БЛАГОДАРНОСТИ 13 страница

Дэниел поедет за седаном, в котором находятся родители Мадлен. С водительского места он глазами умоляет меня поехать с ним. Делаю знак подождать и подхожу к машине родителей.

– Эй, не против, если поеду с Дэниелом? – спрашиваю, закусывая губу. Заговариваю впервые после речи на сцене, и звук выходит скрипучим и слабым.

– Он разве не едет со своими родителями? – уточняет мама, оглядываясь через плечо. – Ты уверена, что он сможет вести?

– Не думаю, что он захочет вернуться сюда за машиной, – предполагаю я, не желая давать ей повод ответить «нет». – И он в состоянии вести. Если что, я помогу ему сосредоточиться.

– Конечно, можешь. Увидимся там, – подаёт голос папа.

– Спасибо, – произношу с улыбкой и бегу к машине Дэниела, пока мама не успела наложить вето на его разрешение.

– Готов? – осведомляюсь через окно. Пытаюсь говорить бодро, но попытка с треском проваливается.

Он кивает и оседает в кресле, одним быстрым движением заводя зажигание. Я молчу, пытаясь предотвратить очередную лавину слёз, которая грозит обрушиться. С возобновившейся решимостью пройти через этот день я щёлкаю магнитным пурпурным флажком, который сотрудники похоронного бюро установили на крыше автомобиля, чтобы обозначить нас как часть похоронного кортежа, и забираюсь внутрь. Процессия направляется в Индианаполис, где у семьи Мадлен есть место на кладбище. Интересно, они купили его до или после того, как их дочь заболела? Полагаю, теперь это не имеет значения.

Поездка занимает целую вечность, и мы оба молчим. Когда мы останавливаемся у свежевыкопанной могилы, Дэниел раскрывает дверь и выходит, не говоря ни слова.

Повернув зеркало, убираю осыпавшуюся тушь с щёк. Могли бы и сказать, что моё лицо хуже некуда.

Я медленно протягиваю руку и хватаю дверную ручку. Глубоко вдохнув, делаю шаг в солнечный осенний день, и запах листьев и свежескошенной травы наполняет лёгкие.

Нежное прикосновение к плечу возвещает о прибытии моих родителей. Подавляю желание отстраниться от них. Вместо этого обнимаю маму за талию и делаю к ней шаг. По правде говоря, я опираюсь на неё, чтобы не рухнуть на землю.

Она ведёт меня к холму коричневой земли рядом с фальшивым травяным покрытием. Кого они пытаются этим обмануть? Все мы знаем, что под травой земля, которая примет останки ангела. Тяжесть горя невыносима, и я спотыкаюсь. Папа поддерживает меня за локоть и подводит к месту в заднем ряду. В попытке меня защитить он и мама садятся по обе стороны от меня, и каждый держит мою руку.

Тёплый ветерок треплет мне волосы, мягко их приподнимая. Смотрю на раскинувшиеся передо мной надгробные камни, и всё, о чём я могу думать – это сбежать отсюда. Но я не бегу. Наконец, бормотание священника прекращается, и люди вокруг меня начинают двигаться. Каждый берёт жёлтую ромашку и кидает на гроб. Когда они опустили его в землю? Как я это пропустила? О Боже, я не могу этого сделать. Не могу быть частью этого. Это не может быть реальностью. Но, разумеется, я могу, и это реально.

Послушно стою в очереди, пока не наступает мой черёд. Пока мой цветок опускается словно в замедленной съёмке, я замечаю лепесток красной розы, проглядывающий из моря жёлтого. На мгновение я задумываюсь, принёс его Дэниел или кто-то ещё.

И затем грудь сжимается, и я чувствую, что вот-вот взорвусь. Нахожу Дэниела и хватаю его руку, заставляя посмотреть на меня.

– Пошли отсюда, – хриплю я.

Он кивает как человек, пробудившийся от глубоко сна. Следующее, что я помню – мы направляемся к его машине и запрыгиваем в неё. Поднимаю глаза и вижу удивлённые лица. Всех, кроме родителей Мадлен. Они смотрят с завистью. Бьюсь об заклад, они с готовностью поменялись бы с нами местами.

– Куда поедем? – осведомляется Дэниел, заводя мотор и направляясь к оживлённой дороге за воротами кладбища.

Качаю головой.

– Понятия не имею. Просто езжай.

Он сворачивает к центру Индианаполиса.

– Как думаешь, что бы она сделала?

Обращаю внимание, что он не произносит её имени. Понимаю. Ещё слишком рано. Слишком больно. Рана слишком свежа.

– Что-то милое, – отвечаю, заполняя пустоту тишины.

Он фыркает.

– Сделать из лимонов лимонад.

Такой была Мадлен. Она всегда думала о других и о том, как сделать их жизнь лучше.

– Может, нам устроить обед для медсестёр в её отделении? – предлагаю я.

Дэниел качает головой.

– Её родители уже устраивали его вчера. Кроме того, не думаю, что для поддержания морального духа будет хорошо, если мы заявимся с красными глазами и грустными лицами.

Он прав.

– И всё же мы должны что-то сделать. Как насчёт кофе и снеков для случайного отделения в другой больнице? Мадлен всегда говорила, что медсёстрам в детской больнице везёт, так как многие приносят угощения. Что, если мы пойдём в другое место?

Дэниел задумчиво кивает.

– Думаю, ей бы понравилось.

Теперь мы на задании. Вместо того, чтобы пытаться пережить этот день, мы достигнем цели. Разумеется, это всего лишь кофе и булочки, но в такие дни как этот приходится довольствоваться тем, что имеешь.

– Куда отправимся?

– Впереди кофейня. Может, они позвонят в отделение больницы и получат заказ для всех медсестёр. Тогда мы заберём еду и поедем. Ой, подожди, – прерывается он, его лицо тускнеет. – Нам нужны деньги.

– Не переживай, – успокаиваю я, похлопывая по сумочке. – У меня с собой кредитка. Практически уверена, что смогу убедить маму и папу заплатить за всё без проблем.

– Точно? – уточняет он, вспоминая те неприятности, когда я пользовалась кредиткой без разрешения.

Пожимаю плечами.

– Я всегда смогу сослаться на невменяемость. В конце концов, у меня есть козырь в виде «моя лучшая подруга только что умерла».

Он молчит.

– Слишком рано? – спрашиваю.

Он смотрит прямо перед собой, ничего не говоря.

– Ну тогда, – произношу, пытаясь вернуть нас к прежнему разговору, – в кофейню.

Когда приезжаем, то оказываемся единственными посетителями.

– Доброе утро, – здоровается бариста из-за стойки. Её каштановые волосы с розовой прядью на одной стороне стрижки боб качаются при каждом движении.

– Привет, – отвечаю.

– Милое платье. Смелый выбор для этого времени года.

Мгновенно скрещиваю руки на груди, и по коже пробегают мурашки.

– Спасибо. Хм, мы хотели спросить, сможете ли вы помочь нам кое с чем.

– Конечно, – соглашается она, вопросительно глядя на меня.

Смотрю на Дэниела, и он кивает, чтобы я продолжала.

– Мы хотим доставить напитки медперсоналу одной больницы, но не знаем, что именно они предпочитают.

– Так, – произносит она, ожидая, что я скажу дальше.

– Не могли бы вы позвонить и спросить, смогут ли они сами составить заказ?

Она оглядывается на администратора, которая внимательно слушает. Получив одобрение, бариста поворачивается к нам.

– Без проблем. Какое отделение?

– Мы не знаем.

– Ну тогда, какая больница?

Мы с Дэниелом просто смотрим друг на друга. Пожалуй, нам следовало потратить чуточку больше времени на составление плана.

– Этого мы также не знаем. Есть предложения? – последнюю часть я добавлю чисто как шутку, но она улыбается.

– Вообще, мой парень работает медбратом в отделении черепно-мозговой травмы. Думаю, им такое понравится. Могу попросить его организовать всё, если хотите.

Ух ты. Это должно сработать.

– Конечно, – говорю. – Было бы чудесно.

Через двадцать минут мы выходим, нагруженные специальными напитками для медперсонала и простым кофе и снеками для членов семей, навещающих больных.

– Знаешь, – начинает Дэниел, – теперь я чувствую себя ближе к ней, чем на большей части прощальной церемонии.

– На большей?

Его лицо краснеет.

– Мне на самом деле понравилось, когда ты читала письмо. Типичная Мадлен. Смирение, но не нравоучение.

Мы выезжаем на дорогу, и в моей голове появляется навязчивое чувство, будто я должна что-то сделать. Неужели я что-то забыла? И чем ближе мы подъезжаем к больнице, тем сильнее становится чувство. Кручу кольцо на пальце, пока гудение в голове набирает обороты.

ГЛАВА 35

Пока мы идём по больничному холлу, единственное, что я слышу – эхо наших собственных шагов и размеренный стук колёс деревянного сервировочного столика Дэниела. После того как моё кольцо в третий раз соприкасается с металлической ручкой, я снимаю его и убираю в карман. Не хочу, чтобы на нём остались вмятины или выпал один из камней. Надо спросить маму, где она купила его. Оно реально классное.

– Мне казалось, ты хотел его сжечь, – произношу, посматривая за тем, чтобы кофе не расплескался. Столик сегодня пригодился, но с ним связано много воспоминаний.

– Не смог, – всё, что он говорит.

Понимаю. Когда Мадлен болела, Дэниел носил ей в больницу цветы и открытки, которые приходили домой. Сначала ему хватало рук, но потом ему приходилось делать по несколько заходов, и в результате его визиты сводились к катанию на лифте. Однажды он подошёл к сестринскому посту и обнаружил там столик с прикрепленным к нему бантом. Иногда трудно избавиться от мелочей, когда теряешь всё остальное.

Я нажимаю на кнопку для инвалидов и жду, пока двери откроются, приведя нас прямиком в отделение черепно-мозговой травмы. Вдруг чувство, что я что-то забыла, меняется. Теперь больше похоже на дежавю. Бабуля говорила, что это способ вселенной сказать, что ты находишься именно в том месте, где и должен быть. Спасибо, бабуля. Моё место – очередная больничная палата. Замечательно.

– Так, так, неужели это и есть наши ангелы-хранители, – раздаётся голос, когда мы приближаемся к сестринскому посту. – Когда моя девушка позвонила и сообщила, что какие-то незнакомцы хотят принести нам кофе, я подумал, что она шутит. Но вот вы здесь.

– Вот мы здесь, – повторяю я, улыбаясь и протягивая пакет с едой. – Полагаю, покупатели, которые зайдут в кофейню днём, не слишком обрадуются. Мы смели всё подчистую.

Он машет рукой.

– Стоит раздать всё скорее, – он смотрит на красную тележку, и его глаза расширяются. – Ух ты. Здесь намного больше, чем мы заказывали, – он смотрит на Дэниела. – Вы не должны были этого делать, но не могу выразить, как мы вам признательны.

Лицо Дэниела краснеет. Он до сих терпеть не может, когда его выделяют, даже для похвалы.

– Мы думали, родственники пациентов тоже захотят перекусить, – бормочет он.

Улыбка медбрата расширяется.

– Это здорово, чувак.

Вскоре остальной персонал разбирает напитки и возвращается к своей работе.

– Хочешь развезти кофе? – спрашиваю у Дэниела.

Он качает головой.

– Почему бы тебе этим не заняться? Я займусь остатками еды.

– Хорошо.

Я берусь за ручку и иду по коридору, заглядывая в открытые палаты и предлагая посетителям оставшийся кофе. Когда подхожу к последней двери, у меня остались лишь полурастаявший фраппе и простой кофе.

В палате никого, кроме самого пациента. Он выглядит примерно на пару лет старше меня. Его кожа бледная, практически серая, а щёки сильно впали. Ко рту и носу подведены трубки, и несколько проводов торчат из-под больничной пижамы.

– Я могу вам чем-то помочь? – спрашивает уставший голос.

– Простите, – произношу, поворачиваясь. – Я просто хотела спросить, не хочет ли кто-то кофе.

Лицо женщины слегка проясняется.

– Это очень мило.

Она проходит мимо меня в палату и садится на стул рядом с кроватью.

– Мм, хотите кофе? – уточняю, стараясь не смотреть на мужчину, лежащего на кровати.

Она кивает.

– Было бы замечательно.

Подкатываю к ней практически опустевший столик.

– Есть холодный кофе, но он скорее едва холодный, – говорю я.

– Есть простой? – интересуется она, не глядя на меня.

– Есть. Добавить сливки или сахар?

– Чёрный.

– Сейчас.

Не желая её беспокоить, я ставлю стакан на столик рядом с ней.

– Сколько вам лет? – она вдруг спрашивает, когда я собираюсь уходить.

Медленно поворачиваюсь обратно.

– Мне?

Она кивает.

– Семнадцать.

Она улыбается.

– Именно в этом возрасте мой сын уехал в колледж.

Смотрю на мужчину на кровати.

– Это ваш сын? – неловко уточняю.

Она кивает.

– Вы не против посидеть со мной немного? – выражение удивления на её лице заставляет меня задуматься, собиралась ли она задавать этот вопрос.

Хочу отказаться. Следует придумать оправдание, выкатить столик в коридор, и на выход, прочь из этой больницы и особенно из этой палаты. Именно это я хочу сказать себе, когда подвожу столик к стене, беру подтаявший фраппе и притягиваю стул.

Мы смотрим друг на друга, понятия не имея, что сказать. В конце концов, она смотрит на сына и произносит:

– Это Джеймс.

Так, теперь серьёзно, что нужно говорить, когда кто-то представляет тебе своего сына, находящегося в коме?

– Хм, привет, Джеймс, – выдавливаю, понимая, как глупо звучит. У меня ушло много времени, чтобы стать профессионалом по части светских бесед. Но никто никогда не говорил, что придётся беседовать с пациентом в коме.

Она улыбается, и мне кажется, что на самом деле она не представляла нас, а просто искала повод назвать его имя.

– Его сбил пьяный водить почти десять месяцев назад. Его девушка, хотя, полагаю, уже невеста, погибла.

Её история вызывает что-то в моей памяти, хотя в голове до сих пор туман, а гудение громче, чем раньше. Пытаюсь вспомнить, но становится только хуже.

– Мне жаль, – произношу, пытаясь вспомнить манеры и в то же время не вздохнуть. Автоматически тянусь в карман за кольцом. Гудение становится тише, и хотя полностью оно не умолкает, теперь я по крайней мере могу слышать, что говорит женщина.

Она улыбается, и на этот раз мне кажется, что я кого-то обманываю.

– Почему вы разносите кофе сегодня? – осведомляется она.

Пожимаю плечами. Не знаю, насколько откровенничать. В смысле, её сын, похоже, стоит на пороге смерти. Как я могу сказать ей, что моя лучшая подруга умерла, и мы пытаемся отыскать луч света? Но именно это я и делаю. Прежде чем успеваю остановить себя, слова вылетают сами собой.

– Моя лучшая подруга, Мадлен, умерла несколько дней назад. Большую часть последних лет она провела в больнице. Мы с Дэниелом, парнем Мадлен, не захотели быть со всеми на похоронах. Мы хотели сделать что-то, что понравилось бы Мадлен, – прерываюсь, чтобы перевести дыхание.

– Она здесь лечилась? – спрашивает женщина.

Качаю головой.

– Она лечилась в детской больнице. Мы хотели пойти туда, но там находятся дети, которые до сих пор продолжают бороться. Мы не хотели отнять у них хотя бы капельку надежды, напомнив, что Мадлен проиграла свою битву.

– Весьма дальновидно.

Усаживаюсь поудобнее и делаю глоток.

– Нам просто необходимо было что-то сделать. Когда мы пошли в кофейню, то бариста сообщила, что её парень работает здесь медбратом, и вот мы здесь.

– Как нам повезло, – констатирует женщина.

Некоторое время мы молчим, погружённые каждая в свои мысли, когда вдруг она спрашивает:

– Ваша подруга боролась до самого конца?

– Простите? – удивлённо переспрашиваю.

– Не хотела показаться грубой. Просто хотелось спросить, она до конца продолжала искать лечение?

Разум подсказывает мне воспринять слова как оскорбление. Но я не думаю, что она бестактна. В любом случае, её слова заставляют думать, что на самом деле она хотела спросить не это.

– Хм, нет. Думаю, нет. Ей сделали пересадку костного мозга. Она пробовала экспериментальное лечение, но и оно не сработало. В общем, она остановилась. Она говорила всем, что хочет насладиться оставшимся временем. Она не хотела провести жизнь, прикованной к приборам.

Смотрю на её сына. Не могу поверить, что только что сказала такое.

– Простите, – произношу, практически сползая со стула.

Она и бровью не повела.

– На это требуется огромное мужество, – в её голосе слышится восхищение.

– Именно, – соглашаюсь. – Она самый храбрый человек из всех, кого я знаю. Мадлен хотела жить свою жизнь, а не просто существовать. Она верила, что есть что-то большее. Что-то лучшее. Думаю, было легче, потому что она успела попрощаться. Сделать всё, что в её силах в каждую оставшуюся секунду. В результате, она больше боялась прожить жизнь, которую не стоит вспоминать.

Женщина задумчиво кивает.

– Мы думаем, точнее я говорю отцу Джеймса, что пришло время его отпустить. Жаль, что его сейчас здесь нет, вы бы рассказали ему мысли вашей подруги о смерти. Что более важно, мне хотелось бы, чтобы он узнал её взгляды на жизнь.

– Нелегко отпустить того, кого любишь.

– Он наш единственный ребёнок, – говорит она. – Если он умрёт, то кто мы?

Гудение в голове становится настойчивым. Не знаю, как долго ещё смогу его вынести. Пытаюсь сконцентрироваться на том, что сказала бы Мадлен, если бы сейчас находилась здесь.

– Вы это всё ещё вы. Даже если у вас было не так много времени, как вы хотели, вы всё равно обладали счастьем знать его, – смотрю на Джеймса, – я не могу сказать вам, что делать. Я даже не знаю, что делала бы, если бы оказалась на месте Мадлен, но могу сказать, что когда она ушла, в тот самый момент, когда она прекратила земное существование, она получила спокойствие. И я знаю, что она поступила правильно. Она прожила жизнь на своих условиях.

– Тогда что делать нам? – спрашивает женщина, глазами умоляя дать ей мудрый величественный ответ.

Она с ума сошла? Какого чёрта она делает, спрашивая совета у меня? Мне семнадцать. Я даже не знаю, что надену завтра. Так что я говорю единственное, что могу.

– Сегодня, когда мы уходили с кладбища, то понятия не имели, что будем делать. Мы думали о том, что сделала бы Мадлен. Теперь я постоянно задаю себе этот вопрос. Может, вам и вашему мужу стоит задать тот же вопрос себе: чего бы хотел от вас Джеймс?

Она отворачивается и смотрит из окна. На голубом небе полно белых пушистых облаков, закрывающих лучи солнца. Спустя мгновение тучи расступаются, и поток солнечного света окутывает её лицо. Замечаю, как она выпрямилась и делает глубокий вдох.

– Спасибо, – произносит она, по-прежнему глядя на небо. – Ваши слова – это именно то, что я хотела услышать сегодня.

Она поворачивается и берёт мою руку.

– Огромное вам спасибо. Вы словно ангел.

– Нет, – говорю с грустным смешком. – Я самый далёкий от ангела человек из всех, кого вы встречали.

Но я испытываю невероятное удовлетворение, когда поднимаюсь, и гудение исчезает.

– Я ничего не сделала. Просто принесла кофе.

Она улыбается, хоть и грустно, но всё же с толикой надежды.

– Вы сделали намного больше, чем это. В вас есть мудрость.

Смеюсь, несмотря на ситуацию.

– Пожалуй, вы должны сказать это моим родителям.

– Уверена, они уже знают.

После этого солнце заходит за тучи, и в комнате темнеет. Наш момент завершён. Мы обе не знаем, что сказать. Я выхожу из палаты с тележкой в придачу, и стоит мне только закрыть дверь, как я слышу её сдавленные рыдания и её слова Джеймсу, что она очень сильно его любит.

Неужели это то, через что каждый раз проходили мама и папа Мадлен, снова и снова провожая её в больницу? Достаю телефон и набираю один из немногих номеров, которые знаю наизусть.

– Мам. Что вы с папой делаете вечером?

ГЛАВА 36

Двадцать миль домой длятся целую вечность.

– Уверена, что не хочешь побыть со мной ещё немного? – уточняет Дэниел, когда мы подъезжаем к моему дому. Слышу грусть в его голосе, и как бы сильно мне не хотелось утешить его, я понимаю, время – единственное, что может помочь. Кроме того, у меня есть собственные дела.

Качаю головой.

– Мне на самом деле надо провести время с родителями. Ты же знаешь, как они опекают меня с тех пор, как…

Дэниел понимает. Его родители ведут себя также; наверно, поэтому он не хочет ехать домой. Он терпеть не может, когда они так заботятся о нём. Но после встречи с мамой Джеймса, я могу их понять. В подобных ситуациях родители чувствуют себя такими же беспомощными, как и мы.

– Слушай, давай утром встретимся за кофе. Сомневаюсь, что кого-то будет волновать, если мы забьём на школу.

– Хорошо, – неохотно соглашается он. – Кофе утром. Заеду за тобой.

Наклоняюсь к нему и целую в щёку.

– Тогда увидимся.

Тянусь к ручке и собираюсь выйти из машины, но он хватает меня за руку. Смотрю сначала на руку, потом на его лицо.

– Дэниел, в чём дело?

Слёзы текут по его щекам.

– Я не хочу ложиться спасть, – плачет он. Поворачиваюсь, чтобы обнять его.

– Шшш, – произношу, пытаясь успокоить его. – Сколько времени?

– Не сплю? – уточняет он, головой утыкаясь мне в плечо, звук выходит приглушённым. Я киваю. – Как она умерла. Ну то есть я дремал, когда больше не мог сдержаться, но ночью…, – его голос прерывается. – Боюсь, что начну забывать её.

Заставляю его посмотреть мне в глаза.

– Этого никогда не случится. Неважно, сколько времени пройдёт, или через сколько её лицо начнёт стираться из твоей памяти, оно, – я указываю ему на грудь, где сердце, – оно её не забудет никогда. Она всегда будет в нём. Она – часть тебя. Она – часть нас обоих.

– Как несправедливо! – кричит он, ударяя руль. – Отстой.

Я киваю.

– Да, это несправедливо. И ты прав. Это полный отстой.

– Но мы привыкнем, да? – горько произносит он.

Тщательно обдумываю ответ. Наконец, вздохнув, говорю:

– Нет. Я не думаю, что когда-нибудь мы сможем привыкнуть. Я так и не смогла оправиться после смерти бабули, а она была пожилой. Но однажды, со временем, мы научимся жить с этим.

– Надеюсь. Не думаю, что смогу вечно жить с этой болью, – Дэниел вытирает глаза рукавом. – Тебе лучше идти. Твои родители уже подглядывают за нами через занавески.

– С тобой всё будет в порядке?

– Да. Со мной всё будет в порядке. Просто пообещай, что не бросишь меня завтра. Без тебя я не выдержу.

Протягиваю руку. Он медленно протягивает свою.

– Договорились.

После короткого объятия я выбираюсь из машины и быстро поднимаюсь по лужайке к ярко освещённому крыльцу своего дома.

– Я дома! – кричу, бросая сумку и куртку на пол. От запаха маминого фирменного цыплёнка в кисло-сладком соусе слюнки текут, и я направляюсь прямиком в кухню, где вижу родителей, которые сидят голова к голове и плачут. – Что происходит?

– Ужин готов, – произносит мама, вытирая глаза. Она берёт тарелку жареного риса и идёт в гостиную.

– Что происходит? – повторяю вопрос. – Мы никогда здесь не едим.

– Мы просто подумали, так будет лучше, – отвечает папа, обмениваясь с мамой загадочными взглядами. Фуф. Неужели все родители думают, что детей так легко обмануть? Что-то случилось, и что-то мне подсказывает, что совсем скоро я это выясню. Мои деньги или новость об их разводе. Боже, а если они спросят меня, с кем я хочу жить? Как мне такое решать?

Стол сервирован на троих. В дополнение к цыплёнку и рису на тарелке уже лежат крабовые рангуны и яичный рулет из моего любимого китайского ресторана.

– Кто-то постарался, – отмечаю я, садясь на стул и разворачивая палочки. Тянусь через стол и наливаю кружку чая.

– Папа помогал, – говорит мама, и я чуть не роняю чайник.

– Серьёзно?

Папа не знает даже, как управляться с игрушечной посудой, не говоря уже о настоящей.

При виде моего удивления папа принимает оскорблённый вид.

– К твоему сведению, я могу нарезать цыплёнка и открыть пакет с замороженными овощами. Кроме того, как думаешь, кто выбирал, что заказать?

Улыбаюсь, и, кажется, в первый раз за долгое время чувствую себя хорошо. В смысле, я всё ещё грущу из-за Мадлен, но я уже давно не чувствовала себя дома в безопасности. Интересно, сколько это продлится?

– Может, мне следует чаще ужинать дома.

Родители садятся, и начинается передача тарелок. Только я собираюсь откусить от яичного рулета, как папа прочищает горло.

– ЭрДжей, может, сейчас не самый подходящий момент, но мы должны тебе кое-что сказать.

О нет. Вот оно. Они разводятся. Преуменьшение говорить, что сейчас не самый подходящий момент. Медленно кладу еду на тарелку и вытираю руки.

– Что?

Отвечает мама.

– Я должна признаться, – она почти плачет. – Несколько месяцев назад я совершила ошибку. Как ты знаешь, в этом районе с недвижимость дела обстоят плохо. Твой папа работал очень много, чтобы компенсировать разницу. Я пыталась закрыть сделку, чтобы договориться о трансферах для новой фабрики, открывающейся на юге. После встречи я остановилась выпить и встретилась со старым другом. Одно привело к другому…

Она не смотрит на меня, и я вижу стыд на её лице.

– Я уже знаю.

Родители удивлённо смотрят на меня.

– Откуда? – спрашивает мама.

– Фелисити.

Папа кладёт вилку.

– Поэтому ты снова начала с ней общаться?

Киваю.

– Она сказала, что расскажет всем о маме и её…, – не хочу говорить это слово.

– О моём? – уточняет мама.

– Романе, – отвечаю, опуская голову. Вот. Всё сказано.

Мама так резко вскакивает со стула, что он с грохотом опрокидывается. Она подходит ко мне и обнимает так, что я едва могу дышать.

– Ты должна была сказать мне, – она шепчет, перебирая мои волосы.

– Я не хотела быть причиной вашего с папой развода. Но теперь вы разводитесь, и это не имеет никакого значения, а я потеряла столько времени с ними, хотя могла провести его с Мадлен.

– Мы не разводимся, – тихо произносит папа.

Отстраняюсь от мамы и смотрю на него.

– Нет?

Он качает головой.

– Мама сразу пришла ко мне и во всём призналась. Мы ходим к психологу, чтобы проработать это.

– Подожди, так ты знал? – уточняю. – Ты рассказала ему?

– Конечно.

Кажется, она больше расстроилась, что я думала, что она лгала папе, чем от того, что я всё знала.

Папа наклоняется вперёд.

– Судя по тому, что ты предприняла, чтобы защитить маму и меня, у меня складывается впечатление, что ситуация видится тебе хуже, чем есть на самом деле.

– Фелисити сказала, что у тебя давний роман с каким-то мужчиной. Она никогда не говорила, кто это, говорила, что это возмутительно.

– Фелисити солгала, – отвечает мама. – Я изменила твоему отцу, но только один раз, и это был лишь поцелуй. Я бы даже не назвала это романом. Скорее неосторожностью.

– Тогда почему она…

– Потому что это был её отец, – поясняет мама, поднимая стул. – Мы с ним учились вместе в старших классах. Я рассказала ему о сделке, которую надеялась заключить, и он упомянул, что его компания собирается привлечь новых управляющих. Он предложил мне эксклюзивный контракт, чтобы я представляла его новых сотрудников, когда они будут искать новые дома. С двумя этими контрактами я снова окажусь на вершине, а твоему отцу не придётся брать так много смен.

– О, – всё, что мне удаётся выдавить. После стольких месяцев с самыми худшими мыслями о маме и стольким временем, потраченным с Фелисити вместо Мадлен и Дэниела, облегчение просто невероятное. – Тогда в честь чего семейное собрание?

– В честь этого, – отвечает мама. – Как сказал папа, мы ходим к психологу, работая над тем, чтобы вернуть доверие, которое мы потеряли. Последним шагом было признаться во всём тебе, чтобы между нами больше не было секретов.

– Значит, вы вместе? – мама и папа кивают. – Что ж, сегодня произошли два хороших события.

– Какое второе? – интересуется папа, подкалывая вилкой кусочек цыплёнка, покрытый соусом.

Пока мы едим, я рассказываю о нашем с Дэниелом визите в больницу. Однако я не упоминаю женщину и её сына. Возможно, однажды, но сейчас я понимаю, что это не моя история, чтобы рассказывать.

Мы уносим тарелки, и раздаётся звонок в дверь. Мы в замешательстве смотрим друг на друга.

– Я открою, – вызываюсь я.

Отпихнув сумку с дороги, я открываю дверь и вижу пять или шесть маленьких привидений, ведьм и принцесс, стоящих передо мной.

– Кошелёк или жизнь, – хором произносят они.

Точно. Сегодня Хэллоуин, а я забыла выключить свет на крыльце, когда заходила.

– Я, хм, не знаю, есть ли у нас…

Позади меня появляется мама и оптимистичным голосом возвещает:

– Разумеется, у нас есть сладости, ЭрДжей. Я купила всё ещё несколько недель назад.

И вот так, в день, когда я проводила лучшую подругу в могилу, я раздаю сладости сотням детей. В конце у нас осталось лишь несколько простых шоколадок.

– Почему ты вообще купила эти? – осведомляюсь, выбирая конфету, разворачивая обёртку и отправляя шоколад в рот.

– Они шли в ассорти, – произносит мама, защищаясь.

Смотрю на неё взглядом, подразумевающим, что это плохое оправдание.

– Они как мел.

Папа берёт одну и крутит, пока крошечный диск не выпадает у него из рук.

– Мне они нравятся.

– Ну конечно, – со стоном говорю.

Не могу поверить, что говорю это, но сегодняшний вечер был чудесным. Не будет преувеличением сказать, что это не обычный вечер. Впервые за очень долгое время я не убегаю на вечеринку или к друзьям. К сожалению, при мыслях о привычных вещах я вспоминаю Мадлен, и начинаю чувствовать, как стены вокруг меня сжимаются. Мне нужен воздух.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒