Лика Лонго 7 страница

Антон тем временем достал из сумки камеру и начал устанавливать ее.

– Полина, дай микрофоны! – бросил он мне. Я заметалась. На дне сумки среди клубков прводов я нашла большой микрофон и протянула его Антону.

– Маленькие! В серой коробке! – сердито сказал он.

Мехмет, видя мое замешательство, оставил турков, полез в сумку и вытащил из нее небольшую серую коробку, внутри которой лежали маленькие микрофончики. Я растерянно вертела их в руках, не зная, как прикреплять и кому. Переводчик вновь пришел мне на помощь и ловко закрепил микрофон под воротником белой рубашки полного турка.

– Это Доган! – представил он его нам, и турок тут же что‑ то выразительно добавил.

– Доган – значит, сокол! – перевел Мехмет. – Он очень гордится своим именем.

Доган начал рассказывать, Мехмет переводил. Я должна была следить за тем, чтобы Доган смотрел в камеру, не делал резких движений, не выходил за рамки видоискателя.

– Я живу здесь с рождения, мне уже сорок восемь. Для турецких мужчин помогать полиции поддерживать порядок в районе – дело чести! К этому допускают только самых лучших! – переводил Мехмет. – Десять лет назад здесь произошла серия ограблений, люди боялись выходить на улицы, и тогда…

Я увлеклась рассказом и тут же получила замечание от Антона:

– Следи за кадром!

Да, расслабляться было нельзя: Доган вовсю жестикулировал и то и дело переводил взгляд с Мехмета на своего товарища и обратно. Я за спиной Антона делала Догану знаки, когда он слишком увлекался. Интервью длилось минут сорок, и к концу я была полностью вымотанной – настолько трудно, оказывается, следить за каждым движением человека.

– Спасибо, Доган! – наконец негромко сказал Антон.

– Па‑ за‑ лста! – выговорил мужчина, и все засмеялись. Кроме Антона. Он не отрывался от камеры, был серьезен и сосредоточен. Я удивленно смотрела на него. В повседневном общении Антон казался мне сверстником, с которым можно шутить и болтать о чем угодно. Но сейчас, занятый любимым делом, он был настолько отстранен, что мне хотелось называть его Антоном Борисовичем. Эта сосредоточенность и полное отсутствие эмоций напомнили мне Саймона…

Следующим интервью давал Башкурт – мужчина, похожий на Бельмондо. Из его рассказа я успела уловить лишь, что имя Башкурт означает " главный волк стаи" (сказав это, он гордо посмотрел на Догана – дескать, мое имя круче! ). Я тут же махнула ему рукой, показав на камеру, и с этой минуты не знала покоя, потому что Башкурт не только жестикулировал, но и привскакивал на стуле, постоянно выходя за пределы кадра. Я только и успевала скрещивать руки над головой, показывая ему, чтобы он прекратил махать руками и вертеться.

Потом я помогала Антону собирать и складывать аппаратуру, стараясь ничего не сломать и не перепутать. Неожиданно я почувствовала за спиной чье‑ то присутствие. Я обернулась и едва не вскрикнула – рядом с нами стояла пожилая женщина в длинной темной одежде. Как она вошла в квартиру, я не услышала.

Доган что‑ то тихо сказал Мехмету, а Башкурт вскочил со своего стула, уважительно уступая место незнакомке. Она села и уставилась на нас из‑ под платка неподвижным, как у совы, взглядом. Я обратила внимание, что юбка у женщины пыльная, будто она носит ее уже много лет, не снимая.

– Это Гюнай – ясновидящая, – объяснил нам Мехмет. – Здесь ее очень уважают. Она помогает найти пропавших…

Антон поморщился.

– У нас серьезная картина, Мехмет, – тихо заметил он. – Колдунов я снимать не стану.

Женщина тем временем перевела глаза на меня. Я физически ощутила тяжесть ее пристального взгляда. На мгновение меня обдало холодом, по телу побежали мурашки. Женщина что‑ то сказала, обращаясь ко мне. Я вопросительно посмотрела на Мехмета, но он отвернулся, явно избегая ответа. Женщина вновь повторила свою фразу, требовательно глядя на переводчика. Тот снял очки, протер их, снова надел.

– Она настаивает, чтобы я перевел вам… – сказал он как‑ то в сторону, словно боялся чего‑ то.

Антон сделал рукой протестующий жест, но Мехмет продолжил:

– Она просит передать Полине, что видит рядом с ней смерть.

В наступившей тишине было слышно, как тикают большие настенные часы. Я смотрела в глаза ясновидящей как зачарованная, не в силах отвести взгляд. Я не видела ничего, кроме этих бездонных черных зрачков.

Меня потянули за плечо. Я очнулась и поняла, что это Антон.

– Мы уходим! – резко сказал он, увлекая меня к выходу.

Женщина что‑ то крикнула нам вслед.

– Что она сказала? Что? – допытывалась я у Мехмета в состоянии, близком к истерике.

Мехмет немного помолчал, потом произнес, тщательно выговаривая слова:

– Что смерть – это рождение…

– Хватит уже этих сказок! – рявкнул Антон. И добавил чуть мягче, обращаясь ко мне: – Полин, ты, надеюсь, не поверила этим глупостям?

– Нет, конечно! – бодро соврала я. Мы вышли и направились к машине.

– Антон Борисович, какие планы? – робко спросил Мехмет, который, видимо, чувствовал свою вину за случившееся.

Антон кинул на него гневный взгляд и промолчал. Не дождавшись ответа, переводчик открыл дверь автомобиля и вдруг вскрикнул и торопливо захлопнул ее.

– Там… змея! – испуганно сказал он.

Антон посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся.

– Как она могла туда забраться? Ведь машина была закрыта! – спокойно заметил он.

– Я… Я не знаю! – Мехмет был очень напуган.

Антон взял у него ключи и подошел к автомобилю с другой стороны. Он открыл дверцу и, сделав шаг назад, крикнул:

– Все! Я ее выпустил! Она уползла…

Мехмет опасливо оглядел салон и сел за руль. Потом, немного успокоившись, позвонил кому‑ то и долго, эмоционально лопотал по‑ турецки – наверное, рассказывал об удивительном случае. Я заметила, что Антон улыбается.

– Ты чего такой довольный? – спросила я.

– Ты же понимаешь, что никакой змеи там не было? – шепнул он.

Подумав, я кивнула. А потом спросила:

– Разве тебе нравится пугать людей?

– Нет, конечно. Просто теперь ты мне веришь!

Мехмет тем временем закончил разговор и спросил:

– Может, пообедаем, Антон Борисович?

– Давайте! – не выдержав, встряла я. Я была сыта по горло новыми ощущениями и хотела посидеть где‑ нибудь в тихом месте. И к тому же я вся вспотела в своей синтетической блузке.

Но когда мы сели за стол в ресторане, я поняла, что от одного вида еды меня воротит. Я была вся потная, липкая, и мне даже казалось, что от меня плохо пахнет.

– Полин, ты как себя чувствуешь? – спросил Антон, вглядываясь в мое лицо.

– Нормально, – выдавила я. Мне совсем не хотелось доставлять им проблем в первый рабочий день. – Просто жарко очень.

– Здесь нельзя носить синтетическую одежду! – вмешался Мехмет. – Иначе можно получить тепловой удар.

– Завтра надену что‑ нибудь другое, – кивнула я и наложила в тарелку побольше салата, чтобы успокоить своих спутников.

После ресторана Антон и Мехмет поехали на местную телестудию, а меня отвезли домой – мои услуги больше не требовались.

Остаток дня я провела, валяясь на ковре и переключая турецкие каналы. Из русских тут был только Первый. В восемь вечера начался " Откровенный разговор" – бывшая программа Антона.

В студии кипели страсти. Пожилая женщина со слезами в голосе обвиняла дочь в том, что та пытается завладеть ее квартирой. Потом дочь, которая выглядела ровесницей своей матери, тоже плача, рассказывала, как мама в детстве не кормила ее и ставила в угол на колени, на горох. Я не услышала, как вернулся Антон. Услышав шорох, обернулась и увидела, что он стоит в дверях, скрестив руки на груди, и задумчиво смотрит на экран.

– Переключить? – спросила я, смутившись.

Антон не ответил. Он сел в кресло и убрал звук, отчего плачущие физиономии на экране стали казаться комичными. Антон откашлялся, поправил свой упрямый хохолок и… стал читать стихи:

– А вот студия другая, передача дорогая.

По количеству невыплаканных слез.

Слезы меряют на литры, обязательно пролиты.

Они будут. Да, мой друг, что за вопрос?

Ведь за этим, сна не зная, редактура наблюдает –

Репетирует: когда, зачем и кто?

Кто заплачет, кто завоет, повстречает, успокоит,

Кто споет – не дай бог, ежели не то!

Продлеваются контракты, улучшаются контакты,

Без антрактов и без устали за трактом тракт.

Два часа рыдает зритель. Программу поглядите,

И от всей души получите инфаркт!..

Я расхохоталась, а Антон спокойно переключил канал.

Этой ночью мне ничего не снилось. Я спала так крепко, что утром даже не услышала, как встал Антон. Когда я проснулась, он был уже на кухне и, кажется, пил кофе. Я же лежала и думала о том, как мне отпроситься у моего шефа на целый день, чтобы поехать в деревню Кумалыкызык искать Саймона. Как проехать туда из Измира, мне объяснила в письме Нелли – русская девушка, которая живет здесь. Я знала, что добираться до деревни часа два с половиной. С учетом времени, которое может уйти на поиски, мне требовался целый день. Но я не хотела объяснять Антону, куда еду и зачем, чтобы избежать лишних вопросов. К тому же я боялась, что он просто не отпустит меня одну так далеко.

Так ничего не придумав, я вышла на кухню. Антон бодро поздоровался и сразу же огорошил меня вопросом:

– Полин, в твоем гардеробе есть что‑ то из натуральной ткани? Вчера, по‑ моему, ты чуть не потеряла сознание в своей синтетической блузке… Она, конечно, красивая, – усмехнулся он, – но не для этого климата.

– Не знаю, – честно ответила я. – Я, когда покупаю вещи, вообще не смотрю, из чего они…

– Непрактичное дитя города, – съязвил Антон.

Мне показалось, что хотя он и шутит, но держится как‑ то скованно.

Мы пошли в комнату и вместе перебрали всю мою одежду.

– Можешь записываться в клуб фанатов синтетики! – резюмировал Антон, откладывая в сторону последнюю белую футболку, которую я искренне считала хлопковой. Оказалось, даже она содержит искусственные волокна, не говоря уже о ярких блузках, купленных мною в " Охотном ряду".

Я только обиженно сопела, так как возразить ничего не могла. Горе‑ ассистент опять опозорился!

– Сегодня я еду в студию, местные телевизионщики помогут сделать монтаж. А тебя, моя синтетическая фея, командирую по магазинам – купи себе что‑ нибудь из одежды. – Антон старался говорить шутливо, хотя глаза у него были невеселыми. – Только на ярлыки смотри, пожалуйста, внимательно. Встречаемся на кухне в девятнадцать ноль‑ ноль. С тебя, кстати, и ужин!

Я энергично закивала, хотя не была уверена, что вернусь к семи вечера. Я решила воспользоваться случаем и ехать в Кумалыкызык. Поэтому я вообще не знала, чем кончится сегодняшний день, и от этого на душе стало муторно и тревожно.

У Антона зазвонил мобильный.

– Это Мехмет, – сказал он. – Можем довезти тебя до центра…

– Нет, спасибо, я хочу немного навести марафет, это займет часа два, – попыталась я поддержать шутливую атмосферу.

Раньше я не представляла себе, как трудно шутить с человеком, которого собираешься обмануть!

– Ну давай! – махнул мне Антон и пошел к двери.

Я смотрела ему вслед. В дверях он оглянулся, и мы обменялись невеселыми взглядами. В этом действии правды было больше, чем во всем нашем предыдущем разговоре. Когда дверь за Антоном захлопнулась, я впервые подумала о том, как тяжело ему сознавать, что " побочный эффект" от экспериментов Грасини останется с ним навсегда…

У меня совсем не было времени на сборы. Я надела ту самую белую футболку, которую только что забраковал Антон, и белые джинсы. Взяла с собой мобильный, деньги и бумажку с названием деревни. Уже через пять минут я сидела в такси. Объяснить таксисту, что мне нужно ехать в направлении города Басса, не составляло труда. Сложнее оказалось с названием деревни. До последнего момента я не была уверена, что таксист понял правильно.

Удаляясь от города, дорога долго петляла между холмами и деревьями. Машин становилось все меньше, зато стали попадаться конные повозки, мотоциклы с прицепами. Наконец, появился очередной населенный пункт. Мы подъехали к зданию, напоминавшему почту, и остановились.

– Ку‑ ма‑ лы‑ кы‑ зык! – по слогам сказал шофер, показывая пальцем на ряд маленьких домишек.

Я расплатилась и вышла. Передо мной раскинулась турецкая деревня, о которой я столько думала, представляя себе ее то так, то эдак. Но действительность оказалась намного прозаичнее моих фантазий.

Дома небольшие, какие‑ то скособоченные, улочки грязные, мусор валяется прямо на дороге. Справа от меня высилась старая мечеть, чуть поодаль стояла школа, откуда шумной оравой выбежали дети – девочки все в длинных платьях и платках. Слева – маленькое кафе. Через открытую дверь я видела сидящих перед телевизором мужчин.

Вдруг над самым ухом раздался громкий крик. Недовольный пожилой турок, восседая верхом на осле, видимо, крикнул мне что‑ то типа: " Что встала посреди дороги! " Я отскочила в сторону.

Около одного из домов в тени сидел старик. Он сложил руки на полном животе и важно оглядывал улицу. Я решительно зашагала к нему.

– Экскьюз ми! Ду ю ноу самсинг эбаут… м‑ м‑ м… пиплс фром зе си? [1]

О Боже, почему я заранее не продумала, как можно спросить о Морских у турков?

Мужчина безразлично пожал плечами.

– Ду ю спик инглиш? [2] – с надеждой уточнила я, но он лишь снова пожал плечами.

Я стояла на солнцепеке как дура. Вдруг занавеска, прикрывающая вход в дом, отодвинулась, и оттуда показалась голова пожилой женщины в темном платке, надвинутом почти до глаз. Она зашипела на меня. Перевод не требовался – ясное дело, мне предложили убираться прочь.

Я повернулась и зашагала вдоль домов, еле сдерживая слезы. Как мне узнать хоть что‑ то о Морских? В растерянности брела я по извилистым улочкам, стараясь держаться в тени – солнце вошло в зенит и палило немилосердно. Сколько улиц я прошла? Не знаю. То и дело из окна какого‑ нибудь домика высовывалась чья‑ то голова – иногда это были женщины, сразу же задергивающие шторки на окнах, иногда – маленькие дети, с любопытством оглядывающие меня с головы до ног. По сравнению с Измиром, где каждый второй говорит по‑ русски и английски и пытается тебе что‑ то продать, эта деревня выглядела закрытой общиной, где ненавидят чужаков. Правда, пару раз мужчины, широко улыбаясь, обращались ко мне по‑ турецки, но от них я шарахалась сама.

Хотелось пить, было жарко, сланцы уже натерли большой палец, а голова нестерпимо болела, и боль усиливалась при каждом шаге.

В одном из проулков из‑ за угла мне навстречу вдруг вышел огромный турок лет сорока, в засаленной рубахе и шароварах. Он схватил меня за руку выше локтя и громко и бессмысленно загоготал. Мне стало страшно.

– Ноу, ноу! – закричала я, пытаясь вырваться. Вспомнив чудодейственное заклинание, я заорала: – Туристик полис!

Однако на незнакомца мои крики совершенно не подействовали – он держал меня за руку, как пойманную птичку, и скалил великолепные белые зубы. Глаза у него были мутные, изо рта капала слюна. Я поняла, что это больной человек, и испугалась еще больше. Я лихорадочно соображала, что делать: позвать на помощь – но как, ведь я не знаю ни слова по‑ турецки? Попробовать вырваться хитростью? Или ждать, пока он сам меня отпустит? Пока эти мысли лихорадочно проносились в моей голове, мужчина перестал смеяться и угрожающе ощерился. Кажется, что‑ то во мне ему не понравилось. Он показывал пальцем на мои волосы и сердито мотал головой. Вдруг из двери соседнего дома показалась сердитая старуха в платке и длинном грязном халате. Она что‑ то крикнула, и я тут же почувствовала, как тиски на моей руке разжались. Турок отступил и, виновато опустив голову, пошел к старухе. Та начала визгливо отчитывать его, как маленького мальчика. Потом повернулась ко мне и что‑ то сказала, показывая пальцем на мою голову, потом на свой платок. Наверное, этот мужчина рассердился из‑ за того, что я без головного убора Я сообразила, что еще не видела здесь ни одной женщины без платка. Старуха указала огромному турку пальцем на дверь и что‑ то крикнула, он покорно пошел в дом, по‑ детски вжав голову в плечи. Я же рванула прочь и вздохнула свободно, лишь когда свернула на другую улицу. Навстречу мне шла девушка, с головы до ног укрытая темным хиджабом.

– Ай нид хелп! – бросилась я к ней. – Ай лост май френд, хи лив ин зе си! [3]

Я буквально впилась глазами в лицо незнакомки. Но она лишь покачала головой, как бы говоря, что и рада помочь, но не понимает, о чем речь. В отчаянии я принялась показывать ей жестами – волна, море, понимаешь? Девушка улыбнулась и показала себе за спину.

– Спасибо! Сенк ю! – крикнула я и помчалась вниз по узкой улице.

Поворот, еще поворот – и вот передо мною лежит море. Море! Не веря своим глазам, я бросилась к кромке воды, сняла шлепки и зашла в волну по колено, наслаждаясь долгожданной прохладой. Я огляделась. Конечно, это не пляж у отеля. Весь берег усыпан высохшими темно‑ зелеными водорослями, принесенными прибоем, мелкая галька у кромки воды переходит в мягкий песок. Поблизости не было ни души.

Вокруг царила тишина, лишь со стороны деревни доносился лай собак и детский смех.

Я села на берегу, подперла руками подбородок и уставилась на морскую гладь. Я просидела так больше двух часов, каждую минуту надеясь, что из‑ за скал появится прекрасный силуэт Саймона. Ветер трепал брошенные рыбаками рваные сети, какие‑ то птицы иногда тревожно вскрикивали над головой. Никогда еще я так остро не чувствовала одиночества. Готовясь к поискам Саймона, я не подумала о том, смогу ли перенести свидание с морем. Боль оказалась слишком сильной, она буквально парализовала меня. Я понимала, что должна уйти с солнцепека, но не могла заставить себя пошевелиться. Красные круги медленно поплыли перед глазами, застилая собой вид моря. Внезапно стало холодно, я задрожала. И тут же ощутила страшную слабость и безразличие. Я легла на гальку и закрыла глаза. Красные пятна продолжали свое кружение, и я поняла, что улетаю вслед за ними…

– Э‑ эй! Э‑ эй! Э‑ эй! – повторял кто‑ то настойчиво. Потом я почувствовала, как в лицо мне плеснули водой, и нехотя открыла глаза. На меня пристально смотрела та самая девушка в хиджабе, которую я встретила по пути к морю. Увидев, что я пришла в себя, она улыбнулась и погрозила мне пальцем – дескать, что ты такое придумала? Я села и обнаружила, что футболка у меня насквозь мокрая. Девушка поняла мой взгляд и показала, как пригоршнями зачерпывала воду и поливала меня. Я догадалась, что получила тепловой удар.

– Э‑ эй! Э‑ эй! – опять настойчиво стала повторять девушка, жестами предлагая мне уйти с солнца. Я тяжело поднялась, и мы побрели обратно к деревне.

Незнакомка проводила меня до маленькой площади перед магазином. Там стоял старенький желтый драндулет с шашечками наверху. Девушка подошла к водителю, показала на меня и затараторила на турецком. Я приблизилась и пробормотала " Измир". Они оба одновременно закивали, показывая, что поняли. Водитель открыл передо мной дверцу. Но тут незнакомка в хиджабе потянула меня в сторону. Она взяла маленькую веточку и на пыльной дороге нарисовала женскую фигурку – треугольник платья, круглая голова. Потом рядом изобразила мужскую фигурку – ручки‑ ножки‑ голова. И сердце между ними. Повернулась ко мне, чтобы посмотреть, поняла ли я. Я кивнула, чувствуя, как от волнения становятся ватными ноги. Неужели она что‑ то знает о Саймоне? Я уставилась на нее во все глаза. Но девушка лишь рассмеялась и махнула рукой – дескать, знаю, что с тобой такое. Потом она озабоченно поднесла руку к моему лицу и отерла мне лоб светлым платком. Я увидела, что ткань в крови – видимо, я поранилась острым камешком, когда лежала. Незнакомка легонько хлопнула меня по руке и подтолкнула к автомобилю. Когда я села, она помахала мне рукой.

Солнце уже начало спускаться, близился вечер. Я равнодушно смотрела в окно на однообразный пейзаж. Внутри у меня была полная пустота от осознания того, что я ни на шаг не приблизилась к Саймону. Все оказалось напрасным. Зря я поехала с Антоном, зря приехала сюда. Мой план дал осечку, и я не знала, что делать дальше.

Зазвонил телефон.

– Ты где? – услышала голос Антона.

Неужели уже семь?

– Я… еду домой, – постаралась я сказать как можно увереннее. Нам оставалось до Измира около часа.

– И где ты была? – из‑ за плохой связи я не улавливала интонаций, но, по‑ моему, Антон был очень недоволен.

– Я расскажу, когда приеду. Буду через час, – сказала я и отсоединилась.

К дому мы подъехали уже в полной темноте, У подъезда я увидела высокий силуэт Антона – он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел, как я вылезаю из машины. Нетвердой походкой я подошла к нему. Голова болела нестерпимо.

– Ты что решила… – возмущенно начал Антон и вдруг схватил меня за руку. – Что с тобой? – он почти кричал.

– А что? – спросила я.

– На лбу! Тебе надо в больницу! – он потащил меня на свет, чтобы лучше рассмотреть ссадину на лбу.

– Не надо в больницу! Это ерунда, я упала просто, о гальку расшиблась!

– Полина! Где ты была? – спросил Антон, выделяя интонацией каждое слово.

– Я искала своего друга… – прошептала я, отводя взгляд от его темных беспощадных сейчас глаз.

– Нашла? – прохрипел он.

– Не‑ е‑ ет… – я чувствовала, как комок подкатывает к горлу.

– Ты хоть понимаешь, что я отвечаю за тебя? – настаивал Антон – Объясни, почему ты ищешь его здесь, в Турции? Что с ним случилось?

– Он думает, что я предала его… И не хочет больше меня видеть. Я думала, он здесь!

– Но его здесь нет?

– Не‑ е‑ т!

И заревела – глупо и отчаянно.

Антон прижал меня к себе – так всегда делал папа, когда я плакала.

– Пигалица ты моя… влюбленная… – услышала я его тихий голос.

Мы так и стояли в темноте, не в силах оторваться друг от друга. Я терлась лицом о его футболку, высушивая последние слезинки. Мне было очень уютно стоять с ним вот так. Но Антон отстранил меня и пошел к двери. Я покорно поплелась за ним в дом.

На следующее утро он ждал меня на кухне с чашкой кофе в руках. Рядом на столе как всегда стоял включенный нетбук.

– Я так понимаю, ты вчера ничего не купила? – улыбнулся Антон.

Я заметила, что за вчерашний день он загорел, лицо стало еще смуглее. На нем была " мятая" рубаха и джинсовые шорты до колен. Выглядел он, признаться, здорово.

– Не успела, – коротко ответила я, опасаясь расспросов о вчерашнем дне.

– Тогда я сегодня сам отвезу тебя за покупками, – заявил он тоном, не допускающим возражений.

Через полчаса за нами заехал Мехмет, и мы поехали на рынок – огромное скопление разноцветных палаток в центре города. Здесь, наверное, можно было бродить целый день. Мы запарковались, и тут у Антона зазвонил мобильный.

– Да. Да. Буду, – коротко сказал он и отсоединился. – Придется тебе ходить одной. Нам с Мехметом срочно нужно в студию. Не заблудишься?

– Нет! – пообещала я.

– Глупостей не натворишь? – спросил он тише, так, чтобы не слышал Мехмет.

– Не‑ е‑ ет.

– Тогда иди. Как все закупишь – позвонишь, мы к тебе приедем!

На рынке царила суета и толчея. Веселые торговцы сновали туда‑ сюда, окучивая туристов и пытаясь продать им всякую всячину – начиная от магнитиков и заканчивая пестрыми коврами с мягкими кисточками. Туристы, войдя в раж, громко торговались, а местные продавцы театрально хватались за голову, восклицая: " Нет‑ нет‑ нет, брат! Давай десить долларов! "

На каждом углу угощали холодным яблочным чаем в пузатых маленьких стаканчиках, предлагали покурить кальян или померить " вот эта футболка, совсем дешева отдам! "

Чего тут только не было! Сумки а‑ ля Диор и Шанель, кроссовки " Адидас", халаты и плащи, воздушные шарфы всех расцветок, фигурки и статуэтки, ювелирные украшения и золото. Я бродила по пестрым рядам и не знала, на чем остановиться, – хотелось скупить все! Меня то и дело хватали за руки, окликали, зазывали в лавочки, обещали подарить просто так, что понравится. Я лишь улыбалась, наслаждаясь суетой, жизнью, которая тут кипела от рассвета и до поздней ночи. Меня окатывали волны звуков и ароматов. Восточные мотивы, перебивая друг друга, лились почти из каждой палатки, а запах пота смешался с терпкими нотками восточных пряностей и приправ.

Внезапно наступила духота. Воздух словно наэлектризовался, стал осязаемым, тяжелым, густым. Потемнело…

– Сейчас ка‑ а‑ ак ливанет! – услышала я веселый женский голос. Две русские женщины, прибавив шаг, обогнали меня. Дождя я не боялась – наоборот, ждала: сейчас он пройдет, а потом будет свежо и хорошо!

На разгоряченный лоб упала первая тяжелая капля. А уже через мгновение ливень обрушился сверху, как будто в небе сделалась пробоина, через которую на людей полилась вся вода, какая только есть на свете!

Торговцы, чьи прилавки выходили из‑ под навесов, с криками принялись закрывать их полиэтиленом, но это мало помогало – дождь хлестал с такой силой, что, казалось, от него не скрыться и под крышей! Я прижалась спиной к стене одной из лавочек, над которой был натянут тент. Вода, касаясь земли, отскакивала, и я уже по колено промокла. Меня окружала сверкающая дождевая стена, и все, что находилось на расстоянии нескольких метров, было размыто. Я словно смотрела на мир сквозь мутное старинное стекло.

И вдруг увидела его.

Саймон не сводил с меня пристального, пронзительного взгляда. Его мокрые волосы потемнели, вода стекала по точеному лицу, струилась по телу. Я не верила своим глазам, мне показалось, что я сплю, и это всего лишь продолжение моего кошмара, в котором я ищу Саймона, а он все ускользает. Лицо любимого ничего не выражало – ни радости, ни злости. Он просто очень внимательно, не мигая, глядел на меня.

Тут я почувствовала резкий толчок в бок и обернулась. Турок, продавец из палатки, около которой я укрылась, знаками приглашал зайти внутрь, чтобы я не мокла. Я отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Турок был реальностью, дождь был реальностью, но Саймон! Он – во сне или наяву?

Когда я через мгновение снова взглянула туда, где секунду назад стоял Морской, там уже никого не было – только неистовый ливень продолжал хлестать по земле.

Любовь или… ненависть?

Теплые брызги разлетались в стороны от моих быстрых шагов. Я, словно сумасшедшая, металась между умытыми дождем рядами рынка. Вокруг царила суета – торговцы снова выносили на улицу товары, любовно выкладывая их на столы, туристы высовывали головы из своих укрытий, выставляли вперед ладони, убеждаясь, что ливень миновал. Я была вне себя: натыкалась на людей, ударялась о края лотков, слышала недовольные крики вслед и искала, искала, искала среди пестрой толпы Саймона.

Один ряд, второй, пятый – и вот я уже на самой окраине рынка. Здесь было грязно, пахло испорченными фруктами, на дороге валялись размокшие картонные коробки с липовым логотипом " Гуччи".

Я знала – Саймон где‑ то здесь. Я физически ощущала на себе его тяжелый взгляд, так поразивший меня несколько минут назад.

Свернув за самую последнюю палатку, где сидел безразличный худой турок, до которого туристы, наверное, никогда не доходили, я остановилась в нерешительности и отчаянии. И вдруг почувствовала на руке прохладное прикосновение – уже забытое, но такое родное! Словно во сне я обернулась.

– Полина, пойдем со мной, – Саймон выглядел куда более спокойным, чем я.

Я быстро‑ быстро заморгала, ощущая, как глаза мгновенно набухли от близких слез. Словно волна нахлынула и откатила – я разревелась, бросившись к нему на шею. Только сейчас я поняла, как сильно скучала по нему! Словно чья‑ то невидимая рука легким движением сняла с души огромный тяжелый камень.

Он рядом. Он здесь. И теперь ничто не разлучит нас.

Я прижималась к нему всем телом, вдыхая запах дождя, водила щекой по его мокрой футболке, дрожащими пальцами перебирала влажные пряди волос, источающие тонкий волнующий аромат. Чуть успокоившись, я украдкой подняла глаза – его взгляд был устремлен вдаль, лицо оставалось холодным и спокойным.

– Саймон… – тихо позвала я, наслаждаясь звучанием любимого имени.

Он разомкнул руки и отстранился.

– Нам нужно поговорить, – сдержанно произнес он.

– Да! – выдохнула я и пошла за ним.

Он быстро шагал вперед, не оборачиваясь, а я семенила следом, жадно впиваясь глазами в его спину, обтянутую белой спортивной насквозь промокшей футболкой. Мне кажется или он стал еще прекрасней? Нет, наверное, я просто отвыкла от его удивительной красоты!..

Пройдя несколько кварталов в молчании, которое я боялась нарушить, мы наконец вышли на улицу, граничащую с диким пляжем. Море сейчас было мутное, с зеленоватым оттенком. На небе все еще висели тяжелые свинцовые тучи. Саймон повернул к аккуратному двухэтажному домику с бурой черепичной крышей, выходящему окнами на пляж.

– Куда мы идем? – спросила я, тщетно пытаясь разглядеть, что творится за стеклами дома – изнутри они были закрыты темно‑ синими шторами.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒