|
|||
б) характер принципата в представлении современных исследователей⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 12 Из исследователей нашего времени первым, кто взялся за определение характера принципата был крупнейший в мире специалист по истории древнего Рима и римскому государственному праву Т. Моммзен (1817—1903). Он доказывал, что в правовом отношении государственный строй принципата был прямым продолжением республики и представлял собой двоевластие. От имени римского народа всю власть в государстве отправляли принцепс, являвшийся формально экстраординарным магистратом, и сенат. Таким образом, принципат был своеобразным промежуточным звеном между предшествующей республикой и последующей абсолютной монархией эпохи Домината. При этом Моммзен отмечал различие между юридическим оформлением принципата и его сутью. Фактически принципат, по его мнению — это «автократия, ограниченная законной перманентной революцией». В отличие от Моммзена большинство последующих историков древнего Рима главное внимание уделяли не юридическому оформлению, а фактическому положению вещей. Они чаще всего видели в принципате монархию, прикрывавшуюся одеждами республики, а в его основателе — лживого и лицемерного политика, стремившегося казаться не тем, кем он был на самом деле. Эту концепцию наиболее ярко и четко сформулировал выдающийся советский антиковед С. Л. Утченко, связывавший гибель республиканского строя в Риме с переходом от полиса к империи. По его мнению, «принципат Августа — едва ли не первый в истории пример режима, основанного на политическом лицемерии, да еще возведенном в принцип. Это — государственная система… которая совершенно сознательно и цинично выдавалась официальной пропагандой вовсе не за то, чем она была на самом деле». Некоторые историки и юристы вслед за Моммзеном уделяют большое внимание правовому оформлению принципата, считая, что оно само по себе является сущностным элементом новой системы власти и управления. Кое-кто из них видит в принципате своеобразную республику во главе с выборным пожизненным правителем. Ее нередко называют республикой Помпея. Другие указывают на глубокую взаимосвязь монархических и республиканских элементов в конструкции принципата и на роль полисных структур и органов власти в управлении римской державой. Эти исследователи, как правило, не склонны отождествлять гибель аристократической республики и римской гражданской общины. Они считают, что поскольку принципат имел двоякую природу, он не поддается однозначному определению. Они нередко называют принципат республиканской монархией, подчеркивая, что в этом парадоксальном словосочетании оба слова в равной мере отражают его сущность. Один из самых видных представителей этого направления современный французский антиковед Дж. Шайд отмечал, что полного совпадения формы и сути не было и при традиционной республике, в которой высшая власть фактически принадлежала не сенату и народу, а римской знати (нобилитету). Ее место в «восстановленной республике» занял принцепс, продолжавший управлять государством с помощью традиционных органов власти. Он мог потребовать и получить от сената и народа все, что угодно, но только от них одних. Он был одновременно пленником и властителем той системы институтов, от которой никто не хотел отказываться, а государство, находившееся под его управлением, не являлось ни республикой Помпея, ни монархией. По мнению Шайда, среди тех, кто больше всего выиграл от установления римского (или августова) мира, была и сама республика римского народа. Спорным в его концепции представляется лишь то, что принцепс мог получить от сената и народа все, что угодно. Как уже отмечалось выше, органы полисного самоуправления выполняли только те приказы принцепса, которые не противоречили коренным образом интересам связанных с ними социальных слоев. Принцепсы, которые по примеру Калигулы считали себя вправе требовать чего угодно, обычно заканчивали свой жизненный путь так же, как и он сам. По сути принцепс и римская гражданская община находились друг с другом в отношениях не столько власти и подчинения, сколько — взаимозависимости. По словам римского философа и мудреца Сенеки (I в. н. э. ), «цезарь до такой степени связал себя с республикой, что их нельзя отделить друг от друга, не погубив при этом обоих».
|
|||
|