Мирза Ибрагимов 23 страница

" Вот люди! ‑ рассердился Ширзад и быстрыми шагами направился к реке. Бросить в разгар работы машину! С косилкой мы бы за два‑ три дня управились".

Высокий чертополох упрямо цеплялся за колени, будто удерживал: не торопись, браток. Между покосом и рекой, на широкой луговине паслись овцы: хозяйским взглядом Ширзад окинул раздобревших на приволье маток, баранов с отвисшими курдюками. Бородатый чабан поздоровался с партийным секретарем.

‑ Да умножится богатство! ‑ пожелал Ширзад. ‑ Как новый заведующий? Нравится?

Чабан снял папаху, почесал затылок, повел из стороны в сторону свалявшейся бородою.

‑ Пусть об этом думают начальники...

В словах чабана Ширзад уловил скрытый упрек и почувствовал себя виноватым, что вовремя не заступился за Керема...

‑ Ты машиниста здесь не видел?

‑ Наджафа‑ то? Да вон он с ведром, ‑ ответил чабан, взмахнул длинным кнутом и отошел.

По извилистой тропинке, проложенной по обрывистому берегу Куры, поднимался с ведром в руке Наджаф. Шел он медленно, часто ставил ведро на землю, отдувался, вытирал вспотевшее лицо.

‑ Эй, пошевеливайся! ‑ гаркнул Ширзад. ‑ Если еще тебя придется подгонять, дело вовсе станет.

Наджаф опять поставил ведро, вздохнул, мясистые щеки его были совсем багровыми.

‑ Неужели вы, черти, не можете добиться, чтобы машины не ломались? напустился на него Ширзад. ‑ Каждая минута на вес золота. Ты ж вожак комсомолецев, на тебя вся молодежь равняется.

Только Гызетар удавалось вывести Наджафа из равновесия, да и то не всегда. Слова бригадира не произвели на него никакого впечатления.

‑ Там, где я, все в полном порядке, ‑ безмятежно улыбнулся. Наджаф. Майю видел? Вон она, у силосной башни.

Не дослушав друга, Ширзад торопливо повернул к возвышавшейся на пригорке башне, а Наджаф поднял ведро и побрел наверх. " Чего тут сердиться, ‑ думал он, ‑ день долгий, солнце еще в зените, трактор работает как часы, нормы перевыполним. Гызетар обещала вечером приготовить чихиртму ‑ словом, жизнь прекрасна... "

А Ширзад уже приблизился к недавно достроенной башне, где сновали взад‑ вперед женщины, подносившие на носилках и в корзинах грубую болотную траву, осоку, чертополох, бурьян. Издалека он заметил Майю, помахал ей рукою.

Майя, бледная, вялая, робко улыбнулась, подошла.

‑ Вы звонили по телефону дедушке Кара Керемоглу? Что случилось?

‑ А то, что вам надо бы помнить: вы пока на учете в нашей комсомольской организации, ‑ с наигранной бодростью сказал Ширзад. ‑ И хотя Наджаф лентяй, но рано или поздно он до вас доберется.

Видно было, что Майе не до шуток, она улыбалась через силу, и Ширзад без всяких околичностей передал ей просьбу, свекрови.

Майя задумалась, тоскливо глядя куда‑ то в степь, потом решительно тряхнула кудрями.

‑ Я пойду к ней на участок, там и поговорим. Вы туда не собираетесь?

‑ Да, и я в ту же сторону, ‑ соврал Ширзад, догадавшись, что при нем Майе легче повстречаться со свекровью.

Они прошли мимо силосорезки, миновали участок хлопчатника и вышли к проселочной дороге. Здесь пахло пылью, мазутом, овечьим пометом... Вдалеке показалась грузовая машина, в кузове стояла женщина в широкополой соломенной шляпе. Слежавшаяся пыль под колесами взлетала клубами, оседала в канавах и придорожном кустарнике. Ширзад и Майя метнулись было в сторону, но машина внезапно остановилась. Гызетар, сдвинув на затылок шляпу, звонко крикнула:

‑ Садитесь, садитесь!...

Она протянула Майе руку, а Ширзад тем временем ловко впрыгнул в кузов, сел на баллоны с химикатами.

‑ Ой, сестрица Майя, ‑ непринужденно зачастила Гызетар, будто они расстались час назад, ‑ и тяжко ж мне приходится!... Назначили, как ни упиралась, бригадиром вместо Немого Гусейна. И этот кровопийца тоже руку приложил к назначению, ‑ она показала на улыбавшегося Ширзада. ‑ Участки у Гусейна вспахали поздно, сеяли кое‑ как, всходы прореженные. Прямо измучилась: то подкормка, то культивация, то опрыскивание, то полив...

‑ Зато жить весело, ‑ успокоил ее Ширзад.

‑ Ив самом деле, сестрица, ведь все наладится, ‑ с нахлынувшим чувством симпатии обняла ее Майя. ‑ Нет такой работы, которая бы не спорилась в твоих ловких ручках.

‑ Ручки! ‑ фыркнула польщенная Гызетар. ‑ Это же ручищи, лапищи! ‑ И показала свои загрубевшие, в мозолях и ссадинах, коричневые от загара, сильные руки. Ширзад подумал, что у Першан тоже такие же руки, и, право же, они ему милее пухленьких, с кровавыми от маникюра ноготками лапок городских бездельниц.

Машина нещадно тряслась на ухабах, и Гызетар поддерживала Майю, прижав ее к своему горячему боку. Вдруг она толкнула Майю в объятия Ширзада и изо всех сил заколотила кулаками по крыше шоферской кабины.

‑ Что такое? ‑ Ширзад ничего не понял,

‑ Не видишь разве, как побледнела? Плохо ей, плохо! ‑ кричала Гызетар и так с размаху стукнула по кабинке, что машина разом остановилась как вкопанная и перепуганный шофер выскочил из кабинки.

Через минуту из кабины с царственным видом вылезла тетушка Телли. Достаточно было ей бросить беглый взгляд, чтобы понять, что произошло с Майей,

‑ Голова закружилась, ‑ объяснила Гызетар.

‑ Твоему дружку Гарашу глаза бы выколоть! ‑ обратилась Телли к Ширзаду. ‑ Коли не ошибаюсь, председательский сынок еще числится в комсомоле?

‑ Да, тетушка, вы не ошибаетесь! ‑ глухо ответил Ширзад и со злостью подумал о Гараше.

Майе помогли сойти с машины, положили на траву. Глаза у нее были закрыты, спекшиеся губы плотно стиснуты. У шофера нашлась бутылка с холодной водой. Гызетар намочила платок, положила ей на лоб. Через минуту Майя открыла глаза, пошевелилась.

‑ Лежи, лежи! ‑ грубо прикрикнула Гызетар.

‑ Нет, все прошло. ‑ Майя приподнялась. ‑ Мне теперь хорошо.

‑ Ну, положим, хорошего мало, ‑ заворчала тетущка Телли, продолжая метать на Ширзада испепеляющие взгляды. ‑ Садись в кабину и вели шоферу отвезти тебя прямо в " Красное знамя". Баллоны мы здесь сгрузим, на руках донесем.

Так и сделали, повели под руки Майю к машине. Тетушка Телли, свирепо вытаращив глаза, велела шоферу объезжать каждую выбоинку на дороге, чтобы не растрясти бедняжку, а если он этого распоряжения не выполнит, то будет плохо не только ему, но и его матери, и отцу, и сестрам, и братьям.

Шофер при каждом слове Телли согласно кивал, возражать остерегался.

‑ Отдохни как следует, а то ты совсем извелась, ‑ умоляла Гызетар.

‑ В воскресенье мы придем к тебе в гости, ‑ сказала тетушка напоследок Майе. ‑ Передай, пожалуйста, поклон сестрице Зейнаб и дядюшке Кара Керемоглу,

Машина тронулась.

У Ширзада от жажды пересохли губы и горло. Распрощавшись с Гызетар и Телли, он пошел к полевому стану.

Там, за сколоченным из досок столом, сидел Салман и наслаждался чаем. Ширзад подсел, взял термос, налил себе чаю. Они долго молчали, наконец Салман не выдержал, спросил:

‑ Ну, какие новости?

Секретарь ответил на вопрос вопросом:

‑ Твоя сестра скоро уедет? Отпуск‑ то как будто давно уж кончился.

‑ А какое тебе дело до моей сестры? ‑ Салман нахохлился, как драчливый петушок,

‑ А такое, что Назназ медицинская сестра и числится в штате больницы. Пусть она отсюда выметается или вступает в колхоз и завтра же выходит на прополку хлопчатника. Нечего ей тут крутиться! Перевязала кому‑ то палец и весь день стонет от утомления. Шестимесячных отпусков не бывает ‑ во всяком случае, я о таких не слышал,

Салман смекнул, что Ширзад неспроста затеял этот разговор,

‑ Сестра и без твоего напоминания собралась работать в поле. Мне на неделе нездоровилось, вот и попросил посидеть дома, за мной поухаживать. Пожалуйста, успокойся... И запомни, ‑ с угрозой сказал Салман, ‑ я, как говорится, в твою сторону молиться все равно не буду.

Побледнев, Ширзад вскочил, толкнул шаткий стол.

‑ Но и ты, за‑ мес‑ ти‑ тель, помни, что пора обуздать сестру, да и подумать о своей совести!

Больше не было сказано ни слова, но обоим стало ясно: пора недомолвок миновала, началась открытая схватка.

На следующее утро к Ширзаду зашел Наджаф, поднял его с постели. Было еще очень рано, в низинах клубился туман. Ширзад с любопытством посмотрел на друга: чего это его принесло ни свет ни заря? Оказалось, что вчера комсомольцы решили проложить по деревенским улицам тротуары: каждый вечер, вернувшись с поля, работать часа по два.

" Трудитесь, в добрый час! Можно было и не спешить с этой новостью, подумал Ширзад. ‑ Тут не знаешь, как распутать узел с Майей и Гарашом, как Назназ выдворить из колхоза... "

Но Наджаф с таким увлечением говорил о тротуарах, что Ширзаду стало стыдно, и он горячо поддержал товарища:

‑ Привыкли утопать по уши в грязи. В городе другие люди, что ли? Им нужен асфальт, а нам не нужен?

Когда деревья сажали, многие пророчили: " Высохнут... " А ничего, не высохли, так и облиты зеленью, года через три неба не увидим, ‑ сплошная тень, прохлада, чистый воздух...

‑ Значит, ты согласен? ‑ обрадовался Наджаф.

‑ Еще бы не согласен!

‑ Гошатхан с тобой хотел встретиться, он у нас в селе ночевал. К добру ли он так зачастил?

Ширзад не разделял подозрений друга.

‑ Экзамены на носу, учебный год кончается. Не вижу ничего удивительного в его приезде.

После завтрака Наджаф отправился в поле, а Ширзад пошел в школу, решив, что Гошатхан ночевал у директора.

Одноэтажное светлое здание школы с широкими окнами и выкрашенными голубой краской дверями выглядело нарядным. Ширзад, любуясь, подумал, что если Рустам возьмется, то уж сделает по‑ настоящему. Такой благоустроенной школой любой город может гордиться. А невдалеке, где на ровной площадке возвышаются груды обтесанных камней, строится колхозный Дом культуры. Рустам решил назло Кара Керемоглу, а заодно и председателям всех муганских колхозов воздвигнуть дивное здание. В Баку он пробился к министрам и с таким увлечением расписал им красоты будущего Дома культуры, что без затруднений получил все материалы; вагон за вагоном теперь гнали колхозу цемент, шифер, трубы для центрального отопления и водопровода.

Задумавшись, Ширзад не заметил, как подошел Гошатхан.

‑ Разрешите пожать вам руку, товарищ секретарь.

‑ Разве вы не в школе ночевали? ‑ удивился Ширзад.

‑ У меня и в деревне много друзей, например, тетушка Телли... Гошатхан улыбнулся.

Ширзад насторожился: " Значит, наслушался рассказов о нашем председателе. Тетушка привыкла резать правду‑ матку. И правильно делает! Если гниль беречь, так смрад по всему миру пойдет! Добрая хозяйка залежавшуюся шубу вытрясет, на солнце просушит, проветрит, палкой пыль выбьет, чтобы моль не завелась! "

‑ Что так рано поднялись? ‑ спросил он.

‑ Всегда на рассвете встаю, ‑ объяснил Гошатхан. ‑ Всю жизнь был деревенским учителем и научился у крестьян мудрому правилу: с сумерками ложиться, с зарею вставать. А тут еще разные мысли одолевают.

Ширзад осторожно заметил:

‑ Вас тревожат наши колхозные дела?

‑ А ты разве всем доволен? Что‑ то не похоже. ‑ По тонким губам Гошатхана скользнула хитрая улыбка. ‑ Я хотел с тобой кое о чем потолковать, ‑ продолжал он серьезно. ‑ Помогают тебе учителя? Ну, не тебе лично, а партийной организации, комсомолу?

Ширзад всего ожидал: упреков, что на участке Немого Гусейна посевы хлопчатника прорежены, напоминаний, что с культивацией надо спешить, но только не разговора о школе.

‑ Учителя у нас неплохие, ‑ медленно начал он, ‑ народ их уважает. Но живут как‑ то в стороне. Молодые учительницы‑ комсомолки аккуратно бывают на собраниях, членские взносы платят, а больше, пожалуй, ничем не занимаются. Директор относится ко всему с прохладцей: он беспартийный, как я на него повлияю?

‑ Ну, это дело простое... Пошли в школу, ‑ предложил Гошатхан.

До уроков оставалось еще добрых полчаса: в школе было пусто, лишь в огороде двое перемазанных землею мальчишек возились около кустов помидоров. Директор, хмурый, озабоченный, подняв воротник помятого пиджака, молча расхаживал по двору. Он холодно поздоровался с Гошатханом и Ширзадом: было заметно, что он не ждал от этой встречи ничего хорошего.

‑ Чем занимаетесь? ‑ спросил Гошатхан.

‑ Цветы сажаю, ‑ с затаенной иронией ответил директор.

Мальчики переглянулись.

Гошатхан пожал плечами и вдруг бесцеремонно отогнул директору воротник пиджака, ногтем сбил соринку.

‑ Не мороз ведь!... И это ты меня решил разыграть? Думаешь, спутаю помидоры с хризантемами? Стыдно! Пошли в класс.

Нарядная с виду школа оказалась внутри запущенной, грязной. По углам коридоров скопились кучки мусора, на стенах висели запыленные картины и плакаты. Директор зевал, ежился, будто от сквозняка, отвечал Гошатхану с неохотой. Стенная газета? Как же, выходит аккуратно, но старый номер вчера сняли, а свежий еще не готов: ни одной заметки нет... В директорском кабинете из продранного дивана торчали стружки, подоконники были завалены подшивками газет, журналами, кипами тетрадей. На потолке темнело извилистое пятно, словно кровоподтек.

‑ Крыша прохудилась, ‑ невозмутимо сказал директор. ‑ Две недели назад я отправил председателю колкоза официальное заявление... Пока кровельщиков не прислали.

‑ А вы бы старшеклассников‑ комсомольцев собрали, да с ними и починили, ‑ нараспев, с издевательской вежливостью, посоветовал Гошатхан,

‑ Приму ваши указания к сведению и исполнению, ‑ директор почтительно наклонил голову.

‑ Может, товарищ Ширзад школе достанет шиферу? ‑ таким же ехидным тоном спросил Гошатхан.

Ширзад смутился.

Когда разговор зашел об отметках и посещаемости, директор оживился, цифры посыпались, как горох из дырявого мешка, но Гошатхан слушал рассеянно.

‑ Значит, все дети школьного возраста учатся?

‑ Разумеется! На сто процентов. Согласно вашему предписанию! ‑ бодро воскликнул директор.

‑ А дети чабанов?

Директор осекся, пришлось сознаться, что весною действительно дети чабанов перестали посещать занятия,

‑ Зимой тоже не посещали, ‑ вздохнул Гошатхан.

Двери распахнулись, взвизгнув ржавыми петлями, вошли две молоденькие учительницы и старик преподаватель с тщательно расчесанной белоснежной бородою, поздоровались.

‑ Вы, наверно, слышали о Гасанбеке Зардаби? ‑ спросил Гошатхан.

‑ Это из " Пахаря"? ‑ наморщив лоб, с усилием припомнил директор.

‑ Он самый! Еще восемьдесят лет назад Гасанбек Зардаби говорил, что народный учитель должен факелом пылать, освещать путь крестьянам к новой жизни... Так ведь это еще в прошлом столетии говорено было. С советского учителя нужно больше спросить. Он должен быть образцом, примером, вожаком народа! ‑ Гошатхан говорил не повышая голоса, и, пожалуй, одному Ширзаду было заметно, как трудно ему сдерживать возмущение. ‑ Без огонька работаете, товарищи, лениво, равнодушно...

‑ Прошу не обобщать, ‑ внезапно рассердился директор и побагровел. Единичные факты еще не дают вам права бросать такие обвинения всему коллективу преподавателей.

‑ Извините, ради бога, извините! ‑ Гошатхан широко развел руками. Просто я хотел напомнить, что равнодушие ‑ страшная беда. Равнодушный, ленивый учитель подобен несчастному дервишу, о котором пра вильно сказал поэт: " Подадут милостыню ‑ доволен, не обругают ‑ и этому рад".

Старик учитель давно уже порывался вступить в беседу, но, воспитанный в правилах старинных приличий, не мог перебить Гошатхана,

‑ Товарищ Гошатхан, ты прав, ‑ сказал он наконец, ‑ у рыбы холодная кровь, а у равнодушного в жилах не кровь, а сыворотка... Но заметь, что не только мы виноваты в отрыве от кипучей жизни колхоза, но и этот молодой человек, мой ученик. Между прочим. ‑ И старик указал на Ширзада, ‑ Ни разу он у нас не был, и думаю, что не ошибусь, если скажу, что и сегодня вы его сюда затащили насильно. Вот почему мы застряли в четырех стенах школьного здания и заросли паутиной.

Молоденькие учительницы, круглолицые, с ярким румянцем на щеках, с наивными глазками, при каждом слове старика одобрительно кивали.

‑ А директора вы напрасно ругаете, ‑ продолжал старый учитель. Горожанин, недавно из института, деревенской жизни не знает, чувствует себя чужаком. Я об этом имею право открыто говорить потому, что ругаюсь с ним если не каждый день, то через день. Сбежал же от нас преподаватель русского и немецкого языков: не выдержал, год скитался по чужим углам, тосковал, друзей не нажил... А кто виноват? С Рустама ответственность не снимаю, но ведь и этот, ‑ старик снова показал на Ширзада, ‑ мог бы догадаться, пригласить молодого учителя в свою компанию.

Ширзад не знал, куда деваться от стыда.

В дверь робко постучали, и в кабинет вошла тетушка Телли, таща за собой заплаканную Гарагез. Поставив перед директором кувшин с перевязанным тряпочкой горлышком, тетушка с воинственным видом сказала:

‑ Недуги твои пусть падут на меня, но пошли эту девчонку в какой‑ нибудь класс, а если хромать по арифметике станет, не обращай пока внимания. Смышленая, все схватывает на лету.

Гошатхан улыбнулся, и Ширзад понял, что утром в доме тетушки Телли был обстоятельный разговор.

В коридоре прозвенел звонок, учительницы и старик ушли в классы.

‑ Эх, тетушка, тетушка! ‑ с притворным огорчением сказал Гошатхан, когда дверь за учителями закрылась. ‑ Звеньевая, активистка, а директору подарок принесла. Да разве так полагается? Сплетни пойдут, ему же, бедняге, неприятности.

‑ Бабушка, я ж говорила: не возьмет, ‑ пискнула Гарагез, пряча лицо в сборках необъятной юбки тетушки Телли.

Директор был в полной растерянности.

‑ Как это не возьмет? Пусть только посмеет! ‑ Тетушка рассвирепела, даже рукава засучила. ‑ Да что он, моим подарком побрезгает?! А сплетен, дружок, ‑ повернулась она к Гошатхану, ‑ все равно не убавится, уж это ты попомни.

Тот захохотал.

‑ Придется взять, ‑ посоветовал он директору. ‑ Придется и эту черноглазую красотку тоже взять, если не в шестой, то в пятый класс обязательно.

Вздохнув, будто гора с плеч свалилась, директор сказал девочке:

‑ Беги в класс, я тоже сейчас приду.

Гарагез взвизгнула от радости, подпрыгнула и побежала; в дверях только мелькнул подол ярко‑ синего платья.

‑ Ну, в добрый час, ‑ напутствовал ее Гошатхан. ‑ Мне тоже пора.

Тетушка Телли поманила в коридор Ширзада, шепнула:

‑ На участок пойду. Пусть недуги твои падут на меня, каковы распоряжения?

‑ Разве сама не знаешь? На культивацию нажимай.

А в кабинете Гошатхан говорил директору, что надо вечерком посоветоваться, пригласить и Ширзада и Наджафа, всех учителей. Ведь от этой сонной одури и рехнуться впору... Директор краснел, рассыпался в уверениях, что учтет все указания, а Гошатхан ясно видел, что без постоянной помощи Ширзада тут дело не пойдет.

Выйдя на улицу, он спросил Ширзада, нельзя ли на днях созвать партийное собрание. Секретарь сказал, что завтра вечером хотели собраться, но Рустам попросил перенести на субботу.

‑ Узнаю Рустама, ‑ лукаво улыбнулся Гошатхан. ‑ Конечно, через три дня положение в бригадах резко улучшится, вот он и предстанет перед коммунистами в наилучшем виде... Ну, можно и в субботу, дело не убежит, подумав, согласился он, ‑ вечером зайдем с тобой к учителям. Надо их расшевелить, тебе же помощниками станут. И Наджафа позови.

Среди каменщиков, клавших фундамент Дома культуры, показалась могучая фигура Рустама. И вот уж загремел колоколом его зычный бас, ‑ кому‑ то крепко досталось... Заметив Гошатхана и секретаря, Рустам крикнул, не двигаясь с места:

‑ Завобразованием прямо‑ таки влюбился в наш колхоз. И чего тебя сюда демоны носят? Кажется, хлопчатник в порядке, зерновые пошли в трубку, бахчи цветут... Какой ярлык собрался приклеить?

‑ Не остри, не остри, сам невзначай уколешься, ‑ спокойно ответил Гошатхан, подходя к председателю.

‑ Я тебя спрашиваю, ‑ раздельно спросил Рустам с высоты своего роста разглядывая маленького Гошатхана, ‑ какой ярлык припас?

‑ Ты бы про наследство Немого Гусейна не забывал. Посевы‑ то там прореженные, ‑ напомнил Гошатхан.

‑ Всю ночь напролет не спал, тетушку Телли расспрашивал? К каким‑ то злосчастным десяти гектарам привязался? Вот пусть она сама теперь и подкармливает. ‑ Рустам‑ киши просунул пальцы обеих рук под широкий пояс, туго охватывавший его живот. Он был доволен, что унизил Гошахтана при каменщиках, не замечая в пылу раздражения, что на Гошатхана они смотрят с уважением и сочувствием.

Вдруг председатель увидел идущего по переулку с безнадежно‑ унылым видом Керема и надулся, как индюк.

‑ Эй, почему слоняешься без дела?

Керем с той отвагой, которая появляется у смертельно оскорбленного человека, резко сказал:

‑ Не паясничай, товарищ Рустамов, не смеши людей. Я прирожденный овцевод, моя жизнь ‑ на ферме. За должностями не гнался, могу простым чабаном служить...

Рустам снял папаху и показал пальцем на свой затылок.

‑ Вот когда без зеркала увидишь у себя это место, тогда и вернешься на ферму. А пока поработай кетменем!

‑ Я тебя прошу: не паясничай.

Неизвестно откуда вынырнувшие Салман и Ярмамед напустились на Керема:

‑ Работай, если дядюшка Рустам послал. Слушайся во всем нашего отца, нашего аксакала.

‑ Он‑ то аксакал, не спорю, а вот вы кто? Овечьи хвосты, загаженные пометом... Никуда не пойду! ‑ с отчаянием выкрикнул Керем. ‑ Или правды добьюсь, или помру. Товарищ Гошатхан, братец Ширзад, что ж вы смотрите на такое беззаконие? Человек я, по‑ вашему, или скотина?

Рустам пренебрежительно крякнул: " Э‑ е‑ ех! " ‑ и строго взглянул на Ярмамеда. Тот понял, засеменил к коновязям, где томилась серая кобыла.

Ширзад до последней минуты надеялся, что Рустам выполнит просьбу чабана, ‑ ведь дело ясное, совершенно бессмысленно ссориться, но, увидев, что Рустам вскочил в седло, он шагнул вперед.

‑ Есть же правление колхоза, на нем и надо разобрать жалобу Керема. Коллегиальность в работе еще никто не отменил. Почему же ты на ходу решаешь такие вопросы? ‑ с непривычной строгостью спросил юноша.

На миг председатель растерялся, но тотчас же отрезал:

‑ Некогда мне в такую горячую пору заседать!... Если по каждой жалобе устраивать заседание, так лучше сразу моллу нанять, чтоб пропел заупокойную урожаю.

И тронул коня, но Ширзад схватил поводья.

‑ Это твой окончательный ответ?

‑ Не видать ему фермы, как своих ушей без зеркала. Отпусти поводья! приказал Рустам.

‑ Гляди, как бы потом не пожалел, ‑ медленно произнес Ширзад.

Рустам старался не спорить с секретарем на людях, но сейчас, поддавшись гневу, не выдержал и подмигнул Ярмамеду:

‑ До чего дошло... Вчерашние молокососы грозят, ‑ И, нахлобучив папаху, помчался в степь.

В степи, глядя на густо‑ зеленые поля, прикидывая, сколько соберет осенью хлопка и намолотит зерна, он успокоился.

На меже трава была высокая, сочная. Рустам бросил поводья, привстал на стременах и внимательно осмотрел простиравшийся перед ним большой участок хлопчатника: земля здесь была аккуратно разрыхлена, очищена от сорняков. Неподалеку, побросав в борозды кетмени, о чем‑ то спорили колхозницы. Председатель поморщился: " Завели бабью болтовню, всей деревне косточки перемоют! " Но, заметив среди женщин Сакину, устыдился.

" Там, где жена, все в порядке", ‑ сказал себе Рустам и повернул коня к дороге.

Если бы он обернулся в эту минуту, то увидел бы, что женщины машут ему руками, платками, услышал бы, как кричит Сакина:

‑ Рустам, скачи сюда! Беда стряслась!

Но Рустам был уже далеко. Тетушка Телли подтрунила над Сакиной:

‑ Твой‑ то на коне прямо богатырь. Раскормила. Как бы с жиру не взбесился! Гляди, еще к молоденькой уйдет!

Женщины засмеялись, а Сакина промолчала. Ей всегда были не по сердцу такие разговоры, а в душевном расстройстве и подавно. Присев на корточки, она рассматривала пышный, с тяжелыми крупными бутонами куст хлопчатника.

‑ Какой красавец, а поглядишь ‑ сердце разрывается! ‑ жаловалась она, соскабливая черные пятнышки на листе ‑ следы прожорливого клещика. Перевернув листок, Сакина смела ладонью густую паутину. ‑ Упусти день‑ два, так и сожрет все кусты.

‑ Сакина‑ хала! ‑ плачущим голосом крикнула круглолицая девушка. Здесь это чудовище совсем погубило побеги...

Сакина поспешила к ней и увидела, что широкие листья кое‑ где уже покрылись, будто волдырями, багровыми ожогами; от малейшего прикосновения листья опадали, оголяя кусты.

Сердце Сакины сжалось от боли; она пошла по борозде, тщательно осматривая кусты. В эту минуту она чувствовала себя опытным врачом, привыкшим не доверять бодрому виду больного. Первые дни паутинные клещики прячутся в потемках на нижней, затененной стороне листьев, и, если вовремя их не уничтожить, погибнет весь участок.

Через полчаса Сакина и тетушка Телли выяснили, что зараза захватила около пяти гектаров. Медлить было невозможно: послали расторопную девушку в полевой стан, чтобы она по телефону предупредила Ширзада об опасности.

Бригадир немедленно привез на грузовике баллоны с известково‑ серным раствором, горячо поблагодарил Сакину.

‑ Опоздали бы дней на пять ‑ потеряли бы весь урожай.

Опрыскивать нужно было корни и самые нижние листья. Как ни трудно было высокому Ширзаду ползать чуть ли не на четвереньках, но он взвалил на спину баллон и не ушел с поля, пока не закончили обработку участка.

Стемнело, когда Ширзад сбросил пустой баллон в борозду, выпрямился, чувствуя, как гудит и ноет все тело. Но ведь девушки и женщины, особенно Сакина и тетушка Телли, с ног валились от усталости, однако не ушли, не пожаловались, а у каждой еще дома уйма дел.

Ширзад заранее предупредил шофера, и грузовик дожидался на дороге. Довезя женщин до деревни, он сердечно поблагодарил их.

Першан еще не возвращалась с поля. Когда Сакина вошла в дом, она по недовольному виду Рустама сразу поняла: голоден, вот‑ вот взорвется. Но, увидев землисто‑ серое лицо жены, провалившиеся глаза, жгутами набухшие жилы на руках, Рустам испугался.

‑ Сакина‑ ханум, да где ж ты была? ‑ дрогнувшим голосом спросил он.

Узнав о нашествии паутинного клещика, Рустам хотел, не дослушав, бежать в правление подымать весь народ. Жена успокоила: Ширзад уже сказал бригадирам, на всех плантациях проводят опрыскивание, завтра с рассвета опять примутся травить.

‑ Ну, спасибо, женушка, ‑ сказал председатель, ‑ И Ширзад молодец ‑ не растерялся.

‑ Ты ведь проголодался, отец?

‑ Ничего, ничего, сейчас кюфты вместе похлебаем. Помнишь, как говорили отцы: " Хороша дыня свежая, а кюфта разварная".

Ширзаду с его мягкой, мечтательной натурой стоило больших усилий идти напролом, по всякому поводу вступать в борьбу с председателем.

Он долго раздумывал над поведением Рустама и решил, что больше медлить нельзя. Зазнавшийся председатель доведет любого инициативного человека до полного равнодушия к делу. Ничто не двинется с места, если народ не станет вкладывать душу в работу. В конце концов " Новая жизнь" окажется в числе самых отстающих колхозов на Мугани.

Ради народа Ширзад обязан ожесточить свое сердце, стать непримиримым. Иного выхода для коммуниста, секретаря партбюро, не было.

Ширзад решил поехать в райком партии, попросить помощи и совета. " Так прямо и скажу, ‑ думал он. ‑ В одиночку обуздать председателя бессилен".

В райкоме мужественный игит так волновался, рассказывая Аслану о строптивом Рустаме, что секретарь с улыбкой подал ему стакан воды,

‑ Успокойся, пожалуйста...

‑ Вы не подумайте, что я жалуюсь, ‑ сбивчиво говорил Ширзад, держа в кулаке стакан и недоумевая, зачем ему нужно пить минеральную воду, ‑ То есть, конечно, я жалуюсь, но ведь любому терпению приходит конец, поймите...

‑ А я вас понимаю, ‑ кивнул Аслан,

‑ Рустам‑ киши будто ослеп, Если мне не верите, так спросите товарища Гошатхана, он видел собственными глазами...

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒