Константин Георгиевич Фарниев 11 страница

– Поедете вдвоем, – предложил инспектор. – Без Дины ты не обойдешься. Мне не хочется впутывать в свое дело никого из посторонних. Ваш самолет вылетает через тридцать минут.

– Но… – подал голос Бейт.

– Никаких «но». Обойдемся здесь пока без вас. О деталях договоритесь на месте.

Инспектор вызвал дежурного. Он явился сразу. Сегодня дежурил пожилой капитан.

– Капитан, – сразу обратился к нему Яви. – Организуйте отправку моих помощников в аэропорт. Им нужно срочно лететь по делу.

– Слушаюсь, господин инспектор, – ответил капитан, – только…

– Что такое? – насторожился инспектор.

– Аэропорт закрыт, господин инспектор. – Забастовали и транспортники.

Инспектор непонимающе уставился на дежурного. Тот неловко помялся под его пристальным взглядом.

– Так, – упавшим голосом заговорил Яви. – Черт знает что! – взорвался вдруг он. – Ни побриться, ни улететь куда надо! Что творится в этом городе?!

– То же, что и в других, господин инспектор.

Старческое, с нездоровым оттенком лицо дежурного дернулось нервно. Капитан вот‑ вот выходил на пенсию, и ему очень не хотелось неприятностей с начальством. Хотя он ни в чем не был виноват, инспектор смотрел на него так, будто именно он организовал забастовку транспортников.

– Срочно найдите комиссара Муттона, капитан, и пригласите его ко мне.

– Слушаюсь, господин инспектор, – козырнул дежурный и вышел.

Глава двенадцатая

РАЗГОВОР «ПО ДУШАМ»

Профессор Фэтон и доктор Нейман не сомневались, что полицейское расследование ведется. Профессор Гинс, полагал Фэтон, обнародовал доверенную ему тайну. Сообщение о том, что грабители похитили не только людей, но и столь значительные предметы, должно взбудоражить общественность, особенно научную, не только Арании, но и всего мира. И еще он надеялся, что супруги Рэктон вернулись уже тогда домой и могли наблюдать за происходящим у подъезда.

Заканчивались вторые сутки заточения.

По состоянию своего сердца Нейман определил, что они находятся высоко в горах. Больше приятели ничего не знали о своем местонахождении. Доктор предпочитал отлеживаться. Фэтон часами без устали вышагивал от окна к двери. Временами профессора одолевала такая злость, что он хватал кресло и начинал изо всей силы колотить им в дверь в надежде высадить ее и вырваться на волю. Но дверь оказалась крепче кресла: оно в конце концов рассыпалось. Пришла та же молчаливая горничная, спокойно убрала обломки и ушла.

Фэтон попытался однажды воспользоваться ее приходом, чтобы вырваться из комнаты. Когда она открыла дверь, профессор вытолкнул ее назад, в коридор, выскочил сам и… уперся грудью в дуло старомодного кольта. Его тут же сильно толкнули в грудь, и он очутился в комнате, чуть было не растянувшись на полу.

Мужчина за дверью пробубнил, что если подобная попытка повторится, последнее слово останется за кольтом.

Фэтон решил больше не испытывать судьбу: не ломать кресел и не нарушать молчания кольта, тем более, что и первое, и второе не имело никакого смысла.

Нейман мог часами читать энциклопедию, отставив ее от глаз на расстояние вытянутой руки. К сожалению, в то злосчастное утро он не подумал захватить свои очки и теперь мучился дальнозоркостью.

Фэтону он не раз уже советовал успокоиться и заняться изучением коммерческих справочников, которыми был забит книжный шкаф. Фэтону, как будущему миллионеру, говорил он, делая чрезвычайно серьезный вид, не лишне в пределах предоставленной ему возможности приобщиться к коммерции.

Подшучивание друга и злило профессора, и в то же время приносило какое‑ то успокоение.

Он продолжал вышагивать от окна к двери, вынашивая планы мести своим тюремщикам. Сперва он мечтал увидеть их на скамье подсудимых. Мечта эта со временем трансформировалась в картину, которая его самого приводила в дрожь: он выхватывает из рук провожатого горничной кольт, укладывает злодея на месте, затем врывается в комнату, где застает розового коротышку и долговязого брюнета, и выпускает в них всю обойму. Затем звонит в полицию и отдает себя и горничную в руки правосудия. Даже мысленно не поднималась у него рука на женщину, хотя она, как он полагал, ничуть не лучше остальных.

Для Неймана мыслительная деятельность приятеля оставалась тайной за семью печатями. Фэтон ни за что не позволил бы себе проговориться: насмешек потом не оберешься.

Доктор, флегматик и рационалист по натуре, сразу понял, что они ничего не могут изменить в своем положении. В глубине души Нейман опасался, что Фэтон смалодушничает и под влиянием минуты сдастся на милость грабителям, поэтому считал необходимым время от времени какой‑ нибудь 'добродушной шуткой, вроде той, что у Фэтона есть возможность попробовать свои незаурядные способности в коммерции, напомнить, в чьих они руках.

Если бы Фэтон знал, что на пути инспектора Яви встали забастовщики, он возненавидел бы их так же сильно, как ненавидел грабителей. В создавшихся обстоятельствах профессор считал, что сейчас ни для кого нет дела важнее поимки преступников и вызволения похищенных из заточения.

Часы Фэтона, они были, кстати, с календарем, показывали девять утра пятого января, когда в двери заскрежетал ключ, и в комнату вошла горничная.

Впервые приятели услышали ее голос, очень спокойный, по‑ домашнему мягкий.

– Вам нужно идти, – обратилась она к Фэтону.

Сердце профессора екнуло. Наконец‑ то он переступит порог проклятой комнаты!

Нейман ободряюще улыбнулся другу.

– Рок, не вздумай там валять дурака!

За дверью Фэтона ждала известная ему угрюмая личность. Правую руку мужчина держал в кармане пальто и, видимо, неспроста. В коридоре было темно. Только далеко впереди серела узкая полоска утреннего света. Шли минуты три. Представлялось, что коридор имеет овальную форму. Светлая полоска оказалась проемом двери, которая вела в другой, более светлый коридор.

Фэтон взглянул в окно и увидел двор, запорошенный снегом.

Мужчина открыл боковую дверь. Фэтон переступил порог и чуть не попятился. За большим письменным столом возвышалось нечто огромное и черное с широким светлым пятном в верхней части. В первое мгновение Фэтон не понял, что перед ним человек, а светлое пятно – лицо. Черная масса колыхнулась, выдавив из себя несколько хриплых звуков, весьма отдаленно похожих на человеческую речь.

Профессор понял ее больше по ситуации, чем по смыслу.

– Прошу садиться, профессор, – таковы были первые слова Эгрона. Казалось, он произносил их не языком, а своим необъятным чревом.

Фэтон, не отрывая взгляда от человека‑ горы, осторожно опустился в кресло. При чудовищной полноте тела, лицо Эгрона было поразительно плоским. Как будто на переднюю часть головы его наклеили матерчатую маску с дырками для глаз, крохотным носиком и тонкими вытянутыми в прямую линию губами. Подбородок, продолжая лицо, почти совсем не выступал вперед.

– Я финансист Эгрон, – представился мужчина. – Вы хотели видеть именно меня, когда говорили с Чепрэ.

– Узнал вас, господин Эгрон, – ответил Фэтон. – Газеты не обходят вниманием столпов нашего общества, – язвительная усмешка скользнула по губам профессора. – Никогда не подумал бы, что столпы эти могут быть просто вульгарными уголовниками.

Эгрон спокойно посмотрел на собеседника.

– Вы заблуждаетесь, профессор. Мы не уголовники, и скоро вы поймете…

– Вы не боитесь, что Астероллы вступятся за меня? – резко спросил Фэтон. Это был его единственный козырь.

– Бросьте шутить, профессор! Неужели вы думаете, что эти парни вмешаются в наши дела. Не понимаю, отчего вы упорствуете?

Фэтон насупился еще больше. Он чувствовал, как в нем поднимается волна исступленного гнева. Схватить бы сейчас за горло этот набитый требухой мешок и не разжимать рук до тех пор… Никогда еще профессор не испытывал такой жгучей ненависти. Наверное, на лице его была написана вся гамма испытываемых им чувств. Эгрон невольно подобрался.

– Успокойтесь, профессор. Мы взрослые, здравомыслящие люди. Я примерно предполагаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете, что мы негодяи, лишившие вас свободы и присвоившие вашу собственность.

Эгрон помолчал. Профессор исподлобья посмотрел на него и разжал кулаки.

– Допустим, мы сейчас же возвратим вам свободу и вашу собственность. Что вы предпримете?

– Это не ваша забота.

– Правильно – не наша. И все‑ таки давайте помыслим. Вы, безусловно, человек честный, порядочный и, как мы убедились, совершенно равнодушный к деньгам. Вы настоящий ученый. Вы ни за что не позволите себе использовать свою столь странную собственность для личного обогащения. Я не говорю вам комплиментов, а констатирую факты. Итак, кому вы можете довериться? Полагаю, государству, ученому миру и так далее, через государство, конечно. Ведь так?

Профессор невольно кивнул. Толстяк рассуждал вполне логично.

– Но, господин профессор, что такое наше государство?

Профессор поднял голову и с интересом посмотрел на собеседника.

– Это мы, господин профессор, крупный бизнес, предприниматели, банкиры. Если отбросить всякую пропагандистскую чепуху, все ширмы и щиты, которыми мы прикрываемся, то истина в одном: наше государство – это мы, наши интересы, наши цели, наша политика и наши желания. Я, заклятый враг коммунистов, признаю перед вами их правоту, потому что нужно, хотя бы для самого себя, быть реалистом. Когда это поймут все, нам будет крышка. Но такого никогда не произойдет, потому что мы никогда не позволим, чтобы все поняли то, что понимаем мы. Реальная власть всегда была и будет в наших руках. Таким образом, господин профессор, отдав свою собственность в руки государства, вы отдадите ее большому бизнесу, то есть нам, с той лишь разницей, что нас будет слишком много, и мы начнем грандиозную драку за обладание вашей собственностью.

Эгрон раскурил новую сигару, нажал на кнопку звонка. Через несколько минут знакомая горничная поставила перед собеседниками горячий кофе. Эгрон с наслаждением глотнул кофе, чмокнул губами.

– Извините, профессор. Люблю хороший кофе и никак не могу избавиться от дурной привычки чмокать губами.

Профессор обхватил руками горячую чашку и никак не отреагировал на извинение толстяка.

– Чтобы начать работу над информатором, нужна уйма денег. Для его первичного изучения нужен огромный штат ученых, непременно самых талантливых и известных, а значит, самых дорогих. Необходимо создать единый научный центр с массой лабораторий. Нужно разместить массу заказов на производство оборудования для этих лабораторий. Но не это самое главное. В конце концов государство сможет преодолеть финансовые трудности, разумеется, с нашей помощью. Представляете себе, какая пойдет драчка за размещение подрядов, за руководство работами и прочее. Масса наших толкачей во всех правительственных учреждениях начнут беспощадную грызню и каждый за интересы своего хозяина. Ведь все наши депутаты‑ парламентарии, за исключением некоторых, с потрохами давно куплены нами. Толстяк сделал паузу, отхлебнул кофе.

– Когда в деле участвует слишком много хозяев, оно либо заканчивается полным провалом, либо порождает анархию. Каждый будет считать своим правом сунуть свой нос в эту кашу. Нужно еще учитывать, что не мы одни существуем в мире. Разве мы застрахованы от того, что другие государства не заявят своего права на участие в деле. Если на информатор заявило право одно государство, то почему бы не заявить такие же права и другим?

Эгрон испытующе посмотрел в лицо профессора. Фэтон ощутил взгляд, но не поднял головы. Откровения собеседника породили в нем смятение. Ведь тот во всем был прав.

– Мы начали слишком крупную игру, профессор, и поэтому я так откровенен с вами. Вы, настоящие ученые, чаще всего не от мира сего. Вы верите в демократию, свободу, в справедливость, во все такие глупости. И в определенные моменты эта вера ставит вас под удар. Вы либо гибнете, либо начинаете работать на нас. У вас есть другой выход – переметнуться к коммунистам, к парням с ясными головами. Но в нашей стране коммунисты слабы. У них нет ни свободы, ни денег, чтобы поддержать вас. Они самостоятельно не поднимут такую махину. Полиция живо сцапает вас вместе с ними, на законном основании конфискует вашу собственность и в придачу ко всему лет на десять упрячет в тюрьму за преступление, которое специально для вас придумают наши юристы. Если вы попытаетесь переметнуться в какую‑ нибудь коммунистическую страну, вас там не примут. Подобный шаг рассчитывается как вмешательство в дела другого государства. А такие действия на международной арене никак не вписываются в их теорию невмешательста и мирного сосуществования. Ни одно коммунистическое правительство не пойдет на открытую связь с вами. Другое дело – договориться и исчезнуть тайно. Им не нужно ни у кого занимать деньги, биться над проблемой размещения заказов и прочая, прочая, прочая. Они могут создать базу и спокойно работать над информатором. Но и они не застрахованы от огласки. Представьте себе, какой будет скандал. Да и вряд ли вам удастся улизнуть к ним. С того момента, как вы нас покинете, а мы можем это сделать, если вы очень будете настаивать, каждый шаг ваш будет известен всему миру. Такова ситуация, профессор, и таковы ваши перспективы в нашем демократическом государстве.

– Что же предлагаете вы? – голос профессора прозвучал глухо.

– Мы предлагаем дело, – улыбнулся Эгрон. – Мы, три хозяина, совершаем с вами законную сделку с участием государственного нотариуса. Вы продаете нам свои игрушки за… два миллиона, если один миллион вам кажется мало. Мы в свою очередь заключаем с вами контракт, по которому вы будете назначены на должность главного руководителя всех работ, связанных с расшифровкой информатора. Ваш оклад – сто тысяч крон в месяц. В наше дело мы не пустим никого, и никто не упрекнет нас, потому что мы частные лица.

– Не понимаю, какая вам выгода?

– Для вас это неважно. Мы будем полностью финансировать расходы по вашей работе, отдадим вам и информатор, и письмо. Работайте на здоровье. Мы вам мешать не будем, вы нам. Разве не разумное предложение, профессор?

Фэтон поднял глаза, посмотрел прямо в лицо Эгрона. Сейчас оно не вызывало в нем ни раздражения, ни протеста, ни симпатии тем более. У Фэтона было такое чувство, будто в него выстрелили свинцовой болванкой, которая ударила прямо в сердце и выплеснуло из него все.

– Подумайте, прикиньте, но не затягивайте решение вопроса, – мягко проговорил Эгрон. – Мы деловые люди, и для нас время – деньги. Вы прекрасно понимаете, что присвоить ваши ценности и пустить их в оборот против вашей воли мы не можем. Да мы и не пошли бы на это. Мы не уголовники, как вы заметили в начале нашей беседы, нет, нет. Мы только деловые люди и предпочитаем действовать в рамках закона. – Эгрон внутренне усмехнулся. – Вы должны иметь в виду, – продолжил он, – что здесь вы в большей безопасности, чем были бы по другую сторону ограды этой виллы. Мне кажется, я достаточно ясно и откровенно обрисовал возможные варианты развития событий. – Эгрон в упор посмотрел на собеседника.

– Вы почти убедили меня, – угрюмо буркнул Фэтон. – В ваших откровениях заключены истины о… нашей великой демократии. Благодарю за очень предметный урок.

Профессор тяжело поднялся и, сгорбившись, пошел к выходу. Эгрон проводил его взглядом, в котором полыхало откровенное торжество. Теперь он не сомневался, что профессор примет их условия…

Нейман не узнал друга. Насколько Фэтон был бодр до ухода, настолько угрюм и апатичен теперь. Ровным, без всякого выражения голосом он почти слово в слово передал Нейману разговор с Эгроном. Доктор выслушал его, не проронив ни слова.

– Эти типы всегда знают, что делают, – подытожил он тоскливый рассказ друга. – В конце концов все обстоит не так уж плохо, если они в самом деле дадут тебе возможность вести научную работу.

– Я буду иметь полное право расторгнуть с ними контракт, если они не выполнят своих условий.

– Кто знает, на что они способны.

– Не знаю, ничего не знаю! – вдруг закричал профессор. – Ничего не понимаю, – совсем тихо закончил он.

– Успокойся, Рок, не надо паники. Обдумай все. Не спеши, не отчаивайся. Не так уж они всесильны, как он тебе обрисовал. Давай лучше подкрепимся как следует и сыграем партию‑ другую в шахматы.

Все‑ таки хорошо, что я здесь не один, подумал Фэтон. Напряжение спало.

Доктор заказал обед.

– Первый раз вижу человека, который так сильно переживает от того, что ему предложили стать миллионером.

– Тебе все шутки, старый пенек. А я не знаю, что принесет миру мое решение: благо или зло.

– Кому‑ то нужно и шутить, дружище. Конечно, такие негодяи, кого хочешь обведут вокруг пальца. С другой стороны, они почти во всем правы.

Горничная бесшумно расставила на столике тарелки и ушла. Друзья без всякого энтузиазма сели за стол.

Эгрон уже собрался уезжать, когда его окликнул привратник. Звонил из города Роттендон. Проклиная «эту розовую дубину», Эгрон с трудом выбрался из машины. Роттендон срывающимся голосом просил обязательно заглянуть к нему.

Встретил он Эгрона в холле своего городского особняка. Лицо коротышки выражало такой страх, что толстяк не на шутку перепугался.

– Что‑ нибудь случилось? – с тревогой спросил он.

Роттендон протянул ему письмо.

– Передали швейцару минут тридцать назад. Хорошо, что я еще застал вас там.

Эгрон, не снимая перчаток, развернул небольшой лист мелко исписанной бумаги. «Уважаемый господин Роттендон! – стояло вверху. – Дам не приветствую, потому что в нашем сговоре они не участвовали. Пишет вам Ремми Табольт, которого вы вместе с его верными друзьями попытались отправить в общество самой молчаливой публики. Так вот, ваши ребята оказались сущими болванами. Я таким идиотам не доверил бы даже ограбления какой‑ нибудь полумертвой старухи. Короче говоря, уважаемые господа, ваши карты биты моим козырным тузом. Не знаю только, успели ваши злодеи собрать свои кости и убраться подальше от полиции. После длительных размышлений мы пришли к выводу, что сделаем очень правильно, если в полном составе явимся к инспектору Яви с повинной. Ибо, я думаю, без труда сумеем доказать дотошным крючкотворам, что творили, не ведая что творим. Полагаю, после наших признаний полиция быстро накроет вашу лавочку. Это первое, что пришло нам в голову после первого тура здравых размышлений. Затем мы принялись думать дальше и после свободного и демократического (не то, что у вас) обмена мнениями пришли к следующему решению. Мы с вами поладим в том случае, если вы навсегда откажетесь от попыток ликвидировать нас. Раскройте глаза пошире и читайте внимательно. Вы в наших руках. По первому же моему сигналу свора инспектора Яви возьмет вас и прочно припечатает к месту, которое вы давно заслуживаете. Сегодня немедленно после получения письма переведете в Главный банк известной вам нейтральной страны 3 (три) миллиона крон на фамилию, которая будет стоять в конце этого письма. В случае неудовлетворения наших требований мы самым вульгарным образом закладываем вас полиции и исчезаем с большой обидой на вас. С приветом Ремми Табольт».

Чем дальше читал письмо Эгрон, тем больше багровело его лицо. Под конец оно приобрело цвет хорошо раскаленного кирпича. Роттендон с тревогой следил за компаньоном. Это был его провал, и он знал – компаньоны не простят.

Эгрон аккуратно свернул письмо и протянул его адресату. Лицо банкира выражало теперь откровенное презрение.

– Не мог даже предполагать, Роттендон, что вы можете быть таким идиотом.

– Вы требовали быстроты. – Голос Роттендона предательски дрожал. – У ребят не было времени подготовить все как следует.

– Я не о том. Вы идиот, потому что не подумали понять человека, с которым имели дело. По вашим отзывам, – он кретин, а судя по письму – это деловой человек, умный и напористый. Информируй вы нас правильно, мы бы поручили ему и его людям охрану нашей тайны. Немедленно перечислите им деньги!

– Я это сделаю, – ответил Роттендон, – но нам все равно нужно застраховаться. Почему вы не хотите принять предложение Чепрэ о ликвидации Яви и всех его помощников. Пусть люди Чепрэ заодно покажут, на что они способны.

– Зачем? – нахмурился Эгрон. – Когда профессор примет наше предложение, вся работа Яви утратит всякий смысл. Ведь профессор уже не будет считаться похищенным.

Роттендон с сомнением качнул головой.

– А если он не примет предложение?

– Это отпадает, – резко ответил Эгрон. – Другого выхода у него нет, и он это прекрасно понимает. Так что не паникуйте и выводите из игры Табольта и его компанию.

Эгрон кивнул компаньону и тяжело пошел к выходу. Роттендон проводил его взглядом до двери. Отдать негодяям ни за что ни про что целых три миллиона крон! Все в нем восставало против такого шага, и в то же время он понимал, что не посмеет ослушаться Эгрона. Развязать руки Чепрэ – разрешить ему покончить с Яви – и дешево, и надежно. Проклятый Эгрон уперся, как бык.

Роттендон еще с минуту постоял у лестницы, размышляя, а потом пошел наверх. Из своего кабинета он позвонил управляющему и приказал немедленно перечислить в центральный банк нейтральной страны три миллиона крон на имя Ремми Табольта с сохранением полной секретности вклада. Роттендон сделал, что требовали от него компаньоны, но это не внесло в его душу успокоения. Слишком хорошо знал он инспектора Яви.

Глава тринадцатая

ПРОБЛЕМЫ

Все попытки инспектора раздобыть через комиссара Снайда хоть легкий полицейский вертолет для отправки Бейта и Уэбер в столицу не принесли успеха. Отказ Снайда носил самую категорическую форму. Страна неспокойна, народ возбужден, жизнь в стране фактически парализована, и полиции сейчас не до судьбы какого‑ то профессора – таков был подтекст отказа. Тогда Яви попросил, чтобы Снайд ускорил ответы на отправленные им вчера запросы. Комиссар твердо обещал взять это дело под свой личный контроль.

Заканчивался уже одиннадцатый час, а Бейт и Уэбер оставались в комиссариате. Только капитан Котр что‑ то предпринимал, выполняя свое задание.

Найти комиссара Муттона не удалось. Он на полицейском вертолете улетел в столицу.

Прекратили работу связисты. К счастью, связь в системе полиции обслуживалась своими работниками. Вслед за связистами объявили забастовку работники государственной и частной розничной торговли.

Яви приказал Бейту запастись, пока работают заправочные станции, горючим для автомашин. Коль скоро помощникам уехать не удалось, инспектор решил использовать их на месте. Уэбер засела в архиве за папки, ей предстояло найти и изучить дело, которое вел Котр. Бейт должен был заняться наиболее подозрительным для инспектора человеком из окружения полковника. Наблюдение за остальными друзьями Райна Яви поручил местным детективам.

Иногда у Яви мелькала мысль разгласить тайну профессора Фэтона с тем. чтобы привлечь к своему делу особое внимание. Но он не мог этого сделать без газет, радио и телевидения. Да если бы ему и удалось выступить со столь сенсационным сообщением, то в сложившейся обстановке его либо объявили бы сумасшедшим, либо никакой сенсации его заявление вообще не вызвало бы. Людям, лишенным вдруг привычных земных благ, в высшей степени наплевать на небесные дары, весьма далекие от удовлетворения насущных потребностей.

В забастовочном комитете с утра сложилась тревожная обстановка. Профессор Гинс наотрез отказался принять предложение Соримена об объединении Комитета общественного спасения с забастовочным комитетом и об образовании, таким образом, совместного Комитета общественного противодействия.

Комитет общественного спасения, который так и не был распущен официально, выдвинул лозунги, имевшие серьезные расхождения с лозунгами забастовщиков. Гинс и его сторонники требовали только освобождения телерепортеров, призывая рабочих в случае удовлетворения требования, прекратить забастовку.

За Гинсом шла вся прогрессивная интеллигенция города, и поэтому самостоятельное существование Комитета общественного спасения с его половинчатой программой серьезно ослабляло позиции забастовщиков.

Лори Соримен проводил в зале заседаний местного отделения Центра объединенных профсоюзов совещание с руководителями забастовочных комитетов фабрик, заводов, фирм и компаний, профсоюзы которых входили в Центр. Шло обсуждение позиции Гинса и его сторонников. Самые горячие головы требовали полного отказа от контактов с ними. Наконец, решили отправить к Гинсу делегацию из трех человек для окончательных переговоров. Затем приступили к утверждению конкретных требований забастовщиков, которые следовало предъявить местному отделению Всеаранского союза предпринимателей.

Повышение заработной платы на двадцать процентов, увеличение пенсионных пособий, улучшение охраны труда, аннулирование права предпринимателей на штрафные санкции и на увольнение работников по политичееким мотивам, немедленное заключение трудовых договоров на текущий год на основе выдвинутых условий – таковы были требования рабочих к частному и го. сударственному бизнесу.

Параллельно с ними утверждались и другие – к правительству: освобождение телерепортеров, снятие запрета с компартии Арании, роспуск утратившего доверие народа Законодательного собрания и досрочные выборы нового Президента с участием в выборной кампании компартии.

Заседали уже часа три. Лори Соримен председательствовал. Рядом с ним за столом сидели Лобби Тэк, Кай Чина – работница пищевого комбината, и Ян Дибр – представитель завода электронных приборов.

Соримен изредка поглядывал в окно, за ним была сплошная белизна, выпал снег, и на белом фоне, подобно чернильным кляксам, выделялись мундиры полицейских, дежуривших у здания с раннего утра. Как вороны, кружили они, ни на минуту не выпуская из поля зрения подъезд.

Кроме полицейских, здание пикетировала и рабочая охрана. Лорри хорошо помнил, как два года назад полиция неожиданным налетом чуть было не накрыла здесь участников заседания партийной группы. Он и тогда позаботился о путях отступления.

Все главные вопросы уже были решены, и сейчас, когда спало напряжение горячих дебатов, Лорри почувствовал, как он устал.

Особенно угнетал его утренний разговор с Гинсом. Профессор каким‑ то образом узнал, что Дюк занимается организацией вооруженных рабочих отрядов, и это послужило главной причиной отказа профессора от сотрудничества с забастовочным комитетом. Интеллигенции, заявил он, не по пути с вооруженными мятежниками. Как ни пытался Соримен убедить профессора в том, что рабочие только в самом крайнем случае пойдут на вооруженный конфликт с фашистами, Гинс оставался непреклонным. Комитет общественного спасения, твердил он, избран для борьбы за соблюдение в городе конституционных демократических свобод гуманными, исключающими кровопролитие средствами.

Так они и расстались, впервые в жизни не сказав друг другу «до свидания».

Соримен внимательно всмотрелся в лица присутствующих. Вот его старый приятель Омэй. Нашел‑ таки в себе силы подняться с постели, прийти сюда, чтобы поддержать товарищей. Больное, землистого цвета лицо Омэя освещалось сейчас широкой улыбкой. По всему было видно, что он рад встрече с друзьями, рад, что за те полгода, что он пролежал в постели после аварии на заводе, товарищи стали еще дружнее и еще решительнее.

Вот Макс Трон: крепкий румянец во всю щеку, белозубая улыбка, мощный разворот плеч. За отряд, который он возглавляет, можно быть спокойным.

Бросалась в глаза кучерявая голова Тони Риверса, который недавно так кстати влез в разговор комиссара Муттона с начальником тюрьмы. Не освободи они тогда Гинса, кто знает, дожил бы он до утра.

Лицо Соримена помрачнело. О чем бы он ни думал, мысли его неизбежно возвращались к утренней ссоре с профессором.

Старик закусил удила, и теперь его не остановишь, хотя он может сам понять и исправить свою ошибку. С ним такое случается.

– Лорри, – толкнул Соримена Лобби Тэк.

– А? Что? – спохватился Лорри.

– Спишь, что ли? – участливо спросил Тэк. Он знал, что товарищ, как и он, не спал ночь.

– Устал – признался Лорри. – Голова тяжелая, не держится.

– Пора заканчивать. Уже двенадцать, а в час у нас встреча с Вином и остальными.

– Пора, – согласился Соримен и встал.

Зал примолк.

– Я думаю, – обратился Соримен ко всем, – пора нам и отдохнуть. Требования наши утверждены, члены переговорочной комиссии избраны. Посмотрим, что даст нам разговор с предпринимателями. Если они откажутся принять наши условия, забастовка будет продолжена. Так я говорю?

– Так, – ответил кто‑ то из зала.

– Тогда расходимся. Учтите, мы не должны поддаваться ни на какие провокации. Эти, – кивнул Соримен в окно, – только и ждут, когда мы ошибемся. Никаких стычек! Мы члены законных профсоюзов и проводим законную забастовку.

Соримен собрал со стола бумаги, вложил их в небольшую папку.

Полицейские у подъезда настороженно подтянулись, когда участники совещания вышли на улицу.

В зале остались только члены переговорочной комиссии. До встречи с предпринимателями оставалось еще около часа, и Соримен решил съездить домой пообедать.

Профессор Гинс, с трудом добравшись на костылях до столовой, с тяжелым вздохом опустился в кресло.

Марта участливо посмотрела на него и отвела глаза, когда муж поднял голову. В столовой царила тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем больших настенных часов.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒