Три основных постулата 6 страница

Настоящая наука это слуга, безропотно делающий добро своему господину – нравственному, совестливому, доброму, искреннему, честному и трудолюбивому человеку, где бы он ни жил на планете Земля и каким бы ремеслом не был увлечён. Истинный учёный это такой же ремесленник, как токарь, швея, повар, шахтёр, электрик, плотник, строитель… Только пощупать продукт ремесла нельзя руками и измерить линейкой. «Пощупать» продукт ремесла учёного можно лишь любящим сердцем матери, воина-защитника, спасателя, пожарника, сестры милосердия, иными словами, душой, не желающей зла другому человеку.

У ростовщиков нет души. Она заложена в долг у дьявола, выплатить который ростовщик может только сгубив большое количество людей, на защите интересов которых и стоит настоящая наука. Поэтому таран ростовщика направлен против тех учёных, которых ему не удалось купить, соблазнить, развратить или запугать.

Современная методика политической борьбы ростовщиков с неугодными ему учёными заключается в такой промывке мозгов населению лженаукой и в таком окружении людей соблазном греха, что люди объединяются в группы по интересам и этими группами выталкивают учёных, изгоняют их до такой степени, что вокруг учёных образуется информационный вакуум – они оказываются разобщёнными, изолированными друг от друга, теряя способность защищать людей от пагубности ростовщического влияния.

Вот, что ещё пишет о науке С. Ф. Шарапов: «В ряду так называемых гуманитарных наук наука о финансах занимает положение совершенно исключительное. У нее существует обширная литература, представляющая очень подробное и остроумное исследование фактов, накоплявшихся целыми столетиями. Из анализа этих фактов выведены обобщения, законы и правила, складывающиеся в стройные системы. Самая наука имеет предметом явления, в значительной степени подлежащие опыту и учету и выражающиеся в цифрах. И именно эта-то наука, как оказывается, разошлась с живой жизнью до такой степени, что становится возможным не в шутку, а совершенно серьезно поставить такой вопрос: кто кому должен подчиняться — жизнь финансовой науке или эта наука жизни?

Как ни странен этот вопрос, но раз он поставлен, он обличает крупное внутреннее недоразумение, в котором необходимо разобраться. До сих пор мы понимали науку вообще, как исследование и уяснение тех законов, по которым движется жизнь в ее разнообразнейших областях и проявлениях. Каким бы методом ни было сделано известное обобщение, оно, чтобы стать научным законом, должно непременно не только выяснить и систематизировать явления, но и управлять ими, предвидеть и предсказывать их.

Если мы с этой точки зрения подойдем к так называемой финансовой науке, то наша вера в нее (если предположить, что таковая была) непременно посрамится. Финансовая наука выдвигает свои законы, а жизнь им совершенно противоречит. Финансовая наука на основании своих умозрений рекомендует те или другие меры, жизнь их отвергает. Наконец, финансовая наука предсказывает явления, вычисляет их и соображает, а в действительности получается совсем другое, иногда прямо противоположное.

Про какое-нибудь сравнение с точными науками и речи быть не может. Астрономия, например, предсказывает затмение на тысячу лет вперед, и оно совершается минута в минуту. Механика вычисляет смелую арку моста, и мост выдерживает как раз ту тяжесть, какая от него требуется. Химия на основании известных умозаключений предсказывает, что должно быть открыто какое-то простое тело с такой-то плотностью пара и атомным сродством, и тело открывается именно такое. Даже медицина, в общем представляющая совершенно невозделанное поле, и та в своем экспериментальном запасе имеет несколько бесспорных правил и указаний: дайте пациенту в таком-то случае то-то, и произойдет то-то.

Ничего подобного так называемая финансовая наука не имеет и не знает, и все ее построения по меньшей мере спорны, а практические советы в большей части никуда не годны.

Если мы попытаемся анализировать происхождение и развитие западной финансовой науки, мы легко убедимся, что, собственно говоря, наука эта там еще и не зарождалась. Для нее не было вовсе почвы. Финансовая наука — законное дитя политической экономии. А что представляет эта наука? Она, начиная с Адама Смита, своего основателя, продолжая Жаном Баптистом Сэем и Рикардо и кончая социалистами, дала целый ряд школ и остроумных писателей. Текущие явления экономической жизни были изучены в подробностях и подведены под известные законы, довольно верно выражающие внешние признаки явлений. Адольф Вагнер посвятил специально России огромный труд, долгое время считавшийся чем-то вроде финансового у нас Евангелия. Внутренняя, психологическая сущность экономических процессов была, однако, исследователями оставлена в стороне, и на основании простой, чисто механической повторяемости, а в духовном отношении на основании одной идеи пользы было признано, что экономическим миром явлений управляют такие же слепые законы необходимости, какие управляют неодушевленной природой. Всякая борьба с этими законами или всякое стеснение их свободного проявления является, по воззрениям экономистов, нарушением основного принципа пользы, который в своем свободном виде заключает все элементы технического и культурного совершенствования, достаточного для человечества…

Управляемый пользой, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собой. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большего успеха в деле люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют этим свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группой, общественный класс с классом, наконец, народ с народом. Положенный таким образом в основании политической экономии элемент борьбы явился в сущности совсем не случайно. Если признавать действие данной духовной и исторической среды на формулирование и формирование господствующих мировоззрений, то нельзя не усмотреть, что борьба лежит на Западе в основе всего, окрашивает и одухотворяет собой все. В области веры — борьба авторитета и свободы. В области права — борьба индивидуума и общества. В области государства — борьба власти и автономии. Наконец, даже в области природы — борьба за существование, знаменитая struggle for life, увенчивающая и как бы оправдывающая весь цикл борьбы.

Ясно, что ум мыслителей, окруженный в жизни, в вере и в науке одной борьбой, не мог не перенести ее и в область экономии, где борьба совершается вполне открыто на глазах зрителя, где сильный рвет у слабого, что может, торжествуя и радуясь, что непосредственные, ближайшие по крайней мере, формы борьбы облечены в совершенно приличную оболочку, что нет ни грубого насилия, ни стонов, как в те времена, когда сильные брали слабого за горло. Теперь та же или, может быть, еще более ужаснейшая борьба совершается без воплей и стонов. Утром заглянули в газету, в полдень написали на бумажке несколько цифр — к вечеру часть имущества, а иногда и все имущество одного самым несправедливым по существу образом перешло к другому. Жаловаться некому и не на кого. Вас ограбил не Петр, не Иван, не разбойник рыцарь, вас ограбила биржа, ограбил неизвестно кто, вас раздавила невидимая рука, одетая в мягкую перчатку «правового порядка».

В экономике, основанной на борьбе, часть ее, финансовая наука, явилась совершенно последовательно орудием борьбы. Подобно тому, как военные техники с величайшей быстротой изобретали за последнее время все ужаснейшие орудия разрушения, западная финансовая наука, развиваясь неумолимо последовательно в одну сторону, выковывала наиболее совершенное орудие для экономической борьбы, переводила эту борьбу с маленького единоборства какого-нибудь сапожника с потребителем или ростовщика с должником на борьбу Ротшильда с целым человечеством, на борьбу мира англо-саксонского с германским из-за рынков для мануфактур или на борьбу Америки с Россией из-за золота и пшеницы.

Финансовая наука Запада шла рука об руку и росла с успехами так называемой цивилизации, то есть пара и электричества. Не больше, чем в какие-нибудь полвека тихое когда-то и почти невидимое в массе прочного и спокойного труда биржевое царство разрослось до необъятных размеров и совершенно подчинило себе, задавило собой общества, государства и народы…

Перепуганная биржа спешит потушить одинаково и Панаму и Панамину, зажать рот Альвардту, но она не в силах ни вдохнуть веру в себя, ни поднять дух изнемогающих под биржевой кабалой народов.

Среди этого хаоса мелкая и жалкая финансовая наука Запада едва лепечет свои старые формулы; мы вторим ей по старой привычке идти за европейской ученостью, по-видимому, и не подозревая, что наступает новый исторический период, который в противность материалистическим воззрениям, борьбе как главной движущей силе природы и человечества и философскому пессимизму как конечному выводу вознесет перед ними совсем иные знамена и идеи…

И кто знает, в этом новом движении не очутится ли наша тихая и наименее «цивилизованная» по-западному Русь впереди других племен и народов как сохранившая в своей непосредственности чистые нравственные начала и донесшая их до момента оказавшегося в них всеобщего оскудения?

В области финансов, по крайней мере, нам это кажется несомненным, ибо только одна Россия не допустила биржу создать своих Ротшильдов и Блейхредов, ибо только у нас биржа начинает отцветать, не успев как следует зацвесть, и ярко определяется некоторое новое течение…

Мы уже говорили, что в западной умственной атмосфере чувствовался особый специфический недостаток, словно не позволявший умам мыслителей ориентироваться и найти верный путь для построения истинной финансовой науки. Этот своеобразный дальтонизм сбивал с дороги даже таких выдающихся мыслителей, как Прудон и Фулье. Про умы меньшего полета ничего и говорить.

Сделав десять шагов в области чистой науки, ученый на одиннадцатом шаге спотыкался и уходил в условности, не будучи в состоянии, именно вследствие этого дальтонизма, ярко, последовательно поднимать финансовые вопросы в их истинно научном виде: он уклонялся в мелкие практические рассуждения, разрабатывал такие частности, как моно- и биметаллизм, а общую теорию усиливался окургузить и обосновать не на бесспорных логических выводах, а на золотом предрассудке да на существующем запасе фактов, освященном данным экономическим строем эпохи. Получалось нечто поистине жалкое… финансовой науки, годной для всех времен и народов, устанавливающей точные законы денежного обращения (ибо это и есть в строгом смысле предмет финансовой науки как части политической экономии), нет и не было».

Шарапов признаётся, что финансовая наука в России не была создана и сожалеет о том, что русские экономисты «шли в хвосте западной мысли». Учёный неоднократно упоминает «пользу» и разницу в понимании этого термина на Западе и в России. Такая разница порождена разницей богов ростовщиков и русского народа. Польза с точки зрения ростовщика это увеличение капитала его семьи и одновременно большое количество загубленных людей, принесённых в жертву дьяволу. Определение пользы с точки зрения русского человека совершенно иное. Пользой в России считается спасение людей от гибели. Облегчение тяжести человеческого труда, улучшение здоровья людей, уменьшение страданий, а также рост производимого в России общественно полезного продукта. Эти две философии, использующие термин «польза», находятся в непримиримой войне друг с другом. С точки зрения ростовщиков Сталинское экономическое чудо это огромный вред и военная атака на их святую миссию, а умышленно спланированные и успешно спровоцированные ими две мировые войны это огромная польза. С. Ф. Шарапов не дожил до начала Первой мировой войны, чтобы оценить всю ту «пользу», которой учили и учат русских западные экономисты и финансисты. Однако он совершенно точно и проницательно в конце книги делает вывод о пагубном влиянии западной «цивилизации» для человеческой души:

«Отживающая и подошедшая к абсурду и самоубийству цивилизация Запада характеризуется тем, что во всех областях, малопомалу, поставила основой грубый, бессмысленный и злой физический закон необходимости. Этот закон материализма, двинув вперед науки точные и создав великие успехи техники, овладел затем и душой человека, убил ее свободу, отрекся и от самой души, низложил в гордыне своей Творца и Спасителя душ. Дальше идти некуда… Побежденные стихийные силы в природе воскресли в буйствующей душе человека и погубили ее. Для западной цивилизации уже начинается тьма, небытие. У динамита нет ни мысли, ни оправдания, ни философии. Его девиз один — гибель всему. И Запад гибнет в страшных конвульсиях…

Да, эта цивилизация погибла. Ее когда-то гордые носители, ее изжившие и пережившие, с надеждой и детской радостью встречают в самом всемирном центре этой цивилизации грядущую другую, жадно ловят новый свет с Востока. И эта цивилизация идет совсем новая, совсем другая, с другим основным законом, законом свободы во Христе. Задача этой цивилизации — вернуть вновь в подчинение стихийные силы, сложить вновь к подножию веры слепой закон необходимости, вознести и очистить душу человеческую.

Экономия и финансы — суть великие орудия общежития человеческого. В руках у закона необходимости они приспешили лишь смерть цивилизации Запада. Освещенные и согретые законом христианской свободы, они возродят наше общежитие и создадут и истинную государственность, и истинную христианскую цивилизацию. Падет биржа, ставшая Церковью, и воссияет истинная Христова Церковь».

Целенаправленная атака на все научные дисциплины ведётся осознанно и связана с легализацией ростовщической деятельности. Само ростовщичество античеловечно, несёт вред человечеству, что мы покажем далее.

Однако понимания разрушительного влияния Западной мысли недостаточно. Должна быть русская опора, русский фундамент, позволяющий созидать. А для поиска этого фундамента при анализе экономического опыта Российской Империи нельзя ограничиваться только опытом правящих кругов. Как сегодня экономику России, простите, хрематистику России можно поделить на две части – ничем не сдержанную внешнеграбительскую и оберегающую население России от окончательного вымирания бюджетную, созданную личными усилиями Путина, так и хрематистику Романовского периода следует поделить на две части – хрематистику правящих сословий и экономику доминирующего по численности староверческого подполья. Именно опыт староверческой экономики умышленно замалчивается, несмотря на то, что именно он лёг в основу Сталинского экономического чуда и является его предшественником.

С учётом пресса диктатуры ростовщиков Запада, после выхода Руси из вассальной зависимости от татаро-монгол можно выделить следующие исторические периоды экономики и хрематистики в России:

Конец XV – XVII вв. Экономика

Начало XVIII в. – 1853 г. Подпольная экономика + хрематистика «верхов»

1853 – 1917 гг. Хрематистика

1924 – 1991 гг. Экономика

1991 – нынешнее время Хрематистика

Опыт «подпольной» неофициальной русской экономики с начала XVIII до середины XIX вв. со своими законами и независимой денежной системой, невидимый не только миру, но и официальным властям Российской Империи, заложил основы практической хозяйственной деятельности и духовного её наполнения, и является поэтому именно тем истоком появления здравой экономической науки, из которого и начинает дуть «холодный восточный ветер». Этот опыт создал незыблемые законы экономики в виде табу на покупку частной собственности, на возвышение частной собственности над собственностью общинной и на присвоение природных ресурсов в частную собственность. Знали бы об этих запретах наших предков горе-реформаторы 1860-х и 1990-х гг., знали бы правящие круги Российской Империи о самом существовании другого мировоззрения, другой цивилизации и другой экономики среди своих подданных, многих бед можно было бы избежать.

Совершенно точно можно утверждать, что никакой экономической науки без взятия за основу староверческого мировоззрения и основ хозяйственной деятельности староверов России, и быть не может.

3. Неразрывность связи экономики с педагогикой и медициной.

Очень важным вопросом является вопрос психического здоровья империалистов-глобализаторов. Валентин Юрьевич Катасонов крайне проницательно отмечает, что психика ростовщиков иррациональна и должна быть объектом интересов психиатров. В своих работах он предлагает рассматривать многочисленные случаи суицида внутри ростовщических кланов как свидетельства психических расстройств ростовщиков. Он также высказывает предположение, что их расстройства психики могут быть связаны с лудоманией или быть сродни лудомании. Лудомания (игромания, игра на деньги) – патологическая склонность к азартным играм, заключается в частых повторных эпизодах участия в азартных играх, которые доминируют в жизни человека и ведут к снижению социальных, профессиональных, материальных и семейных ценностей.

Игра на фондовой или валютной бирже в условиях «рыночной экономики» действительно напоминает игру в рулетку и спортивные ставки. Так же к ней относился и С. Ф. Шарапов, о чём он написал в «Бумажном рубле». Однако я склонна считать, что ростовщики слишком уж последовательны в оценке своих рисков и последние пару столетий не только не теряли контролирующих политических и экономических позиций, но сильно их укрепляли. Я склонна считать, что для укрепления их позиций они эксплуатируют такие пороки заядлых игроков, как лудомания – только такие люди готовы идти на рисковые инвестиции в неизвестное и торговать обещаниями и прогнозами в «рыночных» условиях.

Однако для посягательства на власть ростовщиков требуется изучение не их азарта, который возможно и есть, но не играет доминирующей роли в патологии их психики. Я полагаю, что природа их отклонений лежит в плоскости патологической лжи и психопатии, связанной с манипулированием психикой других людей. Такие расстройства известны психиатрии, и они отличаются от лудомании тем, что патологический лжец и манипулятор видит конечную, пусть и иррациональную, цель, понимает ставки игры, но не рискует как страдающий лудоманией, не отдаёт контроль над ситуацией Мистеру Шансу. Патологический лжец и манипулятор крепко держит контроль в своих руках и выбирает стратегию своего поведения так, чтобы выиграть, не рискуя, а наверняка. Случаи суицида ростовщиков с моей точки зрения могут быть связаны с самой противоестественной человеческому началу природой обмана, которым занимаются ростовщики, и поэтому также не представляют для меня особого интереса.

Что наводит на мысль о патологии? Для проницательных учёных не секрет, кто был главным спонсором, выгодоприобретателем и организаторов двух мировых войн. Обе войны были заранее тщательно спланированы группой заговорщиков, а затем план был реализован при помощи террора и манипулирования общественным мнением. Это показано в трудах А. И. Фурсова, Е. Ю. Спицына, В. Ю. Катасонова и других. А. Фурсов называет войны спланированными спецоперациями. Валентин Катасонов описывает их как бизнес-проекты. Евгений Спицын разоблачает миф о случайности прихода к власти бесноватого Фюрера через доказательство заинтересованности и вмешательства крупного американского банковского и промышленного бизнеса в экономику Германии и симбиоза экономик США и Германии на стадии подготовки и во время Второй мировой войны. Можно ли говорить о психическом здоровье людей, десятилетиями планирующих истребление жизней десятков миллионов людей по всей планете и хладнокровно осуществляющих свои коварные замыслы? Можно ли говорить о психическом здоровье людей, осознанно инвестировавших немалые капиталы в создание Третьего Рейха, милитаризацию Германии, приход к власти Гитлера с целью направить всю мощь Германии против СССР? Главные спонсоры самой кровопролитной войны в истории человечества не знали о последствиях своих действий? Или горько сожалеют о них, оплакивая жертвы той войны? Как называется психическое расстройство, проявляющееся в сознательном планировании таких исторических событий?

На мысль о патологии наводит и лекция экономиста и государственного деятеля России Виктора Алексеевича Ефимова: «Тема питания она точно такая же матричная, потому что вас будут всегда натаскивать на то, чтобы на вас заработать. Где-то накануне нашей лекции прошло сообщение о смерти Рокфеллера. Так вот первым человеком, кто изобрёл вот эту технологию зарабатывания денег через питание, был его дедушка. Ну, дедушка только подступался к этому, а вот его отец непосредственно в 1910 году разработал вот эту технологию. По сути, суть технологии сводится к тому, что нужно объединить вместе пищевую промышленность, химическую, фармацевтическую и медицину, т. е. это должно работать как одна корпорация, которая зарабатывает на разрушении здоровья людей. Но для этого людей надо вначале кормить так, чтобы они заболели, потом изобрести лекарства, которые бы снимали вторичные признаки, т. е. не лечили бы, а давали облегчение, а потом запустить в эту матрицу врачей. Я вовсе не хочу никак обидеть врачей. Дело в том, что они живут в матрице. Их так учат. А отец Рокфеллера сам-то лечился исключительно только гомеопатией. Он не признавал и никогда не употреблял ни одной таблетки. А таблетки давались уже… [гоям – прим. Мариупольской]. Его расчёт был абсолютно точный. Он организовал вот этот бизнес, который гораздо более мощный, чем бизнес на нефти, на газе, на деньгах, на чём угодно. Сегодня самый большой бизнес на Земле это бизнес на разрушении здоровья, когда работает вот эта единая корпорация, которая вначале кормит неправильно, потом лечит неправильно, потом кормит таблетками».

Трудно не согласиться с Виктором Алексеевичем, зная историю семьи Рокфеллеров их влияние на современную медицину и роль в создании ВОЗ, которую грамотно описала О. Н. Четверикова в книге «За фасадом ВОЗ. Рокфеллер, Гейтс и заговор большой фармы против человечества». Однако нельзя полностью согласиться с Виктором Алексеевичем в том, что бизнес на разрушении здоровья «мощнее» или «больше» бизнеса на деньгах. Хотя надо уточнить у автора, что он имел в виду под словами «мощный» и «большой», какие параметры используются в изменении величины бизнеса. Как физик я привыкла, что если мы что-то измеряем, то должны быть названы как измеряемые характеристики, так и единицы измерения. Если он имел ввиду всеохватывающий, включающий в себя большее количество корпораций, образовательных и научно-исследовательских учреждений, оборот капитала или что-то в этом духе, то можно согласиться с таким сравнением. А если говорить о пагубности для хозяйственной деятельности, пагубности для здоровья человека или же об источнике власти или превосходстве одного вида капитала над другим, то здесь я согласна с В. Ю. Катасоновым: «Маркс умолчал о превосходстве банковского (денежного) капитала над торговым и промышленным».

«Всё возрастающая часть промышленного капитала не принадлежит тем промышленникам, которые его применяют. Распоряжение над капиталом они получают лишь при посредстве банка, который представляет по отношению к ним собственников этого капитала. С другой стороны, и банку всё возрастающую часть своих капиталов приходится закреплять в промышленности. Благодаря этому он в постоянно возрастающей мере становится промышленным капиталистом. Такой банковый капитал, — следовательно, капитал в денежной форме, — который таким способом в действительности превращен в промышленный капитал, я называю финансовым капиталом». «Финансовый капитал: капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками»

Рудольф Гильфердинг, «Финансовый капитал». М., (1912)

Солидарен с Р. Гильфердингом и Эйдельс: «Связи между промышленными предприятиями, с их новым содержанием, новыми формами, новыми органами, именно: крупными банками, организованными одновременно и централистически и децентралистически, образуются как характерное народнохозяйственное явление едва ли раньше 1890 годов; в известном смысле можно даже отодвинуть этот начальный пункт до 1897 года, с его крупными „слияниями“ предприятий, вводящими впервые новую форму децентрализованной организации ради соображений промышленной политики банков. Этот начальный пункт можно, пожалуй, отодвинуть ещё на более поздний срок, ибо лишь кризис 1900 года гигантски ускорил процесс концентрации и в промышленности и в банковом деле, закрепил этот процесс, впервые превратил сношения с промышленностью в настоящую монополию крупных банков, сделал эти сношения значительно более тесными и интенсивными».
В. И. Ленин, «Империализм, как высшая стадия капитализма»

Однако вернёмся к вопросу о патологии империалистов. Грань между здоровым и не здоровым стремлением к обогащению определяется ценой, которую общество платит ради обогащения «избранных». Можно понять, если кого-то, страдающего сребролюбием, привлекает мысль о том, чтобы отнять что-то от общества и присвоить себе. Это неправильно и несправедливо. Это грешно. Это воровская логика преступника, желающего умышленно причинить вред имуществу или собственности другого человека. Но такая система ценностей не позволяет говорить о патологии психики. Вор ещё не сумасшедший. Не всякий грех это патология. Патология начинается там, где ради обогащения отнять у другого человека нужно не просто материальную ценность, т. е. не просто обокрасть его, а отнять у него здоровье или жизнь. В этом случае уже затрагивается совершенно иная область юриспруденции. Это уже другого рода преступление. Это уже умышленное причинение вреда здоровью и покушение на жизнь, т. е. умышленное причинение боли, страдания другому человеку, посягательство на данное ему Богом тело и здоровье. Поэтому такого рода преступления это уже не просто политика, не просто борьба за перераспределение общественных материальных благ, а самый настоящий вызов высшей духовной власти, вызов, осознанно брошенный Богу. Разве владельцы крупнейших монополий планеты не знают о последствиях своего обогащения? Разве они не догадываются о цене, которую должны заплатить люди ради увеличения их капитала? Разве они останавливаются перед чем-то, стремясь к достижению своих целей? Разве у них есть хоть какой-то моральный сдерживающий критерий, какая-то красная линия, за которую переходить нельзя? Вот именно об этом извращённом и неограниченном обогащении ростовщиков и писал Аристотель, цитаты которого были приведены ранее.

Патологии психики как таковые изучались с разных к ним подходов, но все психиатры едины в том, что отклонение от норм психики это вопрос не столько медицинский, сколько духовный, т. е. отталкивающийся от системы человеческих ценностей. Мёбиус прямо указывал, что понятие «патология» — это понятие ценности. Хюппе пишет, что понятие «болезнь» находится в прямой зависимости от признания тех или иных норм социального характера. Крепелин называет болезненными «явления, которые мешают достижению общих жизненных целей». Кох называет психопатами тех, кто «составляет тягость и обременение для самих себя или для общества». Шнейдер — тех, «кто или сам страдает или заставляет страдать общество». Видьманс — тех, кто «является преступником».

Западно-европейские психиатры затруднились дать чёткое определение патологии, обозначив лишь его двойственность, связанную с политической борьбой. Примечательной для историков должна стать деталь, что эта область медицины получила наибольшее развитие или толчок к развитию именно в Германии, условно на стыке двух враждующих цивилизаций – англосаксонской и русской, т. е. на самом фронте двух враждующих систем ценностей. Шнейдер, указывает, что «своеобразный человек, который руководит революционной группой, для одних будет разрушителем, для других созидателем, творцом, и, таким образом, одними будет причислен к психопатическим индивидуальностям, другими к самым здоровым». Еще в 1848 году Гроддек описал особую «morbus democraticus». С тех пор в немецкой литературе появилось немало работ по «патологии» революционных вождей.

Отечественным психиатрам по проблеме психопатии наиболее известна монография одного из видных представителей московской психиатрической школы, посвятившего свою жизнь развитию конституционального направления в психиатрии Петра Борисовича Ганнушкина «Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика» (1933 года издания), которая явилась итогом почти тридцатилетней исследовательской деятельности автора, которую он успел вычитать и подписать в печать, и которая была опубликована после его смерти. В предисловии к книге автор пишет: «Клиническая психиатрия переживает кризис. Этот кризис неизбежен. Психиатрия – самая молодая и самая сложная отрасль клинической медицины. Она только что вырвалась из объятий спекулятивного мышления, только что стала на биологическое основание и, твердо держась за эту базу, начала быстро развиваться». К группе конституциональных психопатий Ганнушкин относит циркулярный психоз, паранойю, истерию, «психопатические личности», ненормальные реакции, половые извращения и прочие известные науке расстройства, называя группу крайне разнообразной и при этом крайне разрозненной. Учёный не находит «сколько-нибудь твердого объяснения тому громадному материалу в этой области, которым располагает клиника» и фокусируется на изучении самой клиники психопатий, но при этом заявляет об оторванности его анализа клинического опыта от социальных, ситуационных факторов: вопросов воспитания, быта, профессии, ситуации и т. д.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒