КИТАНА, ДОЧЬ НАЧАЛЬНИКА 2 страница

В этот вечер Китана долго стояла у окна, ожидая возвращения отца. Она хотела по душам поговорить с ним.

– Знаешь, он, наверное, не придет. Каждую ночь звонят из Софии, появляются срочные дела, и ему приходится оставаться там. Ложись, – уговаривала Киту мать.

– Мне не хочется спать, мама.

– Зачем тебе отец?

Кита не ответила. Накинула пальто и пошла к выходу.

– Ты куда?

– Пойду к отцу.

– Ночью? Везде патрули.

– Они знают меня. Никто не посмеет тронуть дочь начальника.

– Ты с ума сошла. Ночью, одна… Могут выстрелить, бросить бомбу.

– Я не боюсь.

– А ну раздевайся и ложись! – Мать дернула Киту за руку. – Что с тобой? Скажи, в чем дело?

В этот момент появился отец Киты. Девушка встретила его на ступеньках, открыла дверь и, опережая мать, подала ужин.

– Ты почему не спишь? – сердито спросил отец. – На нас не смотри, мы свои головы поставили на карту.

– А что случилось? – в тревоге спросила мать.

– Несмотря на аресты, восстание, видимо, вспыхнет. По всей Болгарии распространены листовки с призывом к восстанию. Коммунисты и земледельцы объединились.

– А здесь, у нас?

– Здесь спокойнее. Наши бунтари разъехались. Страшно в рабочих районах. Наш город вроде села, а крестьянину нелегко оторваться от земли. Надо, чтобы чаша терпения совсем уж переполнилась…

– Да уж куда больше, – вмешалась Кита и села возле отца. Мать начала убирать со стола, а девушка, пользуясь откровенностью отца, зашептала:

– Папа, хочу сказать тебе что‑ то.

– Говори поскорее, а то спать хочется. – Он зевнул, поднялся и пошел в спальню. Кита за ним.

– Почему держите этих людей без суда и следствия?

– Если мы не задержим их, они арестуют нас. Неужели не понимаешь, за что они борются? Они хотят сбросить нас и захватить власть.

– Да, но они не виновны.

– Да, совсем невинные младенцы, только вооруженные до зубов. Держат склады, полные оружия, и ждут сигнала, чтобы перебить нас!

Кита попала в затруднительное положение.

– За что же им убивать тебя? Ты же ничего не сделал им.

– Это верно. Я их только задержал. Другой на моем месте содрал бы с них шкуру. Я же приказал никого не трогать.

– И они тебе за это признательны. Мне сказал это студент Манчев.

– Он тебе так сказал?

– Да. Он очень признателен, и остальные тоже. – Кита пыталась завоевать расположение отца. – Они просят только поскорее решить их дела. Передай их прокурору, и, если они окажутся виновными, пусть каждый получит по заслугам. А так до каких же пор вы будете держать их в подвале?

– До следующего распоряжения.

– Ведь и они люди, и у них есть семьи. Разрешите им свидания, нельзя же поступать так бесчеловечно!

– Уж не хочешь ли ты, чтобы мы каждый вечер выводили их на улицу прогуляться?

– Раз они не совершили преступлений…

– Их преступление известно. Готовят заговор. Хотят восстать и сбросить законную власть. Может ли быть большее преступление?

– Но в чем конкретно виноват каждый из них? В чем виновен мой приятель Манчев?

– Ты что, его адвокат? – Отец повернулся к ней. – Я разрешил тебе свидание с ним, но это не значит, что ты теперь можешь каждый день приставать ко мне с этим бездельником!

– Это почему же он бездельник? Напротив, отличный студент. Летом работает в селе, своим трудом зарабатывает себе на жизнь.

– Что это ты надумала? Говори…

– Хорошо, только обещай мне…

– Никаких обещаний!

– Обещай, что выпустишь его.

– Ты хочешь, чтобы вместо него в подвал сел я?

– Ты можешь допросить его и, убедившись, что он не виновен, освободить.

– И привести его сюда? Чтобы ты с ним вальс танцевала? Послушай, девица, ты уже теряешь чувство меры!

Из кухни вышла с засученными рукавами мать. Она все слышала и поняла.

– Неужели не видишь, что она рехнулась?

Мать стояла против дочери, зло поглядывая на нее. С ее мокрых рук капала вода.

– Ты чего расселся и слушаешь ее? Съезди по губам, чтобы опомнилась! Поднимет нас на смех перед целым городом! Дочь околийского начальника, а якшается с арестантами.

Кита замолчала. Как это ни невероятно, но самую надежную опору она видела в отце. Хоть мать и была ближе ее сердцу, помочь мог только он – околийский начальник.

– Разве мало воспитанных людей? Неужели нельзя найти молодого человека из хорошей семьи? Зачем волочиться за бродягой?

– Что же плохого в том, что отец поможет невинным, несчастным людям? Его авторитет от этого не упадет, а, наоборот, поднимется. Все скажут: хороший человек, справедливый. Что из того, что его начальство пришло к власти путем переворота: он‑ то ведь не отвечает за поступки других?

– А вдруг начальство, узнав, что я обращаюсь с арестантами, как с изнеженными детьми, даст мне коленом под зад, и ты не будешь уже дочерью околийского начальника!

– Лучше быть дочерью простого чиновника, нежели тюремщика!

– Боже, отец у нее стал тюремщиком! И ты спокойно слушаешь это? – вскрикнула мать.

Отец повел плечами, но промолчал.

– Ну хватит, дай отцу поспать. Он и так намаялся с твоими вшивыми приятелями. Утром поговорите!

– Нет, хочу, чтобы он мне обещал сейчас, а не утром!

– Посмотри на себя – на что ты похожа. И подумай, что говоришь! Кто он тебе, этот Владо Манчев? Из‑ за него отцу душу выматываешь.

– Приятель.

– Коммуниста выбрала в приятели?! Ты в своем уме? Дочь начальника дружит с коммунистом!

– Меня это не волнует. Я сказала отцу…

– Ага, вы, значит, в тайне от меня договариваетесь! Хорошо. Посмотрим, что из этого получится. Ты скажи, до чего у вас с ним дошло, чтобы вовремя принять меры!

– Никакие меры не помогут.

Мать пришла в ужас. Подняла было руку, чтобы перекреститься, но рука опустилась.

– Все кончено!

– Я ухожу из дому и больше сюда не вернусь, если отец не поможет этому молодому человеку! – отрезала Кита.

Мать расплакалась. Отец понимал, что ничего серьезного нет, что это просто увлечение, невинное и чистое, которое пройдет, как летняя гроза, без каких‑ либо последствий. И незачем поднимать шум, лучше не пытаться препятствовать этой летней буре, а помочь ей поскорее пройти.

И когда девушка бросилась к двери, он вернул ее спокойным ласковым голосом:

– Постой, скажи, что ты хочешь?

Кита не ответила, подождала, пока мать выйдет из комнаты.

– Выпусти его одного!

– Но скажи, как это сделать? Ведь меня сразу же спросят: почему ты освобождаешь только его? Ведь доказано, что он один из организаторов. Скажи, как мне ответить на вопрос, почему я выпускаю только его?

– Потому что… – Девушка не могла ничего сказать.

– Потому что моя дочь дружит с ним. Так ответить? Если даже я ничего не скажу, скажут другие.

Кита рассмеялась.

– Придумай что‑ нибудь другое. Более убедительное. Например, что сам проверял и установил, что он не виновен.

– А знаешь ли, дочка, что я задержал этих людей по распоряжению свыше и даже не имею права допрашивать их?

– Тогда придумай еще что‑ нибудь. Захочешь помочь, сможешь. Сделай этому парню добро. Я знаю его, он этого заслуживает. То, что я говорила матери, неправда. Мы только друзья: он порядочный человек, с доброй душой.

– Знаю я эти души. А сейчас иди спать. Завтра подумаем, что можно сделать.

На следующий день отец сказал:

– Скажи студенту – пусть сделает то, что я ему предложу, и я выпущу его.

Китана надела белое платье и отправилась в тюрьму. Перед входом стоял все тот же полицейский. Он впустил ее и снова остановился перед дверью подвала.

– Позвать студента? – усмехнулся он, подмигивая.

Кита раздраженно ответила:

– Да, и убирайся отсюда!

– Манчев, выходи на свидание!

В подвале послышались голоса. В дверях появился Владо. Молодые люди поздоровались.

– Оставь нас! – повернулась девушка к стражнику.

Тот пожал плечами, хотел было козырнуть, но раздумал. Девушка подождала, пока он удалится, затем повернулась к Владо. Тот смотрел на нее с надеждой.

– Отец вызовет тебя и кое‑ что предложит.

– Что предложит? – Лицо юноши помрачнело. – Чтобы я выдал наши тайны? Предал товарищей?

– Если уважаешь меня, не думай так плохо о моем отце!

– Но ведь он околийский начальник!

– И околийский начальник – человек. И отец.

– Но какой ценой я могу купить свободу? Может быть, потребуются деньги? Мой отец готов дать выкуп за единственного сына. Ничего не пожалеет, чтобы вызволить меня из этой западни.

Владо уже говорил с озлоблением. Даже улыбка Киты не могла вернуть ему душевного спокойствия. Девушка тоже обиженно нахмурила брови и строго сказала:

– У тебя ошибочное представление о людях. Мой отец не из таких начальников, каких ты привык видеть. Мы люди другого сорта. У нас нет ни капитала, ни стремления к наживе. Прошу тебя, поговори с отцом, как со мной, честно и откровенно. Он хоть и околийский начальник, но порядочный человек.

Девушка высказала все, что накопилось в душе. Глаза ее блестели, в них появились слезы обиды. Лицо молодого человека просветлело. Морщины со лба исчезли.

– Но все‑ таки, что он может предложить мне?

– Что‑ нибудь придумаете такое, что не затронет ни твоего, ни его достоинства, – обрадовалась Кита.

Больше они ничего не могли сказать друг другу, так как у входа в здание околийского управления появился старший полицейский.

– Манчев, к начальнику! – крикнул он.

Владо взглянул на девушку. Та облегченно вздохнула и засмеялась. Глаза ее говорили: «Иди, поторопись и будь умницей! » Молодой человек посмотрел на дверь, за которой томились заключенные, постоял мгновение. На его бледном лице появилась решимость, и он стал подниматься по ступенькам, сопровождаемый полицейским. Кита с легким сердцем вышла на улицу, и ее каблучки гулко застучали по мостовой.

Когда студент вошел в кабинет начальника, у него возникло такое ощущение, будто он попал в капкан. Владо понимал мотивы поведения девушки, но не мог догадаться, чего добивается ее отец. Все, что наговорили в течение ночи товарищи, не давало ему покоя до утра. Он лучше, чем они, мог понять, лицемерит ли девушка, замышляет ли что‑ нибудь против него, ведет ли хитрую игру, используя самое святое чувство – любовь. Некоторые арестованные никогда не видели девушку, а Владо мог уловить правду по выражению ее глаз, по дрожи в голосе, по ее спокойным и четким движениям. Он сознавал, что она приходит к нему с чистым сердцем, охваченная сильной, внезапно вспыхнувшей страстью. Он не сомневался в Ките. Не может человек так притворяться. Движение губ, взгляд, прищур глаз, вздох или восклицание непременно выдали бы ее. У Киты он не заметил ничего похожего. Ясно, что у девушки после долгих колебаний наступил такой час, когда сердце начинает биться сильнее, а душа томиться, когда ее охватывает неудержимое стремление изменить прежнюю жизнь, приблизиться к человеку, в котором открыто нечто самое прекрасное, преодолеть все преграды. Кита была ослеплена, не видела никаких препятствий. Что надумал ее отец? Не хочет ли он использовать чувство девушки для своей выгоды?

Студент стоял и ждал. Возле него в ожидании застыл пристав. Начальник сидел за столом. Владо знал его по прежним столкновениям с полицией: начальник посылал своих людей в клубы разгонять собрания. И его мундир нередко мелькал там. Сейчас он сидел без фуражки. Его начавшая лысеть голова склонилась над столом. Лицо начальника источало служебное рвение.

– Ты свободен, – он махнул приставу рукой, и аксельбанты на его груди заколыхались. Потом, повернувшись к арестанту, сказал: – Подойдите ближе. Давайте знакомиться!

Но руки начальник не подал и не предложил сесть. Раскрыл какую‑ то папку и начал читать:

– «Владимир Манчев… из зажиточной семьи, в моральном и криминальном отношении безупречен, студент последнего курса университета в Софии. Один из руководителей коммунистического движения среди студенчества, организатор подпольного движения в Софии и родном крае, опасен. Подлежит задержанию в целях раскрытия организации и плана восстания. Произвести обыск в, его доме с целью изъятия скрытого оружия…» – Начальник пошевелил рукой, и аксельбанты снова качнулись. – Это вы Владимир Манчев. А я – околийский начальник, который задержал вас. Я не имел права читать вам ваше досье, хотя вы и без того все знаете. И все же я прочел, потому что хочу, чтобы мы поняли друг друга.

Студента знобило. Тот жар, в какой его бросило от прикосновения к руке девушки, погас от холодного приема, оказанного ему ее отцом. Снова пронеслась мысль: искренни ли поступки Киты, не является ли плодом его воображения убеждение, что во взглядах девушки наступил переломный момент? Не правы ли его товарищи? Нет ли здесь ловушки?

– Ко мне приходил твой отец, я сказал ему то, что сейчас скажу тебе. Что бы ты сделал, оказавшись на моем месте? Наступил час – кто кого. Если мы выпустим задержанных, полетят наши головы. Если же продержим вас здесь, буря утихнет. Все это я сказал твоему отцу, а теперь говорю тебе. Ты образованный человек. У тебя свои убеждения, но у государства свои законы и свой порядок. Согласись, никакая власть не станет сидеть сложа руки, когда узнает, что готовится бунт.

Студент подумал и ответил:

– Но откуда вы знаете, что мы готовим восстание?

– Знаем, знаем. Вы работаете, и мы тоже работаем. У нас имеются точные сведения о решениях Центрального Комитета. Мы даже знаем, что не все там были согласны. Но повсюду что‑ то готовится. Непрерывно снуют курьеры, ночью проводятся учения. Такое учение провел и ты возле Харитоновского хутора. Практиковались, как занять станцию Бойчиновцы. Ведь это верно?

– Если все молодежные встречи ночью вы принимаете за учения, ваша информация не очень хороша.

– Хочешь, мы приведем человека, который принимал участие в учении?

«Кто же этот малодушный, который проболтался? » Молодой человек быстро перебрал в памяти всех участников ночного учения – все вне подозрения. Все готовы пойти на любые жертвы, и трудно так сразу кого‑ нибудь из них отнести к числу предателей.

– Мы захватили даже боеприпасы и оружие, из которого, разумеется, не было сделано ни одного выстрела. Ты не можешь отрицать, что знаешь Дино, мельника из вашего села, и что ты дал ему винтовку с патронами, которую мы нашли у мельницы.

Владо вздохнул. Дино был единственным, кто не явился на сбор. Сказал, что допоздна работал и разболелся.

– Если хочешь, могу позвать его, чтобы он все подтвердил.

Молчание Владо говорило о том, что он не хочет такой встречи.

– Конечно, такая встреча не совсем удобна для тебя. Дино ведь подтвердил все в селе и здесь, в участке.

– Ну и что из того? – вспыхнул вдруг Владо. – Доносчики были всегда, и миру не так легко очиститься от них.

Не успел Владо докончить, как начальник нажал кнопку и крикнул показавшемуся в дверях приставу»

– Приведи его!

Послышались шаги. Вошел мельник Дино, весь в муке. Даже усы были в муке. Пристав подтолкнул Дино, и тот очутился у стола начальника. Его серые мышиные глазки, испуганно моргавшие под запыленными мукой веками, выражали тупой ужас. В руки ему сунули винтовку, а пачку патронов держал пристав. Страх сковал мельника. Бедняга думал, что его вызвали на последний допрос, чтобы потом расстрелять из этой же самой винтовки. Так запугали его полицейские, вынуждая сказать, где спрятано оружие, закупленное для восстания.

– Скажи, Дино, все вашему организатору, а то он нам не верит!

– А‑ а‑ а… – увидев Владо Манчева, мельник чуть не выронил из рук винтовку.

– Скажи ему, кто дал тебе винтовку и зачем, кто сообщил тебе об учении, куда надо было явиться и почему ты не пришел.

– Ну… испугался, – пробормотал мельник, втягивая голову в плечи и уставившись на Владо. – Что скрывать, Владо? Они все раскрыли и всех забрали.

– По твоему доносу! – крикнул студент и плюнул предателю в лицо.

– А что мне оставалось делать? – отряхиваясь, спросил мельник. Пристав взял у него винтовку. – Я человек простой. У меня небольшая мельничка. Мелю всем – и богатым, и бедным. Зачем мне губить дом, Владо? Что мы задумали, пропало…

– Гибнут люди! – с горечью произнес Владо. – Но идеи никогда не погибают! Они всегда будут властвовать над человечеством!

Начальник сделал знак, и обезумевшего от страха мельника увели.

– Ну как? – резко спросил начальник. – Парижские коммунары тоже жили иллюзиями… и были разгромлены.

– Если их заветы остались человечеству, значит, не были разгромлены.

– Они стали историей.

– Вы не можете не знать, господин начальник, что из этой истории родилось настоящее и родится будущее всего человечества.

– Не понимаю тебя, – проговорил начальник, но сразу же спохватился и, подняв лохматые брови, произнес: – Понимаю, о каком настоящем ты говоришь. О Советской России! Но еще неизвестно, до каких пор там просуществует это настоящее! Все государства против Советской России, и не удивительно, если это настоящее станет историей, а не будущим…

– Оно уже стало реальностью, – усмехнулся студент.

– Но у нас не станет! Не вышло с Владайским восстанием после войны. Я был среди взбунтовавшихся солдат и своими глазами все видел. Не произошло этого и после девятого июня. И теперь у вас ничего не выйдет. Опоздали!

Студент задумался. И вправду, не опоздали ли? Может быть, следовало начать восстание девятого июня?

– Ты можешь иметь любые убеждения. Я люблю людей с характером. Но ты должен понять, что никто не позволит тебе эти убеждения использовать для свержения существующего в стране строя. Ты должен решить: или – или.

– Раз я здесь, в вашей тюрьме, значит, решил.

– Это ясно, но, чтобы выйти отсюда, надо иметь какое‑ то основание.

– Предлагаете мне стать предателем?! – зло сказал Владо. Лицо его искривилось от презрения, а пальцы сжались в кулаки.

– Этого я тебе не предлагаю, потому что узнал твой характер. На это ты не пойдешь. Ты идеальный парень, и оставайся таким. Но чтобы выпустить тебя на свободу, нам надо иметь гарантию, что больше не будешь проводить учений. – Начальник рассмеялся, и лицо его снова стало добродушным.

– Не будешь организовывать повстанческих групп. Одним словом, не будешь проводить вооруженных операций против власти.

Студент искоса посмотрел на начальника. Вспомнил о Ките.

– Только на таких условиях я могу на свою ответственность освободить тебя. К тому же ты и сам говоришь, что не занимаешься политической деятельностью, а только проповедуешь идеи. Так вот, проповедуйте их самим себе и не превращайте их в оружие против власти.

– Что же вы требуете от меня за освобождение? – Владо задал свой последний вопрос, хотя знал, какой последует ответ.

– Подпишешь обязательство, что не будешь участвовать в восстании, и все.

– Да… – Студент рассмеялся. – А мои товарищи? Как вы знаете, я сижу не один. И не хотел бы выйти из тюрьмы без них.

Начальник окончательно понял, почему его дочь влюбилась в этого парня. Он действительно может пленить своими качествами – готовностью к самопожертвованию и чувством товарищества. Свободы для одного себя он не хочет. Его жизнь – это жизнь для других. Такой характер не может не покорить сердце девушки, несмотря на то, что ее отец – враг юноши‑ коммуниста! Отец Киты поднялся из‑ за стола и сказал примирительно:

– Выпущу и других, если откажутся от участия в восстании. Только не всех сразу, а по‑ одному.

– Хорошо, я подумаю и дам ответ…

Внизу, у входа, юношу ждала Кита. Уже по выражению лица Владо она поняла, что он и отец договорились, и кивнула усатому стражнику, словно говоря: «Не суйся, оставь нас одних! » И когда полицейский удалился, Владо провел рукой по волосам девушки, поцеловал ее:

– Спасибо тебе. До вечера!

Вечером Владо выпустили из подвала. Кита ждала его. Молодые люди что‑ то сказали друг другу, пожали руки и расстались. Она пошла своей дорогой, он – своей.

Арестованные решили, что обязательство подпишет только один Владо, чтобы выйти на свободу, а они останутся под арестом. Он выполнил это решение. И у начальника теперь уже было основание освободить студента. Прощаясь с Владо, он сказал: «Мой тебе совет – исчезни отсюда. Поезжай в Софию. Ведь у тебя еще остались несданными экзамены. Отправляйся куда хочешь, но только здесь не появляйся, чтобы тебя во что‑ нибудь не втянули…» Так сказал начальник, а Владо понял, что этим отец Киты добивается двух целей. Во‑ первых, будет доказано, что Манчев больше не занимается политической деятельностью. Сознание своей победы принесет начальнику удовлетворение. И, во‑ вторых, студент исчезнет с глаз дочери, что даст ему, как отцу, успокоение. Кита добилась своего. Он выполнил просьбу – проявил человечность к ее другу. Скроется Владо, дочь, как и все девушки ее возраста, охладеет к нему и станет смотреть на других. Будучи уверенным, что он достиг своей цели, околийский начальник выпустил студента. Вздох облегчения, вырвавшийся из груди отца Киты, означал удовлетворение.

Очутившись на улице, Владо был буквально ослеплен ярким солнечным светом. Он зажмурился, покачнулся и почувствовал слабость. Стражники выпустили Владо за ограду, и он поторопился уйти из города. Юноша не сразу решил, что предпринять. Прежде было несколько домов, в которых его с удовольствием приютили бы, но, где сейчас их хозяева – он не знал. Владо перебрал в уме всех – старых и молодых, девушек и парней, у которых ночевал, с которыми проводил собрания, встречи. Но сейчас здесь оставаться было нельзя.

Выйдя за черту города, он направился к большому мосту. Обернувшись к окутанному пылью городу, заметил вблизи на склоне полянку. Спустился к ней, лег на спину и, раскинув руки, стал вспоминать, что говорили товарищи: «Воспользуйся случаем, выходи и берись за дело! » По этому вопросу споров не было. Но в сердце юноши родились сомнения, и он спросил товарищей: «Как вы думаете, что мне теперь делать с девушкой? Повернуться и уйти? » И сразу же послышался откровенный ответ: «А на что она тебе? Что с ней будешь делать? Любовь крутить? С этой буржуйкой? » В подвале сидели товарищи постарше, с большим опытом. Они горячо доказывали неправомерность его чувств. «Мы должны хранить свои идеи в чистоте, как знамя! » И юноше пришлось замолчать. Хотелось возразить, но он не находил слов, хотя и не соглашался с товарищами. Его терзали угрызения совести, хотелось бороться за свое чувство. Собственно, почему он не имеет права встречаться с этой девушкой? Ему вспомнились случаи из книг и жизни. И перед тем как его вызвали, чтобы сообщить об освобождении, Владо собрал возле себя товарищей как бы на суд, товарищеский суд над своей любовью.

– А почему, скажите, я не имею права на любовь? Почему должен лишь ради дела поддерживать с ней отношения? Не противоречит ли это морали? Это же обман с моей стороны, а мы не обманщики! Это было бы нечестно, даже подло, а мы ведь не подлецы! Почему мы все согласились использовать доверчивость девушки? Нет, не может быть таким нравственный облик коммуниста!

– Неужели ты не понимаешь, что мы должны использовать буржуазию в наших целях, если нужно, и не допустить, чтобы она использовала нас для укрепления своих позиций.

– Погодите, товарищ Георгиев, – обратился Владо как‑ то официально к известному в околии адвокату. – Как вы тогда объясните диалектически мое положение. Я, сын зажиточного крестьянина, иду с вами, причем не со вчерашнего дня. В доме этого богатого крестьянина решался вопрос о снабжении повстанцев оружием. Отец знал, что я отдал целую повозку пшеницы за это оружие. А ведь я считаюсь, как говорится, сельским буржуа. И такое не только со мной. Взгляните хотя бы на себя. У вас двухэтажный дом. Вы, конечно, богаче этого околийского начальника, который имеет маленький домик с небольшим двором. Он может рассчитывать только на чиновничью зарплату. А сколько учителей в селах – зажиточные люди, а не пролетарии, но коммунисты. Неужели вы не понимаете, что восстание, которое уже не за горами, разделяет людей на два лагеря по убеждениям, а не по богатству?

– Ты хочешь сказать, что дочь начальника пойдет с тобой против собственного отца?

– Я не хочу этого сказать, хотя считаю возможным.

– Это оригинально: восстание вместе с буржуазией. Как ты не видишь, что тебя затягивают в ловушку? Этот самый начальник, как только раздастся первый выстрел, перебьет нас здесь, как собак, прежде чем пустит себе пулю в лоб.

И Владо почувствовал угрызения совести из‑ за своего увлечения, но какое‑ то внутреннее чувство поддерживало в нем веру в правильность его поступков.

– А известно ли вам, – продолжал он, – что Карл Маркс был сыном относительно богатого человека, что в нашем парламенте есть коммунист, владеющий двумя тысячами декаров земли? Кто же его дети – буржуа или пролетарии? Мы различаем людей по их убеждениям, а не по тому, сколько земли у их родителей или у них самих: вот здесь, за дверью, стоят люди, у которых нет ни клочка земли, но они готовы перестрелять нас.

– Интересная теория смешения интересов пролетариата и буржуазии, – съязвил адвокат. Но Владо не сдавался:

– А куда, по‑ вашему, отнести разлагающуюся мелкую буржуазию? Есть ли для нее выход? Диалектически есть. С одной стороны, ее тянет к себе крупная буржуазия, а с другой – мы. Куда пойти? Но зачем отрицать возможность перехода некоторых буржуазных элементов в нашу среду? Когда мы привлекаем девушку на свою сторону, чтобы перевоспитать, вы вдруг заявляете: «Отступление! Предательство! » С такой постановкой вопроса, товарищи, я не согласен.

– Ты, Владо, видно, здорово втюрился!

Раздался взрыв смеха, и в подвале словно посветлело.

– Сколько в нашей среде красивых девушек! Выбирай любую, и никаких забот! А эту тебе придется перевоспитывать всю жизнь, и все равно ничего не получится. Скорее она тебя перевоспитает, ведь у буржуазии традиции сильнее.

– Я, собственно говоря, ничем не связан с этой девушкой. Кроме помощи, она мне ничего не предлагала.

– Они всегда так начинают.

– Какой ей смысл начинать? Что может ей дать преследуемый арестант? Одно только несчастье!

– Она‑ то хорошо знает, чего хочет. Завтра, если восстание победит, она запишется в героини и будет выручать своих близких.

– Здорово преувеличиваете, товарищи. Эта девушка о любви мне слова не сказала. Слушала меня, смотрела. Из человеколюбия протянула руку, чтобы вызволить отсюда меня и вас. Я не хочу защищать ни ее, ни себя. И говорить о том, во что выльются наши отношения в будущем, тоже не собираюсь. Я защищаю принцип: имею я право на такую любовь или нет? Считаю, что имею. Запятнаю ли этим самым нашу мораль? Нет. Ясно, что дело это глубоко личное. Пока, насколько мне известно, Кита хочет помочь нам в борьбе.

– Ну, уж если так, люби ее, сколько хочешь. Только голову не теряй, – сказал один из арестантов.

Усталый, согретый напоенной за день теплом землей, Владо не заметил, как уснул. Река убаюкивающе плескалась. Кустарник, словно завеса, скрывал все. На шоссе громыхали телеги, а где‑ то вдалеке паслось стадо, временами доносилось мелодичное позвякивание колокольчика. Как сладок был сон на зеленой траве у речки! Но вот послышался цокот копыт. Молодой человек вскочил и машинально потянулся к карману за пистолетом. Он забыл, что его уже нет.

Владо показалось, что это приехали за ним: хотят поймать и отвезти в город, в тюрьму, откуда его уже никогда не выпустят. Видимо, более высокое начальство узнало, что местный начальник поддался на уговоры дочери и выпустил арестованного. И вот теперь приехали, чтобы снова схватить его. Студент бросился было в кусты, чтобы перейти Огосту вброд и уйти в Пастрину. Но вдруг вспомнил – забыл что‑ то очень важное, от чего зависит его судьба.

На шоссе остановился фаэтон. На заднем сиденье сидела Кита. И тут Владо вспомнил, что, прощаясь, она прошептала: «Встретимся у моста! »

– Жди меня здесь! – сказала она вознице в полугражданской одежде.

На фоне кроваво‑ красного заката фаэтон казался какой‑ то сказочной ладьей. Юноша улыбнулся и вышел из кустов, Кита уже искала его глазами. Она сошла с сиденья и ходила взад и вперед по склону. Владо не сразу откликнулся: сказанное товарищами невольно подействовало на него. Он подумал, что вслед за фаэтоном из околийского управления, даже без ведома девушки, может приехать полиция. Залитая багрянцем заходящего солнца, Кита одиноко стояла на мосту и смотрела на воду. И в этот момент юноша почувствовал, как сомнения его рассеялись и сердце наполнилось удивительным спокойствием.

– Я здесь!

Кита вздрогнула, увидев юношу. Потом улыбнулась и стала спускаться по склону к кустам. Владо не вышел из‑ за кустов, хотя возница не видел их – он отъехал на другую сторону реки, где кони могли попастись. Измученная тоской и волнением этих дней и ночей, девушка повисла на его руках.

– А что мы будем делать с фаэтоном? – спросил Владо.

– Я попросила его у отца для прогулки, и он разрешил. Можем уехать, куда ты захочешь.

– А потом? Возница не скажет, с кем ты встречалась?

– Он тебя не знает. Скажу, что подвезли какого‑ то путника.

– А потом куда?

– Если хочешь, поедем к тебе в село, чтобы ты повидался со своими.

– А потом?

– А потом отпустим фаэтон и пересядем на поезд. Поедем куда‑ нибудь. В Ломе у меня тетка… А в Софии у тебя есть знакомые. Главное – поскорее убраться отсюда.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒