Мирза Ибрагимов 20 страница

Понять‑ то, наверно, все поняли, но охотников говорить все‑ таки не находилось, и тетушка наконец вызвала на трибуну Наджафа, строго велела комсомольскому секретарю выступить первым.

А тот, конечно, не растерялся, смело вышел, ‑ сразу заметно, что ему Ширзад накануне все уши прожужжал, нашептывая, подбивая на грошовую демагогию.

Рустам‑ киши сперва хотел, чтобы после доклада выступил с толковой речью Салман, но потом подумал, что благоразумнее выпустить верного оруженосца в разгаре прений, чтобы тот фактами, фактами, фактами разгромил наголову критиканов и смутьянов.

С трудом Рустам‑ киши старался уловить, о чем же распинался на трибуне Наджаф. Вот он сказал: " Не пойму я нашего председателя, видит бог, не пойму!... " ‑ и проворно, шариком, скатился со сцены.

Его сменил бригадир Махмуд, опытный честный труженик, стоявший все годы как‑ то в стороне от Рустама‑ киши, даже неделями порою не заглядывавший в правление. Он внятно, неторопливо рассказал о положении в бригаде, поддержал призыв Рустама к всемерной бережливости.

" Конечно, товарищи, у председателя есть свои недостатки, не отрицаю, сказал бригадир, ‑ и ошибки были. Были, но ведь он неустанно заботится об артельных интересах и о доходе колхозников не забывает, а за все это нашего Рустама надо ценить!... "

Не успел Махмуд рта закрыть, как птицей на трибуну взлетела Гызетар и обрушилась на почтенного пожилого мужчину с упреками:

" В прошлом году почти весь доход отдали на трудодни, а неделимый фонд оголили! А теперь вот со строительством нового Дома культуры залезли в долги, разве это в интересах колхозников? Нет и нет!... "

Уверенным тоном Гызетар сообщила собравшимся, что дядюшку Рустама она уважает с малых лет, но уважение уважением, а работа работой.

" На минуту представьте, товарищи, что Рустам‑ киши посадил нас всех в лодку, а сам взялся грести и гребет такими рывками, что лодка вот‑ вот опрокинется. Так неужели мы не скажем ему: " Дядюшка, полегше, поаккуратнее, тонуть в Куре никому неохота!... " ‑ под дружный смех воскликнула Гызетар.

" Господи, ведь надо ж додуматься до такой чепухи! Вот уж бабий ум, еще хуже, чем куриный... Сравнила колхоз с какой‑ то утлой лодчонкой, а председателя ‑ с гребцом. Не нахожу в этом ничего мудрого".

И все‑ таки подогретые Наджафом и Ширзадом парни пришли в восторг, хлопали в ладоши, кричали, буйствовали:

" Правильно‑ о‑ о!... Молодец, ханум!... "

Такой же горячий отклик в зале нашло выступление звеньевого Мурадхана,

Нет, Рустам‑ киши справедлив, признает, что тот говорил серьезно, обоснованно, но допустил в своей речи досадные колкости, а зачастую и оскорбительные выпады против солидных, убеленных сединами бригадиров, которым он, молокосос, и в подметки не годится.

Ага, на трибуне появился Салман... Как‑ никак верный пес, хоть кое в чем и самовольничает, но не подведет! Держитесь, демагоги и злопыхатели, сейчас он вам задаст жару!...

Но к огорчению Рустама‑ киши, его заместитель заговорил неуверенно, сбивался, поминутно заглядывал в конспект, согласованный накануне с великодушным своим покровителем. Неужели нельзя было выучить речь наизусть, даже прорепетировать ее дома, перед зеркалом? Ах, дармоеды, ах, лентяи!... Каждый норовит только для себя попользоваться покровительством Рустама, а как ему прийти на выручку, то жила тонка.

Салману все же похлопали, но аплодисменты получились разрозненными, жиденькими, и он сошел с трибуны смущенным.

А едва предоставили слово Ширзаду, в зале воцарилась тишина, полная волнения и горячего ожидания.

Уже это одно укололо Рустама‑ киши, вызвав в его сердце странное чувство, похожее на ревность.

" Главнейшая, я бы сказал, партийная задача правления нашего колхоза в области хлопководства ‑ облегчить ручной труд людей, и прежде всего женщин и девушек, ‑ начал Ширзад. ‑ Вот об этом‑ то председатель товарищ Рустамов и не желает думать! "

" Обо всем думаю! " ‑ вспылив, прервал его Рустам‑ киши, и нервным движением руки смахнул капли пота со лба...

‑ С сатаной, что ли, подрался? Ишь разметался, весь в поту, ‑ сказала спросонья Сакина, тревожно всматриваясь в искаженное лицо тяжело дышавшего мужа.

Однако Рустам‑ киши не услышал ее далекого голоса ‑ Ширзад, только Ширзад заслонил ему весь божий свет... Тщетно он прерывал секретаря парторганизации то насмешливым замечанием, то глумливой улыбкой, а раза два, не утерпев, вскакивал и отважно подставлял грудь под его обвинения. Ничего не помогло!... Будто подменили людей: те самые колхозники, которые совсем недавно заискивали перед Рустамом‑ киши, возносили до небес его добродетели, добивались благосклонных взглядов, ‑ теперь дружно, слитно отзывались с одобрением на каждое слово Ширзада, ему, и лишь ему, аплодировали, его приветствовали согласными возгласами.

Но что это? На трибуне уже не Ширзад, а бойкий рослый петух с огненно‑ алым гребнем. Захлопал крыльями, надулся и закукарекал, залился во все луженое горло утренним песнопением.

По деревенским дворам тотчас откликнулись другие крылатые стражи времени, и вот уже великое множество петухов зычно горланило, напоминая людям, что ночь прошла.

Сакина взяла Рустама за плечо и сказала:

‑ Да ты весь в поту, опять метался. Вставай, киши, утро, вставай...

Рустам не заставил себя уговаривать, быстро оделся, сунул ноги в мягкие разношенные сапоги, умылся, кидая в лицо полные пригоршни мутной арычной воды, и тут же на дворе, стоя у очага, позавтракал.

То ли потому, что он не побрился и седая щетина торчала на щеках, то ли оттого, что не выспался, но вид у Рустама был утомленный, тоскливый и сердце Саки‑ ны дрогнуло от жалости.

‑ Эх, киши, на машине бы ехал, ведь растрясет в седле, ‑ сказала она, увидев, что муж вывел из конюшни серую лошадь.

Рустам упрямо мотнул головою, с кряхтеньем взобрался в седло, пришпорил коня и лихо, по‑ молодецки вылетел за ворота.

Автомобиль привязывает к шоссейным дорогам, а на верном коне можно заглянуть во все укромные уголки своего хозяйства, самому проверить, как идет работа.

Сперва Рустам‑ киши решил навестить бригадиров и звеньевых, ‑ он не сомневался, что кое‑ кто из них еще отлеживается или, в лучшем случае, благодушничает за утренним чайком.

Остановив кобылу у дома Немого Гусейна, он крикнул выскочившей на крыльцо девочке с растрепанными косичками и грязным носом:

‑ Разбуди‑ ка отца!

Девочка исподлобья сердито посмотрела на грозного председателя.

‑ Да он давно в поле!.

Гусейн был лежебокой, с превеликим трудом сползал с засаленной его собственными боками тахты, и Рустам‑ киши знал этот недостаток Немого, но и не забывал о его преданности и выносливости... В случае необходимости Гусейна можно было нагрузить работой, как верблюда тяжелыми хурджинами, и самому вдобавок взгромоздиться на спину, ‑ повезет, целую неделю будет везти через пустыни и горы, не прося ни пищи, ни воды.

Рустам невольно припомнил, как буквально на днях, когда Кура и Аракс, будто взбесившись от весеннего разлива, подмыли и обрушили дамбу и разъяренные, кипящие потоки ринулись на приготовленную под хлопок делянку, Немой первым кинулся на борьбу, всю ночь трудился как вол, не щадя себя, бесстрашно кидался в водовороты, таскал без устали на плечах мешки с землей.

Не отстала от Немого и его бригада, а минуту спустя прибежали на помощь комсомольцы...

Даже злоязычная тетушка Телли к рассвету признала мужество Гусейна:

‑ Стоит Немому захотеть ‑ горы своротит!

Председателю только бы радоваться да ликовать при виде такого самоотверженного порыва людей... И ведь в полях дружнее закипела работа! Что за оказия? Значит, собрание расшевелило, зажгло сердца колхозников? Но Рустама‑ киши томили унылые размышления: кто же так живительно подействовал на людей ‑ он своим докладом, призывами к бережливости, посулами богатого трудодня или Ширзад пламенной речью?

Заехав к Салману, Наджафу, а затем к Ширзаду и прочим бригадирам, Рустам обнаружил, что никого дома нет, все давным‑ давно, с первыми лучами солнца, отправились в поле.

Лишь в одном дворе он заметил, как заспанный мужчина, заслышав игривое ржанье председательской кобылы, метнулся в сарай, надеясь схорониться там в сене.

Пришлось старику слезать с седла, привязывать кобылу к вбитой в ворота скобе, вытаскивать лентяя из сарая и при жене, при детях срамить;

‑ Больным прикинулся? Ишь брюхо нажрал! А осенью первым явишься за зерном и деньгами? Живо в поле!... Смотри, на общее собрание вытащу. Да передай своим приятелям, отсиживающимся по чайханам, что им тоже несдобровать!...

За деревней застоявшаяся кобыла, едва Рустам опустил поводья, пошла резвым галопом, взрывая копытами слежавшуюся за ночь в колеях пыль, жадно вбирая трепещущими ноздрями прохладу полей.

Рустам обгонял идущих к полевому стану колхозниц, скрипучие арбы с навозом и семенами. Все его почтительно приветствовали, и он так же вежливо отвечал на поклоны.

Солнце висело еще низко над алой каймою горизонта, а Рустам уже остановил коня около арыка, передал поводья подбежавшему Салману.

В высоких сапогах, в гимнастерке с нагрудными карманами, Салман походил на молодцеватого, дисциплинированного солдата, и, ‑ видимо, это ему нравилось. На вопросы председателя он отвечал подчеркнуто кратко.

Эта преувеличенная исполнительность была вызвана особыми причинами.

Позавчера Наджаф остановил на улице идущих в правление Рустама‑ киши и его заместителя, рассказал, что опытный хлопковод, бывший колхозный шофер, Аяз Алиев вознамерился один вспахать, посеять, вырастить и убрать урожай хлопка на участке в двадцать гектаров, дабы показать неверующим силу механизации.

‑ Такого смельчака надо бы поддержать двумя руками, а ему энергично мешают!

‑ Кто?

‑ Твой помощник.

Председатель угрожающе посмотрел на Салмана.

‑ Глупая фантазия! ‑ не смутился тот. ‑ Да где это видано, чтоб один человек справился с двадцатью гектарами? Чепуха!...

Наджаф спокойно ‑ во всяком случае, он не орал на всю деревню объяснил, что комсомольцы уже подробно обсудили план Аяза и признали его правоту... Оказывается, все дело в том, чтобы правильно провести квадратно‑ гнездовой сев с механическим переносом мерной проволоки. Кроме того, Алиев переставил ножи в культиваторе ‑ теперь можно машиной начисто уничтожить все сорняки, забыв о кетмене.

" Удивительная идея! ‑ подумал Рустам. ‑ Играет же воображение в людях!... Для нашей Мугани, где на каждого колхозника приходится так много земли, такой замысел ‑ клад. Если получится, озолотим Аяза! А Кара Керемоглу прямо посинеет от зависти, узнав о таком новшестве".

Не догадавшись, отчего так глубоко задумался председатель, Салман воскликнул грубо:

‑ Авантюрой пахнет!...

На этот раз он не угадал в тон, и Рустам‑ киши при Наджафе, при обступивших их колхозниках устроил Салману жаркую баню:

‑ С правлением нужно советоваться, со мною!... Не позволим подрезать орлиные крылья новатору! А Ширзад знает? ‑ обратился он к расплывшемуся в удовлетворенной улыбке Наджафу,

‑ Разумеется.

‑ Следует обсудить этот вопрос на партбюро.

‑ Мы тоже так думаем.

Салман, уже не обращая внимания на презрительные взгляды свидетелей столь позорного его поражения, залебезил:

‑ Дядюшка, упаси боже, да разве я без вас... Сегодня же хотел доложить, получить инструкции.

Вечером, когда он принес председателю на подпись срочные бумаги, Рустам‑ киши снова пригрозил ему:

‑ Сын базарной суки, не успел пригреться за столом заместителя, как начал самовольничать! Возомнил себя шишкой, руководящим деятелем?...

Салман клялся в преданности, покаялся в прегрешении, вознес до седьмого неба душевные благости Рустама. С трудом ему удалось успокоить старика, заверив, что отныне без ведома председателя ни единого слова не произнесет, шагу не сделает.

... Трактористы прицепили сеялки, заполнили их семенами, взревели моторы.

На участке Ширзада посев был закончен, лишь на обочинах, куда машина не проходила, досевали вручную.

Увидев, что бригадир Махмуд стоит на сеялке, сам регулирует разброс семян, председатель окликнул его:

‑ Где ж твоя бригада? Всего пять‑ шесть женщин копошатся!

Махмуд кристально чистыми глазами посмотрел в упор на председателя и указал рукою на деревню: сейчас подойдут.

‑ К обеду, что ли, придут? И сразу усядутся жрать? ‑ Зычный бас Рустама‑ киши прозвучал в поле, словно автомобильный гудок. ‑ Нужно, чтоб вставали пораньше! Слышишь? А еще слывешь опытным бригадиром!

С участка Ширзада, вытирая на бегу руки подолом, прибежала тетушка Телли.

‑ Прикинь, киши, до деревни‑ то восемь километров! ‑ сказала она. Едва засияет утренняя звезда, мы на ногах. Да еще надо и по дому прибраться. А сюда пришли ‑ солнце во‑ он где, рукою уже не достать. Женщины из последних сил выбиваются, некоторые ребятишек приносят в поле!...

‑ Трамвай, что ли, тебе проведу?

‑ Зачем же такие фантазии! В колхозе, слава богу, сто арб и шесть грузовиков. Вполне могли бы нас на работу возить. Своими глазами видела, в Шамхорском районе у каждой бригады свой фургон.

‑ То Шамхор, а это Мугань! Чего ты нас с шамхорцами сравниваешь, презрительно рассмеялся Рустам.

‑ А у шамхорцев что, четыре глаза вместо двух? Такие же колхозники, как мы с тобой! Кто сказал, что шамхорские колхозы должны быть культурнее муганских, кто?

‑ Слыхали, чего захотела? ‑ И Рустам широким жестом пригласил окруживших его колхозниц посмеяться над тетушкой Телли, но его никто не поддержал.

Тогда председатель размашисто хлопнул Махмуда по плечу и сказал:

‑ Действуй. Демагога в юбке не переспоришь...

Но тетушка нисколько не смутилась. Взяв Рустама за руку, она повела его к полю, расположенному по левую сторону шоссе. Там она нагнулась, взяла комок земли, размяла пальцами, неизвестно для чего понюхала и вдруг завопила:

‑ А глаза у тебя где? Не земля ‑ камень! Кто тут бороновал? Как можно бросать семена в такую твердую почву? Погляди, какая земля на участке Ширзада, ‑ лебединый пух!...

‑ Иди занимайся своим делом, ‑ с трудом сдерживаясь, возразил Рустам, ‑ Ну хорошо, земля не поспела, но ведь будут же культивации, поливы, подкормка. А сидеть у моря и ждать погоды ‑ осрамимся на всю Мугань.

Тетушка покачала головой и ушла, обещав напоследок сообщить в райком партии.

... К четырем часам Рустам объехал все делянки, дал указания бригадирам и звеньевым и, вполне довольный собою, вернулся в правление. Едва заскрипели половицы на веранде под тяжелыми шагами председателя, из бухгалтерии выглянул Ярмамед, доложил, что Калантар‑ лелеш затребовал по телефону посевную сводку.

‑ Только и подавай им проценты! ‑ рассердился Рустам. ‑ А сколько у нас сегодня?

‑ Сегодня‑ то семьдесят...

‑ Ну и сообщи им, что семьдесят. Да не вздумай набавить, ‑ голову снесу. А ценить нас будут по урожаю.

Рустаму захотелось еще раз взглянуть на проект колхозного Дома культуры. Он отчетливо представлял себе в натуре этот величественный дворец, любовался им, полузакрыв глаза, предвкушая, как слава о лучшем колхозном Доме культуры загудит по всей республике, как примчатся в " Новую жизнь" кинооператоры, журналисты, художники, писатели... Разглядывая проект, Рустам остался недоволен дверями: низковаты, неказисты, будто в хлеву,

‑ Мне тоже показались какими‑ то странными, ‑ согласился Ярмамед.

‑ Но если сделать повыше, выложить створки деревянной мозаикой, получится в самый раз.

‑ Поистине получится в самый раз! ‑ подтвердил, склонив голову, Ярмамед.

‑ А как с электричеством?

Ярмамед начал издалека: сообщил ответ министерства сельского хозяйства, в котором говорилось, что следует обратиться в республиканское министерство водного хозяйства и одновременно заказать за счет колхоза проект управлению сельскохозяйственной электрификации... В конце концов запутался и предложил Рустаму‑ киши самому поехать в Баку и там найти все ходы‑ выходы.

‑ Спасибо за совет! ‑ иронически сказал Рустам. ‑ Прошло времечко, когда я мог околачиваться в приемных. Пошлем Салмана.

‑ Конечно, конечно, Салмана! Тем более что он обещал твоей невестке провести в деревню электричество, ‑ с простодушным видом заметил Ярмамед и, увидев, как гневно сдвинулись широкие брови Рустама, внутренне усмехнулся: посыпать кровоточащие раны солью было его любимым занятием.

Председатель хотел уйти, но Ярмамед сказал, что есть письмо от чабанов: на ферме удои падают, план молокосдачи не выполняется.

Рустам выругался: вот не довели ревизию до конца, теперь придется хлебать остывшую кашу... Ладно, вечером он разберется, примет меры.

Тени деревьев пересекли улицу, чуть не на глазах они росли и ширились, напоминая прохожим, что вечер близок. Рустам почувствовал, как проголодался, и ускорил шаги. Волкодав встретил его коротким радостным рычанием, виляя хвостом и заглядывая в лицо. Хозяин приласкал пса. Дома никого не было. Рустам вынул ключ из‑ под коврика на крыльце, отомкнул дверь. На столе лежали в полном порядке тарелки, нож, ложка, лук, хлеб, Сакина перед уходом в поле заботливо все приготовила. Кастрюля с бозбашем была прикрыта фанерной дощечкой. Рустам не стал разводить огня в очаге, зажег керосинку. С наслаждением он сбросил пропыленную гимнастерку, сапоги, умылся, надел чусты, домашнюю рубаху, а в кастрюле уже клокотал бозбаш, распространяя аппетитный запах.

После обеда Рустам потянулся, помечтал о душистом чае, но сам хлопотать с самоваром поленился, хотел было прилечь на тахту, но решил, что неудобно: еще только шесть часов. Гараш недавно говорил о какой‑ то новой книге " Передовые колхозы Азербайджана". Рустам поискал ее в книжном шкафу, но, как назло, под руку подвертывались растрепанные, до дыр зачитанные дочкой романы и баяты ашугов.

Взяв первый попавшийся роман, он вернулся к столу и, медленно шевеля губами, начал читать, а через минуту уронил голову на руки и заснул.

‑ Ах, как сладко он спит! ‑ воскликнула Першан, вбежав в комнату, обернулась, погрозила кому‑ то, стоявшему на веранде, пальчиком: ‑ Подожди, подожди...

Взяв с подоконника длинное петушиное, в радужных узорах перо, она подкралась на цыпочках к столу и начала щекотать отца за ушами. Рустам зачмокал губами, недовольно замычал, не просыпаясь, отмахнулся от назойливой мухи, Першан, давясь от смеха, провела пером по морщинистой отцовской шее. Рустам заерзал, дернулся, и открытая книга с треском упала. Лишь тогда он окончательно очнулся, открыл глаза.

‑ Этот роман снотворнее любых лекарств! ‑ звонко сказала дочка, поднимая книгу.

‑ А ну замолчи! ‑ цыкнул надувшийся Рустам. ‑ Только мне и думать о романах. Доведешь до того, что выдам тебя замуж за первого, кто в калитку стукнет.

Першан сделала капризную гримаску: как же, напугал, мол, а с веранды послышался ровный, невозмутимый голос Салмана:

‑ Кого, дядюшка, собрался выдавать замуж за первого встречного?

‑ Да вот эту озорницу... Заходи, заходи.

Отвешивая на ходу поклоны, Салман вошел, мгновенно угадал, что хозяин искал взглядом, ‑ подал Рустаму трубку с кисетом и спичками.

‑ Кажется, дела помаленечку налаживаются? ‑ спросил хозяин, окутавшись завесой синего дыма.

‑ Налаживаются? Не то слово, дядя Рустам: все идет своим порядком. Через три дня закончим посевную. Если такой темп выдержим до осени, то твой портрет появится в " Правде".

Деловые разговоры Першан наскучили, и она с недовольным лицом ушла в свою комнату,

‑ Я работаю не для почета, не для награды, ‑ решительно возразил Рустам, и в этом случае он сказал чистейшую правду.

Хозяйственные планы перевыполним по меньшей мере вдвое, построим дивный Дом культуры, проведем электричество, вот и пятиконечная Золотая Звезда! ‑ не унимался Салман.

‑ Как дела с фундаментом? ‑ оборвал Рустам.

Салман раскрыл полевую сумку, висевшую через плечо, вытащил пачку накладных и квитанций.

‑ Подпишите‑ ка перечисление на тридцать тысяч. Вагоны я уже получил, дня через два привезем камень для фундамента Дома культуры. Но если б вы, дядюшка, знали, как я умаялся, выклянчивая вагоны! Скольким дверям пришлось петли маслом смазывать!

‑ Каким маслом? ‑ Рустам не понял.

‑ А вот эдаким. ‑ И Салман, хихикнув, сделал вид, что растирает что‑ то между большим и указательным пальцами.

Председатель нахмурился.

‑ Помалкивал бы, а то растопят это масло и тебе же вольют в глотку.

Салман беззаботно усмехнулся.

‑ Не тревожьтесь, свое дело знаю: одного угощу дорогими папиросами, другому первым низко поклонюсь, о здравии супруги и деток спрошу, третьего приглашу к себе на чай. Ничего не поделаешь! ‑ Он пожал плечами. ‑ К каждому свой подход.

В дверь осторожно постучали, и в комнату бочком пробрался Ярмамед.

‑ О ферме пришел напомнить, ‑ сказал он.

‑ Н‑ да, ферма причинит нам немало бед, ‑ поддержал Салман. ‑ Боюсь, что это отродье тетушки Телли вовсю пользуется колхозным добром. Представьте, киши, и я и сестра работаем, но такого, как они, позволить себе не можем. Несомненно, жрут всей оравой колхозных овец. Да еще новый дом затеяли строить. Тут что‑ то нечисто, клянусь! Зря мы тогда отложили ревизию...

‑ Зря‑ то ‑ зря, ‑ Рустам говорил медленно, обдумывая каждое слово, ‑ а теперь надо и Ширзада спросить.

И Ярмамед и Салман опешили от неожиданности.

‑ Как‑ никак он секретарь парторганизации, ‑ продолжал Рустам, ‑ пусть и возглавит ревизионную комиссию.

‑ Ширзад внизу, ‑ вытянув шею, сообщил Ярмамед. ‑ Позвать?

Зачем сюда явился Ширзад? Ярмамед не знал, видел только, когда проходил по двору, как Майя, Першам и Гызетар вместе с Ширзадом что‑ то чертили на земле, будто собирались строить дом или сарай.

‑ Пойдем посмотрим, что они там задумали, ‑ предложил Рустам и вышел на веранду.

В самом деле, Ширзад, Майя и Гызетар вбивали в землю колышки, натягивали веревки, мерили шагами расстояние между ними.

‑ Эй, партком! ‑ окликнул Рустам, перегнувшись через перила. ‑ С нашей фермы опять попахивает дымком, а дыма без огня не бывает. Хотим ревизию устроить. Как ты на это смотришь?

Ширзад вытер тыльной стороною руки пот со лба, подумал и твердо сказал:

‑ Керем вполне порядочный человек, за него ручаюсь. Проверять, конечно, надо и честных работников. Только не стоит заранее, до ревизии, бросать тень на людей, нетактично как‑ то.

Рустам ответил, что если тетушка Телли непрерывно разводит демагогию, строчит доносы, то вполне вероятно, что и сынок ее пошел по той же дорожке, вся семейка с изъяном, пусть Ширзад посмотрит заявление чабанов.

Оказалось, что Ширзад уже прочитал заявление, почерк измененный, нарочито безграмотный, корявый, имена вымышленные, ‑ таких чабанов в колхозе нет. Самая настоящая анонимка.

‑ Мы подозрительностью не страдаем, это всем известно, ‑ спокойно заметил Салман, ‑ Но и брать кого‑ то заранее под свое покровительство тоже не полагается. Странно: чтобы ни сделали Телли и ее сын, ты обязательно берешь их под защиту.

Эти слова, как и предполагал Салман, рассеяли все сомнения Рустама,

‑ Убежден, что у Керема рука нечиста. Немедленно посылай ревизию. Кого бы? Немого Гусейна, Ярмамеда, ну и кого‑ нибудь из рядовых колхозников... Действуй! ‑ отрывисто приказал он Салману, спустился с веранды и сурово спросил Майю, что они здесь копают.

Майя вспыхнула и дрожащим от волнения голосом рассказала, что комсомольцы решили в каждом дворе за лето построить кухню, баню и уборную. Это будет " комсомольский поход за культуру"; вот они сейчас и прикидывают на глазок, как быстрее и выгоднее строить.

‑ А приличие уже не считается у вас культурой? ‑ спросил Рустам. ‑ Мне комсомольские субботники здесь не нужны. Сам знаю, что на своем дворе строить.

Побледнев, Майя бросила на землю лопату, круто повернулась и ушла в сад.

А Першан почему‑ то во всем обвинила Ширзада.

‑ Гордость тебя распирает, вот ты и настраиваешь против нас отца!

Лишь на плоском лице Салмана цвела торжествующая улыбка.

Как ни крепилась Майя, как ни старалась казаться веселой, а от проницательного взгляда Сакины не укрылись ее страдания.

Майя старалась уходить на работу пораньше, возвращалась с сумерками, бродила пешком по полям до изнеможения, придумывала себе дополнительные дела в управлении, а горе шло за ней по пятам, ни на миг не отпускало. Пока Майя была среди людей, в садах, на зеленеющих хлопковых полях, у арыков, она забывала свою беду, но стоило ей остаться одной в комнате, как сердце сжималось от ноющей боли.

Время ‑ лучший лекарь, так говорили в старину. Но не каждому даже время может принести успокоение.

" Да в чем же я виновата? ‑ спрашивала она себя, ложась в кровать и обнимая подушку Гараша.

Через минуту поняв, что все равно не уснуть, она вскакивала, ходила по комнате, стояла у окна, снова ложилась. Все в комнате ‑ и зеркало, и цветы в вазе, и полусгоревшие свечи в медном подсвечнике ‑ напоминало ей о той первой ночи, когда, полная смутных надежд, она сказала себе: " Здесь ты станешь счастливой с мужем! "

Часто Майя уговаривала себя, что сама придумала все эти страдания и мучения, обычная женская взвинченность, муж день и ночь в поле, все трактористы живут и трудятся точно так же, как ее Гараш. Мало ли что бывает ‑ устал, изнервничался, может, неприятности в МТС, ‑ вот и нагрубил, обошелся с женою небрежно. Нельзя все так близко принимать к сердцу! И следующей весною Гараш так же, как остальные трактористы, опять станет кочевать по степи, спать не в мягкой супружеской кровати, а на жестких топчанах, а то и прямо в борозде...

Босая, в ночной рубашке, Майя подошла к окну, прислушалась к деревенской тишине, сердце ее билось короткими тяжелыми ударами, жадно она ловила малейший шорох, ждала, что вот‑ вот стукнет в дверь и появится на пороге Гараш. Ведь он так давно не ночевал дома, иногда лишь утром прибегал взять еду, небрежно, торопливо разговаривал с женой и исчезал: " В переулке грузовик ждет!... "

В деревне многие заметили эти затянувшиеся отлучки Гараша, шушукались, перешептывались, покачивали головами, И Майя понимала, что такое странное положение бесконечно продолжаться не может, наступит же какой‑ то конец!

Но ведь была же у них любовь, была!... Майе любовь представлялась лучезарной звездою, рожденной в груди человека, звездою чистой, как вода горного родника, и сияние этой звезды не угасало вечно!

Майя знала, что бывает порой: девушка и юноша с первой же встречи влюбляются до безумия, а через два‑ три месяца семейной жизни охладевают, ссорятся. Но это грубые, толстокожие люди. Какой же с них спрос? В таких семьях муж и жена ни в чем не уступают друг другу, не щадят друг друга, из‑ за каждой мелочи спорят, скандалят и так хоронят свою любовь. А без любви и семья распадается.

Почему она выбрала Гараша? Майя и не задумывалась никогда над этим, но в глубине души чувствовала, что Гараш мужественный, умный, верный своему слову... Разве Майя ошиблась? Нет, он обязательно должен вернуться, он не способен ее обмануть.

Вдруг она заметила мелькнувшую на улице тень, кто‑ то бесшумно прошел под окнами, волкодав тявкнул едва слышно, будто на знакомого... Майя накинула халат и босиком вышла на веранду. Храп Рустама, бурный, прерывистый, наполнял все углы дома. Волкодав, гремя цепью, еще раз коротко пролаял и завилял хвостом, как бы говоря Майе: свой это, свой, не бойся, отвори... Не чуя земли под собою, Майя подбежала к калитке, засмеялась:

‑ Гараш, ты?!

Она похолодела, услышав вкрадчивый голос Салмана:

‑ Это я, ханум, я... Словно безумный, брожу по улице, сон бежит от меня, открой, лишь взгляну и уйду смиренно...

Майя и слова вымолвить не сумела, опрометью бросилась в дом, взлетела по лестнице и прыгнула на кровать. Ей стало так страшно, что зуб на зуб не попадал.

А волкодав на дворе громко взвыл, и Рустам проснулся.

‑ Жена! Что там пес взбесился?

‑ Какой‑ то прохожий... Спи, спи.

‑ Гараш дома не ночевал? Не нравится мне, что сынок от дома отбился.

Сакина и сама видела, что дело неладно, но решила защищать Гараша.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒