Константин Георгиевич Фарниев 14 страница

Проезд через центр – самой короткой дорогой – исключался. Комиссар Муттон, вернувшись из столицы, учредил в городе нечто вроде комендантского часа. Документы, правда, не проверяли, но почти все улицы патрулировались полицейскими. Они вполне могли обратить внимание на одинокий грузовичок и учинить обыск.

Еще днем Дюку стало известно, что Соримен получил из столицы сообщение: генерал Зет и его сторонники в армии и Союзе военных готовят переворот. Следовало усилить пропагандистскую работу в воинских частях и активизировать формирование отрядов рабочей самообороны. Рабочие, конечно, армию не победят, но, во‑ первых, еще неизвестно, пойдет ли она за путчистами, во‑ вторых, сам факт существования вооруженных рабочих отрядов и их сопротивление мятежникам может оказать в критический момент решающее значение в деле мобилизации прогрессивных сил страны на отпор путчистам.

Расставшись днем с Бейтом, Дюк заскочил к профессору Гинсу. Профессор, как ни странно, был в хорошем настроении. Дюк не знал, что Гинс помирился с Сорименом и имел встречу с инспектором Яви, который за час до его приезда покинул профессора, оставив в его доме аппарат Фэтона. От профессора Шэттон поехал в забастовочный комитет к Соримену, чтобы срочно решить проблему обеспечения рабочих отрядов оружием. Пистолеты были почти у всех. Благо их продавали свободно в оружейных магазинах. Но какое оружие пистолет в серьезной схватке! Другое дело – автоматы. Но где их взять? Товарищи из гарнизона обещали помочь.

Сейчас Дюк и Дафин везли в рабочий арсенал уже пятую партию автоматов. Если они их провезут, то в распоряжении отрядов будет уже семьдесят девять автоматов с изрядным запасом патронов к ним. Но основная надежда все‑ таки была на то, что армия и полиция не пойдут за путчистами и сами раздавят мятежников.

Соримен настороженно прислушивался к ночной тишине. Он ждал возвращения Дюка. Этого парня он любил по‑ отцовски глубоко и требовательно. У Лори еще не было уверенности в том, что Дюк останется на всю жизнь убежденным бойцом партии, в ряды которой он так неожиданно пришел. Он опасался, что со временем Дюк может охладеть к политике и потянется к привычным с детства роскоши и богатству. Опасения основывались на несколько авантюрном складе характера Шэттона. Он тяготел к действиям взрывного плана, связанным с максимальным риском, и сторонился будничной организаторской работы.

Иногда Соримен задавал себе вопрос: уж не играет ли Шэттон для самого себя роль благородного разбойника, рискующего собой ради обездоленных и униженных. В то же время Лори чувствовал в своем воспитаннике страстную убежденность в правоте идей, ради которых он отказался от своего класса.

Соримен собирался поговорить с Шэттоном начистоту, но что‑ то его останавливало. Не оскорбит ли разговор парня?

Сегодня ночью вся партийная группа была в работе. Если судить по сообщению из столицы, события ожидались серьезные.

Показалось, что снаружи раздался шум автомобильного мотора. Прислушался. Нет, видимо, ветер потревожил железную кровлю домика.

Когда‑ то эти домишки служили временным жильем для строителей пищевого комбината, да так и остались. Первый владелец комбината временно заселил их своими рабочими, пообещав, что построит скоро современные дома. Лет двадцать прошло. Комбинат менял хозяев, и они уже ничего не говорили по поводу обеспечения рабочих современным жильем. Наоборот, нынешний хозяин Пул Вин объявил, что намерен снести трущобы и возвести на их месте новые цехи. Население, нашедшее в трущобах приют, его мало беспокоило. Пусть каждый сам думает об устройстве жилья. Все знали, что Пул Вин слов на ветер не бросает, но выселяться никто не собирался, о чем ему и было заявлено.

Соримен подошел к окну и, отогнув край занавески, посмотрел на улицу. Ни одного огонька, ни единого звука. Он коротко вздохнул и вернулся к столу. Комнату освещал фонарь, работавший на аккумуляторе. Усталое, с темными кругами под глазами лицо Лори при слабом свете фонаря казалось старым. В этом году ему исполнялось пятьдесят пять, но выглядел он сейчас намного старше. Резкие складки морщин вокруг крупного носа и рта, тяжелый с глубокой ямочкой подбородок, широкие кустистые брови делали лицо грубоватым. Но в больших карих глазах Лори было столько тепла и доброты, что человек, вглядевшись в них, невольно испытывал к нему симпатию.

Лори обхватил ладонями корпус фонаря, чтобы хоть чуть согреться. В доме было не намного теплее, чем на улице. Топили дровами и углем. Соримен пытался разжечь печь, но у него ничего не получилось, и он решил ограничиться керосинкой и фонарем. Дом принадлежал одному из обходчиков‑ железнодорожников. Хозяин был в пикете. После обеда из столицы в Лин прикатила дрезина. Пятьсот километров она при полной зеленой улице преодолела за четыре с половиной часа. Лори знал машиниста дрезины. Передав Соримену предназначенные для него сообщения, он покатил дальше. Забастовка связистов и транспортников создавала проблему связи и для самих забастовщиков.

После встречи с машинистом Соримен провел здесь же в доме короткое совещание с руководителями рабочих отрядов. С ними он уехал затем в город и вернулся уже в пеовом часу ночи. С тех пор сидел и ждал Дюка и Дафина. Последнего он готовил к приему в партию. Тихий и стеснительный на вид техник совершенно менялся в деле – становился дерзким, находчивым и отчаянно смелым.

Лори вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо номер «Справедливости» и начал перечитывать полуподвал, посвященный профессору Фэтону. Оказывается, мировую общественность трагедия профессора волновала куда больше, чем самих аранцев.

Лори вздрогнул и испуганно застыл, когда кто‑ то громко постучал в оконный переплет. Он не услышал шума мотора. Приехали, наконец, Дюк и Дафин. Всего несколько минут потребовалось им, чтобы выгрузить автоматы и патроны. Склад оружия устроила з глубоком подвале, вырытом под полом прихожей домика.

Дафин сразу уехал. Грузовичок дядя дал ему всего на три часа.

Соримен надел пальто, плотно укутал шею махеровым кашне. Пора было расходиться по домам.

Шли молча. Прощаясь с Шэттоном, Лори крепко пожал ему руку.

– Не исключено, – тихо заметил он, – что армия вмешается в наши дела и первым делом попытается занять заводы и фабрики. Имейте это в виду. Рабочим ни в коем случае нельзя покидать территории своих предприятий. Там мы хозяева положения. Не вздумайте вступать в перестрелку с солдатами. Если мы и вынуждены будем употребить оружие, то только против погромщиков и фашистов. Никаких авантюр, Шэттон. Вы меня поняли?

Соримен чуть пригнулся, заглядывая Дюку в глаза.

– Все понял. Можете не беспокоиться. Никаких глупостей с нашей стороны не будет.

Соримен удовлетворенно кивнул и, еще раз крепко пожав руку Шэттону, ушел.

Перестраховывается старик. Не раздражай, не дразни гусей, не бей, не убий… Как будто революция возможна без насилия.

Дюк поднял воротник шубы. Час‑ другой бы поспать.

В широко распахнутую дверь автомастерской били два снопа яркого света фар «Дракона». Бейт и Уэбер проводили детальный осмотр помещения. Кто‑ то очень старательно уничтожил здесь все следы, тщательно протерев тряпкой пол, стол, подоконник, оконные рамы и даже стекла.

Мастерская почти под самый потолок была завалена старыми моторами и другими деталями автомашин, покрытыми слоем отработанного машинного масла. Свободным в помещении было только крохотное пространство v стола, плотно придвинутого к окну.

Бейт не без основания подозревал, что уничтоженные следы – дело рук Пекки, бывшего хозяина мастерской. Именно этим он и занимался здесь днем. Либо Пекки и его хозяин почувствовали слежку, либо работа Пекки – нормальный акт предосторожности. Как бы то ни было, а поработал он на совесть.

Правда, под столом Дине удалось все‑ таки обнаружить половину следа каблука обуви сидевшего за столом человека, и на стене – след от носка. Видимо, человек сидел за столом, вытянув ноги и упершись носком ноги в стену.

По просьбе Дины Бейт отодвинул стол и посветил фонариком в угол. Там валялось несколько окурков. Уэбер было обрадовалась, но преждевременно – окурки оказались старыми.

Бейт вытащил платочек и осторожно стер с лица девушки маслянистое пятно. Дина покорно стояла, глядя в сторону. Неожиданный порыв Эда смутил ее. Она чувствовала, что он относится к ней совсем не так, как, например, инспектор Яви. Сдержанная и даже суровая по натуре, поступок Эда она восприняла, как недопустимую вольность. Машинным маслом было испачкано не только ее лицо, но и руки, и даже юбка. Сейчас Дина сожалела, что не догадалась захватить с собой более подходящую для работы в таком грязном помещении одежду. И пол, и стол, и даже оконные рамы были покрыты слоем застарелого машинного масла.

Двое полицейских, которых Яви с большим трудом вытребовал у Муттона, стояли на охране ворот.

Сам инспектор и Котр занимались поисками Дзиста.

Дина направила яркий луч фонаря на груду железа. Бейт вопросительно посмотрел на девушку. Он, пожалуй, и сам смутился своей вольности не меньше Дины.

– Не думаю, чтобы кто‑ то трогал этот хлам, по крайней мере, год назад, – нарушил молчание Эд. – Здесь столько же грязи, сколько и железа.

– Все‑ таки не мешало бы заглянуть по ту сторону, – с сомнением заметила Дина.

Бейт оценивающе окинул взглядом преграду. Можно было предположить, что с другой стороны пустота.

– Чтобы разобрать эту гору, нужна целая бригада, – устало улыбнулся Эд. – Придется выносить во двор. Не думаю, что работа имеет смысл.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась Дина. – Через нее ничего не перебросишь. Давай еще раз обследуем пятачок.

Снова началась нудная работа. Бейт, подсвечивая себе фонариком, осматривал корявую поверхность сложного переплетения металла. Работал он без особого интереса. Кому могло прийти в голову трогать руками по‑ крытые маслом железки.

Дина, вооружившись большой лупой, снова тщательно осмотрела стул, затем перешла к столу. Через каждые четверть часа она разгибалась: от перенапряжения болела поясница.

Часы уже показывали четыре утра, когда, потеряв всякую надежду на удачу, Бейт и Уэбер покинули мастерскую.

А инспектор, Котр и Софи всю ночь мотались по городу и его окрестностям в поисках капитана Дзиста. Объехали всех знакомых и даже малознакомых ему людей, у кого он, по предположению Софи, мог быть.

Весть об исчезновении капитана Дзиста испортила настроение инспектора. Дзист представлял собой реальную возможность выйти сразу на похитителей, и он исчез.

Дурное расположение духа инспектора усугубил комиссар Муттон. Вернувшись из столицы, он демонстративно не явился на вызов инспектора, а потом категорически отказался предоставить в распоряжение следственной группы двух полицейских. Мало того, он потребовал от Яви, чтобы тот вернул капитана Котра в гараж для исполнения им своих непосредственных обязанностей.

Только угроза Яви обратиться непосредственно к Президенту с жалобой на комиссара линской уголовной полиции заставила Муттона отступить. Инспектор понял, что кто‑ то настраивает Муттона против него, и исходит это от лиц, по каким‑ то причинам не заинтересованных в успехе проводимого им расследования.

Снайда не было ни в комиссариате, ни дома. Яви хотел пожаловаться на Муттона, что тот отказался выделить полицейских для Бейта и Уэбер. Стоило разобраться, почему Муттон вернулся из столицы таким обнаглевшим. Но времени не было: Софи и Котр ждали, когда инспектор закончит выяснение отношений с Муттоном и займется поисками капитана Дзиста, либо поручит дело Котру.

Софи, красивая длинноногая брюнетка, почти все время плакала. Она рассказала, что Дзист ушел рано утром, и с тех пор она его не находит. За весь день он ни разу не появился в штабе гарнизона. Вообще с третьего января он стал неузнаваемым.

Прекратив поиски Дзиста, инспектор и Котр вернулись в комиссариат. Софи они отвезли домой, поручив одной из патрульных полицейских команд охрану ее квартиры.

Бейт и Уэбер ждали инспектора в его кабинете. Дине без особого труда удалось установить, что фрагменты следов, сохранившихся в помещении мастерской, оставлены человеком, обутым в форменные ботинки офицера вооруженных сил. Дело в том, что каблуки этих ботинок и подошвы изготовлялись из мягкого пластика с характерным рисунком.

Теперь можно было с полной уверенностью предположить, что в мастерской находился Дзист. К сожалению, ни формы, ни ботинок, в которых он приехал к Софи утром третьего января, в квартире Софи не оказалось. Когда он забрал эти вещи, она не знала. У него был свой ключ от квартиры.

Яви отправил помощников отдыхать, а сам поднял с постели комиссара Муттона, пригласив его в комиссариат по чрезвычайно важному делу.

Комиссар явился возмущенный до глубины души. Теперь он не прятал глаз, а наоборот нагло не сводил их с лица инспектора.

– Я понимаю ваше возмущение, комиссар, – спокойно начал Яви.

Он стоял спиной к окну, скрестив руки за спиной.

– Мне надоело! – сорвался вдруг на крик Муттон. – Надоела ваша возня вокруг грошового дела! У меня целый город! Мне и без вас тошно!

Лицо комиссара покраснело, глаза буравили инспектора с выражением откровенной ненависти. Муттон кричал, подергиваясь в кресле, как в припадке.

– Молчать! – рявкнул вдруг инспектор и шагнул от окна.

Муттон осекся и изумленно уставился на детектива. Такой зычности в его голосе он еще не слышал.

Яви нажал кнопку вызова дежурного. Когда тот явился, он приказал выставить у двери охрану из двух полицейских.

– Теперь продолжим разговор, господин Муттон, – со зловещими нотками в голосе обратился к комиссару инспектор.

Муттон все еще не мог прийти в себя от изумления. Глаза его неотрывно следили за лицом инспектора.

Яви сел за стол, положил перед собой несколько листов чистой бумаги. Лицо инспектора было сосредоточено и спокойно.

– С этой минуты, господин Муттон, вы для меня не комиссар линской уголовной полиции, а лицо, подлежащее форменному допросу.

Муттон как бы одеревенел в кресле – до того поразили его действия и слова инспектора.

Яви пытливо посмотрел в лицо комиссара.

– Я… ничего… не… понимаю, – через паузы выдавил из себя Муттон. – Что за идиотские шутки! – выкрикнул он и вскочил.

– Сесть! – скомандовал Яви.

Лицо его резко изменилось. Бледные впалые щеки инспектора налились краснотой, в глазах появилось выражение угрюмой жестокости.

Муттон почти упал в кресло.

Яви достал из ящика стола какой‑ то документ.

– Вы составляли протокол осмотра квартиры профессора Фэтона, господин Муттон?

– Я, – вскинул голову комиссар.

– Имейте в виду, – заметил Яви, – наш разговор записывается на диктофон.

– Я ничего не понимаю, господин инспектор, – устало проговорил Муттон.

– Сейчас поймете. В этом протоколе не зафиксирована и десятая часть вопросов, которые должны были возникнуть после осмотра места преступления у любого более или менее грамотного полицейского. Почему здесь ни слова не говорится о документах, которые исчезли вместе с аппаратом? Ведь не мог же профессор изобрести аппарат в уме. Должны быть чертежи, расчеты. Где они? Почему вы не сочли нужным выставить у дома профессора охрану, прекрасно понимая, какая ценность находится в его квартире?

– Я не обязан охранять всех сумасшедших.

– Допустим. Скажите, вы обследовали всю окружающую дом территорию?

– Но там развалины, – обозлился вновь комиссар, – и сплошные заборы. Не могли же они на машине перепрыгнуть забор.

– Неправда, – ледяным голосом осадил комиссара инспектор. – В другом квартале расположена бывшая авторемонтная мастерская. И если бы вы сразу заглянули туда или информировали меня о ней, преступники уже сидели бы за решеткой. Почему вы не сделали ни первого, ни второго? И… полицейские мундиры у преступников.

Муттон вскинул голову и непонимающе уставился на инспектора. Вдруг лицо комиссара начало наливаться краснотой. До него только стала доходить подоплека вопросов инспектора.

– Боже мой! – простонал Муттон. – О чем вы говорите?!

– Все о том же, господин Муттон. Еще не все. Мне известно, что вы находитесь в довольно приятельских отношениях с человеком, который является организатором преступления. Теперь мне становится ясным, каким образом преступники получили полицейскую форму и полицейский фургон. А ваши явные попытки сорвать мою работу, помешать успешному расследованию, ваше противодействие мне, когда я обращаюсь к вам за помощью? Что все это значит, господин Муттон?

Комиссар откинулся головой на спинку кресла, закрыл глаза. Острый кадык на его горле судорожно дернулся.

Инспектор с опаской глянул на комиссара. Как бы этот хлюпик не кончился от страха.

– Я ничего не могу сказать, господин инспектор, – тихо заговорил Муттон. – Все, о чем вы говорите, – сплошной бред. Мне несколько раз звонил доктор Eга и говорил, что вы подкапываетесь под меня, чтобы посадить на мое место инспектора Бейта – своего воспитанника. И я соответственно построил свое отношение к вам. Что касается остального, то это – чистая случайность. Я со многими в городе в приятельских отношениях. Мастерскую я просто упустил из виду. О документах к аппарату даже не подумал.

Комиссар поднял голову. Лицо его сразу как‑ то постарело, стало дряблым и жалким, в глазах была полная опустошенность.

В сердце Яви шевельнулась жалость. Разумеется, он не подозревал комиссара в соучастии в преступлении. Инспектор прибегнул к столь драматической инсценировке, чтобы узнать от Муттона, кто так настойчиво понуждает его противодействовать расследованию. Значит, доктор Eга – заместитель комиссара Снайда.

– Мне очень хочется вам верить, – мягко заговорил инспектор. – Признаться, мне самому неприятно подозревать вас в таких делах. Но обстоятельства против вас.

– Господин инспектор! – вскочил Муттон. – Я уже тридцать лет работаю в полиции и никогда…

В голосе комиссара почудились слезы.

– Успокойтесь, комиссар. Я снимаю с вас свои подозрения. Будем считать, что обстоятельства, которые я имел в виду, сложились случайно, независимо от вашей воли. Чтобы вы не сомневались в моем доверии к вам, я сейчас назову вам фамилию человека, которого вы хорошо знаете и которого я не без оснований подозреваю.

Муттон осторожно опустился в кресло и выжидающе замер.

Инспектор помедлил. Хотя он и не допускал мысли, что комиссар замешан в деле, в глубине души было к нему недоверие.

Муттон с сомнением посмотрел на инспектора, когда тот назвал фамипию: не разыгрывают ли его.

– У меня есть веские основания. Как только связисты прекратят забастовку, прошу вас организовать прослушивание всех телефонных разговоров этого человека. А пока необходимо учредить постоянное наблюдение за всеми его передвижениями и окружением, наиболее близким, конечно.

– Я никак не могу поверить, – глухо заметил Муттон. – Такой человек…

– К сожалению, комиссар, подобное встречается. Одним словом, будем считать, что наш разговор в первой его части не состоялся. Вы сами своим поведением и отношением к делу спровоцировали меня на столь неприятное объяснение.

Муттон нерешительно поднялся, бросив при этом быстрый взгляд на стол. Диктофонная запись‑ то осталась.

– Я уничтожу ее, можете не беспокоиться, – понял нерешительность комиссара инспектор. – Или отдать ее вам?

Яви выдвинул ящик стола, покопался там минуту и протянул Муттону кассету с пленкой.

Рука Муттона дрогнула, когда он брал кассету.

– Благодарю вас, господин инспектор, – тихо проговорил он. – Можете отныне рассчитывать на меня во всем.

– Надеюсь. А инспектор Бейт – детектив от макушки до пяток и лучше уйдет из полиции, чем согласится принять должность комиссара. Видимо, у Eга есть особые причины восстанавливать вас против меня.

– Он очень недоволен, господин инспектор, что дело профессора Фэтона поручено вам.

Комиссар вяло козырнул и вышел. В коридоре он замедлил шаг и глянул на большие настенные часы. Заканчивался уже шестой час седьмых суток нового года.

У себя в кабинете Муттон тяжело опустился з кресло и устало положил голову на скрещенные на столе руки.

Чертовски тяжелыми оказались новогодние денечки. То эта дурацкая история с деньгами, то исчезновение профессора Фэтона. Теперь забастовка. Кругом одни неприятности. И еще инспектор со своими подозрениями. Ловко он выстроил доказательства. Попробуй опровергни. Стоит ему позвонить комиссару Снайду, и конец. Назначат официальное дознание, и вполне достаточно для полного краха. Надо же было на виду у Снайда заходить в кабинет Eга. Ведь весь Главный комиссариат знает, что Снайд ненавидит своего заместителя, как конкурента на пост главного. Снайд вполне может подумать, что он, Муттон, заодно с Eга.

Комиссар поднял голову и медленно обвел взглядом кабинет. Вот уже десять лет он сидит здесь и нет никакой надежды на продвижение по службе. Нужен какой‑ нибудь крупный успех. Поймать бы несколько коммунистов. А как? Забастовщики все на одно лицо. Расстрелять бы несколько десятков или даже сотен, и все сразу вошло бы в норму.

Комиссар тяжело вздохнул и взъерошил свои жидкие волосы. Зазвонил телефон. Дежурный спрашивал, не пора ли сменить посты в городе.

– Пора, – буркнул Муттон и бросил трубку.

В столице он получил распоряжение держать под усиленной охраной круглые сутки пункты связи Лина и местную радиотелекомпанию. Муттон не знал, что правительство получило сигнал о готовящемся военном путче, поэтому связывал столь странное распоряжение с забастовщиками.

День предстоял тяжелый, и его следовало тщательно спланировать. Муттон вызвал из дома своего заместителя.

Инспектор, проводив комиссара до двери, подошел к окну. Ночь только‑ только начала отступать. День намечался пасмурный.

Яви минуты две постоял у окна, а потом прилег на диван. Голова раскалывалась от боли. Давно уже не переносил он таких нагрузок. За трое суток лишь одну ночь он поспал в нормальных условиях.

Яви заложил руки за голову, уперся взглядом в потолок. Свет он не тушил, потому что знал – не уснет. Слишком тревожно было на душе.

С какой стати в дело начинает влезать доктор Ега? Ведь с ним никогда не было никаких столкновений. Интересно, какой будет ответ из отдела дорожной полиции. Они же имеют каталог отпечатков всех автомобильных протекторов, которые выпускались и выпускаются во всем мире. Бейт молодец. Лишь бы не было ошибки в его замерах и не перепутал бы ничего фототелеграф. Иногда он искажает фотокорреспонденцию до неузнаваемости. Сегодня любым способом нужно отправить Бейта и Дину в столицу. Теперь Муттон даст вертолет… Куда же все‑ таки делся Дзист? Кажется, Райн тоже включился в поиски. Еще бы! Дзист для него – самый опасный свидетель.

Яви накрылся пальто. Все‑ таки хотелось немного вздремнуть.

Однако вздремнуть не удалось. Раздался стук в дверь. Яви вскочил, повесил пальто на вешалку, пригладил волосы.

В кабинет вошли Котр, за ним какой‑ то мужчина в штатском и Софи. «Дзист» – сразу догадался инспектор, увидев мужчину и Софи.

Яви не ошибся. Оказывается, Котр решил не отдыхать и сразу поехал к Софи. Появился он вовремя. Патруль засек Дзиста, когда он открывал дверь парадного. Капитан пытался скрыться, но безуспешно.

Котр подоспел уже к финалу, когда Дзиста в наручниках заталкивали в фургон. Командира патруля не смутила даже военная форма капитана. Был получен конкретный приказ: задержать любого, кто появится у дома Софи и попытается проникнуть в ее квартиру, и он его выполнил.

Командир патруля помнил, что Котр вместе с инспектором привозил Софи домой. С Дзиста сняли наручники. Котр решил повременить с доставкой его в полицию. Имело смысл предварительно поговорить с ним и в присутствии Софи в привычной для капитана домашней обстановке.

Дзист объяснил, что забежал к Софи проститься. Он взял отпуск и решил уехать к своему дальнему родственнику в глухую горную провинцию. Он возмущен действиями полиции и будет жаловаться своему командованию. Какое они имеют право арестовывать офицера вооруженных сил?!

Котр сразу объяснил: полиции известно о его участии в деле профессора Фэтона. Известно и то, что капитан выполнял приказ своего непосредственного начальника и не будет нести уголовной ответственности за свои действия. Правда, в последнем Котр был не очень уверен.

Софи не переставала умолять жениха поверить Котру и добровольно отдаться в руки полиции, хотя бы потому, что в полиции он будет в большей безопасности, чем у своего родственника.

Дзист без того уже находился в руках полиции, и поэтому ему ничего не оставалось, как последовать совету невесты.

Вот что с ним произошло… Третьего января в половине пятого утра Дзист подъехал на своем фургоне к автомастерской, где его встретил Пекки. Он отвел Дзиста в помещение и запер его там. Примерно через полчаса Дзист услышал шум автомобильного мотора, видно, кто‑ то приехал, потом неразборчивый разговор. Еще минут через двадцать машина уехала. По звуку мотора капитан заключил, что уехал фургон.

Вернулись они скоро. Снова послышались неразборчивые голоса. Дзисту показалось – люди перегружали что‑ то из машины в машину. По крайней мере, он явственно услышал одну фразу: «Ну и тяжелые же они! »

Минут через десять машина с людьми уехала. Появился Пекки и открыл дверь. Дзист заехал в ночной кабачок, а потом приехал к Софи.

Когда вечером он прочитал в газетах о таинственном исчезновении Фэтона, он сразу связал свою предутреннюю поездку с похищением профессора. К догадке его подтолкнули совпадение во времени и показания Рэктонов по поводу полицейского фургона.

С того вечера Дзист не мог избавиться от ощущения, что на него наведено дуло пистолета, и он в любую минуту рискует получить пулю в спину. За год совместной работы с полковником он понял, что за птица Райн и чего следует от него ожидать. Поэтому он решил бежать.

После беседы с капитаном инспектор приказал Котру отвезти Дзиста на квартиру профессора Фэтона, предварительно переодев его в полицейскую форму. Чтобы у Рэктонов не возникло никаких подозрений по поводу появления полицейского в квартире Фэтона, Котру следовало представиться им и сообщить под большим секретом, что здесь устраивается полицейская засада: вдруг кто‑ нибудь из преступников сунется.

Отправив Котра и Дзиста, Яви попросил Софи здесь же в кабинете написать официальное заявление на имя комиссара Муттона по поводу исчезновения ее жениха, что она и сделала. Инспектор взял с нее обещание не предпринимать без его разрешения никаких попыток встретиться с Дзистом и никому не говорить о том, что ей стало известно.

Софи на дежурной машине уехала домой.

У Яви было такое чувство, будто в него влили изрядную порцию элексира бодрости. Теперь у него есть возможность говорить с полковником Райном, если не с позиции силы, то хотя бы на равных. Пусть полковник попробует объяснить, зачем он посылал Дзиста к автомастерской.

К сожалению, Муттон сразу не снял отпечатки протекторов фургона, в котором преступники увезли свои жертвы. Улица там тупиковая. У Фэтона и Неймана машин нет. Правда, она есть у Рэктонов. Но они приехали ночью, когда шел снег. Утром на улице и у подъезда наверняка имелись свежие отпечатки протекторов фургона. Сперва по ним проехался Муттон со своей сворой, затем Дюк на малолитражке, а потом целая кавалькада машин репортеров, которые сразу ринулись на место происшествия. Пока нет прямых доказательств, что именно фургон Дзиста участвовал в деле. Но все равно для него, Яви, круг доказательств вокруг Райна и его приятеля замкнулся. Сегодня решающий день. Пора переходить в наступление на всех направлениях.

Сухо затрещал телефон. Яви потянулся к трубке внутреннего аппарата, но звонили по городскому. Неужели связисты прекратили забастовку!

Звонил капитан Котр. Временно прекратили забастовку энергетики, транспортники, связисты, журналисты, работники полиграфии, телевидения и радио.

Оказывается, ночью правительство дало Центральному забастовочному комитету твердую гарантию: все основные экономические требования бастующих будут удовлетворены в течение следующей недели.

Центр объединенных профсоюзов объявил временное перемирие.

Глава семнадцатая

ВАЖНАЯ УЛИКА

Рано утром Табольт растолкал Рубота.

– Вставай, лодырь. Требуется твоя помощь. Любите поспать, черти. Сегодня уже седьмое января, а мы все еще торчим здесь.

Рубот быстро вскочил, ополоснул лицо ледяной водой.

Табольт попросил у хозяина машину. Посадил туда Рубота. Сам сел в свою.

– Поедем, посмотрим окрестности, – объяснил он хозяину. – Говорят, где‑ то здесь неподалеку у вас есть болото, а там дичь.

– Какая дичь зимой, Ремми, о чем ты говоришь?.

– Все равно интересно посмотреть на степное болото.

Фермер подробно объяснил, куда ехать. Хотел спросить, зачем им на двоих две машины, и не спросил.

Табольт ехал впереди, то и дело останавливаясь, забрасывая в машину камни. Рубот ехал за ним, изумляясь столь странному занятию товарища. Наконец они достигли глухого, затянутого зеленым льдом болота, окруженного зарослями камыша. Табольт отъехал от болота метров на пятьдесят. Затем разогнал машину и у самого берега выпрыгнул из нее. Машина проломила лед и сразу затонула.

– Это была серьезная улика, Рубот, – объяснил Табольт свои действия. – Ни одна машина не могла так развернуться, как моя.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒