КИТАНА, ДОЧЬ НАЧАЛЬНИКА 4 страница

– К кому‑ нибудь из наших. Я их предупрежу.

– Когда?

– Ну сейчас.

– Спасибо. За этим я и пришла. Не произведет ли плохое впечатление, если с отцом приду я?

– А зачем тебе приходить с ним? Ведь он правил здесь без тебя. Пусть один и придет.

Китана кивнула и, хотя ей не хотелось расставаться с Владо, потихоньку отошла в сторону, вышла из толпы. Словно какая‑ то невидимая рука потянула ее, но не к дому. Девушка смело и решительно направилась к Сийке.

Когда стемнело, из калитки дома, где жила Сийка, вышел Китин отец. Он был в штатском. Кита шла рядом, пока не начали встречаться повстанцы. Дальше он пошел один, переходя от одной кучки людей к другой. Повстанцам объяснял, куда идет, и они пропускали его. И так он дошел до околийского управления, но направился не в свой кабинет, а в подвал, в арестантское помещение, где когда‑ то содержались неблагонадежные – коммунисты, среди которых был Владо.

Комендантом теперь был известный в городе сапожник Мито Веренишки. Его любил весь город за доброту и честность. Он шил самую различную обувь – дамскую, мужскую, детскую, зимнюю, летнюю, кожаную, полотняную, шил сапоги, туристские ботинки с гвоздиками на подошве. Заказчики всегда получали обувь в срок. У него были и подмастерья, но держался он с ними не как хозяин, а как товарищ по труду. И так называемый доход, оставшийся после уплаты налогов и стоимости материала, делился поровну. Хотя мастерская и не именовалась «трудовой кооперацией», в сущности, она была рабочей артелью, где каждый получал столько, сколько заработал. Во всем этом не было ничего удивительного, ибо Мито Веренишки был коммунистом. И конечно, после победы восстания артель должна была стать первой коммунистической кооперацией.

В доме у Мито до поздней ночи горел свет. После того как уходили работники артели, здесь собирались коммунисты, и начинала действовать другая – революционная организация. Здесь, среди сапожных колодок, обсуждались планы восстания. Мито Веренишки был известен полиции, его часто арестовывали. Даже дети знали, что он «красный». Первого мая он всегда шел во главе манифестации трудящихся, шел, как командир за оркестром. Он умел повести людей за собой. В ходе выступлений против властей люди смотрели, как поступит он. Если Мито не отступал, не отступали и они, если он вступал в бой, дрались и они, если его пытались арестовать, товарищи или старались его отбить, или же вместе с ним шли в участок доказать свою правоту.

Этот человек, переселившийся некогда в город из бедного села Вереница, был каким‑ то особенным. Он никому не мог отказать в помощи. Большинство его клиентов были малоимущими людьми, которые не могли сразу заплатить за заказ. И Мито должен был ждать, как‑ то выкручиваться: ведь оборотного капитала у него не было. Он считал, что люди поймут его положение. Большинство заказчиков, разумеется, рассчитывались за заказы вовремя, но были и такие, которые не торопились отдавать долги. И Мито не беспокоил их, а ждал, пока наконец они не придут к нему сами и виновато вынут из кармана деньги. «Вычеркни из книжки мой должок, а то он измучил меня, жену и детей! От стыда не мог ходить мимо твоей мастерской. Ты обуваешь нас, а мы тебя чуть ли не босым заставляем ходить! » А власти только и ждали, чтобы прогорела, обанкротилась эта мастерская, пристанище коммунистов, их партийный клуб. Но партия воспитала людей так, что они крепко стояли за свое дело и помогали друг другу. А мастерская Мито Веренишки была ее делом. И она не закрывалась.

Когда вспыхнуло восстание, первым комендантом города стал он, Мито Веренишки. Он лучше всех знал людей. И о каждом составлял мнение, которое врезалось в его намять, в его партийное сознание. Все это помогло ему сразу же справиться с трудной работой первого коменданта. К нему часто приходили за советом. Многое из того, что было решено перед восстанием, теперь нужно было решать заново. Каждый день возникали новые, непредвиденные обстоятельства, люди спрашивали, как поступить, а он сам только учился решать государственные дела. В его мастерской не раз говорили о том, как управляют в Советском Союзе, решали, кто что будет делать, а когда взяли власть, все оказалось не так легко. Например, изъятие излишков продуктов у богатых для нужд восстания. Некоторые начали делать это не так, как положено. Пришлось бороться с самовольными реквизициями, ведущими к личной мести. А это значит – каждому объясни и проверь. Мито Веренишки был человеком добросердечным и благородным, хотя по внешнему виду этого никак нельзя было сказать. Только узнав его ближе, человек понимал, что Веренишки прост и отзывчив.

К нему‑ то и пришла Китана. Она искала Владо, но ей сказали, что его нет в управлении. Тогда девушка поднялась на второй этаж по ступенькам, по которым столько раз взбегала к отцу, когда он был здесь начальником. С волнением постучала в те двери, в которые прежде входила без стука. Эта встреча с комендантом была сопряжена с неприятными объяснениями, и, прежде чем она состоялась, Ките пришлось немало пережить. Ее несколько раз останавливали караульные. И все‑ таки она упорно шла к цели, доказывала, что Владо велел ей прийти сюда. Но люди не верили ей – дочери бывшего околийского начальника. Караульным было безразлично, сдался ее отец сам или его поймали, для них он был арестантом, а его близкие – подозрительными людьми. Для входа в комендатуру нужен был пропуск. Ките пришлось несколько дней приходить за этим пропуском, прежде чем ей сказали, что комендант готов принять ее. И вот она вошла в управление. Остановилась перед дверью кабинета, сильно смутившись. Девушка была в тех самых туфельках, которые сшил ей он, бывший сапожник. К нему в мастерскую ее привела Сийка. И когда Кита надела новые туфли, Сийка воскликнула: «Какие прелестные! » Туфли действительно были очень красивые. Кита любила их и сейчас испытывала симпатию к этому человеку при мысли, что у нее на ногах туфли, сделанные его руками. Кита знала, что Мито отличный мастер и что все, кто носит его обувь, не могут нарадоваться ей. Эта встреча с мастером была первой с того дня, когда она взяла у него туфли, хотя много раз проходила мимо его мастерской и видела Мито за длинным столом среди подмастерьев. Видела на столе коробки с гвоздиками, молотки, сапожные ножи, красивые колодки на витрине. И кожи, кожи всех расцветок, блестящие, растянутые, как полотна.

И теперь, при этой первой встрече с ним как с комендантом, Кита решила проверить, действительно ли он таков, каким его считают, и поэтому не сказала сразу, что привело ее сюда. Войдя в знакомый кабинет, Кита невольно вздрогнула, увидев поднимающегося ей навстречу из‑ за стола Мито. Она привыкла видеть здесь только своего отца. И ждала, что за этот стол сядет Владо. Это было бы естественно. Она даже обрадовалась бы, увидев там вместо отца своего любимого. И радость эта была бы объяснима – ведь в какой‑ то степени она участвовала в освобождении Владо.

Худой, щуплый сапожник в широком и высоком кресле выглядел как‑ то смешно. Да и видно было, что он сам чувствовал себя неловко. Вероятно, потому, что привык сидеть на низенькой табуретке возле тисков. Увидев девушку, комендант поднялся, поклонился и пошел ей навстречу. В мастерской он всегда сидел согнувшись, упираясь ногами в пол, готовый каждую минуту подняться. Похоже, что только любимое дело могло на долгое время удержать его на месте, а работа коменданта – нет. Здесь все были на ногах. И он всегда был готов к тому, что его позовут. Так было и сейчас. При виде Киты он встал и пошел ей навстречу, как когда‑ то в мастерской навстречу клиенту. Это правило непроизвольно было перенесено сюда из мастерской. И сердце Киты смягчилось. Она уже не жалела, что в этом кресле сидит не ее отец, а простой сапожник.

– Ну как, трудно было сюда попасть? – спросил Мито.

Девушку сначала удивила эта заботливость, а потом она подумала: «Значит, Владо все ему рассказал! Поэтому он меня так и встречает! »

– Мы еще здесь не обжились. Власть наша новая, коммунистам впервые приходится выполнять такие обязанности. И не все могут сразу понять, как надо держаться с людьми. Мы говорим, надо обращаться с народом так, чтобы привлечь на свою сторону и тех, кто был не с нами. Чтобы все нам поверили. И чтобы за нами пошли все честные люди. Но все это не сразу.

Кита словно слышала голос Владо. Ей казалось, что именно так говорил бы он со своими новыми служащими. И девушка облегченно вздохнула, забыла слова матери «Не ходи по участкам, а то и тебя могут задержать».

– Я пришла просить разрешения повидать отца, – сказала Кита.

Комендант без колебаний ответил:

– Конечно можно! Я и сам хотел поговорить с ним.

На столе была кнопка. Когда требовалось, отец нажимал ее, и в кабинет входил полицейский, щелкал каблуками и козырял: «Слушаю, господин начальник! Понимаю, господин начальник! Сейчас, господин начальник! » Но новый комендант не воспользовался кнопкой. Он подошел к двери, открыл ее и крикнул:

– Приведите господина Мислиева.

Он вернулся к столу, но опять не сел в кресло. Таким застал его и отец Киты. Теперь они стояли друг против друга. Отец Киты удивился, увидев дочь у коменданта. Бывший начальник похудел, лицо его обросло бородой, костюм был помят. Ему, видимо, было стыдно появляться перед дочерью в таком виде. Она помнила его всегда аккуратно одетым, в форме, в начищенных до блеска сапогах. И вдруг перед ней арестант, жалкий, похудевший. Дочь увидела отца таким здесь, в его собственном кабинете, на двери которого прежде было написано «Начальник», а сейчас висел картон с надписью красной краской – «Комендант». Господина Мислиева бросило в дрожь. Кита подошла к отцу, обняла его. Это еще больше расслабило его, и глаза бывшего начальника наполнились слезами. Кита не помнила, чтобы отец когда‑ нибудь плакал, кроме одного случая, когда она была больна, тяжело больна. Тогда она училась в гимназии, в предпоследнем классе. И вот однажды, выкупавшись, с мокрыми волосами пошла гулять. На следующее утро Кита проснулась от сильной головной боли и сразу потеряла сознание. Что было дальше – она не помнила. Ей клали лед на голову. Временами она видела у изголовья то мать, то отца. Запомнилось, как, меняя лед, отец плакал и шептал: «Не бойся, все пройдет». И действительно, она выздоровела, но не забыла ни этой ночи, ни слез отца. И вот теперь он плакал второй раз. Сначала Кита подумала, что отец боится сурового приговора. Длительное заключение или смерть – одинаково страшно. Двадцать лет в тюрьме – для него равносильно смерти. Ей самой придется пробиваться в жизни. Как каждый отец, он сейчас наверняка думал о ее несчастной судьбе. А во всем виноват он. Не это ли причина слез? Когда же он отвел от нее глаза и увидел свой письменный стол, кресло, цветы на окнах, слезы высохли, и глаза отца заблестели холодным блеском от сознания, что за его столом сидит другой.

Кита почувствовала угрызения совести. Ведь это она привела отца сюда и причинила ему такие страдания – стоять перед новым комендантом в качестве арестанта, не зная, что будет дальше. И Владо нет. Пока он узнает и распорядится, с отцом может всякое случиться. Тревога отца передалась ей.

– Садись, господин начальник! – шутливо сказал комендант. И, поняв, что и девушка, и ее отец обижены таким ироническим обращением, Мито поторопился добавить:

– Никак не могу привыкнуть называть тебя иначе, как«господин начальник». Ведь было так: «Иди к начальнику», «Тебя зовет начальник».

– Да, так было, – мрачно согласился отец Киты. – Но теперь уже не так…

И дочь в этот момент чувствовала себя словно на скамье подсудимых.

– Садись, садись и ты, барышня!

Ките показалось, что комендант посмотрел на ее туфли. Она села первая. Отец немного погодя. Мито отошел к столу, но не сел. Бывший начальник разглядывал преображенный кабинет, пустой прямоугольник на стене, где висел портрет царя, и старался ничем не выдать своего волнения.

– Я позвал тебя, господин Мислиев, чтобы сказать, что мы не будем поступать с вами так, как когда‑ то поступали с нами вы.

Отец слушал с недоверием. Ведь у революции свои законы. Пощады ждать он не в праве. Бывший начальник знал, что ему грозит. Он ведь арестовывал, смотрел на избиения сквозь пальцы. А до него случались и убийства. Он не дошел до расстрелов, но истязания практиковались и при нем. Лично он не запачкал своих рук преступлениями, но ему приказывали сверху не церемониться. И он должен был подчиняться этим приказам, поручая их исполнение другим, младшим по званию. Сдавшись в руки повстанцев, бывший околийский начальник обдумал свою жизнь, вспомнил все свои поступки и сейчас спокойно ответил:

– Я знаю, что меня ждет, – он поймал взгляд дочери и снова повернулся к коменданту, – но делайте, что положено, выносите свой приговор. Прошу только, чтобы все это кончилось как можно скорее.

Отец Киты глубоко вздохнул и низко опустил голову.

– Мы решили так, – начал Мито.

Кита насторожилась. Зачем она заставила отца сдаться? Девушка дрожала, с трудом сдерживала слезы.

– Если восстание победит, выпустим вас на свободу.

Начальник поднял голову. Он не верил своим ушам.

– Но если восстание потерпит неудачу, ты позволишь нам остаться на свободе…

Теперь уже и отец, и дочь поверили в искренность коменданта.

– Так вот, предлагаю вам такой договор. Вас сколько в подвале – семнадцать душ?

– Восемнадцать! – поспешил ответить отец Киты.

– Я гарантирую, что ни один из вас, пока продолжается восстание, не будет расстрелян, вас пальцем не тронут. Разумеется, будем вызывать на допрос. Вы понимаете, наши власти, как и всякие другие, должны знать, что творится, и принимать соответствующие меры для своей защиты. Но после победы восстания мы выпустим вас на свободу. Даем честное слово коммунистов. Я приказал, чтобы ваши семьи не беспокоили. Это может подтвердить ваша дочь.

– Да, это так, – сказала Кита.

– Так оно и будет, потому что наша власть гуманна, наше богатство – люди, а не банки, наш самый ценный капитал – идея. Так что можете быть спокойны.

Дочь повернулась к отцу и обняла его.

– Видишь, папа! Я же тебе говорила!

– Только и вы сдержите свое слово, если восстание потерпит поражение.

– Какое поражение? Оно ведь победило!

– Победило здесь, в Ломе, Берковице, Бяла Слатине… Но это ведь еще не вся Болгария.

– Наверное, победит… – вполголоса сказал бывший начальник.

– Это наша цель. Чтобы народ зажил в мире и труде. Хватит крови! В стольких войнах она проливалась!

Бывший начальник смотрел широко раскрытыми глазами на худенького, бледного сапожника. Он когда‑ то разговаривал с ним как с арестантом, а теперь перед ним был комендант. Отец Киты впервые оценил ум и доброту этого человека, открыл в нем добродетели, которые делали бывшего сапожника достойным нового поста. Как бывшему начальнику, ему очень хотелось знать, кто из коммунистов какой займет пост и будет ли достоин его. После этой встречи он уже не жалел своего кресла, добровольно уступал его бывшему сапожнику.

– Договорились? – закончил беседу комендант.

– Договорились, – повторил успокоенный бывший начальник.

– Теперь вы, отец и дочь, поговорите. Я дам указание, чтобы барышню всегда пускали на свидание. Если возникнет какое‑ нибудь препятствие, скажите мне.

Так закончилась эта встреча. Отец и дочь, покидая кабинет коменданта, горячо благодарили его.

– Спасибо вам, спасибо!

Все шло хорошо. Но к городу подошли правительственные войска. У станции завязался ожесточенный бой. Все повстанческие отряды отчаянно бились с врагом. Воздух сотрясали разрывы снарядов, кругом свистели пули.

Киту охватила тревога. Она каждый день ходила в участок. По приказанию коменданта ее пускали на свидание с отцом и позволяли передавать ему узелок с едой и бельем. Арестованные знали, когда она появлялась. Через решетку они видели ее ноги, слышали стук ее каблучков и сразу же говорили отцу: «Вставай! » Все было, как и прежде, когда Кита приходила к Владо в этот же самый подвал. Отец выходил и с тревогой спрашивал:

– Что происходит? Что за выстрелы?

И в этот день он встретил дочь такими же словами. Кита понимала его волнение. Если войскам удастся потеснить повстанцев, руководители восстания в городе могут принять решение уничтожить арестованных как заложников. Ведь убивают же солдаты пленных повстанцев!

– Есть убитые и раненые. Больница переполнена. Не знаю, что будет. – Кита подняла свои худенькие плечики, и в ее глазах появилось отчаяние.

– Кто же убит?

Кита закусила губу, и на глаза ее навернулись слезы.

– Не дядя ли твой?

– Нет.

– Кто же тогда?

Девушка не поднимала головы.

– Не он ли… тот…

У Киты больше не было сил сдерживаться, и она прижалась к груди отца. И хотя не верила, не хотела верить, зарыдала.

– Почему он, именно Владо? – причитала Кита.

Отца словно кто‑ то ударил.

– Так всегда бывает в войнах и революциях, – старался он утешить дочь. – Гибнут самые преданные, те, кто не знает страха.

– Он не знал страха. Это такой человек…

– Такие‑ то и идут впереди и погибают первыми, не думая о жизни, об отце, матери, невесте.

От этих слов девушка еще сильнее расплакалась.

– А теперь иди домой и не выходи, пока не станет тихо…

Отец не докончил свою мысль. Вблизи разорвался снаряд, здание содрогнулось, и дверь арестантского помещения растворилась. Заключенные столпились возле двери.

– Что происходит? Пора выходить? – послышались голоса. – Тогда пойдем!

Но караульный по‑ прежнему стоял у входа в подвал, и это остановило заключенных. Кита не знала, что делать. Казалось, что здесь, возле отца, безопаснее, чем дома.

– Иди! – подтолкнул ее отец и шепотом спросил: – А как Враца? Восстала?

– Наверное…

– Если оттуда идут воинские части, значит, нет. А что в Софии?

– Наверное, не восстала, – словно во сне проговорила дочь. Он жадно ловил каждое ее слово, и глаза бывшего начальника загорелись от смутной надежды.

– Не восстала! Там большой гарнизон. Софию взять не так‑ то легко.

Караульный не слышал злобного шипения отца Киты, но, заметив его резкие движения и просиявшее после разрыва снаряда лицо, строго крикнул:

– Давай, давай! Ты возвращайся на место, а барышня пусть уходит!

Отец круто повернулся и быстро пошел в свой угол. Арестованные сразу же окружили его, стали расспрашивать.

Кита не смогла, как это она обычно делала, прийти в этот день во второй раз. Бои на улицах продолжались до самого вечера. Повстанцам удалось отбросить правительственные войска. Ночь в городе прошла спокойно, но Кита не сомкнула глаз до утра. Она не смогла прийти в себя после получения известия о гибели Владо, металась на постели как в лихорадке. Мать сидела возле дочери, стараясь успокоить ее:

– Видно, такова уж судьба. Так, пожалуй, лучше.

Кита вскочила и крикнула:

– Лучше? Для вас лучше. Не иметь в доме коммуниста!

И как только рассвело, Кита бросилась в дом дяди, но застала только Сийку, а та ничего не знала.

Кита не могла представить себе Владо сраженного пулей, неподвижного, с остекленевшими глазами. Не может быть неподвижным его лицо, дышащее очарованием, его губы, строгие при разговоре с врагом и нежные с любимой. Нет, она не могла этому поверить.

Кита подождала, когда вернется отец Сийки.

– Владо был впереди меня, на шаг. – Он вздохнул, и его худощавое скуластое лицо передернулось. – А мог бы остаться в живых, если бы не бросился в атаку первым. Он поднялся и крикнул: «За мной, товарищи! » И в этот момент пуля пронзила его грудь. Убит был только он. Мы захватили станцию. Но он погиб…

– Где же он сейчас, дядя? Где?

– Его отнесли в повстанческую больницу, а потом…

Искорка надежды блеснула в глазах Киты. Дядя ведь не сказал ей, что Владо умер на месте. Сказал только, что пуля пронзила его, что он тяжело ранен и отправлен в больницу. Но сколько пронзенных пулей оживают! Может быть, доктор Илиев, который спас ее, поможет и ему?

Кита пошла в больницу. По коридорам туда‑ сюда сновали сестры, бледные, испуганные. Раненые повстанцы, с забинтованными ногами, головами, руками, поднимались с кроватей и с трудом спускались вниз. Кита сразу же пошла в комнату, на двери которой было написано: «Главный врач». Там никого не оказалось.

– Вы не знаете, где можно найти доктора? – спросила она проходящую мимо санитарку.

– Не знаю… Главного увели…

– Куда?

– Туда, откуда нет возврата. – Санитарка всхлипнула. – Ты что, с неба свалилась? Разве не видишь, что армия заняла город и наши отступают?

– Понимаю…

Со стороны Огосты слышались выстрелы.

– Эта пальба не к добру. В Огосте гибнут люди.

Кита прерывающимся голосом спросила:

– Здесь был один тяжелораненый… Командир…

– Владо?! – прошептала санитарка и прослезилась.

– Умер? – слезы брызнули из глаз Киты.

– Доктор Илиев помог ему. Пуля прошла в двух сантиметрах от сердца.

– Где он сейчас? – девушка схватила санитарку за плечи. – Отведи меня к нему.

– Куда же тебя отвести, милая, – растроганно сказала старая женщина. – Вывели и его. Наверное, кто‑ то выдал командира. Пришли и увели…

– Где же он сейчас?

– Там же, где и доктор Илиев…

Больше санитарка не сказала ни слова. Выстрелы у реки Огосты давали ясный ответ. Снизу доносился топот солдатских сапог. Они забирали раненых и куда‑ то уводили. Тех, кто не мог идти и падал, пристреливали во дворе или на улице.

Кита больше не могла смотреть на весь этот ужас. Сердце ее разрывалось от горя.

– Раз этих несчастных убивают, Владо не простят!

Кита не могла найти себе места, не знала, куда приклонить голову. Ведь взяли же власть обратно, чего же еще? Зачем убийства? Ведь борьба‑ то шла за власть? Почему не поступят так, как поступили коммунисты?

Кита раньше считала, что сторонники ее отца и их противники могут жить в мире, без пролития крови. Она была счастлива, что вошла в новый, светлый мир. В мир, который не знает пороков старого, мир свободы, без унижения и страданий, без рабства и нищеты. Неужели не могут представители старого мира оставить в покое людей молодой, еще не окрепшей жизни? Выстрелы во дворе больницы и на улицах, залпы Огосты, которые сразили ее Владо и доктора, говорили, что это невозможно.

По городу из уст в уста неслось: «Бегите! » И люди бежали, словно от чумы. Вскоре город опустел. Тяжелым было расставание повстанцев с близкими. Вереницы людей потянулись к границе. Погромщики не сразу вошли в город, хотя он и опустел.

Кита думала о Владо. Может быть, если бы его не выдали, ему удалось бы скрыться и избежать смерти. И она почувствовала угрызения совести. Почему сначала подумала об отце, а потом о любимом? Тянула, медлила, расспрашивала, а не пришла сразу к нему, не помогла ему…

Где теперь комендант со своими помощниками? Кита заторопилась, словно желая защитить его, чтобы хоть немного загладить свою вину перед Владо. Комендант не отступил до самой последней минуты. Его власть кончилась, но он сдержал слово – не позволил никому поднять руку на арестованных. Те сами вышли на свободу. Двери подвала были распахнуты, и Мислиев, взяв узелок, вышел из заточения. Свобода придала ему силы, и он быстро зашагал по улицам притихшего города. Кита была уже дома.

– Вот видишь, папа! – воскликнула девушка. – Они сдержали свое слово!

– Сдержали… – огрызнулся отец. – Потому что их приперли к стенке. Если бы солдаты не разбили их, вряд ли сдержали бы!

– Как ты можешь так говорить, отец! – Ошеломленная Кита встала против него. Но он даже не взглянул на нее. Помолчав, грубо крикнул жене:

– А ну, дай мне мундир!

Дочь в изумлении смотрела на отца.

– Ведь ты же на свободе. Куда собираешься идти? – спросила жена.

Начальник начал одеваться, сопя и ворча:

– Я знаю, что делаю. Не вам меня учить.

Он надел начальническую фуражку, расправил аксельбанты, резко повернулся и взялся за ручку двери.

– Папа! – Дочь встала перед ним. – Оставайся дома! Что ты хочешь делать?

– Надо кое с кем свести счеты!

– Но ты не должен! Ты ведь еще не назначен начальником!

– Я начальник! Никто не отстранял меня! Правительство его величества меня не увольняло. А этих сапожников, железнодорожников, это хамье я…

– Нет, я не пущу тебя!

Он легонько отстранил дочь от двери и вышел на улицу.

– Мамочка! – девушка бросилась к матери. – Останови его, мама! Он натворит бед!

– Не вмешивайся. Отец знает, что делает.

– Чувствую, что произойдет что‑ то ужасное.

– Не нам учить его уму‑ разуму.

– Это же бесчеловечно!

Кита выскочила из дому и побежала к околийскому управлению. Там было пусто. Но по коридору ходил туда‑ сюда какой‑ то полицейский. Дочь слышала, как отец властно говорил по телефону. Кита взбежала по лестнице и толкнула дверь в кабинет отца. Тот был так возбужден, что даже не заметил ее. Усевшись на свое место, он забыл о разговоре с комендантом, забыл об уговоре. И теперь в ярости кричал в трубку:

– Немедленно вышлите карательный отряд, пока эти собаки не разбежались.

– Отец! Подумай, что ты делаешь!

Но отец не слышал ее и продолжал орать:

– Я арестовал их… Жду вас, господин капитан! Пора с этим кончать!

Дочь не выдержала и бросилась к отцу, вырывая у него трубку.

– Что тебе здесь надо?!

– Тебя же помиловали, тебе подарили жизнь! Вы ведь давали друг другу честное слово – если победит восстание, тебя не тронут, если же потерпит неудачу, вы тоже не расправитесь с ними! Почему же сейчас… Что ты делаешь?! Опомнись!

– Я знаю, что делаю. Выполняю свой долг перед царем и отечеством.

– Но ты же на свободе, жив‑ здоров, тебе никто ничего не сделал!

– Я не могу чувствовать себя свободным, пока существуют такие…

– У тебя нет сердца!

– А ты со своим сердцем ступай домой и там скули!

Он схватил дочь за руку и вывел из кабинета. Вернувшись, снова сел в свое кресло. Но дверь растворилась, и к нему опять вошла дочь.

– Что же мне, с тобой воевать или с этими гадами?

Кита словно окаменела.

– Пойдешь против отца?

Девушка молчала.

– Если с ними – пошла вон!

Отец вытолкнул Киту и крикнул полицейскому, шедшему снизу, из подвала:

– Выведи ее, чтобы не ревела здесь!

Кита спустилась по лестнице, сгорая от стыда и ужаса. Остановилась перед зарешеченными окнами подвала. Из темноты подземелья на нее смотрели глаза. Ей показалось, что на нее смотрит и комендант, но она не могла вынести его взгляда. Его глаза напоминали ей глаза Владо. Если бы Владо не был убит, и его не пощадили бы! Кита закрыла лицо руками и отбежала от подвала. Она долго вертелась у здания управления. Послышался конский топот. С карателями подъехал капитан, которого вызвал отец. Офицер соскочил с лошади и побежал к отцу. Кита последовала за ним. До нее донесся их разговор.

– Очень приятно, господин капитан! – услужливо говорил отец.

– Прибыли по вашей просьбе, господин Мислиев! Где задержанные?

– Идемте со мной.

Кита отскочила от двери и притаилась под лестницей. Отец спустился вниз, стражник открыл дверь в подвал, и начальник крикнул:

– Выходите все до одного!

Первым появился комендант Мито Веренишки. Он был похож на апостола. Человек, который обувал весь город, сейчас стоял босой, так как полицейский, стороживший арестованных, снял с него ботинки. Мито внешне был спокоен. Вдруг он поднял кулак, но тут же опустил его, увидев Киту. Задержал на ней свой взгляд, потом покачал головой и шагнул вперед. Наверное, с таким же презрением на нее посмотрел бы и Владо, если бы был жив.

– Значит, вот ты какой! – заговорил Мито, обращаясь к отцу Киты. – У вас нет совести! Поэтому рано или поздно вы сгниете! И победим все‑ таки мы. Пусть запомнят все: врагам нет пощады! Таков закон революции, и мы, нарушившие его, должны теперь расплачиваться!

Мито резко повернулся, с неожиданной легкостью взбежал вверх по подвальной лестнице. Остальные арестованные последовали за ним. И вдруг среди них девушка увидела молодого человека в окровавленной рубашке с упавшими на глаза волосами. Он едва двигался, опираясь на плечи товарищей. Своей стройной фигурой и лицом этот юноша был похож на Владо. В какой‑ то миг Кита увидела его глаза и узнала Владо.

– Владо! – крикнула Кита, не совсем уверенная в том, что он услышит ее.

Юноша открыл было рот, желая что‑ то сказать, но страшная боль исказила его лицо. Кита все поняла. Эту смертельную боль причинил ему ее отец! Значит, он приказал доставить его из больницы, чтобы в суматохе парень не скрылся. Отец, видно, арестовал Владо с твердым намерением разделаться с ним, отомстить за дочь, за ее честь.

Арестованные встали вдоль белой стены против нацеленных на них винтовок. Отец Киты проверил по списку, все ли повстанцы налицо. Он вызывал их по именам, и они отзывались один за другим. Кита слышала, как Владо ответил: «Здесь».

– Командуйте, господин капитан! – начальническим тоном сказал отец Киты и вытер мокрый от пота лоб.

Дочь бросилась вперед, хотела закричать, но не могла – у нее пропал голос. Кита протянула вперед руки. Ей хотелось или погибнуть вместе с Владо, или спасти его. Но она лишилась сил. Оцепеневшая, она стояла возле отца. Девушка ждала, что в последний момент он шепнет капитану: «Этого раненого не трогайте. Он все равно умрет». Но он не сказал этого.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒