|
|||
Крис Клэрмонт 4 страницаОн вытащил из кейса последнюю фотографию и протянул президенту. – Это фото было сделано три месяца назад, – закончил Страйкер. Ему уже не надо было доказывать свою правоту. В тот момент, когда МакКенна увидел фотографию, решение было принято. Фигура на фото была человеческой: две руки, две ноги, туловище, двусторонняя симметрия. Трёхпалые руки и ноги, кожа цвета индиго, волосы чуть темнее. Сверкающие жёлтые глаза, клыки, заострённые уши и длинный остроконечный хвост – всё это вместе придавало ему вид ожившей горгульи. Это был тот самый мутант, который чуть не убил президента. – Послушайте, Уильям, – сказал МакКенна тем же спокойным тоном полномочного командира, каким говорил с объединённым комитетом начальников штабов. – Вы проникаете туда. Задерживаете. Допрашиваете, – он заговорил тише, но совершенно недвусмысленно: – Но последнее, что я хочу слышать – что мы пролили кровь невинных детей, мутанты они или нет. Понимаете? – Абсолютно, мистер президент, – ответил Страйкер.
Встреча закончилась. Страйкер уже вышел в коридор, когда Келли догнал его. Ремонт здесь был гораздо заметнее, как и вооружённая охрана. – Вы привели весомый аргумент, Уильям, – сказал он. – Улики сделали своё дело, Бобби, – Страйкер указал на симпатичную азиатку, ожидающую его. Она была одета в скромный, но привлекательный деловой костюм и держалась так, что Келли принял её за телохранителя. На ней были лёгкие солнцезащитные очки, которые позволяли видеть глаза, но не их цвет. – Пожалуйста, позвольте представить, Юрико Ояма. Она мой руководитель… специальных проектов. Они пожали друг другу руки. Но когда Келли ослабил хватку, азиатка сжала его руку ещё крепче, только на мгновение, но достаточно сильно. Келли поморщился и, освободив руку, пошевелил пальцами, чтобы убедиться, что они всё ещё работают. – Вот так рукопожатие, – сказал он. Когда Страйкер и его помощница направились к выходу, Келли поспешил за ними. Сделав пару шагов, Страйкер – нетерпеливый и полный решимости избавиться от него – остановился и повернулся. – Я могу вам помочь, сенатор? – спросил он. – Тюрьма Эрика Леншерра, – быстро ответил Келли. – Если возможно, я бы хотел нанести туда визит. Страйкер фыркнул: – Это не контактный зоопарк, сенатор. В этом конфликте он – враг, а вы – всего лишь зритель. Сделайте нам обоим одолжение, посидите в сторонке, ладно? – Вы пытаетесь затеять войну? Выйдя из Овального кабинета, Страйкер перестал скрывать своё глубокое презрение. – Сенатор, – его тон превратил этот титул в глубокое оскорбление, – я руководил секретными операциями в джунглях Северного Вьетнама, пока вы хипповали в Вудстоке. – Хотите произвести впечатление? Не вышло… Билли. Презрение мгновенно и целиком сменилось яростью, но Страйкер сдерживался. Он придвинулся ближе к Келли, говоря отрывисто, как на плацу, чтобы никто не услышал, и тыча пальцем в грудь собеседника достаточно сильно, чтобы причинить боль. Если бы взглядом можно было убить, человек, стоящий перед ним, сгорел бы дотла. Келли, однако, не обращал на это внимания. – Не смейте читать мне лекции о войне, сенатор. Вы не хотите, чтобы это переросло в войну? Она уже идёт. Просто такие мягкотелые, как вы, слишком тупы, чтобы это понять! – Я ценю вашу заботу. Просто предполагаю, что, возможно, вашу операцию стоит ещё раз обдумать. – А я говорю, что вы понятия не имеете, что происходит вокруг. Мне очень не хочется прерывать эту беседу, но, боюсь, из-за вас я опаздываю на довольно срочную встречу. Хорошего дня, сенатор. Он и Юрико быстро зашагали прочь. Келли смотрел им вслед, и с каждым шагом его лицо темнело, а на глаза как будто набежало облако. Радужка и зрачок исчезли, его глаза на мгновение стали хромово-жёлтыми, того же оттенка, что у убийцы. Затем Келли мигнул, и они вернулись в нормальное состояние. Никто вокруг не заметил этого. Когда сенатор уходил, его шаги были торопливыми и решительными. У него тоже были очень срочные дела. Глава четвёртая
В 1950-х годах, когда мир постоянно балансировал на грани Армагеддона, специалистам по стратегическому планированию приходилось разрабатывать для правительства страны средства для выживания в глобальной термоядерной войне. Предполагалось, что Вашингтон и его окрестности, включая Пентагон и целый ряд крупных военных объектов, станут главными целями. Поэтому требовалось место, достаточно удалённое, чтобы избежать страшного воздействия мегатонных водородных бомб, но достаточно удобное для президента и высших представителей гражданской и военной иерархии, чтобы добраться туда до того, как район будет опустошён. Выбор пал на горы Аппалачи, расположенные к западу от столицы, возле горной гряды, образующей одну из стен долины Шенандоа и отделяющей Вирджинию от соседней Западной Вирджинии. Объект был построен по тем же принципам, которые использовались при строительстве штаб-квартиры североамериканского командования ПВО в самом сердце горы Шайенн, штат Колорадо. Пара гор была выдолблена у основания, так что сам древний камень обеспечивал основную защиту для людей, укрывшихся внутри. Отсеки, разместившиеся в недавно освободившемся пространстве, покоились на гигантских амортизаторах. Проектировщики и строители гарантировали, что существенный урон нанесёт только прямое попадание. Объект был оснащён самыми современными технологиями и оборудованием, а также ресурсами, чтобы при необходимости выжившие могли продержаться в течение многих лет. К счастью, он так и не понадобился. По мере распада Советского Союза и последующего ослабления традиционной ядерной угрозы эта тайная гавань постепенно стала менее важной в стратегическом плане. Объект считался символом ушедшей эпохи, как и линкор. Большинство в правительстве просто забыло о нём. Но не Уильям Страйкер. Поскольку в последние годы становилось всё более очевидным, что ситуация с мутантами, к которой он относился со всё возрастающими пылом и яростью, становилась всё серьёзнее, возник вопрос: что делать с мутантами, если дела пойдут плохо? Где правительство сможет держать преступников-мутантов? В Маунт-Хейвене, ответил Страйкер. И Эрик Леншерр стал его первым заключённым. Поскольку он называл себя «мастером магнетизма», его камера была пластиковой, подвешенной на гибких пластмассовых тросах и балках в одной из пещер в горе, которая была выдолблена, но так и не обустроена полностью. То, что осталось, представляло собой монументальный куб площадью в тысячу квадратных футов, погребённый более чем на тысячу футов под землёй. Сам камень горы был немагнитным, а стены камеры были облицованы литым пластиком, прочным, как сталь. Камера была прозрачной, как и вся мебель. Единственными непрозрачными предметами были одежда заключённого, простыни и одеяла на его кровати, а также несколько книг, разрешённых для чтения. Он находился под постоянным наблюдением огромного количества видеокамер, электронных датчиков и полного штата охранников. Их приказы были строгими и беспрекословными. Ничего металлического не допускалось в каменную пещеру, не говоря уже о самой камере. Любое значительное количество металла – будь то инвентарь, транспорт или даже оружие – было запрещено в пределах полумили от неё. Одним из положительных неожиданных результатов его заключения был качественный скачок в практическом дизайне и технологическом применении пластмасс. Одежда заключённого была из ноской бумаги, застёгивающейся на липучки. В качестве условия приема на работу, охранники должны были заменить металлические пломбы фарфоровыми. Нарушил правила – уволен. Никаких исключений. Никто не знал истинных масштабов силы Леншерра и не хотел выяснять это на собственном горьком опыте. Лучше представить себе наихудший сценарий и принять все меры предосторожности. Дело в том, что сам человек не выглядел таким уж страшным. В его лице были достоинство и человечность, которых не хватало голографическому изображению, увиденному Скоттом у Ксавьера. Его ум и целеустремлённость были очевидны сразу. Его душа была закалена самым бесчеловечным горнилом – огромными печами Освенцима, забравшими его родителей, семью, жизнь, которой он жил и которую планировал. Он выжил там, выживет и здесь. В этом он не сомневался. Попасть в камеру можно было через пластиковый рукав, который тянулся от ближайшей стены, как в аэропорту. Узник читал шедевр Т. Х. Уайта о жизни короля Артура, «Король былого и грядущего», когда услышал, как повернулись запоры и открылся стыковочный порт. Вблизи на лице Леншерра стали заметны синяки. По выражению лица человека, вошедшего в камеру, было ясно, что это он наставил их и с нетерпением ждал возможности повторить. Митчелл Лорио был выбран специально для того, чтобы присматривать за заключённым в то время, когда казалось, что его следующий визит в тюрьму будет уже не в качестве охранника. Два обвинения в уголовном преступлении были сняты, и Лорио оказался здесь – за жестокость, конечно, – и в первый рабочий день ему сказали, что записывающие устройства будут выключаться всякий раз, когда он заходит в камеру к Леншерру. Ему нельзя было ломать кости, он не мог убить старика. Всё остальное дозволено, сказали ему. Для заключённого это было не в новинку. Ещё ребёнком его впервые избил охранник СС. Он также помнил, как отплатил тому охраннику много лет спустя. Он встретил Лорио ровным взглядом, глубоким и непроницаемым, как океанская бездна. – Мистер Лорио, – произнёс он почти любезно, ровным голосом воспитанного человека с отчётливым британским акцентом. – Сколько это ещё будет продолжаться? Лорио хрустнул костяшками пальцев: – А сколько вам здесь сидеть? – Вечно. – Не обязательно вечно, – любезно сказал Страйкер, проходя в камеру следом за Лорио. – До тех пор, пока я не получу то, то мне нужно. – Мистер Страйкер, – тон Леншерра не выдавал его чувств, а поза была почти расслабленной. – Как любезно с вашей стороны навестить меня. Вы вернулись убедиться, что на деньги налогоплательщиков мне живётся… комфортно? – Просто наказание, соответствующее преступлению. Главы государств не любят, когда на них нападают. Многие из них хотели бы убить вас. Без суда и следствия, должен добавить. – Как вам повезло, что, просто назвав меня боевиком-террористом, правительство избавилось от необходимости в подобных юридических тонкостях. – Американский Союз гражданских свобод по-прежнему подаёт записки от вашего имени. Никогда не знаешь, может, они найдут подходящего судью, и он примет их требования о презумпции невиновности. Оба знали, что этот день никогда не наступит. Леншерр останется здесь, пока не умрёт или не придумает что-то ещё. Те же правила, что и в Освенциме. – А пока… Глаза Леншерра слегка сузились, когда Страйкер достал из внутреннего кармана пиджака пластиковый футляр, а из него – маленькую пипетку со светящейся жёлтой жидкостью. Заключённый вскочил со стула, инстинктивно пытаясь сопротивляться, чего и ждал Лорио. От быстрого, резкого удара дубинкой сзади колени Леншерра подогнулись; не менее жестокий удар в бок заставил узника охнуть. Лорио схватил правую руку Леншерра и завернул назад почти до шеи, явно разочарованный, что не услышал даже стона боли. Свободной рукой он прижал лицо узника к столу и зажал будто в тиски, повернув голову так, что в основании черепа стал виден ровный круглый шрам прямо у ствола мозга. Леншерр чуть оскалил зубы – это был его единственный жест неповиновения – когда Страйкер наклонился вперёд и точным движением осторожно капнул две капли жидкости прямо на шрам. Они запузырились, как перекись водорода, удаляющая бактерии из раны, и впитались. Лицо Леншерра расслабилось, зрачки расширились до предела. Страйкер одобрительно кивнул: после первого воздействия результаты были практически мгновенными. Лорио рывком поднял Леншерра за воротник и усадил обратно на стул. Лицо заключённого ничего не выражало; если бы его грудь не вздымалась и опускалась равномерно, его можно было бы принять за манекен. Страйкер убрал пипетку и футляр, присел на край стола и, наклонившись, схватил Леншерра за подбородок и приподнял его лицо. Тот никак не отреагировал. Идеально. – А теперь, Эрик… могу я называть тебя Эриком? Конечно, могу, ведь благодаря моему препарату мы лучшие друзья. А у друзей нет секретов друг от друга, верно? Поэтому, пока у нас есть немного времени наедине, я хотел бы в последний раз поговорить о школе, которую построили вы с Чарльзом Ксавьером. И особенно о его чудо-машине, Церебро, как вы её называете.
Тем временем в школе Бобби Дрейк ухаживал за девушкой. Начал с «Доктора Пеппера», попкорна и смеси «Скиттлс»с «M& M’s» любимых цветов Анны, когда они с другими учениками собрались в углу комнаты отдыха, чтобы посмотреть несколько DVD. Ребята пробовали смотреть телепередачи, но по большинству каналов всё ещё шла бессмысленная болтовня о покушении. Анна была не в настроении разговаривать, ей всегда было не по себе после прикосновения к кому-либо, «импринтинга», как она это называла, поэтому по большей части говорил Бобби. Он был парнем из Бостона, гордился этим и был не прочь похвастаться. Говорил о бейсболе в «Фенуэе», и о том, как мечтал – он был истинным фанатом – что «Ред Сокс» вернут себе первенство США или, по крайней мере, растопчут ненавистных «Янки» на пути к вымпелу. Рассказывал о гребле на «Чарльзе», о плавании из Марблехеда и гигантских дюнах, покрывавших берега Кейп-Кода. Время от времени он делал паузу, давая возможность поговорить о её доме, но Анна не хотела. Однако она не выглядела скучающей, что Бобби счёл хорошим знаком. Как-то их пальцы соприкоснулись. Анна вздрогнула, хотя была в перчатках и опасности не было. Бобби был готов к этому и вызвал её на поединок больших пальцев. Сначала она не поверила своим ушам: кто, чёрт возьми, борется большими пальцами? Когда Бобби заверил её, что так делают в Бинтауне, Анна пробормотала: «Это о многом говорит». Но когда он помахал рукой, вызывающе подняв большой палец, она ответила улыбкой, повернулась к нему и протянула руку. Анна поймала Бобби в ловушку в мгновение ока. Она была сильна, быстрее реагировала и легко освобождалась, когда он пытался прижать её, а потом пряталась за столиком. Однако Бобби всё пытался, а она всё давала ему шанс, иногда сдерживая смешки. Они не замечали, что за ними наблюдают и даже запечатлевают. Поймав выразительный момент, Пётр Распутин приложил ластик к бумаге и подправил пару карандашных линий, чтобы рисунок стал более правдоподобным. Он рисовал при каждом удобном случае, и это казалось странным для молодого человека, ростом и телосложением напоминающего небольшую гору. Его рост составлял шесть футов восемь дюймов, а фигура и природные спортивные таланты заставили бы любого тренера НФЛ плакать от радости. Но он редко занимался спортом – не потому, что получалось плохо, а потому, что ему это было неинтересно. Его великой и неизменной любовью были образы, которые текли по руке от глаз к карандашу, а оттуда на бумагу. Пётр начал рисовать почти сразу, как только научился держать карандаш. Это определяло его жизнь. Вот и сейчас он развлекался, наблюдая за голубками. – Это они? – спросила гораздо меньшая фигура, выглядывая из-за его плеча. Фли от природы был невысоким, поэтому рядом с Петром выглядел как игрушечный самолётик рядом с настоящим «Боингом 747». Пётр хмыкнул. Во время работы он обычно не разговаривал, к чему все уже привыкли. На рисунке, хоть и карикатурно искажённом, узнавались Бобби и Анна. Их вытянутые губы соприкасались. Судя по выражению лица Анны, она была на верху блаженства. Может, Бобби сначала тоже, но сейчас его будто било током: руки и ноги раскорячены, волосы стояли дыбом, глаза вылезли из орбит как у Текса Эйвери в мультиках, а вокруг парня был ореол ударных волн, силовых линий и прочих подобающих спецэффектов. – На это, – усмехнулся Фли, – стоит взглянуть. Пётр моргнул, возвращаясь к реальности, и покачал головой. – Нет, – сказал он. Русский акцент сразу выдавал его происхождение. – Не думаю. – Да ладно, покажи им, здоровяк! – Фли не скрывал веселья. – А то они уже берега теряют! Битва на больших пальцах закончилась, теперь Анна и Бобби просто держались за руки. Никто из них не начал первым; они единодушно двинулись навстречу друг другу, когда увлечение победило здравый смысл. Пётр открыл рот, понимая, что они, скорее всего, возненавидят его, но так и не успел ничего сказать, потому что по дому пронёсся рёв «Харлея» без глушителя. Звук непрерывно нарастал, когда мотоцикл мчался по длинной подъездной дорожке к дому, и так же внезапно затих. К тому времени Анна уже была на ногах, миска с попкорном и драже слетела с её колен, и, совершенно забыв о Бобби, она бросилась к входной двери с криком «Логан! » – Соскучилась, детка? – проворчал канадец, неторопливо проходя внутрь. Вместо ответа она бросилась в его объятия, и в первую минуту они просто держались друг за друга, прежде чем Анна слегка отодвинулась, приняла, как она надеялась, безразличное и скучающее выражение лица и протянула: – Не особо. Логан рассмеялся, и выражение лица Анны тут же изменилось, когда она поняла, что он не делал этого уже довольно давно. Но прежде чем она успела спросить о нём, и, возможно, чтобы избежать этих вопросов, Логан указал подбородком на парня, стоящего в холле. – Кто это? – Это Бобби, – ответила Анна, и едва уловимая заминка в её голосе заставила его весело прищуриться. Наряду с исцеляющим фактором, Логан обладал исключительно острым чутьём, и оно многое говорило ему о чувствах Шельмы к этому парню, возможно, даже больше, чем она сама признавалась себе. Слабый румянец на коже, изменение пульса и дыхания, едва заметные мурашки на шее говорили о том, что происходит что-то серьёзное. Сигналы, исходящие от молодого человека, были куда более явными. – Её парень, – решительно ответил Бобби, глядя в глаза новоприбывшему. Логан протянул руку, Бобби взял её. Тут же раздался слабый хруст льда и в воздухе между ними заколыхался ледяной пар. Шельма что-то пробурчала себе под нос, но Логан почувствовал, что она тоже довольна. Двое мужчин её жизни боролись за неё. Круто! – Меня зовут Человек-Лёд, – добавил Бобби. Логан выглядел совершенно невозмутимым. Он пошевелил рукой, чтобы стряхнуть последние кусочки льда, прилипшие к волоскам на коже, и посмотрел на Шельму. – Парень? – невинно осведомился он. – А как же вы..? Шельма залилась румянцем и отвернулась, Бобби тоже слегка покраснел. – Мы над этим работаем. – Лаааадно, – сказал Логан. – Дайте мне знать, как всё обернётся. А пока мне нужен Проф… – Так, так, так, – раздалось с лестницы гортанное контральто. – Смотрите, кто вернулся. Логан ответил на непринуждённую улыбку Грозы гораздо более сдержанной. – Разве не так поступил блудный сын? – Мы, конечно, не будем придираться ко времени. – Что? – поинтересовался Логан. – Нам нужна няня. – Я пошёл, дорогая. – Нет, мой друг, – Гроза крепко обняла его и поцеловала в щёку. – Рада тебя видеть, Логан. – Взаимно, – ответил он, но больше не смотрел на неё. Не нужно было объяснять, кто спускался следом. – Привет, – сказал он Джине. – Привет, – ответила она. – С возвращением. Гроза уловила то, что никто больше не заметил, и щёлкнула пальцами в направлении Бобби и Шельмы. Сквозняк пронёсся по холлу, мягко подталкивая их обратно в комнату отдыха. Они поняли намёк и, потихоньку хихикая, вернулись обратно за стол. – Мне пора готовиться к полёту, – сказала Гроза, но с таким же успехом она могла говорить сама с собой. – Пока, Логан, – крикнула Шельма, когда Бобби вытащил её за дверь. – До скорого, – рассеянно ответил Логан. – Приятно познакомиться, – сказал Бобби. – Мне тоже, – и когда они, наконец, остались одни, Логан обратился к Джине: – Хорошо выглядишь. – Ты тоже, – сказала она, преодолев последние ступеньки. Они старались держаться на расстоянии, хотя их тела настойчиво требовали сближения. Джина попыталась отвлечься, заговорив о делах: – Ты слышал, что произошло в Вашингтоне? – С утра не останавливался, только на заправку, – кивнул Логан. Он выжимал из мотоцикла максимум возможного на просёлочных дорогах и междугородных автомагистралях, преодолевая за день более тысячи миль. – Мы с Грозой направляемся в Бостон, ненадолго, – продолжала Джина. – С помощью Церебро удалось выследить мутанта, напавшего на президента. Профессор Ксавьер хочет, чтобы мы попытались установить с ним контакт. – Я же только что приехал. – И будешь здесь, когда мы вернёмся. Если только не собираешься опять сбежать. – Если это будет крепкий парень, вам не помешает немного мускулов, чтобы уложить его. Это её рассмешило: – Спасибо, мы сами справимся. Он пожал плечами, изображая безразличие: – Тогда, наверное, я смогу придумать несколько причин, чтобы остаться. – Наш человек. – Нашёл, что искал, Логан? – крикнул вошедший в холл Скотт, заметив их. Логан не удостоил его даже взглядом. – Почти, – ответил он. Джина отвела от него взгляд и направилась к Скотту, ненавидя этот момент и ещё больше – свою реакцию. Она не любила терять контроль над собой, над ситуацией. Она была врачом, с присущим этой профессии отвращением к неожиданностям и беспорядку. Логан был олицетворением хаоса. Иногда Джина терпеть не могла этого коротышку, он ни в чём не мог сравниться со Скоттом – по крайней мере, так она себе говорила. И всё же не могла выбросить его из головы. И мысли о нём заставляли её нервничать. – Увидимся позже, – сказала она Скотту. – Будь осторожна, хорошо? – Всегда, – сказала она и одарила его сильным, страстным поцелуем, который мгновение спустя прервался: Джина не могла не оглянуться на Логана. – Ты тоже, – сказала она, убеждая себя, что говорит с ними обоими, хотя оба мужчины знали, что это не совсем так. Логан бросил Скотту ключи от мотоцикла. – Отличный байк, – сказал он. – Бензин кончился. Не теряя ни секунды, Скотт поймал ключи в воздухе и бросил обратно. – Так заправь. – Как скажешь, браток, – пробормотал Логан себе под нос. Он смотрел, как высокий парень уходит, и позволил себе ухмыльнуться, подбрасывая ключи на ладони. Он любил сюрпризы, и Скотт оказался полон ими гораздо больше, чем он мог себе представить. Я внизу, Логан, раздался в голове знакомый голос. Сначала он не двигался. Стоял в холле, дыша медленно и глубоко, отфильтровывая мириады запахов, наполнявших воздух вокруг, пока не остался только один. Она предпочитает «Folavril»от Анник Гуталь. Логан узнает её где угодно, и, что ещё важнее, найдёт где угодно. Он знал, что заставляет Ксавьера ждать. Но его это нисколько не беспокоило. Он нашёл Профессора в самом сердце подземного комплекса, расположенного глубоко под самим особняком и простирающегося на сотни ярдов. Логан с самого начала задавался вопросом, как такое большое сооружение могло быть построено в полной тайне, но, когда узнал о возможностях владельца, это уже не казалось такой загадкой. В конце главного коридора виднелась круглая дверь, которая вполне подошла бы для хранилища Федерального Резервного банка. Её диаметр был вдвое больше роста Логана, а толщина – около двух футов. Через этот портал мостик вёл к круглой платформе, находившейся, как он предполагал, в центре комнаты, но узнать, правда ли это, не было никакой возможности. Кривизна внутренних стен возле дверного проёма наводила на мысль, что комната представляла собой огромный шар, но хитрый трюк с дизайном и освещением не позволял никому, даже Логану с его обострённым чутьём, определить её истинные размеры. Он не видел ни дальней стены, ни вершины, ни основания, а звукопоглощающие свойства облицовки были таковы, что не было слышно ни тени эха. Он подумал было бросить монетку, но заподозрил, что не услышит её падения. В псионическом отношении это была «чистая комната». Сюда проникали только те мысли, которым позволял – или искал – сам Чарльз Ксавьер. Ксавьер сидел в своём инвалидном кресле в центре платформы, настраивая элементы управления на главной консоли. На панели, соединённый с ней парой кабелей, идущих к наушникам, лежал решетчатый шлем. Логан знал, что это и есть приёмник. Сама комната представляла собой фокусирующую камеру для Церебро – титанического набора сенсоров, цепей мультипроцессоров и резонансных усилителей, предназначенных для увеличения и без того изрядных телепатических способностей Ксавьера до квантового уровня. Не отрываясь от своей работы, Ксавьер сказал вслух: – Логан, я не раз говорил тебе насчёт курения в доме, а если ты станешь это делать здесь… Логан лениво вынул сигару изо рта и посмотрел на неё. Он не позволял себе этого удовольствия на всём последнем отрезке пути, и зажёг её на лестнице, не задумываясь о приличиях – и последствиях. Человеку с врождённым исцеляющим фактором можно не беспокоиться о раке лёгких. Ксавьер закончил мысленно: то всю оставшуюся жизнь будешь считать себя шестилетней девочкой. Вместе с мыслью возник образ: Логан в нарядном платье с оборками – что-то из коллекции Барби: с каскадами шёлковых воланов, нижними юбками на кринолине и кучей бантов, – в носочках и лакированных туфельках. Оба заметили, что из руки, держащей сигару, выдвинулись когти, но Логан не пошевелился. – И будем тебе косички заплетать, – сказал Ксавьер вслух и мысленно подправил изображение так, чтобы оно стало преувеличенно нелепым. Логан, не сдержавшись, насмешливо-грубовато фыркнул. В этот момент они оценивали друг друга. Ксавьер, вероятно, мог бы телепатически навязать Логану свою волю, но теперь он также знал, что, либо сразу, либо в какой-то неизбежный момент в будущем берсеркер в душе Логана сведёт счёты – и это, скорее всего, будет стоить телепату жизни. Потом Логан подумал о детях наверху, убрал когти и раздавил горящую сигару о ладонь левой руки. У учеников нет исцеляющего фактора. – Пожалуйста, Логан, входи, – сказал Ксавьер. – Что это значит? «Входи свободно по собственной воле? » – Сказал Дракула Джонатану Харкеру, приветствуя его в своём замке. Так вот каким я тебе кажусь? – Вы же телепат. – Я не лезу в чужие мысли без разрешения. – Не любите совать нос в чужие дела? – не поверил Логан. – Это не так просто, как ты думаешь, и не так приятно. Опасность в том, что было бы легко и приятно: играть в вуайериста или кукловода. – Власть развращает. – Власть должна порождать ответственность. Вот почему я построил эту школу. Ксавьер подкатил кресло к пульту и водрузил шлем на голову. Тут же вся комната загудела. – Вы уверены, что я должен быть здесь, Проф? – спросил Логан. По словам других, Ксавьер не допускал посетителей, когда использовал эту штуку, но дверь за ним закрылась. – Просто не шевелись, ладно? Тем не менее, Логан сделал пару оставшихся шагов и встал на платформе чуть позади и сбоку от Ксавьера, следуя инстинкту, который никогда не обманывал его. Дыхание перехватило, когда сам материал платформы, казалось, растворился под ним. Возникло ощущение падения, будто переваливаешься через первый подъём на американских горках, чтобы начать погружение прямо в небытие – или что-то ещё более дикое. Затем, так же внезапно, Логан обнаружил, что снова стоит неподвижно рядом с Ксавьером, в той же позе, что и раньше, в центре гигантского трёхмерного изображения мира. Обозначенные пунктиром материки были усыпаны бесчисленными белыми и алыми огоньками, напомнившими Логану светлячков или звёзды, сверкающие в небесах. Красных было довольно много, но всё же несравнимо меньше, чем собратьев. – Эти огоньки, – сказал Ксавьер с тем благоговейным почтением, с каким говорят в церкви, – отображают всё человечество. Каждую живую душу на Земле. – Позвольте угадать, – подключился Логан. – Красные – это мы. Белые огоньки услужливо погасли. Остались только алые. – Это мутанты, – подтвердил Ксавьер, впечатлённый быстрой проницательностью Логана. – Многие из них ещё даже не осознают, кто они и кем станут. Мы не так одиноки, как некоторые из нас могут подумать. – Я нашёл базу на озере Алкали, – Логан подумал о порезах на стене и решил оставить эту мысль при себе, отчасти, чтобы проверить, не подглядывает ли Ксавьер. – Там ничего не было. Удивительно, но, насколько он мог судить, тот даже не пытался. Окружающий их земной шар как будто помчался навстречу, открывая расширенный вид на северо-восточное побережье Соединённых Штатов и легендарный мегаполис Большое Яблоко с высоты птичьего полёта. Затем Ксавьер отключил все посторонние сигналы, оставив лишь несколько рассеянных точек; как определил Логан по их расположению и интенсивности, это были он сам, Профессор и прочие Люди Икс. Кроме того, от Вашингтона до самого Бостона тянулась неровная алая линия. – Этот след, – указал Ксавьер, – изображает путь мутанта, напавшего на президента. – Джина сказала, что вы послали их с Грозой за ним. Ксавьер кивнул. Панорамное изображение над ними ещё чётче сфокусировалось на центральных районах Бостона. Здесь, однако, след – отметки пути мутанта – становился всё более путаным и нечётким. – За ним трудно уследить, – признался Профессор. – Вы не можете просто… не знаю, сконцентрироваться сильнее?
|
|||
|