на твои головные галюны! » — подумал мочевой пузырь.

«ЕБУЧИЕ КОЛОТУШКИ, РАЗБЕРИТЕСЬ КАК МУЖЧИНЫ!!! » — орала подпорка палатки.

И на фоне этого продолжало пасти митолом с прикроватной тумбочки. Оценив трезво эту утреннюю пидерсию и решив убить двух зайцев одной струёй, я цапаю с тумбы мобильник и наощупь продвигаюсь к санфаянсовому трону. Сняв звонок, я принимаю тактическое решение не разводить снайперов в полку, и посему сажусь на фаянс, одновременно отвечаю на звонок. Оттуда слышу:

— Алло!

— Хуем по лбу не дало? — устало кидаю я хриплым голосом.

— Кош, у меня для тебя есть четыре очень важных слова!

— «Твоя мамаша — сквалыга хуятин»? — нет, ну правда, спать тогда хотелось страшнейшим образом. А тут еще приятель мохнатит мой синдром перепела.

— Нияз женится на Гульсасак!

На том моменте мне чуть более чем нихуя сквозило на то, когда там наш общий приятель собирается закрепить на паспортине, и более того — выдавив наконец из шланга последнюю каплю ночной отработки, мне хотелось лишь продолжить снить законные сны. И вот ну совсем уж в последнюю очередь меня волновали всякие сасаки-кудасаки и где их добывают. Со спокойным сердцем кладу трубку и, стряхнув последнюю каплю, двигаю на опочивальню. Буквально в этот же момент зачивирикал звоночек над дверью моей скромной хрущобы.

Как бы ни хотелось принимать во внимание тот простой факт, что мне нужен старый добрый сон, мне пришлось восстать из-под летней накидки и накинуть на себя старый добрый халат, пройти в коридор. Прям по пути я выхватил зубами палочку Сенатора из пачки, закуривая на подходе к двери. Пыхнув полугаром на глазок, сразу узнал, чья неуёмная до приключений жопа стоит за моими ободранными дверями и уже разве что не скачет от волнения. Буднично кряхчу старым замком и впускаю в недра своего убежища это непоседливое блондинистое существо. Существо влетает не с пустыми руками. Шельмец знал, чем удержать мою кошинную тушку от посыла нахуй и дальнейшего метаморфоза наружу всех измерений.

— Кошик, вот теперь просто послушай. Ты же помнишь Нияза?

*четкая отрыжка от пенного*

— Пушик, я тебя очень люблю и уважаю, но иди, пожалуйста, на три хуя. Мне б поспать!

Пушман довольно зашуршал на кухне и, достав открывашку, принялся назло мне откупоривать оставшиеся 13 бутылок хугардена, что принёс с собой. Кошинное сердце всё же дрогнуло. Лениво почёсывая жеппыч, я двинулся на кухню, чтоб открыть в себе Новый Пивденград. Еще не понимая, к каким последствиям приведёт решение Пуша потащить меня на свадьбу нашего общего товарища Нияза. Да уж, не прикорми Коша на алкашку — да не пожнёшь зла в оригинальном виде. Лёгкий брифинг всё-таки дал мне понять, что пора бы уже омыть греховную душу в классическом жэковском кипятке и шевелить поршнями в область…

***

Дорога до колхоза, где должна была состояться свадьба нашего приятеля Нияза была не особо длинной, но крайне утомительной. Во всяком случае для меня, поэтому, пока Пушкевич трещал со своим другом за рулём, подогретый выпитым пивом, мой организм твёрдо и решительно вздумал спать дальше, притом в крайне неудобной позе на заднем сидении заниженного тазика. Воспрять ото сна жизни меня заставил громкий хлопок двери. Грёбаное похмелье не удовлетворилось тремя литрами хугардена, выпитыми до вылета, и напомнило о себе по двойной ставке. В довесок к этому затёкшая шея стреляла по нервам из гаубицы, и поэтому вместо членораздельной реплики " Пуш, сука, тут тебе не холодильник! " из меня вырвалось только:

— Ыэу, лять, иобаны урот, ъуъ!

Пуш тем временем задорно покосился на меня из-за сидения.

— Что, старичок, жизнь не удалась? Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно! На вот, прикинься прокладочкой, впитывай!

После чего протянул в мои лапки две бутылки шихайнекена. Содержимое бутылок подействовало на меня словно заправская хилка от таёжного доктора, и уже через минут 15 я мог стойко управлять лицевой мимикой, голосовыми связками и потоками мыслей у себя в голове.

— Пушик, я очень надеюсь, что мы совсем скоро будем на месте.

— Помежуйся ещё полчасика, морда протокольная! Чать, не ногами ходишь. Большая земля не за горами!

На въезде в колхоз было принято стратегическое решение стопорнуть у ближайшего пролеска, дабы напитать местную древнебашкирскую флору отборными удобрениями из перепухших мочевых пузырей. И пока я смело играл в пожарника под берёзкой, сбоку из кустов нечто ляпнуло: «ХЕНДЕ ХОХ! » Моей первой реакцией (совершенно нетрезвого ума) было направление дула единственного доступного мне оружия, покоящегося в руке, в сторону потенциального неприятеля.

— Шлыш, молодой! Ты своя ялдишко-то сховай, подобру-поздорову, а то свое достану!

Передо мной стоял пожилой грибничок-боровичок, бодренько выползавший из кустов мне навстречу. Одуплив, наконец, что тут вам не Postal 2, я поспешно сныкал свое сомнительное орудие мирового угнетения и застегнул ширинку.

— Бать, ты не пугай так. Чуть инфаркт не схватил!

— А нечаво на чужую добычу сцать, щегол! — рапортовал этот дедок-бифидок и, вытянув из корзины добрый пузырь сэмыча, ткнул им в сторону берёзки, которую я самозабвенно удобрял последние секунд 40. Так обнаружились жирные красные мухоморы, на которые, видимо, и положил глаз этот престарелый охотник за “природным кайфом”.

— Ну уж звиняй, бать. Тут, сам знаешь, как на ядерной войне: километром больше, километром меньше — внимания не обращаешь, — улыбнулся я старику.

— Та ничавой, сынка, зайду за ними через нядельку, ящё напитаюцца, — прошелестел дедок, доставая из корзинки пластовые стаканки. — Выпьям? Мой фирмянный ряцепт! Семидясятка — а пьётся, как утрянняя роса!

— Прости, тороплюсь, там у меня товарищи, — улыбнулся я старику. — А впрочем, слушай, не продашь мне продукт?

— А чавой, деньгами, что ль, не обижен, сына? — прошелестел дедок.

— А вот, держи-ка рублик! — протягиваю я старику купюру из кошелька.

— Лаааадня, поручкаем! — с этими словами старче протянул мне поллитровый пузырик с горячительным.

Попрощавшись с грибником, мы втопили педаль до дома будущей невесты, где должен был кучковаться и Нияз. Который, к слову, встретил нас у ворот и заплетающимся языком объяснил, что представляет гостей родителям невесты. Мы, пожав плечами, последовали за Ниязом.

Пару слов о нём самом. Нияз был мальчиком скромным, из относительно интеллигентной семьи, щупленький, забитый и покрытый комплексами с головы до пят. Словно запинаясь об воздух, он довёл нас до дома своей издранницы.

Пару слов о Гульсасак. Как корабль назовёте — так на нем и напишите. И нет, я не имею ничего против таких экзотичных имен. Более того, даже в курсе, что имя Гульсасак трактуется как “нежный цветок” или около того, но именно эта особь гульсасака впитала в себя максимально звучащий колорит. Она тупила, как городской голубь, и сосала всё, что только можно было отсосать. Впрочем, Нияз на это не сильно обращал внимание, и именно это, пожалуй, и стало камнем преткновения между относительно порядочным семейством Нияза и семейством Гульсасак, не особо далёким, зато по-своему (колхозному) душевным.

— Вот, знакомьтесь! — лепетал Нияз. — Это мама Гульсасак, Гульчухра Рашидовна!

Томная дама, весом ГЛУБОКО за центнер, отвесила нам неуклюжий реверанс.

— Знакомьтесь, а это — папа Гульсасак, Мудаир Зурмухамедович!

— Ась!

Щупленький мужичок с отрицательным разрезом глаз протянул щупленькую ручку. И на любое рукопожатие выдвигал своим неизменным «Ась». Притом словно он не говорил это самое «Ась», а просто выдыхал, стряхивая в поклоне перхоть с глубокой старческой плеши. Нияз аж привздрогнул, перед тем как вышла невеста.

— А теперь — моя избранница… мой нежный цветок…

И тут на кривых (так и хотелось переломать к хуям эти параболы и прикрутить аппарат Илизарова) ногах в залу прошла невеста — трахана ста хуями в тесто.

— Гульсасак Мудаировна! Знакомьтесь, ребят!

«Словно до этого за неё не слышали», — подумалось мне.

Эта пародия на самку человека фривольно гыкнула и приготовилась уебать своими перекошенными поршнями назад в опочивальню, нервно теребоня смявшуюся фату о вареник.

Тут Пушик, как всегда оторванный от всех параллельных вселенных разом, гаркнул на Нияза.

— Как, еще раз, звать твою избранницу?

— Гуль… сасак… —нервно потупил Нияз.

— Как-как, говоришь? — обратился Пуш уже к самой наседке.

— Сасак-Сасак, говорит! — без лишних мыслей в подкорке протелепала будущая жинка.

И пока будущая головная боль Нияза ещё не раздуплила, в чём были рофлы, я оттащил задыхающегося от смеха Пушика подальше от залы, крякнув по пути, что мол-де Пушик у нас аллергик, и задыхается он не от смеха, а оттого, что ингалятор в тачке забыл.

— Ась! — прилетело нам в спину от папки Мудаира, стандартно кивающему головой.

Отстукав кореша по спине, я протянул ему никотинку. Пуш с чеширской улыбкой засосал раковый жезл и начал томно хихикать.

— Бля, ну Кош, ты чуешь же, чуешь!

— Даже если и да, то нет! — мудро протягивал я свою паладинскую линию. — Давай не будем портить мальчику свадьбу.

— Да ладно тебе! Впереди еще целый мальчишник! — Пуш мечтательно улыбнулся.

— Пушкарёв, блять! Не вздумай превращать всё в ебучий цирк с башкирскими оленями!

— Да ладно тебе, Кошич! — шутливо ткнул меня в плечо приятель. — Повеселимся от души! Тем паче, что план программа уже есть, и даже с банькой! Может, подогреемся за это дело? — и Пуш выразительно посмотрел в сторону припаркованного у забора пепелаца.

— Хера тебе лысого, дружок, грамм сто на рыло. — улыбнулся я приятелю. — Давай-ка лучше разведаем обстановку.

За сим мы и удалились. Узнавать, что войдёт в план-программу мальчишника-кибальчишника и какого лешего мы вообще тут делаем. Бутыль самогона, сыгравшая ужасающую, но от того не менее значимую роль в этом свадебном спектакле, так и осталась лежать на заднем сиденье сомнительного автомобиля, игриво поблёскивая лучами на солнышке и дожидаясь своего часа.

***

План-программа выглядела заебись. Нияз хотел собрать приятелей и друзей в баньке, предварительно забыв её истопить. Зато с этим нам вызвался помочь дед Мудаир, когда все гости, ехавшие на будущий праздник жизни (и недолеченных венерических заболеваний) были встречены. Буднично кивнув головой под своё фирменное «Ась» — так и почесал за дровами. Пожав плечами, мы пошли собирать ребятишек, а заодно провести небольшой променад по деревне.

Эх мля! Село! Колхоз!! Пахнет свежескошенной травой, приключениями и конским навозом. Собирая в стаю дружественных молодых колхозников, а по пути раз за разом поднакидываясь (ибо как-то западло было городских корешей жениха не впустить в дом и не поднести чарку), мы сами не заметили, как уже навеселе приплясывали по пути под истошно пердящую китайскую колонку, извергавшую из себя настолько лютую башкирскую рэпчину, что под неё можно было накидать любому лютому.

Лютые, как ни странно, нарисовались очень резво. Путь наш пролегал мимо коттеджа, возле которого трусила мудями стайка дембелей. Архаровцы, судя по виду, были из Особо Элитных Текстильных Войск. Это выдавали накинутые на их голые торсы кители, обшитые таким количеством рюшечек, значков и аксельбантов, что, пожалуй, Зверев с Киркоровым, увидь они такую высшую моду, слёзно убежали бы пороться в бублика куда потемней. Как и полагается, две группы юных алконавтов не могли развернуться на такой узкой сельской местности. Слово за слово, сигарета за сигарету — начались дебаты. Пушик и я, особо не сговариваясь, отошли в арьегард и наломали дубья на случай вылета кого-то с фланга. Однако тут, внезапно, бычка резво кончилась, когда дембелята узнали, что у нас тут немношк свадьба намечена. А после, как узнали, кто кого кольцевать будет, согнулись пополам от смеха. После чего послали одного из дембелей в коттедж за водкой и хлебом. Увидя, что ситуация сдулась, мы с Пушкарёвым откинули в сторону дрыны и с облегчением выдохнули. Не хватало вот ещё синяки и шрамы на Ниязе рисовать перед свадебкой. Добро хлопнув водки с дембелями, мы пошли дальше своей дорогой под выкрики: «Ну вы заходите, если какие понты будут, поможем по-землячески, мужики! »

Когда мы добрались до бани, та была уже стоплена. Гульчухра Рашидовна заботливо приготовила нам стопку банных простыней, посему все деревенские кинулись избавляться от одежды и бренчать яйками. Мы же с Пушем решили остаться в труселямбах. Пар здорово выветривал килогаллоны поглощённой намедни синьки, и я впервые почувствовал, что абстинентные позывы отступают. Не тут-то было, как выяснилось, ибо в предбаннике на столе уже нарисовалось пенное, белое и всякая съестная снедь, от пиздатых малосолов до банальных сухарей. Пуш увидел мою скисшую морду и, элегантно подхватив под локоть, повёл за стол. Где-то на третьем походе в баню, когда уже стемнело, понеслись классические разговоры. Следует отметить, что аккуратней всего на выпивку налегал Нияз, ибо вообще, в целом, был мальчик скромный и не особо пьющий. Что не мешало окружающим его деревенским начать вывозить его на задушевные попизделки. Пушман тонко просёк тему, пересел к Ниязу поближе и с лисьей улыбкой подлил ему белой хлебной.

— Ниязыч, а ты вообще с бабой был хоть раз?

— Ну-у-у… Нет, мы с Гульсасак целовались, конечно, но все остальное после свадьбы…Так положено… — начал мяться Нияз, словно простынка под шалманной дыркой.

— А ты вообще знаешь, как это делается? У тебя вообще был секс хоть раз? — не прекращал наседать Пушик.

— Вообще, ну…Не-е-ет… — чуть ли не проблеял Нияз, поняв к чему идет.

— Во-о-от, — подлил ему новую порцию бухла Пуш.

А после этого начал ему забористо заливать за уши, куда, чего и сколько надо совать. Нияз тем временем не замечал, как поглощал рюмку за рюмкой, увлечённый мудрыми песнопениями Пушика, бывшими, по сути, всратым дошираком, нанизываемым бедному Ниязу за оба уха.

— Пушкарёв, блять! — гаркнул я на приятеля. — Завязывай боржоми завозить, так почки ещё живые! Пусть ебётся сам со своей поклажей, чать, не маленький!

— Ко-о-о-ошик! — томно протянул Пуш. — Не будь такой затычкой в бочке! Правильно говорю, молодожён?

— Дыа-а-а! (Ик! ) — подпёзднул Нияз. По его виду было понятно, что этому столику больше не наливать, но Пушман не унимался.

— Нияз, вот скажи: ты же самец?

— (Ик! ) А то-о-о-о-о! Канешна я сам… ээ… самЭц!

— Ты должен быть мужественным в свою брачную ночь. Брутальным!

— (Ик! ) Дыа-а-а?

— Конечно! Ты должен сразу показать, кто в доме тёлка!! Ты должен бросить её на кровать и покрыть так мощно, чтоб она в туалет сходить не могла на прямых ногах! Прям без лишних прелюдий: повалил, подол задрал, да как воткнул! Чтоб знала, кто в доме хозяин и под кем она теперь ходит!

— Дыа-а-а-а! — на этой ноте Нияз уже упился в поняшу, и ему явно нравилась та подбадривающая хуйня, которую ему затирал Пушик.

Я уже к тому моменту плюнул на эту картину маслом и общался уже с остальными. Неожиданно для всех алкоголь проявил свойство кончаться.

Пушкарёв и тут поспел, вытащив из бочки с холодной водой… пузырь самогона, который я получил от лесного охотника за мухоморами. Подмигнув мне окосевшим глазом, Пушик начал рассыпать по чаркам заначку. Вот уж воистину, дедан не обманул. Семьдесят градусов пились на удивление легко, и трубы даже не почуяли сразу, что на них вывалили настолько градусный напалм. После второй чарки меня сморило. Могуч, блин, был самогон деда!

На этой ноте я принял стратегическое решение покурить.

И пока мы разбрасывали по банному крыльцу пепел, из предбанника выполз Нияз. Выполз он в прямом смысле — на четвереньках. Тем временем на крыльцо дома перед баней вышла Гульсасак. За каким-то хером всралось ей выбить половичок. Увидев хозяйственный потенциал своей суженно-расширенной, Нияз решил блеснуть своей альфа-харизмой и, встав на колени, словно сурикат, принялся неистово орать на всю ивановскую. Простынка при этом с него слетела, и пока Нияз ещё стоял — неистово потрясал мудями, двигая тазом при каждом выкрике.

— Гу-у-у-у-у-у-у-уль… *ик*… саса-а-а-а-а-ак! — тут девка начала таращить на него свои банки. — Ты… послезавтра… будешь моя тёлка! Я тебя… *ик*… через кровать брошу!!

Я не заметил, как давящийся от смеха Пушик достал мобильник и начал снимать.

— Ты… *ик*… тё-ё-ё-ё-ёлка будешь в доме!! Я тебе воткну-у-у!! Везде воткну-у-у!! Ты… *ик*… в туалет ходить не будешь!! Ты в доме под меня ходить… *ик*… будешь… я мужы-ы-ы-ык!!

Гульсасака не вынесла напора харизма ужратого в борщ Нияза и скрылась в доме, уронив половичок, пока Нияз, согнувшись в эмблеме Халф-Лайфа (сиречь лямбды), принялся стругать под себя.

— Не дело это, пацаны! — взял бразды движухи Пуш. — Тут пацан погибает, а мы ему даже не можем подгон на свадьбу организовать! Непорядочно это, комсомольцы! А ну? погнали за мной, у меня есть план!

И с этими словами Пуш повёл всех одеваться. Я поначалу махнул рукой, поняв, что Пушик собирается урвать максимальную порцию трешатины с этой свадьбы, но тут мне стукнул бес в ребро. Ох, не на традиционном сырье настаивал свой самогон тот дед. И я неожиданно тоже загорелся жаждой приключений. Уложив Нияза в предбаннике и одевшись, Пушкарёв оглядел гоп-бригаду и скомандовал:

— За мной!! У меня есть план!! Охуенный, вот увидите!!

И действительно, план у него был. Великолепный план. Надёжный, блять, как швейцарские часы.

***

Первый луч поднимающегося светила ёбнул мне в голову, заставив густо выругаться благим матом. С левого фланга нечто срыгнуло на землю и нечеловеческим голосом воспросило у меня минералки.

— Кошик, будь ласка, брось помиралочки. У тебя под боком где-то.

— А говна на лопате? — отвечал я, не размыкая слипшиеся зенки.

— Фу, как не стыдно предлагать мне каку на совочке! — ну точно, Пушик неподалеку упал. Эта похмельная морда старательно выбирала куда упасть на ночь, ибо последний стратегический " НЗ" в виде сиськи с минеральной столовой лечебной влагой я прихабарил поближе к телу. Но при всём этом мне хорошо понималось состояние Пушкарёва, посему я пробросил драгоценную мокрую поклажу в сторону, где предположительно лежало тело Пушика.

Как ни странно, вместо " ай, блять, сука" я услышал едкий конский ржекич. Поначалу мне даже показалось, что я либо упился до лютых чертей, либо самогон деда ещё действовал. Пошерудив под собой, понял, что лежу на куче сена. Внутренне приготовившись ко всему, раздупляю зенки. Так и есть. Втыкаюсь взглядом во вполне реальную конскую морду, которая смотрела на меня недовольно и свирепо (и одновременно грустно да недоумевающе). Поняша стояла предо мной в полный рост и уже была готова выписать мне копытом в моську за неожиданно воткнувшийся в конский круп снаряд со спасением для помирающего Пушика.

— Пушман, блять…

— А? Чего?

— Скажи, пожалуйста, что у нас это групповая галлюцинация?

— Ты чего несёшь, морда кошинна… Блять… Это что, конь? — охуевал на заднем фоне Пушкарёв.

— Очень походит на то. Слушай мою команду!! Ковальски, блять, анализ!

Слышно было, как Пуш нехотя встаёт с соломенного насеста.

— Мы в жопе!

— И насколько широкой?

— Трудно сказать. Во всяком случае, мы в неопознанном амбаре. Из инвентаря тут есть две тяпки, грабли и конь! Из-под которого неплохо бы выудить минералку.

— А сама Рэйнбоу Дэш не будет против?

— Как знать! Я свои риски вкладывать в эту авантюру не буду, — сказал Пуш и повалился назад на кучу сена.

Тем временем амбар неожиданно открылся. Перед нами предстала дружественная колхозная морда.

— Пацаны, вы там живые?

— Если это можно так обозвать, — крякнул я поясницей, восставая из мертвых. — Какого хуя мы тут оказались??

Колхозан почесал небритую морду еблица и сказал:

— Дык вы этого…того…сказали, что тут будете Буцефала стеречь, шоб цыгане не украли.

С сенной полки второго этажа прогремело:

— ЫАААЫЫ!! Какие, блять, нахуй, буцефалосы, сука, какие цыгане, нахуй мы вообще сюда пришли, ёб вашу машу, кому тут, блять, шконарь перевернуть на думалку!!!

Ну точно. Судя по всему, когда банная посиделка кончилась, и Пушкарёв повёл всех на приключения, с нами увязались еще и дембеля, с которыми мы чуть не покрошились на пути ко сборам. Странно было их тут видеть, но, учитывая всю ту обстановку, в которой я проснулся, было бы удивительно задаваться такими глупостями. Выхожу из амбара, в ебало хуячит солнышко. Тремор всего тела прерывает один из двдшников, протягивая мне баклаху пивандопола, которая уже ополовинилась через 5 секунд. Мимо ковыляет один из колхозников по имени Айнур, больше всех упарывавший дедов шмурдяк на прошлую ночь. Не разлепляя ебогляд — так и идёт в сторону сельского гальюна, вламываясь туда наощупь. На секунду тишина воцарилась на фазенде, где целая толпа молодых бухарей умастила свои упитые жопы и лица. Внезапно из сортира слышится треск, и через секунду оттуда пулей выпорхнул Айнур.

— АХ ТЫ СУКА ЕБАНАЯ!! БЛЯТЬ, ПИДОР, Я ВЫЛЕЗУ ОТСЮДА, И ТЕБЕ БУДЕТ БОЛЬШОЙ, СУКА, БУБАЛЕХ НА ЛИЦО!! Я ТЕБЯ НАТЯНУ НА БЛИЖАЙШУЮ КОРЯГУ, ГОВНА ТЫ СЫН!!!

Оказалось, что один из дембелей по пьяни проломил гнилые доски сортира, но застрял на две трети пути и остался торчать маленьким бугорком человечности над зловонной ямой. Да так и уснул в попытках выбраться, ощутив на себе золотой дождь от Айнура под утро. Надо ли говорить, что грабли из амбара, которыми мы помогали вытаскивать незадачливого очкового опездала, чуть не оказались у Айнура в жопе, когда тот вылез на свободу.

— Так, мужики! Это совсем не дело. Какого хрена мы тут оказались, чьего коня мы охраняли от тех самых эфемерных цыган и что вообще тут, блять, происходит? — вопрошал я у всей этой конторы.

— О, дык это же конь Митрича! — спизданул один из колхозан.

— Точно-точно! — молвил Пушик, отсосавшись от пузыря с помиралкой. — Мы же его сюда вчера от его сраной фазенды вели!

— У меня к тебе два вопроса, — вперился я в глаза Пушкарёва, который помнил премного больше, чем говорил.