БЛАГОДАРНОСТИ 12 страница

Разворачиваюсь и вижу Хейзел, которая стоит со свёртком в руках.

– Привет, – удивлённо здороваюсь.

Она улыбается, и я вижу изменения, которые произошли в ней после того, как она перестала быть хранителем. Теперь в её лице есть мягкость, которой раньше не наблюдалось.

– Ты выглядишь потрясающе, – комментирую я. Ангелам вообще есть дело до своей внешности? То есть они все прекрасны, но изменения Хейзел просто выходят за рамки.

К моему удивлению Хейзел краснеет.

– Доставлять души менее нервная работа, чем смотреть за ними и возвращать, когда их жизни подходят к концу, – объясняет она.

– Хейзел раньше была человеком, пока её не повысили до ранга ангела, – отмечает Йетс, заставая нас обеих врасплох.

– Йетс, – грозно произносит Хейзел, отодвигая новорожденного подальше от него. – Я думала, эта информация не предназначена для душ.

– Я просто объяснял ей твоё необычное назначение, – поясняет он. – Кроме того, она уже знает о процессе повышения.

– Кто сказал ей? – требовательно спрашивает Хейзел.

– Эм, вообще-то я здесь стою, – напоминаю им, но они, как всегда, игнорируют меня. Полагаю, Смерть был прав. Некоторые вещи никогда не меняются.

– Сал, – отвечает Йетс. – Она задавала вопросы о Мадлен.

– Она знает о Мадлен? – взвизгивает Хейзел, и каждое ангельское лицо в поезде поворачивается к ней. Похоже, она не замечает, и я получаю некоторое удовлетворение от того, что она игнорирует не только меня.

– Расслабься, – успокаиваю её. – Вероятно, всё уже уладили, и когда я вернусь, то подумаю, что это был просто какой-то сумасшедший сон, и, в конце концов, всё забуду.

К моему огромному удивлению, она слегка расслабляется.

– Знаешь что? Ты больше не моя ответственность. Я доверяю Йетсу. Если он, или какой-то ещё ангел, хотят положиться на то, что ты вспомнишь или не вспомнишь, то это их проблемы.

– Кстати, ты знаешь, кого назначат моим новым хранителем? – интересуюсь у Йетса.

– Пока не знаю, – отвечает он. – Пока ты со мной. Просто сделай мне одолжение и постарайся не чинить мне слишком много проблем, когда вернёшься.

Поезд начинает замедляться. Смотрю, как за окном черный цвет сменяется серым и, наконец, становится совсем белым. Когда он окончательно останавливается, двери раскрываются, и ангелы в торжественном благоговении выходят по одному в мир смертных. Хейзел остаётся последней.

– Удачи, – произносит она. – Я знала, что ты ещё можешь исправиться.

Она выходит, спеша присоединиться к остальным.

– Итак, – говорю, поворачиваясь к Йетсу, – этот момент настал.

– Конечная, – шутит он.

– Что дальше?

– Когда двери закроются, связь между тобой и Послежизнью разорвётся как тогда, когда закончилась твоя первая линия жизни.

Я киваю.

– А потом что?

– Будем надеяться, ты окончательно воссоединишься со своей жизнью сразу после полуночи в день, когда впервые умерла, – отвечает Йетс, кладя руку мне на плечо. – Если повезёт, ты уснёшь, и у разума и тела появится достаточно времени, чтобы настроить связь. Однако я не удивлюсь, если ты ещё будешь немного путаться, общаясь с людьми. Могут вмешаться какие-то остатки из первой линии, по крайней мере, в первые пару дней.

– Ты о чём?

– Некоторые события могут казаться практически такими же, как и в первой линии, но, скорее всего, там окажутся небольшие изменения. Твоему сознанию может понадобиться некоторое время, чтобы урегулировать все отклонения.

– Например?

Йетс качает головой.

– Я не знаю. Может, ты подойдёшь к своему шкафчику и введёшь код из первой линии, а не из второй.

Думаю о шкафчике. До смерти он располагался рядом со шкафчиком Фелисити. Надеюсь, жизнь изменилась достаточно, и я не окажусь с ней в одном коридоре.

– Ладно, я поняла, – произношу я и начинаю думать обо всех неприятностях, которые могут произойти, если я забуду с кем дружу, и, что более важно, с кем не дружу.

– Можно подумать, спустя столько времени я привык ко всем твоим вопросам, – усмехается Йетс, вскидывая руки в воздух. – Мы на неизведанной территории, и будем надеяться, что ты не вспомнишь этот разговор, когда проснёшься, поэтому…

– Да, да, я поняла. Ты хочешь, чтобы я двигалась дальше.

– Время пришло, – соглашается Йетс.

Подхожу к выходу, делаю глубокий вдох и выхожу на платформу. Меня переполняет страх, я разворачиваюсь, желая сесть на поезд и умчаться в Послежизни.

– Что, если я всё испорчу? – спрашиваю я.

– Не испортишь.

– Но откуда ты знаешь? – настаиваю. Делаю шаг к вагону, но моя попытка быстро пресекается закрывшейся дверью.

Улыбка медленно распространяется по лицу Йетса.

– Потому что я могу видеть твоё будущее, – поясняет он.

ГЛАВА 32

Сажусь на кровати, щуря глаза от яркого солнца. Уже утро? Не помню, как легла спать. Пытаюсь вспомнить вчерашний день, и в голове появляется настойчивый шум. Поднимаю телефон, чтобы узнать время, и как раз в этот момент раздаётся будильник. Какая-то популярная мальчиковая группа. Нажав кнопку переноса будильника, с головой накрываюсь одеялом, вяло беспокоясь, что телефон свалится на пол, пока шум нарастает.

– ЭрДжей, – из-за двери зовёт мама. – Ты проснулась?

– Нет, – отвечаю, однако ткань заглушает мой ответ.

Она снова стучит.

– Что? – кричу и немедленно хватаюсь за голову. – Я встала. Господи.

Она не отвечает, но я вижу, что тень под дверью исчезла. Снова сажусь, убираю волосы в небрежный хвостик, затем перегибаюсь через край, чтобы отыскать телефон. Кончиками пальцев задеваю край чехла. Небольшой рывок, и у меня получается подцепить телефон мизинцем. Наконец хватаю его, и из-под кровати выкатывается кольцо, которое я никогда раньше не видела. Смутно вспоминаю, как на прошлой неделе мама говорила, что я могу взять её бижутерию для костюма на Хэллоуин, но бриллиант посреди застывших в прыжке дельфинов кажется настоящим. В этот момент снова звенит будильник. Если я не потороплюсь, то опоздаю. Хватаю вещи, висящие на спинке стула, плетусь в ванную и поворачиваю кран. Только выбравшись из ванны и протерев зеркало, я впервые обращаю внимание на одежду, висящую на дверном крючке. С какой стати я должна надеть в школу жёлтое в горошек плиссированное платье на завязках? Дважды проверяю дату на телефоне. Так и думала. Сегодня Хэллоуин. Стоп. Почему я собираюсь одеться как Мэри Саншайн (прим. пер. персонаж мюзикла Little Mary Sunshine; sunshine – солнечный свет)?

Стук в дверь отвлекает меня, и я закутываюсь в полотенце. Открываю дверь и обнаруживаю маму, которая тоже одета во всё жёлтое. Обычно мама носит только чёрные деловые костюмы.

– Как ты? – осведомляется она, торопясь заговорить первой.

– Чудесно, – выпаливаю слово, чтобы она поняла, как странно себя ведёт.

Наблюдаю, как она переминается с ноги на ногу. Её взгляд затуманен, и выглядит она так, словно готова расплакаться.

– Я просто хотела убедиться, что ты готова к сегодняшнему дню.

О чём она? С чего бы ей волноваться? Очередной дерьмовый день в школе. Вдруг откуда-то из глубин у меня появляется какое-то назойливое чувство. Есть что-то, о чём я должна помнить, но что бы это ни было, разум затуманен. Смотрю на платье. Жёлтое. Это что-то значит, верно? Тщетно пытаюсь нащупать что-то, и голова разрывается, словно в ней бушует яростный поединок.

– Думаю, я в порядке, – наконец осторожно отвечаю, наполняя стакан водой и проглатывая две таблетки обезболивающего.

Она быстро кивает.

– Я подготовила тебе туфли, как ты просила.

Она прерывается, ожидая чего-то.

Почему я просила её подготовить мне туфли?

– Хм, спасибо, – наконец выдавливаю.

Её глаза наполняются слезами, и затем слёзы ручьём льются по щекам. Она протягивает руки и сжимает меня в таком крепком объятии, что мне кажется, что одно или даже оба лёгких вот-вот взорвутся. После того, как она отпускает меня, я подтягиваю полотенце и неуверенно улыбаюсь. Что с ней? Только если она… о нет, неужели папа узнал о её романе? Поэтому она такая подавленная? Он бросает её? Он бросает меня с ней?

Смотрю, как она промокает глаза, после чего лёгонько пожимает мою руку и шепчет:

– Я так сильно люблю тебя.

Чёрт. Он точно знает.

– Я тоже тебя люблю, – отвечаю. Она улыбается, и наконец собирается выйти из комнаты. – Тебя подвезти в школу, или Дэниел заедет?

– Всё в порядке, – заверяю её, прикидывая, с какой стати Дэниелу заезжать за мной. Мы несколько месяцев не общались. Так ведь? Снова в голове появляется туман.

Внезапно голова начинает кружиться, и мне приходится сесть на унитаз, чтобы меня не стошнило. Когда тошнота проходит, я беру платье и собираюсь спрятать его подальше в шкаф. Сама эта мысль вызывает стойкое неприятие. По непонятным причинам, я должна надеть его. Мягкая ткань окутывает тело, и ко мне возвращаются воспоминания. Я вспоминаю, почему должна надеть жёлтое. Живот скручивает, и я успеваю добежать до унитаза как раз вовремя, чтобы проглоченные таблетки вышли наружу.

Сегодня похороны Мадлен. Причина, по которой Дэниел заедет за мной – отвезти меня на службу, которую устроили в школе. Там будет весь город, включая мою мать. Странный наряд – это требование Мадлен. Каждый, кто придёт, должен быть в жёлтом.

Как я могла забыть? Как будто каждый миг последних четырёх дней не был посвящён планированию похорон. Или рыданию в одиночестве. Или ненавистью к Богу.

На полу стоит пара чёрных туфель на каблуках с застёжками в виде ромашек. Ромашки – любимые цветы Мадлен. Точнее, были. Застегнув туфли, в тишине заканчиваю собираться. Когда наношу последние штрихи макияжа, звонит телефон.

– Привет, – отвечаю, собственный голос эхом отдаётся в ушах.

– Привет, – голос Дэниела кажется невыразительным без его фирменного смеха. – Готова?

– Да, – говоря «да», имея в виду «нет». Кто вообще может быть готов к похоронам своего друга?

– Хорошо.

Хватаю сумочку и даже не останавливаюсь у зеркала, чтобы убедиться, что выгляжу идеально. Сегодня отстойный день, и никакое количество туши не способно этого изменить. Собираюсь выйти на улицу, и тут мама кричит:

– Мы скоро будем!

Поворачиваюсь, чтобы ответить, но застываю, замечая отца, помогающего ей застегнуть колье. Затем он легонько целует маму в голову, и она позволяет заключить себя в крепкое объятие.

Может, он не знает о её предательстве. Или может знает, но похороны лучшей подруги дочери заставили их временно отложить разговор. В конце концов, не они закапывают в землю собственную дочь. Мысль кажется мне ироничной, однако в голове снова появляется назойливый шум. Что бы ни происходило, у меня нет времени разбираться. Осторожно закрываю дверь, пытаясь не нарушить их момент, и становлюсь на тротуар в ожидании машины.

При появлении Дэниела ощущаю знакомое спокойствие. Знаю, недели, которые я провела в обществе Фелисити и её компании, дались ему тяжело, поэтому между нами всегда возникает напряжение, когда мы остаёмся наедине.

Дэниел разблокирует двери, едва я касаюсь ручки. Усаживаюсь на сидении и смотрю прямо вперёд. Нам нечего сказать друг другу, чего бы мы уже не сказали. Мы уже пересекли черту ласковых жестов и пустых соболезнований. Единственный положительный момент в смерти Мадлен, то, что она нас сплотила.

Этим утром Дэниел делает то, что у него получается лучше всего. Он отвлекает меня от моей боли, прикалываясь над единственный человеком в мире, которого я на самом деле ненавижу.

– Итак, – произносит он, трогаясь, – как думаешь, что наденет Фелисити? Коктейльное платье с перьями?

Я улыбаюсь. Не смех, но лучшее, на что я могу рассчитывать.

– Не забудь о глубоком декольте и блестящих шпильках.

– Конечно, – уголки губ Дэниела приподнимаются. Не достаточно, чтобы изобразить настоящую улыбку, но достаточно, чтобы дать надежду, что однажды он по-настоящему улыбнётся. – Ты знала, что она звонила маме Мадлен, чтобы узнать, не хочет ли она, чтобы Фелисити выступила с речью на службе?

В шоке открываю рот. Мало того, что Фелисити считает, что может украсть у кого-то деньги, так она ещё и стремится получить свою минуту славы.

– Смеёшься, – с отвращением говорю. Затем вспоминаю, как сама чуть не стала её сообщницей. Как я могла такое забыть?

– Ничуть. Я был там, когда она звонила.

Качаю головой.

– Она серьёзно думает, что Квинны не знают о её обмане?

Некоторое время мы сидим в тишине. Вероятно, понимаем, что это то место, когда должна вмешаться Мадлен и сказать нам быть добрее. Или может, в такой день просто не может быть тем для шуток.

– У тебя с собой письмо? – интересуется он, переставая улыбаться.

Не понимаю, о чём речь.

– Какое письмо?

Чувствую, как киваю головой, а рука похлопывает сумку.

– Ты всерьёз считаешь, что сможешь пройти через всё, не заплакав?

Качаю головой. О каком письме мы говорим, и почему мне кажется, будто моё тело кто-то похитил?

– Не могу представить, каково будет нести её гроб, особенно после того, как ты зачитаешь её последние слова, – отмечает он. – Знать, что она там, но на самом деле не там, понимаешь?

О нет. Он говорит о письме, которое оставила мне Мадлен, чтобы я прочитала на её похоронах. Я должна взять себя в руки. Сначала забываю о том, что сегодня её похороны, а затем забываю о её последнем желании.

– Она будет там, – рассеянно произношу. И в душе я верю в свои слова.

Он крепко сжимает руль.

– Прекрати нести чушь, ЭрДжей. Это я. Её там не будет. Её никогда там не будет. Никогда.

– Остановись, – приказываю, и, к моему удивлению, он без вопросов подчиняется.

Машина слегка вздрагивает, когда он заглушает мотор. Поворачиваюсь к нему, готовясь исполнить роль лучшей подруги Мадлен.

– Мы должны пройти через этот день. Ради неё.

– Как? – кричит он. – Когда служба закончится, и у могилы останутся лишь те, кто знал и любил её больше всех, как мне пройти через это? Я думал, что однажды буду смотреть, как она идёт к алтарю в день нашей свадьбы. Вместо этого я буду нести её в гробу из красного дерева. Скажи мне, как пройти через такое?

В удивлении откидываюсь на спинку кресла.

– Ты никогда не говорил об этом.

– О чём?

– Что ты хочешь жениться на ней.

Он усмехается.

– Ну, мы много о чём говорили с ней, пока ты зависала с Фелисити и её клонами.

– Эй! – вскрикиваю, его слова пронзают мне сердце. – Не будь таким злым. Не со мной, не сегодня.

Он выглядит так, словно тут же пожалел о сказанном.

– Прости.

– Забудь, – со вздохом произношу я.

Мы молча сидим и ждём, пока он успокоится достаточно, чтобы снова вести машину. Практически слышу, как тикают минуты.

– Я в порядке, – говорит он.

– Врёшь.

Он делает глубокий вдох.

– Я в порядке настолько, насколько это вообще возможно.

Мы доезжаем до школы и видим, что парковка переполнена. Машины на газоне, вдоль дороги, вокруг корпусов и везде, где только можно припарковаться.

– Мама Мадлен сказала, что для нас будет зарезервировано место на стоянке для учителей, – сообщает Дэниел, замечая, как я осматриваю ряды в поисках свободного места.

– Будем надеяться.

Разумеется, когда мы объезжаем вокруг главного здания, то обнаруживаем несколько свободных мест.

– Готова? – осведомляется он, заглушая мотор.

Дрожащими руками достаю письмо Мадлен.

– Я не смогу, – шепчу. Хотя скорее, не хочу. Не хочу делиться ею с незнакомцами.

– Эй, мне повторить тебе лекцию, которую ты прочла мне десять минут назад?

– Нет. Но если я сделаю это, если я прочитаю письмо, это будет значить, что она на самом деле умерла. Что она больше не вернётся.

– Экстренное сообщение, – грустно произносит Дэниел. – Прочитаешь ты это письмо или нет, она в любом случае больше не вернётся.

– Не здесь, – спорю, указывая на сердце.

Он берёт меня за руку.

– Вместе? Ради неё?

Смаргивая слёзы, киваю.

– Хорошо.

Открываю дверь, ощущаю на коже тепло солнца Индианы. Стоит необычайно тёплая погода, и на короткое мгновение меня посещает мысль, а не Мадлен ли посылает тепло, чтобы сообщить, что с ней всё хорошо.

– Сейчас? – спрашивает Дэниел.

– Одна нога перед другой, верно?

– Прямо как дышать.

– Да, – бормочу я. – Потому что сейчас это самое лёгкое.

Заходим в спортзал и видим на трибунах огромное количество людей.

– Как много из них на самом деле её знали? – громко интересуюсь я.

– Не думаю, что среди её знакомых есть хотя бы один человек, кому она бы не нравилась, – произносит Дэниел, смотря себе под ноги, вероятно, чтобы избежать сочувственных взглядов, которые бросают в нашу сторону.

– Ну, может быть, один.

Словно по сигналу, перед нами появляется Фелисити, громко причитающая и рассказывающая, каким вдохновением служила Мадлен. Хочу ударить её. Но сдерживаюсь.

– Если я что-то могу сделать, пожалуйста, не стесняйтесь, спрашивайте, – заявляет она.

Глаза Дэниела чернеют.

– Знаешь… – начинает он, но я его обрываю. Ненавижу быть добрым полицейским.

– Спасибо, Фелисити, но думаю, всё в порядке.

Хватаю Дэниела за руку и подвожу к сцене, пока он не наделал глупостей.

– Ненавижу её, – бурчит он.

– И я. Но Мадлен бы расстроилась, если бы мы сказали ей такое.

– Да, но эта девица, она пыталась украсть у Мадлен и…

– И Мадлен её простила. Думаю, она задала нам высокую моральную планку.

– Что ж, позволим ей преподать нам урок с той стороны, – бормочет Дэниел, позволяя мне провести его через толпу.

Мы приближаемся, и мама Мадлен замечает нас, её глаза полны скорби и чего-то ещё. Благодарности. Она встаёт и подходит к нам, широко раскрыв руки. Она обнимает Дэниела, затем меня, удерживая дольше, чем когда-либо.

– Я так рада, что вы оба здесь, – произносит она.

Она делает шаг назад и спотыкается, как раз вовремя, чтобы Дэниел легко успел подхватить её, затем он помогает ей усесться. Замечаю упаковку воды слева от сцены и беру для неё бутылку.

Протягиваю ей воду. Хочу сказать, как мне жаль, и какой замечательной была её дочь. Хочу сказать, что стала лучше только благодаря Мадлен, и что она сделала мир чуточку ярче. Но я этого не говорю.

– Мы готовы, миссис Квинн, – мягко произносит священник.

Она кивает, делает глубокий вдох и поднимается на сцену, где в гробу покоится моя мёртвая лучшая подруга. Мы с Дэниелом идём следом, и садимся за семьёй Мадлен. Через несколько минут я обращусь к каждому в зале. Я зачитаю последнее послание Мадлен всем нам. Я пройду через это без слёз, потому что у меня нет выбора. Но прямо сейчас я чувствую, как сердце разрывается в груди. Всё происходит на самом деле. Смерть – это конец.

В большинстве случаев, в моей голове звучит голос, поразительно похожий на голос Мадлен. Замечательно, теперь мне кажется, что я её слышу. Качаю головой, пытаясь очистить голову, но голос не умолкает. Не забудь, у тебя есть дела.

Что за чёрт? Почему голос моей мёртвой подруги говорит, что у меня есть дела? Пока я анализирую слова, пытаясь понять возможное значение, церемония начинается. Я полностью погружаюсь в свои мысли, пока Дэниел мягко не пихает меня локтем в бок. Поднимаю глаза и обнаруживаю, что на меня выжидающе смотрит священник.

– Иди, – шёпотом подталкивает меня Дэниел.

Время озвучить письмо Мадлен. Мои ноги словно налились свинцом, я делаю медленные шаги по направлению к микрофону.

Достаю жёлтую разлинованную бумагу и прочищаю горло. Звук эхом отражается от стен спортзала. Быстро сглатываю и начинаю говорить.

ГЛАВА 33

– За несколько дней до своей смерти, – начинаю я, последние слова режут горло, – Мадлен дала мне письмо и сказала не читать, пока она не умрёт. Конечно, я её не послушала и открыла той же ночью. Её слова оказались одновременно вдохновляющими и душераздирающими. Я…, – слёзы начинают душить меня, когда я вспоминаю наш последний разговор. Я должна быть сильной. Ради Мадлен. – На следующий день я призналась ей, что прочитала письмо. Она лишь улыбнулась и сказала, что так и думала. Также она сказала, что значит я не спасую, когда придёт время выполнить её последнюю просьбу. Что я снова его прочитаю. Сегодня. На её похоронах. Всем вам. И раз я не смогла сдержать первое обещание и прочитала письмо, пока она ещё была жива, то, по крайней мере, могу выполнить второе.

Осторожно открываю письмо, мягко разглаживая складочки. Мне не нужна бумага. Слова давно стали частью меня. Каждое отдельное предложение отпечаталось в моём мозгу. Кручу кольцо с дельфинами на пальце, и меня окутывает тепло.

Дорогая ЭрДжей,

Так и знала, что ты не устоишь и откроешь письмо. Ты не очень-то умеешь ждать. Никогда не умела. Иногда я думаю, тебе удаётся удерживаться лишь силой воли.

Мне жаль, что я не могла поступать также. Я замечаю огорчение и боль в твоих глазах каждый раз, когда ты видишь меня. Я пыталась бороться, на самом деле пыталась. Но потом я устала. Как бы ни было больно этого признавать, но моё время пришло.

Но я хочу, чтобы ты знала, я ни о чём не жалею. В моей жизни не осталось неоконченных дел. Я научилась любить, и что самое главное, я научилась быть любимой. Я смеялась так сильно, что казалось, лёгкие разорвутся, и плакала так горько, что казалось, сердце не выдержит. Я находила в людях прекрасное, даже когда сталкивалась с проявлениями худшего.

Прерываюсь, пытаясь не смотреть на Фелисити, и с треском проваливаюсь. С удовлетворением отмечаю, как она ёрзает на сиденье. Делаю медленный вдох и продолжаю.

Не могу передать, как сильно боялась, когда год назад шла к тебе и Дэниелу в столовой. Помню, как думала, какая ты храбрая, раз можешь ходить с высоко поднятой головой, когда все о тебе говорят. Но именно твой смех, смешанный с его, заставил меня почувствовать себя в безопасности. Понимаю, звучит глупо и банально, но я всего лишь больная девчонка. Что с меня взять?

Да ладно. Смейся. Это гораздо лучше.

Теперь слёзы стекают по моему лицу, когда я вспоминаю, как мы впервые встретились. Но с моей точки зрения, она – сияющая звезда, снизошедшая до нас с Дэниелом, пока мы пытались удержаться на плаву. Я – не в силах признать, что мне хорошо в одиночестве, и он – не знающий, как вести себя с кем-то, не ожидая подвоха. Мы смеялись, потому это было единственное, что заставляло нас почувствовать себя смелыми. Она была тем, кто заставил нас почувствовать себя целостными.

Помнишь, я была в больнице после пересадки? Мы разговаривали о наследии, о том, что люди оставляют после себя следующим поколениям. В ту ночь, когда мониторы неотрывно следили за моим сердцем, я знала, что не проживу долго. Не могу объяснить как, но я знала. На меня нашло какое-то умиротворение. И пока я лежала, смотря в потолок, раздумывая, будет ли мир помнить обо мне, я поняла, какое наследие хочу оставить после себя.

Вот почему я дала тебе этот конверт и сказала не открывать. И вот почему ты читаешь это письмо на моих похоронах. (Если ты этого не делаешь, то я должна извиниться… или ты струсила, но будем честными, такого никогда не случится. Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю.)

Итак, вот что я оставляю после себя. Список того, что я узнала за свою жизнь:

1. Семья – это больше, чем просто люди, связанные с тобой кровью. Это также люди, связанные с тобой любовью.

2. Никогда, никогда не отказывайся от семьи, даже если они тебя об этом просят. На самом деле, именно в этот момент держись за них крепче всего.

3. Научись вычёркивать из своей жизни людей, которые не приносят тебе ничего, кроме боли. Это вроде идёт вразрез с той безграничной любовью, которую я ощущаю из-за обезболивающих. Но я поняла, что общаться с людьми, с которыми общаться не хочешь – пустая трата сил.

4. Никогда не отворачивайся от людей, которые очень сильно нуждаются в тебе. Иногда это правило пересекается с правилом номер три, но оно касается особенных людей.

Она говорит обо мне. Для неё я исключение. И где-то на задворках сознания я слышу её смех, словно она соглашается со мной. Это было бы прекрасно, если бы не сопровождалось гудением. Я зажмуриваю глаза и когда открываю, белый шум, к счастью, уходит. Но вместе со смехом.

5. Люби так, словно от этого зависит твоя жизнь. Никогда не бойся сказать человеку, что любишь его и никогда не отворачивайся, когда кто-то говорит это тебе. Истинная любовь всегда видит через все маски и всегда прорвётся через все стены, которые мы строим, чтобы защитить себя. Всё, что от нас требуется – позволить этому случиться.

6. Никогда не преуменьшай силу смеха. Смех – музыка души, и он имеет силу вернуть радость в жизнь.

7. Никогда не занижай свою важность для мира. Каждый момент жизни имеет цель, даже если кажется незначительным. И не забывай делать неожиданный выбор. Никогда не знаешь, как один единственный момент способен изменить жизнь.

8. Также помни о силе, которую оказывают твои слова на окружающих. Слова могут окрылить, но также и придавить.

9. Не читай нравоучений. Да, знаю, звучит немного лицемерно, когда я заставляю слушать себя толпу, но, пойми, в некоторых случаях согласие на несогласие лучше, чем борьба.

10. Верь во что-то, даже если это всего лишь рок-группа, за которой ты отправишься через всю страну по первой прихоти. Но не ожидай занять место на концерте, если не купила билеты заранее.

Слышу смешок Дэниела за спиной и делаю мысленную отметку выяснить, о чём она говорит.

Вот и всё. Мой топ-10 правил жизни. Думаю, что сама довольно хорошо соблюдала их. И да, я их придумала, так что у меня было преимущество.

ЭрДжей, ненавижу это. Ненавижу прощаться. С тобой, с родителями, с Дэниелом. С каждым, кому хоть раз было до меня дело. Ненавижу уходить. И несмотря на всю злость на то, что это происходит именно со мной, я не могу заставить себя жаловаться, как всё несправедливо. Имею в виду, что есть люди, которые уходят гораздо хуже меня. В конце концов, я могла оказаться на месте чилийского шахтёра.

Теперь моя очередь издать внезапный смешок.

Моя жизнь по времени, может, и была короткой, но она была длинной в моментах и любви. В конечном итоге, разве не для этого мы живём?

ГЛАВА 34

В зале нет ни одного человека, который бы не плакал. Я аккуратно сворачиваю листок и отхожу от микрофона. Не обращая внимания на всхлипы и шмыгающие носы, занимаю своё место. Всё, что я слышу – лишь стук собственного сердца, и клянусь, оно пропускает удары из-за пропасти, образовавшейся после смерти Мадлен.

Опускаю глаза, чтобы скрыть слёзы. Откидываюсь на сиденье и смотрю на миссис Квинн, слабо улыбнувшись, когда она повернулась и похлопала меня по ноге. Мама, сидящая рядом, кладёт руку мне на плечо и пытается притянуть меня ближе, но я отмахиваюсь. Я не хочу обидеть её. Сначала думаю, что объясню ей позже, как тяжело мне сейчас дышать, и как я с криком готова убежать в другую комнату, если кто-то ещё попытается успокоить меня. Но затем я слышу голос Мадлен, произносящий правило номер один – о семье.

– Я люблю тебя, – шепчу, нагнувшись, в мамино ухо.

Напряжение в её теле сменяется облегчением во взгляде. Может, мне и не нравится то, что она сделала с нашей семьёй, и уж точно я не одобряю её измену, но она моя мама. Я люблю её, и этого точно ничто никогда не изменит.

Остальная часть службы проносится, словно один миг. Несколько девушек из хора поют жизнеутверждающие и вдохновляющие песни, пока изображения Мадлен сменяют друг друга на экране. Сидящий рядом Дэниел вдруг напрягается и вздрагивает. И хоть я и боюсь, что любой физический контакт может стать для меня последней каплей, после чего я разрыдаюсь, я всё равно беру его за руку, как человек, который разделяет его боль. Он вцепляется в меня, словно в спасательный круг, и хочу сказать ему, что он делает мне больно. Но молчу, потому что боль служит напоминанием о том, что я жива.

Когда священник заканчивает речь, Дэниел мужественно встаёт и присоединяется к мужчинам, которые несут гроб, чтобы вынести любовь всей своей жизни из здания, старательно избегая заплаканных людей. Интересно, сможет ли он когда-нибудь полюбить кого-то так, как любил Мадлен?

И именно в этот момент я слышу шёпот.

– Он полюбит. Однажды. Будет непросто, но он полюбит.

Не могу объяснить, что случилось, но я улыбаюсь голосу, даже несмотря на то, что он только в моей голове. Я понимаю, что она одобряет то, что он будет двигаться дальше. Наблюдаю за процессией и пытаюсь выкинуть из головы тот факт, что слышу голос мёртвой подруги. Позволяю мыслям унести меня к тем ночам, когда мы разговаривали с ней в больнице. Я всегда могла определить, что до меня здесь был Дэниел по радостному сиянию на её лице. Улыбаюсь, вспоминая, как она рассказывала мне об их первом поцелуе. Она светилась от счастья. Тот час в конце дня сделал оставшееся время сносным.

Удивлённо оглядываюсь, когда все вокруг встают и начинают собирать вещи. Всё кончено. Всё, через что мне осталось пройти – миг, когда её на самом деле положат в землю. Автоматически я поднимаюсь, борясь с желанием сбежать. Только семья и несколько друзей будут сопровождать тело к могиле. Остальные, скорее всего, пойдут домой или на обед, устраиваемый церковью. Те, кто отправляются на кладбище, поедут вместе с гробом на поджидающем катафалке.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒