Тесс Шарп 6 страница

У мамы дар все налаживать и исправлять, но она не может исправить меня, и ей с этим ничего не поделать.

— Да только это правда. — Резкие слова нацелены, чтобы пробить ее броню ледяной королевы. Чтобы она наконец перестала ждать ту девушку, которой я больше никогда не стану. — Я калека. И наркоманка. И ты думаешь, что смерть Мины — частично и моя вина, поэтому, полагаю, убийцу по неосторожности тоже можно добавить к списку. О, а может, написать эссе на эту тему?

Ее лицо багровеет, затем бледнеет, а после становится чуть ли не фиолетовым. Меня словно загипнотизировали, я в ловушке ее гнева, заинтересованность в ее глазах сменяется яростью. Даже папа кладет свою вилку и берет ее за руку, словно предполагая, что мама может кинуться на меня через стол и ее придется удерживать.

— Софи Грейс, прояви уважение в этом доме, — наконец выплевывает она. — Ко мне, своему отцу и, главное, к себе.

Я кидаю салфетку на тарелку.

— С меня хватит. — Отталкиваюсь, чтобы встать, но ноги трясутся, и мне приходится держаться за стол дольше, чем хотелось бы. Прихрамывая, я выхожу из столовой. Я чувствую, что она наблюдает за мной, что ее пристальный взгляд впитывает каждый неровный шаг, каждое неуклюжее движение.

Наверху я почти роняю сумку, когда в спешке достаю флешку. Хватаю ее, открываю крышку ноутбука и, засунув флешку в разъем, постукиваю пальцами по столу.

На рабочем столе появляется папка, и я кликаю по ней дважды, а стук моего сердца отдается в ушах.

На экране возникает окошко для ввода пароля. Сначала я печатаю ее день рождения. Потом Трева, мой, ее папы, но ни один не подходит. Пробую имена всех домашних животных, даже черепахи, которая была у нее в третьем классе и которая умерла через неделю после того, как Мина принесла ее домой, но бесполезно. Больше часа я печатаю каждое слово, приходящее в голову, но ничего не открывает папку.

Разочарованная, я встаю и подхожу к шкафу, где рядом с моим лежит кольцо Мины. Я беру его, и слово словно подмигивает мне в искусственном освещении.

Разворачиваюсь назад, внезапно наполнившись надеждой, набираю в окошко слово «навсегда» и жму Ввод.

Пароль Неверный.

Сидевший во мне гнев, слившись с обидой от маминых слов, затопляет меня.

— Черт возьми, Мина! — бормочу я. Изо всех сил бросаю кольцо. Оно отскакивает от стены и падает на коврик у моей кровати.

И почти в то же мгновение, когда оно приземляется, я, вздрагивая от боли, сажусь на колени и достаю его из ворса. Руки дрожат, когда я надеваю его.

И не перестают трястись, пока я не подхожу к шкафу, и второе кольцо — мое — не соединяется с ее на большом пальце.

ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД (ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ)

После вечеринки, все еще пьяная и под кайфом, я лежу на полу гостиной Трева рядом с Миной, мы обе в спальных мешках. Периодически раздается храп его соседей из комнат вдоль по коридору.

Пол твердый, на ковре странного цвета пятна, о происхождении которых я не хочу даже думать, квартира полна парней. Мне неуютно, я беспокойно дергаюсь, уставившись на пивные кепки, подвешенные под самый потолок. Веки тяжелеют, но я держу глаза открытыми.

Мина не спит, но притворяется, что спит. Меня ей не одурачить, годы пижамных вечеринок не прошли даром.

— Я знаю, что ты не спишь.

— Спи, — только и отвечает она. Даже не открывает глаз, дыша все так же преувеличенно медленно.

— Все еще злишься?

— Отстань, Соф, я устала.

Я играю с замком-молнией на своем спальном мешке, вверх-вниз, ожидая ее ответа и зная, что его может и не быть.

— Спина не болит? — Она в беспокойстве открывает глаза, нарушая ею же и возведенное молчание.

— Переживу.

Навряд ли. Проснусь завтра вся окостеневшая. Здоровая нога просто онемеет, а больная же будет адски ныть, особенно в месте шрама.

Нужно принять еще таблетку. Я ее заслуживаю.

— Возьми мою подушку. — Она переворачивается и подсовывает ее мне под голову. — Лучше?

— Ты не ответила на мой вопрос, — напоминаю ей.

— Я не злюсь на тебя, — вздыхает Мина. — Говорила же, я волнуюсь.

— Мне этого не нужно, — противлюсь я.

Неверный ответ. От нее исходит самый настоящий страх. Он беспокоит меня куда сильнее, чем я хотела бы признать, пробуждает во мне желание скрыться, отгородиться от всего, от нее.

— Нет, нужно, — шипит она, садясь, мешок сползает ей до пояса. Она хватает меня за руку и тянет, пока я тоже не сажусь. И тут она настолько быстро наклоняется ко мне, что я даже не успеваю как-то воспротивиться.

— Ты принимаешь слишком много таблеток. Вредишь сама себе. — Она сглатывает и, кажется, внезапно понимает, насколько близки мы друг к другу. Ее пальцы сжимают мою руку, хватка становится крепче, слабее, и снова крепче.

— Софи, пожалуйста, — говорит она, и я не понимаю, чего она просит. Она слишком близко; я ощущаю запах ванильного лосьона, которым она мазала руки, прежде чем мы легли спать. — Пожалуйста, — повторяет она, и у меня перехватывает дыхание, потому что на этот раз нет никакого сомнения, о чем она молит.

Ее взгляд опускается к моим губам, она притягивает меня к себе, и я перестаю дышать в ожидании, Боже мой, это правда происходит, и приближающиеся шаги мне не слышно, пока не становится почти поздно.

Но Мина слышит и резко отскакивает, прежде чем в коридоре появляется Трев.

— Вы чего еще не спите? — Зевая, он шагает в кухню и берет из холодильника бутылку воды.

— Уже спим, — торопливо говорит Мина, ложась на спину.

На меня она не смотрит, а я чувствую, как алеют мои щеки. Все мое тело горит и тяжелеет, мне хочется закутаться поглубже в спальный мешок и крепко сжать ноги.

— Споки, — говорит Трев. Он оставляет включенным свет на кухне, так что Мине не придется спать в темноте.

Она молчит. Укладывается в спальном мешке рядом со мной и лежит, положив руку под голову. Долгое мгновение мы просто смотрим друг на друга.

Я боюсь шевелиться. Боюсь говорить.

И тут Мина улыбается, только для меня, улыбка еле заметна, на грани задумчивости, и, закрывая глаза, второй рукой Мина берет мою. Серебряные кольца, теплые от ее кожи, ласкают мои пальцы. Аромат ванили окружает меня, от него кровь приливает к коже, а в животе сворачивается клубок чего-то горячего, упивающегося нашим контактом.

Когда я просыпаюсь следующим утром, наши пальцы переплетены.

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

— Спасибо, что приехала. — Я отступаю в сторону, чтобы Рейчел вошла в дом.

— Софи, это... — Тут мама замечает Рейчел с ее огненными волосами, в горчично-желтом, неправильно застегнутом свитере и с массивным кулоном-черепом на велосипедной цепочке на шее. — О, — в конце концов выдает она.

— Мам, ты же помнишь Рейчел.

— Конечно. — Мама улыбается, и улыбка почти искренняя, хотя взгляд ее задерживается на Рейчел слишком уж долго. Это из-за внешности Рейчел или мама вспоминает ту ночь? Рейчел была рядом со мной, пока не появились мои родители. И у нее, в общем-то, не было особого выбора: я не выпускала ее руки.

— Как поживаете, миссис Уинтерс? — спрашивает Рейчел.

— Неплохо. А ты?

— Превосходно, — улыбается Рейчел.

— У меня что-то с компом случилось. Рейчел пришла проверить его.

— До свидания! — жизнерадостно восклицает Рейчел, следуя за мной к комнате. Когда мы закрываем за собой дверь, она кидает сумку на мою кровать и падает следом за ней. — Ладно, у меня сорок минут. Мне еще ехать на гору Шаста к папе. У него день рождения.

— Успеешь за сорок минут хакнуть флешку?

Красные губы расплываются в улыбке.

— Не думаю. Я, конечно, хороша в разбирании и собирании начинки компьютеров. Но кодировка — другой монстр. Побольше времени занимает.

Я вручаю ей флешку.

— Буду благодарна, если ты попытаешься. Мой метод включает разве что перебор всех паролей, которые только могу придумать.

— Вероятно, не самый эффективный подход.

— Согласна.

— Что сказал начальник Мины из газеты? — спрашивает Рейчел, подпирая подбородок подушкой. Одну ногу она подгибает под себя, другая свисает с кровати.

— Его нет в городе, вернется на следующей неделе. Тогда и поговорю с ним.

— И, очевидно, проникновение в дом прошло успешно, — говорит Рейчел, покачивая флешкой в воздухе.

Пожимаю плечами.

— Трев ненавидит меня.

— Если честно, сомневаюсь.

— Хочет, — говорю я. — И должен бы. Стал бы. Если бы знал правду.

Рейчел меняет положение на кровати, но поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом.

— Правду?

Больше ничего я не говорю, потому что когда ты скрываешь такое — все на инстинктах. Этому нужно научиться самостоятельно, но я не могла с этим справиться, как бы ни хотела.

— Соф, можно тебя кое о чем спросить? — В ее глазах вопрос.

Тот самый вопрос.

Я могу отвести взгляд и промолчать. Могу сказать «нет». Могу быть той, кто скрывает правду и до последнего отрицает то, кем является.

Но это поглотит меня изнутри. Пока не останется ничего настоящего.

Я кручу наши кольца на большом пальце, они задевают друг друга, поцарапанные после стольких лет ношения.

— Конечно. Спрашивай.

— Ты и Мина, вы были... — Она меняет тактику, столь же неожиданно, как и в своих письмах, которые начинаются одним и после поворачивают совсем в другую степь. — Тебе нравятся девушки, да?

К щекам приливает жар, и я прячусь в уголке своего стеганого одеяла, пока решаю, что сказать.

Порой мне интересно, что подумала бы мама. Замела бы ситуацию под коврик, как мусор, добавила бы к постоянно растущему списку вещей, которые нужно исправить?

А порой интересно, возражал бы папа, если бы ему пришлось вести меня к алтарю, у которого стояла бы девушка, а не парень, тем самым обретая еще одну дочь вместо сына.

Еще интересно, как бы все повернулось, откройся я с самого начала. Если бы мне никогда не приходилось скрываться. Насколько все было бы иначе, будь мы честны?

Этого мне никогда не узнать. Но я могу быть честной здесь и сейчас, с Рейчел. Возможно, причина в том, что она встретила меня в худший момент моей жизни. Возможно, потому, что она была рядом даже после.

А может, потому, что я больше не хочу бояться. Только не этого. Ведь по сравнению со всем остальным — зависимостью, той дырой внутри, что осталась после утраты Мины, клубком вины, в котором запутались мы с Тревом, — держаться за эту тайну не страшно. Больше не страшно.

Именно поэтому я говорю:

— Иногда.

— Значит, нравятся и парни.

— Зависит от человека. — Я все еще тереблю стеганое одеяло, накручивая вылезшие нитки на пальцы.

Она улыбается, открыто и ободряюще.

— Лучшее из двух миров, полагаю.

Я смеюсь, звук вылетает из меня, как правда. Мне хочется заплакать и поблагодарить ее. Сказать ей, что я никому не говорила этого прежде, и то, что она выслушала меня и приняла мои слова как ничего особенного, ощущается самым лучшим подарком.

ТРИ ГОДА НАЗАД (ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ)

— Ну же. Открывай дверь. — Мина стучится уже третий раз.

Я заперлась в ванной, пытаясь нанести столько тоналки, чтобы скрыть шрам на шее. Неудачно. Сколько бы я ни намазала, очертания все равно видны.

Прошло почти полгода с аварии, и от идеи похода на танцы, иронии похода на танцы, когда резкие движения еще вызывают сильные боли, мне хочется кричать и вопить «нет, нет, нет», как маленький ребенок. Но мама была так взволнована, когда Коди позвал меня, а Мина бесконечно трещала о платьях, что я не смогла заставить себя отказать им.

Но сейчас мне не хочется даже выходить из ванной. Мне ненавистно, что я такая кривая и косая, что при каждом шаге приходится опираться на трость.

— Соф, если ты не откроешь эту дверь через пять секунд, я выбью ее. Обещаю. — Мина сильнее колотит по двери.

— Не сможешь, — говорю ей, но улыбаюсь, представляя, как придется попотеть этой малявке ростом сто пятьдесят семь сантиметром и весом в сорок пять килограмм, чтобы выбить дверь.

— Смогу! Или приведу Трева, у него-то точно выйдет.

— Не смей приводить Трева! — Каждый раз, когда мы с ним наедине, он хочет извиниться — хочет исцелить меня.

Мне даже через дверь понятно, какое у нее сейчас лицо.

— Приведу! Уже бегу за ним. — Раздаются преувеличенно громкие шаги — Мина топает на месте. Мне видно тень ее ног из-под двери.

Я бросаю флакон тонального крема в косметичку и мою руки. На открытые плечи спадают идеальные локоны, завить которые меня уговорила Мина.

— Сейчас выйду.

Подтягиваю вырез платья повыше. Оно из прекрасного красного шелка — на его фоне моя кожа выглядит молочной, а не болезненно-бледной, — но маме пришлось отдать его портному, чтобы пришить к V-образному вырезу кружева, прикрывающие худшие рубцы.

Мы целую вечность искали что-то с рукавами. Перемерили, наверное, около полусотни платьев, находясь в одной примерочной, пока мама ждала снаружи. Мина нянчилась со мной, помогая с ворохами тюля и атласа. Она взяла меня за руку и помогла устоять на месте, и, когда отпустила (держав слишком долго, кожа к коже, полуодетая я в крошечной комнатке), она покраснела и запиналась, когда я спросила, в порядке ли она.

Снова боли в ноге. Трость я оставила в спальне, но теперь она не помешала бы, пусть я даже смотреть на нее не могу.

Достаю оранжевый пузырек из украшенного бусинами клатча, на котором настояла Мина наряду с платьем. Высыпаю две таблетки.

Она снова стучится.

— Выходи, Софи!

Вытряхиваю третью. Наклоняюсь, чтобы запить их водой из-под крана, и убираю флакон.

Я открываю дверь; скрывая уродливые шрамы, ноги обволакивает красный шелк. Незнакомое, почти приятное чувство.

Мина сияет улыбкой.

— Посмотри на себя. — Она уже переодета в серебряное платьице, загорелая кожа мерцает от хайлайтера. Миссис Бишоп явно разозлится от высокого разреза на этом платье в греческом стиле. — Я была права — оно идеально подошло.

Она оборачивается. Ее завитые волосы собраны лентой с серебряными листьями, из-под которой выбиваются несколько прядок. Мина что-то ищет в одеялах на своей кровати.

— У меня есть сюрприз! — Она чуть ли не вибрирует от нетерпения.

— Какой же? — подыгрываю я, потому что она очень счастлива. Хочу, чтобы она всегда была счастлива.

Достает она ее триумфально.

Трость, которую она сжимает, красного цвета, идентичного платью оттенка. По всей длине Мина приклеила к ней красные и белые кристаллы, переливающиеся на свету. Из рукояти выходят ленты, красные и серебряные спирали покачиваются в воздухе.

— Ты украсила мою трость. — Я беру ее, улыбка такая широкая, что еще немного — и лицо треснет. Прижимаю ко рту руку, словно хочу ее спрятать, эту улыбку, удержать, и плачу, а слезы, наверное, портят весь макияж. Но мне все равно, потому что Мина делает то, что не удается больше никому: благодаря ей моя жизнь становится лучше, наполненной блеском и бархатом, и в этот момент я так сильно люблю ее, что не могу сдержаться.

Так что это я и говорю, потому что это правда, потому что рядом с ней никак иначе и быть не может:

— Я люблю тебя.

И вот, лишь на секунду, в ее глазах я замечаю вспышку, она быстро ее прячет, но я все вижу, прежде чем Мина обнимает меня и шепчет:

— Я тебя больше.

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

Рейчел уезжает к папе с обещанием разобраться с флешкой как можно скорее. Я начинаю утренние упражнения йоги, но вчера я слишком много из себя выжала. Так что после четырех подходов позы воина мне приходится свернуть и убрать коврик.

Важно понимать, когда твои силы на исходе.

Джинсы так и валяются на полу, где я их оставила прошлым вечером, и, когда я их поднимаю, из заднего кармана выпадает конверт, в котором лежала флешка.

Внутри обнаруживается сложенный блокнотный лист, который я как-то не заметила сразу. Разворачиваю его и вижу незнакомый почерк:

«Малыш, пожалуйста, просто ответь на звонок. Нам надо об этом поговорить. Просто поговорить. Только возьми трубку. Если продолжишь игнорировать меня, ничем хорошим это не закончится. »

Переворачиваю записку, но подписи нет.

Это и не важно. Скорее всего, она от Кайла.

«Если продолжишь игнорировать меня, ничем хорошим это не закончится. » Перечитываю предложение снова и снова, зациклившись на нем, как в бесконечной петле разума.

— Софи?

Отрываю глаза от бумажки в руках. Папа, насупившись, стоит в дверях комнаты.

— Прости. Ты что-то хотел?

— Просто говорил, что уезжаю. У меня ранний ланч с Робом. Мама уже ушла. Родная, ты в порядке? Ты как-то побледнела. Я могу отменить...

— Все в порядке, — отвечаю ему, но в ушах звенит. Уже перебираю в уме места, где сейчас может находиться Кайл. — Просто переборщила с йогой. Колено болит.

— Принести льда?

— Я справлюсь. И не нужно ничего отменять, пап. Иди на ланч. Передавай от меня привет тренеру. — Мне нужно, чтобы папа уехал из дома. Нужно найти Кайла. Где он может сейчас быть? Дома?

— Ладно, — говорит папа. — Звони тогда, если станет хуже.

Я улыбаюсь, что он принимает за согласие.

Сжав записку Кайла в руке, жду, пока папин седан не скрывается из вида. Затем беру телефон и набираю номер Адама. Хожу по комнате, пока идут гудки.

Когда он наконец отвечает, на заднем фоне у него слышны смех и лай собак.

— Алло?

— Адам, привет. Это Софи.

— Привет, что такое?

— Я хотела спросить, вдруг ты знаешь, где сейчас Кайл. Я нашла ожерелье Мины, которое, скорее всего, он ей подарил. Хотела отдать ему, чтобы компенсировать то, какой я стервой была на прошлой неделе. Не совсем уверена, где он подрабатывает этим летом.

— Да, он на работе, наверное, — говорит Адам, и кто-то окликает его, после чего следует взрыв смеха. — Парни, я сейчас, — кричит он. — Прости, Соф. Он в ресторане своего отца, не закусочной, а в ресторане морепродуктов на Главной... «Маяк».

— Спасибо.

— Да без проблем. Эй, позвони мне на следующей неделе. Ребята из команды собираются на костре у озера. Мы тоже идем.

— Конечно, — отвечаю я, не принимая его предложение всерьез. — Мне пора. Еще раз спасибо.

Я еду слишком быстро, проскакивая на желтый свет светофора, едва приостанавливаясь на знаках, стоящих перед перекрестками. Центр города не большой, потому что и сам город не слишком крупный. Хорошие и плохие районы соседствуют друг с другом, в отдалении стоят здание суда и тюрьма, напротив винного магазина — Методистская церковь. Парочка ресторанов, вдоль железнодорожных путей разные забегаловки и несколько мотелей с понедельной оплатой, в которых вечно происходит что-то на грани незаконного. Я замедляюсь, только когда вижу «тель Капри», сине-розовую неоновую вывеску с отсутствующей первой буквой.

«Маяк» прямо рядом с ним, так что я быстро паркуюсь и влетаю внутрь, не заботясь о том, что привлекаю внимание. Кайл выгибается у барной стойки, где смотрит баскетбольный матч по висящему на дальней стене телевизору.

Ресторан почти пустой, заняты лишь несколько столиков. Я вышагиваю мимо них к поджавшему губы Кайлу.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Я работаю. — Он впивается в меня взглядом сквозь небрежно торчащие светлые волосы. — И если ты собираешься тут психовать...

— Возьми перерыв, или узнаешь, как я умею психовать.

Он оглядывает людей за столами.

— Пошли, — говорит он, и я следую за ним через кухню к заднему выходу из ресторана на огороженную забором-сеткой площадку с мусорными баками. Здесь ужасно воняет жиром, рыбой и мусором, и я стараюсь дышать через рот.

— Поверить не могу. — Кайл разворачивается ко мне, как только закрываются двери и мы остаемся наедине. — В чем твоя проблема?

Я хлопаю по его груди ладонью с зажатой запиской.

— Ничего не хочешь объяснить?

Он отбирает ее у меня и читает.

— И что?

Я скрещиваю руки на груди.

— Расскажи, из-за чего вы с Миной ссорились накануне ее смерти.

Кайла можно назвать самим определением открытой книги. Он дерьмово скрывает эмоции, и на секунду у него падает челюсть.

— Это не твое дело.

— Мое, когда ты оставляешь Мине записку с угрозами, а потом ее убивают!

— Чушь, — говорит Кайл. — Это не угроза. Я просто хотел, чтобы она перезвонила мне.

— Ты угрожал ей. «Если продолжишь игнорировать меня, ничем хорошим это не закончится». Кто говорит такое своей девушке?

Кайл краснеет, в его щенячьих глазках появляется грозное выражение.

— Заткнись. Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Тогда объясни мне. Скажи, почему вы ссорились.

— Оставь это, — предупреждает он.

— Ни за что.

— Да пошла ты. — Он отходит к двери, и я встаю перед ним и с силой его толкаю. Он ростом выше ста восьмидесяти, гора мышц, но все же как это приятно. Он спотыкается, я подхожу ближе, но он восстанавливает равновесие и хватает мои запястья. — Остановись, Софи. — И только теперь он отпускает меня и делает шаг назад, держа перед собой свои огромные руки. — Себе же хуже делаешь.

Я снова делаю выпад, но он бросается прочь. Я почти падаю, когда слишком резко ступаю ногой.

— Какая же ты заноза в заднице, — бормочет он, беря меня под руку, чтобы помочь встать.

— Расскажи мне, — требую я, задыхаясь, адреналин отбивает во мне дробь. — Почему вы ругались.

— Не лезь. Просто не лезь сюда.

— Что она сказала тебе, раз ты настолько разозлился? Зачем ты ей угрожал? — Каждый мой вопрос — толчок, и он принимает их. Между нашими лицами лишь несколько сантиметров, я стою на цыпочках. Приходится схватиться за забор позади него, чтобы устоять на земле. Нога дрожит, но я пытаюсь не обращать внимания. — Она заботилась о тебе. Она даже спала с тобой! Почему ты...

— Заткнись! — вопит он, и у меня перехватывает дыхание, я вздрагиваю от первобытной ярости его голоса. Карие глаза блестят, словно он сейчас заплачет. — Закрой рот! Из нас двоих только один человек ее трахал, и это стопроцентно был не я.

ТРИ ГОДА НАЗАД (ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ)

— Как же мы опаздываем, — говорит Эмбер, хватая спортивную сумку из машины своей мамы.

Мина впивается в нее взглядом, доставая с заднего сиденья ходунки для меня.

— Успокойся, — резко отвечает она.

— Тренер нас убьет. Нам еще размяться надо.

Я подталкиваю Мину.

— Иди. Я сама доберусь до трибун.

— Нет.

— Эмбер, иди, — говорю я другой девушке. Не хочу, чтобы она злилась, если из-за меня опоздает. Она даже не хотела, чтобы я приезжала, но Мина настояла.

Эмбер кивает, забирая сумку Мины.

— Я справлюсь, — убеждаю ее, когда Мина не идет следом.

Мина оборачивается через плечо. Девчонки уже на поле; у нее будут проблемы, если она не поторопится.

— Эй! — кричит она, махая рукой. — Адам! Кайл!

— Мина...

— Если хочешь, чтобы я ушла, тогда пусть Кайл и Адам помогут тебе.

Я закатываю глаза и берусь за поручни ходунков, с трудом поднимаюсь и переношу на них вес. Врачи сказали мне начать ходить с ними где-то месяц и только потом переходить на трость. Не думала, что буду с радостью ждать того, чтобы ходить с тростью.

Ребята подходят к нам, и как только они убеждают Мину, что не уронят меня с трибун, она, тряхнув волосами, ускакивает на поле.

Кайл нависает надо мной. Его джинсы на дюйм короче необходимого — он уже перерос всех в классе и, кажется, останавливаться на этом не собирается. Он держит дрожащую руку на моей спине несколько мучительных минут, пока мы идем к трибунам, как будто боится, что я в любой момент просто опрокинусь назад.

— Где твой папа сегодня? — спрашивает Адам, пока я усаживаюсь на нижнюю скамейку. — Дядя Роб низковат для тренера.

— Срочное депульпирование, — отвечаю я.

— Такое вообще бывает? — спрашивает Кайл.

— Наверное. Вы можете пойти на верхние ряды, если хотите. Я тут справлюсь сама.

— Отсюда лучше вид, — с ухмылкой говорит Кайл.

Я улыбаюсь этим словам. Лезу в сумку за упаковкой M& M’s, которую мы передаем друг другу, переключив все внимание на поле.

Девочки разминаются у границы поля и уже готовы к игре. Мина нагнула темноволосую голову к коленям, разогревая ноги.

— Разве ты не помогаешь тренеру? — спрашивает Кайл Адама.

— Пока они не начнут, я ему и не нужен.

Взгляд Кайла задерживается на Мине, следя, как она вытягивает руки и тянется вверх. В команде она самая маленькая — но на поле она полна силы и скорости и словно в три метра ростом.

— А ты неплохо передвигаешься. — Адам снимает бейсболку и засовывает ее в задний карман.

— Почти готова к трости. Вперед, я[5].

— Эй. — Кайл хмурится. — Ты должна гордиться собой. Мина говорит, ты отлыниваешь от физиотерапии.

— Мина говорит, да, Кайл? — спрашивает Адам, заговорщицки мне улыбаясь, когда Кайл краснеет.

— Родители достают по поводу колледжа? — спрашивает Кайл и видно, как отчаянно он пытается сменить тему.

— Они намекают, но еще слишком рано.

— Возможно, для вас, — замечает Адам. — А мне пора думать о стипендии. Без помощи мне никуда не попасть. А с моими оценками мне навряд ли что-то путное светит.

Кайл смеется.

— Черта с два, — заявляет Кайл. — Ты будешь лучшим вратарем, которого только видела Северная Калифорния.

Адам, усмехаясь, встает. Девчонки начинают выходить на поле. Наша команда в синем, Пумы школы Андерсона — в красном.

— Ладно, ваше здоровье. Не сидеть мне здесь вечно. Пойду, пока дядя Роб не выбесился. Увидимся, Соф.

Теперь, когда Адам ушел, наше внимание возвращается к полю, Мина притягивает нас, как магнит.

Команда выстраивается для первого броска, и Эмбер говорит что-то, на что Мина запрокидывает голову и смеется, ее локоны покачиваются на фоне серого неба. Она пихает Эмбер локтем, та слегка толкает в ответ, все так же смеясь.

Уголком глаза смотрю, как Кайл наблюдает за ней.

— Она тебе правда нравится, да?

Он резко поворачивается, краснея до кончиков ушей. Он не смотрит мне в глаза, лишь ковыряет дырку на штанине джинсов.

— Это настолько очевидно?

— Типа того.

Он смеется.

— Вот это облегчение для парня.

Я пожимаю плечами.

Я не говорю о том, что думаю. Не говорю, как ему везет, что он может просто сознаться в своих чувствах, робкий, но никем не осужденный. Словно у него есть на это полное право. Как будто все нормально только потому, что она должна принадлежать кому-то вроде него, а не меня.

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

— Понятия не имею, о чем ты, — мой голос дрожит. Я чувствую, как внутри поднимается паника: Кайл знает.

— Господи, Софи, за кого ты меня держишь? Она мне рассказала.

Живот скручивает узлом. Слюна наполняет мой рот, горячий порыв, который я не могу сдержать. Раскрыв рот, я еле успеваю метнуться к мусорным бакам, как меня начинает тошнить.

Мои волосы неуклюже собирают большие руки, пока я изрыгаю остатки завтрака. Я резко дергаюсь от него, кожа вспыхивает огнем и холодом, покрываясь мурашками. Наконец я выпрямляюсь, вытираю губы рукой, горло жжет от кислоты, в глазах стоят слезы. Он снова отступает от меня подальше, облокачивается на забор, засунув руки в карманы.

— Кайл... — начинаю я, затем замолкаю, потому что понятия не имею, что сказать. Мне ненавистно, что он в курсе. С Рейчел по-другому, безопаснее, ведь она не знала Мину.

В нос бьет запах рвоты, взывая к новому порыву, и я прижимаю к губам ладонь, судорожно вдыхая, пока он не проходит. Я отхожу от бака и опираюсь плечами о забор-сетку, отделяющий задний двор ресторана от «теля Капри». На втором уровне здания люди ходят туда-сюда к льдогенератору.

— Я так разозлился. Кричал на нее. Не имел права, но все равно кричал. Она плакала, а я... я говорил ей по-настоящему дерьмовые вещи. А на следующий день она не отвечала на мои звонки, не хотела меня выслушать, поэтому я и оставил ту записку. Просто хотел сказать, что прошу прощения. Она не ответила, а потом мне звонит Трев и говорит, что ее убили. — Он делает шаг в сторону, словно ему, как и мне, нужно пространство. — Иногда я тебя ненавижу, — заявляет Кайл. — Каждый раз, когда вижу тебя, ты меня выбешиваешь. Ты рядом, а я только и думаю о том, что она мне рассказывала, о ее взгляде... — Он судорожно выдыхает. Его кадык дергается под воротником футболки-поло. — Она словно освободилась. Словно вечность хотела признаться. А я... поступил как мерзавец. Довел ее до слез.

— Поэтому ты солгал полиции. — Это сумасшествие. Я в ярости, потому что всё это из-за него, все месяцы, что я провела взаперти в Центре. Потому что из всех людей именно ему она доверила свою — нашу — главную тайну. Потому что он рассердился, что его променяли на девчонку.

Я ударяю его, с силой бью по груди.

— Ты во всем виноват! — кричу я. — Три месяца я лечилась от зависимости, которой уже не было. Мои родители считают меня безнадежной наркоманкой и лгуньей! Все в этом городе думают, что из-за меня Мина была на Букер Поинте. Трев даже не смотрит на меня. Не говоря уже о том, что твои ложные показания полиции, вероятнее всего, помогли убийце выйти сухим из воды.

— Наркотики были, — настаивает он. — Я их не выдумал. Я слышал, что полиция нашла таблетки. Кому еще они могли бы принадлежать? Я не хотел объяснять детективу, почему так много звонил Мине в тот день, поэтому сказал, что Мина говорила, что вы вдвоем собирались на Поинт из-за сделки, а я пытался остановить ее. Думал, что это доставит тебе неприятностей.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒