КИТАНА, ДОЧЬ НАЧАЛЬНИКА 1 страница

Она была единственной дочерью околийского начальника. Двое других его детей, мальчики, были старше. Выросли они как‑ то без особых забот и стали мужчинами, рослыми, как и их отец. Он не уделял им много внимания, словно вся его любовь сосредоточилась на младшей, появившейся на свет довольно поздно и причинявшей родителям много хлопот. Она совсем не походила на своих братьев. Те в раннем детстве спали ночью как убитые, а Кита была капризной, будила всех по два‑ три раза за ночь. Приглашали доктора, тот осматривал девочку, но никакой болезни не находил. Мать иногда сердилась так, что готова была отшлепать ребенка, но отец не давал – питал к дочке какую‑ то особую слабость. Говорят, что так уж заведено: матери любят больше мальчиков, а отцы – девочек.

– Последыши все такие. Как поздние цыплята, – говорили соседи. Они видели, что лампа в доме начальника зажигается ночью по два‑ три раза, а то и до утра светит.

– Просто урод какой‑ то! – откровенно признавалась мать разговорчивым соседкам.

Кита с детства не была похожа на девочку. Стоит ее одеть в красивое платье, она сразу же вымажется, выйдет на улицу – домой ее не загонишь, с братьями вечные споры да раздоры. Те даже стали недолюбливать ее. Только отец буквально дрожал над девочкой. Когда приходил домой с работы, сразу же спрашивал: «Где Кита? »

Никто не заметил, когда и как Кита переменилась, и все в доме затихло. Видели – она, как красивый цветок, появится то в саду, то во дворе, то в окнах, из которых любила часами любоваться закатом солнца. Люди говорили вслед Китане:

– Какая капризуля была и какой красавицей стала!

Ее отца сделали околийским начальником после переворота 9 июня 1923 года. Кита часто приходила к отцу в управление, понимая, что приход ее доставляет ему радость. Увидев дочь, он махал рукой, чтобы она вошла, угощал конфетами. Вокруг девушки стали увиваться сыновья богатых родителей, но она держалась очень независимо. Кита любила ходить на станцию встречать и провожать поезда, хотя никого не ждала. Ей было просто приятно видеть оживление на вокзале, смотреть, как пассажиры с гомоном сходят с поезда или садятся в вагоны. Тишина маленького городка угнетала девушку, а свист локомотива разгонял скуку.

Иногда она ездила с отцом в окружной центр. Оставались они там недолго и снова возвращались в свой тихий городишко, где ей уже надоело слышать цоканье лошадиных копыт, дребезжанье фаэтонов, глухой стук молота в кузнице и властное кукареканье петухов во всякое время дня и ночи. Ей хотелось ездить одной, без провожатых, куда – она и сама не знала. Сесть на поезд и отправиться хотя бы в Лом. Она уже кончила гимназию, а еще не видела этого оживленного города, пристани на Дунае, где останавливаются пароходы, разгружаются разные грузы и сходят на берег иностранцы. Хотелось ей отправиться и в Бойчиновцы, пересесть там на скорый поезд, чтобы к вечеру приехать в столицу. Однако это не удалось ей – родители не пустили ее учиться в университет. Среднее образование – был тот предел, которого в те годы достигали девушки. В результате возникало чувство неудовлетворенности и жажда чего‑ то неизведанного.

Однажды с поезда сошел высокий стройный молодой человек, курчавый брюнет со смелым взглядом. В руках он держал чемоданчик, а через плечо был переброшен плащ. Взгляд синих глаз Китаны остановился на нем, ее задумчивое лицо оживилось. В умных, с озорным блеском глазах юноши скрывалась какая‑ то тайна. Некоторых из встретивших молодого человека людей девушка знала: они не представляли собой ничего особенного. Дети ремесленников. И только одна из встречавших его девиц была дочерью адвоката. Кита слышала об этих людях, слышала, что они занимаются политикой, как, впрочем, и многие другие ребята в гимназии. Кита такими делами не занималась и после окончания гимназии держалась в стороне от товарищей и их увлечений. Увлечение молодежи социальными вопросами, надо сказать, получило в городе самое широкое распространение, так как и отцы, и матери молодых людей говорили о коммуне. Молодежь устраивала собрания, вечеринки, вечера в своих клубах, размахивала флагами, ходила на экскурсии, встречалась с крестьянами. Одним словом, вела жизнь, которая Киту не привлекала, но и не отталкивала. Она иногда расспрашивала свою двоюродную сестру Сийку, о чем они говорят на собраниях, но, поскольку Кита росла замкнуто, любопытство вскоре остывало.

Родители девушки водили ее в гости в богатые дома, принимали гостей и сами. Но и это не удовлетворяло девушку. Ей все казалось каким‑ то искусственным, официальным. Она понимала, что если бы отец не был околийским начальником, этих встреч и знакомств не было бы. И того почтения, которое их окружает, тоже не было бы. Как каждая девушка, она все же старалась сохранить известную самостоятельность. Старалась найти свое место где‑ то посредине, между этими двумя мирами. Она была бы поистине счастлива, если смогла бы принять воодушевление молодых идеалистов, их чистоту, сердечность, не подвергая себя опасностям. Короче говоря, если бы та жизнь, какой жила свободомыслящая молодежь, была бы так же признана властями, законом, как жизнь власть имущих. Но это было невозможно: разве можно допустить, чтобы люди круга ее отца потеряли то, что дает им служба, закон, и зажили бы, как простые граждане. Так Кита металась между двумя полюсами, стараясь найти свое место в жизни.

Она второй раз встретила молодого человека с синими глазами. Держа в руке чемодан и плащ, он ждал поезда. Кита уже узнала, кто он и откуда. Женщины быстро узнают все, что их интересует. В таких случаях они становятся самыми опытными разведчиками. Их любопытство улавливает самые скрытые от взгляда вещи. Кита узнала, что зовут этого парня Владо Манчев, что он студент последнего курса университета, сын зажиточных родителей – у них более трехсот декаров земли, что у них есть батраки и кабриолет, на котором отец каждую пятницу ездит на базар, а иногда выезжает сын. Эти сведения были приятны. Все это ей рассказали. Но то другое, что еще хотелось узнать о нем, она должна была понять сердцем: почему его взгляд так беспокоен, куда уносится он мыслями и чувствами. Очень, очень хотелось Ките быть ближе к нему. Какой‑ то вихрь закружил ее, тронул сердце девушки. Ветер заиграл ее цветастым платьем, опоясанным лакированным пояском, разметал ее русые волосы. В ее широко раскрытых глазах отражалось сияние солнечного дня. А юноша, погруженный в свои мысли, не обращал на нее внимания. И этим он еще сильнее разжигал ее интерес к себе. То, что Кита искала в людях, нашла в нем – живой ум, который встряхнет ее, пробудит от лености, сильные руки, которые поведут ее по новому пути в жизни.

Каблучки девушки стучали по перрону, как бы выстукивая знаки азбуки Морзе и передавая беспокойный ритм сердца. Но студент не замечал Киту, его взгляд оставался равнодушным. Он с большим интересом разглядывал других людей, свободных, которые могли ехать куда захотят без сопровождающих.

Китана прошла мимо него несколько раз и, убедившись, что он не замечает ее, в то время как другие молодые люди, рискуя свернуть себе шею, провожают ее взглядом, подошла к нему и села на скамейку рядом с ним.

– Я вам не помешаю? – спросила девушка.

– Нет, пожалуйста! – проговорил студент и даже немного отодвинулся.

Китана разглядывала его и убеждалась, что не ошиблась. Первое впечатление не обмануло ее. Девушке хотелось довериться ему, и желание это было вполне искренним. Обрадовавшись, что она не обманулась, Китана заговорила с ним, хотя и считала это признаком невоспитанности.

– Вы едете в Софию? – Она посмотрела на него, но сразу же отвела глаза.

– Нет, я вернулся из Софии и сейчас еду к себе в село.

Теперь он смотрел на нее с интересом. Видно, он уже знал, кто она. Да и как мог не знать он, студент, что разговаривает с дочерью околийского начальника. Хорошо знал, хотя и делал вид, что не знает.

– Мне предстояло сдавать экзамены. Последние экзамены. Если бы не этот переворот, кончил бы университет. А теперь все пошло насмарку.

Кита восприняла это как упрек, ведь ее отец был связан с переворотом. Она же не чувствовала себя соучастницей дел отца и поэтому холодно ответила?

– Но ведь университет не закрыт?

– На бумаге – не закрыт, но если профессора начнут заниматься политикой… Попробуйте, сдайте экзамены под полицейскими палками.

– Интересно!

– Да, вам это интересно. Забавно смотреть со стороны, но спросите, что чувствуют тысячи таких, как я…

Он сердился, а она смеялась. Его щеки залила густая краска.

– Смейтесь! Вам легко…

Он не произнес того, что замерло на языке: «Отец ваш околийский начальник, вам хорошо смеяться, когда других избивают». Но это не смутило девушку. Чувства, которые она испытывала в эти минуты, заставляли ее любоваться и собой, и им.

– Осталось только назвать меня агентом отца! – сказала она, кривя уголки губ. Устремленные на него глаза засверкали. Такое неожиданное, хотя и шутливое, обвинение заставило его замолчать. Студент с удивлением посмотрел на девушку, морщины исчезли, глаза посветлели, и багровый румянец сошел с лица.

– Почему вы на меня так смотрите? – спросила Кита. – Можете не говорить, я знаю, о чем вы сейчас думаете.

– О чем же, ясновидица?

– Что может коммунист, влюбленный в свою идею, думать о дочери околийского начальника?

– Ну как вам сказать…

– Уж не я ли делала переворот, уж не я ли назначила своего отца околииским начальником, уж не я ли преследую студентов, выступающих против переворота?

– Это верно, – согласился студент.

Девушка задумалась, и ее глаза заволокла дымка грусти.

– Как мало вы задумываетесь… как бы это сказать… вернее, как легко вы все приводите к общему знаменателю.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что ваш отец, возможно, не думает так, как вы, что между вами лежит целая пропасть. Вы боретесь за коммунизм, а он владеет поместьем, держит батраков. Как совместить эти крайности?

Впервые студент почувствовал затруднение.

– Иногда дети становятся самыми ревностными отрицателями взглядов своих отцов, – ответил студент.

Китана усмехнулась:

– Спасибо.

– За что?

– Вашим ответом вы меня оправдали, и вам нечего меня бояться.

– А я никого и не боюсь, да и нет причины бояться.

– Еще лучше! – Она нечаянно толкнула ногой его чемоданчик. – Наверное, везете подарки своим?

– Да… грязные рубашки. Если сомневаетесь, можете проверить. Призывов к восстанию там нет. Можете убедиться.

– Я вам верю.

– Как! Неужели вы так легко доверяете людям?

– Вы же сами сказали, что дети похожи друг на друга своим отрицательным отношением к отцам. – Девушка встала, подала ему руку. – Благодарю вас и счастливого пути! Уверена, что, невзирая ни на что, вы выдержите последний экзамен.

Китана повернулась и пошла за здание вокзала, к тополевой аллее.

Молодой человек вскочил на ступеньку вагона и миг постоял. Он злился на себя за то, что не успел даже попрощаться. Она вела себя так, как полагалось бы ему. Одним словом, опередила его. Произошло нечто такое, что заставило юношу думать о ней всю дорогу. Вот она какая – дочь околийского начальника! Сама подошла и представилась, причем как‑ то по‑ особенному, не как все девушки. Он решил, что так поступить могла только девушка, свободная от предрассудков, с врожденной независимостью в характере. Так быстро и ловко развязала все узлы и ушла не униженная, а гордая и уверенная в себе.

Кита не пошла домой, а завернула к Сийке, своей кузине, которая знала студента, и все ей рассказала.

– Интересный человек. А я представляла его себе совсем иным.

– Неужели? По нему сходят с ума многие девушки.

– А что, если я его завоюю? – рассмеялась Кита.

– Никогда! – ответила Сийка.

– Давай поспорим!

– Давай! – И девушки ударили по рукам.

Целое лето Китана не видела Владо. Просила кузину устроить встречу с ним. Та повела Киту на вечеринку. Но студент там не появился: был где‑ то в селах. От отца, который вечерами рассказывал о событиях в стране, девушка услышала, что готовится восстание. Дочь начальника узнала, что ее студент держит последний экзамен, но не там, в университете, и не здесь, в городе, а в селах. Он организует крестьян, снабжает их винтовками, учит стрелять. Среди будущих повстанцев есть и девушки, такие же, как она. Отец Киты возвращался со службы усталый. От начальства пришел приказ арестовать всех видных коммунистов в селах и в городе, чтобы помешать восстанию. Все, кто не успел скрыться, попали в его руки. Из села Люта привели не закончившего учение студента Владо Манчева.

Отец студента гнал полицейских из дому: «А ну, убирайтесь! Мой дом – уважаемый дом! Ни полицейский, ни сборщик налогов до сих пор не ступали сюда. Я воевал за эту державу, дрался за царя и отечество, честно отдавал все, что положено, и живу в мире и труде! » – «Мы ищем твоего сына». – «Мой сын и я – одно целое. Все равно что на меня замахиваетесь…»

Он и мысли не допускал, что полиция может ворваться в его дом, в дом, где часто гостями были высокие чины, где им оказывались почет и уважение. Не верил в это и его сын. Поэтому он так спокойно вечером возвращался домой, а ранним утром, затемно, уходил из села. Но в этот вечер полицейские застали его дома. Он успел бы спрятаться, но отец сказал: «Не беги, здесь тебя не посмеют тронуть». Но, несмотря на угрозы и крики отца, полицейские схватили Владо и увели. Отец пошел с ними. В городе, в полицейском участке, он раскричался?

– Позовите околийского начальника! Мы с ним знакомы! Он не позволит бросить в клоповник моего сына!

– Начальника нет! А ты входи! – Приставив штык к груди сына, полицейские втолкнули его в подвал, где уже находились самые главные бунтари, которых власти боялись. Отец бегал по городу целую ночь, целый день, но освободить сына не смог. Вернувшись в село, закричал в отчаянии:

– Я верой и правдой служу царю и отечеству, голосую на выборах за этих господ, а они и слушать меня не хотят, издеваются и на глазах у меня избивают сына! Я им покажу! Владо был прав, а я – слепец. Эти люди доведут страну до восстания, и оно научит их уму‑ разуму. Потеряли честь и сами себе могилу роют!

Так честолюбивый отец открыто встал на сторону повстанцев, рядом с сыном. Как это ни невероятно, но зажиточный крестьянин, владеющий тремястами декарами земли, имеющий батраков, ждал дня, когда огненный вихрь освободит его сына и засадит в тюрьму тех, кто не захотел внять его словам.

Владо Манчева и раньше задерживали в участке на короткое время, но потом освобождали. Он не знал, что отец выручал его: сын думал, что его освобождают из‑ за отсутствия улик. Сейчас, узнав о заступничестве отца, Владо почувствовал неловкость перед товарищами, брошенными в тюрьму раньше его. Они говорили:

– Неужели ты, Владо, не смог скрыться и позволил поймать себя?

Не зная, что ответить товарищам, Владо виновато опустился на землю. То, что молодому человеку пришлось услышать от них, отрезвило его: оказывается, страшный удар нанесен повстанцам повсюду. Задержаны самые активные, самые главные организаторы восстания. Кто теперь поведет народ? В тюрьму приводили все новых и новых арестованных из сел. Задержаны были все те, кто не успел скрыться. Восстанию грозил провал.

Владо осмотрел стены подвала, они были толщиной около метра. Разбить эти глыбы, привезенные с гор, невозможно. Он осмотрел решетки. За каждой из них стоял полицейский. Виднелись сапоги в гармошку. Подковки и гвозди на подметках стучали по камням и давили все, что попадало под ноги. Именно люди в таких грубых сапогах совершили переворот 9 июня и теперь держали повстанцев в плену. Как освободиться? Как голыми руками бороться против штыков?

На следующий день, когда солнечный свет проник сквозь решетки, самый юный заключенный увидел в окошке вместо сапог женские туфли. К тюрьме не подпускали никого – ни близких, ни посторонних штатских. Вокруг здания ходили только полицейские. Даже начальства не видели у стен тюрьмы. И вдруг неожиданное постукивание женских каблучков. Владо взволновался. Кто же это ходит? Как сюда попала женщина? Ведь повсюду и днем и ночью снуют патрули. В городе введено осадное положение. Проверяют буквально каждого. На дорогах расставлены засады. Трудно пройти через такой заслон нашему человеку, особенно женщине. Кто же она? Если бы Владо знал, когда она пройдет, он приготовился бы и постарался бы увидеть ее.

Владо мучительно думал, стараясь узнать незнакомку по обуви. На синих туфельках белые пуговки, спереди язычки с бахромой, как бабочки. Именно бабочки. Они мелькнули на мгновение. У кого такие туфли? Мару из Саточино он видел в последнее время в бежевых, а Раина всегда носит черные. Если они даже сейчас, кончив гимназию, купили новые туфли, кто же пустит их сюда? Владо недоумевал. Однако что из того, что мимо прошла женщина? Ведь у начальников есть жены. Возможно, одна из них зашла сюда, ведь и им сейчас нелегко: мужья все время дежурят – боятся, что вспыхнет восстание и их головы полетят первыми. Часто даже обедать не идут домой, едят здесь, в управлении, даже ночуют поочередно, а жены приносят им еду и питье.

Владо снова услышал топот сапог. Вот они удалились: вероятно, полицейский пошел проверять, что это за женщина идет, и проводить ее куда надо. Грубые сапоги топтали солнечные блики, бросая на оконце тень. Они, эти сапоги, словно оставляли на плитах черные пятна ваксы, издававшие неприятный запах. Студент отошел от окна и снова опустился на землю.

Арестованные стали говорить, что надо сделать подкоп под стеной, но у них не было даже ложки, чтобы долбить землю. Решили подкупить полицейских, но из этого ничего не вышло. В охране были самые темные, одурманенные пропагандой люди. В полицию шли отслужившие свой срок унтер‑ офицеры, фельдфебели, ефрейторы, путевые обходчики, лесные объездчики, полевые сторожа – одним словом, те, кто по роду своей службы вынужден помогать полиции. Они всегда тряслись за свою жизнь и поэтому высматривали, подслушивали и обо всем доносили начальству. Эти люди знали, что, стоит вспыхнуть восстанию, прежде всего выловят их, призовут к ответу и первыми расстреляют. Начальники могут скрыться, а им деваться будет некуда. Этот животный страх чувствовался в тяжелой поступи кованых сапог. Владо вспомнил полицейских, дубинками выгонявших студентов из аудиторий. Его мучили раздумья? «Почему не была предусмотрена возможность ареста руководителей? Почему не были учтены предупреждения? Откуда такая уверенность в своей силе и непобедимости? Эти думы не давали Владо покоя. Неужели они останутся заложниками и в тот час, когда вспыхнет восстание? Простые крестьяне, голые и босые, рабочие выступят под развевающимися знаменами, а те, кто готовил их, руководил ими, будут беспомощно сидеть здесь? Быть здесь, в темнице, в желанный час расплаты, в день, когда будет рушиться «кровавое и грешное» царство и встанет заря свободы, – равносильно смерти! Возможно, и не придется увидеть эту зарю. Перепуганное начальство не освободит заложников даже тогда, когда сюда подойдут повстанцы. Их расстреляют просто так. Из мести.

В этот момент Владо вдруг снова услышал стук женских каблучков. Вздрогнул. Подбежал к окошку. Теперь он хорошо разглядел их. Это были те же синие туфельки с бахромой. Он стоял, ухватившись за решетку, напрягая память: где он видел раньше эти ножки? Где слышал эти быстрые, торопливые шаги? Они запечатлелись в его памяти. Но где он видел их, вспомнить не мог. Сколько забот свалилось на него в эти дни. Восстание назревало, и в душах молодых и старых не оставалось места для других мыслей. Жажда грядущей свободы заслоняла все. Владо охватило желание узнать, что же это за женщина приходила в околийское управление, в подвале которого они сидели. Владо решил, что она приходила именно сюда, в участок, и что она здесь своя, иначе ее не подпустили бы. А раз эта женщина так свободно может заходить сюда, она может зайти и к ним, и через нее заключенные могут связаться с внешним миром. Эти мысли лихорадочно пронеслись у него в голове, но… какую женщину этого круга тронет их положение? Раз она так близка начальству, значит, будет защищать его интересы. Перед глазами Владо, словно маятник, продолжали двигаться женские ножки, напоминая о воле.

Владо пользовался успехом у женщин. Нравился многим девушкам и в селе, и в городе. Он быстро знакомился с ними, но ни одна из девушек не могла удержать его надолго возле себя. Многие считали студента легкомысленным, однако те, кто знал юношу ближе, иначе объясняли его отношение к женщинам. Владо искал в женщине душевность, решимость и отвагу. Ему под стать была бы девушка, готовая отречься от вековых предрассудков и пойти с ним в бой. Она должна была бы уметь видеть перспективу и, если потребуется, иметь мужество погибнуть не за клочок земли, не за лавку или дом, а за нечто более возвышенное, за идею, самую красивую, самую человечную – коммунизм. Этого не понимали многие хорошие девушки, которые на короткое время привлекали его внимание.

– На что это ты засмотрелся, Владо? – шутили старшие товарищи. – Любуешься женскими ножками? У тебя‑ то уж было столько поклонниц. У любой мог бы спрятаться.

Однажды вечером, когда рабочий день у тюремных чиновников уже кончился, под окном снова застучали каблучки. Не успели стихнуть шутки и вздохи, как двери подвала распахнулись и в полумраке выросла фигура усатого стражника с винтовкой. Откашлявшись, он спросил:

– Кто из вас Манчев?

Стало тихо. Все повернулись к Владо. Почему его вызывают первым? До сих пор никого не допрашивали. Просто задержали, потому что знали, чем они занимаются, и следствия пока не проводили. То, что вызвали не их, старших по возрасту, а новенького и более молодого, озадачило людей. В то же время появилась надежда: хорошо, что следствие началось, они только этого и ждали. Хотелось доказать следователю, что арестованы они без причины, что у них не найдено ни оружия, ни запрещенной литературы, что ничего противозаконного они не совершили и задерживать их никто не имел права. Так думали заключенные. А полицейский снова крикнул с порога:

– Зовут Владо Манчева!

– Кто зовет? – сердито откликнулся Владо.

Он думал, что его зовут не для допроса, так как служебное время кончилось и следователь ушел, а вызывают, чтобы пытать, вырвать признание силой. Будут зверски истязать целую ночь и, если не признается, выведут к реке, раздастся возле тополей выстрел, и понесет милая теплая Огюста его труп к родному селу. Ведь так фашисты уничтожили много последователей Стамболийского, расстреляли без суда и следствия. Теперь очередь дошла до них, до коммунистов. Так думал Владо Манчев и поэтому резко повторил:

– Скажи, кто меня зовет и зачем?

– Не бойся, на свидание тебя зовут, – засмеялся полицейский.

Удивленный Владо сделал несколько шагов.

– Выходи, выходи!

Молодой человек прошмыгнул мимо караульного, провожаемый взглядами товарищей. Дверь за ним закрылась. Арестованные решили, что отец Владо, использовав свои связи с начальством, вызволил сына, и радовались – пусть хоть один из них выберется отсюда. И не кто‑ нибудь, а Владо Манчев, не по годам развитый, человек с опытом, закаленный в революционной борьбе, любимец крестьян и горожан.

Нет, не отец ждал его. Перед ним стояла девушка, с которой он познакомился на станции перед последними экзаменами. Владо мгновенно понял, что это была та самая особа, за чьими шагами он с волнением следил из‑ за решетки. Да, она! Те же падающие на плечи русые волосы, те же лучистые глаза, та же шуршащая юбка и синие туфельки.

– Вы удивлены, не правда ли?

– Признаться, да. – Юноша оторвал взгляд от ног и, скользнув по фигуре, посмотрел девушке в глаза.

– Я попросила у отца разрешения…

Караульный стоял в дверях, но она не стеснялась и говорила открыто, без уверток.

– Я благодарен вам, но не рискуете ли вы навлечь на себя неприятности? – мягко спросил Владо, не отводя взгляда от ее мигающих глаз.

– Какие неприятности? Я сказала ему, что мы знакомы, что вы способный молодой человек, студент‑ отличник, и я из сочувствия хочу видеть вас. И отец, несмотря на то, что он полицейский начальник, – сказала она, – не отказал мне.

Присутствие стражника смущало больше его, нежели девушку. Хотелось попросить ее кое о чем, но полицейский мог услышать, донести отцу девушки. Неподалеку стояли другие полицейские. Молодым людям нельзя было ни отойти от дверей, ни скрыться от посторонних глаз.

– Чем я могу вам помочь? – спросила дочь начальника. – Разумеется, я не начальник и не следователь, но, что могу, сделаю.

– У меня к вам просьба. – Владо вздохнул и первый раз посмотрел на девушку с доверяем. – Нас держат здесь безо всякого законного основания. Никто не знает, за что арестован. Мы все здесь задержаны по подозрению, на основании доносов.

– Ты все говоришь во множественном числе. А я о тебе веду речь.

– Мы и есть множественное число. Я – множественное число, и наше множество – мое я.

– Мне это нравится! – Ее губы дрогнули от набежавшей улыбки.

– А просьба моя такова: хорошо было бы ускорить рассмотрение дел арестованных. Пусть решают, в чем мы виновны.

– Я скажу отцу. Это действительно возмутительно!

Стражник топтался, поворачивался спиной к двери, откашливался и разговаривал с другими часовыми, чтобы дочь начальника могла свободно поговорить. В то же время он делал своим товарищам многозначительные знаки и строил гримасы, выражающие недоумение: вот это да, дочь начальника пришла на встречу с одним из главных коммунистов. Удивление было написано и на лицах остальных полицейских, а дочь начальника, не смущаясь, разглядывала коммуниста и втайне любовалась им. Он ей сейчас нравился больше, чем тогда, на станции. Там она только познакомилась с ним, в щелочку заглянула в его душу и, как в окошко, постучалась, но ей не ответили. Теперь же, как ей показалось, оконце распахнулось, и хозяин пригласил ее войти внутрь.

«Мы и есть множественное число. Я – множественное число, и наше множество – мое я! », – вспомнила девушка. Китана взволновалась, когда в голову ей пришла мысль посетить его. Из разговоров с отцом она поняла, что это множество готовится восстать, несмотря на аресты и осадное положение в городе. И она решила пройти через все трудности и встретиться с ним, пленником своего отца. Это был не каприз, а влечение, не жажда приключений, а насущная необходимость. Любой ценой девушке хотелось до конца узнать человека, который так неожиданно нарушил ее спокойную жизнь. Когда Владо был на свободе и ездил по селам, он вызывал у нее только интерес. Теперь же девушка почувствовала, что любит его. Возможно, это чувство пришло потому, что на юношу обрушилось несчастье. Из любопытства родилось сочувствие, а из сочувствия – любовь. Владо стал мучеником за идею, и Китана ставила его выше всех и даже выше его самого – прежнего. Ей очень хотелось видеть его, говорить с ним. Может быть, другая девушка, увидев его подавленным и страдающим, отвернулась бы от него. Но Владо не выходил из головы Китаны. Страдания молодого человека взволновали ее. Человек, который рискует своей жизнью, – сильная личность. Те же, что пресмыкаются, чтобы как‑ то просуществовать, – мелкие людишки. Все то хорошее, что Китана почерпнула из книг, видела теперь в своем новом друге.

– Уходите, барышня, я сменяюсь и не могу разрешить вам оставаться здесь! – сказал подошедший стражник Гиго, и девушка протянула Владо руку.

– Завтра приду опять.

– А ваши приятели не рассердятся на вас?

– Мой приятель тот, кого я выберу, – с гордостью ответила Кита, быстро повернулась и ушла.

Юношу снова отправили в подвал, и стражник не толкнул его, как прежде, а заговорщически пробормотал!

– Если умен, держи язык за зубами!

Дверь закрылась, и Владо очутился среди своих.

– Ну, кто это был? – обступили его товарищи.

В спертом воздухе и сгустившейся темноте, под низкими сводами подвала, над которым слышался топот сменявшихся стражников, голос Владо прозвучал тепло и мягко:

– Кто? Дочь начальника. Я познакомился с ней месяц назад.

Никто не упрекнул его. Голоса товарищей, согретые его чувством, потеплели. Со всех сторон послышался шепот:

– Вот, оказывается, какой ты женский угодник! Эта девушка может помочь нам.

– А не думаете ли вы, что полиция нарочно подослала ее к нам, чтобы выведать о нас побольше? – раздался чей‑ то недоверчивый голос.

– Пусть выведывает! И мы от нее можем кое‑ что узнать!

– А то как еще! Она ведь еще совсем молодая. Раз уж так влюбилась, нам от нее больше пользы, чем вреда.

– Завтра придет опять. Я просил ее помочь ускорить разбор наших дел. Посмотрим, что скажет ее отец.

Все замолкли. В подземелье через зарешеченное окно проникал мягкий свет. Все находились под впечатлением неожиданного визита девушки.

Кита не могла уснуть в эту летнюю ночь. Выходила из комнаты, бродила по двору среди цветов, вдыхая теплый воздух, напоенный ароматом зрелых плодов и гроздьев винограда. На душе у нее становилось все беспокойнее. По улицам сновали патрули – вооруженные штатские и военные. Ей казалось, что они охраняют и ее душевный покой. Но было поздно: ни мать, ни отец уже не могли сохранить тот мир, который они создавали в ее до недавнего времени детской душе. За последние месяцы он был нарушен событиями в городе и селах, всколыхнувшими молодых и старых. Девушка сама не могла понять, как это произошло. Она ведь стояла в стороне от бунтарей, считала их мечтателями, идеалистами. Но незаметно для нее самой возникло какое‑ то неуловимое чувство, которое поднимало ее ночью с постели, днем заставляло выходить как бы на прогулку, а в действительности наблюдать за этими людьми, на вид безобидными, посвятившими себя каким‑ то идеям. Среди них Кита искала одного человека, того юношу, что сидел на станции. Юношу, который, узнав, кто хочет познакомиться с ним, перешел к обороне, а потом к нападению. Они тогда не сказали друг другу ничего особенного. В сущности, она должна была бы вспоминать о нем даже с неприязнью. А ее тревожила судьба юноши. Она понимала, почему ее не привлекали молодые люди ее круга – адвокаты, торговцы, офицеры, почему она не нашла себе места среди городской элиты. Это были бездушные, бессердечные люди. Сейчас в ней все кипело. Хотелось быть свободной, достичь чего‑ то такого, что может поднять и обогатить душевно. Кита не задумывалась над тем, можно ли соединить две крайности, два уклада. Что из этого получится? Долго ли просуществует новое? Не отступит ли? Кита не задумывалась над этим. Она просто старалась помочь своему новому другу.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒