Лика Лонго 2 страница

Я тоже стала сгребать в свою большую сумку учебники и ручки и не сразу заметила, что за моей спиной стоит Надя.

– Поговорить надо! – буркнула подруга, не глядя на меня. – Через пять минут на школьном дворе. – И она тут же пошла к выходу.

«Двор» – это, конечно, громко сказано. В моей московской школе двор был настоящей спортплощадкой, а тут… Небольшой пятачок с пучками рыже‑ зеленой травы, ржавый железный турник и две покосившиеся скамейки. Зато черный ход, которым никто никогда не пользовался, образовывал уютный уголок, надежно скрытый от глаз учителей. Двери были заколочены, сквозь ступеньки уже проросла трава. С одной стороны – переход в столовую, через его запыленные мутные стекла утром можно видеть, как дружной гурьбой несутся на завтрак школьники. С другой – окна кабинета биологии, плотно заставленные горшками с цветами.

Именно на этом заброшенном крылечке совершались самые важные дела – звучали первые признания в любви, выкуривалась первая сигарета, перед школьной дискотекой выпивался первый дешевый коктейль из алюминиевой банки…

Надька уже была там. Она положила на прогретую майским солнцем ступеньку свою сумку и сидела на ней, задумчиво разминая длинную сигарету. Я подошла, так же кинула сумку на ступеньку и села на нее. Несколько секунд мы молчали. Краем глаза я видела, что Надькина смуглая рука, держащая сигарету, слегка подрагивает.

– Как дела? – спросила она глухим голосом.

– Нормально, – с трудом сдерживая волнение, ответила я. – А ты как?

– Я? Хреново! – она вдруг превратилась в разъяренную фурию. – А ты и не догадываешься?! – Надька повернулась ко мне, и я увидела, как сверкают ее большие карие глаза. – Спасибо тебе за то, что я больше никогда не увижу Игоря!

– Надь, ну ты же сама знаешь – он занимается незаконными вещами… И никакой он не деятель шоу‑ биза… – осторожно заметила я.

– Хорошо! Пусть так. Хотя я и не очень‑ то верю твоему папе, – мрачно сказала она и отбросила сигарету. – Но у нас с ним было все по‑ настоящему! Он меня не использовал! Он меня… Он меня… Люби‑ и‑ ил!

И тут Надька отчаянно зарыдала. Слезы лились водопадом, она яростно хлюпала носом и даже не пыталась успокоиться. Из‑ за угла появились три девчонки из десятого класса, видимо, решившие покурить. Увидев нас, они мгновенно испарились.

– Надь, ну не плачь, нос распухнет! – сказала я первое, что пришло в голову, и погладила подругу по плечу.

– Нос! У меня вся жизнь под откос пошла! – простонала Надя. – Я ненавижу эту Бетту теперь! Я и раньше ее ненавидела! А теперь еще больше ненавижу‑ у‑ у!

– Успокойся, подруга. Ты поступишь в институт и уедешь отсюда. А потом еще скучать будешь по Бетте! – сказала я тоном мамы, которая утешает расплакавшегося ребенка.

Мамин тон подействовал: Надька перестала всхлипывать и подняла на меня раскрасневшееся заплаканное лицо с разводами туши под глазами.

– Да ты даже не знаешь, как мне было тяжело… – сказала она упавшим голосом.

– Расскажи… – тихо попросила я.

Надька еще пару раз судорожно всхлипнула, шмыгнула носом, потом достала очередную сигарету и закурила. С минуту мы сидели молча – подруга собиралась с мыслями.

– Полин, ты пойми: я влюбилась! Со всей дури! Игорь хотел меня с собой в Москву забрать… – Она дернула плечами. – Дурочка! Уже строила планы, мечтала. Такое счастье, идиллия… а тут – раз, и за один день всё рушится. Всё, понимаешь, всё! Сначала подстава твоего бати, потом Игорь уезжает, даже не попрощавшись. И я остаюсь одна. Понимаешь, одна! – Надя отбросила со лба выгоревшую прядь волос и опять посмотрела на меня.

– А как же я? – спросила я, втайне радуясь, что подругу «прорвало».

– Ты? А ты целыми днями со своим спасателем. Подруга больше не подруга. На первом месте любовь. Разве я не права? – спросила она с вызовом.

Я не нашлась, что ответить. В сущности, Надька была права. С появлением Саймона весь мир перестал существовать для меня.

– Ладно, я все понимаю… – примирительно сказала Надя. – Любовь так любовь, дело ваше. Но подругу тоже не нужно забывать!

– Я и не забывала… – слабо протестовала я, в душе соглашаясь с Надькой. Я ведь действительно отодвинула нашу дружбу на второй план.

– И если хочешь знать, так это он контрабандист, а не Игорь. Это его постоянно у моря видят! И денег у него куры не клюют! – упрямо вскинула голову Надя. – Но это твое дело, мать, я не вмешиваюсь. Ты мне все равно никогда ничего про него не рассказываешь, все секреты у вас!..

Это была любимая Надькина тема. Она считала, что между подругами не может быть секретов. А я всегда на ее расспросы о Саймоне отделывалась ничего не значащими фразами. Это ее обижало, но я ничего не могла изменить.

Неуклюже, а от этого еще более трогательно, Надька быстро обняла меня, крепко сжала и тут же отпустила. За углом кто‑ то нестройно зааплодировал. Мы оглянулись и увидели, как оттуда врассыпную, с радостными визгами и звонким смехом бросились наутек две девочки и совсем еще мелкий мальчишка – наверное, класса из третьего или пятого. Оказывается, они наблюдали за сценой нашего примирения.

– А ну брысь отсюда! – грозно закричала Надька. Она вскочила и сделала вид, что собирается догнать малышню.

Обстановка разрядилась сама собой. У меня прямо камень с души свалился от того, что мы все‑ таки помирились!

Попрощавшись с Надей, я пошла домой учить уроки. Но заставить себя заниматься не смогла. Три раза прочитала параграф по физике, но когда попыталась пересказать его, поняла, что в голове полная пустота. Мысли то и дело возвращались к Саймону. Наконец я не выдержала и взяла мобильный. Раз уж мне удалось сегодня помириться с Надей, может, удастся и с Саймоном объясниться? Начистоту, без всех этих недомолвок и тайн. Я решительно набрала его номер.

– Саймон, я хочу поговорить с тобой! Прямо сейчас!

– Хорошо – ответил он – Я сейчас у моря. Подняться к тебе?

– Нет, я сама спущусь!

Я не раздумывая вышла из дома и побежала к калитке. На тропинке, ведущей к морю, в мое разгоряченное лицо ударил свежий весенний ветер.

Я бежала вниз, не думая о том, что сейчас скажу Саймону. Я решила, что, если понадобится, обрушу на него весь шквал своих эмоций. «Он не уйдет от разговора! » – повторяла я сама себе, перепрыгивая через корни и раздвигая руками разросшиеся кусты. Саймон стоял у воды и смотрел вдаль – точеный силуэт морского бога на фоне сверкающей воды. Через несколько минут я была около него.

Услышав мои шаги, он обернулся. Его лицо поразило меня своей безупречной красотой, в нем было нечто такое, к чему невозможно привыкнуть. Как и всегда при нашей встрече, в первые секунды я была ослеплена и парализована. Все, что я видела сейчас – его глаза. Но не сразу, постепенно осознала: взгляд у Саймона несчастный, затравленный. Все мои вопросы сразу отошли на второй план. Неожиданно для себя я сказала:

– Мне кажется, ты чувствуешь! Да еще как – у тебя все на лице написано!

– Да, – сказал он и сделал шаг навстречу. Он прижал меня к себе, и я услышала его взволнованный голос: – Ты не представляешь, Полина, что со мной происходит!

Его руки гладили мои волосы, я вдыхала исходящий от него тонкий аромат и задыхалась от счастья. Сейчас мне не требовались слова, мне было ясно одно: он любит меня! Я все сильнее вжималась в его прохладное мускулистое тело, пряча лицо на его груди. Мир вокруг перестал существовать. «Господи, пусть это длится вечно! » – мысленно взмолилась я. Но вдруг заскрипела галька, и тишину разорвали громкие возгласы.

– Вот он! Рыба! – крикнул кто‑ то.

Со стороны центрального входа на пляж вывалила группа людей. Впереди всех победоносно вышагивал мужчина в темно‑ коричневой куртке и видавшей виды кепке. Он улыбался нам, но как‑ то недобро. На шее у него болтался большой фотоаппарат.

Немного позади семенила женщина лет сорока в голубом джинсовом костюме, в руках она держала какой‑ то продолговатый предмет. За ними двигался небритый парень с большой профессиональной камерой на плече. И вся эта группа приближалась к нам! Мужчина в коричневой куртке уже расчехлил фотоаппарат и бесцеремонно снимал нас с разных ракурсов.

– Что вам нужно? – закричала я.

Мужик в кепке скользнул взглядом по мне, будто я была неодушевленным предметом, затем обернулся к парню с камерой и скомандовал:

– Слева зайди, Максим!

– Может, объясните, в чем дело? – сдержанно спросил Саймон, неохотно выпуская меня из объятий.

– Смотрите, он еще и говорит! – радостно закричал мужик и сделал очередной снимок. Женщина в джинсовом костюме тут же кинулась к нам и вытянула руку – продолговатый предмет, который она несла, оказался микрофоном.

Я попыталась вырвать из рук репортера фотоаппарат, но тот ловко увернулся и спрятал его за спину – очевидно, ему уже не раз приходилось совершать такой маневр.

– Но‑ но, девочка! – осадил он меня. – Почему ты не хочешь, чтобы мы сфотографировали такую чудесную пару? Житель морских глубин, можно сказать, ожившая легенда! И его девушка! Это же кадр года! Твое лицо – на обложках, красавица! Попадешь к Малахову в «Пусть говорят»! – тарахтел он, пытаясь поймать нас в объектив.

– Да он ничем не отличается от человека – по крайней мере, внешне! – кричала тем временем в мобильник женщина в джинсе.

Каждая фраза причиняла мне почти физическую боль. Слезы навернулись на глаза, но я сдерживала себя из последних сил: ни за что не заплачу перед… этими. Журналисты принялись что‑ то быстро писать в своих блокнотах. Кто‑ то включил диктофон.

Главный в коричневой куртке снял свою засаленную кепку и стер со лба выступившую испарину.

– Михаил Быстроумов, телекомпания «Сочи‑ ТВ», программа «Мир непознанного». Позвольте задать вам… э‑ э‑ э… несколько вопросов. Простите, не знаю, как называть вас – существо, рыба или, может быть, м‑ м‑ м… русал? – Лицо телевизионщика изобразило вежливое смущение, но наигранность была слишком очевидной.

В ужасе я взглянула на Саймона. Он был спокоен.

– Я слушаю вас, Михаил. Что вы хотите узнать? – спросил он своим удивительным бархатным голосом.

– Я не то чтобы узнать хочу… Скорее посмотреть… – тут Михаил почему‑ то взглянул на море и замялся. – Вся Бетта гудит о том, что местный спасатель – это Морской из наших старых легенд. Ну, вы знаете, всем нам тут такое бабушки в детстве рассказывали… – он снова кинул тревожный взгляд на море. – Среди местной журналистской братии, которую я возглавляю, волнения сильные…

Саймон пристально смотрел на Михаила и молчал. Журналист как‑ то сник, словно сбился с мысли.

– Ну скажите хоть что‑ нибудь! Как вы прокомментируете эти слухи? – встряла женщина.

– Никак. Уходите, – тихо произнес Саймон.

Женщина не унималась:

– А что вы так обижаетесь? Мы с вами корректно разговариваем! Вот когда вами спецслужбы займутся, другой будет разговор! – взвизгнула она.

– Ася, ну что ты болтаешь? Нас же просили не разглашать! – раздраженно прервал ее главный. Он снова покосился на море, затем оглядел свое окружение. – Ладно, пошли. Сворачивай скорее аппаратуру, Максим! – нервно приказал он парню с камерой и надел свою заношенную кепку.

Максим посмотрел удивленно, но послушался.

Через несколько минут толпа журналистов уже грузилась в «Газель», стоявшую у входа на пляж. Я боялась даже поднять глаза на Саймона – так мне было стыдно за эту сцену. Но когда он заговорил, в его голосе звучала улыбка.

– Не догадываешься, почему Быстроумов так стремительно удалился? – спросил Саймон.

– Внушение? – загорелась я любопытством.

– Я ему внушил, что с моря идет цунами…

Мы хохотали, как дети, снимая стресс, вызванный этой неприятной историей. А потом Саймон пригласил меня к себе домой, и мы, взявшись за руки, неторопливо пошли вдоль кромки воды.

Покрытое мелкой зыбью, море было настроено игриво. Оно то затихало до полного штиля, то вдруг накатывало нам на ноги быструю холодную волну. Я отложила все свои расспросы на потом и приняла игру, то и дело отпрыгивая в сторону, со смехом увертываясь от пенящейся воды. От того, что Саймон находился рядом, я была в эйфории. Мир вокруг стал ярким и сверкающим, он обрушил на меня все свои краски, звуки и запахи. Особенно острю я почему‑ то ощутила, что море пахнет арбузом' «Боже, как же хорошо в Бетте! » – подумала я и от избытка чувств сжала руку Саймона. Но он даже не взглянул на меня. Его отрешенный и строгий вид свидетельствовал о том, что мысли его далеко отсюда.

И тут же праздник закончился. Я поняла, что кеды у меня насквозь промокли, а море больше не пахло арбузом. Ну конечно! То, что сейчас произошло на пляже, наверняка ранило и оскорбило Саймона. Перед моим мысленным взором встали телевизионщики. Почему они вели себя так, будто Саймон – сбежавший из зоопарка жираф? Или пришелец из космоса, не понимающий их слов? Как там они его назвали? Русал! В душе у меня все так и вскипело. Я повернулась к Саймону:

– Я их ненавижу!

– Кого? – удивленно спросил он, поворачивая ко мне прекрасное лицо.

– Этих! Телевизионщиков! Как они могли так разговаривать с тобой?!

– Как? – недоумевал Саймон.

– Словно ты не человек!

– Полина, ты забыла, Я действительно не человек… – очень спокойно ответил он. – Я морское существо, которое способно прожить без воды лишь несколько часов…

– И тебя не задели их слова? – настаивала я.

– Нет. Это их работа, – все так же невозмутимо сказал он.

Я подумала, что иногда отсутствие эмоций – большой плюс. Ведь я еще ни разу не видела Саймона переживающим мелкую человеческую обиду. Даже когда мой папа вместо того, чтобы поблагодарить Морского за мое спасение, заподозрил его в причастности к похищению, это не вызвало у Саймона никаких чувств. И наглое поведение телевизионщиков, которое кого угодно вывело бы из себя, не произвело на него впечатления. Но что‑ то все равно было не так, я чувствовала это!

– Я о другом задумался… – тихо, словно с самим собой, поделился Саймон. – Кто им про меня рассказал? И что рассказал?

Он смотрел поверх моей головы на море, словно там искал ответ на свои вопросы. Морской ветерок ворошил его блестящие русые волосы. А ведь правда – кто? И тут только я поняла всю серьезность положения. Кто‑ то в Бетте знает, что Саймон – не человек. И рассказал об этом журналистам. Но неужели Саймон думает, что это сделала я? Волна с шорохом плеснула на берег и залила мои кеды до щиколоток. Ноги обожгло холодом, но я даже не вздрогнула. Я всматривалась в непроницаемое лицо любимого, пытаясь понять: неужели он считает меня способной на это?

Обычно у моря в солнечный день глаза его были ярко‑ голубыми, словно таили в себе весеннее небо. Но сейчас они потемнели, будто небо закрыла грозовая туча. Мне стало страшно.

– И что ты думаешь по этому поводу? Что человек, который тебя любит, раскрыл кому‑ то твой секрет? – Голос мой был твердым, но в душе все кипело.

– Полина, я много лет наблюдаю за людьми. И видел, что некоторые из них ведут себя очень странно…

– Что значит странно?

– Для них очень много значит возможность оказаться на страницах газет или на экране телевизора. Иногда ради этого они готовы на все… – Саймон слегка усмехнулся и добавил совсем тихо: – Особенно девушки…

От промокших ног холод пошел по всему телу, меня бил озноб. Я вспомнила, как совсем недавно Саймой рассказал мне историю одной греческой парочки, с которой он познакомился несколько лет назад. Парень с девушкой, красивые, как боги, любили друг друга, вызывая всеобщее восхищение и зависть. Их часто видели у моря: летом они каждый день уплывали на лодке, чтобы уединиться на острове. Они все время проводили вдвоем, и им никто не был нужен. А в один из сентябрьских дней по греческому телевидению показали ток‑ шоу, где девушка поливала грязью своего бывшего возлюбленного. После этой передачи ее затухавшая было карьера модели пошла в гору…

Мы молча шли вдоль кромки воды, и моя рука лежала в его руке. Но мы как никогда были далеки друг от друга. На меня накатывало то отупляющее отчаяние, то, наоборот, страшное возбуждение, и мысли загорались в голове, как вспышки. Я хотела одного: доказать Саймону свою непричастность к слухам. Но все мои доводы и аргументы сводились к беспомощному: «Я же люблю тебя! » И что он ответит мне на это? «Та греческая девушка тоже говорила это своему парню, Полина…»

Я уже не обращала внимания на волны, то и дело заливавшие мои кеды. Слезы стояли в глазах, сердце жгло огнем. А ноги все шагали и шагали по мокрому песку, и казалось, что мои следы в нем все глубже, потому что на плечи давила невыносимая тяжесть. Уже показалась среди листвы резная крыша дома Саймона, мы почти дошли до ворот. И вдруг меня озарило:

– Саймон, я согласна – ты знаешь много плохих историй…

Он повернул ко мне голову, в его темно‑ синих глазах мелькнул интерес – он явно не ожидал этих слов.

– Но я никогда не поверю, что за несколько сотен лет ты ни разу не видел настоящую любовь! И если есть девушки, которые отказываются от своего парня ради славы, то есть и такие, которые откажутся от славы и богатства ради любви! – выпалила я на одном дыхании.

На секунду Морской приостановился и задумался. Прекрасное лицо его посветлело, четко очерченные губы изогнулись в улыбке.

– А знаешь, Полина, ты права. Я ведь и это видел! Я во время войны много нового узнал о людях… – голос его стал мягче.

Саймон достал из кармана джинсов пульт управления воротами и нажал кнопку. Металлические панели бесшумно двинулись вверх.

– Расскажи! – я нетерпеливо потянула его за руку…

– Конечно, только войдем в дом! – ответил он, обнимая меня за плечи.

Мы пошли по выложенной мрамором дорожке.

– Так вот, однажды я встретил…" – начал Саймон, как вдруг раздался какой‑ то негромкий звук, будто большой жук ударился о стекло. Я вздрогнула и посмотрела на Саймона – он прижимал руку к плечу. Когда он отнял ее, я увидела в его пальцах какой‑ то странный предмет, нечто вроде ампулы с длинной иглой на конце.

– Что это? – спросила я. И тут же ощутила удар чуть ниже плеча.

Точно такая же ампула торчала из моей руки. Голова закружилась, ноги сделались ватными. Неожиданно ожили деревья: от их стволов отделились люди в камуфляже. Они шли к нам. Саймон схватил меня за руку и потащил к воротам, но было поздно: металлическая панель уже опустилась. Он обхватил меня, не давая упасть, и что‑ то крикнул приближающимся людям. Последнее, что я помню – это стальные глаза мужчины в шлеме. Язык не слушался меня, но я успела выговорить:

– Он умрет без воды…

После этого мир исчез, и воцарились удивительная тишина и покой. Мне стало очень хорошо…

– Полина! Девочка, что с тобой? – прорвался в мой уют взволнованный женский голос. Я с трудом разлепила веки. В полутьме надо мной маячила чья‑ то непомерно большая голова. Как будто со мной разговаривал марсианин.

– Полина, с тобой все в порядке?

Голос принадлежал нашей физичке Ольге Ивановне. Я пригляделась и поняла, что голова кажется огромной из‑ за старомодного начеса, который учительница делала из своей рыжей шевелюры по особо торжественным датам.

– Да… В порядке… – смогла наконец выговорить я.

– Ну и слава богу, а то я уже испугалась, девочка моя! Думала, перезанималась Романова. Я вас, конечно, нагружаю, но не так, чтобы вы сознание теряли посреди поселка!

Я огляделась и поняла, что сижу на лавочке около " дурки" – нашего дома культуры. Это действительно самый центр Бетты, и те, кто меня сюда доставил, рассчитывали, что меня быстро обнаружат. Значит, они не хотели причинить мне вреда. И тут сердце обожгло острой болью: Саймон! Сколько времени я проспала? Может, его уже нет в живых?

– Я пойду домой, Ольга Ивановна! – сказала я, поднимаясь с лавочки. Было очень трудно двигаться, но кажется, мне удалось скрыть это от физички.

– Иди, Полина, – не очень уверенно разрешила она – Хотя подожди! – я похолодела: только бы она не вздумала потащить меня в медпункт. – Завтра можешь на занятия не приходить! Отдохни, как следует…

Я бесцельно брела по улицам, сжимая в руках мобильный. Саймон был недоступен. На поселок уже опустился вечер – не то чтобы стемнело, но в воздухе разлилась какая‑ то нежная дымка, предвестник сумерек. Постепенно к мыслям возвращалась ясность. Люди, которые захватили Саймона, должны узнать, что он не может долго без воды. Если они сотрудники спецслужб, о которых упоминала журналистка в джинсовом костюме, я должна попробовать связаться с ними. Вот только как?

Я в растерянности стояла напротив маленького кондитерского магазинчика, где в детстве бабушка покупала мне калорийные булочки с изюмом. Рядом со мной замер кудлатый рыжий пес Он умильно смотрел то на витрину, украшенную пластмассовыми муляжами огромных сдобных пирогов, то на меня. " Рыжик совсем от рук отбился без Картошкина. Службу не несет, бегает по городу и попрошайничает…" – вспомнились мне бабушкины слова. Ну конечно! Это же полицейский пес Рыжик, воспитанник сержанта Димы Картошкина. Пока Картошкин работал в Бетте, пес исправно нес службу. Он провожал посетителей до дежурки, облаивал пьяных и не давал никому рвать цветы с клумбы у здания полиции. Но вот уже месяц как Картошкин в Москве. Он уговорил моего папу перевести его к себе. Отец не смог ему отказать, потому что именно Дима помог мне, Саймону и Александре доказать его невиновность, когда майора Романова обвинили во взятке. Алексей Алексеевич, начальник местной полиции, хоть и вздыхал: " Ох, испортите мне в Москве хорошего парня…" – но смирился. А Рыжик до сих пор тоскует и бегает по городу, как неприкаянный.

– Бедняжка… – погладила я его по всклокоченной голове.

Пес чуть вильнул грустно повисшим хвостом и посмотрел мне в глаза. В них читалась тоска.

– Или уже на работу, – сказала я. – Кто же там без тебя в полиции будет пьяных облаивать?

И тут я поняла: единственный человек, который может мне помочь, – это друг отца, начальник полиции Белы Алексей Алексеевич. Я посмотрела на экран мобильного: восемь вечера. Алексей Алексеевич, наверное, еще на службе.

В дежурке сидел незнакомый хмурый полицейский.

– Лисицын на месте, – ответил он на мой вопрос о начальнике, и я бегом кинулась к его кабинету.

– А, Полина, здравствуй! – улыбнулся Алексей Алексеевич.

При этом он окинул меня профессиональным цепким, взглядом. У папы взгляд такой же, от него ничего не скроешь. Считав информацию с моего лица, Алексей Алексеевич помрачнел, скрестил руки на груди и сказал:

– Рассказывай.

– Саймона, ох, то есть Семена… – сбилась я. – в общем, его увезли какие‑ то люди!

Он молча кивнул.

– Они должны знать, что он умрет без воды!

– Мы все умрем без воды, – заметил Алексей Алексеевич.

– Мы пьем воду, а он должен быть в ней. Каждые несколько часов… Иначе умрет!

Господи! Неужели мне придется сейчас объяснять дяде Леше, что Саймон – Морской? Но он, похоже, что‑ то знал. Во всяком случае, не стал задавать вопросов.

– Побудь за дверью, Полина, – попросил он. – Мне нужно позвонить кое‑ кому…

Я вышла в унылый коридор и села на жесткий стул с деревянным сиденьем. Кроме меня здесь никого не было. Тупо глядя на настенные часы, показывавшие, сколько я себя помню, половину девятого, я сжала руки в кулаки. Одна мысль терзала меня: неужели я больше никогда не увижу Саймона?

Дверь кабинета открылась, и вышел дядя Леша. Я вскочила и впилась в него глазами: выглядел Лисицын несколько обескураженно.

– Полина, сядь! – сказал он, присаживаясь на соседний стул.

У меня подогнулись ноги от этих слов.

– Что с ним?!

– С ним? Вероятно, все в порядке. Им не удалось довезти его до места назначения – он сбежал. Это все, что я могу сейчас сказать тебе…

От избытка эмоций я молчала. Только сердце билось так, что, наверное, было слышно даже внизу, в дежурке.

Прощай, Бетта!

Наверное, люди, пытавшиеся похитить Саймона, ввели мне какой‑ то наркотик. Едва я добралась до кровати и присела, как комната закружилась и поплыла. Проснулась я, когда в окошко уже вовсю светило солнце. Несколько минут я лежала неподвижно, в сонном оцепенении пытаясь вспомнить, что же такое произошло накануне.

Саймон! Я подскочила на кровати, как ошпаренная, и стала искать мобильный. Он оказался под подушкой – надо же, вчера в полубесчувственном состоянии я все‑ таки не забыла положить телефон поближе на случай его звонка! Услышав в очередной раз, что " абонент недоступен", я бессильно опустила голову на подушку. Вставать не хотелось. Я не представляла себе, как смогу прожить этот день без любимого.

С кухни до меня донеслись приглушенные, тревожные голоса мамы и бабушки – кажется, они о чем‑ то секретничали. Я снова приподнялась. Неужели они уже знают о вчерашнем происшествии? Как сказал тот журналист? " Ходят слухи, что вы Морской из наших старых легенд…" Я не могла себе представить, что будет, если родители узнают правду о Саймоне. Только не это!

Поднявшись, я осторожно подкралась к двери.

– Нет, Таня, как хочешь, а государственный вуз – это солиднее! – услышала я ворчливый голос бабушки. – Мало того, что девочка решила стать психологом – что это вообще за профессия такая? – так еще и вместо диплома у нее будет филькина грамота!

Я облегченно вздохнула и отошла от двери. Мама и бабушка в сто первый раз обсуждали мое предстоящее поступление в институт. Я же в душе надеялась, что как‑ нибудь все сложится, и мне не придется расставаться с Саймоном, ехать в Москву, сдавать вступительные экзамены. На худой конец я рассчитывала провалить экзамены и вернуться в Бетту…

Одевшись, я вышла на кухню. Разговор сразу прекратился. К счастью, мама и бабушка ничего не знали о вчерашних событиях.

В школу я брела, думая только о том, как мне прожить день или два, пока Саймон не даст знать о себе. Это казалось почти невыполнимой задачей. Я сходила с ума от тоски по нему.

Зайдя в класс, я посмотрела на последнюю парту у окна. Здесь уже несколько месяцев вместе с Катей Комаровой сидела Надя. Катя сосредоточенно читала учебник, место рядом с ней было свободно. Даже когда прозвенел звонок на урок, я еще некоторое время ждала, что услышу скрип двери и хриплый голос Нади: " Анна Георгиевна, я проспала! Можно войти? " Но она так и не пришла.

На перемене я хотела еще раз прочитать параграф по физике, но обнаружила, что буквы расплываются перед глазами. И поняла, что вот‑ вот расплачусь. Я быстро вышла из класса и с деловым видом пошла по коридору, будто имела какое‑ то срочное дело. Только бы никто не остановил меня и не заговорил со мной! Тогда точно разревусь! Я дошла до кабинета завуча старших классов, прочитала табличку " Семенова О. Е. ", постояла перед ней, немного успокоилась, а затем вернулась в класс. Здесь меня ждал сюрприз – на моей парте лежала большая черная сумка.

– Надя! – обрадовалась я. Когда прозвенел звонок, подруга вошла в класс и как ни в чем не бывало села рядом. Я легонько толкнула ее локтем и тут же почувствовала ответный легкий толчок.

Я честно пыталась сосредоточиться на уроках. На литературе мне это даже как будто удалось. Наша бабулька Софья Матвеевна давала свою самую нелюбимую тему: " Лолита" Набокова.

Для нее это было сущей пыткой. Софья Матвеевна честно пыталась объяснить разницу между порнографией и искусством, не выходя за рамки приличий, которые ей преподавали, наверное, еще в институте благородных девиц. По классу то и дело пробегали короткие смешки, когда наша бабуля сбивалась, краснела и стыдливо произносила: " Ну вы, дети, понимаете, конечно, о чем я говорю! " или " К порнографии приравнивается упоминание сами знаете каких органов, дети! " Я внимательно следила за рассказом литераторши. Но к концу урока обнаружила, что думаю о Саймоне…

– Полина' – я ощутила легкий толчок в бок и… очнулась. На меня недоуменно смотрела Надя. – Ты спишь, что ли? – возмутилась подруга. – С открытыми глазами? А меня научишь?

Оказывается, урок литературы закончился. Мы с Надей остались в классе вдвоем. Я со вздохом принялась собирать учебники. Надя, похоже, никуда не торопилась. Она достала пилочку и принялась подравнивать и без того безупречные ногти.

– Что, лоханулись вчера журналисты‑ то? – спросила вдруг она. Я замерла. – Надо ж такое придумать! Что твой спасатель – Морской! Они и мне звонили, я им сказала: " Где вы эту чушь услышали? " А они, между прочим, интервью хотели у меня взять! Но я с шоу‑ бизом завязала, интервью не даю!

Надя удовлетворенно осмотрела свои ногти и убрала пилочку в косметичку.

– Так они тебе вчера звонили? – тупо переспросила я.

– Говорю же – звонили! Над ними вся Бетта смеется! Тоже мне нашли сенсацию! Лучше бы рассказали, как на нашем рынке людей пирожками с собачатиной кормят!

Мы пошли к выходу.

– Что сегодня делаешь? Опять со своим? – с деланым равнодушием поинтересовалась Надя.

– Уроки учить буду… – вяло отозвалась я, действительно надеясь убить день за зубрежкой.

– А‑ а‑ а… Ну давай тогда! До завтра! – бросила Надя разочарованно.

Впервые за последнее время я радовалась тому, что уроков задали много. Это хоть как‑ то отвлекло меня от мыслей о Саймоне. Но к девяти часам я сделала все, что задали на текущую неделю. Больше нечем было отгородиться от мыслей, которые атаковали меня весь день. Саймон не позвонил и не дал о себе знать.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒